А. О.

РУБКА ЛЕСА

Лес кавказский пользуется громкой, повсеместной славой. Кто слышал рассказы про леса Чечни — про Черные горы — тот охотно представляет себе Кавказ страной, покрытой непроходимыми лесами. Мысль, что на Кавказе может когда нибудь обнаружиться недостаток в лесе, каждому незнакомому с краем покажется в высшей степени дикою; а, между тем, эта мысль совершенно верна и должна озабочивать большую часть Кавказа. Казаки на Линии терпят уже недостаток в лесе. На Кавказе, действительно, есть места, обильные лесом, но зато встречаются и огромные безлесные пространства. Кроме того, многие из кавказских лесов не доступны (на скатах Черных гор), а многие быстро исчезают, под топором солдата. Теперь уничтожение леса, вероятно, несколько уменьшится; но до сих пор, вследствие особых, исключительных условий войны, оно производилось в страшных размерах.

Нет сомнения, что лица, основывавшие станицы, хорошо понимали всю важность изобилия и близость леса; но станица среди леса была бы большою несообразностью, ибо подвергалась бы беспрерывным внезапным нападениям со стороны горцев, а по тому, при основании станицы, прежде всего [98] вырубали лес на пушечный выстрел и тем уже с самого начала отдаляли ее от леса. Ныне во многих, прежде лесистых, местах чувствуется недостаток в топливе. Всего лучше это можно видеть из сравнительной оценки различных местностей Кавказа, в этом отношении. Представляем читателю легкий очерк лесных богатств Кавказа, или, говоря точнее, перечень его лесистых и безлесных мест. Понимая всю сухость этого предмета, мы старались, даже в ущерб единства рассказа, разнообразить его вставочными подробностями.

В лесе, как строительном материале и топливе, более всего нуждаются Дагестан и восточная половина Закавказского края.

«В прикаспийском крае лесом изобилуют преимущественно Кубинский уезд, Табасарань и Кюринское ханство. В северно-прибрежной части Дагестана лес встречается небольшими участками, а именно: около Чир-Юрта (Кара-Агачинский), у Губдени, Дешлагара и других мест. Северо-восточный отрог Койсубулинского хребта, от Эртелей до урочища Гаркаса, почти сплошь покрыт лесом. За то собственно в горах Дагестана лес составляет уже редкость и ревниво бережется жителями. Как драгоценень для них этот лес, можно судить из того, что в Аварии одним из величайших наказаний, то есть таким, которое приносит наибольший материальный вред виновному, почиталось раззорение одной или двух комнат в доме провинившегося. Хотя дома там, как и вообще в Дагестане, каменные, но всетаки для постройки их необходимы балки, настилка для потолка, равно доски для дверей, — и пройдет год, два, а иногда и несколько лет, пока разоренный соберется со средствами отстроить свой дом. Вот почему в Дагестане уничтожение селений составляет весьма существенную меру наказания для жителей ¹. [99]

Скаты Кавказского хребта изобилуют вековыми сосновыми лесами; но они растут в таких трущобах, что вряд ли когда нибудь сделается возможным их добывание ².

Наши войска, во время экспедиций в горах, терпят крайнюю нужду в топливе и нередко, при переходах с одного места в другое, носят дрова с собою ³.

Во время бытности войск наших в Аварии, до 1843 года, им, для варки пищи, доставляли хворост из ближайших обществ, и преимущественно из Андаляльского, на эшеках (ослах), с платою от 10 до 20 к. за вьюк, так что кубическая сажень хвороста, в Хунзахе, обходилась в казне 25 р. сер. Но, за всем тем, и эта цена была далеко недостаточна, и жители только потому ею довольствовались, что смотрели на поставку дров, как на особенную повинность, отправление которой совершалось по раскладке. Строевой лес доставлялся в Аварию из селения Тамирана (на расстоянии одного дня езды от Хунзаха), сначала сплавом по Аварской Койсу до Голотля, а потом на вьюках.

Материал, заменяющий дрова во всех местах Кавказа, где терпят недостаток в топливе, есть кизяк. Солдаты и туземцы отлично выучились его приготовлять, и этот род топлива в употреблении во всех безлесных местах Кавказа. Но в Аварии и это средство не годится, по незначительности скотоводства. У зажиточного Аварца бывает не более 5, 6 штук рогатого скота, и помет их употребляется единственно для удобрения земли под хлебопашество, разведение табаку, Фасоли, бобов и т. п. растений, засеваемых в самом малом количестве, по недостаточности удобных к тому мест. Для отопления жилищ своих, жители употребляют саман (рубленую солому). Целыми семействами садятся они вокруг каминов. Один из членов кружка держит корзину с саманом и одной рукой подбрасывает его в огонь, а другой поспешно подгребает в камин. Жару, конечно, от такого огня немного. Для печения чуриков и варки пищи [100] употребляются стебли фасоли и бобов, тщательно сохраняемые на зиму. (См. «Военный Сборник» 1859 г., № 1, стр. 137-138.)

Все восточное Закавказье нуждается в лесе. В Тифлисе кубическая сажень дров, в зимнее время, стоит от 15 до — 2-й руб. сер. Между тем, много строевого и дровяного леса сплавляется в Тифлис, по Куре, из Боржомского ущелья. Климат на всей возвышенной плоскости, на которой расположены Александрополь и Ахалкалаки, весьма суров, зима продолжительна и нисколько не уступает зиме коренных русских губерний, и жители много терпят от недостатка в хорошем топливе.

В Александрополе, вовремя последней войны, цена кубической сажени дров доходила до 40 р. сер. За сотню кизяков платили до 2 р. сер.

Само собою разумеется, что на Кавказе и в Закавказье не существует ничего похожего на лесное хозяйство. Лес вырубается как нибудь, без всяких правил, без всякой заботы о том, что будет впоследствии, когда места, скудно снабженные лесом, совершенно обезлесеют. А эта опасность положительно угрожает восточной части Закавказского края.

В западной — леса очень много; его даже нужно истреблять чтобы осушить воздух, наполненный сыростью. Западное Закавказье богато, кроме того, каменным углем и торфом. В этом отношении, будущность его обеспечена. Впрочем, роскошная растительность западного Закавказья — следствие чрезвычайного изобилия воды — имеет и свою слабую сторону. Садоводы говорят, что это изобилие, или, точнее, излишек влаги, действует несколько вредно на растительность, слишком гоня растения вверх: от этого производительная сила растений, истощается, так что плоды на них реже и хуже тех, которые получаются при более умеренных условиях влажности растительности. Леса, растущие по берегам рек на болотистой почве, разрастаются необыкновенно быстро и почти сплошною чащею, но не долговечны и, как строительный материал, весьма дурного качества.

