ВОЛКОНСКИЙ Н. А.

ВОЙНА НА ВОСТОЧНОМ КАВКАЗЕ

С 1824 ПО 1834 г.

В СВЯЗИ С МЮРИДИЗМОМ

(Продолжение).

XXIV.

Сведения о джарской области. Денежные дела. Незнакомство наше с южным Дагестаном. Вопрос об участии лезгин в наших действиях на правом фланге, против закубанцев. Новое направление лезгинской кордонной линии. Отчет о пей полковника Эспехо 1-го. Расположение войск. Поиск милиционеров полка Джар у Акимала. Стычка маиора Бучкиева с глуходарами. Отбитие скота. Сведения о намерениях Кази-муллы. Усиление линии. Инструкция г.-м. Карпову.

Опираясь на шаткий договор, заключенный с джарцами в 1803 году, и получая с них ничтожную подать ¹, мы не считали нужным входить в подробные исследования этой маленькой и спокойной окраины, а потому до 1832 года наши сведения о ней были крайне скудны. Восстание джарских лезгин в 1830 году заставило нас ближе познакомиться с их численностью и внутренним устройством, а главное — обратить эту окраину в русскую область и ввести в нее наши войска. В начале 1832 года мы располагали уже данными, по которым могли судить о размере джарского населения, его податной способности и подразделении на [324] составные части. Благодаря этим данным даже в настоящее время, когда столько стерто следов от прошлого, не трудно определить приблизительное пространство всей области, указать границы между отдельными обществами и ясно представить себе район, занимаемый бывшим элисуйским султанством.

Во время своего полунезависимого существования джарские владения разделялись на три магала или геча. Первый заключал в себе три общества — джарское, катехское и белаканское; второй состоял также из трех обществ — талинского, мугахского и дженихского; в третий входили владения элисуйского султана. Джарское общество составляли деревни Закаталы, Гогами, Дардоказы, Сумайлы, Карагаджлы, Мацехи и Каписдара, всего 1500 дворов; в белаканское общество входили сс. Белаканы, Цаблуани, Рекоталы и Чандрис-хеви, около 700 дворов; Катехи вместе с вольными деревнями Кайбулааба, Гудоахара и Тонгуручи имели 400 дворов; Талы и Киргели — 900 дв., нижние и верхние Мугахи и Сапунчи — 600 дв., Дженихи с вольными селениями Гулахи, Кутбарахи, Мамрик, Джинджибахи, Алиаскари и Байдженихи — 900 дворов. Этим шести обществам были подвластны и платили подать: джарцам — 21 деревня ², талинцам — 4 деревни ³, мугахцам — одна деревня и незначительная часть другой, принадлежавшей джарцам ⁴, и дженихцам — 3 деревни ⁵. Белаканцы не имели подвластных деревень, но входившие в состав их общества селения Цаблуани, Рекоталы и Чандрис-хеви, как населенные выходцами из Дагестана, [325] обрабатывали им поля. Катехцы также не имели подвластных, но им принадлежало до 100 дворов, разбросанных в ингелоевских деревнях и плативших им повинность. Кроме того, в нагорных местностях существовало 4 селения, принадлежавшие разным обществам ⁶. Селение Чардахи (350 дв.) состояло из вольных лезгин, живших в “братстве" с мугахцами и плативших вместе с последними нам подать. Элисуйскому султану подвластна была 31 деревня ⁷.

Во время восстания 1830 года сс. Джары, Закаталы и Каписдара были уничтожены и население их перешло отчасти на хутора, называемые Таначи, частью рассеялось по разным деревням или бежало в Дагестан. Туда же отправилось много белаканцев, большая часть которых, впрочем, выслана была в Тифлис для поселения, по усмотрению начальства, а меньшая, преданная правительству, перешла на Шамбул, близь урдовской переправы. Сверх того, некоторые семейства из бывших подвластных лезгинам переселились, по занятии нами области, в наши татарские дистанции. Преданными нам оставались только мугахское и дженихское общества, особенно же ингилоевцы и муганлинцы, ожидавшие от нашего правительства освобождения от рабства лезгин и затем освобожденные нами от этой зависимости. В течение 1831 года джарцы сидели тихо, не только не обнаруживали к нам “неприязненных видов," но, напротив, беспрекословно повиновались властям и исполняли все приказания начальства. До этих пор, благодаря подвластным, они жили праздно; теперь, с переходом подвластных [326] в казенное ведомство, занялись хозяйством и устройством жилищ и хуторов (таначей). В начале 1832 года, в виду полного умиротворения области, генерал Реутт не находил нужным прибегать к каким бы то ни было новым средствам для поддержания в ней спокойствия, а указывал только на необходимость держать в повиновении анкратльский и джурмутский магалы и привлечь на свою сторону соседние с ними общества южного Дагестана ⁸.

В смысле этих указаний и начался 1832-й год на лезгинской кордонной линии. Удачный почин с анкратльскими общинами, подчинившимися нашей власти в предшествовавшем году, давал нам некоторое основание предполагать, что он останется не одиноким, и что при посредстве влиятельных лиц союза, особенно Ших-Шабана, главнейшие затруднения в сношениях с другими, соседними обществами южного Дагестана будут устранены. Анкратльские старшины посмотрели, однако, на это дело своими глазами. Войдя во вкус русского рубля, они приурочили все к своим нуждам и, надоедая нам своими переговорами, стали прибегать к неблаговидным денежным уловкам. Жаловаться на это обстоятельство нам, впрочем, не приходилось. Это были дикари и вчерашние враги; пенсии и подачки они получили ни Бог весть какие, к тому же и ухищрения их были тотчас же обнаружены. Гораздо хуже доставалось казенному сундуку от наших исконных друзей, к содействию которых мы иногда прибегали. Известный любимец Паскевича штабс-ротмистр Андроников, получив в предшествующем году 27,897 руб. 99 коп. на удовлетворение милиционеров, собранных им в джарской области, доставил только 206 руб. 50 коп. для раздачи тем из них, которые [327] не были еще удовлетворены; о расходовании же остальной суммы никаких сведений не дал и даже не представил списка милиционерам, “коим сумма сия принадлежала в раздачу." В свое оправдание Андроников сослался на особое доверие к себе князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского, указывал на удавшийся сбор милиции, чего без расходов достигнуть было нельзя, и просил грузинского гражданского губернатора, возбудившего это дело “по долгу звания," верить ему на слово. Что же касалось злополучного списка, то он его не вел и даже не знал, “кто именно из каких селений собраны сии милиционеры, так как сбор оной производился скоропоспешно и люди часто переменялись другими, по назначению сельских начальников." Губернатор, извещенный о том, что не все милиционеры были удовлетворены, “хотя сведениям сим нельзя дать полного доверия," настойчиво требовал списка, но барон Розен, довольствуясь тем, что на Андроникова никаких жалоб не предъявлялось, сам же он давно уволен от командования полком, приказал не требовать от него дальнейших объяснений. Тем и кончилось бестолковое хозяйничанье туземца, поставленного вне всякого контроля ⁹.

Лезгинские старшины начали пробовать казенный сундук с другой стороны. Во главе их стоял Ших-Шабан, который и открыл, по предположению генерала Реутта, весь этот денежный поход. Недовольный тем, что при замирении семи общин анкратльского союза средства, отпущенные казною в вознаграждение влиятельным лицам, прошли не через его руки, он подбил Захал-бека ташлынского, Магомета анцлосского и других анкратльских старшин на письменные вымогательства новых денег. К ним присоединился и Ших-Шабан, но составил письмо свое в [328] умеренных выражениях, ссылался на собственные расходы в количестве 1400 р. при умиротворении анкратльских общин, упоминал о “бумаге," будто бы данной ему генералами Реуттом и Сергеевым с обещанием отпускать ежегодно самому шиху пенсию в 600 р. и по 2 р. суточных его аманату, ожидал этих денег почему-то как милости и уверял в своей преданности нашему правительству. Совсем в другом духе писали Захал-бек и Хала-Магомет. Они прямо, без всяких ухищрений требовали, первый 500 р. с. пенсии и по 2 р. суточных на аманата, а второй 300 р. пенсии и по 1 р. в день на аманата, или же возвращения своих заложников. Оба ссылались на свидетелей, в том числе на другого любимца Паскевича, известного своею недобросовестностью Корганова. Послание анкратльских старшин было грубо до непристойности. Нельзя не привести его здесь, как образчик языка, которым говорили с нами наши новые подданные.

