ВОЛКОНСКИЙ Н. А.

ВОЙНА НА ВОСТОЧНОМ КАВКАЗЕ

С 1824 ПО 1834 г.

В СВЯЗИ С МЮРИДИЗМОМ

XXI.

Прибытие на левый фланг незначительных подкреплений. Поиск подполковника Засса. Зимняя экспедиция Вельяминова против чеченцев: действия его в Аухе и Салатавии; уничтожение аулов на Сунже ²¹. Неудовольствие Государя и оправдания барона Розена. Ответ Вельяминова. Государь разрешает частные экспедиции.

Известно, что Вельяминов постоянно жаловался на недостаток войск на левом фланге, не допускавший его действовать в размерах, соответствовавших необходимости. В усилении из Дагестана ему было отказано, а взамен того высланы из Закавказья 2-й [549] баталион Херсонского гренадерского, 3-й баталион Эриванского карабинерного полков и 4 орудия конно-казачьей № 3 роты. Эшелон этот прибыл в отряд, расположенный близь кр. Грозной, 14-го декабря 1831 года. На всеподданнейшее ходатайство барона Розена об усилении войск левого крыла получен в январе 1832 года решительный отказ, но вместе с тем сделана необходимая уступка — оставлен на линии донской казачий Басова полк до усмирения мятежа или до с.мены его другим полком. Вельяминов подчинился необходимости и, не распуская отряда у Грозной, решил беспокоить неприятеля и отвлекать внимание его от наших пределов. Так, 23-го декабря 1831 года он направил в набег командира Моздокского казачьего полка подполковника Засса, который разорил по правую сторону Сунжи несколько чеченских хуторов, лежащих против с. Чертугая, и доставил в лагерь трех пленных женщин и до 250 голов скота. При этом набеге неприятель оставил на месте 7 тел, кроме унесенных им убитых и раненых, а мы с своей стороны лишились ранеными двух офицеров и 27 нижних чинов.

