БЛОКАДА КАРСА

ПИСЬМА ОЧЕВИДЦЕВ О ПОХОДЕ 1855 ГОДА В АЗИАТСКУЮ ТУРЦИЮ

ПИСЬМО I.

Тифлис, 10-го Мая 1855 года.

Вчера, в 1-м часу пополудни, все высшие военные и гражданские чины города представлялись и откланивались нашему Главнокомандующему, Генерал-адъютанту Н. Н. Муравьеву, по случаю назначенного на следующий день отъезда его из Тифлиса к действующему на Кавказско-Турецкой границе Корпусу. Последними выражениями прощального со всеми приветствия Его Высокопревосходительства были: «... Успеха моего ожидаю от общего вашего содействия».

Сегодня, в 10 1/4 часов утра, Главнокомандующий, в сопровождении немногих приближенных, выехал из Тифлиса; но, до выезда из города, в дорожном экипаже подъехал к Сионскому Кафедральному Собору, где был встречен Высокопреосвященным, Исидором, Экзархом Грузии, немедленно приступившим к совершению напутственного молебствия о благополучном путешествии и возвращении Его Высокопревосходительства. Из храма Г. Главнокомандующий, — снова сев в дорожный экипаж, направился к выезду по александропольскому тракту. В это же самое время, по предварительному ходатайству у Его [2] Святейшества, Патриарха всех Армян, от общества тифлисских граждан было совершено с коленопреклонением молебствие о здравии долгоденствия Государя Императора и всего Августейшего Дома, а равно о благополучном путешествии и возвращении Наместника Кавказского и о даровании русскому оружию торжества над врагами. Литургию и молебствие совершал Преосвященный Кеворк, при чем присутствовал и Святейший Патриарх Католикос всех Армян, Нерсес. В заключение молебствия Патриарх обратился к предстоявшим с краткою речью: «Бог близок — говорил он — ко всем молящимся, которые истинно молятся; что сердца ваши исполнены теплым усердием и преданностью по долгу верноподданных Престолу Российскому — это видит в сию минуту Господь Бог. Благословляю вас и молю вместе со мною обратиться ко престолу Всевышнего». Вслед за сим Патриарх пред алтарем воздел руки к небу и сказал: «Да услышит Он мольбы наши и благословит путь и предприятия Наместника Царского, сего числа выезжающего против врагов Церкви христианской; да благословит Бог христолюбивое воинство русское, да преклонит головы врагов к подножию престола Государя нашего Александра Николаевича! Пожелаем Ему долгоденствия, Его Наместнику удачи во всех его предприятиях! Благословляю вас именем Спасителя Иисуса Христа. Аминь». За каждою фразой Католикоса народ в свою очередь громогласно произносил: Аминь. В ограде Ванкского собора продолжалось до самого вечера богоугодное угощение бедных жителей Тифлиса и раздача им милостыни. Стечение неимущих к обеденным столам было так огромно, что обширная церковная ограда не была в состоянии вместить всех за один раз. Во время обеда, начатого в присутствии тифлисского градского Главы и всех почетнейших граждан, все угощаемые, став на колена, провозгласили тост за здравие Государя Императора Александра Николаевича и всего Августейшего Его Дома. Другой, в продолжение обеда, [3] тост был провозглашен в честь всего русского воинства. Добрым делом угощения и подаяния, тифлисские граждане желали как бы подтвердить искренность только что принесенной ими молитвы о даровании победы русскому оружию, и соделать эту молитву еще более угодною Всевышнему. В тот же день усердие общества тифлисских граждан выразилось еще в пожертвовании ими 1000 рублей сереб. для раздачи нижним чинам расположенной в окрестностях Тифлиса резервной дивизии.

ПИСЬМО II.

Александрополь, 16-го Мая 1855 года.

Выехав 10-го мая из Тифлиса, Г. Главнокомандующий благополучно прибыл в Александрополь 13-го числа, в 2 часа пополудни. На пути, в сел. Делижан, 12-го числа, Его Высокопревосходительство смотрел следовавшие в Александрополь: Драгунский Его Королевского Высочества Наследного Принца Виртембергского полк и Донской Казачьей Конной Артиллерии № 6-го батарею. По осмотре драгун в конном строю, Его Высокопревосходительство изволил их спешить, потом снова посадил и осматривал их всех справа по одному, поодиночке; в заключении же изъявил свое удовольствие в нескольких лестных словах, в которых припомнил старую и вновь заслуженную славу полка и выразил уверенность, что полк, прослывший грозою Лезгин и справедливо заслуживший имя героев Башкадыкляра и Кирюк-Дара, конечно поддержит свою славу и в предстоящих военных действиях. Состоянием конной казачьей № 6-го батареи и в особенности движением ее на близлежащую [4] крутую высоту, на которой батарея, несмотря на узкую и неудобную местность, стала на позицию и расторопно снялась с передков, Его Высокопревосходительство также остался совершенно доволен.

Немедленно после смотра, Г. Главнокомандующий отправился далее и остановился на ночлег в сел. Амамлы, находящемся в 43 верстах от Александрополя. В тот же вечер, на встречу Его Высокопревосходительства прибыл в Амамлы Его Сиятельство, Г. Командующий Корпусом, действующим на Азиатско-Турецкой границе, князь В. О. Бебутов и, представив Г. Главнокомандующему строевой рапорт, остался здесь на ночь и только на заре выехал обратно в Александрополь.

От сел. Амамлы Г. Главнокомандующий был сопровождаем сотнею Хоперского Линейного казачьего полка, и отсюда следование Его Высокопревосходительства, с каждым шагом вперед, начало принимать более и более оживленный, живописный и величественный характер. Впереди экипажа Г. Главнокомандующего, как знаменательное изображение цели настоящего путешествия Наместника Царского, красовался белый крест на голубом поле значка, принадлежащего Хоперской казачьей сотне. По обеим сторонам поезда постепенно сгущались толпы прибывавших всадников. Под Бекантом (последнею станцией до Александрополя), на встречу Его Высокопревосходительства огромною толпою вышли с хлебом и солью Армяне, окрестные жители. На перевале через Джаджурскую гору присоединились к поезду новые толпы из окрестных жителей Шурагельского участка, со своим участковым начальством. Между прибывавшими толпами, в трех местах пути, были приносимы к экипажу Г. Главнокомандующего глухонемые дети: по простодушному, но трогательно-благочестивому поверью здешних жителей, эти несчастные должны были получить исцеление от прикосновения к их лицу руки Наместника, на том основании, что высший начальник посылается народу по непосредственному назначению Божию... [5]

Версты за четыре до города, выехало на встречу поезду и выстроилось по левую сторону дороги около 70 человек Курдов и до 100 человек мусульман из конвоя Г. Командующего Корпусом. Эти всадники, и преимущественно Курды, большая часть которых были старшины обществ, недавно изъявивших покорность Русскому Правительству, не могли не остановить на себе особенного внимания… Г. Главнокомандующий приблизился к ним в своем дорожном экипаже и, приказав остановиться, приветствовал старшин, в особенности отличавшихся прекрасными, воинственными физиономиями и богатством костюма, который вообще у всех Курдов замечательно живописен. Куртинские всадники, со своими шалевыми чалмами, со своими ярко-красными куртками и такими же кафтанами, богато-вышитыми шелком и золотом, с длинными камышевыми пиками, на которых чернелись связки черных перьев, — представляли редкое по своей красоте зрелище, в особенности же тогда, когда, будто бы тяготясь медленностью поезда, они давали свободу своим кровным коням и джигитовали перед экипажем Главнокомандующего с тою необузданной удалью, какою отличаются только эти дикие сыны юга, эти, можно сказать, от природы изящные вскормленники степей и вечной военной тревоги…

За версту от городской черты, в значительном количестве, выехали на встречу Карапапахи (Татары шиитского толка), представители населения вновь покорившихся нам в последнее время турецких санджаков: Шурагельского и части Заришадского.

Далее, на самой городской черте, присоединилось к встречающим до 40 человек всадников из александропольских обывателей; при въезде же в самый город показались хоругви и св. иконы с многочисленным причтом местного Армянского Духовенства и с певчими (певшими гимн о прибытии Спасителя в Иерусалим). Г. Главнокомандующий вышел из экипажа, приложился к иконе и, по [6] окончании пения гимна, выслушал речь, прочитанную одним из духовных лиц (Священником Иаковом Тер-Мехитаровым.) и тут же переведенную для Его Высокопревосходительства на русский язык. Вот эта речь в буквальном переводе:

«Ваше Высокопревосходительство!

Не изгладились из памяти нашей те счастливые дни, когда, 27 лет тому назад, Вы, в числе доблестных начальников храбрых русских войск, покорив города Карс и Эрзерум, оказали нам ласки и заботливое попечение. Русское оружие доставило нам, наконец, так долго ожидаемое счастье: освободив из-под ига деспотизма, оно переселило нас в свои пределы, где вот уже 25 лет наслаждаемся мы непрерывным счастьем и совершенным благоденствием.

Августейший Монарх наш, движимый великодушием, возвратил побежденному врагу купленные ценою крови города: Карс и Эрзерум; ни потеря наших состояний, оставшихся в этих городах, ни сладкозвучные уверения Порты, не остановили нас от переселения; но мы скорбели только о единоверцах своих, лишенных возможности называться подданными Русского Царя и принужденных остаться под тяжким игом исламизма.

Кроткие меры в Боге почившего Императора, клонившиеся к тому, чтобы внушить Оттоманской Порте готовность обеспечить права и свободное отправление религии христиан, ее подданных, остались чуждыми всякого участия с ее стороны: вот причины настоящей войны.

Правота требований Русского Императора не оставляет сомнения в торжестве Его оружия над врагами: русские воины непобедимы.

Ваше Высокопревосходительство! мы привыкли первые торжествовать победы армии в Азиатской Турции; зная Ваши прежние заслуги, не без душевного восторга встречаем Вас, вождя достойной армии, воссылая ко Всевышнему теплые молитвы о даровании Вам побед. [7]

Иди, о доблестный муж! Давно знакомые тебе Карс и Эрзерум падут пред оружием предводительствуемой тобою армии. Иди смело, ибо Всевышний Бог Ангелом своим заповесть о тебе сохранити тя, во всех путях твоих, на руках возмут тя, да никогда преткнеши о камень ногу твою.»

