ОСАДА КАРСА

С рассветом 23 числа открыт общий огонь с наших баттарей первой паралели, и когда ядра, упавшие в Турецкие окопы, возвестили неожиданное сближение работ наших, со стороны крепости и цитадели отвечали взаимною канонадою, усугубленное действие которой преимущественно обращено противу баттареи № 4, где неприятельские выстрелы производили весьма большое разрушение в бруствере, складенном из набитых землею мешков.

Почти при самом начале обоюдной пальбы завязалось на левом фланге нашем стрелковое дело: между передовою цепью егерей 39-го [176] и 42-го полков и Турецкою пехотою, засевшею в каменьях впереди укрепленного кладбища. Мало-по малу отважность и упорство с обеих сторон усилились здесь до того, что присутствовавший в траншеях начальник всей пехоты, генерал-лейтенант князь Вадбольский, счел необходимым подкрепить егерей тремя другими ротами, находившимися в резерве позади стрелковой цепи, под начальством полковника Миклашевского. Xрабрый офицер этот, не взирая на сильный ружейный и картечный огонь, быстро достигнул кладбища; но там часто поставленные могильные камни и памятники, доставили неприятелю возможность держаться отчаянно. Каждый шаг должно было приобретать с бою, каждую гробницу надлежало отнимать штыками. Казалось, Турки, благоговея к памяти почивших, хотели охранить спокойствие гробов; — казалось, прах соотечественников одушевлял их новою отвагою; но мужество войск наших восторжествовало, и неприятель, выбитый с кладбища, открыл егерям путь в укрепленный лагерь, который в одно мгновение взят без выстрела, вместе с двумя орудиями и 4 знаменами.

Все это происходило около 4 часов утра и совершено с такою быстротою, что среди дела не было уже возможности ослабить огонь и удержать стремление храбрых. В ту [177] минуту, когда Турки принуждены были оставить лагерь, главнокомандующий прибыл лично на баттарею № 4. Усмотрев столь неожиданный успех на левом фланге и видя, что густые толпы пехоты, выходя из прилежащих форштатов, вновь угрожают аттакою полковнику Миклашевскому, он тотчас приказал генерал-лейтенанту князю Вадбольскому отрядить поспешнее полковника Реута, с другим баталионом 42 егерского полка, для удержания за нами отнятой позиции.

Баталион этот не мог однако же приспеть вовремя. Полковник Реут, заходя неприятелю во фланг, был остановлен, вправо от баттареи № 3, весьма крутым утесом, на который надлежало взбираться с большою медленностию и усилиями. Пользуясь остановкою, осажденные в превосходном числе ударили на отбитый лагерь; потеснили роты полковника Миклашевского а другою частию своих сил аттаковали полковника Реута. Поднимаясь на утес, Реут не мог встретить их сомкнутым строем; передовый взвод был смят и таким образом весь левый фланг наш, в свою очередь, нашелся в необходимости отступать. К чести Русского оружия, затруднительное замешательство и опасность продолжались недолго. Солдаты, ободренные мужеством и хладнокровием начальников, [178] остановились. — Бой произошел самый отчаянный и рукопашный, Турки, находясь на высот, низвергали оттуда огромные камни; но вскоре они сами были опрокинуты штыками; оставили вторично укрепленный лагерь и преследованы в неимоверном беспорядке и страхе до самого предместий. В домах и шанцах заречного форштата упорство возобновилось; но как близкое присутствие неприятеля к месту, на котором предполагалась вторая паралель, уже не могло быть терпимо, то главнокомандующий, дав приказание вытеснить его оттуда, послал в подкрепление на левый берег полковника графа Симонича с тремя ротами Грузинского гренадерского полка.

Генерал-лейтенант князь Вадбольский, усилив между тем полковника Реута и полковника Миклашевского остальными ротами 39 и 42 егерских полков, сам повел колонну эту в предместие. Близкий картечный огонь и беспрерывная ружейная пальба не остановили мужества войск. Предшествуемые храбрыми начальниками и офицерами, егеря теснили неприятеля из дома в дом, из улицы в улицу, означая след свой поражением и гибелью. Ни многочисленность, ни твердая защита не спасли Турок; они принуждены были уступить форштат до верхнего моста, противу [179] юго-восточного фаса крепости: при чем отбито еще 9 знамен. Замешательство при ретираде было столь велико, что в одной из улиц неприятель, будучи схвачен на штыки с обоих концев, заградил совершенно путь своими трупами.

