ДИДИМОВ К.

ЭКСПЕДИЦИЯ В ЧАНТЫ-АРГУНСКОЕ УЩЕЛЬЕ,

С 1-ГО ИЮЛЯ ПО 19-Е АВГУСТА 1858 ГОДА

Отложение большой части Малой Чечни (около 3,000 семейств) убедило Шамиля в непрочном его владычестве над нею; а поэтому он, дабы восстановить в ней опять свои права и ее прежние силы, пустился на происки.

С помощью наиба Сабдулы и других агентов, он, распуская всюду нелепые слухи про Русских, решился во что бы ни стало взволновать мирные с нами Чеченские общества. Сначала Сабдула явился в огромном и мирном обществе Галашовцев, живущих в плодоносном и изобильном ущелье. Здесь он хотя и произвел сильное волнение на умы жителей, но это продолжалось только до прихода сюда наших войск. Лучший же успех имел Шамиль в преданном нам обществе Назрановских Чеченцев.

Общество это, состоящее более чем из 30,000 душ, за преданность и усердие Русскому правительству, оказанные им в прежние времена, имеет георгиевское знамя. Но в это время явились в нем недоброжелатели Русским и, пользуясь смутами народа, неизвестно из каких видов, составили [256] заговор, послало воззвание к Шамилю о подании им помощи, и вместе с тем предложили ему свои услуги.

В скором времени, около кр. Назрани, обнаружилось явное восстание Назрановских Чеченцев, сопровожденное даже убийством нескольких человек Русских. Этот дерзкий поступок бунтовщиков, угрожавший всем окрестностям опасностью, мог иметь дурные последствия; но он, благодаря распорядительности и мерам, принятым в это время генерал-лейтенантом Евдокимовым, был тотчас же уничтожен: главные виновники, числом 42, немедленно выданы правительству и снова водворены тишина и спокойствие. Из числа этих бунтовщиков, четыре, а именно: знаменщик, юнкер и два муллы, как главные зачинщики, повешены близ кр. Назрани, в виду почти всех назрановских аулов, на том самом высоком холме, на котором были постоянные сборы Чеченцев во время их бунта, и который, по всегдашним совещаниям на нем, и после чего удачным предприятиям, назывался у них святым. Остальные же, по мере их вины, получили достойные наказания.

Между тем Шамиль, узнав о восстании Назрановцев, собрал огромные партии из Тавлии, Андии и Аварии и двинулся к ним для подания помощи. Он, быв в полной уверенности, что по присоединении Назрановцев достигнет желаемой цели, простер до того свою дерзость, что для скорейшего соединения с ними, против ожидания всех, предводительствуя сам своими конными партиями, решился выступить из гор и ущелий на чистые равнины Малой Чечни, покоренные уже нами. Так, 9-го июня, в три часа пополудни, он выдвинул огромный отряд свой на равнину в виду нашего отряда, расположенного на реке Натхо, и, вытянув толпы свои на протяжении более двух верст, двинулся по направлению к Назрану.

Отряд наш, стоящий на р. Натхое, под командою командира Виленского пехотного полка полковника Алтухова, был незначителен в сравнении с партиями Шамиля (до 7,000 человек). Он состоял: из 2-х батальонов пехоты, того же полка, при 6-ти пеших орудиях; из двух дивизионов драгун Нижегородского и Северского полков, при двух конных орудиях, и из дивизиона козаков Моздокского [257] линейного полка. Но как он мал не был, а нам должно было защищать два большие мирные аула: Очхой и Кази-Юрт, лежащие на нашем пути следования Шамиля. А поэтому полковник Алтухов, снявшись с своей позиции, двинулся, в параллельном направлении с Шамилем и в виду его, к означенным аулам.

Как скоро передовые колонны Шамиля начали подходить близко к аулу Кази-Юрт, полковник Алтухов, дабы воспрепятствовать переправе их чрез р. Фортангу, выслал наперерез два дивизиона драгун и сотню козаков при двух конных орудиях. Пехоту же, 1 1/2 батальона при 4-х пеших орудиях, направил в правый фланг партиям Чеченцев.

Неприятель, видя перед собою нашу кавалерию, заграждавшую ему движение вперед, тотчас сгустил свои партии в одну массу и, с целью раздавить ее одним натиском, смело бросился вперед. Конные наши орудия, подпустив Чеченцев на близкий картечный выстрел, сделали по ним убийственный залп, что заставило всю массу их невольно приостановиться. А вслед за этим, отважные и известные своею храбростью, наши Нижегородцы и Северцы стремительно ринулись на ошеломленных Чеченцев в шашки и вступили в рукопашный бой. Резня продолжалась недолго; атака драгун была столь дружна и удачна, что Чеченцы, не могшие ее выдержать, скоро были смяты и разбиты на две части. Между тем пехота, а с нею пешие орудия, действуя во фланг неприятеля меткими выстрелами, окончательно смешали Чеченцев и принудили к отступлению. Через два с половиной часа, огромные полчища Шамиля, преследуемые нашими, рассыпались по всем направлениям и, подбирая своих убитых и раненых, спешили в близ лежащий лес; а потом отправились назад по той же дороге, по которой так смело двигались к Назрановцам.

Кроме унесенных Чеченцами их убитых, оставлено на месте 50 трупов. Сверх того, пехотою взято в плен 2 Андийца, драгунами отбито 2 значка. Потеря с нашей стороны заключалась: в 2-х раненых офицерах и в 29 человеках убитых и раненых нижних чинов.

По словам лазутчиков, вся потеря Шамиля в этом деле простиралась более 200 человек, что и принудило его [258] остановиться ночлегом на р. Натхое, с которой он выступил на равнины. Этому можно было поверить потому, что, кроме мужественного и отчаянного удара драгун, отличное действие наших орудий должно было нанести неприятелю значительный вред.

Шамиль, грозно встреченный отрядом нашим в поле, снова углубился в горы и чрез них, не оставляя своих замыслов, на третий день явился к Галашевцам и забрал от них аманатов. А как за ним по всем направлениям следили отряды, то наш, как ближайший, прибыл туда в этот же день и расположился близ поста Авгусали. На другой день Шамиль двинулся отсюда ближе к Назрановцам и недалеко от аула Маякон остановился на позиции. Но и тут ему не было удачи; потому что кроме нашего отряда пришло туда еще несколько других; Шамиль, видя себя почти окруженным Русскими, должен был отказаться от всякой надежды достигнуть своей цели, т. е. вступить в общество Назрановцев. В полночь того же дня он снялся с позиции, отправился вовнутрь гор и выдал обратно всех забранных им аманатов. Наши отряды не переставали следить за ним до тех пор, покуда он не удалился совсем из Малой Чечни.

Усмирив волнение Чеченцев в нашей Малой Чечне, водворив в ней, по-прежнему, тишину и спокойствие и выпроводив докучливого гостя, генерал-лейтенант Евдокимов, 30-го июня, сдвинул большой отряд к крепости Воздвиженской и ночью того же числа выступил в Аргунское ущелье.

С рассветом 1-го июля, отряд наш последовательными колоннами, пройдя главное ущелье, повернул направо и двинулся по Чанты-Аргунскому. Большая часть войск, перейдя по устроенному нами мосту чрез р. Чанты-Аргун, к Аргунскому укреплению, направилась по правой, а часть прямо по левой стороне р. Чанты-Аргуна.