Немедленно вослед за духовной процессией вышли на встречу городские цехи с своими цеховыми значками и громкою туземною музыкой (зурною), звуки которой вскоре слились с ружейными выстрелами, раздававшимися из народной толпы, с пушечною пальбою с крепости, с колокольным звоном городских церквей и с громкими приветственными криками всего александропольского населения, то заграждавшего путь поезду, то размещавшегося по плоским крышам домов. Здесь, из средины живописных воздушных групп, часто отделялись женщины, возносившие глаза и руки к небу и как бы осенявшие благословением вступившего в город Начальника края... Все это шумное, многолюдное и живописное движение, озаренное ясным солнцем теплого майского дня, обставленное, как декорацией, холмистыми окрестностями, над которыми красовался величественный снежный Алегез, представляло собою картину неописанную, вполне достойную той минуты, в которую суждено было Наместнику Великого Царя Русского приблизиться, так сказать, к исходной точке русской военной славы за Кавказом…

Среди восторженного шума, экипаж Г. Главнокомандующего остановился на повороте у переулка, в котором находится скромная походная корпусная церковь. Его Высокопревосходительство вышел из экипажа и пешком прошел к храму Божию. Священник встретил его с крестом, а клир — с пением канона Божественной Заступнице христиан. После краткого молебствия, приложившись к кресту, Главнокомандующий снова сел в экипаж и проследовал до площади, где был встречен Г-м Командующим Корпусом, всеми высшими военными чинами, начальниками [8] отдельных частей войск Корпуса, и почетным караулом от Белевского пехотного полка. Поздоровавшись с гг. генералами и начальниками частей, которых Г. Главнокомандующему представил Командующий Корпусом, и, приняв от всех частей ординарцев, Его Высокопревосходительство одобрил бодрый вид и отличную выправку почетного караула, отпустил его, а сам, в сопровождении г. Командующего Корпусом и гг. генералов, отправился в приготовленный для него дом. Здесь, недолго переговорив с некоторыми из гг. начальников, Г. Главнокомандующий простился с ними впредь до обеда, на который, как он, так и все гг. генералы, были приглашены князем В. О. Бебутовым.

15-го числа, в 11 часов утра, Главнокомандующий делал смотр Драгунским Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича и Генерал-Фельдмаршала Князя Варшавского Графа Паскевича Эриванского полкам. Оставшись совершенно доволен обоими полками, Г. Главнокомандующий выразил совершенное свое удовольствие и при этом случае напомнил Драгунскому Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича полку о блистательных действиях его в польской кампании, когда этот полк еще именовался Тверским Драгунским.

ПИСЬМО III.

Александрополь, 18-го Мая 1855 года.

Вместо всяких описаний, на этот раз спешу сообщить вам приказы, только что отданные здесь по Корпусу:

№ 103.

Принимая главное начальство над Действующим Корпусом, приветствую вас, воины Кавказа! — Более полвека с гордостью и изумлением Россия внимает подвигам вашим; весть о них давно достигла и за пределы обширного нашего Отечества.

Уже двадцать пять лет прошло с той поры, когда я считал себя в рядах ваших. Из бывших боевых сподвижников и товарищей, только немногих нахожу теперь среди вас; их сменило новое поколение, но и в нем встречаю прежний дух геройства.

Славные предания прошедшего всегда будут перед вами. Их изучайте, им следуйте. — Среди вас взрос и прославился Котляревский; пусть имя его будет всегда в памяти и сердце вашем, как пример всех воинских доблестей.

Воин-христианин, строгий к себе, Котляревский был строг и к подчиненным, уклоняющимся от исполнения своего долга. Он любил и сберегал солдата, сам разделял с ним труды и лишения, неразлучные с военным бытом. Он не пренебрегал строем; в дисциплине видел он залог нравственной силы, а потому и успеха — и войско понимало и любило его. С именем Котляревского передало [10] оно потомству имена Ахалкалак, Асландуза и Ленкорани, где с малыми силами поражал он сильных врагов.

Благоговея перед правилами Котляревского, среди вас, воины Кавказа, буду искать ему подобных и найду их.

Для России настала година испытания. Уже многие сотни тысяч ратников ополчаются на защиту родного края, воскрешая в памяти народа бессмертное время войны отечественной. Станем же и мы, полные рвения и готовности, за святое дело. Вспомним недавние подвиги, еще свежие в памяти неверных, и грянем все дружно, с единодушием, с теплою верою в правосудие Божие, на нечестивого врага России и Православия.

Командующего Действующим Корпусом, Князя Василия Осиповича Бебутова, достойного вождя победителей Баш-Кадыкляра и Кюрук-Дара, сослуживца молодых лет моих, прошу принять выражения душевного моего уважения к подвигам его, охранившим край. В Боге почивший Император уже гласно признал заслуги его; себя считаю только в праве всеподданнейше довести до сведения Всемилостивейшего Государя, о том отличном состоянии, в коем я нашел войска, вверенные начальству Генерал-лейтенанта Князя Бебутова.

№ 104.

По случаю возложения мною на командовавшего Действующим Корпусом на кавказско-турецкой границе, Генерал-лейтенанта Князя Бебутова, на время отсутствия моего из Тифлиса, командования войсками Отдельного Кавказского Корпуса, не входящими в состав Действующего Корпуса, я поручаю командование сим последним Начальнику Артиллерии Отдельного Кавказского Корпуса, Генерал-лейтенанту Бриммеру.

О чем объявляю по Высочайше вверенным мне войскам.

№ 105.

Во время пребывания моего при войсках, собранных на кавказско-турецкой границе, управление и прочими частями Отдельного Кавказского Корпуса и Кавказским и Закавказским [11] краем, исполняться будет под главным моим начальством: но как отдаленность мест моего пребывания от Тифлиса не дозволяет мне управлять всем Корпусом и Краем, установленным для обыкновенного времени порядком, то я признал полезным возложить это на командовавшего Действующим Корпусом на кавказско-турецкой границе, Генерал-лейтенанта Князя Бебутова, по доверию моему к опытности его, знанию края и испытанной распорядительности.

Согласно тому в ведении Генерал-лейтенанта Князя Бебутова состоять будут: а) Штаб Отдельного Кавказского Корпуса; б) все войска, за Кавказом расположенные, не входящие в состав Действующего Корпуса на кавказско-турецкой границе; в) Гурийский отряд; г) войска, расположенные на Кавказской линии и в Прикаспийском крае и д) все военные управления и учреждения, в районах тех же войск существующие.

По особому Высочайшему повелению, Черноморское казачье войско и Черноморская береговая линия состоят, в отношении военном, в ведении Генерал-адъютанта Хомутова; внутреннее же управление ими и хозяйственная часть находятся в ведении моем. Согласно тому Черноморское войско и Черноморская береговая линия, по внутреннему их управлению и части хозяйственной, поступают в ведение Князя Бебутова.

Объявляя о сем распоряжении по Высочайше вверенному мне Корпусу, я предписываю выше исчисленным войскам, военным управлениям и учреждениям, на время отсутствия моего из Тифлиса, входить с представлениями и донесениями по команде к Генерал-лейтенанту Князю Бебутову.

№ 106.

Войска, составляющие отряды Ахалцихский и Ахалкалакский, отчисляются от Действующего Корпуса на кавказско-турецкой границе, и с тем вместе соединяются в один отряд под командою Начальника 13 Пехотной дивизии, Генерал-лейтенанта Ковалевского, которому во всем относиться ко мне.

ПИСЬМО IV.

Александрополь, 22-го Мая 1855 года.

Вчера, 21-го Мая, город наш, в настоящее время постоянно деятельный, оживился новым воинственным зрелищем. В этот день Г. Главнокомандующий, Генерал-Адъютант Муравьев делал смотр войскам, бывшим до сих пор под начальством Генерал-лейтенанта Князя Василия Осиповича Бебутова и поступившим ныне под команду Генерал-лейтенанта Бриммера, тем самым войскам, которые, под предводительством Князя Бебутова, стяжали себе новую славу под Баш-Кадыкляром и Кюрюк-Дара.

К 9-ти часам утра на обширном загородном поле, вдали, за красною башнею, построены были в резервном порядке, находящиеся здесь на лицо войска Действующего на турецкой границ Корпуса, в числе 27 батальонов пехоты, 72 орудий, 3-х полков Драгунских, трех полков Казачьих, 2-х сотен местной и 2-х заграничной карапапахской милиций и осадного парка.

Перекаты барабанного боя дали знать о прибытии Главнокомандующего. Его Высокопревосходительство, оценив, как бы одним взглядом, отличное состояние выстроенного перед ним войска, тут же выразил благодарность свою достойному начальнику оного, князю В. О. Бебутову и, приняв от него рапорт, обнял князя в виду всего строя. За тем Главнокомандующий объехал все колонны, здороваясь с каждою особо, и каждая колонна отвечала громко и дружно на [13] начальнический привет. И вот, по мановению вождя, масса эта переменила фронт, развернулась и менее, чем в полчаса времени, предстала в стройном боевом порядке, совершив движение это с примерною точностью и торжественною тишиною. Явились вдруг изумленным взорам зрителей протяжные линии пехоты, интервалы которых были уставлены орудиями. Застрельщики рассыпались перед первою линиею; за нею виднелись сверкающие штыки резервных войск, а вдали солнце с блеском отражалось на касках Драгун. Погода благоприятствовала смотру; не было ни ветра, ни пыли, и ничто не препятствовало следить за движениями каждой отдельной части и любоваться этою величественною массою войск. В след за сим строй, снова сомкнувшись, опять переменил направление, явился в общих колоннах и двинулся церемониальным маршем по частям. Так прошли перед Главнокомандующим славные полки Гренадерской бригады; полки 18 дивизии со знаменами, вновь освященными кровью в боях с неприятелем; Кавказский стрелковый батальон, — стрелки по делу, как по имени; закаленный в бою саперный батальон; вечно-славная и грозная Артиллерия; краса войска нашего — лихие драгунские полки; молодецкая казачья кавалерия; наездническая местная милиция и разрушительные орудия. Каждой отдельной части Г. Главнокомандующий выразил благодарность и удовольствие. По окончании церемониального марша, Г. Главнокомандующий, сняв фуражку, выразил еще раз совершенную свою признательность князю В. О. Бебутову, сказав между прочим, что если войску этому суждено стяжать новую славу на поле брани, то считать он будет сие последствием побед, одержанных в прошедших двух кампаниях.

На другой день Действующий Корпус давал обед своему отъезжающему вождю. На обеде присутствовал Г. Главнокомандующий. Хозяином праздника был старший из сподвижников Князя и его преемник, Генерал-лейтенант Бриммер. К сожалению, не все желающие могли попрощаться тут со своим вождем, потому, что желающими были без [14] исключения все офицеры, находившиеся в Александрополе; но ни время, ни средства маленького города не дозволяли устроить праздник в таких огромных размерах. Надо было ограничиться штабом, гг. генералами, штаб-офицерами и георгиевскими кавалерами. Тостов было немного, но все они были от чистого сердца и шли прямо к сердцу: тост за здравие Государя Императора и Августейшей Фамилии, которым кончается всякий русский обед, как начинается крестом; только в этом случае он звучал еще торжественнее в устах людей, которые через несколько дней, может быть, сложат жизнь свою к его стопам; за здоровье наших братий по крови, чувствам и оружию, непоколебимых защитников Севастополя; здоровье отъезжающего военачальника, предложенное Г. Главнокомандующим; здоровье Главнокомандующего, предложенное князем В. О. Бебутовым, и здоровье нового корпусного командира, нового только по назначению, но старого предводителя нашего в кровавом бою, Генерал-лейтенанта Бриммера. Мы провозгласили тост за все, что дорого нам: за Помазанника Божия, за несокрушимый Севастополь и за людей, в лице которых сосредоточены надежды кавказского воина.