“Мы собрались в Чирил — место нашего собрания — для совещания между собою и исполнения того, в чем мы обязались касательно службы и приведения наших дел в порядок. Мы сие окончим, как увидим добрые поступки ваши. Удивляемся словам и обещаниям вашим, которых вы не исполняете насчет содержания аманатов и жалования Ших-Шабана, Захал-бека и Узун-Мамада. Для чего слова ваши противны поступкам и почему вы (ничего?) не приказываете чиновникам вашим, в Чаре ¹⁰ находящимся, коими мы недовольны? Обещание ваше состояло в освобождении жителей ¹¹, назначении содержания аманатам по рублю серебром в день и, сверх того, в отпуске на каждого аманата по 10-ти туманов (100 р. сер.). Отчего вы не подумаете (о себе?) и (как?) смотрите на положение ваше? Божимся Богом, что по причине неоконченного еще условия мы не соединились с дагестанцами, которые в том нас и упрекают. Если вы не хотите нашей службы, то пришлите наших аманатов. Из [329] трех наших деревень не имеется у вас аманатов, а которые были, те возвращены вашими чиновниками. Об остальном уведомит вас вручитель сего."

Из объяснений генерала Реутта видно, что Ших-Шабану и Захал-беку назначено было по 300 руб. сер. каждому в год, Хала-Магомету, кроме внимания начальства по мере его услуг, ничего не было обещано, аманаты получали по 50 коп. в день, а наиболее влиятельным анкратльским старшинам выдано при замирении свыше 1500 руб. Более всего удивило Реутта письмо Захал-бека, который незадолго перед тем просил у нас только должного. Такое противоречие привело его к предположению, что письма Захал-бека и Хала-Магомета писались под диктовку Ших-Шабана. Ших получил за эту проделку выговор, что, впрочем не изменило наших взаимных отношений, не помешало нам по-прежнему пользоваться услугами пронырливого Шабана, а ему продолжать свои вымогательства и, конечно, достигать цели теми или другими путями. Не прошло и 2-х месяцев, как он явился в роли ходатая за джурмутцев, вдруг соблазнившихся нашими деньгами. В январе предшествовавшего года, когда разыскивались бежавшие в горы семейства белаканских бунтовщиков, грузинскою милициею ограблено было несколько джурмутцев, вероятно принятых грузинами за белаканских беглецов. Джурмутские старшины принесли жалобы и пострадавшие тогда же с лихвою были вознаграждены: им выдали 9 кинжалов и ружей, 2 пистолета, 80 баранов и, по распоряжению графа Паскевича, снята с них подать, в размере 100 руб. на каждого, за пастьбу скота на нашей стороне. Об убитых во время этого происшествия сначала не упоминалось, но потом джурмутцы начали вставлять их, желая, разумеется, выпросить у нас побольше денег. В марте месяце описываемого года Ших-Шабан опять зашевелил это дело и стал просить барона [330] Розена вознаграждения за “убитого" грузинами джурмутца. Вместе с тем он возобновил свое ходатайство об удовлетворении анкратльских обществ и, не довольствуясь одним своим аманатом, Дибир-Магомою, предлагал еще другого, одного из своих родственников; того же добивались и анкратльские старшины. Очевидно, в своих аманатах они видели не залог верности, а доходную статью, своего рода пенсионеров русского правительства, которые после праздной жизни у нас возвращались с значительными денежными сбережениями и даже с подарками восвояси. Этим объясняется и беспрестанный обмен аманатов. Есть документы, указывающие, что по возвращении их домой шел дележ, в котором старшины имели свою долю. В ответ на эти вымогательства корпусный командир предписал генералу Реутту войти в соглашение с джерехинским кадием и удовлетворить анкратльские деревни, если оне в течение лета останутся нам верны и сохранят спокойствие. Ших-Шабан, однако, и после этого не угомонился. В мае он опять потревожил барона Розена, но на этот раз получил от корпусного командира укоризненное письмо.

“Мне известно прежнее состояние ваше — писал он шиху — и теперешнее положение, до которого вы достигли милостями правительства, вам оказанными. За услуги ваши при успокоении анкракских обществ вы весьма щедро награждены. Вам должно заслужить сделанные вам милости, а не беспокоить начальство беспрестанными неосновательными требованиями. Впрочем, ведите усердно и верно — и заслуги ваши не останутся без внимания моего."

Не один Ших-Шабан надоедал просьбами о деньгах. В середине января генерал Реутт, донося корпусному командиру, что некоторые старшины ближайших к джарской области лезгинских обществ получали иногда от него небольшие деньги и подарки, ходатайствовал об ассигновании особой суммы для выдачи 12-ти старшинам джурмутского, [331] тебельского, анцлосского, бохнадальского, ташлынского, конадальского и ухнадальского обществ, хотя бы по 100 руб. сер. на каждого, применяясь к обстоятельствам и в случае явки кого-либо из них для личного с ним объяснения. Барон Розен разрешил Реутту делать “временные" подарки, но находил вредным ввести их

“… в постоянное для сего положение, ибо по свойственной алчности горцев к корыстолюбию подобное распоряжение может поселить мысль, что мы, не имея средств к обузданию силою неприязненных к нам обществ, привлекаем деньгами на свою сторону имеющих влияние в народе, а сие самое возбудит множество требований, неудовлетворение которых можем подать повод к усилению хищничества."

Постоянное содержание он допускал только для лиц, оказавших нам особенные заслуги, и разрешил Реутту входить о таких лицах с отдельными представлениями ¹².

Самым подходящим временем для охоты за русским рублем была зима. Она заносила дороги, тропы и перевалы глубоким снегом, и ничто, кроме голода, не могло принудить горцев спускаться сколько-нибудь значительными партиями в наши долины. С не меньшими препятствиями сопряжены были сообщения и южного Дагестана с нагорным, откуда повелевал Кази-мулла. Таким образом, не опасаясь давления со стороны сурового имама, лезгины могли с спокойною совестью уверять нас в своей преданности и понемногу надбавлять за нее цену. Летом они собирали материал для таких вымогательств. Если скопища Кази-муллы были значительны — все колебалось, приходило в волнение, готово было изменить нам и изменяло, подчиняясь силе обстоятельств и не без основания рассчитывая на прежнюю благосклонность русских при новом и неизбежном повороте дел; если же имам подсылал к ним слабые партии или [332] одиноких проповедников — картина изменялась самым счастливым для обеих сторон образом: с первым снегом в горах незваные гости удалялись, а лезгинские старшины посылали нам известия о неудавшихся происках неблагонамеренных людей, объясняя спокойствие обществ своим усердием и верностью, а за новые заслуги просили новых подарков и денежного вознаграждения. И мы, и горцы понимали, что власть наша была призрачна за хребтами, что как бы мы не устраивались на лезгинской линии, у нас всегда будет мало войск, чтобы предупреждать прорывы и неизбежные с ними разорения долин. Мы даже не всегда знали, какие общества нам подчинялись и какие оставались свободными, вне нашего влияния и нашей власти. Так, барон Розен, извещенный в начале января о бегстве в Кейсерух Джан-Вели и о вредной деятельности его против нас, поручил генералу Реутту запросить кейсерухское общество,

“Зачем оное, изъявляя преданность к нам, принимает к себе наших беглецов и позволяет им не только проживать, но даже делать возмутительные воззвания.... таковое поведение заставляет иметь невыгодное о сем обществе мнение и не доставит оному благоволения нашего правительства."

Реутт отвечал, что Кейсерух не состоит в подданстве России и до сих пор, при всех стараниях и сношениях его с старшинами, этот магал остается непокорным.