Однако же осажденные нашли возможным держаться в одном отдельном квартале, примыкавшем к реке противу нижнего моста, и егерская колонна, утомленная продолжительною битвою, встретила бы там новое сопротивление, еслиб в эту минуту аттака не была произведена с другой стороны полковником Бородиным. Овладев шанцами на Северо-западной высоте и устроив там баттарею из двух орудий, Бородин подвигался вперед, вместе с успешным движением князя Вадбольского. Прибытие на левый фланг Крымского пехотного полка, приведенного из резерва генерал-маиором Корольковым, дозволило ему действовать решительнее; тогда баталион Ширванского полка, соединясь с пришедшими на помощь тремя ротами Грузинского гренадерского, быстро спустился с высот к аттакованному кварталу, и, смелым натиском в штыки, очистил эту часть заречного форштата, до самих берегов Карс-чая. Стрелки перешли даже мост и держались в обывательских зданиях, которые оплошный наша оставил неразрушенными, под стенами самой крепости. [180]

В продолжение этих действий начальник траншей, полковник Бурцов, с одною ротою 39 егерского полка, овладел на левом берегу замком Темир-Паши и поставил там два орудия; а начальник артиллерии генерал-маиор Гилленшмит на отбитой высоте укрепленного лагеря устроил другую баттарею, из двух Донских конных и 4 баттарейных орудий: что совокупно с артиллериею, поставленною полковником Бородиным на северо-восточной высоте, образовало вторую паралель — главную цель действий на 23 Июня.

Успехом этим главнокомандующий не был ослеплен. В боях подобные решительные переходы являются редко и уметь воспользоваться ими есть тайна ратного искусства. Не без намерения обе стороны оспаривали столь упорно позицию неприятельского лагеря и форштат; только с этой стороны крепость могла уступить усилиям нашим. Мгновенное овладение всеми заречными кварталами облегчало к тому путь посредством ближайшего действия продольных баттарей, и то, чего едва надеялись достигнуть в течение трех или четырех суток, представлялось возможным исполнить в несколько часов. Столь внезапный оборот сражения, равно особенное мужество, каковым одушевлены были храбрые войска [181] наши, и напротив ужас, долженствовавший поразить пашу при постоянной неудаче в — продолжение утра, не скрылись от графа Эриванского. — Расстройство неприятеля, поражаемого неумолкавшим действием орудий, придвинутых на самое близкое расстояние, обнаружилось еще более с появлением колонн под стенами почти самой крепости. Небольшие толпы гарнизона в виду нашем спешили пробраться на Карадаг, где выстрелы, по отдаленности, наносили им меньший вред и минута эта вызывала к дальнейшим предприятиям, началом коих был штурм предместий Орта-Капи.

От беспрерывного огня артиллерии бастионы предместий Орта-Капи большею частию были уже повреждены, а близкое расположение домов к крепости дозволяло устроить бреш-баттареи, под защитою обывательских зданий. Главнокомандующий отрядил туда генерал-маиора барона Сакена с баталионом Эриванского карабинерного и двумя ротами Грузинского гренадерского полков. — Под картечным огнем взят ближайший левый бастион, вместе с четырмя орудиями и пятью знаменами. Часть карабинер, под командою полковника барона Фридерикса, очистила мгновенно вею береговую сторону предместия. Но бастион Юсуф-паши, прилегавший к болоту, держался упорно. [182] Обер-квартирмейстер, полковник Вольховский, первый бросился туда с 20 гренадерами и овладел им, вместе с четырмя бывшими там пушками, которые тотчас обращены на крепость и действовали вдоль восточной стены.

Когда оба бастиона предместия Орта-Капибыли в руках наших, 12 баттарейных орудий 20-й и 21-й артиллерийских бригад, поставлены правее бастиона Юсуф-паши, позади болота, для обстреливания цитадели. Под их покровительством гренадеры очистили совершенно занятое предместие; город в трех местах был зажжен гранатами, а противу дома паши взлетело на воздух три неприятельских зарядных ящика.