Кавказский хребет, на всем своем протяжении от с.-з к ю.-в., предшествуется другим, меньшим по высоте хребтом. сплошь покрытым вековыми лесами и потому называемым Черным хребтом, или Черными горами. Леса эти, [101] спускаясь на плоскость, доходят до рек, составляющих границу между степью и лесною плоскостью. На плоскости леса теряют несколько свой грандиозный характер. Вместо колоссальных чинар, тут уже являются деревья других, более мелких пород: дуб, орешник, клен, ясень, липа, груша, вишня, черешня, дикая слива (лыча) и другие. Поляны и прогалины, в этих лесах, представляют превосходные пастбища. Густая чаща леса заростает летом высокою травою и ползучими растениями: дикий виноград и плющ обвивают деревья и сплетают кустарники. Эта масса зелени, всех оттенков, немало затрудняет движение по кавказским лесам. Кроме того, в этих трущобах, где человек проходил только звериным ловцом или губителем своих ближних, на каждом шагу встречаются речки и ручьи с болотистыми и топкими берегами, рытвины, овраги, балки, на дне которых шумит бурный поток, канавы, проводимые горцами к мельницам к полям, гниющие деревья, поваленные временем и бурями.

Многие места лесистой плоскости покрыты сплошною массою орешника или колючего терния (держи-дерево). Орешник этот составляет непроходимую преграду даже для одиночных людей. Терний обдирает до крови ноги лошадей, рвет обувь и одежду солдат, когда необходимость заставляет проходить подобными местами. Вообще, прохождение через кавказский лес есть подвиг, о котором не бывавшим в этом крае трудно составить себе понятие.

Леса Кавказа дают убежище множеству птиц и зверей разных пород.

Русское население почти на всей Кавказской Линии нуждается в строевом лесе и в топливе, несмотря на то, что многие станицы были основаны почти среди лесов. Там, где вновь водворяется русское население, лес быстро исчезает, и в местах, где в нем было изобилие, вскоре начинают чувствовать недостаток. Не далее, как на второй год существования станицы, жители должны ездить за дровами, не говоря уже о строевом лесе, на значительное расстояние, под прикрытием пехоты, с несколькими орудиями. В местах, где лес отодвинулся далеко, эти поиски становятся неудобными. Поэтому на Тереке казаки отапливаются зимой — кизяком, камышом, соломою и мелким хворостом. По Тереку есть еще, впрочем, [102] незначительное количество леса, скудные остатки прежних лесов, называемого «заповедными», куда жителей пускают для рубки дров и леса, необходимого на разные поделки, раз или два в год. В прочее время, эти леса строго охраняются, и порубка в них не остается без взыскания со стороны местного начальства. Эти меры необходимы, чтобы сохранить лес на Тереке от конечного истребления. Вообще, лес, растущий по берегам Терека и среди камышей, затапливаемый в полую воду, дурного качества и только в нужде может считаться строительным материалом.

В те немногие недели, когда Терек замерзает, Чеченцы, живущие по правому его берегу, привозят, на своих арбах, дров на продажу, и достаточные жители запасаются ими на остальное время года. Очень часто казаки отправляются тайком на чеченский берег Терека нарубить дров. В старые годы, это было рискованное дело: легко можно было попасть в руки хищникам. Время замерзания Терека считалось самым удобным для набегов на казачью сторону. Потом, когда опасность удалилась от Терека, эти поиски казаков за лесом влекли за собой жалобы мирных Чеченцев на делаемый им убыток.

Вообще, казаки зимой очень плохо отапливают свои жилища. Немного найдется в станице домов, где бы не приходилось зябнуть даже в посредственный мороз и где хата представляла возможность оставаться в ней без теплой одежды. Между тем, зима на Линии, в течении трех месяцев — настоящая русская зима. Будущность неутешительная, тем более, что сообщения на Кавказе естественным образом представляют большие затруднения. А, между тем, даже в виду этого недостатка, в виду предстоящих неудобств для населения, необходимо было уничтожать лес. Мало того, даже теперь, когда край умиротворен, необходимо продолжать это истребление. Дагестан был также умиротворен, Чечня до 1840 года была нам покорна, между тем, только недавно, в последнее время, совершилось окончательное покорение Чечни и Дагестана. Леса — страшное орудие в руках горцев. В Чечне, за Сунжею, гнездилось, в этих лесных трущобах, воинственное племя, расселившееся большими аулами, кутанами (хуторами) и отдельными саклями. Под защитою густых, едва проходимых [103] лесов, это население долгое время враждовало с нами, разбойничало и хищничало почти безнаказанно, деладо набеги на Линию и держало ее в постоянной тревоге. Переправившись на свой берег реки и достигнув леса, хищники не опасались более преследования: никто не решался проникать в глубь их разбойничьих притонов. Оставлять хищников безнаказанно значило поощрять их разбойничьи склонности. Поэтому войска наши, от времени до времени, в свою очередь, делали набеги, вторгались внезапно внутрь страны, жгли аулы и кутаны, топтали и косили посевы, угоняли скот. Но, делая неприятелю временной вред, войска наши сами несли чувствительную потерю в людях, а след этих набегов заплывал, как след корабля на море, и вражда Чеченцев к нам более и более разжигалась.

Движение русских войск по этой пересеченной и закрытой местности представляло огромадные трудности. Отряд, двигаясь вперед, должен иметь с собою необходимое продовольствие, военные запасы, повозки для больных и раненых. Отсюда является необходимость в значительном обозе. Обоз этот должен быть прикрыт со всех сторон цепью, чтобы не допустить неприятеля прорваться к нему. Двигаясь медленно, в одну повозку, по узкой и затруднительной дороге, обоз этот беспрестанно задерживает следование отряда: каждое сломавшееся колесо, ось, оглобля ведут за собой остановку всей колонны. Кроме того, она должна останавливаться и ждать, пока рабочие команды, хотя кое-как, успеют разработать спуски и подъемы, устроить временные мосты через канавы и топкие ручьи, починить старые мосты, негодные для артиллерии и грузного обоза.

Лишь только отряд втягивался в лес и зеленая сплошная чаща скрывала от взоров колонного начальника боковые цепи с их резервами, в цепях начиналась перестрелка. Неприятель, утвердившись за недоступным оврагом, кладбищем, топкою речкою и т. п., выдвигал несколько орудий и перекрестным огнем действовал по медленно двигающейся колонне. Только клубы высоко взвивающегося дыма обозначали места его орудий.