“Хотя же я — продолжает Реутт — во исполнение воли вашего высокопревосходительства, написал к старшинам, выставив им на вид поведение их, не соответствующее их пользе и выгодам, коих они ожидать могут от спокойной жизни, но, как я полагаю, что сие мало подействует на их образ мыслей в отношении к нашему правительству, покорность коему они еще не изъявляли" ¹³. [333]

При таких условиях денежные жертвы становились необходимостью, и можно пожалеть только, что при возможности расширять сферу нашего денежного воздействия в Лезгистане, мы в недостаточной мере пользовались этим оружием и мало заботились об увеличении наших сведений о лезгинских горцах и их стране. Лезгины отлично понимали, что мы их не знаем, что сведения наши о них скудны, что следить за поведением их мы не могли, и потому не пренебрегали никаким случаем, чтобы поживиться на наш счет. Они были удалены от центра восстания, запрятаны в страшных трущобах, предавались хищничеству и не прочь были помириться на рублях, если эти рубли с лихвою возмещали им стоимость того, что они могли награбить. Надо еще удивляться ничтожности сумм, расходываемым нами на лезгин, и их положительно скромным вымогательствам. В 1831 году, следовательно в один из самых беспокойных годов на лезгинской кордонной линии, мы издержали на покорившиеся нам общества южного Дагестана 1561 червонец и 804 рубля 50 коп., т. е. 5486 руб. сер. с копейками, как свидетельствует о том подробный отчет, представленный генералом Реуттом барону Розену в 1832 году ¹⁴. В эту сумму вошли 858 червонцев, 3 рубля 50 1/ коп. сер. на подарки, угощение и содержание 130-ти старшин анкратльского союза, вступившего тогда в подданство России, а также на много мелких расходов, на лазутчиков, путевые издержки посыльных, приносивших нам письма из гор, за поимку беглых солдат и т. п. На содержание аманатов пошло из той же общей суммы 240 червонцев, 13 руб. 56 кон. сер. или 733 руб. 56 коп. Эти цифры показывают, что не все полезные нам люди получали столь ценимые лезгинами деньги. Отсюда вытекал естественный результат: кто считал себя обделенным или обиженным, тот [334] шел на грабеж и этим путем возмещал свои недостатки. В упомянутом выше письме Хала-Магомета (он же Узун-Мамад) к барону Розену старшина не стесняясь говорит, что он беден и живет грабежами или получаемыми за мир и покорность деньгами ¹⁵.

Последнюю вылазку за русским рублем в текущее полугодие сделали анкратльцы в начале мая. В числе семи человек, включая сюда двух старшин, Аккило и Кура-Мамада, они явились в Тифлис с письмами к барону Розену от Ших-Шабана и Хала-Магомета, выражавшими “претензии" на разные будто бы обещанные им награды, сверх уже полученных от нашего начальства. Корпусный командир объявил им, что претензии их неосновательны, приказал выдать каждому по 6-ти червонцев с придачею халата и отпустил домой, приказав полковнику Эспехо, временно заменявшему генерала Реутта в управлении джарскою областью, впредь не пускать в Тифлис без особенной надобности такого рода посланцев.

Частые сношения с лезгинами южного Дагестана внушили барону Розену мысль привлечь лезгинские общества к участию в наших экспедициях против закубанцев. Предполагалось собирать из них “ополчения" только на летнее время, “с приличным жалованьем и содержанием." Поручая генералу Реутту провести эту мысль в горах, при посредстве Ших-Шабана и преданных нам старшин, корпусный командир писал начальнику джарской области:

”В прежние времена лезгины подобным образом служили в соседних владениях ¹⁶; бедность и воинственный дух лезгин побудит их и ныне на сие решиться, если выгоды для них будут надлежащим образом объяснены и они будут уверены в точном [335] исполнении делаемых им предложений. Содержание должно стараться назначить самое умеренное и отнюдь не более или гораздо менее получаемого ратниками грузинского пешего полка Джар; на 50 человек может быть назначен старшина, с значительнейшим содержанием, а также могут быть употреблены главными начальниками известные лица, с особенными выгодами. Отличающиеся храбростью и усердием будут награждаемы подобно другим лицам, состоящим в российской службе" ¹⁷.

По-видимому, и в этом случае все сводилось к рублю, к размеру того вознаграждения, за которое докупалась служба лезгин; по крайней мере в предписании своем полковнику Эспехо барон Розен пояснял:

“В бытность в г. Тифлисе анкракских старшин Аккило и Кура-Мамада, по разговорам с оными можно было заметить, что в сем не встретится особенных препятствий и что предложения сии могут быть приведены в исполнение" ¹⁸.

Долго ожидался ответ; наконец, в конце июня, барон Розен его получил. Как и следовало ожидать, приманка оказалась слабой, пожалуй даже обидной для лезгин, которых оценивали “гораздо" ниже грузинских милиционеров полка Джар — и полезное дело не состоялось.

“Ныне старшины сего народа отвечали — доносил корпусный командир военному министру — что они на сие согласиться не могут, потому что отличие их им воспрещает воевать с христианами против своих единоверцев, мусульман, но что они во всякое время готовы идти с нами против других иноплеменных народов, хотя бы то были и европейцы" ¹⁹.

Вытянуть лезгин из трущоб на свет Божий так и не удалось: “приличное жалованье и содержание" не настолько их соблазнило, чтобы пойти против своих, а [336] столкновения с европейцами пришлось еще долго ждать. Но не этим определяется значение описанного факта: уже в те времена лезгины готовы были служить нам в походах, что, без сомнения, повело бы к сближению их с нами, расширяло бы их кругозор и возвращало на родину далеко не прежними дикарями. Об этом далее и доносил корпусный командир графу Чернышеву.

Стараясь поддерживать преданность к нам в покорных обществах Лезгистана, лаская и награждая их старшин и влиятельных людей, барон Розен тем не менее хорошо сознавал непрочность такого порядка вещей и потому не забывал самой действительной меры против своеволия, хищничества и набегов всех этих мирных и немирных общин — упорядочения и усиления лезгинской кордонной линии. Плодородная Кахетия, а за нею и долина Куры с давних пор ежегодно подвергались сильному разорению. Едва мы вступили в Грузию, как беспрестанные набеги лезгин заставили нас располагать отряды в телавском и сигнахском уездах. В последнем уезде генерал Ермолов избрал Царские Колодцы местом постоянного квартирования пехотного князя Паскевича полка, батарейной № 1 роты 21-й артиллерийской бригады, Нижегородского драгунского и одного из казачьих полков, а в верхней Кахетии, в сс. Сабуи, Кварели и Чеканы, расположил 3-й баталион Грузинского гренадерского полка. Наблюдательные посты содержались кахетинскими жителями, караулы которых в верхней Кахетии примыкали к земле преданных нам тушин, а от Чекан спускались к Алазани и шли вдоль этой реки до муганлинской переправы, находившейся на дороге из Царских Колодцев в Закаталы. В 1830 году, по занятии нашими войсками джарской области, граф Паскевич предполагал придвинуть алазанскую часть линии к подошве лезгинских гор, почти в прямом [337] направлении от Чекан через Белаканы и Закаталы до владений элисуйского султана. Предположения фельдмаршала не успели осуществиться — и наши посты по Алазани, на расстоянии почти 60-ти верст между Чеканами и Белаканами, лишены были необходимой связи с крайними, выдвинутыми вперед частями линии. Лезгины спускались в этот промежуток без всякого затруднения, скрывались в приалазанских лесах и производили оттуда нападения не только на жителей, но и на команды, как это случилось в ночь с 5-го на 6-е ноября предшествовавшего года ²⁰. Вследствие таких же хищнических набегов значительное пространство земли между Чеканами и Кварели, по ту сторону Алазани, оставалось ненаселенным, кроме нескольких небольших хуторов, приютившихся у самой реки.

