ДИДИМОВ К.

ЭКСПЕДИЦИЯ В АРГУНСКОЕ УЩЕЛЬЕ

С 15-ГО ЯНВАРЯ ПО 18-Е АПРЕЛЯ 1858 ГОДА

Вероятно каждому, следящему за военными действиями на Кавказе, известно Аргунское ущелье, славящееся своею неприступностью. Известны также неоднократные попытки наших войск овладеть этими кавказскими Фермопилами, — и без сомнения каждому любопытно знать, что бы это была за твердыня, в которую до сих пор никто не мог проникнуть.

Как устроено от природы и укреплено искусством Аргунское ущелье, нам, жителям Кавказа, известно было только по словам лазутчиков, которым не всегда можно верить. В прошлом 1858 году, нам удалось сделать туда экспедицию, и поразведать, что это за такие ворота, к которым прежде не было доступа, между тем как чрез них так близко сообщение плоскостей с сердцем Большой и Малой Чечни, и, как говорят, легкое сообщение с столицею Грузии Тифлисом, тех же плоскостей, а вместе с ними укрепленных наших линий: Сунжинской, Терекской и целой России.

Конечно, для нас важно покорение Малой Чечни в военном отношении, но это последнее обстоятельство придало бы ему еще более важности.

Прежние войны на Кавказе были блистательны и громки; но существенная польза их была не так велика, как при ведении [90] нынешнего образа войны. Там, где прежде для сообщения от одного города до другого, от укрепления до укрепления, по видимому, в местах безопасных, назначались оказии, даже при орудиях, — теперь один солдат с ружьем, линейный козак и даже одна козачка на повозке; свободно проходят и проезжают от места до места. Места, занимаемые Чеченцами, будучи защищаемы многочисленными их партиями, скрывавшимися в густоте лесов, прежде, при проходе наших войск, представляли большие затруднения, и стоили нам значительных потерь; в настоящее время они свободны для прохода какого угодно рода войск, без всякой опасности.

Причинами возникших удобств есть именно образ войны, веденный на Кавказе в настоящее время.

Не углубляясь во внутрь гор, по дебрям и непроходимым дорогам, чрез высокие горы и узкие ущелья, с целью, так сказать, разгромить сердце воинственного и хищного народа, и тем потрясти воинственный его дух, нынче в действиях принята совершенно противоположная система — система постепенная, основательная и прочная. Ныне, там, где прежде были опасны сообщения между нашими укреплениями, постепенно, построены постоянные и временные земляные укрепления и козачьи посты. Вдаваясь вглубь жилищ чеченских, по всевозможным направлениям, чрез леса, служащие для них крепкою защитою, теперь сделаны огромные пробки, по которым отряды могут проходить без всякой потери. Просеки, великая выдумка для войны с горцами, кроме того, что обеспечивают войска наши в их движениях, чрезвычайно сокращают путь самых движений. Так, например, отряд из кр. Воздвиженской, в случай надобности, по сделанным просекам в Большой Чечне, может прибыть на Хаби-Шавдонские высоты, без всяких неудобств, свободным движением, не более как в два дня; в то время, как по прежним дорогам, тот же самый отряд не мог сделать подобного перехода менее как в 4дня, потому что расстояние это по дорогам более 105 верст. Попадающиеся на пути, поблизости просек, аулы, гнезда хищников, разоряются нами дотла, — что и принуждает Чеченцев или удаляться за Черные горы, или переходить к нам.

На местах, занимаемых нами, если где оказываются пункты важные в военном отношении, то на таковых строится [91] земляные укрепления, занимаются гарнизоном и наполняются запасами провианта и другими потребностями, так, что если бы нам, по каким-нибудь причинам, пришлось углубиться во внутрь гор, то тыл наш всегда обеспечен близким заготовлением военных запасов, провианта и всем, что потребно для отрядов. Устроенные нами в 1856 и 1857 годах укрепления: Шалинское и Хоби-Шавдонское, вместе с сказанными удобствами, открывая кратчайший путь в Дагестан, удерживают за нами всю огромную плоскость Большой Чечни; а укрепление Кишень — племя Ауховцев. Эти укрепления, охраняя мирные аулы, держат в страхе непокорных.

Такими мерами, отрезав плоскость Большой Чечни от Хоби-Шавдонских высот до Аргунского ущелья, и оградив ее прочными укреплениями так, что Чеченцам приходится забыть навсегда свои привольные равнины, мы, не спеша, решились попытать счастья и в Аргунском ущелье. Бог помог нам — мы заняли его и утвердились там, построив свои укрепления.

Осторожность, благоразумные меры и распорядительность в военных действиях начальника войск левого крыла Кавказа, генерал-лейтенанта Евдокимова, со дня вступления нашего в главный Чеченский отряд, на каждом шагу его действий венчался славными подвигами и удачами. Известные своею неприступностью аулы Дубы, в которых до настоящего времени не была еще русская нога, в 1857 году, хотя с большими трудами, но с блестящим успехом взяты и совершенно уничтожены.

Чеченцы, зная почти каждый шаг наших движений, встречают нас всегда огромными партиями; делают атаки с флангов, или с тылу; особенно при отступлениях, они, как говорится, просто наседают на хвосты колонн. Но все их гики, сильные натиски и пальба из орудий, не разу не заставили генерал-лейтенанта Евдокимова отступить хотя на один шаг от его предприятий. Он, кроме глубоко обдуманных его предначертаний, своими маневрами держит Чеченцев в постоянном заблуждении относительно плана действий. Так он маневрировал пред занятием Аргунского ущелья.

Желая отвлечь неприятельские силы из Малой Чечни и будучи уверен, что чеченские лазутчики и пикеты следят за малейшим сбором наших отрядов, генерал-лейтенант [92] Евдокимов сначала распустил слух, что он имеет намерение идти для занятия укрепленного аула Ахтуры (в Большой Чечне). Потом, чтобы более уверить в этом горных Чеченцев, он подрядил у мирных несколько сот арб, как бы для доставки к идущему в Ахтуры нашему отряду провианта, спирта, инженерного инструмента и других потребностей.