В отсутствие Засса в Грозную пришло известие о новом сборе в ауховских деревнях скопища горцев. Этого было достаточно, чтобы энергический Вельяминов на другой же день, 24-го декабря, двинулся в путь. В состав колонны, которую он взял с собою, вошли: вновь прибывшие баталионы Херсонского и Эриванского полков, по баталиону от Московского и Бутырского полков, 10 рот 40-го егерского и сводная рота 43-го егерского полков, 300 казаков Моздокского полка, 11 орудий № 1 роты 20-й и 2 орудия № 2 роты 22-й артиллерийских бригад, 3 орудия конно-артиллерийской казачьей № 6 и 4 орудия донской казачьей № 3 рот. В день [550] выступления войска ночевали в Старом-юрте, а 25-го числа в Брагунах. Далее дорога оказалась до того плохою, что к полудню следующего дня отряд достиг только Амир-Аджи-юрта, а обозы, следуя по мерзлой грязи и глубоким колеям, стянулись лишь к вечеру. Не ожидая обоза, которого приказал задержать на ночлег в укреплении, Вельяминов направился к Таш-Кичу. Проведя здесь весь день на отдыхе и выждав прибывший к 9-ти часам вечера обоз, он выступил в 11 часов ночи к главному населенному пункту Ауха — деревне Ярыксу-Аух, насчитывавшей не менее 500 дворов. Чтобы облегчить движение отряда, он взял с собою весьма небольшое число повозок. Переправа у Баташ-аула через Яман-су благодаря оледенелому подъему, продолжалась слишком долго, около 3-х часов, а потому к рассвету войска находились по крайней мере в 15-ти верстах от Ярыксу-Ауха. Хотя Вельяминов и не надеялся скрыть движение отряда, тем не менее продолжал идти с решительным намерением истребить деревню, служившую одним из важных неприятельских притонов. Опасения его однако не оправдались, и отряд беспрепятственно проследовал более 10-ти верст, не заметив никаких мер предосторожности со стороны горцев. В верстах 4-х от селения находился небольшой неприятельский караул, поспешивший скрыться при появлении казаков — обстоятельство, указывавшее на внезапность набега, в чем мы и удостоверились по занятии аула, в котором нашли не тронутым все имущество жителей. Между расположением караула и селением простирался версты на две лес, в котором беспрестанно попадались засеки. Растаскивая их, войска замедлили движение, что дало возможность горцам собраться на последних четырех засеках в числе 500 человек и вступить с нами в [551] бойкую перестрелку. Приближаясь к аулу, Вельяминов вызвал из авангарда два орудия для действия по ближайшим постройкам, а баталиону Московского пехотного полка приказал занять дома, находившиеся на двух соседних с деревнею возвышенностях. Занятие позиций, особенно артиллериею, происходило весьма медленно, но развязка не заставила себя долго ждать. Лишь только Бутырский и 40-й егерский полки со сводною ротою 43-го егерского полка спустились к деревне, как началось бегство жителей с семействами в ближайшие ущелья и леса. Оказавшие сопротивление были очень скоро выбиты посланными полками, без помощи подкреплений, а прибывшие затем баталионы Херсонского гренадерского и Эриванского карабинерного полков заняли уже очищенную часть аула. Артиллерия, по свойству местности, мало могла содействовать пехоте, отчего потеря наша была несколько значительнее обыкновенного. У нас убиты Бутырского пехотного полка прапорщик Марковский и 6 нижних чинов; ранены того же полка капитан Андреевский-Милевский и штабс-капитан Восецкий и 40-го егерского полка прапорщик Карсакевич; нижних чинов — 33. Неприятель оставил в наших руках 30 тел. По занятии Ярыксу-Ауха горцы ежедневно тревожили нас перестрелками, во время которых убиты у нас 2 и ранены 24 нижних чина. Это не помешало, впрочем, старшинам явиться к Вельяминову с покорностью и согласиться на все его требования, испрашивая одной лишь милости — нескольких дней для сбора рассеявшихся жителей и окончательного улажения с ними дела. Вельяминов согласился на отсрочку, но прибытие к ним сподвижника Кази-муллы Гамзат-бека с некоторым подкреплением, прекратило переговоры. Было очевидно, что горцы воспользовались отсрочкою не для [552] сбора своих семейств, на что не требовалось более одного дня, а для сношений с имамом, который и не замедлил поддержать их небольшими партиями, отправленными с Гамзат-беком. Значительное число раненых воспрепятствовало Вельяминову продолжать истребление ауховских деревень, почему, приказав совершенно уничтожить Ярыксу-Аух со всеми оставшимися в нем хлебными запасами, он выступил обратно, 4-го января, в Таш-Кичу. Во время следования отряда мелкие партии несколько раз пробовали атаковать арриергард, но были отбрасываемы картечным огнем, благодаря которому потеря наша ограничилась 2-мя убитыми и 6-ю ранеными нижними чинами.

Пробыв в Таш-Кичу 5-е и 6-е января и отправив раненых на линию, Вельяминов выступил 7-го числа в сумерки к д. Акташ-Аух. Проходя мимо Внезапной, он присоединил к себе сводный баталион 42-го егерского полка с 2-мя орудиями резервной батарейной № 5 роты и с ними продолжал движение дальше. Несмотря на дурную дорогу, пролегавшую по густому кустарнику и мелколесью, отряд на рассвете 8-го января находился уже в 4-х верстах от деревни, где также не ожидали наших войск, что доказала встреча с жителями, сопровождавшими арбы, нагруженные сеном. Из них казаки захватили 8 человек в плен и 4-х, не хотевших сдаться, убили; остальные успели скрыться в лес. В 2-х верстах от Акташ-Ауха крутой и обледенелый спуск значительно задержал отряд. Тем временем караул, находившийся на другой стороне р. Акташа, дал знать о нем, вследствие чего приблизившийся к аулу авангард был встречен выстрелами из готового окопа. Осмотрев местность, Вельяминов приказал баталиону Эриванского карабинерного полка [553] обойти окоп вправо, по скату горы, куда ввезли также и 4 орудия для действия по закрытию продольным огнем. После нескольких пушечных выстрелов защитники бежали в деревню, преследуемые сначала карабинерами, а затем и остальными войсками. Деревня быстро перешла в наши руки, а неприятель удалился за р. Акташ, к новому поселению беглых андреевцев, для обороны которого также были устроены два завала на подъеме крутого берега речки. При занятии Акташ-Ауха урон наш заключался в 2-х убитых и 6-ти раненых нижних чинах; потеря горцев определялась в 10 человек. Семейства жителей со всем имуществом скрывались в лесах еще со дня занятия нами Ярыксу-Ауха.

