НЕКОТОРЫЕ БИОГРАФИЧЕСКИЕ ПОДРОБНОСТИ О ШАМИЛЕ

(Статья эта напечатана в «Калужских Губернских Ведомостях»)

В наших газетах и журналах в последнее время беспрестанно появляются статьи о Шамиле. Замечательно, что статьи эти почти все противоречат между собою не только относительно его биографии, но и в описании его характера и даже наружного вида. В одном из нумеров «Сына Отечества» помещены, кажется, самые полные о кавказском герое сведения, под заглавием: Шамиль-мюрид, Шамиль-имам, г. Савинова. Автор пускается даже в такие подробности, которые, очевидно, могли быть известными или только самому Шамилю, или людям, бывшим к нему весьма близкими во время описываемых происшествий. Это обстоятельство, естественно, наводит тень сомнения в достоверности некоторых фактов, приводимых г. Савиновым. Случай коротко свел меня с Шамилем. Читая ему разные статьи о нем из наших журналов, я прочел и статью г. Савинова и, со слов самого Шамиля, почти [518] под его диктовку, записал некоторые подробности о его биографии. Сообщаемые г. Савиновым сведения большею частью оказались несогласными с записанными мною, и я решаюсь теперь сличить те и другие. Пусть словам Шамиля не верят: вольному воля; я убежден только, что лгать ему не было достаточных причин, тем более, что он сам сознается в некоторых своих жестокостях, хотя и приводит разные обстоятельства в оправдание. Что касается до его характера, то я успел изучить его настолько, насколько едва ли кому-нибудь удавалось.

Статья г. Савинова начинается так: Шамиль взят, Шамиль в плену, Койсубулинец Самуил-Шамиль в Петербурге!… Словом, старый и неспокойный сосед кавказского служаки — на привязи. Что такое Самуил-Шамиль? Это все равно, что сказать Петр-Pierre или Людовик-Louis. Подумаешь, автор сделал очень любопытное открытие, сказав, что Шамиль и Самуил одно и то же.

Далее следует биография Шамиля. «Отца Шамиля — говорит г. Савинов — ни мы, ни, кажется, сам Шамиль не знаем… Говорят, будто бы до встречи с Кази-Муллою на раздольном поприще казавата Шамиль был знаком с ним еще тогда, как тот в кизлярской мечети отправлял простую должность муллы, а Шамиль поденною работою в кизлярских виноградниках снискивал средства к своему безвестному существованию.» Вот истина: отец Шамиля был гимрский житель Мухаммед сын Али, а пятый предок — Кумык Амир-Хан, человек очень известный на Кавказе. Мать Шамиля, Баху-Месиду, по отцу была аварского племени. Отец ее был Пир-Будах, дед Амир-Али, а прадед — Манташ, знаменитый в целом Дагестане. Отец Шамиля умер, когда последнему было 31 год; следовательно, мудрено, чтобы сын не знал его.

Кази-Мулла, или, правильнее, Гази-Мухаммед (Кази-Муллою его прозвали Русские, совершенно неправильно.), был тоже житель Гимр, а отец его — родом из Хидатля. Дом Гази-Мухаммеда находился через два дома от дома Шамиля. Гази-Мухаммед был только четырьмя годами старше Шамиля, и этот говорит, что не помнит даже времени, когда не знал его, потому что они росли и играли вместе, бывши детьми. Гази-Мухаммед не только в Кизляре, но и нигде никогда не [519] был муллою, точно так же, и Шамиль нигде и никогда не был работником; в Кизляре же они вместе учились у тамошних мулл.