ПИСЬМО V.

Александрополь, 28-го Maя 1855 года.

Кампания 1855 года началась. Действующий Корпус перешел реку Арпачан двумя колоннами: одна двинулась из Александрополя 24-го мая, под начальством генерал-майора графа Нирода; другая 26-го мая, под предводительством генерал-лейтенанта Князя Гагарина. При последней выступил Г. Главнокомандующий и в тот же день Г. Командующий Действующим Корпусом, генерал-лейтенант Бриммер отправился ко второй колонне. Мы опять в Турции.

Двухлетние походы, пройденные рука об руку, слили Александропольский отряд в одно грозное целое. Успокоенные продолжительным отдыхом, прекрасно устроенные, уверенные в себе и друг в друге, полки Действующего Корпуса, равно блестящие и равно воинственные, радостно выстраивались на берегу Арпачая, 24-го и 26-го мая. С открытия воины, отряд в первый раз еще выступал в поход под личным предводительством Главнокомандующего; с теплою верою в сердце, с безграничным рвением отслужить службу матери нашей Русской земле и ее великому Государю, с убеждением в своей богатырской силе, полки Действующего Корпуса готовились перейти границу. Перед алтарем, напутствуемые Божественной службой, они молились, как молятся Русские, когда дело идет о России. Ясное утро освещало поле и турецкий берег Арпачая, куда нетерпеливо обращались взоры; красный луч подымавшегося солнца играл не штыках, будто предвестник крови, и каждый в эту минуту мысленно повторял слова державного владыки: с Богом! не посрамим земли Русской!

ПИСЬМО VI.

Заим, 2-го Июня.

Первые переходы главного отряда были совершены спокойно, как в своей земле. Мы дошли без выстрела до Заима, пункта соединения дорог из Александрополя и Ардагана в Карс, в 18-ти верстах от этого города. Войска шли бодро, весело, пользуясь всеми возможными на походе удобствами; больных почти не было. На дороге захватили только двух баши-бузуков. Не зная общих распоряжений, мы невольно удивлялись равнодушию, с которым Турки смотрели на занятие нами окрестностей Карса. Генерал Бакланов, отправленный 30-го Мая с летучим отрядом по ардаганской дороге, прошел беспрепятственно в виду неприятельских разъездов. Турецкая армия как будто исчезла. Но это вынужденное бездействие ее объяснилось нам разом. Днем позже нас, Генерал Ковалевский выступил из Корзаха с Ахалцихским отрядом. Спутанная движением наших колонн, и боясь попасть в ловушку, турецкая армия прижалась под Карсом. Гарнизон Ардагана, видя себя отрезанным от главных сил, бежал по селькинской дороге и, 30-го Мая, покинутые жители поднесли генералу Ковалевскому ключи города. Старые стены крепости были отчасти разрушены, а устроенные вокруг города батареи срыты до основания, после чего генерал Ковалевский, встреченный летучим отрядом генерала Бакланова, двинулся на присоединение к главной колонне. Сегодня, 2-го Июня, в первый раз поле обагрилось кровью. Генерал-майор граф Нирод был [17] послан произвести рекогносцировку восточной стороны Карса. Дивизион турецких улан и 400 башибузуков занимали высоту, с которой надо было обозревать окрестность. Оставив пехотную колонну позади, граф Нирод стал эшелоном против фронта турецкой кавалерии с 2-мя дивизионами сводно-драгунской бригады и 4-мя конными орудиями, а Полковника Камкова, с 4-мя сотнями линейских казаков, скрытно послал по дну балки, огибавшей правый фланг неприятеля. Видя против себя только наши эскадроны, медленно приближавшиеся с лица, Турки обратили на них все внимание; как вдруг линейцы ударили на их фланг. Неприятельская конница была опрокинута прежде, чем успела разглядеть нападающих и бежала без оглядки, оставивши на поле 11 тел. Казакам, без потери, досталось оружие с убитых и несколько лошадей. Наша колонна заняла высоту, с которой было снято и положено на план все, что хотели знать.

ПИСЬМО VII.

Лагерь при сел. Магараджи (под Карсом) 9-е Июня.

На другой день после описанной уже рекогносцировки графа Нирода, 3-го июня, перед вечером, мы увидели длинную нить штыков, сверкавших по крутому спуску ардаганской дороги. Впереди шла кавалерия генерала Бакланова, отряженная по той же дороге, за несколько дней перед тем; за нею 2 полка из Ахалкалак, мимоходом захватившие Ардаган. Войска эти примкнули к нашему авангарду у Заима.

На рассвете, 4-го июня, из лагеря были высланы 2 колонны: одна, главная, двинулась прямо к Карсу, другая, менее [18] значительная, пошла к горе Малые Ягны. Как объяснилось потом, наше движение имело целью обозрение карсских укреплений. Еще издалека мы увидели господствующую над Карсом, увенчанную батареями гору Карадаг; но самый город и окружающий его турецкий лагерь были скрыты в ложбине; они показались нам, когда мы были уже очень близко, верст за 5, с последней возвышенности, охватывающей эту ложбину.

Войска остановились. Все взоры вперились в Карс, — предмет наших разговоров и ожиданий с самого начала войны. В неприятельском лагере не заметно было особенного движения; только по равнине скакали толпы башибузуков и порой менялись выстрелами с всадниками нашей охотничьей сотни; вдали от подошвы Карадага медленно отделялась масса кавалерии, в которой в трубу можно было различить 2 регулярных полка — один на серых, другой на гнедых лошадях.

В это время прибыл к войскам Главнокомандующий и сейчас же двинул их вперед. Пехота и большая часть кавалерии, спустившись с высоты, выстроились по окраине равнины; 2 дивизиона драгун Его Императорского Высочества Николая Николаевича полка и 6 линейных казачьих сотен полковника Камкова продолжали наступление. Башибузуки раздались перед ними и отхлынули в стороны; регулярная турецкая кавалерия также подалась назад, сначала стройно и шагом; но видя казаков у себя на плечах, спешила укрыться под своими пушками и пустилась рысью. В это мгновение огонь сверкнул на карадагских батареях и ядра посыпались в казаков; но, не глядя на них, передние сотни линейцев налетели на турецкую конницу и опрокинули ее. Смешавшись с Турками, они без устали гнали и рубили их даже под пушечными выстрелами городского вала, в виду выстроившейся неприятельской пехоты. Прибывшее к Туркам подкрепление не могло поправить дела; находившаяся при казаках конно-ракетная команда не дала ему сделать шагу [19] вперед. Казаки стройно отступили к стоявшим за ними драгунским дивизионам, потеряв в этой смелой атаке только 4-х убитыми, 1-го офицера и 10-ть казаков ранеными; кроме того, у нас ранено 3 милиционера. У неприятеля, по полученным сведениям, было 55 убитых и 67 раненых: у него взято 7 чел. в плен, много оружия и до 20 лошадей. Пока продолжаюсь это дело, офицеры Генерального Штаба сняли на план укрепления Карса.

6-го июня, до рассвета, войска снялись с позиции и фланговым движением тронулись в обход Карса к сел. Магараджи. Они были разделены на 3 колонны, подвигавшиеся на одной высоте: первая шла правее всех по окраине высоты, огибающей карсскую равнину; вторая — левее первой, ближе к горе Малые Ягны; третья, в которой находились все обозы, следовала по аробной дороге между горами Большие и Малые Ягны; генерал граф Нирод, с частью кавалерии, составлял авангард. Первые две колонны были построены боевым порядком, в 2 линии, представляя фронт к стороне Карса. Движение 6-го июня по многим причинам было одним из самых трудных и сложных. Надобно было совершить переход в 27 верст, по местам совершенно безводным, с огромным обозом, какого требует война в Азиатской Турции, — в виду неприятельской армии, подставляя ей фланг на всем протяжении перехода. Но в исполнении все эти трудности были устранены. Если б неприятель захотел атаковать нас во время движения, то он встретил бы не фланг обремененной обозами колонны, а 4 боевые линии, имеющие перед ним всю выгоду командующей позиции; обоза он не увидал бы даже издали; воду каждый нес при себе; с такими бодрыми солдатами, как наши, длина перехода была ни почем, и даже для обоза, при отличном его устройстве и порядке, расстояние было столь малым затруднением, что этот обоз, состоящий более чем из 1200 повозок, пришел на позицию сейчас вслед за авангардом. [20]

Часу в 10-м утра Карс снова открылся перед нами как на ладони. День был ясный; масса серых зданий города и окинутый кругом ее турецкий лагерь, бросались в глаза с самыми мелкими подробностями. У горы Малые Ягны, в 7-ми верстах от города, войско отдыхало 2 часа, вызывая неприятеля на бой; но неприятель не пошевелился. Сначала в городе не заметно было большого движения; как и в первый раз, турецкая конница стала выходить из укреплений, только, должно быть, урок 4-го июня не пропал для нее даром: она все жалась к батареям. Вероятно, Турки принимали сперва наше движение за рекогносцировку и ждали, что мы посмотрим и уйдем. Но когда мы стали огибать город и они увидели, как наша колонна расстилалась по противоположной высоте, приближаясь к сел. Магараджи, все в городе зашевелилось; жители высыпали из домов, как население разрытого муравейника; плоские крыши, стены города, обводный вал унизались людьми. Вышедшая из города кавалерия еще плотнее прижалась к батареям.

Надо думать, что число зрителей в Карсе не уменьшалось, когда вечером высоты у Магараджи засияли огнями нашего лагеря.

Впрочем, мы с таким же любопытством смотрим на Карс, с каким оттуда смотрят на нас, — только другими глазами. Посреди нашего лагеря подымается довольно высокая скала, откуда город виден как на ладони; она всегда унизана солдатами, которые держат здесь военный совет. Иной рекрут изъявляет свои сомнения, а старый усач толкует ему, что дело самое пустое: «ты только дойди, через стенку перелезь, а там гуляй рука молодецкая!» Артиллерист предлагает разбить город из орудий, но пехотинец отвергает это мнение с пренебрежением. Однако же к концу прений всегда восстановляется согласие; солдаты сходят со скалы и приговаривают: «не защита стена басурману»!

9-е июня. Уже три дня мы стоим под Карсом и смотрим на него с утра до вечера: кто из любопытства, а кто [21] и потому, что больше не на что смотреть. Окрестности у нас совершенно голы и, как только выглянешь из палатки, первый и единственный предмет, бросающийся в глаза — Карс; этот город, впрочем, как будто и построен для удовлетворения любопытных. Он подымается в гору амфитеатром и из лагеря можно наблюдать все секреты его жителей. В трубу видно все, что делается на улице и даже то, чего в Азии соседи не видят друг у друга, — что происходит во дворе; видно даже, как в одном доме на горе колышутся занавески — комфорт какого-нибудь Европейца. Мы открыли на минарете телескоп, в который английский генерале Вилльямс рассматривает нашу позицию, как мы рассматриваем Карс.

