БАРАТОВ Н. Н.

ОПИСАНИЕ НАШЕСТВИЯ СКОПИЩ ШАМИЛЯ

НА КАХЕТИЮ В 1854 ГОДУ

Левым флангом лезгинской кордонной линии, с 1847 года, названа линия укреплений постов и вышек, расположенных впереди Кахетии, частью у подошвы главного кавказского хребта, частью на самом хребте гор, на пространстве от Мсхалт горы и Угельтехили до горы Саирмо и реки Сторы.

Таковое пространство линии, доходящее до 110 верст, не имело никогда правильного и надежного материального устройства.

Не знаю, почему столь восторженно одобренные и утвержденные начальством проекты об устройстве обороны Кахетии полковников Гродского и князя Мелихова (Ныне генерал-адъютант, генерал от кавалерии, командующий войсками в Дагестанской области.) в 1850 году приводились в исполнение без малейшей энергии, в самом искаженном виде и с такой медленностью, что впоследствии как будто забыли даже о существовании этих проектов.

Не буду описывать, в чем состояли предположения Гродского и князя Меликова, но скажу однако, что те лица, от которых зависело дать средства к скорому выполнению этих полезных для края мер, пренебрегли как ими, так и временем, предполагая, что лезгинская линия пустой и [238] бесполезный предмет относительно нашей кавказской войны. Кому же была поручена эта линия — думал иначе, но спорить против них было невозможно.

Бывший начальником левого фланга лезгинской кордонной линии с 1850 по 1854 год, полковник князь Меликов, зная хорошо обстоятельства и неустроенное положение вверенного ему края, 4-го января 1854 года подал, по начальству, записку, в которой, объясняя невозможность дать вовремя помощь Кахетии из Закатал, на случай нашествия Шамиля на этот край, просил: усилить на фланге число войск так, чтоб, кроме двух батальонов, расположенных для охранения укреплений и некоторых ущелий и грузинской дружины, занимающей посты и вышки на передовой и нижней линиях, были бы еще два батальона пехоты, четыре сотни казаков, с четырьмя горными орудиями, для движения по плоскости, куда надобность потребует; для усиления же горных пунктов, занимаемых малочисленными караулами, составить временную милицию в 300 человек, и особую резервную милицию в 1500 состав для вызова только в самых тревожных обстоятельствах; грузинскую же дружину усилить возвращением к ней всех откомандированных частей ее, — кроме того, немедленно устроить обороны по проекту, поданному им в 1850 году, построить каменную ограду кварельского укрепления, снабдить все передовые посты порохом, хлебом и водою для обеспечения их на случай долгой осады; приспособить жительскими средствами разрушенные сельские укрепления к обороне от неприятеля и куда могли бы входить жители с имуществом и держаться до подания им помощи войсками.

Эта записка полковника князя Меликова была принята в Тифлис с таким же одобрением, как проект его за [239] четыре года перед тем. В этом же месяце он был назначен исправляющим должность начальника джаробелоканского округа и всей лезгинской кордонной линии; пост весьма важный и лестный для молодого человека в чине полковника. Князь Меликов имел столько энергии и практического ума и так хорошо знал край, а в особенности Кахетию, что, действительно, выбор его на эту должность был безошибочен. Ему дано право располагать всеми войсками лезгинской линии, по собственному его усмотрению, и вменено в обязанность, в виде распространения его власти, охранять нухинский уезд и реку Куру — как единственный путь, по которому должны были двигаться транспорты с продовольствием на всю закавказскую армию.

Военных средств у князя Меликова для всего этого было весьма недостаточно, почему он и не мог уделить Кахетии столько войск, сколько требовал своею запискою; однако, признать себя заранее не в силах удовлетворить ожиданиям начальства — было для него слишком щекотливо.

Поэтому, вследствие такого положения дел, энергия и деятельность Меликова удвоились; в конце февраля 1854 года он прибыл из Тифлиса в звании начальника всей лезгинской линии (вскоре он был произведен в генерал-майоры), прямо в Кахетию и, пригласив назначенного начальников левого фланга линии, полковника фон-Кульмана, телавского уездного начальника и здешних помещиков, поехал с ними в каждую деревню, осмотрел старинные сельские крепости, поставил рабочих на возобновление их, дал расписание, какие селения, в какой крепости, должны искать убежища, назначил из помещиков крепостных начальников, полковнику фон-Кульману приказал приступить к постройке каменной стены кругом кварельского укрепления; [240] окончить постройки кодорской башни и сацхенисского укрепления, снабдить все передовые посты продовольствием и боевыми припасами; разрешил жителям покупку пороха и свинца из кварельского парка, и, назначив на охранение Кахетии, кроме постоянно находящихся в ней одного батальона тифлисского полка, грузинского линейного № 12-го батальона и грузинской дружины, один батальон мингрельского полка, три сотни казаков, три сотни временной милиции и 500 человек резервной и два горных единорога, 7-го марта отправился в Закаталы. Следовательно, против числа войск, означенных в записке князя Меликова, на усиление прежних оборонительных сил, ему пришлось дать Кахетии вдвое меньше, — а именно: вместо двух батальонов — один, вместо 1500 резервной милиции — только 500, вместо 4-х сотен казаков — 3, да и те в самом слабом составе, а вместо 4-х горных орудий — только два. Прибыв туда, кажется, первым долгом он поставил снова повторить полковнику фон-Кульману о снабжении всех передовых пунктов линии тройным комплектом боевых припасов, по числу чинов, составлявших гарнизоны, и достаточным количеством провианта (См. предп. 9-го марта, 1864 года, № 511.), за сим он просил его наблюдать, чтобы приведение в оборонительное положение старинных укреплений было окончено в возможно-ближайший срок (См. предп. от 2-го апреля, №172). Об этом же повторено предписанием, от 27-го апреля, № 287. Таким образом, стараясь улучшать средства обороны Кахетии, вместе с тем он не упустил из виду своевременно сблизиться, чрез верных лазутчиков, с Хара-Ибрагимом, наибом анцухским, человеком умным и [241] пользовавшимся доверием Шамиля, чтоб чрез него иметь все сведения о преднамерениях Шамиля насчет Кахетии. Князь Меликов издержал значительные суммы — Хара-Ибрагим сделался верным слугою его и стал сообщать ему обо всем с строгой точностью.