А как горные Чеченцы имеют постоянное сношение с мирными, то молва об этом скоро разнеслась по Большой и Малой Чечне и убедила их в действительности намерения генерал-лейтенанта Евдокимова. Чтобы еще более уверить Чеченцев в своем предприятии, он собрал большой отряд при укреплении Бердикель, на правом берегу реки Аргуна, в недальнем расстоянии от аула Ахтуры. Это окончательно убедило Чеченцев, что аул Ахтуры подвержен опасности; а поэтому и сделали при нем огромные сборы партий, в ожидании нашего нападения.

Здесь Чеченцы были жестоко обмануты, и спохватились уже поздно. Отряд наш, собравшийся при укреплении Бердикель к вечеру 15-го января, около 9-ти часов ночи, того же числа, под командою генерал-майора Рудановского, снялся с позиции и двумя колоннами, повернув на право от укрепления Бердикель, двинулся по правому берегу реки Аргуна; между тем, как дорога аула Ахтуры пролегала влево от оного.

В тишине и безмолвии, мы быстро шли по правой стороне реки Аргуна, без всякой дороги, и как при жестоком морозе глубокий снег до чрезвычайности затруднял движение пехоты, то, для облегчения такового, впереди колонн была выслана кавалерия, растоптавшая твердый снег. Перед светом, мы добрались до башни, устроенной на правой стороне реки Аргуна, против крепости Воздвиженской, где, сделав непродолжительный привал, тронулись дальше, по направлению к Аргунскому ущелью. Здесь только мы узнали цель нашего движения. По левой сторон реки Аргуна, вместе с нами, и по тому же направлению, из крепости Воздвиженской, тронулась третья колонна, под личным начальством генерал-лейтенанта Евдокимова.

Подходя к самым воротам ущелья, по огромному чинарному лесу, изнуренные бессонницею, а более всего снеговой дорогой, которая лесом становилась еще труднее, мы пришли почти в изнеможение. Вдруг в колонне генерал-лейтенанта [93] Евдокимова раздался выстрел, другой, третий и завязалась жаркая перестрелка, сопровождаемая страшными гиками Чеченцев. Далее открылась пальба из орудий и продолжалась более часу. Это как бы пробудило нас от сна, и мы, позабыв усталость, шли бодро вперед, ожидая такой же встречи от неприятеля. На левой стороне, в самом узком проходе ущелья, за огромным природным земляным валом, засели огромные толпы Чеченцев, и открыли столь жестокий огонь, что даже действие нашей артиллерии не мало не поколебало их упорства: они держались долго и отчаянно. Но когда заметили, что с противоположной стороны реки Аргуна начали показываться из лесу наши войска, то, пораженные неожиданностью этого появления, обратились в бегство, будучи жестоко преследуемы.

16-го января, в 7 часов утра, обе колонны торжественно вступили в Аргунское ущелье, в неприступный проход, к которому до настоящего времени еще никто из Русских не подходил даже близко.

Несмотря на то, что все мы были утомлены тяжелым переходом (более 35 верст) и двумя ночами без отдыха, впечатление от столь неожиданного подвига заставило нас забыть все. Когда мы прошли самые ворота и вступили в расширяющееся ущелье, то, несмотря на глубокую зиму, были очарованы прелестью и великолепием природы, которая, не щадя своих даров, так щедро наградила ими это обширное вместилище жилищ дикого народа.

Правая сторона самого прохода в Аргунское ущелье, довольно широкая, защищена густым лесом и крепкими завалами; левая же, чрезвычайно узкая, защищена громадным, природным, земляным валом, получившим начало с высокой и крутой горы, обход которой невозможен, валом, который тянется почти до самого обрыва, составляющего берег реки Чанты-Аргуна, имеющего высоты более 35 сажен. Вал этот был сплошь установлен турами, наполненными землею, и кроме находящегося в нем прохода, шириною в 2 аршина, не было возможности пройти где-либо в другом месте.

Нужно признаться, что если бы маневр генерал-лейтенанта Евдокимова не имел при этом случае ожидаемой удачи, то взятие ущелья стоило бы много и много крови, и может быть осталось бы безуспешным. [94]

По мере углубления в ущелье, оно разделяется на две части: одна, тотчас же после узкого прохода, поворачивает направо, а другая немного влево. Два эти ущелья, соединяющиеся почти при самых воротах в одно, образуются высоким хребтом, идущим от снеговых гор и имеющим при подошве своей огромную равнину. На равнине этой расположен богатейший из аулов Малой Чечни, аул Дачу-Борзой, обсаженный густыми садами. Широкие ущелья, имеющие при подошвах гор, между которыми они заключены, богатые равнины, вдоль по их направлению, перерезываются реками: правое Чанты-Аргуном (Белая река), левое Шары-Аргуном (Черная река). Из рек этих, Чанты-Аргун принимает в себя в разных местах много сернистых источников и постоянно имеет серный запах. Обе реки, вытекая из мрачных лесистых ущелий, шумно извиваясь в крутых берегах своих и широко разрезывая средины равнин обоих ущелий, быстро катят свои волны по направлению к Аргунскому ущелью. Обогнув же выдающуюся возвышенность Дачу-Борзоя, почти под прямым углом, соединяются вместе под общим названием Аргуна, который, рассекая самый узкий проход в обрывистых, лесистых и высоких берегах, протекает дальше по плоскости Большой Чечни. Аргунское ущелье в обоих его направлениях заселено было множеством богатых аулов, которые впоследствии времени уничтожены нами.

Пройдя версты две, вовнутрь ущелья, по густому чинарному лесу, мы, в 8 1/2 часов утра, на небольшой поляне по правой стороне реки Шары-Аргуна, остановились и расположились бивуаками. Генерал-лейтенант Евдокимов, с своею колонною выйдя, так сказать, чрез узкую калитку укрепленного вала, расположился также бивуаками на левой стороне реки Чанты-Аргуна. А генерал-майор Кемферд, перешед от нас чрез реку Шары-Аргун, занял особенною колонною аул Дачу-Борзой.

Расположившись таким образом внутри Аргунского ущелья в трех пунктах, мы в первый день нашего прихода, не имея ничего при себе, довольные удачным нашим делом, при трескучем морозе, на глубоком снегу и под открытым небом, позабыв все неудобства, весело грелись вокруг бивуачных костров. [95]

На другой день, войска наши начали рубку леса, с тем, чтобы очистить ущелье, которое до настоящего времени, издали, своею дикостью и мрачностью, наводило какое-то грустное впечатление. Рубка столетних чинар, хотя и была сопряжена с большими трудностями и опасностями, но производилась успешно, несмотря даже на то, что неприятель каждый день вывозил одно свое орудие от аула Измаил-Юрт к стороне позиции, занятой отрядом генерал-майора Рудановского, и стрелял по нашей колонне, но не получая от нас ответа, он обратил огонь свой на колонну генерал-майора Кемферда. Несколько выстрелов из наших орудий заставили замолчать неприятельское орудие и сняться с позиции.