На другой день Вельяминов решил занять деревни новую Андрееву и лежавшую в 2-х верстах от нее, по ту сторону р. Акташа, Юрт-Аух. Чтобы ослабить оборону противоположного берега реки н тем уменьшить нашу потерю, которая могла быть весьма значительною, судя по местности, очень удобной для защиты, он устроил батарею на 3 орудия для продольной стрельбы по обоим упомянутым завалам. Вместе с тем он приказал зажечь Акташ-Аух, а войскам расположиться в боевом порядке вне его, против завалов. Устрашенные пожаром деревни и приготовлением к бою, старшины Акташ и Юрт-Ауха, а также и андреевские беглецы явились к нам 10-го числа на рассвете с совершенною покорностью и заявили, что горцы, видя невозможность держаться в устроенных ими завалах, бежали; оставил их и Гамзат-бек с своею партиею. Вельяминов объявил им требования, на которых они могли получить пощаду: 1) дать новых аманатов, не получая обратно прежних; 2) возвратить наших пленных; 3) заплатить по 5 рублей серебром с двора штрафа и [554] впредь ежегодно платить подать по рублю серебром с двора. Так как, по недостатку денег, горцы не в состоянии были выполнить последнее условие, то Вельяминов согласился принимать оружие и брать в залог людей из лучших семейств. Нуждаясь, кроме того, в продовольственном скоте и рассчитывая увеличением мясной дачи уменьшить пропорцию хлеба, чтобы с имевшимся десятидневным провиантом продлить в случае надобности поход, он приказал им доставить 200 голов рогатого скота взамен тысячи рублей серебром. Дозволено было также андреевцам вернуться на прежнее жительство, чем и воспользовались многие семейства, немедленно тронувшись в путь. Пока акташ-ауховцы собирали оружие, Вельяминов ввел в поселение андреевских беглецов 40-й егерский полк и предал его истреблению; затем уничтожены были все завалы и окопы, возведенные для защиты этого разбойничьего гнезда. Устроив таким образом дела, по-видимому исключавшие необходимость возвращаться целым отрядом к какому-либо из наших укреплений для пополнения запасов, Вельяминов решил двинуться прямо в Салатавию, откуда стали приходить тревожные слухи, но недостаток в продовольствии принудил его отправить 14-го января Московский пехотный полк в кр. Внезапную и в укрепление Таш-Кичу за провиантом и за частью остававшегося там обоза. В это время пришло известие что Гамзат-бек снова собрал партию, составленную из рассеявшихся после занятия нами Акташ-Ауха аварцев и жителей Черных гор, и остановился с нею в салатавской деревне Дылым, в 8-ми верстах от Акташ-Ауха. Туда же 13-го числа прибыл и Кази-мулла с другою небольшою партиею, тотчас приказавший жителям укрепляться и собирать [555] продовольствие в окрестных деревнях. Прибытие его, конечно, поколебало готовых подчиниться нам горцев и усилило волнение в Салатавии, тем более, что утвердившись в Дылыме, имам разослал во все окрестности воззвания, приглашавшие жителей к сбору. Вельяминов не стал медлить. В тот же вечер, 14-го числа, он начал переправляться через Акташ к Ново-Андреевой, рассчитывая ночью подойти к Дылыму, а с рассветом напасть на Кази-муллу. К сожалению, весьма крутые берега речки, при очень скользкой дороге, до того замедлили переправу, что она окончилась только в 10 часов утра 15-го числа. К довершению неудачи, впереди предстояла другая переправа, еще более затруднительная, через речку Сала-су, отделяющую ауховцев от салатавцев и впадающую в Акташ. В облегчение последней переправы Вельяминов поспешно устроил три батареи, каждую на 2 орудия, для обстреливания части хребта, называемого Гебек-кала, который возвышался на противоположном берегу Сала-су и был покрыт лесом. Неприятель, против ожидания, встретил нас на переправе огнем одного лишь караула, вследствие чего авангард, состоявший из 40-го егерского полка и сводной роты 43-го егерского полка, беспрепятственно поднялся на береговые возвышения и, обогнув хребет, остановился на плоскости, давая артиллерии и обозам время стянуться к месту своего расположения. Прибывшие тем временем из Дылыма новые толпы горцев заставили Вельяминова усилить стрелков и резервы 40-го егерского полка, занимавших вершину Гебек-кала, баталионом того же полка, но едва успел посланный баталион подняться до полугоры, как сильный неприятель, маскированный местностью, открыл меткий огонь. Находя невозможным овладеть с этой стороны [556] вершиною без большого урона, Вельяминов приказал баталиону возвратиться назад, но медленное исполнение отданного приказания командиром 40-го егерского полка подполковником Сипайло повело к тяжелым и напрасным потерям: прапорщик Щеголев и сам Сипайло, оказавший большие заслуги в минувшем году у Внезапной, были убиты; тут же в короткое время легло 6 убитых и 32 раненых нижних чина. Между тем баталион Херсонского гренадерского полка, посланный в обход Гебек-кала, молодецки достиг ее при содействии 2-х орудий 5-й резервной батарейной роты 22-й артиллерийской бригады. Горцы, видя усилия, с которыми гренадеры взбирались на крутую гору по глубокому снегу, всеми силами старались опрокинуть их и даже несколько раз бросались в шашки, но не имели ни малейшего успеха. В то же время 40-й егерский полк, подвигаясь вперед, постепенно занимал высоты. Неприятель, опасаясь попасть под перекрестный огонь, начал отступать и, без сомнения, оставил бы в наших руках не мало пленных, если бы горно-лесная местность не помешала употребить в дело казаков. В бою участвовало до 2-х тысяч горцев, которыми лично руководил Кази-мулла; общую потерю их определяют в 80 человек, из коих на месте осталось 32 тела. Наш урон, сверх ,вышеприведенных потерь баталиона Сипайло, состоял из 3-х убитых и 19-ти раненых нижних чинов.