В начале июня он приехал опять в Кахетию, но при осмотре линий остался недоволен ходом исполнения его распоряжений.

18-го числа, этого же месяца, он прислал полковнику фон-Кульману следующее секретное предписание:

«При настоящем положении дел на Кавказе, нельзя сомневаться в том, что Шамиль замышляет нынешним летом вторгнуться в наши пределы всею массою повинующихся ему горцев. При этом, по всей вероятности, целью его будет не одно разорение покорных нам жителей или тревожение линии, но достижение самых решительных результатов; весьма быть может, что он будет действовать сосредоточенно но одному какому-нибудь направлению, на других же будет ограничиваться демонстрациями с тем, чтобы развлекать наше внимание и оттянуть заблаговременно наши главные силы от той стороны, куда направлены будут главные его усилии.

«Неизвестность, в которой находимся мы насчет замыслов Шамиля, заставляет нас быть готовыми к первоначальному отпору на всех пунктах, оберегая главные наши силы для отражения сосредоточенной массы. Настоящая цель Шамиля объяснится не иначе, как ходом самого дела; распоряжения, сделанные нами в то время, когда намерения неприятеля еще не вполне обнаружились, могут повлечь за собою самые пагубные для нас последствия.

«Эти военные рассуждения объясняют вашему [242] высокоблагородно, в общих чертах, соображения, которыми вы должны руководствоваться в случае появления неприятеля в значительных силах против вверенного нам левого фланга лезгинской кордонной линии. При этом должны вы иметь в виду своевременное подание помощи отдельным передовым постам и местным жителям.

«Для доставления тем и другим первоначальной самостоятельной обороны на некоторое время, приняты уже действительные меры. Передовые посты и башни, которые предположено удерживать за собою, совершенно обеспечены в отношении к запасам воды, провианта и военных припасов. В селениях возобновлены старинные укрепления, военная организация местных жителей приведена в порядок, остается только наблюдать, чтобы не происходило никаких отступлений от этого порядка.

«За очищением тех пунктов, на которых присутствие войск в настоящее время оказывается излишним, в распоряжении вашего высокоблагородия будут находиться два батальона пехоты, три сотни казаков. четыре орудии, пять сотен милиции и пять сотен грузинской дружины — этот отряд составит подвижной резерв левого (фланга, который направите вы туда, куда надобность укажет.

«При появлении неприятельских скопищ перед селениями, жители обязаны немедленно перегнать скот свой на правый берег г. Алазани: семейства и имущество свое поместить внутри возобновленных сельских укреплений, что но поместится в укреплениях, может быть зарыто в землю. Все жители, способные носит оружие, должны лично участвовать в обороне селения и в удержании на первое время неприятеля, в каких бы силах он ни наступал, к чему весьма способствует самая система расположения селений, [243] большей частью окруженных садами, заборами и каменными оградами.

«Если даже нападение произведено будет одновременно несколько пунктов заведываемой вами линии, то в скором времени должно обнаружиться, куда неприятель наступает в наибольших силах, или какой пункт подвергается наибольшей опасности. Для подкрепления такового пункта должны вы направиться к нему с подвижным резервом. Само собою разумеется, что при этом всего важнее направиться туда именно, где присутствие резерва окажется действительно наиболее нужным, и остерегаться ложных движений и демонстраций, которые, вероятно, неприятель будет производить для того, чтобы ввести вас в заблуждение насчет настоящих своих намерений.

«Окончательная разделка с неприятелем выпадет исключительно на вашу долю только в таком случае, если все покушение его будет не более, как демонстрацией, понаведенною с намерением отвлечь наше внимание и наши войска от той стороны, куда направит он наибольшие усилия свои. Если же окажется, что действительно сам Шамиль с главным скопищем обратился на заведываемую вами часть лезгинской линии, то я, без малейшего замедления, поспешу к вам на помощь с силами, достаточными для отражения горцев и для нанесения им поражения. В таковом случае вы можете рассчитывать и на содействие со стороны Начальника тушино-пшаво-хевсурского округа. Само собою разумеется, что наоборот обстоятельства могут потребовать движения командуема го вамп резерва в грузинские деревни Тушетии, если Шамиль устремится туда с главным своим скопищем.

«В заключение замечу вам, что и самой подробной [244] инструкции не могут быть предусмотрены все случаи, которые могут вам представиться, и что таковая инструкция только бесполезно стеснила бы вас в ваших действиях. Изложив здесь в общих чертах соображения, которыми вы должны руководствоваться на первое время, я твердо уверен, что собственная ваша находчивость, рвение в службе и хладнокровная предприимчивость укажут вам наилучший способ действия во всех возможных случаях.»

В конце июня войска левого фланга занимали следующие позиции:

1) Грузинская дружина занимала все посты, вышки на линии и горные дороги по главному хребту, малыми караулами.

2) Грузинский линейный № 12-й баталионь. стон в полном составе в Сацхенисах, занимался построением тямошнего укрепления и вместе с одною сотней казаков, расположенной около упраздненного бежаньянского укрепления, прикрывал со стороны спусков с Годзалъ-Адатла и Бахояни деревни: Новые Гавази, Стар, Гавази, Чиканы, Кучатаны и Санаварды.

3) 3-й батальон мингрельского полка был в Кварели: две роты составляли гарнизон укрепления, а две, квартируя в деревне, в 3-х верстах от укрепления, занимались заготовлением материалов для постройки каменной ограды этого укрепления. Этим батальоном полагалось прикрывать Кварель со стороны Долис-Губе и Дуруджи.

4) Шуагорское ущелье было занято 500 человек резервной милиции, расположенной в Хандо. Ущелье шуагорское казалось самым неудобным для движения неприятеля, ибо сверх этой милиции его охраняли нохальская и шуагорская башни, а шильдинские сады представляли отличную [245] оборону против неприятельской кавалерии.