Чеченцы, скрываясь в чаще леса, в кустарнике, за оврагом, балкою или канавой, взлезая на деревья, ловко пользуясь [104] каждым местным закрытием, легко одетые, хорошо вооруженные, заводили перестрелку с боковыми цепями и арриергардом. Не тратя даром выстрелов, выбирая свои жертвы в густо идущих цепях (офицеров, горнистов и барабанщиков), Чеченцы выводили много людей из строя. Пользуясь утомлением цепи, ослабленной потерями и с трудом продиравшейся в сплошной чаще деревьев и кустарника, неприятель, выростая словно из земли, с шашками наголо и пронзительным гиком, стремительно бросался на цепь, пытаясь смять ее. Отраженный штыками, он также быстро скрывался и снова заводил перестрелку, выжидая для атаки более удобной минуты. Далее, где нибудь на дне темного лесистого оврага, среди частого орешника, кустарника, перевитого виноградною лозою, когда резервы отделены от цепи, пара от пары, человек от человека, когда начальник не командует уже цепью, а каждый солдат предоставлен самому себе, — враг снова стремительно атакует разъединенную цепь. Иногда, по особенно счастливому случаю, его удавалось отразить и тут он исчезал, чтобы снова явиться. Но случалось, что резервы не успевали поддержать вовремя атакованную цепь, — и неприятель прорывался к обозу. Много крови лилось тогда, пока успевали оттеснить его. С другой стороны, авангарду часто приходилось выбивать горцев штыками и брать с боя крепкие лесные позиции за оврагами, балками, усиленные, сверх того, несколькими рядами завалов. Так двигался отряд в течение целого дня. При выходе из леса на большие поляны, неприятель исчезал. Привступлении в новую чащу леса, он невесть откуда являлся снова, и история эта продолжалась до вечера. С закатом солнца, утомленный отряд располагался бивуаком на поляне или у занятого аула; но неутомимый противник всю ночь тревожил перестрелкою наши цепи, и только кавказские войска могли безмятежно спать под гул этой перестрелки, среди непрерывного гиканья, крика и брани. При отступлении отряда из леса, еще хуже: неприятель с ожесточением, в больших массах, бросался на арриергард и его цепи, стараясь окружать их и отрезать от главной колонны. Беглый огонь и картечь выдвинутых на узкую дорогу орудий едва успевали останавливать дерзкие атаки горцев, да и то не всегда. При малейшем замешательстве в цепи, при невозможности действовать [105] из орудий, при каждой остановке, неприятель повторял свои атаки, и дело не обходилось без штыков, без самого упорного жестокого боя — без больших потерь. На долю арриергарда выпадала всегда самая тяжкая работа: в арриергард назначались испытанные, надежные баталионы лучших кавказских полков.

Понятно, что отряд, после каждой, такой лесной прогулки, не досчитывал в своих рядах очень многих офицеров и солдат; много бывало брошено повозок и лошадей; теряли иногда и орудия.

Несколько неудачных лесных походов, предпринятых с большими силами (на говоря уже об уничтожении мелких колонн), огромный урон, понесенный в людях и лошадях, потеря лагеря, обоза и орудий убедили наконец в невозможности двигаться в лесах Чечни на пролом или по дорогая, доступным только горской арбе и одиночному всаднику.

Вот несколько примеров потерь наших в лесной войне ⁴. Отряд генерал-адъютанта Граббе, при движении в Ичкерийском лесу, с 30 мая по 4 июня 1840 года, испытал следующие потери: убито: 2 штаб-офицера, 7 обер-офицеров и 480 нижних чинов; ранено: штаб и обер-офицеров 57 и нижних чинов 1,239. Убито и ранено множество лошадей и весь почте обоз брошен в кручу. Пользуясь общим замешательством, горцы успели захватить 6 орудий, в бою 2 июня. Командир 3 баталиона Кабардинского полка, подполковник Траскин, отбил их обратно, но пал, пораженный несколькими пулями. Отряд генерал-адъютанта Граббе выступил из Герзель-аула в составе 12 1/4 баталионов пехоты, 16 легких, 8 горных орудий и 3 1/2 сотен линейных казаков, имея при себе продовольствия на 15 дней, двойной комплект снарядов, 500,000 патронов, 2,540 лошадей и много повозок. Цель отряда была занять аул Дарго, местопребывание Шамиля. При начале обратного движения, не достигнув Дарго, 2 июня, должны были выслать из фронта 2,000 человек, для несения раненых. (См. «Военный Сборнике», № 2-й 1859 года, стран. 396 — 398.) В 1845 году, князь Воронцов, [106] при наступлении через Гумбет и Андию к аулу Дарго и отступлении от него к Герзель-аулу, лесами, вниз по реке Аксаю, понес громадные потери. Потери эти были особенно велики везде, где приходилось идти лесами. Движение через Даргинский лес к Дарго, движение колонны, посланной для принятия транспорта чрез этот лес и ее отступление; отступление всего отряда к Герзель-аулу лесами вниз по р. Аксаю стоили нашим войскам очень дорого. Отряд князя Воронцова был поставлен в самое критическое положение. Еслиб генерал Фрейтаг опоздал сутками, то главный отряд, пять дней не евший ничего, кроме кукурузы, даже выдержав напор горцев, едва ли спас бы своих раненых и артиллерию. Поход в Дарго продолжался с 7 июня по 20 июля и получил от солдат меткое название «сухарной экспедиции». Общий урон отряда князя Воронцова был следующий: убито: 3 генерала, 7 штаб-офицеров, 28 обер-офицеров и 898 нижних чин.; ранено: 15 штаб-офицеров, 91 обер-офицер, 1,917 нижних чинов; контужено: 2 штаб-офицера, 22 обер-офицера и 248 нижних чинов; без вести пропало: 42 нижних чина; обморожено: 450 человек. Брошен весь обоз, тяжести, палатки, почти все лошади и 3 горных единорога ⁵ [107]

Естественно, что, в виду таких потерь, кавказское начальство пришло наконец к мысли о необходимости вырубать сначала широкие просеки в лесах, а потом уже, по этой безопасной дороге, достигать цели похода.

Генерал-майору Нестерову, обратившему внимание на Шалинскую поляну и прорубившему к ней просеку от кр. Воздвиженской, в январе 1850 года, принадлежит честь первого и верного шага в Большую Чечню.

В пример смелого и счастливого лесного похода в Большую Чечню, можно привести движение князя Барятинского от Бердыкельского укрепления, на Аргуне, к подножию Черных гор (к аулу Маиортупу) и оттуда, чрез Качкалыковский хребет, к укр. Куринскому, 17 и 18 Февраля 1852 года. Вся потеря отряда не превышала 150 человек убитыми и ранеными. Движение это сорвало с Чечни завесу тайны, под которою она была дотоле скрыта, и дало возможность ясно оценить характер страны и трудности, при будущих военных действиях. Система громадных просек была решена.

Просеки эти, лесные улицы, шириною от одного до двух пушечных выстрелов. Соединяя между собою большие поляны, просеки представляли верное средство для успеха, потому что там, где возможно для нас соединенное действие трех родов оружия, где возможен порядок — несокрушимая сила регулярных войск, там мы властелины местности, и несметные толпы горцев не могут препятствовать нашим движениям.

