ЗУБОВ П. П.

ШЕСТЬ ПИСЕМ О ГРУЗИИ И КАВКАЗЕ,

писанные в 1833 году Платоном Зубовым.

Москва, 1834.

Предисловие

Я потому только решился напечатать сии письма, что еще очень мало издано на Русском языке относительно Грузии и Кавказа, и всякие подробности, до сих интересных стран касающиеся, не потеряли своей цены и еще могут быть любопытны; видов же и вовсе издано не было.

ШЕСТЬ ПИСЕМ О ГРУЗИИ И КАВКАЗЕ

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Ты просишь, любезный друг мой, сообщишь тебе достойные любопытства замечания о Грузии и странах, сопредельных вечноснежному Кавказу. Нечего делать, надобно исполнить твое желание, чтоб не потерять дружеского расположения твоего ко мне? — но ради Бот! не требуй от меня систематического расположения статей! Я буду описывать все, мною виденное, в таком порядке, в каковом будут обрисовываться в моем воображении — воспоминания о странах, [8] в которые судьбе угодно было забросить меня на целые шесть лет, — а после, если тебе хочется, раздроби описание мое, расположи систематически, или брось в огонь, как тебе угодно.

Не нужно описывать дороги до Георгиевска, бывшего некогда главным городом Кавказкой Области, а ныне заштатным, по нездоровому своему климату; ибо все, посещавшие Кавказские минеральные воды, ездили сею дорогою, а их, благодаря Бот! довольно много. Но уже от Георгиевска они поворачивали на право,— туда, где Бештау показывается как бы покрытая голубоватою растушкою и где существуют те знаменитые источники, о которых предание издревле рассказывало чудеса, называя их боттырскими водами; а дорога в Грузию лежит уже прямо на полдень. Одно только на сем пространстве, от Дона до Ставрополя (нынешнего главного Города Кавказской Области) достойно особливого замечания. Начиная от Станицы Преградной стан до Донской, видно по дороге более двадцати изображений, высеченных из камня, и всеми признаками показывающих свою древность. Оные представляют фигуры человеческие с Монгольским обликом лица, большими усами без бороды, имеющие в руках что-то похожее на развернутую книгу. Фигуры сии по большей части [9] расположены на возвышениях, которые по всему можно признать за насыпные. Если позволить себе дотдки, то под сими возвышениями должны храниться тела убитых воинов, по обычаю Монголов, с оружием и другими принадлежностями. Сии памятники древности ожидают только деятельности любителя редкостей, дабы украсить собою кабинеты ученых и пролить новый свет на запутанную историю сих стран.

В ясный день от Георгиевска виднеются знаменитые Кавказские горы в самой отдаленной перспективе. Обманутый взор почитает их облаками, скопившимися на оконечности горизонта; одна только неподвижность, при продолжительном рассматривании, оные отличает.

От Георгиевска до Екатеринограда, на пространстве восьмидесяти верст, расположены только четыре станицы Линейских Козаков, — мазанки, покрытые тростником. Ничего занимательного; ежелиб конвоюющие Козаки, вполне вооруженные, не показывали через сие путешествующему, что он попирает землю, подверженную частым набетм Горцев. Он внимательнее прислушивается к рассказам жителей: о нападениях Горцев, о случаях, бывших в прошедшие годы, о чудесном избавлении [10] от плена некоторых жителей, захваченных Черкесами. Все сие прикрашено, по обыкновению рассказов, всякими несообразностями; но зная о неоднократном разорении Горцами Станицы Солдатской, через которую надо проезжать, видя на каждом шагу воинские предосторожности, которые благодетельное Правительство, предприняло для безопасности жителей и проезжающих, путешественник невольно опасается какой-либо неприятной встречи и не так покоен духом, как проезжая, на пример, Московскую губернию. Особенно когда ночь, сия царица теней, как говорят поэты, спустившись на поля Кавказкой Области, своим могущественным влиянием увеличивая оптический обман, начинает рисовать на воздухе и на земле фантасмагорические призраки; то так сильно действует на настроенное уже к испугу воображение путешественника, что ему каждая тень земляных насыпей, означающих дороги, кажется за Черкесса и так далее, а потому без крайней необходимости немногие решаются ехать ночью. Да и в самом деле, в сие время всего чаще случаются набеги Горцев, и ежелиб исчислить с должною точностию все неприятные анекдоты, бывшие с проезжавшими, то случаи ночные к дневным были бы в содержании 6:1, когда не более. [11]

Наконец, худо или хорошо, восемьдесят верст промелькнули мимо нас и широкая Малка, величественно катящаяся в крутых беретх, докладывает о скором прибытии в Екатериноград. Великолепное название сие, часто звучавшее в ушах наших во время дороги, важность сего пункта для Кавказской Линии, место пребывания Центрального Карантина, все заставляет ожидать чего-либо порядочного. — Но погодите немного и, не давая воли воображению, познакомьтесь с существенностию. Этот величественный Екатериноград есть собрание тех же мазанок, которые еще и прежде утомляли, от самого Дона, глаза путешественника своим единообразием; только с тою разницею, что число их гораздо значительнее, нежели в других станицах. Причина очевидна: недостаток строевого леса заставляет строить, как позволяет возможность, и выбеливать внутри и снаружи для закрытия недостатков, как поступали в старину с своими личиками те барышни-невесты, к которым судьба была не очень благосклонна в отношении к красоте наружной. Впрочем внутренность сих мазанок довольно красива, украшена лубочными эстампами, и если б не тараканы и блохи - сии неприятели спокойствия — в великом множестве тут поселившиеся, то [12] и в Екатеринограде можно бы было найти удовольствия. Торговля сей станицы столь обширна, что когда я хотел купить для дороги Голландского сыру и спрашивал об оном, то на меня смотрели во все глаза, как на человека, который спрашивал бы, например, Маньока.

Климат в Екатеринограде здоров, но не смотря на географическое положение сей станицы, продолжительностию зимы, сыростию и дождями едва не равняется с 60° северной широты, потому что оная стоит на плоском возвышении, составляющем уже предгория Кавказа, и на которое подъем начинается почти от самого Георгиевска.