5) 3-й батальон тифлисского полка, с двумя горными единорогами, был поставлен на Кодоре для окончания постройки тамошней башни и должен был прикрывать селения: Сабу, Энисели, Греми, Алматы и другие, лежащие по течению кодорской речки, —

и 6) Две сотни казаков и три сотни временной милиции стояли между Артани и Напареули, против лопотинского ущелья.

Итак, все ущелья были закрыты и все главные спуски заняты войсками.

С первого взгляда на такое расположение войск казалось, что неприятель, встречая везде препятствия, хоть нестолько времени, пока могли поспеть подкрепления с других пунктов, не будет в состоянии прорваться сквозь линию, — по последовавшие обстоятельства показали другое.

28-го июня явились в полковнику фон-Кульману лазутчики и объявили, что Шамиль с большими силами дагестанцев и чеченцов уже прибыл в дер. Караты, откуда, по присоединении на пути дидойского общества, возмет направление, как они слышали, чрез Тушетию на плоскость, в г. Телав, или на военно-грузинскую дорогу. Другие же общества — калаковчкое, анцухское и капучинское, все, начиная с 16-ти летнего возраста до стариков — уже собраны на поляне Бац-батели, которых лазутчики видели сами и которые намерены спуститься, чрез Сацхенисы или другие дороги, на плоскость для нападения на грузинские деревни: все они, как и сборище Шамиля, конные, а пешие будут снимать высоты и спуски.

Сын Шамиля и Даниель-бек так же, с большим сборищем, двинутся в Казикумух. [246] По получении этого сведения полковник фон-Кульман подписал командиру 3-го батальона тифлисского полка, находящимися на Кодоре, быть совершенно готовым в спуску на плоскость, как только обнаружится движение неприятеля, оставив в строящейся башне команду мастеровых: 3-му батальону мингрельского полка и казакам приказал быть также готовыми к движению, куда надобность потребует, — а жителям кварельского участка объявил ввести семейства сноп в сельские укрепления, а скот перегнать на правую сторону Алазани, если только подтвердятся слухи и неприятель будет открыт.

Обо всем этом, в тот же день, донес начальнику лезгинского отряда, князю Меликову, и уведомил тушинского окружного начальника, полковника князя Челокаева. Но, не смотря на это своевременные и необходимые к скорому исполнению меры полковника фон-Кульмана, надобно признаться, что при таких условиях, в каких они были предлагаемы, было все равно, что если бы не последовало никакого распоряжения, потому что кто знает местность лезгинской линии, тот легко поймет, что положительное сведение и открытие движения неприятеля могли последовать только в то время, когда он уже сделал бы вторжение в кахетинские деревни чрез главный хребет лесами и соединенными с ними сельскими садами. До подъема на вершину главного хребта неприятель не мог быть замечен нашими караулами: для спуска же оттуда на плоскость нужно было ему только три часа — следовательно, известие от передовых караулов о появлении неприятеля дошло бы до жителей и начальства Кахетии одновременно с нападением.

О прибытии в Карату и об этом намерении Шамиля было сообщено князю Меликову и Хара-Ибрагимом еще [247] ранее, чем он получил донесение полковника фон-Кульмана, но вслед за сны он был извещен Хара-Ибрагимом, что Шамиль потребовал к себе анцухцев и дидойцев. Из этого он заключил. что намерение неприятеля переменилось, и Шамиль, отзывая горские общества, прилегающие к Кахетии на восток, замышляет напасть, или, по примеру 1853 года, на джаробелоканский округ, или же на пухинский уезд. Поэтому главное внимание начальника отряда обратилось на правый фланг линии.

Между тем дело вышло так: Шамиль, узнав о секретном сношении с нами Хара-Ибрагима и некоторых дидойских старшин, замаскировал свое предприятие, и в то самое время, когда послал анцухскому и дидойскому обществам приказание следовать в Карату, он сам, со всем скопищем своим, пошел к ним навстречу в Анкратль и оттуда, быстро повернув их назад, велел идти чрез Бариб-мейдан и Кидеро в Кахетию. По прибытии в Анцух, тотчас же арестовал Хара-Ибрагима и снял с него звание наиба, а двум дидойским старшинам, служившим нам лазутчиками, Кочли Махмаду и Торе Хебици, отрубил головы.

Как этот маневр, так и эта строгость лишили нас всякой возможности знать — что в эти дни совершалось по ту сторону гор. Только уже в 8 часов вечера, 2-го июля, наш горный караул, выставленный с похалис-тавской башни, на Ниникос-цихе, увидел движение огромных масс неприятельской пехоты и конницы. Как только караул прибежал и дал знать заведывающему башней, хорунжему грузинской дружины князю Чавчавадзе, этот тотчас же отправил 4-х человек милиционеров с кратким донесением в кварельское укрепление к командиру дружины, [248] подполковнику князю Кобулову. В рапорте Чавчавадзе было сказано, что неприятель в огромном числе показался против его башни со стороны Ниникос-цихе, — что он приготовился защищаться и, не имен времени подробно писать, просил верить рассказу посланных им милиционеров, и что он, в тоже время, дал знать, чрез шуагорское ущелье, в селение Шильды, адъютанту главнокомандующего, подполковнику князю Чавчавадзе, командовавшему 500 человек резервной милиции, расположенной в урочище Хандо.

Было 11 часов ночи, милиционеры доставили эту бумагу в Кварель и объявили, что горцы идут в таком числе конных и пеших партий, что они никогда такого большого сбора неприятеля не видели и, что они идут по двум направлениям — одни спускаются в шильдинское ущелье, другие в кварельское.

Командир дружины, подполковник князь Кобулов, рапорт князя Чавчавадзе передал мне, как закидывавшему управлением начальника левого фланга, а я, тотчас же, отправил его к полковнику фон-Кульману, находившемуся тогда в укр. Сацхенисах, и, пользуясь доверием его, сообщил об этом движении неприятеля всем частным начальникам от себя, повторяя приказание полковника фон-Кульмана, означенное в донесении его князю Мешкову, а также написал тела некому уездному начальнику и кварельскому участковому заседателю, присовокупив последнему просьбу — ввести немедленно все семейства жителей, без исключения, в старинным сельские крепости, — на всех дорогах, идущим, в деревню, выставить секреты из жителей, — все проходы, по деревне, идущие на базары и оттуда к крепости, заложить камнями сухой кладки, приказав жителям быть осторожными и всем поголовно, кто только может [249] владеть оружием, быть под ружьем для встречи неприятеля.