Лучшим временем для вырубки просек была признана поздняя осень и зима, когда леса и рощи, лишенные листьев, не представляют горцам такого верного убежища, когда недостаток подножного корма не позволял держать им долгое [108] время значительных сил в сборе. С 1850 года войска Левого Крыла Кавказской Линии стали проводить время с ноября по апрель в зимних экспедициях, в разных местах плоской и нагорной Чечни, занимаясь вырубкою просек, открывавших доступ в глубь страны. Война с Турками отодвинула на несколько лет покорение Чечни. По заключении мира, начались усиленные военные действия против горцев. Служба войск стала гораздо тяжелее. Зиму, часто суровую, они проводили в палатке и на бивуаке, занимаясь рубкою леса; весну и лето — расчисткою старых просек или постройкою укреплений, казачьих постов, дорог, мостов. и пр. Часть войск собиралась в летучие отряды, для набегов на чеченские аулы, для уничтожения кукурузных полей, запасов сена и для отбития скота. В последние два года, войска собирались в большие отряды, для продолжительных экспедиций в горы, в течение летних месяцев.

С этого времени постоянные квартиры для кавказского солдата оставались известными только по имени. Едва ли удавалось ему в течение одного месяца побывать дома ни отдохнуть; остальные одиннадцать он проводил в поле, на бивуаке или в виду неприятеля.

Эти-то усиленные труды войск, руководимые деятельными и энергическими начальниками, привели к тем блистательным результатам, которые положили конец владычеству Шамиля в Чечне и Дагестане и умиротворили край, после постоянной борьбы, непрерывавшейся в течение 60 лет. Утвердительно можно сказать, что рубка леса играла, в этом деле, первенствующую роль: для достижения главной цели, должно было прибегнуть к необходимости истребления лесов, несмотря на недостаток топлива во многих местах. Из двух зол нужно выбирать меньшее; а возможность восстания недавно подчинившихся племен может положительно уничтожиться не иначе, как вместе с непроходимостью лесов Кавказской Линии и с проведением хороших дорог в Дагестане. Но обратимся к главной цели нашей статьи: к рассказу о том, как производится рубка леса в Чечне — на плоскости и на высотах.

Едва только опадет лист с деревьев и серые тучи покроют вершины гор, а холодный ветер засвищет по [109] ущельям, солдат чеченских отрядов собирается в поход. Сложив в цейхгаузе свой летний наряд, солдат надевает полушубок, папаху, подтягивается плащовым ремнем, сверх ранца или мешка накидывает сложенную вдвое шинель и простившись с своим штабом, укреплением или станицею, на многие месяцы уходит в отряд. С Сунжи, с Терека и с передовой линии стягиваются баталионы на сборный пункт, распевая веселые песни ⁶. Собранный отряд, внезапно появляется там, где меньше всего ожидает его деятельный наш дротивник. Эта внезапность достигалась строгим сохранением цели экспедиции в тайне. В отряде никто не знал наверное, куда пойдут. Затем начальники отрядов прибегают к разным военным хитростям: распространяют ложные слухи о цели экспедиции, подвозят провиант и фураж к укреплениям, находящимся в стороне от предполагаемого пути действия, нанимают подводы у мирных горцев и собирают их к противоположной стороне, и т. п. Эти хитрости более или менее нам удавались, хотя мы имели дело с проницательным и умным противником, который, в свою очередь, не раз нас обманывал. В январе 1858 г., генерал Евдокимов, успев отвлечь внимание неприятеля к другому пункту, занял трудно доступное Аргунское ущелье с самою незначительною потерею. При занятии этого ущелья с боя, имея дело с многочисленным противником, отряд понес бы огромный урон, и нельзя утвердительно сказать, за кем бы осталось еще это ущелье — настоящие кавказские Фермопилы.

В начале экспедиции, частые дожди и туманы, грязь по дорогам и на позициях делают лагерную стоянку весьма обременительною и неприятною. С наступлением морозов, с выпавшим снегом, лагерь принимает более опрятный вид и имеет, притом, характер совершенно оригинальный, свойственный только лагерю кавказских войск. С этого времени начинается зимняя экспедиция, в полном значении слова. [110]

Палатки разбиты между глыбами снежных сугробов; на небольших, очищенных впереди, площадках составлены длинные ряды ружейных пирамид, вдоль которых расхаживают часовые. По большой или меньшой торопливости их шагов можно судить о степени мороза. Это лагерные термометры. Орудия и зарядные ящики, выкаченные немного впереди палаток, и особенно горные (солдаты зовут их собачками), до половины засыпаны снегом. К водопою, к кухням и к пикетам протоптаны тропинки в глубоком снегу. Обоз, лошади и фурштаты, составляют особенный бивуак, позади строевого лагеря. Вообще, в этом лагере нет и тени той щепетильной аккуратности, которою щеголяют русские лагери, а, напротив, много живописного безпорядка. Палатки разбиты преимущественно в одну линию, а весь лагерь имеет форму огромного каре, окруженного цепью передовых пикетов. Для простора в палатке, солдаты стараются разбивать их как можно шире. Зимою редко когда устраивают нары; предпочитают спать на земле, подстилая сено или кукурузную солому. Около среднего кола выкапывают яму, куда наносят угольев из костров. В палатке тепло, пока уголь не погаснет. На откидной кусок холстины, заменяющий дверь, навязывают палку, которая, плотно прилегая к палатке, защищает обитателей оной от ветра.

Впереди и в стороне от палаток, день и ночь горят большие костры (обыкновенно, по 4 на роту). Около них разнохарактерными группами сидят солдаты, греясь, покуривая трубочки, рассказывая или стряпая что нибудь в своих котелках ⁷. Походная и боевая деятельность царствует в [111] лагере. Большие команды и целые батальоны с песнями идут на работы и возвращаются с них. То пройдет кавалерийская колонна, посланная поразведать о неприятеле; то потянется фуражирская пехотная колонна, с множеством повозок и вьючных лошадей; то привезут чугунные орудия на волах, для строящихся укреплений и башен, или бревна и сваи для мостов; то приедет целый обоз мирных Чеченцев с сеном. Толпы мальчишек из ближайших аулов бродят по лагерю, продавая масло, яйца, яблоки, куриц, кукурузную муку и проч. Разные барабанные бои раздаются по лагерю, в течении целого дня, от ранней зари до сумерок; то бьют на работу, то по возам, то сбор, то зов адъютантов за приказанием, то отбой с работы, и все эти барабанные бои заключаются лебединою песнью солдатского дня — вечернею зорею. Ее торжественные мотивы проносятся над лагерем после выстрела, посланного, с гранатою, в опустелый чеченский аул, где вой голодной собаки ответит на разрыв чиненки. С первыми перекатами вечернего барабана, солдаты становятся в строй, и, когда последний звук умолкнет, «молитва Господня», пропетая тысячами голосов, заключает рабочий солдатский день.