Мы видим, впрочем, Турок еще ближе, чем в Карее. Кавалерия их содержит против нас пикеты и это также очень любопытное зрелище, выражающее дух обеих армий лучше всякого описания. Турки растягивают вокруг города цепь; за нею с раннего утра до ночи стоят сомкнутым фронтом дивизионы, всегда верхом и чуть только не держат пики на перевес; против турецкого дивизиона стоит наш пикет из трех казаков: один караулит верхом, а двое пасут лошадей.

Новости бывают каждый день. 7-го июня милиционеры поймали в деревне одного санджакчи, квартирмейстера артиллерийского полка, чином поручика, закупавшего провиант. 8-го июня, на рассвете, сторожевые линейные казаки полковника Камкова услышали звон колокольчиков, которым всегда сопровождается шествие каравана; они поскакали в ту сторону, и в самом деле открыли значительный караван, пробиравшийся в Карс с сарачинским пшеном. Погонщики взялись было за оружие, но, разглядев своих противников, не заблагорассудили вступить в бой с Черкес-казаками, как здесь называют линейцев, и сдались добровольно. Казаки захватили 35 вооруженных людей, довольно верблюдов, лошадей и вьючных быков, — и главное: большой запас сарачинского пшена, без которого Туркам и [22] курбан-байрам не праздник. Пашинский ужин достался нашим солдатам; за то и хвалили же они доброго пашу, принявшего на себя звание нашего поставщика! Судя по настоящей позиции корпуса и по деятельности летучих колонн, ежедневно высылаемых из лагеря, кажется, мы будем приемщиками заказанных Турками поставок.

В тот же день Г-н Главнокомандующий смотрел вновь сформированный Куртинский полк. Курды — самый воинственный народ Западной Азии, еще с того времени, как предки их топтали легионы Красса; каждый из них готов подписаться, как начальник Ванских Куртин, «царем полей». По своей гордой осанке, по красоте коней и доброте оружия, они столько же похожи на других башибузуков, сколько Чеченцы на своих соседей Ногайцев. Главнокомандующий приветствовал их и говорил с ними по-турецки; надобно было видеть, какое выражение удовольствия пробегало по их лицам, когда они слышали слова языка, общего всем здешним мусульманам, в устах русского Сардаря. Они почувствовали себя как дома.

Я бы хотел сказать что-нибудь о виде Карса ночью, когда все уступы противоположной горы зажигаются огнями. Но только мне пришлось бы извлекать это описание из своего воображения. Каждую ночь льют дожди и в 100 шагах ничего не видно. Если б мы стояли не на высоте, то кажется, нас бы совсем залило. К счастью, в Ахмет-Оглу нашли запас бревен, вывезенных Турками из Саганлугских лесов и которые, вероятно, предназначались на устройство Карсских укреплений. Но Действующий Корпус охватил Карс так неожиданно, что это добро осталось в наших руках. Пока мы греемся на турецком лесе, а может случиться, что он пойдет и на другое употребление, если придется строить мост на Карс-Чае.

ПИСЬМО VIII.

11-го Июня. Лагерь при сел. Магараджи.

10-го Июня летучий отряд Генерал-майора Бакланова возвратился в лагерь, после трехдневного похода.

8-го Июня Генерал Бакланов был отряжен по ту сторону Карс-Чая с 2-мя дивизионами Виртембергских драгун, 6-ю сотнями Донских и 4-мя Линейских казаков, 2-мя сотнями горцев, дивизион 6-й донской батареи и конно-ракетной командой. Ему приказано было захватить запасы ячменя и сухарей, заготовленные Турками в деревнях Беглы-Ахмед и Чаблахлу. Кроме этой прямой цели, поиски наших летучих колонн в тылу Карса, отрезывая сообщения неприятеля, ставят город и турецкую армию почти в блокадное положение.

Выступив в 4 часа пополудни, колонна Генерала Бакланова перешла Карс-Чай в Тлиме, в 8-ми верстах выше города, и ночью вступила в Беглы-Ахмет. Армянское население деревни приняло ее, не скрывая своей радости. Генерал Бакланов нашел там объявленные прежде запасы, но оставил их до своего возвращения. Выступив на рассвете, он двинулся к Чаблахлу открытыми полями, расстилающимися между хребтом Саганлуга и горами, облегающими Карс с запада. Мусульманское население этой равнины считало себя совершенно огражденным стоящею впереди армиею; изумленное нечаянным появлением Русских и неуверенное еще в своей участи, оно разбегаюсь из жилищ, в виду наших аванпостов. Генерал Бакланов находил горящие [24] камины в пустых домах. С трудом собрав нескольких жителей, он внушал им, что мирные поселяне безопасны посреди русских войск; но что люди, бросающие свои дома, объявляют себя нашими врагами и потому не должны удивляться, если впредь имущество их не будет пощажено и с ними самими поступлено как с военнопленными.

В 9 часов утра колонна достигла сел. Чаблахлу, лежащего уже под опушкой Саганлугского леса, и нашла свыше 800 четвертей ячменя и много сухарей, сложенных в мечети. Войскам дан был отдых. Во время привала 4 всадника, проезжавшие эрзерумской дорогой, наткнулись на пикет из 5-й Кабардинцев и немедленно были схвачены и обезоружены. Оказалось, что они сопровождали константинопольскую почту; при одном из них был чемодан с письмами, а на груди у него секретные бумаги. Через час, другие Кабардинцы настигли трех гонцов и отняли у них еще почтовый пакет.

Генерал Бакланов забрал из турецких магазинов в Чаблахлу и Беглы-Ахмете, что только могли поднять его войска и 80 жительских арб; остальное предал пламени и 10 Июня в 4 часа пополудни, возвратился на Магараджинскую позицию. Летучий отряд пробежал в это короткое время слишком 120 верст, по затопленным от беспрерывных дождей лугам, по глубокой грязи, два раза переправляя артиллерию через выступивший из берегов Карс-Чай.

Г. Главнокомандующий приказал отправить всю частную корреспонденцию обратно в Карс. Теперь турецкая армия знает окончательно, в чьих руках поле и Эрзерумская дорога.

ПИСЬМО IX.

14-го Июня. Лагерь при сел. Магараджи.

Иррегулярная кавалерия Действующего Корпуса представляет теперь, в малом виде, все разнообразие и всю пестроту Кавказского населения, самого пестрого и разнообразного в свете. Племена, никогда не видавшие друг друга, столкнулись здесь вместе и, от противоположностей, особенности каждого выказались еще резче. Широкоплечий Осетин, на круглой горской лошадке, едет рядом с поджарым Карабахцем, под которым пляшет конь, такой же тонкий и подобранный, как его хозяин. Краса кавказских наездников — стройный Кабардинский уздень, всегда просто одетый, убранный оружием столь же неказистым на вид, как драгоценным по внутренней доброте, на своем крепком коне, размашисто выезженном для поля, бросается в глаза здесь, как и везде, посреди сотни людей; но тут же, рядом с ним, можно видеть образец совершенно противоположный, хотя одинаково воинственный: Курда, в его расшитой золотом куртке и пестрой чалме, с камышовым копьем, обвитым страусовыми перьями, на рыжем жеребце, столь тонко выезженном, что он кажется, по русскому выражению, пропляшет на пятачке. Пятнадцать языков, забытых временем в темных долинах Кавказа и его подгорий, еще с той эпохи, когда, может быть, только что населялась Европа, слышатся в нашем лагере. Все эти представители самобытных племен Кавказа еще не познакомились и не сжились между собою, но служат уже одинаково усердно Государю, [26] созвавшему их под общие знамена. Для всех их находят довольно дела, по роду их способностей и умению вести войну. Но случается, что, встречаясь в поле, они сами не знают: друзей или врагов они видят перед собою.

На другой день после прибытия в лагерь Курдского полка Ахмет-Аги, 9-го Июня он был послан по тому же направлению, как и генерал Бакланов, но еще далее, для истребления других турецких запасов, и в первый день перехода, несмотря на глубокую грязь, пробежал 60 верст. В то же время колонна генерала Бакланова возвращалась назад. Один из ее разъездов, состоявший из двух Кабардинцев, встретил двух всадников в красных куртках и, погнавшись за ними, налетел на целую толпу Курдов. Кабардинцы в жизни не видали этого народа; глядя на их пеструю одежду, длинные копья и смуглые лица, они приняли их за Турок и, не надеясь на своих утомленных коней, поднялись на хитрость. Вежливо раскланявшись с красными всадниками, Кабардинцы объяснили им, как могли, что они мусульмане, Черкесы, служат Русским поневоле и давно ищут случая бежать в войска султана. Курды приняли их ласково, но, к удивлению, стали уговаривать воротиться на свое место. Понимая только одно слово из десяти, Кабардинцы смекнули, что им ставят ловушку, и горячо уверяли новых знакомцев в своей преданности падишаху, — пока не увидели издали другого кабардинского разъезда, человек из 15-ти, посланного по их следам; кони их к тому времени уже поотдохнули. — «Постойте здесь», — сказали они Курдам, — «это также наши люди: они сговорились бежать к вам; но если вы подъедете к ним прямо, они будут стрелять; у нас не в обычае подпускать близко неизвестных людей; а мы лучше наперед поговорим с ними». И Кабардинцы отъехали от толпы Курдов шагом, не торопясь, махая шапками и делая знак, чтоб те не двигались с места, — пока не отделились на расстояние ружейного выстрела. Тогда они оборотились лицом к своим новым приятелям, низко [27] поклонились им и ударили по лошадям. Уверенный в меткости своих 17-ти винтовок, кабардинский разъезд спокойно удалился в сторону, смеясь от всей души над глупостью воображаемых Турок, которые так легко выпустили из рук добычу.

Переночевав в Чаблахле, Курды поднялись, посреди густого леса, на Саганлугский перевал. Отряженная по ту сторону хребта команда в 50 чел. захватила шедший в Карс небольшой транспорт с пшеницей. Но непроходимая грязь и разлив речек, беспрестанно усиливавшиеся от нескончаемого дождя, заставили Ахмет-Агу возвратиться. 12-го Июня, он прибыл на магараджикскую позицию.

В этот же день Г. Главнокомандующий смотрел Карабахский полк, присоединившийся накануне к отряду, и благодарил его за хорошее состояние людей, оружия и лошадей. Карабахцы сидят на добрых конях, резвых и с огнем, смотрят весело и, кажется, не хотят отставать от своих отцов, грозно рубивших Турок в прошедшую войну. Погода благоприятствовала смотру: дожди, обливавшие нас целую неделю, кончились и отряд мог, наконец, высушиться под ярким солнцем, — и право, пора уже была!..

ПИСЬМО X.

25-го Июня. Позиция при сел. Гани-кев.

Мы совершили трудный, быстрый и важный по своим результатам поход. Покуда мы шли, писать было некогда; дело у нас делалось не днями, а часами, и каждый час дня и ночи имел свою работу. Я не могу, в короткий промежуток отдыха, рассказать это замечательное движение в полной его подробности; но и личные впечатления очевидца могут дать, покуда, довольно ясное понятие об общем ходе действий.