Г. Савинов рассказывает, как Сагит-Эфенди, чисто понявший исламизм, с большим успехом начал опровергать мюридизм, как Шамилю было поручено разорить Араканы и заарканить проповедника, и как тот сжег Араканы, не успев захватить Сагит-Эфенди, который бежал к Аслан-Хану казикумыкскому. По словам Шамиля, это неверно. Саид-Эфенди известен был своею ученостью, но очень любил вино и народу то же проповедывал. Гази-Мухаммед давно с ним за это был в ссоре, а когда сделался имамом, собрал войско и пошел на Хараканы. Подойдя к селению, он послал Шамиля с отрядом. Шамиль вошел в Хараканы и, обратившись к собравшемуся народу, сказал: «Саид вас учит пить вино; несите же все ваше вино сюда и выливайте его в дом Саида». Приказание было исполнено, и комната Саида-Эфенди до того была залита вином, что всплыла наверх вся деревянная посуда. После того Шамиль удалился из Харакан, не сжегши ни одного дома. Что касается до Саида-Эфенди, то он и не знал о приходе войска, потому что ушел из Харакан раньше прихода Шамиля, по приглашению Аслан-Хана.

Далее г. Савинов говорит, что Шамиль только там отличался подвигами, исполненными изуверства, где, мог сам оставаться в счастливой неприкосновенности, без увечья и в целости. Так, например, отсчитав несколько ударов нагайкою родной матери, он, во время дел Кази-Муллы, нигде не был явно передовым, был первым в совете и последним в бою. Я уже заметил, что довольно узнал Шамиля и его доброе сердце. Когда я прочел ему о поступке с матерью, он не хотел даже отвечать; поэтому я отвечаю за него: Шамиль, человек истинно добрый, страстно любящий семью свою, не мог сделать гнусного поступка, приписываемого ему, впрочем, не одним г. Савиновым. Что касается до обвинения в излишней осторожности, то лучшим опровержением этому служат 19 ран на теле Шамиля, все нанесенные штыками, кинжалами и камнями: пулей он не был ранен никогда. Мудрено, чтобы осторожный человек был так изранен; не в совете же он получил эти раны. [520]

Про Хамзат-Бека Шамиль говорит, что это был человек необыкновенно храбрый, но что он не был близким товарищем Гази-Мухаммеда и только два раза находился в войске последнего, а остальное время действовал отдельно.

Относительно передачи Хамзата Русским и потом бегства его Шамиль заметил, что глупо было со стороны Хамзата передаться и неосторожно со стороны Русских поверить Аслан-Хану и выпустить Хамзат-Бека.

«Вот наконец — пишет г. Савинов — настали две ночи, темные для нас, но светлые для первого мюрида… Наши войска, на диво, отчаянно штурмуя Чумкескент, разметали и взяла его кирпич с бревнами. Из него Кази-Мулла бежал и укрепился в Эрпели. Русские его окружили; имам упал духом и благословил окружающих, сказав: «спасайся, кто может!» Далее приводятся слова Шамиля, чрезвычайно красноречивые, но никогда им не говоренные. После этой мнимой речи, Шамиль с Кази-Муллой, пользуясь туманом, бежали из крепости.

Послушаем самого Шамиля. Дело вот в чем. Гази-Мухаммед, будучи в Чумкескенте, узнал, что Русские идут на Агач-Кале (подле Газаниш), пошел из Чумкескента на помощь, приготовил в Агач-Кале все к защите, оставил часть войска, а с остальною повернул к Дербенту. Его спросили, зачем он это делает; он отвечал: чтобы оттянуть Русских от Агач-Кале. Придя к Дербенту, он осадил его. Русские сейчас же пошли на Дербент, а Гази-Мухаммед, достигший своей цели, снял осаду и вернулся в Агач-Кале. В это время только пришла весть, что Чумкескент разорен Русскими. Ни Гази-Мухаммед, ни Шамиль не могли бежать оттуда, потому что и не были там. Находясь в Агач-Кале, они узнали тайно, через лазутчиков, что Русские идут и на другой день будут у крепости. Не дожидаясь этого дня, Гази-Мухаммед ночью тихо ушел из Агач-Кале, а Шамиль, даже не знавший об этом, остался в крепости с 300 человек. Наши пришли; начался бой; дрались до самой ночи; кончилось тем, что Русские отошли в лагерь и стали далее пушечного выстрела. Тогда Шамиль вывел из нее войско и ушел с ним в Гимры. [521]