Не теряя времени, главнокомандующий послал генерал-маиора Муравьева с тремя ротами Эриванского карабинерного полка занять Карадаг, подкрепив его одною ротою Грузинских гренадеров, из предместия Орта-Капи. Колонне Муравьева от бастиона Юсуф паши надлежало проходить открытым местом, обстреливаемым перекрестно. — Смятенный неприятель, будучи поражаем беспрерывною канонадою, не мог обратить сюда сильного огня и войска наши, покровительствуемые баттареями, счастливо миновали это пространство; одна рота карабинер бросилась в предместие Байрам-паши и овладела им. Подходя к Кара-дагу, [183] Муравьев, находившийся впереди с ротою Грузинского гренадерского полка, вновь был встречен картечным огнем; но не смотря на то и на крутизну подъема, с барабанным боем поднялся на верх горы, откуда устрашенные Турки бежали, оставив в редуте и шанцах два знамя и 4 пушки. Взятая артиллерия также обращена на крепость, и сосредоточенное ее действие с другими баттареями заставило умолкнуть на восточном фасе все орудия, к Карадагу обращенные.

С одинаковою быстротою поверхность битвы утверждалась и на западной стороне. Среди общего замешательства и ужаса, полковник Бородин на штыках первый ворвался от нижнего моста в предместие, раскинутое на крутизнах при подошве цитадели и крепости. 42 егерский полк, баталион 39 и три роты Грузинских гренадеров проникнули тудаже от двух других мостов. Таким образом большая часть городских жилищ перешла в руки наши и неприятель лишился всех внешних укреплений. Оборонительные линии во многих местах были повреждены; артиллерия на валах частию сбита, частию же не осмеливалась более состязаться с ужасным и повсеместным действием аттакующих баттарей. В крепости, куда столпились все обитатели предместий, не было надежного убежища от бомб [184] и ядер; гарнизон и жители, колеблемые страхом, спешили укрыться в цитадели,, а неприятельская конница еще прежде, при самом занятии форштатов, видя приближающуюся опасность, большими толпами начала пробираться в поле, со стороны Кара-дага. Для преследования ее послана сводная кавалерийская бригада и казачьи полки; но, по причине гористого местоположения, настигнуть бегущих было невозможно.

Столь блистательный перевес не остался без важнейших последствий. — По данному приказанию, стрелки наши, скрывавшиеся в ближайших домах, будучи поддержаны общим движением колонн, смело устремились на крепость; пробрались по плоским кровлям зданий под самые стены и мгновенно обхватили их с южной и западной стороны. — Смятенный неприятель произвел несколько картечных выстрелов; но отважнейшие перелезли вовнутрь, отбили ворота, заваленные каменьями, и в одну минуту ближние башни с 25 пушками были взяты. На западном фасе сопротивление оказано сильнее; но когда с одинаковым мужеством ворота там были отбиты, Турки обратились в бегство, предоставив нам в 8 часов утра полное обладание крепостию. Не полагаясь после этого на неприступность цитадели, безнадежный паша поспешил переменить образ действий. Немедленно [185] огонь со стороны неприятельской был прекращен; в знак покорности показались на стонах два белые знамя и явился посланный с испрошением пощады. За ним прибыла депутация городских жителей. По выслушании предложений, главнокомандующий приказал остановить пальбу и отправил в цитадель полковника князя Бековича-Черкасского с объявлением следующих условий: 1) чтобы паша признал себя военно-пленным и следовал в Грузию вместе с тою частию гарнизона, которая захвачена в плен во время приступа, как в городе, так и вне оного, и 2) чтобы все войска, укрывшиеся в цитадели, безотлагательно положили оружие; после чего им дозволено будет разойтись по домам.

Дабы скорее принудить к выполнению столь решительных требований, вся артиллерия наша обращена была на цитадель; 20 орудий, остававшиеся в резерве, подняты на северо-восточные высоты, а генерал-маиору барону Сакену послано приказание придвинуть к стенам сколь возможно более войск, чтобы в случае упорства паши, не упустить удобной минуты, среди общего смятения, ворваться в ворота. Вскоре с разных сторон колонны, в стройном порядке и с барабанным боем, потянулись к южной стороне. В средине города встречен отряд Турецкой конницы до 1.000 человек; [186] они стояли в тесных улицах, и, не предпринимая ничего, пропускали мимо идущие войска. С одной стороны чувство ужаса, с другой, строгая дисциплина удержали спокойствие, и полки наши с торжествующим видом, при звуках музыки и песен, достигнув к подошве цитадели, расположились на всем протяжении южной стены. Гарнизон густыми толпами теснился у ворот и на валу, не производя ни одного выстрела. Все обнаруживало, что, пораженные внезапностию события, ни жители, ниже войска неприятельские, не думали более о мести и защите, заботясь единственно о спасении жизни и имуществ. Генерал-маиор Сакен, повторив Туркам требования главнокомандующего, испросил дозволение войти в цитадель, для переговоров, вместе с полковником князем Бековичем-Черкасским и пятью офицерами. При объявлении условий гарнизон безмолвствовал; но Эмин-паша, колеблемый нерешимостию, искал слов для устрашения нас; объясняя, сколь много надеется на твердость стен, изобилие средств своих и на непреклонную готовность войск умереть с оружием в руках, он заключил, что ему необходимо два дня на размышление Главы Карского духовенства, Кадий и Муфтий, и старший начальник городских войск посланы с этим предложением; но уловка Турок [187] проникнута, и главнокомандующий, решительно определяя участь Карса, отправил к паше полковников: Лемана и Лазарева с следующею достопримечательною запискою: Пощада повинным; смерть непокорным; час времени на размышление.