В марте месяце барон Розен решил привести в исполнение предположения графа Паскевича и вместе с тем вообще упорядочить лезгинский кордон. Он разделил всю линию на три дистанции: 1) Бежанъянскую — от Тушетии до с. Картубани, 2) Лагодехскую — от с. Картубани до Белакан, и 3) Закатальскую — от Белакан до границ элисуйского султанства. Первая дистанция вверялась командующему тремя ротами Грузинского гренадерского полка, расположенными в верхней Кахетии; охрана второй дистанции поручалась грузинскому пешему полку Джар; защита третьей дистанции возлагалась на гарнизоны Белаканского и Закатальского [338] укреплений, а также на милицию из окрестных жителей джарской области. В верхней Кахетии посты оставлялись в пунктах прежнего своего расположения, но роту Грузинского гренадерского полка, квартировавшую в нездоровой местности с. Чекан, решено перевести в Бежаньяны. Расположение обывательских караулов в 1-й дистанции хотя и признавалось “весьма хорошим," тем не менее генералу Реутту предоставлялось дальнейшее размещение их, конечно, не обременяя жителей содержанием бесполезных постов. Для нового продолжения кордонной линии от верхней Кахетии до Закатал барон Розен приказал постоянно занимать Лагодехи четырьмя сотнями полка Джар, а пятую сотню того же полка расположить в Картубани. По обычаю того времени, сами войска должны были позаботиться об устройстве своих штаб-квартир; грузинам предлагалось вырубать лес и свозить его к месту построек на казенных или жительских арбах, по наряду. В Лагодехах корпусный командир, по мысли полковника Эспехо, нашел “полезным" расположить сотни Джар в древнем укреплении, а помещения Картубани приспособить к обороне от нападений хищнических партий. К расчистке дороги между Белаканами и Картубанью следовало принять всевозможные меры, но без особенного отягощения жителей и войск. Для безопасного сообщения между Картубанью и Бежаньянами учреждался промежуточный пост, по усмотрению генерала Реутта, с обывательским караулом, а между Картубанью, Лагодехами и Белаканским укреплением такие же посты велено занять милиционерами полка Джар. Резервный милиционный пост в Сигнахе, как ненужный с передвижением линии вперед, был упразднен. Всю лезгинскую линию предписано “содержать самым деятельным образом," “производить" денные и ночные патрули от поста до поста, выставлять секретные караулы в местах, удобных для прорыва хищников, при [339] известии о лезгинских партиях делать засады, преследовать их как можно дольше в горы, о прорыве извещать сжиганием маяков и т. д. Вместе с тем корпусный командир находил весьма полезным пропускать к нам горцев не иначе, как через главные посты, притом только с видами от старшин; на постах у них следовало отбирать огнестрельное оружие и удерживать виды, вместо которых выдавать билеты для дальнейшего следования. Так как последняя мера могла заставить даже самых благонамеренных людей избегать посты, где их будут обезоруживать и пропускать по бумагам, т. е. подвергать крайне стеснительным для каждого горца мерам, то барон Розен предложил генералу Реутту представить ему “о сем" свои соображения.

Таким образом, в начале 1832 года разумная мысль графа Паскевича была приведена в исполнение: мы перешли Алазань на всем ее протяжении, приблизились к подножию кавказского хребта, ввели в общую линию Белаканское и Закатальское укрепления, служившие до этих пор в сущности передовыми опорными пунктами, придали этим пунктам большее значение и устойчивость, а главное — поставили позади себя и старались прикрыть опасное пространство между Чеканами и Белаканами занятием Картубани и Лагодех. Барон Розен, хотя и не мог ручаться за будущее, но в смысле дальнейшего передвижения линии имел основание донести военному министру:

“Польза и необходимость настоящего образования лезгинской линии столь очевидны, что, не распространяясь об оных, считаю однако же нужным присовокупить, что по всей вероятности сим ограничатся все наши предприятия в сию сторону гор" ²¹.

Малочисленность наших войск явственно обнаружилась при новом устройстве кордонной линии. Почти половину ее [340] корпусный командир передвигал к подошвам хребта и при этом не находил возможным ни занять ее новыми войсками, ни передвинуть вперед, на новый участок линии те главнейшие посты, которыми она прикрывалась по течению Алазани. Для занятия вновь устраиваемой части он брал войска с правого фланга линии, из Закатал и Белакан, чем, конечно, ослаблял эти важные укрепления, а главное — затруднял сбор войск и уменьшал силу подвижных колонн, столь необходимых в партизанской войне с смелым и многочисленным неприятелем. Но и того, что сделал барон Розен, было пока достаточно. Новое направление линии все-таки не могло не стеснять мелкие действия горцев, а крупных событий с этой стороны он не ожидал. Реутт, как мог, так и занял пространство между Белаканами и Картубанью. Он поставил между первыми из этих укреплений и Лагодехами 50 милиционеров полка Джар, между Лагодехами и Картубанью столько же и в Картубани 100 человек. В Лагодехи перешли три сотни того же полка Джар. В этих сотнях хотя и числилось налицо 300 милиционеров, но из них следовало посменно отделять не менее полусотни на урдовскую переправу, отряжать команды на мельницы для перемола провианта и беспрестанно высылать частями в штаб-квартиру за получением жалованья; кроме того, им предстояло ежедневно патрулировать между постами и строить себе помещения, следовательно подвозить или конвоировать необходимые для построек материалы. Само собою разумеется, что при таких условиях успех охраны самого опасного и удобного для прорыва партий пространства новой линии становился проблематичным и потому ставил нас в необходимость по-прежнему рассчитывать на Алазань и надежно прикрывать ее главнейшие переправы. Озабочиваясь этим обстоятельством, а также ослаблением гарнизона Белаканского укрепления, из [341] которого предстояло увести полк Джар, генерал Реутт приказал командующему этим укреплением маиору Бучкиеву отправить на Урдо команду от кн. Варшавского полка и просил корпусного командира о возвращении в Белаканы одной из рот того же полка, выведенную незадолго перед тем в свою штаб-квартиру. Кроме того, он считал необходимым собрать в мае месяце милицию из жителей джарской области и элисуйского султанства, в числе 500 человек, по примеру предшествовавшего года. Барон Розен согласился в свое время вернуть в Белаканы просимую роту, но на урдовскую переправу предлагал поставить грузин полка Джар, а на муганлинскую — ингелоевцев, когда они будут в сборе. Паромы на этих переправах он желал обеспечить каменными караульнями.

О тогдашнем состоянии линии, прикрывавшей Кахетию со стороны Дагестана, оставил нам кое-какие сведения полковник Эспехо. Командированный в предшествовавшем году корпусным командиром из Закатал для “ определения" сообщения с левым флангом этой линии, он осмотрел дороги от Белаканского редута до селения Сабуи и от бежаньянской долины обратно до Белакан, вдоль Алазани. С отрядом из 250-ти человек и двух орудий Эспехо выступил 9-го ноября из Закатал и того же числа прибыл в Белаканы, где присоединил к себе 150 человек из белаканского гарнизона. 10-го он направился по верхней дороге к Кварели и остановился у небольшого древнего укрепления Лагодех; здесь место представляло довольно обширную и чистую поляну, обращенную к горам. На другой день он был в Картубани, где также нашел старое укрепление и большую плоскость, а 12-го прибыл в Чеканы через бежаньянское поле, на котором содержался пост из жителей сигнахского и телавского уездов. Здесь он оставил отряд, а сам с небольшим конвоем отправился в Кварели и [342] дальше, в Сабуи, с тем чтобы осмотреть расположение рот Грузинского гренадерского полка и кордонные посты, содержимые жителями. Вот, что он нашел. В Сабуи рота хотя и расположена на весьма выгодном месте впереди селения и прикрывает его со стороны ущелья, откуда можно ожидать нападений, но, не имея никаких закрытий, не в состоянии без надежного обеспечения своих казарм оказывать помощь ни жителям Сабуи, ни ближайшим селениям. Эспехо считал необходимым обнести ротную штаб-квартиру земляным валом или палисадом. Другая рота, квартировавшая в Кварели, расположена у входа в ущелье, откуда горцы ни разу не прорывались, а делали нападения на деревню с других сторон. Она могла быть обойдена лесом с двух сторон, причем неприятель имел возможность ворваться в середину селения прежде, чем рота успела бы прийти на помощь; да и помощь она могла оказать не иначе, как оставив для обороны своего помещения сильную команду и пройдя узкие улицы с садами, что не могло обойтись без больших потерь. Госпиталь имел соломенную крышу; к нему легко было подобраться садами и произвести пожар. Эспехо предлагал переместить роту в старинную крепость, которая имела много удобств и почему-то оставалась без всякого внимания. Она была довольно обширна, составляла четыреугольник с башнями по углам для “фланговой" обороны, имела крепкие, около 4-х сажень в высоту и в одном месте даже двойные стены, обеспечивалась водою, которую неприятель отнять никак не мог, и окружена была открытою местностью. В Чеканах расположение роты оказалось совершенно невозможным, благодаря жестоким лихорадкам и бесполезным “по отдалению от надлежащей точки" хищнических набегов. Эспехо находил, что с перемещением роты в Бежаньяны, где содержался тогда главный жительский пост, она не только будет находиться в [343] местности, но много выиграет и в военном отношении — прикроет Чеканы и население по р. Гавазы, куда с большою охотою желает выселиться до 500 дымов. И здесь необходимо укрепиться, чтобы в случае движения, оставлять для защиты своего расположения лишь небольшую команду людей. Временную милицию из жителей, содержавшую в Бежаньянах пост из 200 человек, следовало поставить в картубанский замок, оставив незначительные караулы между Чеканами и Бежаньянами для наблюдения за тропами, по которым проникают хищники, для патрулирования к стороне Лагодех и Горис-Цвири и для прикрытия дороги к р. Кабале. Если бы хищники стали пробираться между Лагодехами и Картубанью на мацинское ущелье или по другим путям — тогда действовать из Белакан. Многие наблюдательные караулы на всей вообще линии Эспехо нашел расположенными “в весьма выгодных пунктах" и потому считал лишним их трогать, но беспорядки на них подвергнул осуждению. На бежаньянском кордоне он нашел вместо 200 человек только 120. Ему объяснили, что люди, назначаемые с правой стороны Алазани, не зная ни дорог, ни расположения караулов куда им следовало явиться, по несколько дней блуждают и затем возвращаются назад, пропустив недельный срок в этом бесполезном шатаньи; другие же, съевши свой паек во время таких блужданий, уходят домой, полагая, что они этим исполнили свою обязанность. “Смотря на сие, и ожидавшие смены делают то же, считая, что и они также вполне выполнили свою очередь," добавляет Эспехо. Главная причина беспорядков среди милиционеров заключалась в следующем:

“Милиция кордонной линии и ее начальник не подчинены военному ближайшему начальству и действует от оного совершенно независимо. Начальник оной имеет предписание от грузинского гражданского губернатора, чтобы относиться только к нему и во всем [344] непосредственно зависеть от его приказаний. В таком случае, если военная кордонная линия, содержимая упомянутыми милиционерами, не будет защищаемая в совокупности с прочими войсками и подчинена военному начальству, которое может употреблять с лучшею пользою, когда и как прилично,— то от оной, кроме вреда, нельзя ожидать никакой пользы, тем более, ежели начальник милиции всегда будет испрашивать и ожидать себе из Тифлиса наставлений, через 150-ти верстное расстояние, что противно воинской системе, и сие может родить иногда самые дурные последствия."

Испанец Эспехо, конечно, плохо владел русским языком и любил вдаваться в теоретические подробности, тем не менее был прав, возмущаясь странным вмешательством в военные дела гражданского губернатора, да еще за 150 верст.

Обратно вернулся он в Закаталы нижним путем, придерживаясь берегов Алазани. От Бежаньян до белаканского укрепления дорога оказалась во всякое время удобною для следования войск с артиллериею; нужно было только исправить четыре маловажных моста. Дорогу следовало считать тем более полезною, что она, по показаниям жителей, соединялась с верхним путем через леса на мацинское, лагодехское и картубанское ущелья. В заключение Эспехо коснулся полка Джар. Из селений телавского уезда, лежащих по левую сторону Алазани, т. е. из Сабуи, Шильды, Кварели, Гавазы и прочих, высылалось в полк 180 милиционеров, а для содержания кордонной линии от Сабуи до Бежаньян приходили жители с той стороны Алазани, большею частью из сигнахского уезда, коим местность линии и дороги ее были совсем неизвестны. Эспехо предложил содержать линию местными уроженцами, чего последние также желали ²².

Крепость Новые Закаталы устроена была на гарнизон [345] в 2 тысячи человек; из них 1200 ч. назначались к занятию стен, а 800 для резерва. Белаканский редут рассчитан на 250 человек, из коих 150 для обороны стен и 100 для резерва. По мнению полковника Эспехо ²³, положение Ново-Закатальской крепости невыгодное, но сильный перекрестный огонь с смежных фасов крайне затруднит приближение неприятеля. Чтобы прикрыть нижних чинов на банкете и вместе с тем “значительно возвысить" стену, он предлагал устроить бойницы. Ему казалось также, что с устройством бойниц можно сократить численность гарнизона до 1200 человек, рассчитывая, конечно, на неуменье горцев вести осаду и на отсутствие у них артиллерии.

Расположение войск на лезгинской линии в начале 1832 года осталось почти без перемен. В Закаталах стояла рота Грузинского гренадерского полка, 1-й баталион 41-го егерского полка, 4 орудия 5-й резервной роты 21-й артиллерийской бригады, два донских конно-казачьих орудия и команды от пехотного кн. Варшавского и донского Платонова полков; в Белаканах 1-й баталион пехотного кн. Варшавского полка и два конно-донских орудия; на бахтальском посту команды Грузинского гренадерского, 41-го егерского и донского Платонова полков; на муганлинской переправе рота кн. Варшавского полка, команды от Грузинского гренадерского и донского полков; на урдовской переправе рота кн. Варшавского полка и в верхней Кахетии 3 роты Грузинского гренадерского полка с 3-мя орудиями гарнизонной артиллерии, находившейся в Кварели. Дивизион 2-й легкой роты кавказской гренадерской артиллерийской бригады (подполковника Бриммера) и саперная рота (капитана Ведениктова) выведены были в свои штаб-квартиры. Взамен ушедшей артиллерии корпусный командир приказал назначить из Тифлисского [346] артиллерийского арсенала 6 легких пушек в 1-ю батарейную роту 21-й артиллерийской бригады, расположенную в 45-ти верстах от Закатал ²⁴.

В первые шесть месяцев 1832 года только три случая нарушили спокойствие на лезгинской кордонной линии. В половине марта партия глуходар и беглых джарцев, человек до 30-ти, пробравшись в наши пределы, направилась по лагодехской дороге к кахетинским кордонам. Подполковник кн. Аргутинский-Долгорукий, желая погнать их к стороне Белакан, где они могли быть перехвачены, приказал маиору Зеничу отделить против них часть милиции и поручить анцухскому приставу прапорщику кн. Вачнадзе произвести поиски между кочующими на границе Кахетии горскими жителями. Тем временем, 17-го числа, прибыл в Закаталы Эспехо и к сделанным распоряжениям присоединил свои. Он послал командующего полком Джар шт.-кап. кн. Челокаева с 125-ю милиционерами на акимальскую дорогу наблюдать за тропами из Белакан и цаблуанского ущелья, которыми могли пробраться находившиеся в Каписдаре беглые лезгины, а 75-ти милиционерам с таначинцами и белаканцами, в числе около 100 человек, приказал произвести поиск в лесах белаканской низменности. Челокаев, пройдя между Акималом и Мавровдахом по очень трудной тропе, достиг горы, покрытой глубоким, в 2 арш. снегом. Заметив там следы от людей и буйволов, он отрядил прапорщика Нацвалова с 50-ю милиционерами и 30-ю белаканцами для дальнейшего движения по дороге, а сам направился по горе с другой стороны. Поиск Нацвалова был удачен; он открыл пристанище хищников и, не теряя ни минуты, напал на них. Горцы не ожидали нападения; одни из них не успели захватить с собою оружия, другие бежали [347] полунагими. Челокаев, отделенный от места схватки глубоким снегом и топким грунтом, успел только разыскать стрелков, на которых и наткнулись хищники. Одного они взяли в плен, другого убили; прочие бежали в горы. Судя по кровавым следам, милиционеры полагали, что лезгины унесли с собою около 20-ти раненых. С нашей стороны убит 1 милиционер и 1 ранен. У хищников отбито около 50-ти пуд. муки, много съестных припасов и часть оружия, оставленного в шалашах ²⁵. Эта была первая схватка полка Джар, и барон Розен, в поощрение “усердия и храбрости" милиционеров, благодарил особенно отличившихся Нацвалова и кн. Андроникова в приказе по корпусу. 27-го мая комендант Белаканского укрепления маиор Бучкиев получил известие, что партия глуходар намерена проникнуть в наши пределы. С ротою пехоты, одним горным единорогом, несколькими милиционерами полка Джар и с 40 белаканцами он пошел навстречу хищникам и застал их на спуске горы Герекляр. Хищники заняли опушку леса, но были прогнаны ружейным огнем и несколькими орудийными выстрелами. Преследование их Бучкиев поручил милиционерам и белаканским жителям. У нас потерь не было. 12-го июня лезгины в числе 60-ти человек угнали в 20-ти верстах от лагодехского поста до 2000 баранов, принадлежавших белаканцам. Хищников никто не преследовал, а генералу Карпову, временно управлявшему областью, дали знать о случившемся только на другой день. Потеря была весьма чувствительна для белаканцев; но барон Розен, зная, что две немирные джарские деревни, лежащие на главном сообщении с нагорным Дагестаном, пропускают хищников и делятся с ними добычею, решил вознаградить белаканцев на счет этих деревень, [348] когда летние жары заставят их спустить свой скот к Алазани ²⁶.