Князь Кобулов, возвестив жителям об угрожающей опасности, тремя сигнальными пушечными выстрелами вызвал весь кварельский гарнизон, приказал воинскому начальнику, майору Соколову, наскоро устроить развалившийся частокол укрепления и сообщил письменно всем постам, ему подчиненным на кордонной линии, а также и уездному начальнику и предводителю телавского дворянства.

Подполковник князь Чавчавадзе, получив в Шильдах известие о появлении неприятеля на главном хребте, также в 11 часов ночи объявил жителям селения необходимость в туже ночь войти в сельское укрепление; по все убеждения его в Шильдах остались также тщетными, как в Кварели приказания участкового заседателя, потому что жители деревень до того уже привыкли к этим слухам, большею частью ложным, что, наконец, не хотели верить и в настоящее время, когда опасность действительно была неизбежна и очень близка.

Полковник фон-Кульман, во 2-м часу по полуночи, получив посланный мною рапорт хорунжого князя Чавчавадзе с дополнением, сделанным мною по показанию присланных милиционеров, в ту же минуту отправил это известие князю Мешкову в Закатали, и в тот же час, призвав управляющего гавазским поселением, капитана князя Абхазова, вместе с ним распорядился переселить семейства и скот жителей селений Гавазы, Чикаани, Кучатаны и Санавардо за Алазань; вооруженных жителей тех же селений собрал в Чикаани, семейства гавазских поселян ввел в укрепление Сацхенис, а жителей мужеского пола оставил в самом поселении и дав надлежащее наставление к обороне капитану князю Абхазову, сам, с [250] двумя ротами линейного батальона и сотнею казаков, в 12 часов, 3-го числа, отправился в Кварели.

Вся почт» в кварельском укреплении прошла в усиленной деятельности, так что нижние чины отдохнули от ра-бот уже по утру. Неприятель не показывался; из Шильд с нетерпением ожидали известия. Наконец, в 9-ть часов утра, приехал оттуда посланный мною казак и на вопрос мой отвечал, что он из Шильд выехал в седьмом часу, что там все благополучно, о неприятеле ничего не слыхать и, что бумаг ему никаких не дали.

Обходные милиционеры возвратились также из ущелья Дуруджи — что впереди Кварели, ничего не зная о появлении неприятельских скопищ. Мы были в недоумении и начали уже подозревать, что партия, показавшаяся на горе Ниникос-цихе, вероятно, была не большая и, будучи открыта нашим караулом, вернулась назад в горы.

Рассуждая об этом с подполковником князем Кобуловым, я был отозван в сторону шедшим в то время по крепостной площади мингрельского полка капитаном Хандамировым, который с комическим хладнокровием объявил мне, что полчаса тому назад приехал из селения Кварели батальонный адъютант, поручик Лысяков, с известием, что жители получили верное сведение, что Шамиль сегодня утром завладел селением Шильды и сжег его.

Это известие как громом поразило нас, а еще более удивило, что батальонный адъютант и его командир, капитан Янау, сочли лишним об этом объявить начальству.

Князь Кобулов, поручив укрепление и свою кордонную дистанцию воинскому начальнику, майору Соколову, тотчас же взял одну роту мингрельского полка и отправился в Шильды; а я, донеся об этом полковнику фон-Кульману, [251] поехал в деревню Кварели поверять — исполнено ли все то, о чем просил участкового заседателя, относительно ввода семейств в сельскую крепость и приготовления жителей к обороне.

В деревне Кварели встретил меня участковый заседатель, который рассказал, что жители не слушали его до тех пор, пока не удостоверились сами в угрожающей опасности известием, полученным из Шильд. При мне большая часть семейств уже была в крепости, а остальная торопилась войдти, — суматоха была страшная во всей деревне.

Возвратившись назад в укрепление, я увидел князя Кобулова, который, встретив на пути от Кварель к Шильдам, на Куис-цкарском поле, скопище до 2000 человек, не рискнул пробиться сквозь такую массу с одною ротою, — тем более, что не имел на то приказания, возвратился обратно в укрепление.

В два часа пополудни я получил от полковника фон-Кульмана записку, в которой он уведомлял о своем выступлении из Сацхенис и предлагал подполковнику князю Кобулову к двум ротам мингрельского полка, расположенным в деревне Кварель, придать одно легкое орудие из упряжного взвода кварельского артиллерийского гарнизона и идти с ними на помощь селению Шильды и, во что бы ни стало, открыть сообщение между этими двумя селениями.

Приказание это было исполнено без малейшего замедления. Но не прошло полчаса по уходе подполковника князя Кобулова, как дали знать из деревни Кварель, что чрез горы, отделяющие Кварель от Шильд, против долочобского поста, показалась партия горцев. Я послал дать знать об этом князю Кобулову, вскоре посланный казак привез мне записку, что князь Кобулов уже приближается к Шильдам, откуда слышна перестрелка, и что считает уже более [252] возможным, по близости, помочь Шильдам, нежели Кварели.

Вскоре прибыл и полковник фон-Кульмаи, и партия, показавшаяся против Долочобы, вероятно, заметившая его движение, скрылась за горы.

Между тем неприятель, в 5-ть часов по полудни, разбить огромный лагерь на вершине Патараялаги, в виду кварельского укрепления. Фас лагеря, обращенный к нам, состоял из 60-ти палаток. Движение парода и разноцветные значки были видны простым глазом.

Но что сделалось с Шильдами — мы ничего не знали до поздней ночи. В 11-ть часов, с 3-го на 4-е число, наконец, фон-Кульман получил от подполковника князя Чавчавадзе письмо, адресованное к князю Кобулову.

Письмо это хотя весьма слабое описание истины — но, на всякий случай, помещаю здесь слово в слово:

«Сегодня, в 7-мь часов утра, мы были атакованы большими конными и пешими неприятельскими силами. Дело в деревни продолжалось до 11-ти часов. По средствам, которые мы имели, как гг. сотенные командиры, так и люди, вели себя примерно. Потеря у неприятеля огромная. С нашей стороны убитых немного, несколько женщин и мальчиков захвачены из крайних саклей.