Личные выгоды градоначальника продлили упорство еще на несколько минут; но гарнизон, видя орудия вокруг цитадели, а колонны под ее стенами, обнаружил полное смятение, что принудило Эмин-пашу ускорить сдачею, на условиях ему предложенных. Коль скоро он выехал из стен, войска положили оружие, и знамена Русские, в 10 часов утра, осенили зубчатые вершины неприступной цитадели Карской. Минута была решительная: ибо патрули наши уже начали открывать со стороны Арзерума приближение передовых войск Киоса-Магмет паши.

Так пала одна из лучших твердынь Азиятской Турции, и ее покорение должно причислить к тем славным военным подвигам, которым невольно платим дань удивления. В крепости, цитадели и в предместиях взято 22 мортиры и гаубицы; 129 пушек и единорогов ¹; до 7.000 пуд пороху и до 1000 п. [188] свинцу, множество разного рода снарядов и инструментов; провиантский магазин, в числе 6000 четвертей, и все 33 знамя, бывшие на тот раз в Карсе.

Утро 23 Июня похитило в рядах Русского корпуса до 400 храбрых. В числе их убит поручик Штокфиш; ранено и контужено штаб и обер-офицеров 13. В ротах 39 и 49 егерских полков, участвовавших при овладении неприятельским лагерем, почти все Офицеры были переранены. Потеря Турок восходила до 2.000 человек, сверх 1361, взятых в плен по время боя; обезоруженные в цитадели войска распущены по домам, вследствие заключенной капитуляции ². Из секретных бумаг, захваченных под подушкою Эмин-паши, оказалось, что Карский гарнизон вместе с вооруженными жителями простирался до 11.000 человек.

Соображая покорение Карса, как одну из необыкновенных в истории битв, находим [189] следующие особенности, достойными внимания военных людей:

1) Решительность Российского главнокомандующего вести осаду не со стороны Кара-дага, вопреки укоренившемуся издавна мнению; но с позиции, которая представлялась по его соображениям гораздо выгоднее. Причины, на коих он основывал это убеждение, объяснены выше, а успешные последствия дела оправдали верность заключения.

2) Не менее достойны подражания его деятельность и точность. Ничего не было оставлено на произвол удачи; он четыре дня сряду, с постоянною неусыпностию, обозревал окрестности Карса: лично познакомился со всеми оттенками местоположения, на котором должны были происходить главнейшие действия осады; каждому из начальников и инженерных офицеров внушил порознь их обязанности, и этою примерною заботливостию обеспечены были порядок и быстрота, столь замечательные под стенами Карса.

3) Избрав позицию на Арзерумской дороге и укрепив ее, главнокомандующий принудил тем Киоса-Магмет-пашу итти к Карсу обходным путем, и чрез то выиграл время успешного окончания осады.

4) Осаждая крепость с корпусом войск, равным неприятельскому гарнизону, надлежало [190] более всего стараться не допускать Турок до вылазок, которые на значительном протяжении работ, не всегда могли быть отражены с постоянным успехом, особенно в ночное время. Искусным направлением фальшивых аттак с двух противоположных сторон крепости, в ночь с 22 на 23 число, главнокомандующий вполне достигнул своей цели. Неприятель, занятый собственною безопасностию, приведенный в недоумение усиленною пальбою артиллерии среди ночного мрака, и хладнокровием, которым маскированы были работы на баттарее № 4, — не только не покусился на вылазку, но даже не мог проникнуть наших действий до самого рассвета.