С середины апреля начали приходить известия о затеях Кази-муллы. И сюда сообщали, что имам не имеет постоянного пребывания, а переходит с места на место, везде возбуждая народ. Из выдающихся соучастников его, всюду следовавших за ним, называли Гамзат-бека, Абдуллу и Кази-Курбан-оглы. Он старался собрать “большие силы," чтобы вторгнуться в джарскую область, но приносившие нам эти сведения не верили в возможность больших сборов и потому находили спокойствие в области и в южном Дагестане обеспеченным. Замечательно, что успех Кази-муллы по сю сторону гор сами лезгины ставили в прямую зависимость от больших сборищ. Такой расчет основан был не на размере препятствий, которые необходимо было преодолеть на лезгинской кордонной линии, а на географической замкнутости южного Дагестана, стоявшего вдали от нового религиозного движения, непривыкшего к единодушным действиям ради общей цели и пока еще преследовавшего свои личные или общинные интересы. Чтобы увлечь его в серьезное предприятие против нас требовалась внушительная сила, за которою бы он пошел, рассчитывая не только поживиться чужим добром, но и остаться безнаказанным после своих грабежей. Вот почему, убедившись в незначительности сборов Кази-муллы, наши лазутчики прибавляли, что действия его направлены будут не на джарскую область, а в обратную сторону гор. С своей стороны Кази-мулла не мог не видеть второстепенного значения южного Дагестана и не знать характера его жителей, разрозненных, хищных, жадных и продажных. Не в его духе было действовать опрометчиво, наугад, напрасно разбрасывая силы. Он находил более [349] полезным постепенно, не торопясь вводить лезгинские общества в круг своих замыслов и нередко сдерживал нетерпеливого Гамзат-бека, которому хотелось похозяйничать в Джарах, чтобы под шумок вывести в горы семейства лезгин, не желавших оставаться в области. К такому же образу действий склоняли его и джарские беглецы, перебежавшие к нему из Аварии, но пока он пользовался советами их только с демонстративными целями. Его общее воззвание, разосланное во все концы Дагестана после убийства Доудил-Магомы, не произвело особенного впечатления на лезгин, вследствие чего он даже воспретил анцухскому и капучинскому обществам всякие сношения с Кахетиею, под опасением своего гнева. Какие последствия имело такое запрещение среди анцухцев и капучинцев — не беремся сказать, но общество Бежиты,

“видя невозможное из прокламации Кази-муллы, отказалось от предложений его, с объяснением, что если он в состоянии будет доставить все те выгоды, какими пользуются они в Кахетии уже несколько лет и без коих обойтись не могут — тогда они будут согласны с ним" ²⁷.

В чем заключались “выгоды" бежитцев, помимо обычных грабежей в Кахетии, трудно себе представить. Очевидно, целое общество думало, выводило заключения и поступало одинаково с анкратльским старшиною Хала-Мамадом; только с суровым имамом опасно было говорить резко и напрямик.

Такая же почти неудача постигла Кази-муллу и в Кейсерухе. Он известил кейсерухцев, что скоро пришлет к ним “храброго полководца, дагестанского старшину Чобана," которому они обязаны собрать войско, дать продовольствия на 10-16 дней и отправиться с ним к стороне [350] Мугаха. Общество отвечало, что, не полагаясь на Чобана, оно “не согласно" идти против русских, но готово на все его требования, если действиями его станет руководить сам Кази-мулла с Гамзат-беком. Не доверяя посланцам имама — двум джарским беглецам — кейсерухцы отправили к нему своего старшину.

Все эти переговоры, не особенно благоприятные для мюршида, ничуть не тревожили полковника Эспехо; но когда ему дали знать, что суграхский старшина собирается ехать на совещание к имаму — он просил корпусного командира потребовать от Аслан-хана казикумухского самого серьезного воздействия на кейсерухский магал. С своей стороны Эспехо отправил в нагорные деревни джарской области преданных нам старшин с приказанием усилить в них караулы и общими силами преградить путь кейсерухцам, если они покажутся у джарских границ. Важное значение Суграха заключалось в том, что через эту общину пролегала, по заявлениям лазутчиков, единственная дорога из нагорного Дагестана в южный, минуя казикумухские владения. С конца мая известия о покушениях против джарской области начали принимать более тревожный и определенный характер. В письме от 27-го мая Нуцал-хан уведомил корпусного командира, что Чобан аварский, племянник Гамзат-бека, уже направился к границам области, приглашенный туда жителями, решившими нарушить присягу; за ним собирается туда же и Кази-Дибир каратинский. Мюршид с Гамзат-беком аварским находился недалеко от Агач-кала. 20-го июня и. д. шекинского коменданта подполковник Бракель сообщил, что Кази-мулла остается в Гимрах, Гамзат-бек перебрался в Белаканы (Дагестан), а Чобан аварский с скопищем в 800 ч. расположился на горах, принадлежащих Кейсеруху. Вслед затем, 23-го июня, Бракель доносил, что Чобан с большим числом аварцев остановился дней 10 [351] тому назад на горе Кодор, имея при себе сыновей Алискендера Гамзат и Мурад беков и племянника их Гамзат-бек-Дорло-оглы. К ним прибывают толпы аварцев и они намерены напасть на русских с трех сторон: через горы Каралыгаваз на Кисых, на Белаканы и Новые Закаталы. О том же доносил барону Розену 1-му, 24-го июня, Каханов. Чобан намерен соединиться с 200 аварцами и 500 джарскими беглецами и напасть вместе с своим дядею Гамзат-беком на джарскую область, чтобы дать время родственникам джарских беглецов перебраться с семействами и скотом в Кейсерухский магал на постоянное жительство. В вознаграждение джарцы обещали людям Чобана с каждого двора по 10-ти рублей и по одной голове крупного рогатого скота “на порции." В июле из всей совокупности сведений, получаемых корпусным командиром с восточного Кавказа и Закавказья, не трудно было заключить, что Кази-мулла, преследуемый неудачами в центральном и северном Дагестане, решил наконец уступить Гамзату и попытать счастье в джарской области. 13-го июля кн. Георгий Баратов, командированный к дагестанским владетелям, уведомил грузинского гражданского губернатора кн. Палавандова, что жители хунзахского, аварского, суграхского и чухлынского обществ присоединились к Гамзат-беку. 18-го июля Каханову уже было известно, что Гамзат-бек отправился в джарскую область, а, по донесению кубинского коменданта, скопища его являлись перед этим в окрестностях Цудахара, собирая продовольствие не только из цудахарских деревень, но даже из деревни Катрух, принадлежащей Аслан-хану казикумухскому. О сборе продовольствия Каханову дали знать следующее: провиант с рутульского магала уже был доставлен Гамзат-беку сполна; кроме того с каждых трех дворов взято по одному быку или корове, а каждые два дома дали по одному барану и по одной мере (така) перемолотой [352] пшеницы. Сбор продовольствия производился и в джарской области. Скопище, под начальством Гамзата, расположилось в горах, называемых рутульским эйлагом, граничащих с нухинскою и кубинскою провинциями, куда вели весьма “хорошие" дороги для пеших и конных. Аслан-хан с двумя или тремястами конницы ездил к Гамзат-беку для каких-то переговоров и в самое короткое время вернулся в Кумух. Этому донесению не противоречит другое, представленное подполковником Гимбутом генералу Каханову, в котором говорится, что Аслан-хан, в виду намерения Гамзат-бека вторгнуться в кубинскую провинцию, выставил вооруженных людей на границе цудахарских владений и отогнал табуны лошадей у жителей, которые снабдили Гамзата провиантом: играя в двойную игру, казикумухский хан не пропустил только случая поживиться на счет слабого, быть может с согласия Гамзат-бека, и в то же время наглядно доказать свою преданность русскому правительству. Наконец появились и воззвания. Они были доставлены зейхурубашским магальным наибом прапорщиком Али-паша-агою кубинскому коменданту при письме от 23-го июля, следовательно после вторжения неприятельских скопищ в джарскую область. Поздняя доставка их нашим властям объясняется очень просто: первое место между ними занимало воззвание Гамзат-бека, обращенное к рутульскому бегей-беку; пока шли сборы и рутульское население деятельно помогало бунтовщикам, бегей-бек молчал, но как только Гамзат-бека постигла неудача в Джарах, рутульский бек в очистку своего участия в этом деле поспешил отправить воззвания прапорщику Али-аге. Главе рутульского магала Гамзат-бек и Чобан писали:

“От уповающих на Бога Амзат-бека и Чобан-бека к почтенному владельцу, главному из сверстников своих, первому между храбрыми и преимущественному своею властью и словами бегей-беку [353] рутульскому. Да помилует тебя Бог в тот самый день, когда богатство и дети тебя от погибели избавить не могут, кроме одного чистого сердца, с которым обращаешься ты к Нему.

Приблизилось время к Джихаду: выступаю против неверных возмутителей и (к?) возвышению Божьих слов. В сем случае следует подобному тебе владельцу выйти и восстановить народ против неверных, дабы не уничтожилась мусульманская вера темнотою неверия и властью их над магометанами. Главное желание наше от истинной твоей дружбы состоит в том, чтобы ты поспешил к Джихаду и пригласил к нему народ единственно для исполнения воли Всевышнего, как сказано в коране: 1) учините на пути Божием Джихад с имуществами и душами вашими; 2) сражайтесь с неверными вообще; 3) убивайте неверных и 4) приглашайте правоверных к сражению. Ты знаешь все, что в сем написано, ибо ты из знающих. А мы, Бог даст, въедем в горы в субботу и объявим тебе, Зуто-эфенди, все, что там делается. Да (будет?) Бог с нами.”

Второе воззвание принадлежало зухурдаринским жителям и обращено было к рутульскому, шиназскому, ансорскому (анцросскому?) и лучекскому обществам.

”От зухурдаринских почетных лиц, как-то: старшин и духовенства, к обществам рутульскому, шиназскому, ансорскому, лучекскому и других деревень.

Объявляется вам, что мы из Кеура прибыли в Зухур, где, по общему нашему совету, изменили неверным и соединились с дагестанскими войсками для вспоможения мусульманам и их вере. А посему вам непременно следует, собрав своих храбрых молодцов, прислать к войскам Дагестана, с коими вместе помогать вере очистить мусульман от пакостей неверных. Да ниспошлет Всевышний Свою помощь тому, кто старается помогать вере и поможет нам с удачею действовать против неверных."

Оба воззвания отправлены были почтенным Зуто-эфенди рутульским при письме, в котором между прочим говорится: [354]

“Пришел к нам со стороны дагестанского ополчения человек, который, приглашает нас идти с ними в поход; но мы на то сказали ему: из нас никто не пойдет с вами в поход, ибо мы не имеем толикой силы стоять против войска Российского Императора и не смеем выйти из повиновения."

Такая приписка, конечно, должна была совершенно обелить рутульского бека. О верноподданническом подвиге Аслан-хана также упоминается в его письме:

“Если вы изволите спрашивать об Аслан-хане, то сей хан находится на горе Гуртей, выше деревень Зухура и Джених, где ограбил он лошадей Зухуру и баранов Джениху принадлежащих, за то, что жители сих двух деревень изменили элисуйскому султану" ²⁸.

Из всех этих известий можно вывести одно только более или менее вероятное заключение: было два сбора; один, в мае, который, очевидно, не удался; другой, предпринятый месяц спустя в больших размерах, шел беспрепятственно, волнуя нагорные деревни джарской области и увлекая в предприятие мелкие общины южного Дагестана.

Хотя в одном из донесений военному министру барон Розен и упоминал о мерах, принятых в начале мая на лезгинской линии против вторжения горцев, вследствие чего имам отправил лишь незначительную разведочную партию на Акимал, но в чем заключались эти меры, последующие документы не поясняют. В это время корпусный командир занят был приготовлениями к экспедициям против карабулаков и галгаевцев, согласно общему плану действий текущего года ²⁹, и отдавал уже распоряжения о сосредоточении войск на левом фланге кавказской линии. Желая до некоторой степени обеспечить и джарскую область, он приказал отправить туда 1-й баталион Тифлисского полка, но разлитие [355] речек задержало этот баталион на марше, и барон Розен решил заменить его 3-м баталионом 41-го егерского и 1-м баталионом Херсонского гренадерского полков; в то же время 1-й баталион 41-го егерского полка уводился из Царских Колодцев во Владикавказ. Таким образом лезгинская линия усиливалась одним только баталионом Херсонского гренадерского полка, да и тот прибыл в Царские Колодцы по частям, и не в мае, когда зашевелился Кази-мулла, а в начале июня и июля месяцев: две роты, взятые из Ахалцыха и Ацхура, выступили из Тифлиса на линию 8-го июня, а две остальные роты 4-го июля, после того, как получились новые известия о серьезных замыслах Гамзат-бека против джарской области. Обмен баталионов 41-го егерского полка произошел так, что оба баталиона выступили из Тифлиса 27-го мая — 1-й во Владикавказ, 3-й в Царские Колодцы — следовательно на несколько дней лезгинская линия не только не была усилена, но, напротив, ослаблена на один баталион. С прибытием 9-го июля последних двух рот Херсонского гренадерского полка наблюдательный отряд в Царских Колодцах состоял из 7-ми рот князя Паскевича полка, 1-го баталиона Херсонского гренадерского, 3-го баталиона 41-го егерского полков, Нижегородского драгунского и части Донского казачьего № 28 Платонова полка, батарейной № 1 роты 21-й артиллерийской бригады и 4-х орудий донской конноартиллерийской № 3 роты.

По случаю болезни и отпуска генерала Реутта, управление джарскою областью и командование отрядом на Царских Колодцах поручено было войска донского генерал-маиору Карпову. В руководство ему предписывалось следующее: 1) наблюдать за продолжением построек в Закаталах, Белаканах и на новой лезгинской кордонной линии, избегая изнурения работами солдат, милиционеров и жителей; 2) не допускать хищников производить разбои в джарской [356] области и Кахетии, имея в виду, что с учреждением “беспрерывной" кордонной линии от владений элисуйского султана до тушинских земель слабым партиям трудно проникать далеко в наши границы, а большие скопища могут быть заблаговременно открыты преданными нам людьми и лазутчиками; появления небольших партий близь линии “не дозволять," но, открывши их, “ преследовать и рассеивать;" в случае больших сборищ, опасно с малыми силами “ходить в горы," а потому, приняв нужные меры осторожности, допустить их спуститься с гор и решительно действовать войсками, расположенными на кордоне, а в случае надобности и резервами, собранными на Царских Колодцах; 3) отряд, собранный в Царских Колодцах, корпусный командир считал довольно сильным для отражения “всяких горских скопищ;" в нем не следовало допускать никаких “излишних откомандировок," войска держать всегда готовыми к выступлению, не лишая однако их возможности заниматься хозяйственным обзаведением и наблюдая за сбережением здоровья людей; 4) в случае вторжения больших скопищ в джарскую область, Кахетию, элисуйское владение и даже в Шекинскую провинцию допускалось действовать всем отрядом, расположенным в Царских Колодцах, избегая “всегда" опасного раздробления сил; при этом следовало предварительно удостовериться в действительном направлении неприятеля, чтобы не подвергать войска напрасному изнурению и не быть обманутым “фальшивым движением оного;" во избежание затруднений на переправах через Алазань, наблюдать за исправностью и безопасностью муганлинского и урдовского перевозов и озаботиться постройкою караульных башен у этих переправ; 5) в случае необыкновенно больших сборищ, требовать для усиления отряда кахетинскую милицию и тушин прямо от сигнахского и телавского окружных начальников; но к этой [357] обременительной для жителей мере прибегать только при явной опасности и недостатке времени на разрешение ³⁰.