Вы знаете, что турецкая армия заперлась в укрепленном лагере под Карсом. Чем ближе мы подходили к городу, тем теснее жалась она за своими укреплениями. Наши летучие отряды свободно гуляли вокруг Карса; мы подступили к неприятельским войскам на пушечный выстрел: Турки не шевелились. Мы видели только вал, уставленный орудиями, и за ним городские башни. Турки надеялись, что расположение их армии за укреплениями, на главной дороге, оградит лежащие за нею области и заботились только о том, чтобы сделать свою позицию как можно более крепкою. Теперь они узнали по опыту, что крепкая позиция не заграждает пути русским войскам.

Наш Главнокомандующий оставил Васиф-пашу и генерала Вилльямса спокойно сидеть в Карсе; половину Действующего Корпуса расположил, под начальством генерала кн. Гагарина, на крепкой позиции у сел. Гани-кева, в 12-ти верстах от города, и 17-го июня устремился с другою [29] половиною по эрзерумской дороге, к местам, где были сложены все продовольственные запасы анатолийской армии. Турки считали свои магазины совершенно обеспеченными, расположив их за природною оградой Саганлугского хребта, от 80-ти до 110-ти верст за тылом карсской армии. В это время они беспокоились о них менее, чем когда-нибудь, потому что, по той же дороге, от Эрзерума к Карсу шел 9-ти тысячный турецкий отряд Вели-паши. Но все расчеты их рассыпались в прах. Наше движение было столь быстро и столь верно рассчитано, что им не осталось времени предпринять какую-нибудь меру к спасению своих магазинов. Мы шли налегке, эшелонами, постоянно сменявшими друг друга на позиции; когда один останавливался на ночлеге, другой выступал и шел всю ночь. На рассвете мы видели совсем иную страну и иногда совсем иную природу, чем на закате. С волнистых и открытых полей, окружающих Карс, мы вступили в густой сосновый лес, одевающий склоны Саганлуга, и из леса перешли на обнаженные вершины, исчерченные снегом, которого не могло растопить и июньское солнце. Вправо от дороги, на страшной глубине, мелькала испещренная садами и пашнями, богатая долина Бардуса, где находилось главное управление турецкого интендантства; впереди раскрывалось ущелье к сел. Еникий, где был устроен богатейший турецкий магазин. Мы выступили из Гани-кева 17-го, а к рассвету, 19-го боковая колонна уже вступала в Бардус, пробежав слишком 80 верст. Вели-паша со своим отрядом укрылся заблаговременно, так, что мы не могли настигнуть даже хвоста его. Генерал-интендант турецкой армии и английский полковник, прискакавшие из Карса окольными дорогами, с известием о нашем движении, убежали в Эрзерум в чем были, бросив экипаж и все свои пожитки. Турки всю весну трудились над сооружением укреплений, которыми они хотели заградить нам выход из Саганлуга; но тут никто не посмел остаться подле этих укреплений. 20-го числа, на рассвете, генерал-лейтенант Бриммер [30] вступил в Еникий и к полудню был в Караургане; а генерал-майор граф Нирод занял Зевин, в 85-ти верстах от Эрзерума. Во всех пунктах, где находились турецкие магазины, были оставлены от нас коменданты, с приказанием истреблять их. 36-ти часов было достаточно для уничтожения огромных запасов анатолийской армии. Сырой хлеб горит трудно; но наши солдаты умудрились истреблять его особенным способом. Они провели из оросительных канав маленькие канавки прямо в магазин, и когда насыпанные в них зерна намочились, солдаты протыкали их бревнами, чтоб сообщить огонь до основания и потом зажигали строение; мокрые зерна приходили от действия жара в брожение, которое в несколько часов делало их совершенно негодными. Таким образом, было истреблено более 30-ти тыс. четвертей пшеницы и ячменя; все наши лошади и повозки, которые можно было опорожнить, нагрузились ячменем, сухарями и мукой; кроме того, в Бардусе истреблен значительный запас артиллерийских снарядов. Караван во 150 арб с рисом и бобами, поспешно отправленный в Карс до нашего прибытия был захвачен; к сожалению, ужасное состояние дорог заставило утопить груз его. Когда мы возвращались, все ущелье дымилось пожаром турецких магазинов, и ветер гнал клубы дыма к Эрзеруму; эта столица Турецкой Армении и прикрывавшее ее войско, объятые ужасом, должны были сознать свое бессилие. Анатолийская армия осталась лишь при ограниченных запасах, заключенных в стенах Карса.

Несмотря на редкую быстроту нашего движения по дорогам, во многих местах едва проходимым, у нас не было ни больных, ни отсталых: даже ни одна повозка не была брошена. Войска шли шибко, но движения их рассчитывались чрезвычайно точно; деление на эшелоны позволило везде давать солдату отдых, а солдаты не хотели знать усталости, которую одинаково делили с ними все начальники.

Турецкая армия попалась в свою собственную ловушку. Она хотела стоять за стеной, — ей сказали: «пожалуй, стой!» [31] Наше движение, как теперь известно, повергло ее в чрезвычайное смущение. Не тратя ни одного золотника пороха и не пролив ни одной капли драгоценной русской крови, мы нанесли ей страшный удар. Но узел, стянутый вокруг нее, был так крепок, что ей не оставалось никакого средства из него выйти. Она не могла воспользоваться разделением наших сил; сообщение отрядов Действующего Корпуса было совершенно обеспечено и, выйдя из Карса, Турки в самое короткое время навлекали на себя сосредоточенные удары всей нашей массы. Как бывает в крайних случаях, между ними поселился раздор. Одни хотели, во что бы ни стало, атаковать князя Гагарина; но решимость их ограничилась ничтожною перестрелкою фланкеров; большинство в Карсе было того мнения, что выслать колонну из укреплений значило не видать ее более, — и дело кончилось тем, что турецкая армия обрекла себя на голодное затворничество.

К концу похода мы услышали нежданную весть. Когда наши войска стянулись на одной из вершин Саганлуга, под глыбами снега, на которых играл еще луч зажженных внизу пожаров, к нам прискакал из Севастополя курьер с известием об отбитии неприятельского приступа. Будто само Провидение посылало нам эту радостную весть в награду за наши труды!.. Войска спокойно возвратились в общий лагерь 24-го Июня, и в тот же день к нам прибыл из Александрополя транспорт. Турки не смели тревожить его даже в то время, когда половина наших сил была за 100 верст от Карса.

ПИСЬМО XI.

В тот же день. Позиция при сел. Гани-кев.

С выступлением наших войск за границу, Эриванский отряд, под начальством генерал-майора Суслова, занял позицию у Дутага, по дороге от озера Балых-Гель к Баязету. Турецкий отряд Вели-паши, собранный из остатков разбитого в прошлом году баязетского корпуса, слабо укомплектованный новыми наборами, стоял в Сурб-Оганесе и, по системе, вообще принятой Турками в этом году, окапывался. Обход Карса нашими главными силами, грозивший с первого шага сообщениям Турок, перепутал все их расчеты. Вели-паша был поспешно отозван со своей позиции, чтобы прикрыть дорогу из Эрзерума в Карс и войти в прямую связь с армией карсского мушира Васиф-паши. 11-го Июня он выступил из Сурб-Оганеса, оставив там 3 эскадрона кавалерии и 150 Куртин под начальством Балюль-паши, одного из членов владетельного дома, чрезвычайно уважаемого во всем Курдистане. Балюль-паша должен был прикрывать отступление турецкого отряда, скрывая от нас настоящее его направление. Извещенный об удалении неприятеля, генерал Суслов двинулся 13-го числа со всей кавалерией и частью пехоты к Сурб-Оганесу. Неприятельская конница не устояла против первого натиска нашего авангарда, атаковавшего ее под начальством полковника Хрещатицкого, и бежала, оставив на поле 70 тел и в наших руках 20 пленных, в числе которых был сам Балюль-паша. Генерал Суслов оставил в Сурб-Оганесе один батальон [33] и двинулся через Караклис к Топрах-Кале, куда он вступил 20-го, забирая по дороге турецкие запасы, состоявшие, не считая магазинов в Топрах-Кале и дальнейших местах, более чем из 20-ти тыс. пудов пшеницы и ячменя, кроме круп, риса и масла. Все эти припасы отправлены в Сурб-Оганес, где устроен новый провиантский магазин. Население Курдов и Армян, живущее по дороге, приходило везде с изъявлением покорности и ручалось за безопасность даже одиночных всадников, отправляемых из отряда. В Топрах-Кале был учрежден диван из почетнейших жителей и ему вверено управление на основании туземных законов. Между тем Вели-паша бежал, не оглядываясь. Зная о движении части Действующего Корпуса, под личным предводительством Главнокомандующего, за Саганлугский хребет, он боялся попасть между двух огней и, не слушая никаких приказаний, бросился прямо по эрзерумской дороге. Он вздохнул только в Керпикее, когда в Зевине остановилось наше наступательное движение, и отвечал муширу, понуждавшему его предпринять что-либо с той стороны, что если уж он решится сделать какое-нибудь движение, то это будет еще дальнейшее отступление к Эрзеруму.

С возвращением Главнокомандующего под Карс, генерал Суслов также возвратился в Сурб-Оганес, куда его призывала необходимость утвердить порядок в завоеванном крае и устроить магазины из турецких складов. Теперь все спокойно по долине западного Евфрата и, под русскою властью, население управляется по своим давним законам.

ПИСЬМО XII.

27-го Июня. Позиция при сел. Гани-кев.

Когда Действующий Корпус стал под Карсом, мушир запершись в стенах, поручил Маджар-паше собрать войско в Ардаганском пашалыке и сделать диверсию против Ахалкалакского отряда. Маджар-паша соединился с двумя другими пашами, Асланом и Ирзидом и, набрав более 1000 человек конных, под руководством двух английских офицеров направился к нашим пределам. Турки надеялись разбить 3-й конно-мусульманский полк, охранявший эту часть границы, снова водвориться в Чалдырском санджаке, отнятом у них этой весною, и проникнуть, по мере своих успехов, во внутрь Ахалкалакского участка. Командир конно-мусульманского № 3 полка, полковник князь Вахтанг Орбелиан, не допустил их до границы. Притянув к себе роту Виленского Егерского полка и сотню Донскаго № 2-го полка, он занял перевал от Чалдыра к Сульдам и там, 23-го Июня, встретил неприятельское скопище. Турецкая конница смело понеслась вперед, как в дни былой своей славы; она бросилась даже на штыки егерей и, в первые минуты боя, наша кавалерия, гораздо слабейшая числом, должна была напрячь все силы, чтобы сдержать ее натиск. Скоро однако ж дротики Донцев, огонь пехоты и милиционеров осадили порыв турецких всадников и они остановились в нерешительности. Князь Орбелиан воспользовался этой минутой и ударил на них. Турки дрогнули. Не давая им опомниться, наша конница гнала их по пятам 8-мь верст и совершенно рассеяла. Неприятель потерял 70 человек [35] убитыми, 100 ранеными, оставил в наших руках значок и 14 пленных, много оружия и лошадей.