Последний луч солнца гаснет на горных вершинах; звезды загораются одна за другою, сначала большие, потом мелкие, чуть видные. Наступает продолжительная морозная, зимняя ночь. Костры разгораются ярче и сильнее и бросают красный, огненный колорит на все окружающие предметы. Около костров формируются большие кружки солдат. Каждый из них старается получше присоседиться к костру, этому источнику света и тепла. Говор, смех, хохот слышатся от этих кружков. Тут раздается веселый рассказ какого нибудь ротного балагура, не унывающего ни в каких затруднительных обстоятельствах и умеющего рассмешить и подбодрить свою роту комическою выходкою, в то время, когда все идут понуря голову, высунув язык и едва волоча за собою ноги. У яркого костра и после чарки водки юмор балагура, конечно, искрится еще живее. Где нибудь далее, а быт может и у это-го же костра, солдатик, которого замучили известные насекомые, раздевшись догола, становится чуть не в середину костра, крутит и машет над дымом и пламенем своим [112] черным бельем. Эти живописные сцены, которые, кроме Кавказа, можно видеть разве только на Караибских островах, учащаются по мере пребывания отряда в экспедиции. Эго обыкновенный и весьма практический солдатский способ избавиться от беспокойных и быстро размножающихся насекомых. На зимнем бивуаке мыть белье, большею частью, совершенно невозможно.

С окончанием работ, веселые и разгульные песни раздаются по всему лагерю, и долго после зори, когда уже лагерь засыпает, слышны еще звуки кларнета и бубна и голоса песенников, немного расстроившиеся от лишней чарки водки, пожалованной командиром-любителем и покровителем веселых песен.

Но центр солдатского веселья и разгула не здесь: его надобно искать у тех разноцветных фонариков, которые повешены перед входом в большие палатки, собственно за тем, чтобы направлять всех желающих к источникам живительной влаги. Здесь толпится много солдат, казаков, нестроевых и деньщиков, с веселыми и раскрасневшимися лицами. Шум, спор, песни, хохот, перебранка с крупными русскими выражениями, покрываемые густым голосом духаньщика, Грузина или Армяниа, смешиваются в один невнятный гул.

Отряд веселится и спит беззаботно, под защитою выдвинутых вперед пикетов и секретов. Ночная стража эта весьма внимательна к своему делу. Впереди цепей — темная даль, под завесою которой весьма часто, в кустах, в овраге, кроется хитрый и смелый враг, высматривающий, что делается в лагере. Кошкой, без шума и шороха, крадется он к линии пикетов и молча наводит свою винтовку на группы солдат у ярких костров. Раздался выстрел, и Чеченец, с пронзительным гиком, скрылся в своей засаде. Иногда такой выстрел ранит или убьет кого нибудь в лагере, но чаще сделает только дыру в какой нибудь палатке и напугает непривычного новичка. В ответ на несколько таких выстрелов, Чеченцам пошлют гранату или обдадут их картечью, и снова все стихнет.

С первым мерцанием дня, когда утренний туман ложится на окрестность, бой на работу будит кавказского солдата. [113]

Дрожа от холода, вскакивает он с своего жесткого ложа; обогрелся у костра и становится в ряды.

В безмолвии, стягиваются баталионы, назначенные на рубку леса, к сборному месту. Впереди несколько всадников; сзади густою колонною валят солдаты, с ружьями на плече и топорами за поясом. Отвертки, пыжевники, сальницы и все, что навешивается на патронташ кавказского солдата, слегка побрякивает; длинные полы полушубков похлопывают о походные сапоги. Снег хрустит под ускоренными от холода шагами. Между баталионов въезжают орудия; слышен запах горящего фитиля, от времени до времени огненною точкою мелькающего в туманной мгле.

Но вот лагерь остался сзади. Колонна переправилась чрез ручей, текущий в глубоких, обрывистых, глиняных берегах, где спуск и подъем, разработанные солдатами, разгрязнились донельзя. Солдатские сапоги вязнут в этой глубокой и липкой грязи; артиллерия с трудом выезжает на противоположный берег, а лазаретные фуры и патронные ящики вывозятся солдатами.

Окрестность кутается в утренний туман. Густые волны его скрывают от глаз обнаженные рощи и леса. Все мертво и пусто кругом. Кое-где торчат бурьян и голые прутья кустарника. Вот чеченское кладбище, с высокими шестами и пестрыми флагами: они обозначают могилы горских витязей, павших в бою с гяурами. Могильные камни, в темноте рассвета и в тумане, кажутся привидениями, вставшими из гробов.

Цепи высланы. Стрелки — уши на макушке и глаза настороже — вглядываются пристально в каждый куст, в каждое видоизменение местности, на сколько туман позволяет. Несколько сотен казаков, завернувшись в бурки и башлыки, безмолвно, как темные тени, обгоняют пехоту тем полным шагом, за которым регулярная кавалерия пойдет в притруску, ни пристраиваются к авангардным баталионам. За ними идут конные орудия и драгуны.

Вот место вчерашней рубки. Черные пятна и кучи золы обозначают места сгоревших костров. Везде видны кучи хвороста, срубленные деревья и пни. По мере приближения к не вырубленной части леса, цепь делается внимательнее и с [114] некоторою осторожностью входит в чащу, где легко можно встретиться с чеченскими пикетами и нарваться на внезапные выстрелы. Впрочем, Чеченцы неохотники ночевать зимою под открытым небом, когда вблизи есть аул или кутан. А их было так много на лесистой чеченской плоскости!

Пока идут распоряжения, какому баталиону где рубить, пока назначают места коннице и артиллерии, совершенно рассветает, и восходящее солнце понемногу рассеевает туман, облегавший всю местность. Сплошная масса его разрывается то там, то сям, и общая картина местности представляется сначала по частям, а потом открывается вся, во всей своей зимней красоте.

Перед нами и кругом нас густой орешник. Изредка купы больших деревьев высятся над этим морем частого, непроницаемого кустарника. На краю горизонта тянется темная гряда Черных гор. На скатах гор, под лесом, видны разбросанные аулы. Поля вокруг них покрыты снегом, лес чернеет. Вдали над Черными горами, снежный хребет, с своими колоссальными вершинами, облит в пурпур и золото лучами восходящего солнца. Туманное и мглистое утро превратилось в ясный и веселый день.

Работа уже началась. Баталионы составили ружья, и рабочие, с топорами в руках, вступили в чащу по разным направлениям. Тысячи топоров усердно стучат. Солдатики, с хохотом и шутками, рубят и большие деревья и мелкий кустарник, который стаскивают в громадные кучи и сейчас же поджигают. Клубы густого дыма вьются над местом рубки и, расстилаясь в воздухе, образуют сплошное облако, сквозь которое солнечный диск кажется красным матовым кругом.

В цепи начинается перестрелка. Сухие, отрывчатые выстрелы чеченских винтовок ясно отличаются от наших громко стреляющих ружей. Впереди цепи, в кустах и за большими деревьями, мелькают пешие и конные фигуры Чеченцев, в белых, желтых и темных черкессках. Число их постепенно увеличивается. Цепь, по возможности, прикрывается местностью; но, несмотря на это, нескольких солдат под руки вывели из цепи и раза два требовали носилки от резерва, скрытого в небольшой лощине. Лица этих солдат побледнели, [115] приняли страдальческое выражение; на одежде видна кровь. Их передали в руки медика; провожавшие вернулись в цепь. Убыль раненых не имеет никакого влияния на прочих солдат, продолжающих хладнокровно делать свое дело. Картины страданий так часто, если не ежедневно, повторяются на глазах кавказского солдата, что он к ним привыкает, и ни один мускул в лице не выдает его внутреннего чувства.