“Я назвал вам — продолжал барон Розен — элисуйское владение и Шекинскую провинцию единственно из предосторожности, дабы при каком-нибудь непредвиденном происшествии вы не теряли времени на испрошение разрешения и обращали надлежащее внимание на происходящее там. Но, по всем вероятностям, оным не предстоит никакой опасности, ибо самый отважный хищник едва ли решится удалиться от гор, оставляя за собою войска, стоящие под вашим начальством, и преданными нам владениями г.-м. Аслан-хана казикумухского и элисуйского султана, с коими будьте в частом сношении. Земли последнего входят в состав джарской области и посему он сам подчинен вам. Прошу вас, однако же, оказывать ему благосклонное внимание, которое он заслуживает усердием своим правительству" ³¹.

О полке Джар корпусный командир писал г.-м. Карпову особо. Если бы лагодехское укрепление было атаковано “гораздо превосходными" силами неприятеля, милиционерным сотням предписывалось отступить к чаурской переправе и присоединиться к роте, которую следовало немедленно командировать в этот пункт от пехотного кн. Варшавского полка. Мера эта признавалась тем более полезною, что отряд из баталиона пехоты, дивизиона драгун и 4-х конных орудий № 3 роты, уже высланный г.-м. Карповым из Царских Колодцев на урдовскую переправу, не мог оказать своевременной помощи (непроходимые леса и узкие дороги) полку Джар, если бы он был отрезан от белаканского укрепления. Названный отряд барон Розен приказал отвести назад в Царские Колодцы и впредь не разбрасываться силами, чтобы при вторжении неприятеля в наши [358] пределы действовать целым отрядом, которому корпусный командир, очевидно, придавал значение подвижного резерва. Вместе с тем он назначил генерального штаба полковника Рокосовского командовать отрядом, собранным в Царских Колодцах, разрешив ему действовать по усмотрению в случае перерыва сношений с г.-м. Карповым, в ведении которого он должен был состоять ³².

Комментарии

1. 100 литр шелку; впоследствии эта подать заменена была деньгами и хлебом, считая литр шелка по 12 рублей.

2. Сс. Чобанкали, Кемури, Патара Лаиджи, Карабалдури, Курдемури, Падари, Баяматло, Киндергала, Каталнарехи, Лалало и Гоглар, Алмало, Бабало, большой Ланч и алиабатские или ингелоевские деревни — Алиабат, Мосули, Ингиани, Верхиани, Тамасло, Дзагани, Курегани и Шатевар; всего 1328 дворов. Из них самое большое селение, Алиабат, заключало в себе 360 дворов.

3. Сс. Муганло, Палдаро (75 дв. ингелоевских), Кандахи и Капапахчи; всего 370 дворов. Самое большое — с. Муганло, 200 дворов.

4. С. Базар и 10 дворов в с. Ингиани; всего 70 дворов.

5. С. Чудулло, ингелоевская деревня Марсани и с. Лалапашо; всего 80 дворов.

6. Дд. Мешлит — джарцам и дженихцам; Калалы — мугахцам и дженихцам; Суаким — дженихцам и Косури — талинцам и мугахцам.

7. Сс. Курдуло, Кильмиц, Михах, Хиах, Цахур, Сугут, Мислих, Суагид, Адвержа, Азгили, б. Малаги, Кашхачай, Амбарча, Зарха, Лахиты, Кумы, Сарибаш, Элису, Ахчай, Эмирджахо, Ибахло, два сс. Катухло, Кахи (смешанное, с преобладанием ингелойцев) и собственно ингелоевские деревни — Саскани, Агатай, Мешабаши, Алибегло, Изумтала и Баглари; всего около 3000 дв. В 1831 году элисуйский султан ежегодно платил нам подать в количестве 4400 руб.

8. Дело шт. от. кав. кор. по ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 4, ч. I. Рапорт г.-м. Реутта барону Розену 1-му, 31-го января 1832 г. № 76. Из этого же рапорта заимствованы и вышеприведенные сведения о населении джарской области.

9. Дело шт. отд. кав. кор. по ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 14. Отнош. грузин. гражд. губернатора обер-квартирмейстеру, 4-го января № 16, и отзыв последнего, 8-го января № 12.

10. В Джарах (джарская область).

11. Мятежных белаканцев.

12. Там же. Рапорт г.-м. Реутта барону Розену от 17-го января № 39 и предписание корп. ком. от 27-го января № 71.

13. Дело то же. Предписание корпусного командира г.-м. Реутту, 15-го января 1832 г. № 23 и рапорт г.-м. Реутта барону Розену, 17-го января № 42.

14. При рапорте от 25-го апреля № 369. Дело то же.

15. Все письма анкратльских старшин были представлены г.-м. Реуттом корпусному командиру при рапорте от 25-го января № 62. Дело то же.

16. В Грузии и разных ханствах.

17. Журнал подробный исходящий ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 66. Предписание корпусного командира генералу Реутту, 21-го марта № 196.

18. Там же, № 355.

19. Там же, № 628.

20. Дело ген. шт. отд. кав. кор. 1832 г. № 19. Команда состояла из 30-ти солдат пехотного кн. Паскевича полка, при офицере, 6-ти канониров тифлисского артиллерийского гарнизона и 72-х милиционеров полка Джар. Она сопровождала транспорт из 60-ти ароб, нагруженных артиллерийским поделочным лесом; при каждой арбе было 2 погонщика. Колонну вел прапорщик тифлисского артиллерийского гарнизона Лозинский, а грузинами командовал командир 4-й сотни полка Джар дворянин Кайхосро Гвелесиани. Ночью, когда колонна стояла близь урдовской переправы окруженная секретами от милиционеров, на нее напала партия лезгин в числе от 300 до 400 человек. Милиционеры в беспорядке бежали, а потом рассеялись по лесу; гренадеры приняли на себя удар и штыками вытеснили лезгин из лагеря. Перестрелка продолжалась еще 2 часа. Мы потеряли 13 ч. убитыми, 14 ранеными и 12 без. вести пропавшими; все почти потери пришлись на долю гренадер, артиллеристов и погонщиков. Распоряжением корпусного командира Гвелесиани был исключен из полка, как недостойный служить “вместе с храбрыми грузинскими князьями и дворянами."

21. Там же. Рапорт его графу Чернышеву.

22. Дело 1832 г. № 34, по 2-му отд. ген. шт. Рапорт полк. Эспехо ген. Реутту № 107, 24-го декабря 1831 г.

23. Дело 1832 г. № 4, ч. I. шт. отд. кав. кор. до ген. шт. 2-го отд. Рапорт г.-м. Реутта корпусному командиру, 31-го января 1832 г. № 76.

24. За выделением еще при гр. Паскевиче 4-х орудий на укреп. Закаталы и Белаканы, рота состояла только из 8-ми орудий.

25. Дело шт. отд. кав. корп. по ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 4, ч. I. Рапорт полковника Эспехо барону Розену 1-му, 21-го марта № 187.

26. Жур. подробный исходящий по ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 66.

27. Дело шт. от. кав. кор. но ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 4, ч. I. Рапорт полковника Эспехо барону Розену 1-му, 9-го мая № 435.

28. Дело шт. отд. кавк. кор. по ген. шт. 2-го отд. 1832 г. № 3, ч. II. Рапорт г.-м. Каханова корпусному командиру, 25-го июля № 293.

29. См. XV т. “Кавк. Сбор." Донесение корпусного командира военному министру 11-го мая, стр. 536.

30. Журнал подробный исходящий ген. шт. 2-го отд. № 66. Предписание г.-м. Карпову, № 488.

31. Там же.

Текст воспроизведен по изданию: Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом // Кавказский сборник, Том 17. 1896