Для следующих в Грузию ворота карантина, лежащего за Малкою, открыты и нет препятствия. Для возвращающихся же в Россию карантин есть западня, которая захлопывала их прежде на сорок, двадцать один, или четырнадцать дней. Ныне же, благодаря Провидению, уничтожившему все заразительные болезни, столь обыкновенные за Кавказом, должно подвергнуться только суточному карантинному наблюдению. Карантин есть решение проблемы, что в нашем подлунном мире зло и добро существуют смешанно, и разделить их нет возможности.— Сколько жалоб услышите вы от путешественника за задержание в карантине. [13] Он опишет вам скуку, дороговизну, неприятность осмотра, окурки вещей и тому подобного. Но какое благодетельное учреждение есть пограничный карантин в других отношениях! Миллионы жителей внутренних губерний через него сохранены от внесения заразительных болезней. — От чего Турция часто подвергается чуме ? — От неучреждения пограничных карантинов. Любители спорить захотят мне представить холеру как пример противоположный сказанному, но напрасно. Я был на границе Персии, когда холера начала только переходить в наши области; я видел ужасные действия ее в Кавказских провинциях и смело уверяю, что она существовала в воздухе, которого карантины удержать не могут, и шедши по направлению рек, расстилалась в виде густого зловонного тумана; я видел, что бывшие вместе с зараженными, прикасавшиеся к ним ежеминутно и даже носившие платья, им принадлежавшие, ни сколько не подвергались заразе. Что ж могли против холеры, сего бича небес, все карантинные правила окурки по системе Гитон-де-Морво?

Гремя почтовым колокольчиком до самого Екатеринограда, тут видите конец своего быстрого путешествия. Отсюда до самого Владикавказа, дорога [14] лежит через земли Малой Кабарды, следственно страною самых неприязненных Горцев, что и заставило учредишь конвойное сопровождение. Рано или поздно приехали, вы должны дождаться того дня, когда придет Российская почта, идущая за Кавказ.

Для сопровождения сей почты наряжается конвой из сорока или пятидесяти человек пехоты и тридцати или сорока Козаков, при одном артиллерийском орудии, и при сопровождении сей колонны все путешествующие должны собраться. Первый звук барабана означает приготовление к походу, сигнал для запряжки лошадей и сближения с отрядом; второй отбытие колонны.

Колонна идет до Владикавказа четыре дни, останавливаясь для ночлег в нарочно устроенных укреплениях, заключающих в себе небольшое число мазанок для жительства, расположенных в оных команд. Укрепления сии называются: Пришеб, Урух и Ардон. Расстояние оных следующее: от Екатеринограда до Пришеба 15, от оного до Уруха 25, от оного до Ардона 35, а от оного до Владикавказа 30 верст, всего 105 верст. Для отдыха же, по причине больших переходов, колонна останавливается при подобных же, хотя и меньших, укреплениях, лежащих от Уруха к Владикавказу на [15] половине каждодневного пути. Укрепления сии называются Минарет и Архон. Есть еще укрепление Дурдур, но оное построено недалеко от Минарета, только для наблюдения; ибо сие место в особенности опасно по частым набегам Горцев. В следующем письме я расскажу тебе случившееся с нынешним Воинским Начальником Укрепления Уруха, которое сам от него слышал. В самом деле местоположение Укрепления Минарета, так названного по полуразрушенному высокому минарету, принадлежавшему к совершенно развалившейся мечети, весьма способствует к хищническим нападениям. Большие горы кругом, лес на вершине оных, и теснины между гор на большое пространство, замаскированные лесом, очень способны укрыть хищников от наблюдательного взора, пока им представится благоприятный случай безнаказанно совершить злодеяние.

От Пришеба гигантская линия вечно снежного Кавказа представляется во всем величии, как стена, взгроможденная природою для отделения одного мира от другого. Какая поразительная великолепная картина, сей массы величайших в природе гор, препоясанной облаками, упирающейся в туманы своим подножием и возвышающей гордые главы свои, одетые вечными снегами, над громами и [16] молниями, свирепствующими внизу оной. Я любовался сим зрелищем от Пришеба до Владикавказа, где вид гор, переставши быть перспективным, по причине близости, не позволяет обнять одним взором протяжение оных от Востока до Запада. Часто спрашивал я сам себя, которая из сих гор называлась у древних Кавказом, к коему был прикован баснословный Прометей, и всякий раз сознавался невольно, что сия почесть принадлежит Казбеку, а не Эльборусу. Хотя вся линия снеговых вершин кажется одинаковой высоты, но рассматривая пристальнее, конусообразная вершина Казбека превышает все прочие. Эльборус же кажется высок только от того, что стоит отдельно, между тем как все передовые линии гор, между коими скрывается Казбек, не могут закрыть его от взора.

Крепость Владикавказ, коего название означает уже Владычество Орла Северного над Мифологическим Кавказом, обрисовывается пред глазами на приятной долине у подножия сего хребта. Красиво построенный, сей важный пост Кавказской Линии содержит в страхе неприязненных Горцев и они еще ни разу не смели сделать на оной покушения. Только в минувшем 1832 году отважный Дагестанец, известный Кази-Мулла, решился [17] было на дерзкое предприятие напасть на Владикавказ, на окрестные народы, которых ему хотелось преклонить на свою сторону, решительно восстали против него, и разбитый лжепророк бежал опять к суеверным Дагестанцам с малым числом своих единомышленников. Сей час заметил я только, что мое письмо так длинно и может утомить твое внимание, а потому прощаюсь с тобой. После, при удобном случае, начерчу тебе что-нибудь о Кавказе. [18]

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Помнится я обещал тебе описать происшествие, случившееся с господином Б. —; вот оно.

В конце Марта 1833 года Б., как воинский Начальник Укрепления Уруха, получил повеление осмотреть исправность Укреплений, принадлежащих к его дистанции, в числе коих находились прежде упомянутые мною Минарет и Дурдур, лежащие на дороге в Укр. Ардон. Он отправился в сопровождении 21 человека Донских Козаков и двух офицеров, а [19] за несколько времени прежде потянулась колонна, сопровождавшая Русскую почту до Ардона. В трех верстах от Минарета к Уруху, в опушке леса, с семьюдесятью самых отчаянных удальцов, засел Хаймурзин, дерзкий предводитель Обреков, сих отчаянных хищников, обрекающих себя на разбой из Горских поколений, обитающих около Сунжи. Он хотел напасть на почту и ограбить ее, если б заметил хоть малую оплошность со стороны конвоя. Но прибытие Б., его следование вместе с почтою до Дурдура в совершенном порядке, заставило Хаймурзина отказаться от своего предприятия, но возымев за то досаду на Б., он решился овладеть им, если только будет можно, надеясь всего более на нечаянность, а потому остался ожидать его возвращения.