Сборы неприятеля, дня через три после занятия нами ущелья, хотя и были многочисленны, но он не осмеливался предпринять что-нибудь решительное, а только огромными толпами, вне выстрелов, в виду нашем, переходил из одной лощины в другую, с горы на гору и тем оканчивал свои маневры. Раз только небольшая партия показала свое удальство. Лагерь наш стоял уже на расчищенном месте близ высокой горы, с лесистою вершиной, с которой чеченская пуля никак не могла достигнуть до расположения нашего. На масленицу, во время обеда, бывшего у начальника колонны и подходившего уже к концу, вдруг раздался выстрел и пуля стремительно ударилась в землю, не более как в четверти аршина расстояния от двери палатки начальника колонны. Быв в то время дежурным по полку, и вместе с прочими на обеде, я выскочил из палатки, чтобы принять меры осторожности. Пули как град летели с вершины горы и не только били по лагерю, но даже перелетали чрез него. В одной из палаток ранен солдат и, как оказалось, нашею штуцерною пулею; другая пуля, пробившая насквозь манерку и ранец, была из нарезного ружья. Выслали роту стрелков, которые, рассыпавшись, сбили с горы Чеченцев, и одного из них взяли в плен. От него мы узнали, что эту тревогу произвели чеченские стрелки с штуцерами и нарезными ружьями, которые отбиты у наших в Дагестане.

Окончив очистку леса в узком проходе ущелья и уничтожив в нем все преграды, генерал-лейтенант Евдокимов, оставя свою колонну на левой стороне Чанты-Аргуна, для дальнейших работ, с колоннами: генерал-майора [96] Рудановского, по правой стороне реки Шары-Аргуна, и генерал-майора Кемферда, от аула Дачу-Борзой, 5-го февраля, двинулся вперед к аулу Измаил-Юрту.

Наша колонна, тронувшись с места, тотчас же срыла находящийся впереди нас огромный земляной завал, который впрочем не был защищаем неприятелем. Далее дорога шла по обрывистой полугоре узкою тропинкой, так, что наши горные орудия едва двигались справа в одно. Пройдя версты две такой дорогой, мы вступили на широкую равнину, на возвышающейся части которой красовался огромный аул Измаил-Юрт, окруженный густыми садами и обстроенный очень красивыми и большими саклями. Равнина эта была покрыта столь глубоким снегом, что только верхушки наших горных орудий виднелись во время следования, а остальное все погружалось в снег. Жители аула, выбравшиеся из него заранее, засев за пустыми саклями и за скалами прилежащей горы, защищали его упорно. Но усилия их были напрасны: рассыпанные стрелки выбили их скоро из аула, а несколько картечных выстрелов по горе заставили подняться неприятеля, и очистив покатости, подняться на вершину. Аул занят и предан огню.

Одновременно действиям колонны генерал-майора Рудановского, генерал-лейтенант Евдокимов, с колонною генерал-майора Кемферда, переправившись от Дачу-Борзой, чрез Шары-Аргун, устремился на лежащий впереди Измаил-Юрта аул Дуютени. Жители аула, надеясь на защиту собранных здесь огромных партий, не выбирались из оного. Когда же они увидели, что Измаил-Юрт горит, колонна генерал-лейтенанта Евдокимова подвигается к ним, а защитники отступили, то бросились не защищать аул, а спасать свое имущество. Но уже было поздно: наши войска быстро выбили неприятеля из аула и, забрав оставшиеся там лучшие вещи, пошли прямо на небольшой скалистый хребет, за которым засели огромные толпы Чеченцев и стреляли по нашим. Медлить было нечего, барабаны забили в атаку, и колонны, имея по флангам своим рассыпанных стрелков, быстро поднялись на хребет. Горные орудия открыли пальбу и не более, как чрез полчаса, неприятель выбит из-за скал и совершенно опрокинут. После этого, наша колонна спустилась вниз и окончательно заняла аул Дуютен, а генерал-лейтенант [97] Евдокимов, обойдя хребет, с которого сбил неприятеля, и перейдя чрез крутой овраг и речку, занял лежащий на берегу ее, еще огромнее прочих, аул Улус-Керти. Аул этот, хотя и сильно был защищаем Чеченцами, но они были скоро из него выбиты нашими, которые, предав его огню, возвратились в аул Дуютен и вместе с нашей колонною, под командою полковника Алтухова, расположились здесь лагерем.

На следующий день, войска наши принялись за истребление богатейших садов Дуютенских и самого аула; в ауле Улус-Керти производилось то же. Там, когда наши уничтожили все дотла и начали отступать обратно, Чеченцы, из небольшого ущелья с левой стороны, сделали отчаянный натиск; но безуспешно: мы потеряли только одного раненого.

В дни уничтожения аулов, в Аргунском ущелье успешно производились саперные и инженерные работы. На самом проходе, по левой стороне ущелья, начата оборонительная башня, от нее огромный спуск к Чанты-Аргуну, чрез который приступлено к устройству постоянного деревянного моста, который обеспечивался от нападения неприятеля с одной стороны земляным укреплением, а с другой оборонительной башнею. Далее делался другой огромный подъем от моста на высоту Дачу-Борзой, где было заложено сильное земляное укрепление, названное Аргунским. Для сообщения между отрядами через реки по всему ущелью поделаны временные мосты.

Вскоре в самом ущелье, несмотря на зиму и трескучие морозы, явилась чрезвычайная деятельность: тысячи ароб мирных Чеченцев ехали сюда забирать лес; жители крепости Воздвиженской спешили в Аргунское ущелье, за лесом и для сбыта продуктов и всего нужного для отряда. В ущелье открылись лавки, появились разных родов харчевни, пирожницы, сбитеньщики, прянишники и всевозможные мелочные торгаши. Словом, это грозное, дикое и недоступное ущелье, в самое короткое время, приняло на себя живой и веселый вид большего разнохарактерного рынка: всюду видно движение народа, везде толпы торгующих и покупающих, и со всех сторон тянущиеся вереницами обозы с различными грузами.