Дойдя до глубины широкого Чанты-Аргунского ущелья, т. е. до того места, где мы в прошлой экспедиции уничтожили последние неприятельские аулы, и где уже начинается обрывистая и лесистая Чанты-Аргунская теснина, выпускающая быструю речку такого же имени, отряд наш, с бою, занял эти места и остановился на позиции по обеим сторонам реки. [259]

Настоящее движение чрез главный Аргунский проход и по Чанты-Аргунскому ущелью, до аула Соси-Ирзау, на протяжении более 3-х верст, нисколько не уподоблялось движению по тем же местам в прошлой экспедиции. Все бывшие здесь препятствия и преграды от природы и искусства теперь не составляли нам ни малейшего затруднения в движении. От самой Воздвиженской крепости, мы двигались к ущелью по ровному месту, почти не имевшему на себе признаков леса, бывшего здесь прошлою зимою. Дорога, широкая, ровная и битая, уподоблялась старой дороге, проложенной внутри глубокой России, так, что солдаты, с видом самодовольствия говорили: «мы идем по Саратовскому трахту». При вступлении в самое главное ущелье по такой же дороге, вместо мрачных видов природы, наводивших прежде уныние, мы теперь встретили его в полной красоте лета, как бы в стране, давно обитаемой оседлым и мирным народом. Утесистые и местами лесистые вершины высоких хребтов гор, оцепившие со всех сторон обширное ущелье, хотя и носили на себе признаки дикости, но вместе с тем придавали ему еще более величия. Скромные лощины, лишенные всех бывших на них буйных аулов, покрытые богатыми тучными пастбищами на большое пространство, теперь покоятся мирно под защитою окружающих их гор. И только рев и клокотанье быстро вьющихся в крутых берегах р. Чанты и Шаро-Аргуна и зоревая пушка Аргунского укрепления временем нарушают их спокойствие.

За соблюдением же тишины и спокойствия, водворенных нами на этом пространстве, которые легко могут нарушаться появлением неприятеля из глубины узких ущелий, строго смотрят: Аргунское укрепление и башни с своим гарнизоном и грозно сторожат все выходы из ущелий стоящие по стенам укреплений орудия. Удобно устроенные дороги, с множеством мостиков чрез ручейки и овраги, и красиво переброшенный чрез реку большой постоянный мост, придают еще более виду благоустройства и красоты этому богатому для Русских приобретению.

Плодородие земли в ущельях не подлежит сомнению. Это подтверждается тем, что здесь, кроме сильной растительности, принадлежащей месту от природы, мы нашли около Аргунского укрепления богатые огороды, засеянные гарнизоном всевозможными овощами. [260]

Полагать можно, что с отбытием нашим из Аргунского ущелья в прошлой экспедиции, места эти не посещались неприятелем. Только на сделанной нами исполинской просеке чрез Даргинские высоты, видны следы его пребывания. Здесь он, найдя сделанные нами дороги, и предполагая, что весною или летом, мы снова будем иметь по ним движение на высоты, перерыл их в нескольких местах. Мало этого, на 3-й части высоты, от подошвы горы, перекопал всю просеку широким и глубоким дугообразным валом и по флангам его поставил две деревянные башни.

Действительно, если бы нам пришлось теперь идти прямо на высоты, по сделанной нами дороге, то, при таких обстоятельствах, это стоило бы больших трудов и потерь, и расчет неприятеля в этом случае был бы очень верен. Но при этом он не рассчитал того, что дорогу эту мы имеем не для того, чтобы по ней подниматься на высоты, а прежде спуститься по ней и потом, обезопасив ее, если потребуется надобность, то снова подняться. Или просто сказать, что мы наверное зайдем в тыл этим высотам, к чему уже близки и теперь, а потом, заняв без боя там батарею неприятеля, по сделанным же нами просеке и дороге, как хозяева их, спустимся прямо к Аргунскому укреплению.

Шамиль не ожидал последнего; тем более не ожидал, что видел перед собою движение только части наших войск, под командою полковника Зотова, высланного для маскирования движения главного отряда, и, считая это дело невозможным, когда узнал о вступлении нашего отряда в Аргунское ущелье, двумя наибами усилил гарнизон в устроенном им на Даргинских высотах укреплении. Несмотря даже на то, что мы вместо Шары-Аргунского ущелья, чрез которое пролегает дорога к этим высотам, поворотили в Чанты-Аргунское, он зная проход чрез его теснину, был вполне убежден и никогда не допускал мысли, чтобы мы осмелились идти по ней, и, пройдя ее, вторгнуться в воинственное и многолюдное племя Шатоевцев. Невозможность эта, как мы узнали впоследствии, была действительна и неоспорима.

Узкое продолжение Чанты-Аргунского ущелья, от аула Соси-Ирзау до вступления в обширную равнину Шатоевцев, до аула Гаку, тянется страшною тесниной, на протяжении более [261] 15 верст. Оно заключается между двумя чрезвычайно высокими горными хребтами, лежащими в параллельном, почти непрерывном направлении. С вершины до полугоры и местами менее этого, обе внутренности ущелья так круты и лесисты, что только пеший человек с трудом может по ним спуститься; а остальные их части до самого дна ущелья утесисты и отвесно обрывисты. Местами, в особенности правая сторона ущелья, прорезана от вершины гор до отвесных их обрывов, простирающимися к реке более, нежели на 250 сажен, узкими и высокими скалистыми гребнями, вниз до реки; местами же таковая, от самой вершины до дна, перерезана глубокими оврагами. В некоторых местах этой стороны ущелья, образовались невозможные для перехода, почти отвесные песчаные насыпи.

На этой-то стороне и на этой самой полугоре, чрез все сказанные места, пролегает по всему ущелью единственная тропинка, служащая сообщением Шатоевцев с широким Чанты-Аргунским ущельем. Но и эта тропинка способна для прохода лишь только Чеченцу, который, как в лесу, так и в горах, легок и цепок, как кошка. Узкая и местами совершенно перерывающаяся тропинка почти по всему протяжению проходит над страшными и обрывистыми пропастями, на дне которых с ужасным ревом и гулом пенится буйный Чанты-Аргун, — это нижняя ее ограда. Другая же ограничена крутыми и лесистыми горами, нависшими огромными скалами и страшными песчаными насыпями, которые на каждом шагу грозят опасностью. Иногда тропинка проходит чрез такие места, что на самом пути, под ногами, открывается почти бездонная отвесная пропасть, чрез которую нужно сделать несколько шагов, по наложенным там деревянным кладкам; а сверху, в этом же месте, угрожает рушиться и увлечь за собою на дно пропасти в несколько тысяч пудов нависшая скала.

Только в трех местах, по этой стороне ущелья, есть равнины, простирающиеся на чрезвычайно малое пространство; и на большей из них, почти что посредине пути по ущелью, до прихода нашего находился небольшой аул.

Каждый, ознакомившийся теперь с узким Чанты-Аргунским проходом, может судить о том, что бы могло постичь [262] всякий отряд, решившийся идти по этому пути, и еще в таком случае, когда бы таковой был мало-мальски защищаем неприятелем.

Конечно, генерал-лейтенант Евдокимов имел обо всем этом верные и подробные сведения, но вместе с тем, заняв позицию у входа в теснину, чтобы уверить неприятеля в своем предприятии, т. е. в движении отряда по ущелью, в продолжение 3-х дней производил здесь рубку леса и устроил временной мост чрез реку Чанты-Аргун, которая в то время, как и все горные реки, имела чрезвычайно огромную и быструю воду.

В продолжение нашей здесь стоянки, Чеченцы, выползая из узкого ущелья и с вершин гор, так сильно беспокоили нас день и ночь, что иногда заставляли действовать по них картечью. А лазутчики каждый день давали знать, что описанная здесь тропинка по ущелью укрепляется чеченскими завалами и залогами, и что, кроме того, заготовляются ими в верхней полугоре огромные камни, которые они намерены спускать с высот во время движения нашего отряда. Но все труды их и усилия были напрасны.

Как скоро был окончен мост через реку Чанты-Аргун, то 3-го числа, в два часа ночи, весь отряд наш начал переправляться по нему на левый берег реки. Только с рассветом неприятель узнал о нашем неожиданном для него движении.