Окончив занятия свои в Дурдуре и Минарете, Б. возвращался медленно с своим конвоем, ничего не предполагая, не предчувствуя, как вдруг, поравнявшись с местом засады Хаймурзина, был совсем неожиданно окружен Обреками, которые, гикнувши, бросились на Козаков. Едва сии последние успели закричать: «Ваше Благородие, Азияты!» (так называют Русские всех вообще Горцев), как уже засвистали пули, защелкали курки и один офицер из свиты Б. был тяжело ранен. [20]

Видя неизбежную опасность, Б. не потерял присутствия духа, а с удивительным хладнокровием распоряжался действиями своих Козаков, обнадеживая их скорою помощию, которую надеялся получить из Минарета, как скоро выстрелы будут услышаны. Но надежды бедных смертных, на самых вернейших расчетах основанные, редко исполняются! Так случилось и с Б. Противный ветер не позволил услышать в Минарете выстрелов, и помощь, на которую он надеялся, и не думала появляться, по самой естественной причине, что не была послана. Два часа продолжалась неравная сия битва. Обреки расстреляли все свои патроны, которых у Горцев всегда бывает самый малый запас, по трудности доставать порох. С одной и другой стороны было уже несколько убитых и раненых. Хаймурзин, досадуя на неудачу, решился на отчаянное средство, приказав своим Обрекам броситься с шашками в руках на Козаков. Но некоторые медлили исполнить его приказание; другие и вовсе не желали вступать в рукопашный бой. Дерзкий Хаймурзин, в ярости, один с шашкою в руках бросился на Б., который успел в ту минуту схватить одного Козака и, поставив впереди себя в роде щита, приказал ему стрелять. Козак повиновался и пуля, сбив шапку с [21] Хаймурзина, отуманила его до той степени, что он повернулся кругом; но в ту же минуту опомнившись, бросился вновь, изрубил Козака и схватил Б. Ободренные Обреки ударили на Козаков, которые, не будучи в силах устоять против столь превышающего их количества отчаянных разбойников, были частию изрублены, частию взяты в плен. Б. и еще другой офицер его свиты разделили участь последних.

Между тем приближалась ночь и Хаймурзин с остальными Обреками, посадив своих пленников, связанных, на лошадей, пустились во всю прыть, переправились через реку, протекающую около Минарета, и, без остановки скакавши всю ночь, к утру следующего дня находились уже в своем кочевье, находящемся во 120 верстах от Минарета.

Тут Б. и другой офицер были помещены под надзор Адильгирея, брата Хаймурзина, в землянке тесной, душной и неопрятной до наивеличайшей степени. Они были закованы в железы и на шее имели также цепи. Им принесли пищу, которая состояла из куска самого черствого просяного хлеба и кружки воды. Не потому чтобы Обреки хотели морить голодом своих пленников, напротив потому, что они не имели лучшей пищи. Вероятно при сем слове ты удивишься и спросишь, [22] как все набеги, все хищничества, сопряженные с столькими опасностями не доставляют им довольствия? — Разумеется — нет, а причина очевидна. Они собираются на грабеж всегда большими партиями, добычи получить большой не могут благодаря бдительности Правительства, а малое приобретение на долго ли достанет, ибо они должны разделить его между участниками, из коих каждый имеет семейство и большею частию многочисленное.

Б., не привыкший к подобной пище, сначала не хотел употреблять оную. Испуганный Хаймурзин, боясь, чтоб он не уморил себя голодом, а тем не лишил его суммы выкупа, которую надеялся получить наверное, решился приказать убить последнего быка, которого имел. Но на долго ли пользовались они сим улучшением пищи? Большое семейство Хаймурзина с жадностию бросилось на сей лакомый кусочек и в два дни бык был съеден. — Снова на столе несчастных пленников явились просяный хлеб и вода.

Сжав сердце, они должны были довольствоваться сею пищею. Наконец Хаймурзин объявил им, что они могут быть освобождены, как скоро получится за них выкуп, — а потому, буде желают, могут о сем писать. [23] Надежда освобождения придала им новые силы сносить терпеливо свое несчастие. Г. Б., воспользовавшись позволением, писал к своему полковому Командиру и другим лицам. Письма отправлены, получены ответы, — и началась корреспонденция, последствием коей долженствовало быть освобождение пленников.

Но судьбе угодно было еще позабавиться над ними. Близка была минута желаемой свободы — и они видели уже в воображении своем прелестные картины возврата в объятия друзей и сослуживцев; привычный звук военной музыки раздавался в ушах их, и они жили воображением, украсившим для них тягость настоящего положения. Но вдруг Хаймурзин, ненавидевший бездействие, решился снова отправиться на разбой. Провидение, утомленное множеством злодеяний, исполнивших меру терпения небесного, дозволило ему на сей раз приобрести добычу, дабы положить вечный конец его хищничествам.

С приобретенною добычею ускакавши верст на 80 от места, где оную похитили, Обреки расположились в одной глубокой балке, недалеко от Р. Сунжи. Беспечность их была столь велика, что они, стреножив лошадей своих, расположились делить добычу и обедать, изжарив молодого жеребенка, — не поставив [24] на верху ни одного часового для наблюдения.

Линейские Козаки, по пятам преследовавшие их, подошли не будучи замечены, и смотрели в балку на пирующих Обреков, между тем как сии последние и не думали о таком невыгодном посещении. А когда Козаки приветствовали их залпом из ружей, от которого несколько пирующих отправились на тот свет, тогда только Обреки, вскочив, бросились к лошадям. Хаймурзин перехватил кинжалом веревку, бывшую на ногах его лошади и вероятно бы ускакал, если б лошадь, управляемая наверно невидимою рукою, не ударила его копытом в грудь так сильно, что он отлетел на несколько шагов и упал на землю. Но физические силы сего дерзкого Обрека дозволили ему в туже минуту вскочить и броситься снова за лошадью. Но это было последнее мгновение его жизни. Ружейная пуля одного Козака впилась прямо в лоб Хаймурзину и прошла сквозь череп: — он пал.

Обреки, лишась начальника, дерзость коего составляла все их военное достоинство, бросились бежать и были частию изрублены Козаками; не многие успели спастись.

В тесной и душной своей мазанке, скованные по обыкновению, сидели Б. и [25] его товарищ. Подле них находился Адильгирей и несколько Обреков. Вдруг примчался один из спутников Хаймурзина, покрытый потом; измученный конь его едва переводил дух; он вызвал Адильгирея в сени, и начал ему что-то с жаром рассказывать. Побуждаемый предчувствием, Б. с усилием дотащился до двери и сквозь скважину смотрел на Адильгирея. По мере рассказа Обрека, лицо первого становилось мрачнее и мрачнее; наконец он в отчаянии ударил себя в грудь и начал кричать каким-то нелепым голосом. На сей вой сбежались все жители, мужчины и женщины, — и едва Адильгирей рассказал им бедствие, сообщенное Обреком, как вдруг все начали кричать, выть, бить себя в грудь, рвать на себе платье и волосы; одним словом показывали все признаки жесточайшего отчаяния. Несчастный Г. Б., сидя в своей землянке, ясно слушал слова, долетавшие до его слуха на Казикумыкском языке, и которые понимал он, служа давно уже на Кавказской линии: «эти неверные всему причиною;— они писали к своим; они верно их уведомили об отъезде Хаймурзина; — смерть неверным! — на что бережем мы их?.. Смерть, смерть! да! смерть — и самая мучительная! — Разорвем их по частям над могилою Хаймурзина… [26]

Каково было бедным пленникам слышать сии неистовые клики раздраженной толпы, не знавшей ни религии, ни закона, ни человеколюбия; ужас на минуту сделал их неподвижными. Но скоро вера-утешительница пролила новый благодатный свет в их сердца,— и полные доверенности к Провидению, они ожидали с покорностию своего жребия.