Занятие Аргунского ущелья так заинтересовало жителей соседних крепостей, что даже дамы из крепостей Воздвиженской и Грозной, презирая опасностями и несмотря на [98] жестокую зиму, ездили туда, чтобы посмотреть то место, которое прежде было так страшно для всех.

Для безопасного же сообщения, по дороге от крепости Воздвиженской до ущелья, восстановлен козачий мост, который и доставляет возможность сообщения без всяких оказий и конвоев.

В то время, как наши войска занимались истреблением аулов и разработкою дорог по всему ущелью, силы неприятельские, под начальством Кази-Магома и еще других 12 наибов, день от дня увеличивались.

Утром 11-го февраля, мы начали сниматься с Дуютенской позиции, с тем, чтобы идти обратно к Аргунскому ущелью. Неприятель, заметив наше движение и, вероятно, приняв таковое за совершенное отступление из ущелья, начал показываться в рассыпную и сильно нападал на наших стрелков, бывших в арьергарде. По мере нашего движения, он усиливал свой натиск, и вскоре, прилежащие к дороге, снеговые горы сделались черными от покрывших их страшных масс Чеченцев, которые, подобно муравьям в муравейнике, давя друг друга, спешили на вершины, как бы для обхода или нападения на правый фланг нашего отступления. Из быстрого их преследования можно было предполагать, что они имели решительное намерение подавить нас в самом ущелье и не выпустить ни одного живого на плоскость.

Когда мы подходили уже близко к возвышенной позиции Измаил-Юрта, то неприятель, зная, что дорога нашего отступления с этого места начинается узкая, под самыми горами и частью лесистая, начал огромными массами быстро спускаться с вершин гор, несмотря на глубокий снег. Он так отчаянно нападал, что несколько раз бросался в шашки; но стройное и хладнокровное отступление наших стрелков лишало врага всякой надежды на успех. Не видя тут удачи, Чеченцы, опередя наших, с правой стороны, открыли сильный огонь с лесистых гор. Но энтузиазм их скоро охладел, они разочаровались в своем предположении. Как видно, готовые поглотить нас, они изумились, когда увидели, что полковник Алтухов, вместо того, чтобы ускорить отступление отряда, против их ожиданий, поворотил войска налево, снова занял позицию у Измаил-Юрта, и с высоты ее открыл по огромным чеченским партиям сильный орудийный огонь. Гики [99] их вдруг замолкли; беготня остановилась; главные массы, двигавшиеся по хребтам гор вперед, тоже остановились, и как бы в недоумении смотрели, что мы делаем и что хотим делать. Когда же увидели, что по обеим сторонам наших орудий начали разбиваться палатки, то, по обыкновению своему, с ругательством на нас, спокойно спустились с гор и больше мы их не видали. При славном этом отступлении у нас легко ранено 14 человек нижних чинов.

Шамиль ценил потерю Аргунского ущелья; по словам лазутчиков, когда дали ему знать, что оно занято Русскими, он прослезился. Чеченцы, жившие в ущелье, вероятно не без соболезнования смотрели на занятие его нами; и действительно, в нем почти нет ни одного шага земли, на равнинах и пригорках, на которых бы не была засеяна или кукуруза или пшеница. Мы были там хотя и во время глубокого снега, но все-таки везде видели следы их земледелия; и можно наверное предполагать, что засевами этими, судя по их огромности, пользовались не одни жители ущелья, но даже и соседи их, живущие в горах. Следовательно, чрез потерю этих мест, несколько тысяч семейств остались без всякого продовольствия на нынешний год; да и на будущий, вероятно, не позволят хозяйничать им на прежних местах. Это обстоятельство, гибельное для Чеченцев, как увидим впоследствии, было чрезвычайно важно для пользы нашей.

Что Чеченцы желали скорого отступления нашего из ущелья, это неоспоримо. Когда мы стали на позиции около уничтоженного аула Измаил-Юрта, по возвращении из аула Дуютен, то они, чтобы не давать нам покою, каждую ночь лазили по прилежащим к нашему лагерю лесистым горам, и, сделав по нему залпы, гикали и ругались. Но немогши нас ничем донять, так как мы даже не отвечали на их выстрелы, и, зная, что у нас в то время был великий пост, по временам, каким-то голосом отчаяния, кричали к нам: «Иван! Иван! ступай скорее домой... твоя Мулла кричит» [100]

___________________________________

Нанеся Шамилю сильный удар занятием Аргунского ущелья и тем же поколебав силы и существование Малой Чечни, генерал-лейтенант Евдокимов вознамерился приготовить еще путь для будущих своих действий.

Подвигая успешно работы, с самого входа в ущелье до аула Дуютен, и сделав по всему этому протяжению, несмотря на пересеченную местность, удобные пути сообщения, генерал-лейтенант Евдокимов, распустивши по окрестностям большую часть кавалерии и оставя несколько батальонов пехоты, для продолжения работ, 28-го февраля, с остальными войсками, двинулся ущельем против течения реки Шары-Аргун. Перейдя разоренный аул Улус-Керти, мы шли вперед, сами не зная куда; мы недоумевали о пути нашего следования тем более потому, что равнина, по которой мы шли, ограничивалась с правой стороны — рекою Шары-Аргуном; с левой — довольно высокими горами, а перед самым фронтом движения возвышался высокий лесистый хребет гор, служащий обрывом правой стороны ущелья реки Шары-Аргуна, и постоянно имевший свою вершину в облаках. Идти налево — не было никакой цели; повернуть вправо — не пустит река Шары-Аргун; двигаясь прямо — предстояло остановиться у подошвы впереди лежащего хребта; потому что, принимая в соображение тогдашний снег и мороз, крутизну и высоту горы, покрытой страшным лесом, всякое движение по ней было невозможно. Но не тут-то было; только что главная наша колонна опустилась в кручь Гимеринского гинда, под выстрелы Чеченцев, действовавших без успеха с противоположной лесистой стороны реки Шары-Аргуна, то авангард наш, под командою генерал-майора Кемферда, начал уже подыматься к подошве самого хребта. Дороги здесь почти что не было; а поэтому, подымаясь еще к горе, мы в движении нашем встретили большое затруднение. Когда же подошли к подошве главной горы, то не верили сами себе, чтобы когда-нибудь можно было взобраться на ее вершину. Но рассуждать было некогда: начальство идет впереди, за ним двигается все.