Быв в полной уверенности, что отряд наш не минует узкого Чанты-Аргунского ущелья, которое Чеченцы так усердно укрепляли, они были в недоумении, когда утром, взглянув на нашу позицию, не видели на ней ни одной палатки. Узнав же о направлении движения отряда потому, что часть его арьергарда еще была видна на поляне левой стороны реки, они бросились к нему навстречу.

С солнечным восходом передовые колонны нашего отряда, под командою полковника Зотова, поднялись уже на значительную высоту хребта Мискен-Дук, составлявшего левую сторону Чанты-Аргунского ущелья. Крутизна горы, овраги, обрывы и местами топи, страшный и густой чинарный лес, чрезвычайно затрудняли движение отряда по едва заметной пешей тропинке. К этому еще, часа через полтора, раздались, уже [263] с горы выстрелы Чеченцев, постепенно усиливающиеся и давшие нам знать, что они и там готовы для нашей встречи. Наконец, когда передовые колонны достигли дальше половины высоты горы, то были встречены сильными ружейными залпами. Здесь завязалась упорная перестрелка; Чеченцы с гиком со всех сторон открыли частый огонь и бросились в шашки, стараясь воспрепятствовать нашему движению. Наши стрелки, ускорив шаг и встречая Чеченцев, отбрасывали их назад, и преследуя не давали времени занимать удобные для засад места; но они также были неутомимы и, отступая в рассыпную, метко и упорно отстреливались из-за каждого дерева и бугорка. Местами, они успевали укрываться за завалами и, делая из-за таковых сильные залпы, держались так упорно, что наши должны были выбивать их оттуда штыками. Таким образом, подымаясь далее на высоты, наши передовые колонны, переменяя и усиливая стрелков, более 2 1/2 часов были в непрерывной и жаркой перестрелке. Когда же достигли самой вершины, на которой лес был несколько реже и где были многочисленные партии Чеченцев, силившихся дать отпор нашим, усиленные цепи стрелков быстрым и решительным натиском, овладев площадкою, рассеяли Чеченцев, принудили удалиться и прекратить перестрелку. Вслед за передовыми колоннами достигли до перевала чрез гору и прочие колонны.

С вершины горы этой, открылась перед нами глубокая и обширная котловина, окруженная с правой стороны полукруглым протяжением этого же хребта, покрытого огромным лесом, а с левой немного понижающимися безлесистыми высотами, за которыми протекает река Чанты-Аргун по ее ущелью. Безлесное дно котловины занято аулами Малые Варанды, жители которых, со вступлением нашим, частью ушли в горы, а большая часть изъявили покорность. Подъем на гору был слишком затруднителен; но каменистый спуск с них в котловину так крут, что почти невозможен. И если мы спустились с него благополучно с горными орудиями и вьюками, то этому дивились сами Чеченцы, говоря: «один чорт ходит по этой дороге».

Когда спустился весь отряд в котловину, то Чеченцы еще раз вздумали попробовать счастья, и засевши в лесу, при проходе остальной части арьергарда, открыли по ней сильный огонь. Но получивши на это равносильный ответ, скоро [264] замолчали; а мы, расположившись лагерем по всей маловарандинской котловине, переночевали покойно.

Таким образом, сделав чрезвычайно трудный и важный переход чрез Мескен-Дук, с незначительною потерею, весь отряд наш в этот день очутился почти внутри Чанты-Аргунского ущелья и в тылу сделанных против нас чеченских завалов. На другой же день, т. е. 5 июля, главный отряд поднялся со дна котловины на безлесистые высоты к самому ущелью; а часть его, под командою полковника фон-Кауфмана, двинулась в самое ущелье, с тем, чтобы перейдя здесь чрез реку Чанты-Аргун на противоположную сторону, занять позицию по правой его стороне, именно на той поляне, где находился аул Зонах, расположенный против спуска из аула Малые Варанды. Крутой и узкий спуск к реке Чанты-Аргуну пролегал хотя чрез мелкий, но такой густой лес, что вся колонна тянулась в одного человека и пробиралась по нему с великим трудом до берега, поросшего до самой воды таким же лесом. А поэтому, как только передовые войска достигали берега, то тотчас же рубили лес на находящейся тут береговой равнине и расчищали таковую на довольно большое пространство. С одной стороны, лес служил и защитою, потому что он совершенно скрывал наше движение по спуску, и Чеченцы не могли наносить никакого вреда колонне с противоположного обрывистого берега.

Как не был затруднителен здесь спуск к реке Чанты-Аргуну, но в сравнении с переправой через нее ничего не значит. Моста чрез реку никакого не было; река, при значительной глубине воды и ширине, яростно и с необыкновенною быстротою рвалась в берегах своих; конный, и то только по течению реки и в одном месте, едва мог перебираться на другую сторону. Дожидаться же устройства моста, для чего и пришли с колонною саперы, было невозможно, потому, что неприятель мог собраться в значительных силах на противоположной стороне и с высот обрыва совершенно воспрепятствовать переправе и всякой работе. Следовательно, время было дорого и во что бы ни стало, а хотя небольшой части войск необходимо было переправиться вброд для занятия поляны противоположного берега.

Переправа угрожала явною гибелью каждому переправляющемуся, но делать было нечего. Первые вброд пошли [265] стрелки, схватившись друг за друга, человек по пяти и более, но при страшной быстроте реки и при глубокой воде (выше пояса) случалось, что всех пять человек сбивало сразу и они, спасая друг друга, вертелись колесом в воде. В одиночку переходить не было никакой возможности, и верно много бы переправляющихся сделалось добычею яростного Чанты-Аргуна, если бы внизу от переправы не было поставлено более 30 человек плавальщиков, спасавших несчастных сбитых водою.

Наконец с великим трудом переправились: взвод горных орудий и рота стрелков, которые, быстро взобравшись по крутому обрыву на поляну противоположного берега, заняли позицию и обезопасили переправу. Остальная часть войск перевозилась офицерскими лошадьми и вскоре пришедшею кавалериею.

Один батальон пехоты и саперы остались на левой стороне реки для устройства моста, а остальные, переправившись чрез таковую, остановились лагерем на поляне близ аула Зонах, жители которого изъявили покорность.

Занятие позиции в самой глубине непроходимого узкого Чанты-Аргунского ущелья, вместе с тем служило занятием и всего этого ущелья, потому что, став здесь твердою ногою, мы отрезали половину прохода и, обезопасив путь к Аргунскому укреплению, прекратили всякое сообщение Шатоевцам, до равнин которых осталось немного более половины расстояния. Главный же отряд, расположившись на позиции близ аулов Малые Варанды, также прекратил всякое сообщение неприятелю чрез высоты. А как эти две позиции были очень важны для дальнейших наших действий, то генерал-лейтенант Евдокимов оставался на них до 30-го июля, с тем, чтобы упрочить их навсегда.

На другой день, по занятии позиции при ауле Зонах, приступлено, во-первых, к рубке леса и к исправлению дороги по тропинке, ведущей отсюда к Аргунскому укреплению; во-вторых, как на важном пункте, начато здесь устройство земляного укрепления.

Несмотря на все трудности и препятствия, поставленные здесь самою природою, разработка дороги, преодолевая все, шла успешно, так, что чрез две с половиною недели, вместо прежней почти непроходимой тропинки чрез леса, скалы и овраги — [266] очутилась, с огромною просекою, безопасная и хорошая колесная дорога, которую при входе в теснину от Аргунского укрепления охраняет деревянная башня с одним орудием. Самая поляна Зонах расширена на довольно большое пространство расчисткою леса, и в средине ее, задним фасом к крутому и высокому обрыву берега, строилось, с таким же успехом, земляное укрепление, названное впоследствии укрепление Зонах. От укрепления проводилась новая дорога по обрывистому берегу к переправе через Чанты-Аргун, где уже был устроен временной мост. От моста этого, к позиции главного отряда, по крутому высокому и лесистому спуску, вместо прежней узкой тропинки, по широкой просеке, пролагалась удобная и безопасная дорога.