День прошел — и они, забытые Обреками, не получили даже и бедной пищи; наконец к вечеру послышались шаги многих людей, — и они приготовились к смерти.

Отворяется дверь; вместе с Адильгиреем вошел человек высокого росту, одетый в обыкновенный Горский наряд: это был Кега, отважный Горец, служивший прежде Российскому Правительству в звании переводчика, и удостоенный наград и милостей; но со всем тем изменивший России при начале возмущения, произведенного Кази-Муллою. Он приветствовал наших пленников по-Русски, — и, в продолжении долгого разговора, дал им заметишь с злобною радостию, чтоб они отложили надежду на избавление; что кровомщение, сия варварская добродетель Горцев, заставляет Обреков пренебречь выкупом, который могли бы они за них получить, — а принесть их в жертву имени Хаймурзина. Он рассказал им причину отсрочки казни: Русский [27] отряд находился не вдалеке от сего кочевья, и боясь, чтоб их не застали врасплох, Обреки решились переселиться далее в леса, и, выбравши себе удобное место, расположиться кочевьем, - и тогда погубить мучительною смертию наших пленников. Рассказавши все сие, он засмеялся адским смехом и вышел вон с Адильгиреем, оставив обыкновенно часового у наружной двери, который чрез несколько минут принес Г. Б. и его товарищу обыкновенную пищу.

И так они знали уже свою участь; им оставалось несколько дней мучительного бытия и потом жестокая казнь положит конец их бедствиям.

В сем горестном положении Г. Б., с покорностию неисповедимым судьбам Всевышнего, старался подкрепить себя святыми истинами религии и не напрасно: - он сделался покойнее и с каким-то детским равнодушием ожидал своей казни и сносил настоящее мучение.

На другой день Обреки отправились в путь, собрав все свои семейства и домашний быт. Наши пленники, связанные и одетые в изорванные кафтаны и рубашки, босиком были привязаны к лошадям и следовали за ними. На ночь они останавливались в каком-нибудь кочевье и запирали скованных пленников в какую-нибудь смрадную землянку. Б. и [28] товарищ его всякий день ожидали смерти, и видя на утро приготовление к походу, чувствовали, что вожделенная минута конца их мучения отсрочена вновь. Двадцать семь дней продолжалось сие положение, хуже самой смерти. Б. и его товарищ, измученные голодом, беспрестанными поездками, томительным ожиданием жестокой казни и сильным холодом, имевшим большое влияние на расслабленное их тело, едва прикрытое лоскутьями, — походили более на мертвецов, нежели на живых людей; они были так слабы, что едва могли сидеть на лошадях, и ежелиб не благодетельная десница Провидения, ниспосылавшего им в утешение религию, могущественную подпору, то вероятно они давно бы изнемогли под бременем несчастия, их угнетавшего свыше сил обыкновенного человека.

Наконец Обреки нашли место для своего кочевья в одном ущельи, в средине густого леса; землянки были готовы; оставалось их несколько исправить. В одной из таковых землянок, куда не проникал свет дневной, были заперты наши пленники. Им объявили, что наступил день их казни. Странная и непостижимая вещь — любовь к жизни, не оставляющая нас среди жесточайших бедствий и на кануне даже приготовлений к [29] неизбежной казни! — Б. возымел мысль спасения, вероятно внушенную небом. Он заметил в верху землянки небольшое отверстие, сквозь которое слаботрепетно проникал луч дневной, и сообщил о сем открытии своему товарищу, бывшему в наивеличайшем отчаянии. «Если сего дня не казнят нас, сказал Б. и не запрут в железы на ночь, то надобно постараться уйти чрез сие отверстие.» Товарищ машинально слушал его, отчаявшись в возможности избавления.

Наступила ночь. Адильгирей явился с свечкою в руках. Он принялся осматривать все щели, все углы землянки, пробовал руками и, наконец, уверившись, что пленники уйти не могут, взял цепи и хотел надевать оные им на ноги. Б., видя при сем исчезающую возможность бегства, старался, сколько мог, преклонить его не надевать цепей, представляя ему опухлость ног, нестерпимую боль и бесполезность сей меры в столь тесной и крепкой тюрьме. «Ничего — сказал Адильгирей, завтра твои ноги болеть не будут.» В сих немногих словах Б. прочел свой смертный приговор и с стесненным сердцем выдвинул свои ноги вперед для принятия цепей. Цепи сии, по обычаю Горцев, будучи положены на ноги, защелкивались пряжкою, и для отпирания нужно было употреблять ключ. [30] В ту самую минуту, когда Адильгирей налагал цепи на Б. и тем лишал его всякого средства к побегу, обрекая мучительной смерти,— Богу угодно было показать свое всемогущество и сделать чудо для спасения невинных. Ключи от цепей, которые Адильгирей имел с собою, вероятно по ошибке, ибо они ему были не нужны, упали на пол; Б. проворно прикрыл их одной ногою. Адильгирей, наложив цепи на товарища Б, посмотрев еще в землянку, ушел не вспомнив о ключах.

Благодетельное Провидение, пекшееся о сохранении наших пленников, погрузило в непробудный сон всех жителей кочевья, и даже часового у наружной двери. Б., видя благоприятную минуту, решил тотчас приступить к делу. Отперев свои цепи и не смотря на слабость, начал разрабатывать руками отверстие, сквозь которое виднелось небо, озаренное сребристым сиянием луны. Камни и земля посыпались с ужасным шумом на средину землянки и он, опасаясь пробуждения часового, остановился, прислушивался, но все было мертво, тихо, как в могиле. Тогда он принялся с удвоенными силами за работу — и отверстие сделалось так широко, что он свободно мог проходить чрез оное; но тут новое несчастие! Сверх земляной крыши лежали [31] крест на крест тесно сплоченные, толстые сучья деревьев, которые непременно надобно было раздвинуть для выхода на улицу. Для сей работы были необходимы силы крепчайшего человека, а Б. в его слабом положении можно ли было о сем подумать? Он оставил работу и предался жесточайшему отчаянию. Вдруг некий, невидимый голос убеждал его возобновить труды; он повиновался. Сучья повиновались уже усилиям Б. и начали раздвигаться. Он хотел испытать, может ли пройти в сделанное отверстие, и вот сук самой большой охватил его поперек тела — и он остался висящим, не будучи в силах ни спрыгнуть в землянку, ни выйти на свободу. Отчаяние придало ему сверхъестественные силы и сук с треском полетел в сторону. Освободившись от страшного сего неприятеля, Б. свободнее раздвинул прочие; отверстие сделалось так широко, что легко можно было проходить чрез оное. Он взглянул вверх: небо было ясно; полная луна осыпала блеском своим кочевья и окрестный дремучий лес, простиравшийся на необозримое пространство. Не медля более, он спрыгнул вниз, разбудил своего товарища, спавшего тем летаргическим сном который есть подобие смерти, отпер его цепи и они поползли в отверстие. Г. Б. выпрыгнул [32] наперед, побежал в лес, собаки с громким лаем пустились его преследовать, но произведенный шум не разбудил Обреков. Товарищ Б. также за последовал, провожатый лаем собак, но с сего времени его происшествия стали отдельным случаем. Б. не удалось его более видеть, как уже привезенного в Кр. Урух в величайшем расстройстве ума, а потому и нельзя было узнать с ним случившегося. — Но возвратимся к Б.