Дороги не было; ехать верхом нет возможности, лошади, навьюченные горными орудиями, с великим трудом подымались по круче; отряд, подпираясь кто палкой, кто ружьем, делая зигзаги по глубокому снегу, взбирался нога за ногу, останавливаясь почти чрез каждые 15 шагов. Местами были такие [101] крутизны, что с них обрывались вниз вьючные лошади. Отряд тянулся на гору поодиночке, один за другим — следовать иначе было невозможно. Густота леса и высота чинар отняли у нас всякую возможность видеть пространство вокруг себя и вдали. Подымаясь более двух часов на гору, не встречая неприятеля и не видя ничего, кроме снегу и леса, вскоре услышали впереди нас ружейные выстрелы. Это дало нам знать, что авангард поднялся уже на самую вершину.

Чем выше мы подымались на гору, тем глубже становился снег, а мороз сильнее, несмотря на тогдашнюю ясную погоду; и как с нами не было палаток, то мы иногда подумывали о предстоящем нам неблагоприятном ночлеге, после столь трудного движения. Впрочем, всякий труд тогда только тягостен, когда его выполняют; а как скоро окончишь, да еще с успехом, то на душе вдруг становится легко и отрадно, и все скоро забываешь.

То же самое было тогда и с нами. Когда мы тянулись на гору, в то время, как с каждого катился градом пот, несмотря на сильный мороз, и трещала от ранца поясница; когда у каждого захватывало дыхание от усталости, и когда каждый уничтожал горстями снег, чтобы охладить жар внутри: то вероятно от души, если не у каждого, то у многих — вырывались проклятия, ропот на судьбу, начальство и даже на самую жизнь! Но как скоро перед вечером взобрались мы на вершину горы и остановились на позиции, то минутный отдых, на мягком снеговом ложе, скоро заставил нас забыть все. У каждого в глазах было видно что-то веселое и самодовольное; каждый смеялся и удивлялся тому — как пособило ему взобраться на такую высокую кручь; всякий желал, чтобы скорее очистилась позиция, дабы с высоты горы можно было полюбоваться местностью.

Но как этого скоро невозможно было сделать, то все принялись за приготовление к ночлегу: расчистили снег, запасли на целую ночь для костров лесу, и, поужинав, благодаря помощи Всевышнего и беспримерному терпению к перенесению трудов Кавказца, — главная наша колонна спокойно отошла к сладкому сну. Генерал-майор Кемферд с авангардом, разорив на самой вершине огромный аул, верстах в двух с половиной от главной колонны, расположился также бивуаками. Здесь уже не было далее лесу и местность открывалась [102] на далекое пространство. Арьергард же, под командою полковника Бажанова, расположился лагерем при самой подошве горы.

С утра следующего дня начались работы по всему занятому нами пространству. Прежде всего приступили к рубке и уничтожению чинар. Солдаты, в отношении к чинарам, то же, что и муха к слону; рассыпавшись по лесу, человек по восьми, окружив громадные деревья, стоя выше колен в снегу, как черви точили их своими топорами под самый корень. Как скоро подрубливаемое дерево давало трещину, или просто треск, то солдаты, закричав «идет!»... отскакивали от него, и, смотря на дерево, спорили между собою: один говорит — упадет прямо, другой направо, третий назад. Но между тем дерево колеблется еще в падении, и тогда один, или два смельчака, как бы рассердившись на него, подбегают к нему с топорами и рубят еще то место, на которое оно имеет более наклону. Раз, два, три — дерево трещит и клонится к падению. Тогда снова крики: «идет!.. берегись!» и смотришь, этот исполин лесов, имеющий до 40 сажен и более вышины и более 5-ти сажен в объеме, сопровождаемый гиком, криком и смехом солдат, сначала тихо, а потом стремительно, с страшным шумом и треском рушится на землю, которая от его падения приходит в сильное сотрясение. Трудно свалить чинар с корня, но труднее того, как тогда это требовалось, уничтожать его совсем. С ним почти невозможно ничего сделать руками, по причине его величины; а поэтому они рвались на части порохом и уничтожались на кострах.

Подобные картины повторялись каждодневно, с утра до вечера; а потом началась и разработка дороги от самой вершины горы вниз до Гимеринского гинда, и далее до разоренного аула Дуютен.

Вскоре мы узнали, что гора, которую мы заняли, имеющая 6,000 футов вышины над уровнем моря, называется Дарган-Дук, и что чрез вершину ее близок путь в Дарго и Ведень. А вместе с этим, конечно, узнали и о цели нашего движения и производимых здесь работах.

Ведень, столица Шамиля, была так близко от нас, что в подзорную трубу из нашего авангарда были видны его плоскости, наполненные страшными скопищами Чеченских партий. Что хотел предпринять Шамиль, — неизвестно. Только [103] лазутчики принесли нам новость следующего рода; когда Шамилю сказали, что Русские делают на высотах просеку и роют дорогу, то он торжественно сказал : «Русские роют здесь для себя не дорогу, а могилу». Такая уверенность Шамиля, конечно ободрила Чеченцев; но в лагере нашем, вместо страха и опасений, распространился всеобщий смех.

Шамиль держал Чеченцев в сборе; но ни к каким действиям приступить не решился, А как бывшие тогда сильные морозы крепко пробирали оборванных его воинов, то они, рассудив, что лучше сидеть в теплой сакле, чем зябнуть и голодать, начали разбегаться из своего отряда, так, что при отступлении нашем, их не было уже ни одной души. Да если бы и были, то всякое для них предприятие было бы уже напрасно. Они как-то раз, за все время нахождения нашего на высотах, ночью подползли к авангарду и завязали с его цепью перестрелку, которая кончилась тем, что несколько наших орудийных выстрелов заставили их отступить.

Работы шли с великим успехом: просека день от дня заметно расширялась; на ней хотя не было заметно людей, но по краям ее, с утра до вечера, со всех сторон, с грохотом и гулом, валились чинары, увлекая за собою в кручь десятками другие деревья. По средине просеки, по горе, виднелись тысячи народа, подобно муравьям, копавшимся в земле по зигзагам проводимой дороги. С какими успехами производились здесь работы, с такими же трудностями и опасностями, особенно в туманную погоду, были сопряжены таковые. Ни на работе, ни на бивуаке, ни днем, ни ночью, тяжкие труды и всех родов лишения нас не покидали.