Главный отряд, в свою очередь, не был в бездействии. Он приготовлял для нас всех путь к предстоящим важным действиям через высоты, от аулов Малой Варанды до аулов Большие Варанды, для чего и производил рубку леса и исправлял дороги.

Шамиль, убедившись, что ожидания его нас на Даргинские высоты были напрасны, в продолжение времени работ, производимых нами на занятых позициях, начал сбор своих партий на равнинах Шатоевцев. Там, собравши более 10,000 кавалерии и пехоты, он приступил к укреплению различных мест своей позиции, которые, как нашли мы в впоследствии, были чрезвычайно сильны и действительно почти неприступно охраняли самые важные пункты.

Он устроил батарею для своих орудий, поделал множество ретрашементов; из туров, насыпанных землею, наделал во многих местах засеки и огромные завалы. Кроме этих искусственных защит, сама природа, почти на каждом шагу, приуготовила неприятелю непреодолимую защиту к обороне.

Наконец, как давали нам знать верные лазутчики, Шамиль каждодневно сбирал своих наибов и всех старшин и заставлял их давать и подтверждать данные клятвы: «лучше погибнуть всем на этих равнинах, нежели уступить их Русским». Следовательно, занятие аулов Большие Варанды и Шатоевских равнин предвещало нам страшную борьбу как с большими силами неприятеля, так и с самою природою. А [267] чтобы показать свою решительность в защите, Шамиль уже неоднократно высылал свои партии, чтобы противостав силам главного нашего отряда, не позволять ему делать просеку и дорогу к аулам Большие Варанды. Несколько раз партии неприятеля натыкались на наших стрелков и заводили с ними перестрелку, но всегда были опрокидываемы нашими. Только 8 числа удалось им сделать сильную засаду.

Перед рассветом, колонна из главного отряда, под командою полковника Баженова, выступила по направлению к аулам Большие Варанды для рубки леса по начатой просеке. Колонна, имея впереди себя рассыпанную роту штуцерных, шла спокойно. Когда штуцерные прошли небольшую и узкую поляну и вступили на расширяющуюся местность, окруженную с трех сторон густым чинарным лесом, где должна была начаться рубка леса, то в лесу раздался сначала один неприятельский выстрел. Вскоре послышались голоса всполошенных Чеченцев, которые, вероятно засевши здесь с вечера, в ожидании наших, к свету заснули, и очнулись только тогда , когда услыхали выстрел нашей цепи.

Когда же цепь и колонна, приняв осторожности, подходили ближе к опушке леса и к оврагу, то в то время раздался по ним из-за последнего страшный залп Чеченцев. Они так близко подпустили наших к засаде, что у нас было ранено несколько человек. Опушка леса немедленно была обдана картечью, и вслед за тем неприятель выбит из оврага. Но невзирая на это, неприятель не прекращал своего огня и вскоре с ужасным гиком бросился из лесу в шашки и завязал рукопашный бой с цепью. Наши штуцерные приняли упорно удар неприятеля, и произошла жаркая стычка. Немедленно высланные из колонны резерва цепи бодро поддержали штуцерных и опрокинули неприятеля с большим со стороны его уроном. Чеченцы, укрывшись в лес и не хотев отступать дальше, открыли из него усиленный огонь.

Наши с своей стороны продолжали также усиленный натиск и открыли беглый огонь; а потом отважно бросились на вновь занятую ими опушку, выбили Чеченцев, и, заняв ее, чрез короткое время заставили неприятеля углубиться в лес. Но несмотря на это, неприятель не прекращал перестрелки до самого вечера. [268]

Перестрелка эта хотя и стоила нам небольшой потери, на зато дала возможность занять столь выгодный для нас пункт, что неприятель, после неоднократных попыток, не мог ничего сделать оставшейся на оном колонне полковника Баженова.

Делая частые засады и завалы, по пути рубки леса, неприятель как бы хотел убедить нас, что он приготовился к самой упорной защите; но генерал-лейтенант Евдокимов, невзирая на препятствие, приводил в исполнение начатое. Воздвигаемое укрепление Зонах приводилось к окончанию, и для вооружения такового привезено было из Аргунского укрепления по вновь устроенной дороге 4 крепостных и два батарейных орудия; кроме этого, привезены также туда артиллерийский и инженерный парки, и заготовлено большое количество провианта.

Дорога от укрепления Зонах к главному отряду окончена; приводилась также к окончанию просека от отряда до аулов Большие Варанды.

Дней за пять до нашего движения на аулы Большие Варанды и далее в равнины Шатоевцев, сделалось известно в отряде, что Шамиль, оставив для защиты своей позиции сына своего Кази-Магома, сам, с 4,000 кавалерии, отправился к Назрановцам. Слух этот был вероятен; но цель движения Шамиля подлежала различным мнениям.

Шамиль уверил свои войска, что он идет покорить Назрановцев и привести их для усиления своего отряда; между тем, как полагают, цель его маневра была та, чтобы развлечь силы нашего отряда. Но вернее всего о цели Шамиля можно сказать следующее: видя настойчивое приготовление нашего отряда к дальнейшим действиям, и вместе с тем, будучи убежден в невозможности устоять против Русских, он, храня это в тайне, чтобы не нарушить данной им клятвы пред народом в решительной защите этих мест, и чтобы уклониться от дела в обороне своей позиции, ушел к Назрановцам. По совершении событий, ему легко было оправдать себя перед всеми, стоило сказать: «Если бы я был здесь, то никогда Русские не осмелились сюда придти». Для Чеченцев же, верующих в Шамиля, как в пророка, достаточно и этих пустых слов его. [269]

Но, как увидим впоследствии дела Шамиля теперь уже не те, что были когда-то. Теперь мы не видим в войсках его той стойкости, того удальства и той решительности в делах, которыми они были прославлены прежде; не заметно в них того джигитства, о котором прежде так громко писали и рассказывали; ни разу не случалась нам ни видеть, ни слышать о подвигах абреков и мюридов, о которых рассказывали чудеса. А между тем резко заметно, что народ его, в сравнении с прежними об нем рассказами, упадает духом; что и служит верным ручательством и за скорое падение самого Шамиля, которому нужно удивляться и отдать должную справедливость в умении, при всех неблагоприятных для него обстоятельствах, привязать так сильно к себе свой народ и держать его в страхе и должном повиновении.

Все планы и хитрые предприятия Шамиля, выдуманные им в настоящих его делах, были разрушены и совершенно уничтожены. В каком он после этого мнении у своего народа, трудно решить.

Генерал-лейтенант Евдокимов, уведомленный о действиях Шамиля, сделав должные распоряжения против него в Назрановском обществе Чеченцев, не ослабляя сил своего отряда, не трогаясь с места и невзирая ни на что, оканчивал на прежних его позициях работы. Когда же окончилась постройка укрепления Зонах, то он, введя в оное гарнизон и вооружив укрепление 6-ю привезенными орудиями, 30-го числа июля назначил движение всего отряда, к которому присоединилась и колонна полковника фон-Кауфмана, поднявшегося из самого ущелья по вновь устроенной дороге.

Утром того числа, при ясной погоде, главный отряд двинулся чрез высоты к аулам Большие Варанды, по вновь сделанной просеке и разработанной дороге, и без всякого затруднения дошед до колонны полковника Бажанова, расположенной верстах в четырех впереди от главного отряда, ожидал, покуда стянутся сюда вся артиллерия и обоз.