Но вот, в стороне, над лесом, взвились к небу клубы белого густого дыма, раздался гул выстрела, и ядро, опередив этот звук, с резким, неприятным визгом, пронеслось над цепью, рабочими и ударилось сзади в срубленное дерево. Все взглянули по этому направлению. Артиллерийская прислуга, гревшаяся у огня, вместе с пехотными солдатами, засуетилась и побежала к своим орудиям.

Пока угадывают расстояние до неприятельского орудия и наводят, тот же белый дым появлялся над лесом, в нескольких местах; ядра, ломая верхушки деревьев, проносились над местом рубки. Наши орудия заговорили гранатами. Неприятель вывез пять орудий и усерднее, чем в предыдущие дни, обстреливает место рубки. Люди, сидящие у него на деревьях, следят, по возможности, за полетом снарядов, которые вскоре стали вернее ложиться в середине вырубаемого участка. Это никому не нравится, и все, не отрываясь, впрочем, от дела, довольно внимательно посматривают на дальний лес, где Шамиль скрыл свои орудия, и, с неприятным, трудно объяснимым внутренним чувством, поджидают появления белого дыма над лесом, предвестника выстрела.

Вдруг от одного костра все отшатнулись... земля, зола и головешки полетели в сторону, и вслед за этим раздались стоны. Около самого костра лежит солдат, весь в крови, забрызганный землею и золою. Ядро, ударивши в костер, оторвало ему ногу выше колена и пошло писать дальше. «Братцы, помогите!» стонал он. «Смерть моя пришла.» Опомнившись от первого впечатления, все бросаются к раненому. «Носилки! носилки! 7 рота, носилки! Вашего ранили!»

Приносят носилки, укладывают на них раненого. Четыре человека берут концы дрючков на плечи и несут его по направлению к лазаретной фуре. [116]

Артиллерийский огонь не унимается: оказалось еще несколько раненых и убитых, и те же белые носилки понесли других страдальцев.

Рубка идет своим порядком. Костры сгорают, новые складываются и поджигаются. Начальство разъезжает и торопит работу. Значительное пространство вырублено, просека видимо увеличилась. «Рабочие, в ружья!» крикнул громкий голос. Батальонные и ротные командиры и сами солдаты хором повторили команду. Все бросились к ружьям, топоры засунуты, ружья разобраны. Баталионы готовы. От колонного начальника поскакали адъютанты и казаки с приказанием отступать. Сигнала, в этом случае, не подают, и, по словесному приказанию, баталионы отступают к лагерю, под прикрытием арриергарда и боковых цепей. Первому приходится выдержать упорный бой с Чеченцами, наседающими, в буквальном смысле слова, на отступающую цепь.

Расстояние между цепью и Чеченцами значительно уменьшается. Фигуры их ясно обрисовываются, когда они перебегают от дерева к дереву, от закрытия к закрытью. Конные лихо выскакивают вперед, поворачивают лошадь, делают выстрел и быстро мчатся назад. Вся картина удалой джигитовки подернута синеватою дымкою от пороха и догорающих костров. По опушке леса беспрестанно вспыхивают легкие облака дыма от учащенных выстрелов, которые, вместе с нашими, слились в общую трескотню. Более звучные ноты в этом боевом концерте принадлежат орудиям, обдающим Чеченцев картечью, нагло наседающих на цепь. Наши отступают перекатами и держатся молодцами, пользуясь местностью не хуже Чеченцев. Среди трескотни выстрелов, слышны гиканье Чеченцев, русская и татарская брань и звук сигнального рожка. Из-за леса, густые толпы всадников с пестрыми значками быстро выдвигаются на поляну, с явным намерением произвести атаку. Наша кавалерия, с казачьими орудиями, пошла вправо на полных рысях. Орудия понеслись вперед, гремя и подпрыгивая по кочкам и пням. Вот они снялись с передков и скрылись в облаке дыма. Казаки и драгуны выстроили фронт по обе стороны орудий. Учащенные выстрелы наших орудий и грозный вид конницы остановили неприятеля. По мере приближения к лагерю, его настойчивость [117] уменьшается. По джигитовав в последний раз перед цепью, сделав еще несколько выстрелов по стройно отступающим баталионам, неприятель оканчивает неравный бой, и сборища его расходятся по соседним аулам до следующего утра. Подходя к лагерю, вызывают песенников, и по дороге, на просеке, каждый солдат припасает полено дров, чтобы, придя в лагерь, не тащиться снова за дровами. Баталионы возвращаются с рубки весело и бодро, как с прогулки. Только носилки с ранеными составляют резкий контраст с общим веселым настроением и заставляют думать, не скрывается ли что нибудь грустное под этою личиною веселья и одушевления.

Так идет рубка день за днем, и к концу экспедиции широкая просека открывает войскам свободный и безопасный доступ по новому направлению.

Рубка леса на высотах имеет совершенно другой характер и сопряжена с гораздо большею опасностью: редко обходится она без несчастных случаев. Здесь приходится иметь дело не с слабым и только густо разросшимся орешником, не с мелкими деревьями, а с лесными гигантами, достигающими не виданных в России размеров.

Крутые скаты Черных гор, глубокие, тесные, с отвесными почти боками ущелья, покрыты вековым лесом — колоссальных девственных чинаров.

Необходимость очистить бока занятого ущелья от леса и тем обезопасить себя от внезапных нападений и от потери своих сообщений вынуждает отряд рубить этот вековой лес, в суровое зимнее время, когда крутые скаты гор завалены снегом, под которым скрываются старые гниющие пни, стволы, ветви, даже целые деревья, так что движение по этим местам составляет уже само по себе чрезвычайно утомительную работу. Чтобы дать понятие о трудностях зимних экспедиций в ущелья Черных гор, мы, в коротких словах, расскажем занятие даргин-дукских высот чеченским отрядом в марте 1858 года.

Высоты Даргин-Дук (около 6,000' над уровнем моря), отрог Пашхой-Лама, находятся на границе Чебурловского общества и составляют правую сторону мрачного ущелья р. Чанты-Аргуна. [118]

Овладение этими высотами, по крутизне спусков и подъемов, по густоте векового леса и, в добавок, среди глубокой зимы, было весьма затруднительно. На рассвете 28 Февраля отряд, под начальством генерала Евдокимова, в составе 13 3/4 батальонов пехоты, 5 сотен казаков, 2 сотен милиции и 10 горных орудий, выступил из Дачу-Борзоя (на развалинах этого аула выстроено укрепление Аргунское) и, после очень трудного перехода по глубокому снегу, начал подыматься на высоту. Солдаты несли на себе походное имущество в ранцах шестидневный провиант и топоры.