Идя на работу и спускаясь под крутую гору по пояс в снегу, непременно каждый подвергался несколько раз падению, нередко и ушибам. По окончании работы, хотя и радостно идти на позицию отдохнуть, но какого труда стоить вылезть на вершину горы, идя по глубокому снегу, или по грязи; встречая на каждом шагу препятствия от срубленных чинар, которые при крутизне горы заграждают собою всякое движение. А поэтому, покуда взберешься к позиции, то каждый, промокший насквозь от поту и снегу, выпачканный в грязи, измученный работою и окончательно изнуренный страшным подъемом, придя на позицию, бросается на свое досчатое ложе и лежит как убитый, до тех пор, покуда получит для поддержания своих [104] сил чарку водки, и тут только очнется. К трудам этим присоединялось и затруднение в продовольствии отряда.

По неимению фуража на высотах, невозможно было держать на них порционный скот, чрез что приходилось быть по несколько дней без мяса и питаться пустою кашицей. Когда же стала устанавливаться оттепель, уничтожавшая снег, то мы начали иметь чувствительный недостаток в воде. К довершению же всего, наставшие сильные туманы, страшная и непроходимая грязь, становили положение наше более и более затруднительным и невыносимым, и почти уничтожали всякое терпение.

Нет слов в точности выразить жизнь нашу на этих высотах и при таких обстоятельствах. Чтобы вполне понять и перечувствовать все, что перечувствовали мы, непременно нужно испытать это на самом деле, и тогда только можно ценить в полном смысле все благородные и достойные удивления черты кавказца, так свыкшегося со всем неблагоприятным его окружающим и привыкшего быть равнодушным к перенесению трудов и лишений, и с встречею самой смерти.

Вредные для здоровья перемены погоды здесь весьма часты, и при каждом переходе чрезвычайно разительны. Но при всем том между ними, наводящими страшное уныние и изнеможение сил, здесь случались и занимательные явления природы, которые редко где придется встретить.

Например: утром, солнце, выкатясь из-за горизонта, подымается дальше во всем величии и блеске по назначенному ему от природы пути и ярко освещает нашу нагорную позицию. Между тем, дно самого ущелья, которое с вершины Дарган-Дук представляется почти дорогою, и окружающая его местность, скрыты от взора нашего сильными облаками, носящимися в воздухе. Эта густая облачная масса, ровно плавая в воздушной сфере, немного ниже расположения нашей позиции как бы отрезывая вершину небосклона плоскостью, параллельною экватору, уподобляется беспредельному морю, тихо и величественно перекатывающему свои зыбкие волны облаков, от тихого дуновения ветра, из ущелья. Все пространство, образуемое ею, всегда чисто и ясно; изредка лишь местами, из густоты облаков, виднелись шпицы зубчатых гор, уподобляющиеся плавающим кораблям. Облака эти столь густы, что, при таких обстоятельствах, в отрядах главном и в [105] авангарде отличная и ясная погода, а в нижнем лагере, или арьергарде, и по всему ущелью, или пасмурная, или же туман. Или случалось так, что в авангарде нашем отличная и ясная погода, а у нас, в главном отряде, дождь, или столь сильный туман, что в пяти шагах трудно различать предметы. Когда же бывает общая ясная погода, то с высоты Дарган-Дук, как самое ущелье, так заключающие его горы, и вообще местность, до пределов которой достигает луч зрения, представляют очаровательную картину.

Но как не были хороши виды природы, и хотя доставляли нам временное наслаждение, но во всяком случае они нисколько не облегчали наших трудностей и лишений, а поэтому мы с нетерпением желали сорваться вниз с этого под-облачного и даже за-облачного жилища, тем более, что подходил уже праздник Св. Пасхи.

Работы приходили к концу; просека доведена до известной широты; дорога с многочисленными зигзагами проводилась уже при самой подошве горы, и мы мечтали встретить праздник, если не на квартирах, то, по крайней мере, близ крепости Воздвиженской. Но и тут предположения наши не осуществились; получен приказ: заготовить немедленно все для встречи высокоторжественного праздника и доставить в расположение отряда на гору. Зашевелились все, посланы во все места покупщики для различных заготовлений и живо приведено все к исполнению. А как у нас во всем отряде был один только священник, который не в силах был освятить все наши пасхи, то таковые, в Страстную Субботу, были освящены в крепости Воздвиженской и перед вечером с нарочной оказией доставлены в отряд.

Так как за несколько дней до Пасхи, стояла ясная и очень теплая погода, почти уничтожившая весь снег, то главный наш отряд, по недостатку воды, был спущен с вершины горы ниже половины и расположился в большой расчищенной котловине, совершенно без особого порядка, по причине большой пересеченности этого места. Несмотря на то, что все части были разбросаны, в один день, перед каждой ротой, взводами и командой, разровнены и расчищены были прекрасные платформы; на них построены пирамиды для ружей, а далее из колотых чинар, сделаны были большие навесы и балаганы, даже с нарами. Все сделано аккуратно и довольно красиво; [106] везде явилась должная чистота и опрятность; каждый хлопотал, чистился вокруг себя и, как будто на хороших квартирах или дома, приготовлялся к встрече столь великого дня. Перед каждою частью устроены длинные столы; накрыты белыми покрывалами, и установлены пасхами и всеми принадлежностями к разговенью, которое, против нашего ожидания, было гораздо лучше, чем когда-либо.

Авангард, спустившись с прежней своей позиции с генерал-майором Кемфердом, остановился на нашей позиции, где были подобные же приготовления к празднику; здесь был и священник.

С вечера назначено было в авангарде богослужение; но нам из главного отряда не было возможности идти к нему потому, что расстояние между нами было более двух верст, и притом ночь была темная и нужно лезть на гору. Запасшись огромным количеством дров, мы на своих позициях, с наступлением сумерек, разложили и зажгли страшное множество костров, от ярких огней которых вся котловина была освещена самою великолепною иллюминациею. Погода нам благоприятствовала, и в продолжение этой великой ночи все бодрствовали, дожидая с нетерпением утра.