В одной рубашке, босиком бежал он беспрестанно далее в лес, по направлению на Север, чтоб сблизиться с Сунжою, близь которой построена Кр. Грозная. Ночной холод проникал во все поры его тела, производил лихорадочную дрожь; острые камни, сучья валежника ранили на каждом шагу его ноги, и около утра он чувствовал, что не в состоянии уже идти далее; ноги его опухли и были истыканы занозами. Зная, что с наступлением утра Обреки пустятся в погоню, он решился хотя ползком идти далее, отдыхая на каждом шагу.

Наконец показалось заря, небо алело, и с первым лучом солнца он услышал в лесу крики людей и лай собак. Надобно было подумать о приюте: он хотел спрятаться в дупло дерева, низверженного бурею; но невидимая рука влекла его [33] далее. Вскоре заметил он, что след ног его был, явственно виден на траве. покрытой росою. Дабы отвлечь внимание преследователей, он начал прокладывать дорогу то на право, то на лево в разных направлениях, а сам переправился чрез небольшую речку, тут текущую, - и на другой стороне оной, между двух огромных деревьев, лежавших вместе и вероятно сломленных грозою, поместился так, что для проходивших мимо мог сделаться совершенно незаметным.

В скорости голоса преследователей начали приближаться, и он услышал разговор на той стороне реки: «Он ушел сюда - нет сюда - видите, след пошел в эту сторону – нет, в эту.» И они, спорившие таким образом, разошлись в разные стороны. К счастию Б. ни одному из Обреков не пришло в голову перейти реку, кроме двух женщин и одного мальчика, которые прошли мимо его не замечая, и расположились на траве в близком расстоянии. Холод заставил их развести огонь, дабы около оного греться. Мальчик, подбирая сухие ветви для поддержания огня, нечаянно увидел Б. и закричал: «Капитан! Капитан!» Женщины испугались, не смели встать, не смели закричать, боясь, чтоб Б., коего изнеможение было им неизвестно, не [34] умертвил их. Подождав немного, посоветовавшись шепотом, вдруг вскочили и бросились с ужасною быстротою в разные стороны, чтоб сообщить Обрекам о своем открытии.

Б., видя неминуемую гибель, вышел из своей засады и пополз назад чрез реку, будучи уверен, что преследователи будут его искать впереди, и никто не подумает идти назад. Так и случилось. Крики Обреков снова раздались в лесу ближе и ближе. Они перешли реку и не найдя Г. Б., начали кричать, ссориться, наконец пустились вперед, надеясь его достигнуть, и он потерял их из виду; только изредка ветер доносил к нему отдаленные звуки их голоса; наконец и сие утихло.

До наступления ночи Б. скрывался в частом кустарнике и только около полуночи, решился идти далее, по большей части ползком; ибо ноги его, изъязвленные, опухли ужасно, и он при каждом шаге чувствовал нестерпимую боль.

Видя себя не в состоянии достигнуть, без пособия, до Кр. Грозной, бывшей еще в расстоянии более ста верст, он решился идти до первого аула, открыться хозяину в первой сакли и просить его о спасении, обещая награду. Он знал, как высоко ценятся Горцами [35] права гостеприимства, что укрывшегося у него гостя хозяин должен защищать до последней капли крови и лучше погибнуть со всем семейством, чем допустить хотя до малейшей обиды.

Измученный, больной, едва передвигающий ноги и истомленный голодом, как обрадовался он, когда около полудня услышал не вдалеке лай собак - верный признак близости жилища. Он удвоил шаги свои и вскоре увидел пред собою кочевье, на краю коего виднелась новая сакля. Он испугался: гонители его Обреки переселились на новые места, ну если эта сакля принадлежит им, он погиб безвозвратно. Но жребий был брошен. Чувствуя, что не может идти далее, он пополз к сакле.

Едва достигнув дверей и сделав последнее усилие, чтоб отворить их, упал на пол по середине сакли. Бывшие в оной старик и трое молодых изумились. Б., полагая молодых гостями старика, внутренне жаловался на Провидение, его погубившее; ибо он знал, что хозяин уже не может его скрыть, потому что гости, необязанные хранить молчание, могут рассказать о его прибытии.

Кто ты? спросили его. «Русский солдат!» Отвечал он. – Это офицер, а не солдат, сказал старик. Нет солдат, отвечал Б. Как ты зашел сюда? Он молчал, [36] не зная должно ли ему открыться старику.

Видя его молчание, молодые сказали: «Надо пойти уведомить Кегу» — и вышли. Услышав сие враждебное для себя имя, Б. видел, что погибель его неизбежна, а потому приподнявшись, сел возле старика и спросил: «Кто это молодые люди, недавно вышедшие?» Мои дети.

Как жалел тогда Б, что не открылся. По особенному счастию Кега не было дома, и молодые люди возвратились с сим известием. Тогда Б, как только мог, пересказал им о случившемся с ним происшествии, прося дать знать о нем в крепость Грозную. Вы получите за это шапку денег,— прибавил он. Обрадованные Горцы обещали его скрыть и послать с известием в Грозную.

Нужно было условиться о сумме выкупа. Горцы предложили десять туманов (100 рублей серебром) ценою своей услуги. Г. Б. изъявил тотчас согласие, не рассмотрев, что сие только подстрекнет их корыстолюбие. Так и случилось. — Видя свою ошибку, они потребовали двадцать туманов (200 руб. серебром). Заметив оплошность и с своей стороны, Б. начал торговаться, представлять невозможности, и наконец будто с большим трудом согласился на их требование. [37]

Он написал письмо к Генералу, командующему в крепости Грозной. Двое из сыновей старика повезли оное в Мирной Аул, по сю сторону Сунжи лежащий, для доставления оттуда в Грозную; ибо принадлежа к числу независимых Горцев, они сами не смели ездить в крепость. Два дни прошли в мучительном ожидании. Б. имел покойную квартиру, хорошую пищу, но беспокойство терзало его. В конце третьего дня приехал один из сыновей старика и привез половину выкупной суммы, полученной от Генерала, но другой сын старика и половина выкупной суммы оставлены залогом в Мирном Ауле у пока не доставят туда пленника.