У нас не было ни одною убитого. Наша потеря состояла из 2-х раненых офицеров, 7-ми всадников и 5-ти казаков.

Известия, полученные из Карса, подтвердили из уст Турок сведение о значительной потере и совершенном рассеянии их отряда в этом деле, важном по своим последствиям в крае.

ПИСЬМО XIII.

29 Июня. Позиция при сел. Гани-кев.

28-го Июня колонне генерала Бакланова было приказано сделать рекогносцировку городских укреплений со стороны сел. Шораха; занимая позицию на Карс-Чае, ниже Тикмэ, она находилась в прямом направлении к пункту, который ей должно было обозреть. Генерал Бакланов выступил в 6 часов утра с двумя дивизионами Виртембергских драгун, 4 сотнями линейных казаков и конно-мусульманским полком, при 4-х орудиях. На высотах, окружающих город, он захватил партию фуражиров, высланных гарнизоном с 30-ю арбами, под прикрытием 27-ми башибузуков. Гарнизон всполошился; 7 батальонов вышли из-за стен и заняли высоту около передового укрепления; 2 кавалерийских полка вытянулись левее их; артиллерийская прислуга стала по своим местам. Но, несмотря на то, что перед ними был только небольшой кавалерийский отряд, Турки не смели выйти из-под прикрытия своих батарей; одни башибузуки скакали по полю и перестреливались с нашими охотниками. Генерал Бакланов обошел часть горы, вдоль фронта несравненно многочисленнейшего неприятеля, немного далее [36] пушечного выстрела; останавливался по часу, чтоб дать время офицерам генерального штаба снять местность и воздвигнутые на ней батареи, и без всякой потери воротился в свой лагерь.

ПИСЬМО XIV.

30 Июня. Та же позиция.

29-го Июня, в день храмового праздника Лейб-Карабинерного Эриванского и Драгунского Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича полков, после литургии и молебствия, Г. Главнокомандующий смотрел церковный парад от этих полков. Тут же, в стороне, стояли 2 сотни храбрых кавказско-горских всадников, накануне возвратившихся из похода на Саганлуг, где они оставили о себе Туркам кровавую память. Г. Главнокомандующему угодно было призвать ее для раздачи наград наиболее отличившимся узденям и всадникам. Над ними, вместе с их собственным значком, веял значок, отбитый ими у Турок. Давно знакомые многим из нас по кавказским походам, эти люди, с тех пор, как пришли в Действующий Корпус, приобрели общее уважение своею храбростью и верностью русской службе. Г. Главнокомандующий роздал в Кабардинскую сотню несколько крестов и медалей. Горцы умели оценить это отличие. Гордый и вместе скромный Кабардинец, раненый в последнем деле, сказал при получении медали своему начальнику ротмистру Кундухову: «передайте Сардарю, что я еще мало пролил крови, чтобы быть отличенным перед товарищами; мы считаем похвалу Сардаря достаточной наградой за наш подвиг».

Затем, Горцы церемониально прошли по лагерю, неся перед собой отбитый значок. По пути их играла военная [37] музыка, и мусульманские полки приветствовали их радостными восклицаниями. Кто знает Кабардинцев, как они дорожат своей славой и как ценят оказываемое им уважение, тот легко поймет, что с этой минуты вся кровь их принадлежит Царю.

Сейчас только получено через лазутчиков известие, как наши Горцы отслужили свою службу на Саганлуге. Из 200 башибузуков, померявшихся с ними, только начальник их, Черкез-Бек, и 11 чел. успели убежать; прочие все легли под кабардинскими шашками, или разбежались.

ПИСЬМО XV.

Тот же день. На той же позиции.

С возвращением наших колонн из-за Саганлуга под Карс, на Ханы-Чае был оставлен летучий отряд из дивизиона Виртембергских драгун, 2-х сотен № 1 линейного казачьего полка, полусотни азиатских охотников и сотни Курдов, с конно-ракетной командой, — всего 840 чел. под начальством полковника князя Дундукова-Корсакова. Этот отряд должен был собрать в деревни рассеянных жителей, внушить им, что только покорность Русскому Правительству может доставить им безопасность и, продолжая впечатление, произведенное на край переходом наших колонн за Саганлуг, наблюдать в тоже время издали за корпусом Вели-Паши. Отдельное положение князя Дундукова, с небольшим отрядом, ближе к неприятелю, чем к своим, за лесами и скалами Саганлуга, требовало осторожности, находчивости и вместе смелости искусного партизана, каким он и показал себя.

Оставшись 22-го Июня на позиции при Ханы-Чае, князь Дундуков приступил к водворению разбежавшихся [38] жителей. Они не отходили далеко от селений и пасли стада на соседних высотах. Угроза захватить их скот подействовала немедленно, как только они убедились, что Русские приходили не на один день, но остаются за Саганлугом. Окрестное население обязалось снабжать отряд съестными припасами.

Хотя Вели-паше и было известно об удалении Главнокомандующего, но, не зная, сколько наших осталось еще на Саганлуге, он не смел тронуться из своего лагеря под Керпикеем и продолжал окапываться. В это время Ольтинский шериф-бек хотел пробраться через горы с 200-ми башибузуками. Эта партия поднялась 24-го числа на Бардусские высоты, но, наткнувшись на сотню Кабардинцев, скрытно поджидавшую ее, бежала без оглядки. Кабардинцы рассеяли Турок, взяв у них 24 лошади. Потеря наша состояла из одного раненого.

25-го, в 6 часов утра, летучий отряд выступил к Миджингерту. Скрывая свою действительную силу и направление, князь Дундуков шел без дорог, лесами и балками. С наступлением ночи, он зажег бивачные огни над местечком и отступил на Милидюзские высоты.

Ночью прискакал один житель с известием, что 2 сотни башибузуков, под начальством Черкез-бека, двинувшись по еникийской дороге, зашли в тыл летучему отряду и расположились на ночлеге в лесистых оврагах близ Милидюза. Обманутые заревом бивачных огней, башибузуки полагали Русских у Миджингерта и рассчитывали, может быть, запереть им трудный выход из этой долины. Князь Дундуков оставил драгунский дивизион при вьюках и поспешно спустился с Милидюза с 2-мя Линейными и Кабардинскою сотнями. Едва начинало светать, но костры Турок ясно обозначали место их расположения. Князь Дундуков скрытно подвел к их бивуаку Кабардинцев, имея за ними 5-ю линейную сотню в резерве, а 6-ю сотню спустил в ущелье, наперерез их отступлению. [39]

Не зная ничего о числе неприятеля, и не заботясь о том, отважные кабардинские уздени в одно мгновение врубились в толпу башибузуков. Иные Турки успели проснуться лишь на мгновение, чтобы сейчас же заснуть вечным сном; другие хватились за оружие и, не различая впотьмах своих от врагов, узнавали товарищей только по смертельным ударам, под которыми они валились. Бесполезное сопротивление продолжалось не более нескольких минут. Кабардинские шашки взяли свое, и Турки, бросаясь один через другого, рассыпались вдоль оврага и по лесному хребту. Те из башибузуков, которые успевали выскочить в поле, попадали на 6-ю сотню, преградившую им отступление, и сами бросали оружие. Неприятельская партия была совершенно уничтожена. Иные раненые успели скрыться в овраге или под кустами; всех убитых, разбросанных по лесу, нельзя было сосчитать, — но на самом месте сшибки осталось 40 тел, а в наших руках сотенный значок, 34 пленных, в числе которых 2 офицера и секретарь эрзерумского валия, 36 оседланных лошадей и много всякого оружия. Начальник партии Черкез-Бек, успел ускакать с несколькими всадниками; но, как потом узнали, не смея показаться перед пашою, забрал свое семейство из Хорасана и ушел за Аракс.

Наша потеря состояла в одном убитом офицере, Осетине Нах-Арганукове, который сам отомстил за себя, рассекши выстрелившего в него башибузука; в 4-х раненых Кабардинцах и 4-х охотниках. Турок, поразивший храброго Нах-Арганукова, несмотря на жестокость раны, оставался жив еще несколько часов и был довезен до лагеря, где обоих противников похоронили рядом, под двумя соснами.

У Турок было захвачено, между прочими бумагами, донесение в карсский диван Черкез-бека, в котором он рассказывал о небывалых подвигах и изъявлял надежду скоро писать донесение из Тифлиса. Г. Главнокомандующему угодно было отправить эти бумаги в Карс, по адресу. [40]

Разбитие двух неприятельских партий и ожидание скорого прибытия наших главных сил, произвели желаемое впечатление в крае; наш отряд везде встречал покорность. Цель, для которой летучий отряд оставался на Саганлуге, была уже достигнута; труды и лишения 6-ти дневного похода по дикому хребту, после 8-ми дней усиленных переходов, совершенных им с другими войсками, были причиною, что ему было приказано на время сблизиться, для отдыха, с главными силами. 28-го Июня князь Дундуков спустился с Саганлуга к сел. Тазанглы.

ПИСЬМО XVI.

10 Июля. Позиция при Тикмэ.

30-го Июня Действующий Корпус перешел с позиции при Гани-кев на позицию при Тикмэ, около 10-ти верст выше крепости, по течению Карс-Чая. На прежнем месте остался только Ряжский полк с батареей, лагерь которых должен был служить последним этапом нашим Александропольским оказиям. Расположение главных сил на большой эрзерумской дороге совершенно заперло прямые пути турецкой армии; ей остались только боковые сообщения на Ардаган и по горным тропинкам, через Ольту. С занятием позиции при Тикмэ можно было, наконец, захватить и последние сообщения Турок.

В ночи со 2-го на 3-е Июля, генерал Бакланов получил приказание двинуться с западной стороны Карса наперерез дорогам: ольтинской и ардаганской, через места, по которым наши войска еще не ходили. Генерал Бакланов выступил с 12-ю эскадронами драгун, 3-мя сотнями линейных казаков, 8 1/2 сотнями милиции и конной батареей; он обогнул Карс с нагорной стороны и к вечеру дошел до [41] речки Инджи-су. Турки считали эти места совершенно безопасными: они посылали туда своих фуражиров и там же, в горах, скрывались шапки разбойников, — сброд бездомных людей, появлявшихся иногда на наших границах. Генерал Бакланов застал их врасплох: в первый же день Кабардинцы захватили партию неприятельских фуражиров; 2 офицера регулярных войск и 7 вооруженных людей были взяты в плен; 7 башибузуков убиты. На другой день, при обозрении ардаганской дороги, казаки поймали шайку из 8-ми разбойников, в числе которых были и наши, давно бежавшие Татары. 5-го и 6-го числа генерал Бакланов продолжал свои поиски между ардаганской и ольтинской дорогами, при чем была схвачена новая партия разбойников в 6-ть чел., и наконец из сел. Бозгала воротился на позицию при Тикмэ.

Не давая времени Туркам восстановить свои сообщения, на другой день по возвращении генерала Бакланова, в тыл карсской армии была направлена новая колонна, из 5-тисот чел. иррегулярной конницы, под начальством полковника Камкова. Опасность заставила Турок поверять свою почту пешим людям, которым бы можно было прокрадываться без дорог, по скалам и оврагам; но и эта предосторожность не помогла: казаки захватили двух пешеходов с почтовым пакетом.