Так, как позиция нашей авангардной колонны занимала самую возвышенную часть проходимых нами высот, и как расстояние ее от аулов Большие Варанды и от равнин Шатоевских было не более 3-х верст, то с нее открылась нам большая часть этих равнин, унизанных множеством аулов. [270]

Несколько впереди аулов, мы ясно увидели огромный отряд Шамиля, разбросанный шалашами в разных местах, на отдельных позициях, из которых каждая имела по нескольку белых палаток. Судя по пространству, которое занимал отряд, можно было заключить, что сбор его войск был очень значителен; и каждый из нас видел, что тут дело пахнет не простой перестрелкой, с которыми мы так уже свыклись, а что должно ожидать более решительного дела. Тем более, что нам предстоял трудный путь: тронувшись с площадки, нам сначала должно было спуститься в глубокий овраг и выбить неприятеля из находящихся там огромных аулов Большие Варанды; а дальше штурмовать крутые высокие и лесистые Варандинские высоты, отделяющие аулы Большой Варанды от Шатоевских равнин.

Как скоро стянулась артиллерия и обоз, то оставя последний на этой позиции под небольшим прикрытием, генерал-лейтенант Евдокимов повел передовые колонны к аулам Большие Варанды двумя дорогами. Неприятель, заметив движение наших войск, высыпал в огромных силах на Варандинские высоты, занял весь их хребет и сделанные на нем завалы. Часть же его спустилась с самой вершины, по стороне, прилежащей аулам Верхней Варанды, и рассыпалась по находящемуся на ней густому лесу, продолжавшемуся почти до самого дна оврага.

Две тропинки и одна битая дорога чрез высоты были перекопаны неприятелем в нескольких местах и заграждены завалами, за которыми партиями засели Чеченцы. Больше проходов чрез высоты нигде не было. Конные и пешии партии, покрывшие вершины самого хребта, были в сильном движении, что заметно было по их значкам, которые быстро переходили с одного места на другое, и вообще в войске неприятеля было видно деятельное приготовление для нашей встречи, а нам наступал час поработать и пулями, и штыками. Когда же мы подходили ближе, то хорошо слышали крики мулл, громко взывавших правоверных на защиту. Те же Чеченцы, которые рассыпались по лесу и завалам, чтобы не показать нам виду своего там присутствия, сидели тихо и скрытно, выжидая нашего к ним приближения. Все это предвещало нам встретить отчаянный отпор неприятеля. Но мы, постоянно бравши верх в делах, как над самим Шамилем, так и над его партиями, [271] нисколько не сомневались в победе и в этот день. В особенности были убеждены в ней тогда, когда увидели, что как скоро наши передовые колонны двинулись к аулам Большие Варанды, то на позициях Шамиля начали постепенно исчезать, а вскоре и совсем исчезли его белые палатки. Это породило в нас еще большую уверенность в победе и сомнение в отчаянной обороне неприятеля, который в то же время более и более усиливался и суетился.

Невзирая ни на какие предположения о трудности сбить неприятеля с высот Варандинских и овладеть этим чрезвычайно важным пунктом, как для нас, так и для него, наши колонны, выслав стрелков, быстро и стройно спускались с безлесных высот к аулам Большие Варанды. Жители этих аулов хотя и выбрались из них заранее, но все-таки они и спустившиеся к ним с высот Чеченцы, засев за сакли, открыли сильную пальбу по подходившим стрелкам.

Несмотря на жестокий огонь неприятеля, стрелки выбили его и, овладев аулами, засели сами в сакли и завязали оттуда сильную перестрелку с Чеченцами, оставившими аулы и занявшими опушку леса на противоположной стороне, почти при самой подошве высот. Продолжать далее движение цепи к колоннам, то есть перейдя в самом овраге речку, подыматься по высотам тотчас же, было невозможно, ибо неприятель, засевший в огромном числе по всему лесистому подъему на высоты, мог засыпать нас пулями и остановить всякое наступление. А потому стрелки, ведя перестрелку с неприятелем из-за сакль, в свою очередь, препятствовали его движению против нас. Между тем, по распоряжению начальника авангарда, генерал-майора Кемферта, на крышах сакль аулов, как бы на приготовленных платформах, бывших почти в горизонтальной плоскости с вершиной Варандинских высот, а местами выше и ниже, было выставлено: две мортиры, 2 легких и 8 горных орудий. Встав на означенных позициях, артиллерия наша, дабы выбить неприятеля из лесистого подъема на высоты, из сделанных им там завалов и сбить его с самой вершины высот, открыла по всем направлениям убийственный частый огонь. Картечь жестоко осыпала ближайший лесистый подъем; бомбы и гранаты, ложившиеся в густоту леса, удачно лопались в один момент в нескольких местах; ядра, носясь по самой вершине высот, [272] заставляли неприятеля стремительно скрываться за таковую. Гранаты, лопавшие на чистом месте, над головами партий неприятеля и в середине их, быстро рассеивали скопища. Но несмотря на удачное действие нашей артиллерии, неприятель казалось не хотел уступить ее силе, и рассеянные партии тотчас же сбирались в новые толпы после каждого выстрела: конные скакали, пешие перебегали с места на место. Наконец, часа через полтора, Чеченцы, не находя места от разрыва гранат, пришли в явное смятение и, как зайцы, со всех сторон начали перепрыгивать из-за одного куста за другой, и выбираться из леса в правую и левую сторону на вершину высот; а некоторые из них от осколков гранат оставались там на веки.

Как скоро артиллерия очистила лес от неприятеля, то пехота, под ее выстрелами, тремя колоннами двинулась на штурм высот. День был слишком жаркий, а поэтому, чтобы облегчить движение людей по крутому подъему, им было приказано снять ранцы и полукафтаны, и в одних рубахах, при боевой амуниции, двигаться вперед. Все офицеры были в той же одежде. В то время, как пехота подымалась на первую половину подъема, где и была встречена залпами Чеченцев, державшихся еще в опушке леса, артиллерия с правой стороны, действовавшая только по самой вершине возвышенностей, усилила свой огонь против высот, за которыми укрывались Чеченцы и казалось не хотели ни за что уступить сделанного ими там огромного завала. Не обращая внимания на фланговый огонь неприятеля, Куринцы, шедшие в правой колонне, первые, отдохнув на полугоре, и построившись в штурмовой порядок, бодро двинулись вперед, открыв сильный огонь своею цепью. Далее во всех батальонах барабаны ударили наступление, с боем которого, артиллерия прекратила свое действие, и колонны, взяв ружья на руку, несмотря на крутизну высот, стройно и быстро подымались к завалам. Озлобленные Чеченцы, с страшными гиками, высыпали из-за вершины высот, открывали сильный огонь и бросались в шашки; а засевшие за завалами делали оттуда непрерывные залпы. Но все было тщетно. Стеною шли Куринцы; и подойдя уже на близкое расстояние к главному завалу, с громким криком «ура!» бросились на него и в минуту им овладели. [273] Пройдя завал, и выбивая везде встречающегося неприятеля, Куринцы быстро взобрались на вершины, рассыпавшись по которым открыли убийственный батальный огонь по неприятелю, сначала медленно спускавшемуся по другой стороне, а после рассыпавшемуся по лесу. Молодцами, подобно Куринцам, завладели высотами и левые колонны.

Сердце билось от восторга, при виде столь мужественного, быстрого и стройного движения наших войск, подымающихся по крутому и высокому подъему. Не менее того радовалась душа каждого, по занятии нами, можно сказать, почти неприступных Варандинских высот, ибо, завладев этим самым важным пунктом, мы утвердительно могли сказать, что и все Шатоевские равнины принадлежат уже нам.

Вслед за передовыми колоннами, к которым вывезены были уже наши орудия, начал подыматься на высоты и остальной отряд, где большая часть такового расположилась лагерем. Передовые же колонны, перевалившись чрез высоты и вытесняя постепенно на каждом шагу неприятеля, засевшего в лесу и оврагах, спустились почти к самой подошве высот и заняв удобные позиции, остались на таковых также на ночлег. Обоюдная пальба из орудий и ружейная перестрелка прекратилась только с наступлением глубокой ночи.