Дороги не было, и войска, имея снег выше колена с трудом протаптывали себе тропинку между дебрями и шли по два и по три человека в ряд, а где и по одному. Всадники принуждены были спешиться и вести лошадей в поводу. Вьючный обоз, скользя и падая, едва мог следовать по этой крутизне Отряд вытянулся безконечною нитью по горе, и, в то время когда голова колонны была далеко впереди, арриергард едва начал подыматься. Поздно вечером, авангард достиг вершины высот; прочие баталионы расположились по горе, среди дремучего леса, кого где застигла ночь. Солдаты разрыли снег, развели огни, поужинав сухарями, утомленные тяжким переходом, улеглись на снегу, около костров. Утром батальоны подтянулись, расположились эшелонами по всей горе и немедленно приступили к рубке.

Вся кавалерия, вьючные и артиллерийские лошади, по неимению фуража и воды, были отправлены обратно в Дачу-Борзой ⁸. Из кавалерии оставлены при отряде сотня спешенных милиционеров и лошади четырех горных орудий

Рубка леса производилась войсками с настойчивою энергиею во всякую погоду, и в туманную и в снежную, так что несчастных случаев было гораздо более, чем в предыдущие рубки, отряд, в течение марта месяца, потерял до ста человек убитыми и изувеченными. Рубка вековых [119] чинаров, покрывавших высоту с ее едва доступными крутизнами и оврагами, была весьма затруднительна и опасна. Пни этих деревьев имеют более двух аршин в диаметре. Топоры ломались и тупились. При всей осторожности офицеров и солдат, знакомых с этим делом, почти ни одна рубка не обходилась без того, чтобы кто нибудь не был раздавлен или изувечен падающими деревьями.

При значительном столплении рабочих разных полков и баталионов, и особенно в снежную и туманную погоду, которая бывала довольно часто, солдату почти не было возможности уберечься и отбежать от падающею дерева: крутые скаты, покрытые пнями, сучьями и целыми деревьями и, сверх всего этого, глубоким снегом, задерживали солдата, при всем желании его убежать от угрожающей гибели. Ему оставалось тогда, перекрестившись, стоически ожидать решения судьбы ⁹. Часто дерево падало совершенно по другому направлению, чем ожидали, падало на другое дерево, валило его, и оба стремительно летели в кручу, с треском и гулом. Снег, скопившийся на сучьях, разлетался метелью, скрывавшей на несколько минут все, что делается кругом. Когда дерево падало наземь, вытянувшись своею тридцати-саженною длиною, глухой стон разносился по всему лесу. Пять топоров, в течение получаса, едва успевали повалить колоссальный чинар. Когда дерево было уже значительно подрублено и начинало качаться, крики: «берегись, берегись!» раздавались по лесу. Все, что имело ноги и охоту пожить еще на свете, бежало в стороны от того места, куда чинар должен был упасть. Убеленная вершина чинара более и более раскачивалась, опытный солдат продолжал дорубливать, чтобы повалить дерево по желаемому направлению. Наконец вершина, сначала медленно, как бы нехотя, начинала склоняться в сторону, дерево издавало сильный треск и потом стремительно, с ужасною силою летело вниз, уничтожая все на пути своем. Солдаты, услышав [120] треск, отступали в сторону, крича: «идет, идет!» с последним криком опускали свои топоры, довольные победой над лесным великаном. Потом та же партия переходила к следующему дереву, постоянно выбирая, если выбор был свободен, самое высокое, громадное дерево.

Если, по нашему слабому рассказу, читатель составит себе хотя приблизительное понятие о том, что такое рубка дерева в роде кавказских чинаров, то ему легко себе представить, что делается в лесу, когда действуют сотни топоров, когда несколько десятков чинаров валится разом. Какой крик, стук, треск и гул стоят тогда над лесом, и какой опасности подвергаются тогда рабочие, в туманную и в снежную погоду, и даже в ясный день, потому что от падения деревьев в лесу подымается постоянная метель. Казалось, среди этого грозного смешения звуков, лесной дух боролся с человеком и, после долгого сопротивления, уступал ему свои любимые детища, мстя нам иногда смертью нескольких солдат. Иногда ко всем этим звукам примешивались раскаты пушечных выстрелов или треск ружейной перестрелки; но они слышались слабо, заглушаемые лесной бурей.

Наблюдая, в некотором отдалении, за работою (офицеры, сделав необходимые распоряжения, не оставались в самом разгаре рубки, за весьма немногими исключениями), можно было видеть, как в лесу, у которого основание и вершина убелены снегом, копошились обсыпанные им солдаты, курились разложенные огоньки, как солдатики подбегали к ним, чтобы погреться, как какой нибудь старший, стоя на высоком пне, распоряжался своими рабочими, как выносили искалеченных и убитых солдат. Даже привычному глазу страшно было смотреть на эти окровавленные, изувеченные и раздавленные тела. Вообще, солдатики шли на эти рубки неохотно, с раздумьем, чувствуя, что многие не вернутся в лагерь.

Люди, не назначенные на рубку, занимались, на своих позициях, уничтожением срубленного леса. Ствол каждого чинара (только голову солдата было видно из-за него) мог служить превосходным завалом для горцев, и потому приказано было уничтожать этот лес. Солдаты рубили его с большим трудом на бревна и поленья, рвали порохом, складывали в громадные костры и жгли день и ночь. С наступлением [121] сумерек, вид Даргин-Дука из Аргунского укрепления был великолепный: гора сверху до низу унизывалась огнями и представляла какую-то фантастическую иллюминацию.

Рука об руку с вырубкою леса шла разработка дороги, проводимой, как всегда в горных местах, зигзагами, без которых невозможно движение войск с обозом и артиллериею.

Холода, стоявшие до половины марта, начали переходить в оттепель; снег таял, особенно на позициях и на пути следования рабочих команд, где тысячи ног топтали и переминали его постоянно. Дорога вскоре разгрязнилась до такой степени, что солдат с трудом вытаскивал ноги из вязкой и глубокой трясины.

Но необходимо было продолжать и кончать работы с настойчивою энергиею, невзирая на все эти неудобства. Воды по всему протяжению горы не было, и войска, как мы сказали выше, пользовались для питья и варки топленым снегом. Между тем, снег быстро таял, и вскоре пришлось бы свести войска с Даргин-Дука, не кончив работы. Настойчивая решимость начальника отряда и усиленные труды солдат имели результатом успешное окончание работы. К 27 марта была вырублена просека шириною от 300 до 500 сажен, на протяжении 9 1/2 верст, и проложена дорога, удобная для движения полевой артиллерия, от Гамаринского оврага к вершине Даргин-Дука. С 27 марта отряд стал эшелонами спускаться вниз к подножию горы и 30 числа отступил к Аргунскому укреплению.