С каким восторгом услышал Б. сию новость. На другой день был он уже в кругу своих товарищей, удивленных, обрадованных — и все горе было забыто. [38]

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.

Приготовляйся к трудному путешествию; ныне я поведу тебя через хребты Кавказа. Жаль только, что мысленно, а не на самом деле; — ибо при всем старании, которое не упущу, чтоб изобразить тебе все трудности, ты будешь иметь еще только слабое понятие о претерпенном мною, во время четверократного переезда сих гор, весною, зимою и осенью. Но что делать? тебя нельзя уговорить туда ехать; ты не захочешь испытать сих трудностей, а для меня оне [39] уже исчезли. Остается поговорить о прошедшем.

От Влади-Кавказа семь верст можно еще пользоваться удовольствием ехать по ровной дороге до башни у Кр. Реданта. Но тут начало подъема на хребет Кавказской: с правой и левой стороны возвышаются почти отвесные скалы, изредка покрытые лесом: дорога идет до подножия гор по узкой тропинке; беспрестанно спуск и подъем; там, где горы были промыты водою, устроены мосты и вообще вся дорога состоит из насыпной плотины, удерживающей буйство пенного Терека, который чрез громады камней идет текущим водопадом, занимая все пространство от дороги до противоположной гряды гор. Чрезвычайная наклонность места и дно, покрытое величайшими каменьями во множестве, есть главная причина бешеного стремления, с каким несется река сия от своего истока, даже до Реданта. Это не река; в ней нет воды, - это огромный водопад, - это одна пена, одни брызги неистовых струй, прыгающих чрез массы камней и наполняющих влажностию окрестную атмосферу.

Первое селение в горах есть деревня Максимовка, от коей дорога, немного расширившись, суживается опять к Укр. Ларс, лежащему в 25 верстах от [40] Влади-Кавказа. Укрепление сие есть огромная, четвероугольная башня, окруженная стеною. — Все сие сделано из нетесанных камней — слеплено кой как и живет непонятное количество лет. Удивительная способность Горцев строить так крепко без железа и без всяких пособий Архитектуры! Внизу небольшое селение Горцев, дом для проезжающих, выстроенный от Правительства, небольшие помещения для солдат и офицеров расположенной тут роты, — и наконец духан. Это что такое ? спросишь ты. Это.. . Наперед скажем о происхождении названия. Духан, или правильнее Дукани, слово Грузинское, значит вообще: лавку, с каким бы товаром оная ни была: но Русские с покорением Грузии взяли себе за правило называть духаном только торговлю маркитанскую, а на Военно-Грузинской дороге, по неимению рестораций, гостиниц и постоялых домов, вся торговля сосредоточена в духане. Угодно вам сахар, чай, вино, веревки, яйца, говядина и проч. все это вы найдете в духане, — только все это так дорого, что упаси Боже! Впрочем, если вы не хотите потерять аппетита и получить отвращение от всех запасов, вами купленных, то не входите во внутренность духана, хотя сие не почитается за неприличный [41] поступок. Внутри сих многознаменитых Грузинских рестораций так чисто, все вещи в таком порядке, продавцы так опрятно одеты, так вежливы, что во второй раз верно порядочный человек туда не заглянет. Вино хранится в бурдюках, вымазанных нефтью; пахнет оной так сильно, что надобно сделать большую привычку употреблять оное. А когда вы увидите, как Г. Духанчик в засаленном своем кафтане начнет при вас цедить вино из бурдюка, также замазанного, как сам хозяин, то поверьте, что самая сильная жажда исчезнет при сей прелестной картине.

От Ларса до Дариела такая же дорога, те же гигантские горы по обеим сторонам, тот же шумный Терек налево; только ущелие, час от часу начиная суживаться, делается не шире шести сажень, — и тогда называется Дариел по преданию, что в старину обитала тут женщина Дарья, атаман разбойников, наполнявших ужасом окрестные страны. Видны еще и теперь остатки каменного здания, построенного на отвесной скале и называемого Дарьин дом, как ты лучше рассмотришь из посылаемого при сем вида, снятого мною при возвращении из Грузии. (Смотри заглавную виньетку) Не входя в догадки, правильно, или нет глаголет предание, должно [42] сознаться, что нигде нельзя учредить разбойнического поста лучше, как на этом месте. Узкое ущелье, которого часть занимаешь Терек, вероятно оставлявший в старину место для дороги разве на одну сажень, — ибо, не смотря на насыпь и на все попечения и труды Правительства о сохранении сообщения, и ныне дорога не очень широка,— с обеих сторон две отвесные гигантские гряды гор не позволяющие и думать об избрании объездной дороги; все способствует к разбойничеству! Наверное слабость тогдашнего Грузинского правительства много помогло производить безнаказанно подобные хищничества, но с тех пор, как Орел Северный воцарился на утесах Кавказа, тишина заступила место вековых бурь на Военно-Грузинской дороге,— и теперь можно проехать по оной безопасно днем и ночью, как по внутренним Губерниям России.

Дорога от Дариела до Казбека сделалась весьма затруднительна в последних годах. Снег на огромном Казбеке не сходит совершенно во весь год; но летом протаивая, преобращается в лед, который покрывается новым снегом. Но когда масса снега и льда, накопившаяся на вершине горы, сделается столь тяжелою, что потеряет равновесие, то с громоподобным шумом перекатываясь с [43] горы на гору, наконец обрушивается в ущелье, по коему проложена Военно-Грузинская дорога, и засыпает оную на значительное пространство. Подобные случаи бывают периодически, через каждые семь лет, иногда же и более. Жители так приспособились к предузнанию завала, что могут предсказать его задолго.