Турецкие нарочные успели уже проскакать по этим местам с известием о приближении Русских, и часть поселян, покоряясь угрозам мушира, покинула свои жилища; но другая часть осталась в деревнях. На ночлег к полковнику Камкову явился курдский старшина из соседнего кочевья, с предложением своих услуг.

Полковник Камков взял левее пути, пройденного генералом Баклановым, и, по течению Алтын-чая, сошел к Гокому, на топкие луга, окружающие источники Куры. Оттуда оставалось до Ардагана не более 25-ти верст. Все стежки и тропинки, по которым производились еще в последнее время сообщения карсской армии, были пройдены и осмотрены. [42]

Тогда полковник Камков поворотил назад и через верховье речки Лаурсан-чая, воротился в главный лагерь 9-го Июля.

Положение турецкой армии в Карсе, в продовольственном отношении, должно быть не завидное. Несколько времени тому назад, часть турецких войск уже была посажена на уменьшенную порцию. После движения нашей кавалерии, в обход крепости, на последние сообщения неприятеля, жители не смели более ездить по дорогам, где так нечаянно появлялись наши войска, — и подвоз прекратился. Говядина и главные жизненные потребности стали исчезать с карсских базаров. Фунт хлеба, стоивший 6-го Июня 2 копейки серебром, 9-го Июня продавался уже за 6 копеек. Турецкие войска имеют еще продовольствие в магазинах; но можно полагать, что уже близко время, когда многочисленное население города лишится всех средств к существованию.

ПИСЬМО XVII.

16-го Июля. Позиция при Тикмэ.

Со времени движения наших колонн за Саганлуг, во второй половине Июня, неприятельские войска очистили весь угол, лежащий между эрзерумскою дорогой и эриванской границей; турецкий правитель бежал оттуда; но этот плодородный край, покинутый властями и защитниками, не был еще настоящим образом приведен в покорность. Г. Главнокомандующему угодно было поручить это дело состоящему при нем, Гвардии полковнику Лорис-Меликову.

9-го Июля Лорис-Меликов выступил из лагеря при Тикмэ с дивизионом Виртембергских драгун, сотнею охотников, сотнею линейских казаков и 3-мя сотнями Куртин. В сел. Хар к нему присоединились еще 4 сотни из Огузлов: [43] одна тифлисская дворянская, одна конно-мусульманская и две донские. При колонне находился полковник князь Дундуков-Корсаков, на которого было возложено идти далее и открыть прямое сообщение с Эриванским (ныне баязетским) отрядом, через хребет Агрыдаг, отделяющий долину Аракса от долины Евфрата.

Летучий отряд двинулся на городок Кагызман, где, при Турках, было сосредоточено местное управление этою частью края. Кагызманский диван, почетнейшие жители и старшины соседних курдских кочевий выехали на встречу ему в Хар, принесли покорность и проводили до города, куда наша колонна вступила в тот же вечер, 10-го Июля.

Кагызман лежит в долине Аракса и, по низменности своего местоположения, пользуется очень мягким климатом. Самый городок состоит из кучи тесно-сплоченных каменных зданий, окружен широким поясом густых садов и всегда считался крепким пограничным пунктом. Жители его славились меткостью своих винтовок, и в былое время, когда Турки не заводили еще регулярного войска, Кагызманцы выставляли отряд отборных стрелков в армию эрзерумского сераскира. Но теперь, не имея уже никакой надежды получить откуда-нибудь помощь, они сдались небольшому отряду, состоявшему из одной кавалерии, и приняли его так радушно, как только могли.

Продовольственные запасы были уже вывезены из города и там нашли только небольшое количество ружейных патронов. Но занятие Кагызмана было достаточно важно само по себе. Полковник Лорис-Меликов немедленно приступил к устройству местного управления. По предварительному распоряжению Г-на Главнокомандующего, он поставил начальником над Кагызманским и Гечеванским санджаками командующего 2-м Курдским полком Ахмед-Агу; прочих членов дивана и кадия оставил в занимаемых ими должностях и определил правила для взноса податей и образа управления, по старинным обычаям. [44]

Между тем, полковник князь Дундуков выступил 12-го числа, с полусотнею Донцев и сотнею Курдов, из Кагызмана к лагерю Эриванского отряда, в сел. Мараник, лежащее между Диадином и Топрах-Кале. Он шел целый день по едва заметной горной тропинке, во многих местах еще заваленной снегом, и к ночи прибыл в Мараник. — 14-го числа, с теми же самыми силами, князь Дундуков двинулся по ужасным горным дорогам, через Пассинский санджак, к сел. Армутлю и, несмотря на чрезвычайные затруднения местности и близость турецкого корпуса Вели-Паши, стоявшего в Керпикее, в 35-ти верстах оттуда, совершил быстро и удачно свой отважный поиск.

Полковник Лорис-Меликов оставил Ахмед-Аге 3 сотни Курдов, а дивизион драгун со всеми вьюками направил прямо на Гечеван; с остальными же всадниками выступил 13-го числа к Армутлю, на соединение с князем Дундуковым. Дорога, по которой он должен был идти, до такой степени неудобопроходимая, что сами жители прозвали ее песий путь. 14-го числа обе колонны соединились в Армутлю, а 15-го, через Гечеван, возвратились в лагерь при Тикмэ.

Старшины Пассинского санджака везде встречали по дороге наш отряд и провожали его. Движение князя Дундукова и Лорис-Меликова по местам отдаленным, трудно проходимым и, по-видимому, огражденным близостью значительных турецких сил, кажется, убедило жителей, что только покорность русской власти можете доставить им безопасность.

На другой день Главнокомандующий принимал вновь поставленных правителей занятого края и, внушив им, в чем состоят их обязанности, отпустил обратно с Ахмед-Агой и его Курдами, которым поручено охранение этих санджаков. Вслед за тем, Г-н Главнокомандующий делал смотр вновь прибывшим войскам, состоявшим из одного батальона Виленского егерского полка, 2-х батальонов Мингрельского егерского, [45] дворянских дружин: Тифлисской и Горийской, двух сотен Донцев № 35 полка, и взвода 8-й легкой батареи 18-й артиллерийской бригады. Мы давно знали Мингрельцев по славе их полка, но с начала воины еще в первый раз видели их в Александропольском отряде. Нельзя было налюбоваться грозным и стройным видом этих боевых солдат! Их здоровая наружность, развязная осанка, загорелые лица, опаленные солнцем Карабаха и огнем стольких сражений, невольно бросались в глаза. Г-н Главнокомандующий особенно их приветствовал. В числе других войск проходили и дворянские дружины князей Александра Эристова и Александра Орбелиана, под общим начальством Тифлисского губернского предводителя дворянства князя Ивана Орбелиана. Грузинские дворяне, давнишние братья наши по вере и оружию, сами вызвались служить своей саблей Государю. Они проходили под звуки своей родной зурны, готовые, как всегда, веселиться до дела и биться на смерть, когда станут лицом к лицу с врагом.

ПИСЬМО XVIII.

18-го Июля. На позиции у Тикмэ.

Наши колонны продолжают свои поиски в тылу карсской армии. По возвращении Полковника Камкова, граф Нирод двинулся, вечером 14-го Июля, с двумя батальонами Рязанского пехотного полка, тремя дивизионами Драгунского Генерал-Фельдмаршала Графа Паскевича-Эриванского полка и тремя с половиною сотнями линейских казаков. Он оставил пехоту при колонне, расположенной лагерем у селения Хопанлы и, взяв оттуда Драгунский Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича полк и [46] дивизион 7-й Донской батареи, пошел по бывшему пути Генерала Бакланова к селению Айналы. На дороге был захвачен небольшой транспорт, шедший в Карс под прикрытием 8-ми вооруженных Турок, и за тем еще другой транспорт, состоявшей из нескольких обывательских арб; провиант был взят и роздан на войско, а жители с арбами распущены по домам. 15-го Июля Полковник Камков был послан из Айналов с частью иррегулярной кавалерии по горным дорогам к селению Уч-Килиса, что верстах в 15-ти от Ардагана. На другой день граф Нирод послал один драгунский дивизион на правый берег Карс-чая, где он доходил до аванпостов Полковника Едигарова, направленного с летучим отрядом из Огузлов в Заришат. Между тем Полковник Камков, совершая свой поиск, встретил партию из 12-ти башибузуков; эти люди, спешившись, засели в камнях и стали отстреливаться; но окруженные, сдались, наконец, в плен. Ночью колонна Полковника Камкова открыла костры, разбитые около селения Чобангик. Казаки подкрались к оным, но, встреченные залпом, бросились в шашки и захватили находившееся тут обывательское кочевье, которое, как не принадлежащее к вооруженным силам Турок, было отпущено домой.

И так, Карс в нынешний раз был в одно время обогнут, как бы кольцом, нашими поисками, съехавшимися ниже города, по течению реки.

Граф Нирод возвратился на позицию у Тикмэ 17-го Июля.

ПИСЬМО XIX.

23-ю Июля. Лагерь при сел. Керпи-кев, на Араксе.

19-го Июля, с рассветом, в лагере на позиции при сел. Тикмэ началось стройное движение. Обозы тянулись в одну сторону, прикрытие их снимало палатки и следовало за длинною цепью арб. Вскоре поднялся весь лагерь; войска разделялись на две, почти равные, части, из коих одна спускалась вниз по Карс-чаю и составляла отряд командующего Корпусом, Генерал-лейтенанта Бриммера, который оставался под Карсом и переходил на новую позицию при сел. Комансур, в 5 верстах от крепости; другая подвигалась в противоположную сторону: то был, назначенный к движению, отряд Генерал-лейтенанта Ковалевского, и с ним отправлялся в поход сам Г. Главнокомандующий.

Восходящее солнце осветило колонны и дымящееся место, где за несколько минут белелся временный город с 40 тыс. обитателей. Войска строились без барабанного боя, и только время от времени слышались отрывистые, громкие ответы батальонов на приветствие начальников.

С вечера, по словесному приказанию, отданному по Корпусу, знали, что часть войск (под командою Генерала Ковалевского, с Г. Главнокомандующим) идет в отдельный поход; всем известно было, что Полковник князь Дундуков-Корсаков выступил накануне с кавалериею; но куда двигались войска, было до времени тайною.

Старые солдаты объясняли движение по-своему и, основывая соображения свои на прекрасной лунной радуге, бывшей на [48] западной стороне неба за двое суток до выступления, предсказывали поход в ту сторону.

Наконец снялась и главная квартира. Главнокомандующий, окруженный свитою, конвоем линейных казаков и грузинской дворянской дружиной, проезжал мимо батальонов, здороваясь с людьми, которые шли с песнями.