Как участнику экспедиции, нам довелось отчасти испытать и лично видеть, в каком состоянии были солдаты, по приходе с Даргин-Дука. Рубашки представляли одни черные лохмотья и почти сгнили на плечах; обувь износилась; дырья в сапогах затыкали мочалами и тряпками. Сами люди, от тяжелой работы, бессонницы, постоянного физического и морального напряжения, невозможности иметь постоянно хорошую пищу, исхудали и почернели ¹⁰. Офицеры и солдаты рады [122] были окончанию работ на Даргин-Дука: таких трудов и лишений они давно не испытывали. Начальник отряда подавал собою пример самоотвержения, бдительности и военной неприхотливости: к столу его подавались те же черные сухари. Часто, в течение всей ночи, видели огонь в его палатке и встречали его на уединенных тропинках, ведущих к передовым постам.

А. О.

 Комментарии

1. В Чечне, раззорение и сожжение аулов и кутанов вовсе не так чувствительно для жителей, как в Дагестане. Если Чеченец успевал, при приближении русской колонны, угнать скот и вывезти свое имущество в ближайший лес, он не горевал об истреблении своей сакли. Проводив отступающую колонну выстрелами и бранью, Чеченец на этом же месте или на первой прогалине в соседнем лесу начинал строить свое незатейливое жилище, из лесных материалов, имевшихся у него под рукою и в изобилии. Через несколько недель Чеченец снова водворялся в новой сакле, жил в ней и разбойничал до нового набега.

2. До сих пор на Левом Крыле Кавказской Линии сосновый лес необходимый для мостовых свай, орудийных платформ и блокгаузов. доставлялся из Астрахани, по весьма значительной цене.

3. При совершенном недостатке дров, их заменяют кавказским рододендроном, растущим на весьма значительных высотах.

4. Мы очень жалеем, что не имеем под рукою данных относительно поражения генерала Галафеева в лесах Малой Чечни в июне 1840 года. Потери его были огромны.

5. См. «Военный Сборнике» 1859 г., № 5. (Поход 1845 г. в Дарго.)

Представляем подробную таблицу потерь отряда князя Воронцова:

При занятии горы Анчимир в Гумбете, 5 июня, ранено 17 нижних чинов

На горе Анчимире, с 7 по 11 июня, обморожено нижних чинов 450 и пало 500 лошадей.

При штурме позиции на хребте Азал, в Андии, 14 июня, убито: 1 обер-оф. и 5 рядовых; ранено: 1 штаб-оф., 9 обер-оф. и 54 нижн. чин.; контужено: 5 обер-оф. и 57 нижн. чин.

При движении к Дарго, через Даргинский лес, и занятии этого аула, 6 июля, убито: 1 генерал, 1 штаб-оф., 2 обер-оф. и 32 рядовых; ранено: 3 штаб-оф., 6 обер-оф. и 128 нижн. чин.; контужено: 32 рядовых. Много лошадей убито и брошено в лесу.

При занятии аула Белтагой, 7 июля, убито: 1 штаб-оф., 1 обер-оф. и 28 нижн. чин.; ранено: 2 штаб-оф., 7 обер-оф. и 178 нижн. чии.

При движении колонны Даргинским лесом, для принятия транспорта, и ее отступлении к Дарго, убито: 2 генерала, 3 штаб-оф., 14 обер-оф. и 537 нижн. чин.; ранено: 32 обер-оф. и 738 нижн. чин. В руки горцев достался весь транспорт; брошены в лесу 3 горных единорога.

С 13 по 20 июля, при отступлении от Дарго к Герзель-аулу, убито: 2 штаб-оф., 10 обер-оф. и 282 нижн. чин.; ранено: 9 штаб-оф., 36 обер-оф. и 733 нижн. чин.; контужено: 2 штаб-оф., 9 обер-оф. и 132 нижн. чии. Без вести пропало 40 нижн. чин. (Накануне выступления из Дарго, все тяжести, обоз и палатки уничтожены.)

В отряде генерала Фрейтага, при движении навстречу главному отряду, убито 14 чел. нижн. чин.; ранено: 1 обер-оф. и 69 нижн. чин.; контужено: 8 обер-оф. и 27 нижн. чин.; без вести пропало 2 нижн. чина.

Всего, убито: генералов 3, штаб-оф. 7, обер-оф. 28 и нижн. чин. 898; ранено: штаб-оф. 15, обер-оф. 91 и нижн. чин. 1,917; контужено: штаб-оф. 2, обер-оф. 22 и нижн. чин. 248; пропало без вести 42 нижних чинов.

6. На сборном пункте каждый солдат получает топор, так называемый, американский, отличающийся от обыкновенного русского тем, что топорище прямое и гораздо длиннее, а сам топор имеет Форму железного клина без всяких закруглений. Топор этот лучше русского: размахи его больше и сильнее, железо глубже уходит в дерево, долее служит и меньше ломается. Турки имеют топоры, совершенно схожие с американскими.

7. На Кавказе каждый солдат имеет собственный котелок, медный, чугунный или из листового железа, смотря по своему состоянию. Этот котелок душкой задевается за правый ранцевый ремень и висит на нем. Солдат обедает в этом котелке, носит себе воду, стряпает всякое кушанье, в нужде моет белье и промывает ружье. Котелок этот заменяет манерку и те котелки, которые полагалось носить второй шеренге, по прежнему строевому расчету. На этом основании, на Кавказе, форменных котелков в поход вовсе не берут, манерок — в самом ограниченном числе (примерно, по 10 на роту), и то более летом. Вообще, все, что обременяет солдата, не принося ему особой пользы, все, что непрактично, не применимо к походной жизни, на Кавказе подвергается коренным изменениям или со стороны начальствующих лиц, или, просто, со стороны солдат, хороших знатоков в этом деле.

8. Неприятель не ожидал этого движения и потому не тревожил отряда так. что занятие труднодоступного и весьма важного для нас Даргин-Дука не стоило ни какой потери. Авангард имел весьма незначительную перестрелку

Провиант был сложен войсками на своих позициях. Для питья и варки солдаты употребляли снег.

9. Мне довелось быть очевидцем, чудесного спасения солдата. Он не успел отбежать от падавшего чинара и был им накрыт. Все считали его погибшим; но, к общему удивлению, он остался цел и невредим. На половине своей высоты, чинар разделялся на две ветви, и солдат попал именно в этот промежуток. Его засыпало снегом, оглушило и порядком напугало.

10. Срочные оказии доставляли отряду все необходимое, на вьюках. Лошади всего отряда находились в крепости Воздвиженской. Порционный скот, по скудности и трудной доставке фуража, страшно исхудал, и мясо не давало никакого навара. Офицеры часто нуждались в чае и сахаре и задумывались насчет обеда. Вся провизия, доставляемая к маркитантам на нескольких вьюках, быстро раскупалась в первый же день, и кто не успевал запасаться вовремя, тот нуждался во многом до прихода следующей оказии. Маркитанты, пользуясь этими затруднительными обстоятельствами, сильно подняли цены на все продукты.

Текст воспроизведен по изданию: Рубка леса // Военный сборник, № 11. 1860