С вершины Варандинских высот нам открылись уже во всем объеме равнины Шатоевские, образуемые двумя обширными ущельями и простирающиеся на огромное расстояние. Средина ровного дна их рассекалась реками — бурным Чанты-Аргуном, пенящимся в крутых, но не высоких берегах своих, и Ахх-Верды с такими же крутыми берегами, но с малою водой. Две реки эти, при слиянии своем, с правой стороны р. Чанты-Аргуна, образовали довольно большой ровный остроугольный полуостров, обращенный оконечностью своею вниз по течению р. Чанты-Аргуна.

Берега полуострова довольно возвышенны и так обрывисты, что совершенно неприступны; только в одном месте на конце его находится крутой подъем для пешеходов. На самой оконечности этого полуострова, в густоте леса, была устроена Шамилем батарея, за которой и стояли его орудия, без умолка действовавшие по нашей первой позиции. Чрез [274] небольшие поляны от устроенной здесь батареи, на постепенно возвышающейся местности, красовался огромный аул наиба Батаки, непримиримого врага Русских, служивший пребыванием Шамиля во время прохода его чрез эти места. Левая сторона полуострова, или правый берег р. Чанты-Аргуна, от батареи неприятеля, вверх по течению реки до моста, устроенного Чеченцами при входе во вновь начинающуюся Чанты-Аргунскую теснину, была уставлена почти сплошными турами, наполненными землею. Пересеченная местность, по которой проходила дорога от поста на эту сторону равнин ущелья, была также прикрыта множеством ретраншаментов из туров. Сторона, противолежащая правому боку полуострова, или правый берег р. Ахх-Верды, образующей и здесь вместе с р. Чанты-Аргуном почти прямой угол, простираясь обширною с уступами равниной, на огромное расстояние, вверх по р. Ахх-Верды и широко до подошвы гор, служит входом по Чанты-Аргунскому ущелью в тыл устроенного нами укрепления Зонах.

Для сообщения этой части равнин Шатоевских с левою стороною р. Чанты-Аргуна, и с местом, где была наша первая позиция, был также устроен чеченский мост. Левая сторона равнин этих, по течению р. Чанты-Аргуна, от ее берегов и от подошв Варандинских высот, заключается в сплошной, постепенно повышающейся полукруглой местности. Все это пространство было покрыто множеством аулов и испещрено богатыми посевами.

Как скоро Варандинские высоты были заняты нами, то весь отряд неприятеля перебрался по верхнему мосту на правую сторону р. Чанты-Аргуна и занял безопасную позицию на возвышающейся местности, по опушке леса, за аулом наиба Батаки; а мост, через который он перешел, сжег. Нижний мост так же был разорен им, но еще возможен для пешеходов.

К вечеру этого дня, неприятель начал страшное истребление пожаром всех своих аулов, бывших по близости его позиции, чем, при тихой и темной ночи, представил взору нашему великолепное зрелище. Первою жертвой пожара, разлившегося вскоре рекою, сделался огромный аул наиба Батаки; а за ним и остальные. Для придания же большого [275] эффекта начатой им картины, он, забравшись в совершенно безопасное от нас место и быв с нами глаз на глаз, вслед за нашим зоревым выстрелом, сделал таковой же и с своей позиции.

На другой день приступлено было нами, под выстрелами неприятельского орудия, к поправке нижнего его моста, ведущего чрез р. Чанты-Аргун на нижнюю часть равнин. К вечеру того же числа мост был исправлен; а с полуночи, на 1-е августа, двинулся и с рассветом перешел чрез него авангард генерал-майора Кемферта, который, расположившись там лагерем при ауле Гаку, для обозрения дороги, ведущей отсюда к укр. Зонах, тотчас же послал батальон пехоты.

Неприятель не предпринимал против нас ничего. Когда же авангард наш, перешедший здесь на правую сторону реки Чанты-Аргуна, очутился на одной стороне с позициею отряда неприятеля, на орудийный выстрел от батареи его, построенной на конце полуострова, то он вывез оттуда орудие и поставил его на общей своей позиции. А наши, перейдя чрез овраг реки Ахх-Верды, немедленно заняли его батарею, и, вырубив там лес, разорив таковую, сделали свободное сообщение с дальнейшими равнинами.

Живя некоторое время в близком соседстве, два враждующие отряда не предпринимали ничего друг против друга, а каждый занимался своим. У нас строили мосты, подвозили снаряды, провиант и инженерный инструмент; а у неприятеля, по всем направлениям, были видны скачки конных, беготня пеших партий и усердное уничтожение пожарами аулов и посевов. Вдруг среди таких скромных их занятий, 1-го августа, часов в девять утра, отряд неприятеля поднял страшную пальбу из орудий и из ружей. Все были удивлены и в недоумении. Но как нам известно, что подобные церемонии в отрядах неприятеля происходят при приезде в него какого-нибудь важного лица, то мы и положили, что вероятно вернулся и прибыл в отряд из Назрановской экспедиции сам Шамиль. Но более того были мы поражены, когда чрез полчаса после пальбы неприятеля, равнины Шатоевские огласились громким троекратным салютом, из всех орудий и ружей [276] главного нашего отряда, стоявшего еще по левой стороне реки Чанты-Аргуна, на Варандинских высотах, а потом, таким же салютом и громким «ура!» и нашего авангарда. Что было причиною салютации двух отрядов и почти в одно и то же время, никто не знал. Наконец, скоро все разъяснилось. В отряде неприятеля был салют, вследствие полученного там известия о разбитии Шамилем Русских, около крепости Назрана; в нашем отряде был таковой, тоже вследствие полученного известия о разбитии генерал-майором Мищенкою Шамиля, в тот же день и на тех же Назрановских равнинах. Кому же теперь верить, и как узнать, чей дым пороха и эхо громких выстрелов исчезли в воздухе напрасно и ложно? Конечно, мы, как не бывшие в том деле, для уверения своего, должны потребовать от обоих победителей трофеи их побед. Генерал-майор Мищенко в донесении своем представляет нам таковые, говоря, что после поражения, нанесенного им Шамилю, 30-го августа, под крепостью Назраном, осталось на ее равнинах: 370 неприятельских трупов, 84 лошади, около 1500 разного оружия, и, «в числе 14 палаток, палатка самого Шамиля с походною его кроватью и кухонною посудою». Этих трофеев для того, чтобы мы могли торжествовать победу над Шамилем, достаточно. Где же трофеи Шамиля? Его трофеи заключаются в том, что он, разбитый наголову около Назрана, едва спасшись сам плена, в страхе бежал оттуда, и в продолжение двух дней сбирал по горам и лесам разбежавшиеся остатки его войска, и только что на третий день прибыл без всякой салютации, в отряд, расположенный против нас.

Итак, великий наш тактик Шамиль, приводя в исполнение свои хитрые действия и планы, клонившиеся к уничтожению нашего отряда, кончил тем, что в один день, в двух важнейших пунктах, претерпел жестокое поражение, повлекшее за собою вредные для него последствия. Шамиль, по прибытии в свой главный отряд простояв еще один день на той же позиции и видя невозможность предпринять что-либо против нас, на другой день отступил верст на 7 в глубину ущелья, по реке Ахх-Верды; а чрез несколько дней еще далее, и остановился позициею на реке Шары-Аргун. Отряд наш, оставленный неприятелем и перешедший уже весь на [277] правую сторону реки Чанты-Аргуна, к аулу Гаку, по обыкновению своему, начал хозяйничать во вновь приобретенной им земле. Первым делом, чтобы прекратить сообщение чрез Варандинские высоты, была начата разработка дороги, ведущей отсюда по ущелью в укрепление Зонах, и вскоре окончена. По ней начались постоянно подвозиться из Аргунского укрепления, чрез укрепление Зонах, снаряды, провиант и все потребности, необходимые для отряда. Потом устроена дорога на высоты, в соседстве аула Гаку, на вершине которых находятся богатые пастбищные места. Наконец, близ аула Гаку, выбрана местность для возведения предполагаемой здесь каменной крепости; а 9-го августа, после совершения на том месте Божественной литургии, приступлено к самому заложению таковой.