Несмотря на тяжелый обоз (более, нежели с 20-ти-дневным продовольствием), отряд прошел быстро около 18 верст и остановился в 2 часа пополудни лагерем при сел. Топа-джих. Полковник князь Дундуков-Корсаков ожидал здесь дальнейших приказаний и, немедленно после прибытия Г. Главнокомандующего, отправился далее. Не успели разбить палаток, как нарочный, прискакавший от командующего Корпусом, Генерал-лейтенанта Бриммера, привез известие о том, как наши казаки славно проучили турецких фуражиров, осмелившихся выйти из Карса на луга, предназначенные для нас самих. Вокруг нашего лагеря, за долиной, по которой прихотливо вьется Карс-чай, широкой дугой тянулись горы, освещенные солнцем; впереди чернелся громадный Саганлугский хребет, поросший лесом; по предгорью его правильными параллелограммами поднимался отряд князя Дундукова-Корсакова в таком порядке, что можно было отличить, несмотря на 8-ми-верстное расстояние, каждую колонну кавалерии особо. Здесь мы узнали, что авангарду предстоит форсированный переход в 70 верст, для соединения на берегах Аракса с отрядом Генерал-майора Суслова, идущего со стороны Баязета с целью стать во фланг Вели-паше и отрезать ему отступление к Эрзеруму. Ветераны торжествовали: предсказание их сбылось, и весь отряд весело готовился к трудному походу.

На другой день, 20-го числа, двинулись далее и, после отдыха у подошвы перевала через Саганлуг, войска вступили в прекрасную сосновую рощу. Солдаты как будто оживились от свежего запаха родных сосен, и высокие горы, составляющие перевал, пройдены были весело, с песнями. С закатом солнца, 1-й эшелон прибыл на место, [49] названное Г. Главнокомандующим, еще при первом движении к Бардусу, Холодным Лагерем, за морозный утренник, испытанный отрядом в этом месте, в Июне месяце. — И теперь, в исходе Июля, на окрестных горах роскошная зелень окружает котловины, полные снегом. через несколько минут запылали костры, трудный переход был забыт, и солдаты засуетились около котлов с кашей, приправляя ее набранными в лесу грибами.

Рано утром, 21-го Июля, первый эшелон двинулся вперед, уступая свою стоянку остальным трем, подошедшим к 9-ти часам на холодок — название, изобретенное солдатами в виде сокращения. В 11 -ти верстах от Холодного Лагеря, в глубокой котловине, лежит местечко Бардус, уже известное войскам нашим, бывшим в первом походе к Енги-кеву. Здесь находилось прежде главное депо турецкого интендантства, истребленное генералом Баклановым.

Трудно представить себе что-нибудь живописнее этого места. Со всех сторон горы громоздятся в несколько уступов, огромными валунами, и чем выше, тем валуны эти кажутся громаднее; у подножия горе приютилось местечко Бардус, окруженное возделанными полями и, с окраины котла, кажущееся небольшою грудою камней, осененною несколькими тополями. Войска прошли мимо и, по крутизне, которую саперы разработали для обоза, спустились ее лощину Чехырь-Баба, назначенную для ночлега. Вблизи этого места лежит сел. Каянлы, известное по сражению с Турками в 1829 году. Здесь оставлен был 4-й эшелон Генерал-майора Шонерта, с обозом, и дальнейшее движение продолжалось налегке, чрезвычайно быстро. Войска прошли близ Енги-кева и, отдохнув в Зевине, замечательном старинною крепостью, в которой имел привал князь Варшавский в 1829 году, по трудной гористой дороге дошли до с. Занзаха, в 30 верстах от Керпи-кева, на Араксе, цели нашего похода. На другой день, 22-го Июля, с тою же поспешностью продолжали путь далее, и скоро приблизились к Араксу, на берегах которого [50] сделали короткий привал, а на ночь прибыли в Керпи-кев. По пути, из окрестных деревень, на встречу к Г. Главнокомандующему, следовавшему в голове отряда, выходили армянские священники с крестом и евангелием, а старшины деревень с хлебом и солью. Едва снялись мы с привала, как адъютант Генерал-майора Суслова привез известие о действиях его отряда и кавалерии князя Дундукова-Корсакова, присоединившегося к Генералу Суслову 21-го числа: когда передовые отряды открыли друг друга, по обоим берегам Аракса, то признано было за лучшее соединиться, чтобы обойти неприятеля не с левого фланга, а с правого; по этому Полковник князь Дундуков перешел, против сел. Команцур, на правый берег Аракса и стал на левом фланге генерала Суслова, продолжавшего движение свое к мосту через Аракс. Пред мостом генерал Суслов был встречен 4-мя тысячами турецкой иррегулярной конницы, с которою завязал перестрелку, но после нескольких ракет и выстрелов, пущенных в неприятеля, сей последний отступил за мост. Генерал Суслов продолжал наступление через мост с пехотою, пустив кавалерию левее, вброд через Аракс. Турки оставили передовой редан, защищавший мост, и укрылись в главном укрепленном лагере, где их находилось: регулярного войска 7-тыс. и столько же иррегулярного, при 32 орудиях; по показаниям же жителей считали их всего до 20,000 человек.

У генерала Суслова было всего 3 батальона пехоты, которые он выдвинул на высоты и открыл по Туркам канонаду из имевшихся у него 6 легких орудий, на которую Турки отвечали из укрепления.

Между тем вся кавалерия наших обоих отрядов, соединившись под начальством Полковника князя Дундукова-Корсакова, начала обходить неприятельский лагерь с правого его фланга, куда Турки выдвинули всю свою регулярную и иррегулярную кавалерию с 6 орудиями. С этой стороны, через речку Гассан-Кала-чай, началась также канонада, но, при [51] первом движении вперед наших драгун, турецкие пушки с прикрытием быстро скрылись в укрепленный лагерь.

После сего дела Турки в поле нигде более не оставались и поэтому оба наши отряда расположились в наблюдательном положении на реке Гассан-Кала-чае, при сел. Сюлюк, что почти в тылу правого фланга неприятельской позиции, в полуторе версте от оной, ожидая прибытия главных сил и почти отрезав отступление к Эрзеруму. Вели-паша не воспользовался смелым движением небольшого отряда Генерала Суслова и, узнав о движении Г. Главнокомандующего в обход к левому флангу, через что его войско подверглось бы конечному истреблению, воспользовался темною ночью с 21 на 22 число, поспешно снялся и, окольными дорогами, отступил за Гассан-Кале, на укрепленную позицию, в 10 верстах впереди Эрзерума. Отряд наш занял Гассан-Кале без выстрела и захватил в этом городе и окрестностях несколько тысяч четвертей ячменя и пшеницы, 500 пуд. муки, до 300 пуд. масла, 10 бочек водки, кроме того много ядер и бомб, 105 пехотных ружей, 70 штук медных артельных котлов и прочей посуды, 111 палаток, несколько лазаретного белья и 4 аптечных ящика с французскими лекарствами. Из сего места были высланы конные разъезды, открывшие неприятеля на его новой позиции, но, не встретив в поле неприятельской кавалерии, свободно рекогносцировали окрестности Эрзерума в 15-ти верстах от города.

Потеря с нашей стороны при канонаде и наступлении заключается в 1-м убитом милиционере и 6 раненых нижних чинах. Турки оставили на месте несколько тел, похороненных нами: по собранным сведениям, урон их простирается до 25 человек убитых и раненых; кроме того, положительно известно, что, при отступлении Вели-паши, разбежалось до 2-тыс. иррегулярного войска.

Это дело передовых отрядов, последствием коего было отступление Вели-паши, весьма похожее на бегство, важно по своим результатам: Карсский мушир уже не может [52] ожидать со стороны Эрзерума подкрепления, составлявшего его постоянные надежды.

Во время движения и дневки при Керпи-кеве, местность изучена и снята на план офицерами Корпуса Топографов, а укрепленные места (табии) до Гассан-Кале срываются, так что при новом движении в центр Анатолии следование наше может быть совершенно верно и рассчитано.

Войска наши бодро и неутомимо прошли в 5 дней около 140 верст по трудной и гористой местности. При этом усиленном движении, больных и усталых весьма мало, так что после однодневного отдыха можно без затруднения предпринять обратное движение к Карсу.

24-го Июля.

В течение нынешней дневки найдены в окрестлежащих селениях огромные продовольственные запасы, в таком количестве, что не было средств их уничтожить. Не пригодятся ли они нам на будущее время?

25-го Июля.

Сегодня, перед выступлением нашим из Керпи-кева, милиционеры, из-под самого турецкого лагеря, близ Эрзерума, увели 2-х строевых лошадей у пикета, который бежал, а топографы, ездившие во время марша по сторонам, для съемки местности, привели 2-х солдат регулярной турецкой кавалерии.

ПИСЬМО XX.

30-го Июля. Позиция при сел. Тикмэ.

Сегодня возвратились мы из похода к Керпи-кеву на прежнюю позицию при сел. Тикмэ. На обратном пути, поднявшись на Саганлугские высоты, получено известие о смелом деле охотников полковника Лорис-Меликова.

С вечера 27-го Июля, 50 охотников, под командою Тештамур-Касим-оглы, отправлены были для присоединения к трем сотням Мусульманского № 1-го полка, посланным для занятия дороги из Чипдахлы в Пеняк. Из числа этой команды 10 человек выставлены были пикетом при выходе из саганлугского леса к Карсу. На рассвете 28-го числа пикет заметил партию из 15 человек конных и, не завязывая с ними перестрелки, дал знать начальнику отряда, который немедленно подкрепил пикет остальными 40 охотниками. Прапорщик Тештамур-Ага, прибыв на место, не застал пикета и поскакал по следу лошадей, ясно видневшемуся по направлению к Пеняку. После часа поисков, он открыл своих охотников, следивших за неприятелем. В то же время с Пеняка на помощь партии выехало до 100 башибузуков. Прапорщик Тештамур-Ага, убедившись, что Турки не могут иметь дальнейших подкреплений, смело бросился на обе соединившиеся партии, кои, не выдержав натиска, обратились в бегство, оставив на месте 5 чел. убитых, 14 лошадей с седлами и 11 штук разного оружия, в числе коего найдено одно английское двуствольное ружье прекрасной отделки. [54]

Охотники в пылу преследования приближались уже к Пеняку, когда из этого селения вышли около 100 пеших Лазов и, пользуясь гористою местностью, прикрыли бегство конницы. Тештамур-Ага, видя несоразмерность сил и утомление лошадей у своих охотников, прекратил преследование, потеряв только раненую лошадь. Между убитыми башибузуками найден один смертельно раненый, объявивший, что первая партия, в 15 чел., замеченная пикетом, была послана из Карса для разведок, по какой дороге возвращается отряд наш.

Г. Главнокомандующий, получив донесение об этом отважном деле, во время дневки в «Холодном Лагере» при следовании из Керпи-кева, изволил, по Высочайше предоставленной ему власти, произвести прапорщика Тештамур-Агу в подпоручики и назначил одному из охотников серебряную медаль с надписью «за храбрость», для ношения в петлице.

Текст воспроизведен по изданию: Блокада Карса. Письма очевидцев о походе 1855 года в азиатскую Турцию. Тифлис. 1856