«В исходе двенадцатого часа часть кавалерии потянулась к Эниселям, куда я тотчас же направил 150 человек своей дружины. Часть же кавалерии ихней бродит по окрестностям, а другая расположилась у поста Хандо.

«Вообще помощи нам до сих пор никакой не дано — а этими средствами нет возможности предпринять нам решительного.

«Просьба моя к тебе очень большая и она важная — доставить нам, сегодня же, два пуда пороху и свинцу [253] четыре нуда, а то мы рискуем остаться без выстрела.

Ради Бога, скорей помоги нам порохом и свинцом.

Твой Давид Чавчавадзе».

«3-го июля,

в 12.30 час. по полудни».

«Письмо это казак привез назад, по неимению проезда; теперь снова посылаю. Один из пленных сказал нам, что сам Шамиль и Султан в Хандо».

Отправив в Шильды требуемый порох и свинец, полковник фон-Кульман, по содержанию этого письма и по рассказу привезших его милиционеров и казаков, в туже ночь донес генералу князю Меликову (от 3-го июля, № 1073) о нападении и сожжении неприятелем сел. Шильды, о прерывании сообщения между этим селением и Кварелью, о поджоге горцами селений: Пашаани, Турис-цихе, Сабуй, Греми и Энисели и об отправлении, с двумя ротами и одним орудием, подполковника кн. Кобулова на помощь к подполковнику князю Чавчавадзе. Вместе с этим, от 3-го же июля, № 1074, уведомив о спуске неприятеля в Кахетию тушино-пшаво-хевсурского окружного начальника, полковника князя Челокаева, он просил о высылке к нему форсированным маршем из Тионет 4-го батальона навагинского полка, составлявшего резерв войск левого фланга линии.

Утром же 4-го числа он отправил два отношения: одно за № 1076 — к сигнахскому уездному начальнику, прося выслать резервную милицию, а другое — командующему, двумя дивизионами нижегородского драгунского полка, находящемуся [254] на Карагаче, за № 1077, советуя ему двинуться по правому берегу Алазани вверх, до г. Телава.

Между тем полковник фон-Кульман получил другое письмо от подполковника князя Чавчавадзе (от 4-го июля) следующего содержания:

«Торопясь иметь скорее от вас наставление — какого рода должны быть дальнейшие мои действия, и не имея еще всех подробностей вчерашнего нашего дела, которое продолжалось от 7-ми до 12-ти часов по полуночи, я обо всем буду иметь честь донести вам при первой возможности.

«Теперь же спешу вас уведомить, что неприятель вчера отступил к Хагдо, в весьма большом количестве как кавалерии, так и пехоты, где и нынче находится.

«Средства мои в настоящее время состоят из двух рот мингрельского полка, батальона тифлисского полка и 400 человек милиционеров, из коих, на худой конец, в крепости надо оставить 300 человек. Большая же часть остальных милиционеров употреблена на занятие разных дорог, чтобы знать — какое направление возьмет неприятель.

«Считаю долгом сообщить вам, что ежели не будет усилен вверенный мне отряд, то неприятель может нанести значительный вред целой Кахетии; в особенности, при настоящих обстоятельствах, без кавалерии, нет возможности ничего предпринять, тем более, что главная сила неприятельская в коннице.

«Жду с нетерпением вашего наставления, как мне действовать в этом случае. 4-го июля, 1854 года».

Полковник фон-Кульман не сомневаясь, что к ночи, с 4-го на 5-е число, могут прибыть в его распоряжение два дивизиона драгун и сигнахская резервная дружина, послал князю Чавчавадзе следующее предписание: [255]

«Получив письмо ваше от 4 июля, я усмотрел, что у вашего сиятельства собраны в настоящее время один батальон тифлисского полка, две роты мингрельского, часть грузинской дружины и 400 чел. милиционеров резервной кахетинской милиции; но при всем том, не имея кавалерии, вы не можете предпринять ничего решительного против огромных скопищ Шамиля, предающих разорению селения телавского уезда. Вполне соглашаясь с вами в необходимости усилить отряд против этих скопищ, я прошу ваше сиятельство с частями войск, находящимися у вас, с наступлением ночи, двинуться, форсированным маршем, к посту Куйсцкарю (что между Шильд и Кварелью), оставив в шильдинской крепости, для охранения тамошних семейств, вооруженных жителей этого селения и 100 человек. резервной милиции. С наступлением ночи я тоже пойду с сотнею казаков, с одним орудием, к Куйсцкарю, где буду ожидать вашего прибытия. По соединении же я предприму, по указанию обстоятельств, решительное действие против неприятеля. 4-го июля, № 1078».

Но вместо ожидаемой помощи, полковник фон-Кульман получил рапорт князя Челокаева, что он не может отправить к нему 4-й батальон навагинского полка, по неимению совершенно провианта у нижних чинов, и что приемщик послан в Ананур; сигнахский уездный начальник же, отношением от 4-го июля, № 6-й, уведомил его, что он не может ему выслать резервную дружину, потому, что неприятель в большой массе, показался, на левом берегу Алазани и сигнахский уезд нуждается в вспомоществовании, а бумагу, отправленную к командующему драгунскими дивизионами, привезли назад, так как драгуны были взяты до того времени в Закаталы. [256]

Почему сигнахский уездный начальник уверял, что уезд этот в опасности и где он видел в больших массах неприятеля — неизвестно?

Утром, того же дня, полковник фон-Кульман приказал мне съездить в деревню Кварель и посмотреть всели в порядке и в готовности к обороне. По приезде туда, участковый заседатель предложил мне подняться на одну из крепостных башен и взглянуть на дымившиеся деревни по правую сторону Алазани.

Это была ужасная картина! Увидев это, не оставалось и теин сомнения против того, что неприятель, не доволь ствуясь сожжением Шильды, переправился через Алазань и предавал все, в буквальном смысле, огню и мечу.