Таковой завал совершался в Августе прошлого 1832 года. Более двух миллионов кубических футов льду и снегу обрушилось в ущелье и завалило оное на длиною около двух верст, а в вышину до 400 сажень. Бунтующий Терек, 12 часов задержанный завалом, разлился по всему ущелью; но вскоре с бешенством прорвался сквозь всю массу льда и образовал над собою род Арки, под коей по-прежнему понеслись пенистые его волны. Для разработки завала были употреблены все усилия, но напрасно. Он существует и поныне, но уже в меньшем пространстве. Бывшая над Тереком арка растаяла постепенно и почти совсем уничтожилась; по сему образовалась на обеих сторонах Терека два различные завала: на левой масса сплоченного льду и снегу, чрез которой переправляются едущие в Грузию. Подъем на завал, от России, довольно пологий, позволяет, хотя с большим затруднением, взойти на верх; но [44] тут встречаются величайшие трудности: проталины на каждом шагу; дорога косогором; спуск по льду гладкому, как зеркало. Поскользнувшись же, легко можно упасть в проталины, которые весьма глубоки, — и погибнуть безвозвратно. — Только веденной под руки Осетинами, имеющими удивительную способность удерживаться на самых скользких местах, путешественник решается идти по завалу; но спуск к стороне Грузии еще ужаснее.— Пять сажень отвесной ледяной горы и без помощи поставленной лестницы, которая, не смотря на то, что укреплена искусством, уступает каждому движению и качается, нельзя было переправляться. Каково путешественнику, входящему или нисходящему с оной, чувствовать что он находится между небом и землею, — и одна слабая, деревянная лестница защищает его от падения: он не восходит, — он ползет по ней: страшно взглянуть вниз, дух стесняется в груди и, окончив сие трудное восхождение или нисхождение, вероятно всякий, переехавший Кавказ, произнес сердечную благодарную молитву Богу за спасения его от смерти. Правая же сторона завала, кроме массы сплошного льда и снега, не весьма высокой, покрыта сверху еще новым завалом окрестных гор, состоящим из земли и камней, [45] обрушенных ниспадавшею водою с гор от таявшего снега. Путь по сему завалу труден до чрезвычайности. Пешком не возможно, ибо он покрыт глубокою грязью; верхом — нога лошади беспрестанно скользит; из под оной грязь, каменья, снег и лед с шумом катятся в отверстия, прорытые водою до самого Терека, и за каждый неосторожный шаг можно заплатить жизнию. По сему случаю есть от поста Дариельского до Казбека две дороги: одна левой стороной Терека чрез завал снежной, а другая правой, чрез завал смешанной, а потом по вершинам высочайших гор. Возвращаясь в нынешнем году из Грузии, меня уговорили Осетины ехать сею последнею дорогою, называемою ими объездною. Они имели на сие свои выгоды, потому что я у них нанял пять вьючных лошадей и восемь провожатых, и должен был заплатить за десяти верстный переезд 40 руб. ассигнациями. Мне наговорили таких ужасов о необыкновенной опасности переправляться через снежный завал, испортившийся от таяния, что я решился ехать объездной дорогою, тем более, что проехав уже три раза через Кавказ все по одному пути, меня интересовало видеть сию дорогу. Но едва я только пустился по оной, как почувствовал справедливость слов воинского начальника [46] Казбекского поста, который мне отсоветовал слушать ласковые рассказы Осетин, а пуститься по обыкновенной дороге. «Как не труден путь чрез завал — говорил он — но всего пол версты в нынешнем его состоянии, а остальная дорога, как вам известно, ровная и гладкая, а вы выбираете дорогу вьючную, которая вас измучит и гораздо опаснее завала.»

Мы переправились чрез Терек по дрожащему мосту, накинутому с берет на берег, сплоченному из древесных ветвей и покрытому землею. Ужасно было видеть, как бунтовал под нами Терек, когда мы ехали по сей зыбкой переправе, узкой, без перил и сделанной более для пешеходов; потом полверсты ровной дороги — и вдруг новое явление. У самой подошвы высочайшей горы, с таким же необузданным стремлением, неслась другая горная река — Терек второго номера, и чрез сей водопад должно было переправляться в брод. Видя, с каким бешенством река сия ворочала огромные каменья, я сначала не хотел решиться переправляться; но мои провожатые ручались за безопасность — и я отправился. Двое из них, вооруженные толстыми дубинами, вели мою лошадь, двое поддерживали меня с обеих сторон и один уцепился за хвост лошади, все сие для [47] того, чтоб воде не вздумалось утащить меня и с лошадью в Терек. В таком виде совершалась моя торжественная переправа; вода едва не доставала до брюха лошади, а брызги пены омочили все платье мое и лицо. Наконец я очутился на другом берегу и с радостью посмотрел на гибельный водопад, который за несколько минут пред тем был для меня предметом ужаса. Но сим не кончилось мое испытание. Поднявшись на одну из высочайших гор Кавказа, я должен был опускаться с отвесной скалы, покрытой мельчайшим песком, который сыпался от малейшего движения и всякую минуту можно было ожидать скатиться с горы в пропасть. Но этого мало: вся дорога была подобна сему спуску и подъему; или крутой обрыв для спуска или ужасная высота горы для подъема, или путь по полугоре – узкою тропинкою, возвышающейся над Тереком более, нежели на 400 сажень,— на которой едва ноги лошади могли устанавливаться.

Вот краткая картина сего пути. К числу не последних удовольствий принадлежало и то, что я должен был объезжать скалу, на которой находился Дарьин дом, выше описанный.

Местоположение поста Казбекского весьма живописно, как ты можешь судить [48] из прилагаемой картины. Гигантская гора Казбек выказывает свою вечно-снежную вершину из-за огромных предгорий; на одном из сих последних возвышается монастырь, весьма здесь уважаемый, к коему доступ очень труден по узкой тропинке. На право виднеющаяся гора получила название Бешеной Балки, по причине нечаянных и частых земляных завалов, которыми она покрывает дорогу. Внизу лежащее селение называется Казбек и принадлежит помещику, коего фамилия есть также Казбек. Церковь дает тебе понятие о форме постройки всех Грузинских церквей.

От Казбека до Коби дорога хороша, только немного камениста, идет берегом Терека и с обеих сторон стоят каменно-земляные скалы Кавказа, подобно двум величайшим стенам, их изредка показываются деревья и трава, произрастающие между мхов и камней.

В геологическом отношении Кавказские горы от Коби до Ларса представляют предмет важнейших исследований; — их формы, напластование, остроконечность ребр - все дает повод заключить, что они скрывают в недрах своих величайшие сокровища в металлах и минералах. Многие из оных гор исполняют все требования Геологии, относительно наружных признаков месторождения металлов.

От Коби до Кашаура наитруднейший переезд чрез хребты высочайших гор, называемых Гут-гора и Крестовая гора. На вершине сей последней поставлен каменный крест, над могилой одного из бывших управляющих Горскими народами. Это есть самый высочайший пункт на всей Военно-Грузинской дороге. От оного уже идет южная покатость хребта Кавказского, и первый спуск простирается до двух верст с так называемой Кащаурской горы, каменистой и затруднительной, особенно для подъема. Вся дорога вообще от Коби до сего спуска редко дозволяет ехать в экипаже, а большею частию верхом, разложив багаж на вьючных лошадей. Девять месяцев в году сии горы покрыты снегом, и только в конце Июля одеваются зеленью. Здешняя природа имеет все оттенки природы стран северных: все растения прозябают чрезвычайно скоро; вершины гор покрываются лилеями и всякого рода водяными цветами; сочная и красивая зелень раскидывается по всем отлогостям крутого косогора, по коему идет дорога, по Гут-горе. Взор с ужасом, смешанным с удовольствием, следит чуть-чуть заметные группы деревьев, холмики одетые пушистою зеленью и цветами, в глубине ущелья, выше коего, сажень на 500, находится [50] дорога, по коей вы едете. Если долго смотреть в сию пропасть, то голова закружится и можно заплатить жизнию за свое любопытство. Но когда зима воссядет на ледяном троне своем и дохнет метелями и вьюгами, сей переезд бывает ужасен и гибелен. Часто слышно об обвалах, засыпающих дорогу, но редко о погибших от сего путешественниках, благодаря попечению Правительства.