Таким образом, с 4-го и по 31-е июля, приобретя более 15-ти верст пространства по непроходимому Чанты-Аргунскому ущелью, мы открыли себе свободные пути на огромное расстояние вовнутрь гор, и совершенно отрезали этим ущельем, на таковое же огромное расстояние, горы с их жителями, по всему направлению к нашей линии.

Покорение диких племен по ущельям, в которых до настоящего времени не была еще вооруженная русская рука, хотя стоит нам несказанных трудов и лишений, но, несмотря на это, все-таки и лестно и весело шли экспедиции; тем более, что мы здесь, не только после важных военных дел и вообще трудов, но даже после незначительных передвижений наших войск с места на место, имели везде перевес на нашей стороне, предвещающий далее великие успехи.

Контраст военных дел наших чрезвычайно разителен, при сравнении прошлых, не только лет, но даже месяцев, с духом войны настоящей экспедиции. До настоящего времени, мы, переступая за известный предел один шаг к неприятелю, живущему в соседних с нами местах, предпринимали всевозможные меры предосторожности, а потом немедленно открывали с ним перестрелку. Сосед-неприятель, которому известны наш образ жизни, богатство и приволье народа, наш дух и наши силы, вместо того, чтобы сродниться со всем этим и тем умягчить свой фанатизм и дикий нрав, напротив того чрезвычайно упорен и зверски жесток к нам. [278] Он вполне убежден в лучшей жизни тех Чеченцев, которые живут у нас; знает хорошо все права и преимущества, которыми они пользуются; знает наши военные силы, средства и вполне убежден в их непобедимости; наконец, убежден в том, что рано или поздно, а все-таки они будут покорены нашими. Но какая-то необузданная воля, какая-то зверская ненависть к Русским, безотчетная страсть к войне и хищничеству, овладевшие их чувствами, не могут примирить его ни с чем. Чтобы Чеченец, подобно всем горным народам, обладал воинственным духом, то этого нельзя сказать, потому что истинно военный дух народа носит на себе, вместе с тем, отпечаток высокого благородства, и, при воинственности своей, всегда сопровождается резкими поступками великодушия. Он чужд всего этого и напитан лишь алчностью к убийству, грабежу и сребролюбию, а сребролюбивый человек никогда не может назваться истинным воином. Чеченец действительно храбр и готов решиться на все опасности его жизни; готов броситься в шашки и кинжалы, не щадя ни себя, ни своего семейства, но только не с теми благородными чувствами, которыми владеет истинный воин, а с чувствами хищника, жаждущего разбоя и грабежа. Нет примера, на который Чеченец мог бы указать и упереться с тем, чтобы никто не смел укорить его в неблагородных поступках. Были случаи, что Чеченцы прославили себя некоторым образом в их гостеприимстве и охранении от всякой опасности какого-нибудь своего кунака, в собственной своей сакле и даже ауле. Но и это подлежит сомнению. Можно ручаться, что действительно Чеченец, которого я называюсь кунаком, не позволит никогда меня убить или обидеть в своей сакле, или, если он имеет силу, то и в целом ауле. Но можно тут же утвердительно сказать, что это бывает решительно ни от правил гостеприимства, которыми славились когда-то наши Славяне, а непременно от обстоятельств, на которые верно рассчитывает Чеченец. Имея меня у себя в доме, как кунака, он, в душе своей, считает меня верною и, если я богат, то богатою добычею: уничтожить меня и приобрести себе все бывшее на мне и со мною, для него ничего не значит; но он боится сделать это потому, что почти все знают, что я его кунак и у него часто бываю, И потому, чтобы не выказать себя в этом поступке, [279] за который он может быть наказан нашими, выжидает удобного случая. А между тем оберегает меня на каждом шагу от своих же земляков, и для спасения моего готов идти с нами на кинжалы; но и тут можно сказать, что он делает это никак не из куначества, т. е. дружбы, а прямо из-за того, чтобы убив меня кто-нибудь другой, не воспользовался моею собственностью, на которую он так верно и давно уже рассчитывал.

Чтобы Чеченец был патриот, любил свою родину и сражался за нее подобно какому-нибудь Швейцарцу, то и этого тоже нельзя сказать. Мы видим примеры, что для Чеченца решительно все равно где бы он не жил; если он что-нибудь напроказничал на своей родине в горах, или ему оказались какие-нибудь там неудобства и опасность, то он преспокойно, бросив свое жилище и всю родню, переходит к нам. Если же и здесь встретят его обстоятельства подобного рода, то он идет в другое место, или снова удаляется в горы. И спросите любого Чеченца, зачем и для чего он воюет с Русскими, то он не даст вам должного отчета, а только скажет: «это так надобно, моя джегит!» Вот вам весь патриотизм Чеченцев!

Следовательно, можно верно заключить, что жизнь Чеченца уподобляется жизни зверя, который везде и во всем действует по влечению лишь одного инстинкта. Зверь рыщет по лесу для отыскания себе добычи; необузданный Чеченец делает тоже самое. Он, или вообще все Чеченцы, как кровожадные звери, при нападении на аулы их Русских, мало думают о защите такового, а устремляют все усилия, чтобы непременно пролить кровь русскую. Чеченец, для того, чтобы достичь, или удовлетворить эту зверскую страсть свою, готов решиться пожертвовать своим семейством и всем достоянием. Он готов три дня сидеть на одном месте, где-нибудь в овраге и, не выходя оттуда, выжидать случая подкараулить и убить Русского тогда, как этот не виноват перед ним ни телом, ни душой. И сделает это без всякой цели и сознания, а просто для того, чтобы удовлетворять только свою страсть к убийству. Словом, если Чеченец и имеет какие-нибудь в голове своей мысли, то все они никак не сосредоточены к цели защищать себя, но к единственной и святой для них цели, к уничтожению [280] Русского и грабежу. Неукротимость этой зверской и безотчетной страсти так велика, что не в силах противостать им никакие меры благоразумия. Разве обезоружение и, сначала, в высшей степени справедливая строгость, могут удержать и привести к патриархальной покорности этот необузданный народ.

Это — характер и нрав непокорных Чеченцев, живущих вблизи от наших пределов и имеющих более или менее частое сообщение с мирными и даже с самими Русскими. Чего же должны мы были ожидать от тех горных племен и народов, которые, живя в непроходимых лесах, дебрях и за под облачными горами, знают Русских лишь по одним рассказам, и разумеется с самой черной стороны. Конечно, судя по первым, мы формальным образом должны были встретить в них или зверей, или людей, уподобляющихся диким островитянам. Но предположения наши были ошибочны.