Вечером, в 12-ть часов, фон-Кульман получил из Шильд от князя Кобулова, от 4-го июля, следующее письмо:

«Эти два дня люди все стоят под ружьем и имеют с неприятелем сильные дела. Сегодня, в 9-ть часов утра, мы пошли по следам неприятельской кавалерии, перешедшей за Алазань, и жегшей много деревень за Алазанью; отряд состоял из 3-х рот тифлисского егерского полка при двух орудиях, двух сотен резервной милиции, конной и пешей команды милиционеров грузинской дружины, — но дойдя до Алазани, по случаю большой воды и неимения переправы, не могли переправить орудия и солдат; поэтому князь Чавчавадзе, выбрав позицию около берега Алазани, начал ожидать отступления неприятеля. Несколько партий неприятельской кавалерии совершенно уничтожено меткими выстрелами солдат и милиционеров и утоплены в Алазане преследованием милиционеров, так что свыше 40-ка тел осталось на месте; вечером должны были [257] форсированным маршем идти па выручку Шильды, Запятой пешими горцами, где мы еще застали неприятеля и вытеснили из деревни, по сады все еще заняты неприятелем. У нас тоже есть убитые и раненые, но мало».

«Михаил Самойлович, у нас совершенно нет уже патронов для милиции и поэтому покорнейше прошу вас прислать, только при сильном конвое, снаряды».

«Неприятель все еще стоит в Хандо и день ото дня увеличивается в огромном числе и, по словам пленного чеченца, сын Шамиля и Даниел-Султан здесь, в Хандо, а сам Шамиль — на Похале; из этого можете судить об огромном числе неприятеля. Михаил Самойлович, люди, не имея ни минуты отдыха, от чрезвычайной ходьбы, утомляются, и поэтому не мешало бы, до подания помощи князем Меликовым, потребовать дружины из сигнахского уезда. Князь Давид Чавчавадзе нездоров и сегодня едва превозмогал болезнь. Неприятельская пешая партия сейчас спустилась в большом числе».

Прочитав письмо это, фон-Кульман питался еще надеждою, основанного на вероятии, что недолго придется ждать помощи со стороны войск правого фланга кордонной линий, но, к крайнему удивлению и несчастью, на рассвете, 5-го числа, он узнал из нижеследующего предписания князя Меликова, что донесения его о вторжении Шамиля в Кахетию не дошли до него.

Князь Меликов писал, от 4-го июля, № 488, из Закатал:

«Сейчас получено мною известие, будто многочисленное скопище горцев расположилось на урочище Бариб-мейдане и, что сам Шамиль лично находится при этом скопище. [258]

«Хотя известие это отчасти согласуется с теми, которые получаются чрез некоторых лазутчиков о намерении Шамиля двинуться в Кахетию и в Тушетию, но я сомневаюсь в справедливости его, преимущественно потому, что не получаю от вас никакого донесения о появлении скопища горцев против заведываемого вами фланга. Урочище Бариб-мейдан находится такт, близко от горних караулов хубиярского, похалис-тавского, что расположение на нем многочисленного скопища не могло бы не остаться незамеченным.

«Во всяком случае, покорно прошу ваше высокоблагородие, с получением сего отправить лазутчиков и принять самые деятельные меры в разъяснению истины. Если окажется, что действительно сам Шамиль направляется против левого фланга, то, по первому от вас о том донесению, я поспешу к вам со всей кавалерией лезгинского отряда и конными орудиями, вслед затем прибудет и пехота с пешей артиллерией. Из этого вы видите, что должны быть крайне осмотрительны в ваших донесениях, потому что Шамиль может воспользоваться произведенною у нас ложной тревогой и сосредоточением войск на одной оконечности линии, для того, чтобы в то самое время двинуться со всею массою своих сил на другой конец линии. куда помощь тогда уже не в состоянии будет поспеть совершенно».

И так сведения из Шильд получались одно ужаснее другого в то время, когда помощи не было ниоткуда. Полковник фон-Кульман, сообщив обо всем. что знал, князю Меликову с тем же нарочным, который привез предписание, не мог более обнадеживать князи Кобулова в намерении — предпринять что-либо решительное против [259] неприятела, пока наличные войска его должны были охранять и Шильды, и Кварель, и другие пункты линий, могшие также подвергнуться нападению. Поэтому решился оставить уже разоренные Шильды, до некоторого времени, без войск, чтобы иметь один, хотя слабый, но свободный отряд для действия вне деревень. Но чтоб не дать заметить неприятелю, что Шильды оставлены совершенно без войск, он предписал князю Кобулову выйти оттуда ночью (с 5-го на 6-е число). Вот в чем заключалось это предписание:

«Предлагаю вашему сиятельству, с наступлением ночи сего числа, со всеми войсками, под командой вашей состоящими, не смотря ни на какие обстоятельства, прорваться чрез неприятеля и следовать в куйсцкарскому посту, по прибытии туда меня о том уведомить, стараясь взять с собою какие возможно будет семейства и доставить в Кварель. 5-го июля, № 1080».

Как только полковник фон-Кульман отправил эту бумагу — как последнюю меру крайности, к нему прискакал один нарочный и объявить ему, что, наконец, идут драгуны, казаки и артиллерия, посланные князем Меликовым па помощь Кахетии, и что чрез несколько часов они будут в Кварели.

Эта была великая минута, восстановившая нравственные силы наши. Каждый говорил об этом с каким-то лихорадочным экстазом и с улыбкой на лице, и на некоторое время, казалось, мы все забыли о несчастии Шильды и других деревень, которое знали только из частью преувеличенных, частью — неполных рассказов.

Князь Меликов получил первое донесение фон-Кульмана о появлении горцев на главном хребте, отправленное 3-го числа, только на другой день в два часа по полудни. [260]

Не дожидаясь ответа на предписание за № 488, он тотчас же отправил форсированным маршем из Закатал, под командой подполковника Барковского, два дивизиона драгун нижегородского полка, четыре сотни донского казачьего № 48-го полка и четыре орудия линейной казачьей № 5-го батареи. Этому штаб-офицеру поручил при следовании чрез Лагодехи приказать командиру там находящегося постоянно в совершенном бездействии 2-го батальона тифлисского полка, подполковнику Кононовичу, идти вслед за кавалерией, но батальон этот опоздал, не пришел с кавалерией, хотя ему предстояло сделать переход вдвое менее до Кварели. В час по полудни, 5-го числа, подполковник Барковский был уже на берегу речки Дуруджи.