В тишине ночи, при ярко горящих кострах, каждый из нас, в минуту забвения, переносился далеко своими мыслями; каждый с глубоким вздохом вспоминал былые дни свои на родине, в кругу родного семейства, или в кругу добрых друзей и товарищей, живущих также жизнью семейною; каждый вспоминал, как он между ними в те времена встречал а проводил весело и приятно дни столь великого торжества. Каждому в воображении живо рисовались великолепные храмы городов и сел, ярко освещенных и звучно оглашаемых звонами их колоколов; каждый мысленно стоял в них и смиренно внимал торжественному богослужению, совершавшемуся там в этот день. Но к сожалению, все эти близкие сердцу воспоминания быстро исчезали, и каждый, как бы пробудившись от упоительного сна, видел себя под кровом неба, окруженного дикою природой, сумраком ночи и огромными яркими кострами.

Наконец, восток начал обливаться ярким заревом, и все зашевелилось; войска, одевшись чисто и опрятно, выстроились на линейках, каждый перед своею частью, для [107] разговенья. Кто же разрешит и благословит, в этой нагорной пустыне, приступить нам к освященной трапезе? Златоглавые христианские храмы, с их священнослужителями, были от нас слишком далеко, и звон колоколов их, вещающий окончание божественной литургии, не мог достичь до нашего слуха. Восход дневного светила из-за горизонта возвестил нам о «Воскресении Господа нашего Иисуса Христа», и в один миг, страна, в которую еще не проник луч христианского света, огласилась звучным троекратным пением, нескольких тысяч голосов: «Христос Воскресе!» а потом молитвою: «Воскресение Христово видевши». Вслед за этим последовало всеобщее христосование, и слова «Христос воскресе» всюду звучно переходили из уст в уста. Приступили к разговенью, взаимным поздравлениям, и магометанская земля озарилась радостным пиршеством и торжеством христиан! На лицах каждого, после перенесения столь несказанных трудов, было видно какое-то особенное выражение восторга. В продолжение первых трех дней, в которые даны всем отдых и свобода, пляски, игры, песни, барабаны и бубны не умолкали день и ночь. Все были веселы и благодарили Бога, ниспославшего за труды наши веселое трех-дневное торжество, в продолжение которого мы решительно забыли все бывшее до сего времени для нас неприятным и тягостным.

На четвертый день праздника, снова приступили к работам, которые почти уже оканчивались и были не так тягостны. Просека была совершенно окончена, дорога тоже, и мы занимались только поправкой последней и скатыванием с террас ее зигзагов, оставшихся срубленных чинар и вырванных порохом пней. Это было необходимо сделать потому, что ежели бы оставили их без внимания, то неприятель, при вторичном подъеме нашем на эту гору, спуская их вниз, мог нанесть нам жестокий вред.

К 27 марта работы совершенно окончены; а 28 числа назначено отступление отряда за берег Гимеринского гинда. Мы хотя и знали, что скопища Шамиля все разбрелись, но во всяком случае, для развлечения неприятеля во время нашего отступления, генерал-лейтенант Евдокимов послал несколько батальонов, под командою полковника Бажанова, по левому ущелью от разоренного аула Улус-Керти, для разорения находящихся там аулов того же имени. Когда колонна эта [108] подступила к аулам и открыла по них канонаду, то жители ближайших аулов, услыхав это, бросились на помощь своим соседям. А мы, оставя исполинские высоты Дарган-Дука, с широкою просекой и по оной отлично сделанной дорогой, преспокойно спустились с них и, переправясь чрез Гимеринский гинд, остановились на позиции близ разоренного аула Улус-Керти, куда к вечеру прибыл и полковник Бажанов.

На другой день утром, мы начали отступление к самым воротам Аргунского ущелья. Множество джигитов выехали провожать нас; но проводы их были без всякого успеха для них и без малейшей потери и затруднений для нас. На обратном движении, мы уже не встречали тех препятствий в следовании, которые видели при движении вперед. Несмотря на страшные обрывы, крутости и вообще на сильную пересеченность местность, везде были устроены нами прекрасные широкие и отлогие дороги, а чрез речки мосты. Подойдя к аулу Дачу-Борзой, к воздвигавшемуся здесь Аргунскому укреплению, мы нашли таковое уже совершенно оконченным и вооруженным. Далее, нашли также почти оконченными предмостную башню и самый мост через реку Чанты-Аргун, перейдя который, остановились лагерем близ предмостного его земляного укрепления.

31-го марта, с этой позиции мы в колонне полковника Алтухова, под личным начальством генерал-лейтенанта Евдокимова, сделали набег по Чанты-Аргунскому ущелью. Несмотря на обрывистые и большие овраги, чрез которые нам предстояло проходить, мы быстро достигли до самой глубины этого ущелья, будучи провожаемы с прилежащих гор сильным огнем Чеченцев. Отдохнув здесь немного, мы начали отступление, и вместе с тем, с самого угла ущелья, уничтожение бывших там богатых аулов и садов и предавали все огню. Озлобленные Чеченцы, как саранча, со всех сторон ползли на наше отступление, гикая и осыпая градом пуль; но выстрелы наших орудий укрощали их ярость, а распорядительность и хладнокровное отступление полковника Алтухова отняли у них всякую возможность нанести нам какой-либо вред, и мы того же числа, без всякой потери, вернулись на позицию, сопровождаемые лишь ругательствами и проклятиями Чеченцев.

Таким образом, с 16-го января по 31-е марта, сделав все нужное в Аргунском ущелье и очистив его по всем [109] ближайшим направлениям от лесу и аулов, 1-го апреля, оставив там гарнизон и часть войск для окончания работ, мы вышли из него, и, пройдя крепость Воздвиженскую, остановились всем отрядом при реке Энгелике.