Но самый любопытный эпизод — это взятие Гимр: тут Шамиль дрался, как герой, а про него говорят, что он бежал. Вот слова г. Савинова: «Имам заперся в гимрской башне с 60 мюридами; Хамзат, в 2 верстах от Гимр, остался равнодушным зрителем гибели своего имама. В числе 60 героев был и Шамиль». Далее идет длинный рассказ, как солдаты уничтожили башню, как нашли в ней, между грудою тел, Кази-Муллу. Потом автор прибавляет: «заметьте то, что из всех засевших в гимрском замке остался жив и бежал один только Шамиль». — Посмотрим, как Шамиль бежал и как он один остался жив. В Гимрах у Гази-Мухаммеда было войска до 600 человек. Дрались отчаянно с обеих сторон от восхода до заката солнца. Было холодно и дул ужасный ветер. Дагестанцы не выдержали и разбежались. Гази-Мухаммед, Шамиль и преданные мюриды, числом 15 (а не 60), вошли в башню и стали отстреливаться из бойниц. Наконец, когда из 15 человек некоторые были убиты, Гази-Мухаммед сказал»: «здесь нас всех перебьют и мы погибнем, не сделав вреда неверным; лучше выйдем и умрем, пробиваясь». С этими словами он надвинул на глаза шапку и бросился из дверей. Только что он выбежал из башни, как солдат ударил его в затылок камнем; он упал и тут же был заколот штыками. Шамиль, видя, что против дверей стояли два солдата с прицеленными ружьями, вдруг прыгнул из дверей и очутился сзади обоих. Они тотчас повернулись к нему; но он изрубил их. Третий солдат побежал от него; он его догнал и убил. В это время четвертый воткнул ему в грудь штык, так что конец вышел в спину. Шамиль схватил правою рукой (он левша) дуло ружья, изрубил солдата, выдернул штык и, зажав рану, начал рубить в обе стороны, но никого не убил, потому что солдаты от него отбегали, а стрелять боялись, чтобы не ранить своих: так они тесно его окружали. Прорубаясь, Шамиль получил еще два удара камнем: один разбил ему кость на груди, другой ранил в затылок. В это время он увидел мирного Черкеса, который прицелился в него и выстрелил, но дал промах. Шамиль бросился за ним и начал его рубить; горец защищался буркой, и Шамиль не знает, убил ли он его, или только изранил. Рубя Черкеса, [522] Шамиль услышал сзади себя крик: «Аллах!» и топот бегущего человека. Когда он узнал, что не один вышел цел из башни, тогда только пришла ему мысль, что он может спастись; до тех же пор он был уверен, что умрет. Перестав рубить Черкеса, он побежал вместе с мюридом, которого шаги слышал сзади. Это был Мухаммед-Али; остальные все были убиты. Когда Шамиль выбежал из деревни, то силы его оставили: он упал и, отдавая шашку Мухаммеду-Али, сказал: «сохрани шашку, я умираю». Мюрид взял шашку и отбежал дальше, но не ушел совсем, а оставался в виду Шамиля, выжидая, чтоб наши, которые были близко, отошли. Шамиль, придя в себя и увидев, что солнце уже едва было видно из-за гор, вспомнил, что пора молиться, но лишь только начал молиться, как кровь хлынула у него из раны и из горла; легкие были пробиты, и дыхание выходило из раны. Когда кровотечение немного унялось, ему стало легче. Стемнело. Русские отошли. Шамиль, с помощью мюрида, встал и добрел до Унцукуля, где, пролежав три месяца, выздоровел.