Получив такое подкрепление, фон-Кульман, конечно, уже не только не считал нужным оставить Шильды без войск, но сам поспешил туда. Взяв с собою из кварельского укрепления еще одну сотню и одну роту мингрельского полка, прошел чрез селение Кварели, где присоединились к нему вооруженные жители этого селения, под командою участкового заседателя, прапорщика князя Давида Чавчавадзе и гавазского поселения, под командою капитана князя Абхазова, и сотня грузинской дружины. И так колонна его, состоявшая из 2-х дивизионов драгун, 5 сотен казаков, одной роты и одной сотни пехоты и жителей при 4-х орудиях, всего 2200 человек, в 3.30 часа по полудни, двинулась вперед и после незначительной ружейной перестрелки на Концхи (возвышенности у входа в Шильды), нанятой горцами, которые тотчас же бежали, в 7-мь часов вступила в полуразоренное селение. С Концхи мы видели неприятельский лагерь на Хандо, как на ладони, и, по необыкновенному движению народа, заметно было, что горцы сильно [261] встревожились приходом нашей кавалерии и торопились занимать опушки леса по склону гор. Жители Шильд были, конечно, обрадованы прибытием такой значительной помощи, но чувства их выражались крупными слезами и горькими рыданиями, когда они сами, будучи вне опасности, свободно начали ощущать огромную потерю свою в близких и имуществе. На пути следования мы узнали однако, что никто столько не потерял, как подполковник князь Давид Чавчавадзе; но он сам, не зная этого, встретил фон-Кульмана во главе войск и жителей, бывших в Шильдах, хотя его мучило какое-то темное подозрение и был нездоров.

Здесь мы узнали также, что неприятель овладел и башнями похалис-тавской и шуагорской. Действия неприятеля происходили в следующем порядке.

Как мы сказали выше, движение его против Кахетии первый раз открыл наш горный караул, в 8 часов вечера, 2-го июля, и тотчас же дал знать гарнизону похалис-тавской башни, который приготовился защищаться. Начальник неприятельского авангарда, вероятно, полагая, что башня эта, составляющая прикрытие дорог, спускающихся в шильдинское и кварельское ущелья, может быть взята легко под влиянием одного только впечатления и тем уничтожена награда на пути движения его, послал против башни часть своей кавалерии. Горцы, подскакав на самое близкое расстояние, начали требовать от гарнизона сдачи башни, но в ответ на это получит со всех бойниц ружейный залп. Опрокинутые назад, они почти на полчаса прекратили всякое открытое нападение; но по прибытии главного скопища, Шамиль устроил, на расстоянии ружейного выстрела, батарею из двух горных единорогов и одного полевого орудия и начал разбивать башню. [262]

Таким образом, заняв гарнизон башни собственною обороною, он послал до 10000 человек конницы и пехоты в шильдинское ущелье под командою сына своего Кази-Магомета и Даниель-бека, бывшего элисуйского султана, а остальную часть пехоты и конницы до 5000 человек оставил при себе, на горе Похали.

Скопища Кази-Магомета и Даниель-бека, по спуске в ущелье утром 3-го числа были вновь задержаны, на некоторое время, шуагорской башней, но горцы вскоре пренебрегли ничтожным сопротивлением, которое мог оказать малочисленный гарнизон ее, и устремились к Хандо.

Между тем резервная милиции наша, самовольно, не смотря; ни на какие требования, просьбы и угрозы сотенных командиров и начальника сей милиции, подполковника князя Чавчавадзе, оставила Хандо еще до прихода туда неприятеля и отступила в самое селение Шильды. В этом именно заключалась одна из главных причин такого беспрепятственного вступления горцев в это селение и такого ужасного раззорепия его; неприятелю почти невозможно было бы пройти в селение по узким дорогам, ведущим в него между заборами густых виноградных садов, если бы милиция защищала бы те дороги, потому что первый убитый неприятельский всадник, со своей лошадью, в этих узких проходах составил бы непреодолимую баррикаду, и горцы должны были бы проходить три версты сквозь перекрестный огонь.

Но милиция, пришедшая из Хандо, толпилась у ворот крепости; шумела, врывалась в ворота и, наконец, вся заперлась внутри, исключая весьма немногих человек, сделавшихся вскоре жертвою бесполезной отваги.

Жители же, еще с рассвета, вышли на полевые работы, нисколько не веря опасности. [263]

Пользуясь таким беспорядком, неприятель густыми толпами ввалился в селение северными проходами и с 7-ми до 11 часов утра предавал Шильды страшному разорению.

В 11-ть часов горцы разделились на три партии: одна возвратилась из селения на Хандо с пленными и добычею, другая пошла южными воротами к деревням Чинчриани, Турис-цихе и Пашаани и забрала в плен всех бывших на полевой работе шильдинцев и жителей этих деревень; третья же устремилась на запад и, переправившись чрез речку Чельти. прошла селения Греми. Энисели, Накалакеви и Шакриани; но здесь, заметив поспешное движение из Напареул временной милиции, под командой шакрианского помещика князя Георгия Джорджадзе, должна была отказаться от дальнейшего предприятия.

Когда неприятель вышел из селения Шильды, там было найдено множество убитых жителей и между ними четыре тела, без одежды, с выбритыми головами, и по этому одному можно было думать, что горцы оставили на месте четыре тела; по в реляции число это умножено в сто двадцать раз; потеря же паша в этот день была громадная, потому что участи местных жителей подвергалось огромное число приходящих в эти селения каждое лето, для заработков, бедных жителей сигнахского уезда и других частей Кахетии.