Спустившись с Кашаурской горы и полюбовавшись прекрасным видом с оной на долину, замкнутую горами; на рассеянные в разных пунктах башни, полуразрушенные временем; на селения Горских жителей, расположенные амфитеатром дом на доме по покатости горы, свыше коих находятся четвероугольные башни, с отверстиями в роде цитадели, их обороняющей, - можно уже считать все затруднения переезда оконченными. До самого Ананура дорога хотя идет ущелием между гор, но уже довольно пространною. Горы покрыты сплошь лесом, или кустарником, составляющим для глаз приятную картину. Быстрая Арагва, вырвавшись из Кашаурского ущелья, катит пенные свои волны, однако гораздо смирнее Терека, на Юг. Местами большие спуски и подъемы, но уже нет той опасности, тех обрывов, какие пугали вас прежде. Местечко [51] Ананур заметно только древнею церковию. обнесенной кругом стеной с башнями в роде крепости и порядочно выстроенным карантином, в близком от оного расстоянии. Во время дождей Арагва делается столь шумною, что срывает все мосты и заливает почти все ущелье: тогда очень опасно ехать.

Выбравшись из Кавказских гор, является глазам вашим на ровном месте, т. е. хотя окруженный горами, но не так высокими, лежащий не слишком в тесном ущелии, первый город Грузии, Душет, состоящий из старинной крепости с башнями, десятков трех миниатюрных домиков и кучи Грузинских подземных саклей. Не останавливаясь в оном, как в таком месте, которое не представляет ничего занимательного, отправимся до Мцхета. Сия древняя столица Царей Грузинских, или прежде Царей Иверии, лежит у впадения реки Арагвы в реку Куру, в 21 версте от Тифлиса. Грузинские и Армянские летописи согласно приписывают честь построения оной Мцхетосу, сыну Картлоса, одного из ближайших потомков Ноя в третьем колене, а сооружение цитадели, находящейся не далеко на высоком холме, и ныне полуразрушенной, самому Картлосу, внуку Ноя. Если нельзя с полною доверенностию согласиться на признание столь [52] отдаленной древности, то отнюдь нельзя оспаривать построения Мцхета тысячи за две лет до нашего времени. Дабы более удостоверить в справедливости своих исторических событий, Грузинские летописатели упоминают, что Картлос похоронен был близь Мцхета, и то место, где находится его могила, называется долиною Картлосова. Это такие смелые догадки, на которые можно отвечать только двусмысленно: «может быть, а может быть и нет», - ибо ничем ни доказать, ни опровергнуть сего невозможно. Прежние Грузинские Цари, имевшие столицу в Мцхете, назывались Данудер, и будучи главами небольшого количества подданных, с неимоверною силою и искусством удерживали и распространяли свое владычество, будучи стесненные неприязненными соседями, с коими имели беспрестанные войны.

В 378 году после Р. X. Мцхет сделался местом важнейшего события. Св. Нина из Греции явилась для проповедывания истинно Христианского учения. Крест, из виноградных ветвей сплетенный, и обвязанный волосами праведницы, в руках ее был символом благодати небесной для Грузин, еще бродивших во мраке идолослужения. Тогда владычествовавший Царь Мариам, убедясь совершившимся чудом над его супругою, излеченною [53] от жесточайшей болезни молитвами Св. Нины, дозволил ей проповедывать слово Божие, и всеми силами способствовал ее успехам. Тысячи приходящих для совершения над ними святого обряда Крещения, очищались водами Арагвы и возвращались домой Христианами.

Другое чудо совершилось в тоже самое время. Часть одежды Спасителя нашего Иисуса Христа, доставшаяся при метании жребия, на часть одному Иверскому воину, по возвращении сего последнего домой, была зарыта под кедром. Сей кедр срублен, и из оного выступило миро, употребленное тогда же для священного обряда Миропомазания. - Кедр, прославленный сим чудесным событием, обратил на себя внимание и религиозное почтение, простирающиеся и до сего времени. Оный находится теперь за каменною стеною, нарочно построенною в углу церкви, тут выстроенной, и заслуживающей внимание оригинальностию постройки и древней формой своих великолепных украшений.

Ныне Мцхет есть не иное что, как маленькая деревушка, среди которой возвышаются две огромные церкви, одна выше упомянутая, а другая построенная весьма красиво в половине 15 столетия Царем Александром, обнесенная кругом стенами с башнями. В сей церкви почиют бренные остатки последних Царей [54] Грузии, Ираклия II и сына его Георгия XIII. На плитах, вделанных в церковный помост, видны надписи следующего содержания: «Здесь покоится Царь Ираклий, родившийся в 1716-м году, который вступил на престол Кахетинский в 1744, на Карталинский в 1762 и скончался в 1798 году. Дабы предать потомству память о сем государе, царствовавшем со славою в течении 54 лет, именем ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, Александра I-го, Главнокомандующий в Грузии, Маркиз Паулучи, соорудил ему сей памятник в 1842 году.» Ниже: «Прожектировал и строил Инженер Подполковник Кондратьев.» На другом: «Здесь «покоится Царь Георгий, вступивший на престол Грузинский в 1798 году, который из любви к благу своих подданных, желая на всегда обеспечить их благосостояние, в 1799 году уступил Грузию Российской Империи. Дабы предать потомству память о последнем Грузинском Царе....» и так далее. Тут же покоятся супруга и мать Царя Ираклия, равно другие особы Грузинского царского Дома.

К числу редкостей Мцхетских принадлежит мост чрез реку Куру, построенный на древний манер с четвероугольною сторожевою башнею. Я осмеливаюсь не верить преданию, придающему [55] мосту сему честь быть сооруженным войсками великого Помпея. Постройка слишком непрочна и слишком некрасива, чтоб могла принадлежать к тем великолепным памятникам своего пребывания в стране сей, которые созидали древние Римляне. Стоит взглянуть на чудо зодчества: Худоперинский мост через Аракс, на границе Карабахского Ханства с Персией, в коем каждый камень напоминает величие древнего Рима, чтоб не верить рассказам о Мцхетском мосте. Отсюда две дороги в Тифлис, одна правым, другая левым берегом Куры. Последняя лучше, но не всегда удобна, ибо надо переправляться в брод через Арагву, которая не всегда сие дозволяет, а для первой, обыкновенной дороги надо переехать через помянутый моет. Прощай.

Текст воспроизведен по изданию: Шесть писем о Грузии и Кавказе, писанные в 1833 году Платоном Зубовым. М. 1834