5) Быстрый и неожиданный успех войск, поутру 23 Июня, дав нам значительную поверхность над неприятелем, долженствовал изменить и общий ход действий. Граф Эриванский, усмотрев возможность и выгоду перейти от постепенной осады к решительному штурму, не замедлил воспользоваться положением дел; общею аттакой обхватил в одно время все концы предместий, и сильным направлением артиллерии во фланг неприятельских линий так много поколебал дух Турок, что гарнизон, изумленный смелостию Русских, едва успел опомниться в то время, когда на стенах цитадели уже развевалось знамя [191] покорителей Карса. — Здесь очевидна доверенность вождя к мужеству войск и опытности начальников, совершивших под его предводительством четвертую осаду; и не менее замечательна другая черта, — познание общего свойства неприятеля, на которого всего сильнее действует внезапный страх. Если толпы запальчивых Азиятских наездников однажды опрокинуты и артиллерия достаточно опустошила ряды их пехоты: удар смелый, произведенный с быстротою, довершает обыкновенно поражение изумленных, и никогда, ни власть начальника, ни собственная честь войск не остановит бегущих для вторичного сопротивления. Ретирады Европейской у них быть не может; бегство общее, где каждый только думает о собственной безопасности.

Станем ли разбирать с подобной точки действия Эмин-паши? Незнакомый с правилами военной науки, он мог явить искусство в защите крепости только по мере приобретенных опытов и степени собственного благоразумия. Но одна из важнейших его ошибок есть отступление от партизанских действий, которыми он обещал вначале сераскиру беспокоить Русские войска. Бесполезность неприятельской кавалерии, продолжавшаяся и в течение всей осады, весьма облегчила покорение Карса; между тем как Эмин-паша, пользуясь [192] малейшим раздроблением наших сил и нападая на обозы, табуны и фуражиров, мог бы продлить защиту и даже ожидать спасения.

Вылазка пехоты Турецкой 20 Июня хотя вполне согласовалась с нашими выгодами, однакоже действия неприятеля в этот день были мужественны, и он, уступив нам позицию единственно по превосходству нашего искусства, постоянно тревожил нас в тот день новыми нападениями.

В решительное утро 25 числа Карский паша опять не показал ни достаточной твердости, ни необходимого присутствия духа. Обманутый фальшивыми аттаками, он, при открытии баттарей, впал еще в большее смущение и не обнаружил надлежащей стойкости, при удержании за собою позиции укрепленного лагеря и самих предместий. В первом случае кавалерия Карского гарнизона могла бы принести большую пользу двинувшись в обход нашего правого фланга: что воспрепятствовало бы сосредоточить противу крепости собственные наши войска. Во втором — Эмин-паша, при виде решительного наступления, должен был истребить мосты, соединяющие заречные предместия с крепостию, и замедление, которое могло произойти от того, дало бы время гарнизону оправиться.

Наконец замешательство Карского [193] градоначальника подтверждается и самою сдачею цитадели. Xотя приобретенные нами успехи уже не оставляли ему надежды, но он еще мог держаться, и по крайней мере благоразумие требовало ожидать развязки от вспомогательного корпуса, шедшего к Карсу, под начальством Киоса-Магмет-паши. Что относится до этого последнего, то им употреблена вся деятельность и усилия, для подания помощи осажденным. При первом известии о близкой опасности, Киоса-паша пренебрег всеми затруднениями своего положения; без достаточного числа канонерок, без продовольствия, еще не вовсе подвезенного, оставив тяжести на горах Саганлугских, только с 4 орудиями и лучшими войсками, быстро бросился к Карсу, ободрил письменным известием Эмин-пашу, требовал от него мужества и терпения и опоздал едва половиною дня: ибо во время штурма 23 числа, подкрепления его находились в 10 часов утра почти в 5 верстах от Карса. Он мог даже различать постепенно усугубление нашей пальбы; но роковая весть о взятии крепости заставила его удалиться к Ардагану, для прикрытия этого последнего пункта.

Карс, взятый штурмом, не был предан ужасам истребления. Жителям крепости и предместий объявлено всеобщее помилование и дозволение возвратиться в домы под [194] покровительство Российской власти; в город учрежден тотчас порядок, а к вечеру совершенное спокойствие не замедлило водвориться. Граждане, убежденные в великодушии Русских, на другой же день обратились к занятиям и ремеслам; повсюду начались работы и торг; отрывали имущества закопанные в землю, и празднолюбие Мусульман, по обыкновению, нашло пищу в беспечных рассказах о минувших битвах.