Переночевав на позиции при реке Энгелике, 2-го числа утром, мы, не зная цели нашего движения, тронулись к Чорным горам, вблизи от крепости Воздвиженской и вправо от Аргунского ущелья. Знавши же эти места, близ которых находились и разоренные нами аулы Дубы, где уже испытали прием жителей, мы по обыкновению приготовились к встрече неприятеля. Но в то же время были удивлены тем, что когда подходили близко к огромным аулам, разбросанным в различных направлениях по горам, лощинам и ущельям, не только не встретили никакого сопротивления, но ни в одном из них не заметили даже малейшего движения. Подойдя к первому аулу, весь отряд наш остановился и разделился на несколько небольших колонн, из которых каждая была назначена по аулам на отдельных позициях. Здесь мы только узнали, что пришли сюда не воевать с Чеченцами, а напротив того защищать их и аулы, от их же земляков. И действительно, как скоро мы заняли позиции, то тотчас же со всех ущелий и с вершин гор, потянулись сотнями чеченские арбы, нагруженные их имуществом. За ними шли старики, старухи, молодые мужчины и женщины и различных возрастов дети, таща на себе то, что каждый в состоянии был нести. Далее, по тем же дорогам гнали множество рогатого скота и баранты. Все это привозилось и пригонялось к нашим позициям, и оставалось до времени под нашим прикрытием. Зажиточные Чеченцы, сбрасывая привезенные ими вещи, и с пустыми арбами, отправлялись опять в горы, по нескольку раз возвращаясь оттуда с новым грузом.

Племена эти, бывшие до настоящего времени непримиримыми нашими врагами, теперь очутились между нас, как бы старые кунаки. Переселение их из гор к нам, как можно было заметить из веселого расположения их духа, не только не наводило на них какое-либо уныние или сожаление о родине, но напротив того в них, даже в женщинах, была видна радость, подобная радости узника, освободившегося из заключения на всегдашнюю свободу. [110]

И действительно, в это время они уподоблялись заключенным узникам. С занятием нами Аргунского ущелья, лишившись сообщения с Большою Чечней, и вопреки обещаний Шамиля не получивши от него никакой помощи, и имея в тылу у себя Русских, многие из них, не видя более возможности своего отдельного существования, решились оставить горы и просить покровительства Русских. Бывшие же между ними бродяги, занимавшиеся разбоями и грабежами между своими и мирными Чеченцами, из страха получить наказание, бросив эти места, удалились дальше в горы и сделались приверженцами наиба Малой Чечни Сабдулы, а вместе с ним и самого Шамиля. Сабдула, собрав шайки этих разбойников, рассылал их по всем аулам, чтобы они препятствовали жителям переходить к нам. Шайки этих бродяг, пользуясь удобным случаем, вместе с выполнением данного им поручения, начали повсеместный грабеж перебежчиков, которых и вынудили, оставя их аулы, для своего спасения с имуществом, скрыться от них в горы и ожидать прихода наших войск. Для облегчения перевозки имущества перебежчиков, высылались на помощь по нескольку сот ароб из наших мирных аулов. Когда переселенцы оканчивали совершенно перевозку своих имуществ и уходили на назначенные им новые места жительства, то мы, налегке, ходили по всем оставленным аулам и истребляли дотла их и все, что в них находилось. Случалось углубляться даже в аулы, находящиеся и за Черными горами, но и они без выстрела были подвергаемы той же участи. Подобными движениями, мы коснулись отлогостей Черных гор и ходили по ущельям, в направлении к Владикавказу. Переменяя каждый день свои позиции, а в другой день и два раза, на каждой из них мы принимали тысячи переселенцев и уничтожали бесчисленное множество сплошных аулов.

Шамиль, узнав о горькой участи Малой Чечни, послал на помощь ей Тавлинцев; но уже было поздно; даже прибытие сюда его самого ничего не могло облегчить ее судьбы. Жители, будучи томимы долгими его обманами, не только не искали защиты Тавлинцев, но прятались и убегали от них к нам, по ночам. Были случаи, что перебежчики, поддерживаемые нашими, часто заводили с ними сильные перестрелки и выгоняли вон из аулов. В скором времени, места: на Гойте, в Дубах, в Гехах, Шаложах, на Валерике и далее до [111] крепости Владикавказа, на которых прежде так много было пролито крови Русских, и которые, чрез воинственных и храбрых своих жителей, считались недоступными, теперь пали пред русским оружием и покорились навсегда нашему правительству, без прекословия и без всякого кровопролития.

Столь важному успеху и совершенному потрясению Малой Чечни, мы обязаны действием генерал-лейтенанта Евдокимова, столь быстро и удачно занявшего Аргунское ущелье.

___________________________________

Бедствия Малой Чечни сильно взволновали и Большую, так, что Шамиль, с огромными своими партиями и орудиями, выдвинулся из Черных гор Большой Чечни, и по направлению от Аргунского ущелья и за аул Ахтуры, оцепив все аулы, загонял жителей их в горы.

Можно предположить, что и сам Шамиль упал уже духом. Чеченцы перестали ему верить в обещаниях сражаться с Русскими и покорить их; и, несмотря на все его строгости, по настоящее время, по нескольку семейств, почти каждодневно перебираются к нам. Слабость его, кроме всех виденных нами действий за все экспедиции, показалась и в это время. Имея под ружьем, как передавали лазутчики, более 10,000 человек, с 5-ю орудиями, он не осмелился не только штурмовать, но даже подойти близко к слабому нашему укреплению Шалинскому, отстоящему от нашей линии более 15 верст и бывшему окруженному со всех сторон его партиями. Несмотря на многочисленные свои сборища, он ни разу не рискнул напасть на наши незначительные оказии, проходящие под носом его партий из крепости Воздвиженской в укрепление Шалинское.

Когда мы оканчивали действия наши в Малой Чечне, стоя на позиции при реке Валерике, то получили известие о движении Шамиля в Большую Чечню. Генерал-лейтенант Евдокимов, оставя несколько батальонов для прикрытия перебежчиков, с остальным отрядом, 18-го апреля, двинулся с Валерика на реку Аргун и, прибыв туда, в соответственном направлении, расположения партий Шамиля, остановился лагерем на левом берегу реки Аргуна. Этим кончилась экспедиция в Аргунское ущелье. [112]

На обратном нашем следовании с реки Валерика, проходя мимо Аргунского ущелья, мы уже не видели в нем той мрачной картины и той дикости, которою оно отличалось при проходе до занятия его нами. Оно было чисто и видно на далекое пространство. Лишь одна громадная просека, пролегающая в соответственном направлении с самым ущельем, тянувшаяся широкою желтою полосою, казалось, заслоняла собою вход в ущелье.

Взглянув на страшную гору Дарган-Дука и сделанную просеку, трудно верить, чтобы произведенные на ней исполинские работы были произведение рук человеческих.

К. Дидимов.

Текст воспроизведен по изданию: Экспедиция в Аргунское ущелье с 15-го января по 18-е апреля 1858 года // Военный сборник, № 7. 1859