Как только узнали в Телаве о спуске неприятеля в Шильды, телавский уездный начальник, князь Андроников, и предводитель дворянства, князь Кобулов, сделав некоторые распоряжения о безопасности телавского участка, собрали дворян и предложили им идти на помощь жителям левого берега Алазани. Предложение это было единодушно принято всеми и, собрав значительное число прислуги, и [264] телавских мещан дворяне эти около 5 часов вечера направились к Алазани, но лишь только что переехали эту реку, они были встречены второго партией горцев, недалеко от селения Чинчриани, рассеяны и с уроном прогнаны назад. Уездный начальник и некоторые другие, не найдя брода, бросились в такую глубину воды, что многие, в том числе князь Константин Чавчавадзе, не будучи в состоянии выплыть, утонули, а сам уездный начальник был едва спасен одним казаком его полицейской команды.

Около 6-ти часов вечера неприятель отступил со всех сторон к лагерю своему на Хандо и в тоже время пришли в Шильды отправленные из Кварель две роты мингрельского полка с одним полевым орудием, под командою подполковника князя Кобулова, и из Кодор 3-й батальон тифлисского полка с двумя горными единорогами, под командой майора князя Туманова.

Ночью с 3-го на 4-е число Шильды были в постоянной тревоге. Горцы подкрадывались садами к войскам, расположенным па площади, впереди крепости, и беспокоили их залпами из ружей.

Ободренные успехом прошедшего дня Кази-Магомет и Даниель-бек, не обнаружив ни малейшего опасения 6-ти рот пехоты при 3-х орудиях, состоявших в Шильдах, кроме 500 человек милиции, и собранных жителей — на другой день, в С часов утра, направили из Хандо чрез Шильды всю кавалерию на правый берег Алазани. По первому известию об этом движении подполковник князь Чавчавадзе, взяв три роты тифлисского полка, две — мингрельского при 3-х орудиях, часть грузинской дружины и две сотни резервной милиции, поспешил за неприятелем; по с одной стороны неимение кавалерии, с другой — полноводье [265] Алазани воспрепятствовали ему догнать горцев, — и потому он должен был ограничиться только наблюдением за движением их, чтоб отрезать им отступление.

След их начал обозначаться густым дымом пожаров в селениях: Тогниани, Кондоли, Кисис-хеви, Цинандалы, Насомхари и Шалаури (рапорт телавского уездного начальника от 5 июля, 1854 г., № 20). Разорив эти селения, горцы разделились на множество мелких партий и начали отступать за Алазань, переправляясь в разных местах частями. Вечером одна из этих партий направились к реке против пашей засады. Как только она вступила в глубину реки, по ней была пущена картечь и дан залп из ружей. Горцы вдруг смешались неожиданностью. Пользуясь этим, есаул грузинской дружины Маржанов и несколько конных милиционеров мгновенно выхватили шашки и бросились на них. Эта маленькая рукопашная схватка, можно сказать, была в описываемое нами событие самая блестящая битва и единственная, кончившаяся нашим успехом.

Между тем неприятель, желая оттянуть наши войска от переправы, начал производить в Шильдах ложные тревоги. Об этом дали знать князю Чавчавадзе и он должен был идти туда форсированным маршем. Подойдя к высоте Концхи и зная, что оставшиеся за Алазанью партии горцев будут проходить чрез это место, он приказал капитану Хитрово остаться там на всю ночь с двумя ротами мингрельского полка и с двумя орудиями и всеми мерами стараться отбивать у них пленных. Но капитан Хитрово, в 9-ть часов вечера, рассеяв артиллерийским огнем одну маленькую партию и отбив у пей одну старуху и одну лошадь, покинул позицию и пришел тоже в [266] Шильды. На вопрос, почему он это сделал, отвечал, что он совершенно уверен, что неприятеля более нигде уже нет. Таким образом 4-го числа пленные и добыча с правого берега Алазани, при достаточном числе нашим, войск в Шильдах, били взяты и проведены горцами в свой лагерь также беспрепятственно, как и накануне из Шильд и других селений левого берега.

В этот же день после более двухсуточного бомбардирования и почти совершенного разрушения похалис-тавской башни, Шамиль успел вынудить гарнизон ее к сдаче, а за ним сдался, вследствие обмана, и гарнизон шуагорской башни.

5-го числа Кази-Магомет и Даниель-бек, запятые отправлением из Хандо в лагерь Шамиля пленных и добычи, ничего по предпринимали против кахетинских селений, а вечером, в 7-мь часов, как мы уже сказали выше, прибыл в Шильды с отрядом полковник фон-Кульман.

И так в Шильдах, в 3-х верстах от неприятельской позиции, у нас было 7-мь рот регулярной пехоты, 4 эскадрона драгун, 5-ть сотен казаков, две сотни грузинской дружины, 5-ть сотен резервной милиции, 7-мь орудий и до 2000 хорошо вооруженных жителей. Солнце стояло еще довольно высоко, и начальники частей рассуждали с полковником фон-Кульманом о том, чтоб напасть на неприятеля и прогнать его с позиции в горы, но подполковник Барковский, представляя невозможность сделать что-нибудь в этот день кавалерией, сильно утомленною быстрым движением из Закатал, упросил фон-Кульмана отложить это намерение до утра.

Наступила ночь и горцы начали, по обыкновению, [267] подкрадываться к нашей цепи и тревожить отряд ружейными выстрелами; но только что начало рассветать, 6-го числа все успокоилось и нам дали знать обходные, что неприятеля уже нет в Хандо, и вскоре заметили движение его в огромных массах на гору Похали.

Вечером 6-го числа прибыл с отрядом 4,5 батальонов князь Меликов и расположился лагерем на речке Бурсе, около самого селения Кварели, прикрыв его со стороны корьянского ущелья. Неприятель, заметив это, более уже не решался спускаться на плоскость.

Шамиль простоял на горе Похали еще четыре дня, затеяв разные пустые переговоры: но видя, что ничего более ему неудастся, 10-го июля снялся оттуда и ушел чрез Дидо и Анкратль восвояси.

Кто знает местность горы Похали и подступы к ней — нет ни малейшей нужды объяснять ему, почему князь Меликов не атаковал Шамиля.

Князь Баратов

(Автор статьи — майор князь Баратов, историограф Грузии, ныне умерший. — Ред.)

Текст воспроизведен по изданию: Описание нашествия скопищ Шамиля на Кахетию в 1854 году // Кавказский сборник, Том 1. 1876