Вступая во вновь покоренные нами места, мы в жителях их встретили резкую противоположность во всем тому, что находим в соседних с нами Чеченцах. При занятии нами каждого из здешних мест, во всяком мы встречали то же упорное сопротивление; но за то, когда наши брали верх, то жители аулов изъявляли покорность, и не имея уже того зверства, как в других местах, скоро знакомились с нами. Так, при занятии аулов Малой Варанды, большая часть жителей преспокойно осталась в своих саклях, и без всякой боязни приветливо смотрели на проходившие мимо их наши войска, и вскоре приступили к торговле. Жители аула Зонах, изъявившие также покорность, много способствовали нам даже при переправе 5-го июля чрез реку Чанты-Аргун; а на другой день усердно разыскивали в реке Чанты-Аргун утерянные нашими солдатами оружие и другие вещи и приносили их к нам в лагерь. По занятии Варандинских высот, можно было ожидать тоже много покорности; но Шамиль, зная намерение жителей, чтобы уклонить их от этого, принял свои меры. Он начал силою выгонять их из аулов со всем имуществом, и заставлял следовать дальше в глубь гор; потом, чтобы не желающие этого не могли украдкой уйти обратно в свои аулы, он приказал таковые жечь, а посевы потоптать. У жителей, находящихся в подозрении в бегстве к нам, отбирал силою скот и все имущество, чему много и усердно [281] содействовали Тавлинцы и другая племена, состоявшие в его отряде. Но, несмотря на все усилия Шамиля уничтожить эти намерения своих подданных, большая часть Чеченцев, живших на Шатоевских равнинах, со всем своим имуществом и стадами удалились в леса и там от него скрывались. Когда же наш отряд занял на равнинах несколько пунктов, то со всех сторон гор, ущелий и лесов потянулись в него Чеченцы, и просили защиты для безопасного возвращения их на прежние свои места, превращенные Шамилем в пепельные кучи. Вследствие этого неоднократно высылались от нас батальоны, под прикрытием которых перебирались к нам передающиеся Чеченцы, и частью бивуаками, а частью в остатках сгоревших своих аулов, селились поблизости от мест, занимаемых нашими войсками. Шамиль, отступя даже назад с своей позиции, с помощью Тавлинцев, не переставал следить за отлагавшимися Чеченцами и жестоко их преследовал но, несмотря ни на что, все труды его были напрасны, и перебежчики не переставали являться в наш отряд.

Переселенцы здешние не носили на себе решительно никаких отпечатков зверства и ненависти к Русским, и смотрели на нас уже не как на врагов, а на защитников. Они были смелы, веселы, свободно ходили и деятельно производили торговлю между нашими войсками тем, что имели под рукой. Чеченки не менее их были смелы и свободно, даже без мужчин, ходили по лагерям и продавали орехи, масло, яйца и другое жизненные припасы. Узнав, что мы едим находящиеся здесь ягоды, они охотно отправлялись за таковыми в горы, и принося продавали по сходным ценам. Пошло везде куначество, шутки солдат с веселыми Чеченцами, и, даже в присутствии их, с молодыми Чеченками, из которых большая часть очень привлекательной и красивой наружности. У кого не было денег для покупок, то производилась меновая торговля. Каждый день беспрерывные вереницы Чеченцев и Чеченок тянулись в лагерь и из оного. Офицеры наши делали им различные подарки, не скупились платить за покупаемые вещи серебром, которое они очень любят, и в короткое время, эти вечные жители лесов и гор так свыклись с Русскими, что показали себя как бы старинными мирными и кунаками. Между прочими же их рассказами, мы всюду слышали ругательства [282] и проклятия, посылаемые имя Шамилю, и в особенности Тавлинцам, к которым они высказывали явную ненависть.

Вероятно рассказы Шатоевских Чеченцев о такой, можно сказать, дружбе с Русскими, пришедшими для покорения их мест, пронеслась далеко и в глубину самых гор отдаленных. Это можно заключить из того, что недели чрез полторы по занятии нами Шатоевских равнин, начали являться в главный наш отряд, с изъявлением покорности, старшины и жители аулов, находившихся в дальнем от нас расстоянии. А поэтому, чтобы обезопасить все сдающиеся аулы от партий Тавлинцев, не прекращавших, по окрестностям, своего грабежа, по просьбе жителей, 16 числа, под командою полковника Бажанова, была послана небольшая колонна вверх по реке Чанты-Аргуну. Колонна эта, по переходе через чрезвычайно высокие горы, скоро спустилась снова в расширяющееся Чанты-Аргунское ущелье, и отрезала этим, еще на протяжении 14 верст, продолжение, подобно первой Чанты-Аргунской теснины, начинающейся вверх от Шатоевских равнин до аула Чшенжихой. Все аулы, попадавшиеся по пути следования колонны, изъявляли покорность и выдавали аманатов. А из аула Итум-Кале, находящегося выше по реке Чанты-Аргуну, от аула Чшенжихоя, в 8 верстах, и под самым снеговым хребтом Кавказских гор, прибыли в колонну полковника Бажанова жители, и настоятельно от него требовали, хотя немного, с собою в аул нашего войска. Причина этому была та, что жители аула Итум-Кале взбунтовались против жившего в нем Акинского наиба, Гамзата (из Тавлинцев); убили его брата и, оцепив кругом башню, в которой находился Гамзат, с бывшим при нем горным орудием, хотели выдать его нам. Но как наши не успели туда в этот же день, то Гамзат ночью убежал, оставя все свое имущество и орудие, со всеми принадлежностями. На другой же день посланные туда две роты пехоты и две сотни козаков, при двух орудиях, были торжественно встречены жителями. Громкий троекратный салют из орудия Шамиля и из ружей всех бывших там Чеченцев, были приветом приходу наших войск; а после того орудие Шамиля передано нам. Этот неслыханный поступок Чеченцев аула Итум-Кале, служащий сомнительным ручательством за безопасность Шамиля в Малой [283] Чечне, вместе с тем, торжественно довершил овладение наше Чанты-Аргунским ущельем, упирающимся здесь в подошву снеговых гор и разделяющимся на две ровные новые части.

Кроме жителей, живущих по самому ущелью и поблизости его, изъявивших нам покорность, стекалось и стекаются по настоящее время, с тем же, наибы и старшины из мест отдаленных. Следовательно, с приобретением Чанты-Аргунского ущелья, простирающегося от башни Яраш-Марды, против аула Соси-Ирзау, и вверх до аула Итум-Кале, или до снеговых гор, на протяжении, почти по прямому направлению, более 60 верст, изъявили покорность еще на огромное пространство все Чеченцы в окрестностях этого ущелья. Наконец, самый непримиримый враг Русских и, так сказать, правая рука Шамиля, Шатоевский наиб, Батака, сильно раненый, при одной из засад, деланных им в июле месяце против колонны полковника Бажанова, оставя своего чтимого владыку и воителя Шамиля, с отрядом, расположенным на реке Шары-Аргуне, с многими своими мюридами, со всем семейством и имуществом, изъявя покорность, передался к нам, и поселился близ развалин сожженного огромного своего аула. Так как он на этом месте не имел готового для себя приюта, то, чтобы заменить его чем-нибудь, от нас дано ему две палатки, в которых он, поселившись, оградился крепкою засекою; но только уже не от нас, а от Шамиля.

Таковый поступок Батаки, как главного наиба всей Малой Чечни, еще более подействовал на дух народа, населяющего этот край. Сбор изъявляющих покорность наибов, старшин и простого народа так велик, что и по настоящее время от палатки начальника войск левого крыла, генерал-лейтенанта Евдокимова, от Чеченцев решительно нет отбою. К такому важному ходу военных дел наших, присоединилось еще столько же, даже более того, важное обстоятельство то, что Чеченцы, изъявляя нам покорность, в то же время являются заклятыми врагами Тавлинцев, самых главных приверженцев Шамиля, и следят за малейшими их движениями. При столь благоприятных для нас обстоятельствах, эта междоусобная распря горцев может служить вернейшим средством для уничтожения власти Шамиля в здешних местах. [284]

В заключение можно сказать, что экспедиция по Чанты-Аргунскому ущелью, прославившая главный отряд войск левого крыла, преодолением несказанных трудов и блестящими военными подвигами, сильно потрясшая самое сердце всей Малой Чечни и заключившаяся неожиданным славным результатом, обещает многое, в будущих военных предприятиях наших против Шамиля.

Встав твердою ногою при ауле Гако, как на главном пункте, возводимая близ него крепость уже назначена полковою штаб-квартирою Навагинского пехотного полка, которая, если не вся, то половина, перенесется сюда на нынешнюю зиму.

К. Дидимов.

15-го октября 1858 года,
Укр. Итум-Кале.

Текст воспроизведен по изданию: Экспедиция в Чанты-Аргунское ущелье с 1-го июля по 19-е августа 1858 года // Военный сборник, № 8. 1859