24 числа главнокомандующий, заняв Пашинский дом, обнародовал следующее воззвание к жителям пашалыка: «Твердыня Карская пала от победоносного оружия Российского; права войны предоставляли наказать жителей города, взятого штурмом; но правила Великого Императора Всероссийского чужды всякой мести и именем сего великодушного Монарха, изъявив прощение гражданам, я призываю равномерно вас, обитатели пашалыка Карского, под высокое покровительство России, — обещая вам ненарушимость богослужения, обычаев и собственности. Мусульмане! среди мирных занятий вашего хозяйства, приносите свободно обычные моления в мечетях и минаретах, и всякой кто дерзнет нанести хотя малейшее оскорбление вашей вере, или служителям ее, подвергнется наказанию, как преступник; семейства и имущества пребудут [195] равно неприкосновенны; не потребую от вас новой дани, но приложу заботу, чтобы облегчить и ту, которая лежала доселе на вас. «Да не отяготеет над вами новое правление победителей! Мы не коснемся ваших коренных постановлений и знаменуя действия свои единственно неуклонным правосудием и постоянством, постараемся явить вам пример справедливости, скорого удовлетворения и защиты, — равно общих для сильных и слабых, богатых и неимущих, Адербиджан свидетельствует истину эту: обитатели его конечно не престанут благословлять память великодушного управления Русских.

«Но обещевая эти выгоды благоденствия мирным жителям, не скрываю, что непокорным, дерзающим продолжать войну, готова пагуба. Карс испытал могущество оружия Русского: тщетно и гибельно будет, всякое новое упорство!»

Обет, столь добровольно данный, был оправдан вполне всеми последующими поступками. Новое правление, учрежденное в Карсе под председательством полковника князя Бековича-Черкасского, из тамошних: кадия и муфтия, бывшего начальника янычар, главных улемов, нескольких почетных Турецких и Армянских старшин и двух Русских [196] чиновников ³, вскоре поселило в народ любовь к новой власти; все оставались довольны справедливостию, умеренностию требований и общею защитою прав. В течение почти двух лет голос ропота на чуждое владычество не раздавался в стенах Карса. Распри тяжебные, действия суда и расправы, рассматривались и производились по их законам и обычаям; судебная власть оставлена попрежнему в руках кадия и муфтия, а полицейская в лице Мусульманских чиновников, подчиненных надзору Русских офицеров.

25 Июня, в торжественный день рождения Государя Императора, совершено под стенами Карса благодарственное молебствие за победу, приосенившую знамена малочисленного корпуса наших войск на отдаленном краю Империи. Такого рода празднества заключают в себе что-то необыкновенное, волнующее чувства воина порывами и ощущениями, незнакомыми для мирных граждан. Товарищи битв, после тяжких трудов и опасностей, братски обнимают друг друга, и бивуачные беседы оживляются [197] повествованиями благородных подвигов и памятью славно окончивших век.— В тот же день признательность главнокомандующего к войскам выразилась в следующих незабвенных словах:

Xрабрые воины!

«После знаменитых побед ваших в Персии, встретились вы с новым врагом под стенами Карса. 19 Июня дерзнули Турки сразиться с вами в поле, но, быв жестоко насказаны, едва успели они спастись позади своей многочисленной крепостной артиллерии. Потом в четыре дня заложены баттареи наши, под самою крепостию, почитавшеюся доселе неприступною; 151 пушка, 7.000 гарнизона и 4-х тысячный кавалерийский корпус составляли ее оборону. Но мужеству вашему не было препоны: на достопамятном приступе 23 Июня, овладели вы и стенами и башнями неприятеля и его недосягаемою цитаделью. Знамена, пленники и прочие трофеи свидетельствуют об вашем подвиге. Государю Императору приятно будет услышать о сем новом торжестве оружия Российского.

«Взгляните, храбрые товарищи! на тот утес, где ныне развевается знамя Империи; на то место, от которого сильное воинство [198] Надир-Шаха, после долговременной осады, отступило; вспомните о числе своим и вознесите теплую молитву к Господу сил за дарованную вам знаменитую победу.»

Комментарии

1. В числе мортир находились три калибра пяти пудового; в числе пушек 9 было полевых, а 22 от 48-ми до 12-ти фунтового калибра.

2. В числе пленных удержаны: двух бунчужный Магмет-Эман-паша, первый его чиновник Кягья-Ахмет-ага, главный казначей Измаил-ага, вся свита паши, 7 юз-башей, 13 байрактаров (знаменщиков) и 22 других чиновника; отпущены: главный духовный имам-эфенди, начальник кавалерии вали-ага, 15 бин-башей (тысячников), 155 юз-башей и байрактаров и 245 других чиновников.

3. Маиоры: Крымского пехотного полка Велентий и Нашебургского пехотного полка Жилинский. Первый из них исправлял вместе должность коменданта и полицеймейстера.