Таков рассказ Шамиля. Мухаммед-Али живет и теперь в Гимрах и мог бы подтвердить слова его. Кажется, не стыдно бежать из Гимр так, как бежал Шамиль; а что он остался жив после раны сквозь легкие, то в этом тоже не виноват. Спрашивается: каким образом Шамиль, смертельно раненый мог успеть положить Гази-Мухаммеда, павшего вне башни в толпе солдат, в позу, в которой нашли его тело, т. е. левая рука держала бороду, а правая была откинута (а не лежала на сердце, как говорит автор статьи)?

Г. Савинов продолжает: «В то время, как Хамзат, после своего театрального сна, назвал себя имамом, мы не видим около него в группе довольных и недовольных Шамиля». Что ж удивительного, что Шамиль, который три месяца в Унцукуле не вставал с постели и был между жизнью и смертью да потом месяца два не мог сесть на коня, не был с Хамзат-Беком? Было бы гораздо удивительнее, если б, смертельно раненый, он был подле него.

Потом, «во имя истины», как говорит автор, следует рассказ об убийстве аварских ханов и о смерти Хамзата. Не буду выписывать самого рассказа: это было бы слишком [523] долго; пусть желающие сличить правду с вымыслом прочтут сами, а я ограничусь только словами Шамиля, почему ханов убили. В то время, когда Абу-Нунцал принял предложение Хамзата быть имамом, к Шамилю пришел и посланный от старой ханши Баху-Бики и сказал: «хочешь ли получить 100 туманов? уйди с войском сейчас же; а что будет потом с Хамзатом, это не твое дело». Шамиль, не медля, сказал об этом Хамзату, и они, видя измену, решили задержать Абу-Нунцала и Умма-Хана со свитою, но не убивать их, а части войска идти на Хунзах, столицу аварских ханов, и разорить эту крепость. Во время этих переговоров один из нукеров Нунцала вдруг закричал: «нас хотят убить!» и, выхватив шашку, ударил ею одного из мюридов, бывших с ним в палатке. Тогда началась драка. Нунцал убил трех человек (а не 20). Кончилось тем, что оба хана и 11 нукеров были умерщвлены. Шамиль сознаётся, что убил человек четырех; следовательно, он не исчезал куда-то в это время, как говорится в статье. Об убийстве Хамзата в хунзахской мечети Шамиль подробно не знает, потому что не был в то время в Хунзахе, но ручается, что ни Хаджи-Мурат, ни отец его Итин-Мухаммед не убивали Хамзата, первый потому, что был в это время вне мечети, второй же убит был еще при Гази-Мухаммеде, следовательно не мог участвовать в убийстве Хамзат-Бека. Осман, брат Хаджи-Мурата, действительно, первый выстрелил в Хамзата и тут же сам был убит.

Неправда и то, что Шамиль задушил Булач-Хана и потом велел бросить труп в Койсу. Шамиль просто велел бросить Булач-Хана живого с обрыва реки, мстя за смерть Хамзата. Конечно, Булач-Хану было от этого не легче; но все-таки, «во имя истины», надобно рассказывать, как было действительно.

В начале статьи г. Савинов говорит: «я не клеветник на Шамиля, тем более, что принадлежу к той нации, которая, будто бы (?), лежачих не бьет». Предоставляю судить читателям, на что более похож рассказ г. Савинова — на вымысел, или на правду. Кажется, он столько же похож на истину, сколько схожи с Шамилем его литографированные портреты, в которых, как известно, нет ни одной живой черты [524] оригинала. Шамиль еще жив: нельзя же на него сочинять, как на мертвого.

Г. Савинов выставил в начале своего рассказа: статья первая; следовательно, затем явятся еще вторая, третья и т. д. Можно по началу судить, как это будет все верно и правдоподобно.

Д. В.

Калуга.
22 октября.

Текст воспроизведен по изданию: Некоторые биографические подробности о Шамиле // Военный сборник, № 12. 1859