По окончании дела, отряд остановился на ночлег в 5-ти верстах от Дылыма, а 16-го числа занял его без всякого сопротивления. Салатавцы прислали к Вельяминову депутатов с выражением покорности, но он отказался принимать их предложения до тех пор, пока будет терпим между ними Кази-мулла, находившийся тогда с остатками своей партии в ауле Гуни. По [557] неизвестным причинам Кази-мулла удалился, и Вельяминов объявил салатавцам свои требования: они обязаны были возвратить всех пленных, взятых и доставшихся на их долю в Кизляре, внести с каждого двора по 5 рублей серебром штрафа н ежегодно платить по рублю серебром подати. Распоряжение было принято, но через день жители Зубута и небольшого аула Иха остановили Кази-муллу и отказались выполнить наши требования. Вельяминов, пробыв в Дылыме до 23-го числа, выступил к Зубуту и поднялся на гору Дюз-тау. Этого было достаточно, чтобы зубутовцы поспешно выпроводили от себя Кази-муллу и принесли полную покорность. Вельяминов возобновил свои требования, которые на этот раз были беспрекословно выполнены салатавскими и ауховскими деревнями. К 1-му февраля он собрал штрафных и податных за полгода денег 1232 рубля серебром, принял оружия в залог на 211 руб.иен серебром и получил скота, нужного для войск, на 1183 рубля 50 копеек серебром. Рогатый скот, принимаемый в счет штрафных денег, облегчая жителям выполнение наших требований, избавлял нас от необходимости возвращаться к магазинам и беспрестанно прерывать ход военных действий. На жителей Черкея, добросовестно выполнивших обязательства, данные ими генералу Панкратьеву, Вельяминов наложил одну только ежегодную подать, предложил обменяться пленными и приказал представить вознаграждение тем из кумыкских князей и узденей, которые во время прошлогоднего мятежа потерпели от них убытки. От прочих салатавских деревень взяты без всякого обмена 16 кизлярских пленников и 15 кумыкских семейств. В обеспечение не полученных еще денег салатавцы выдали 9 заложников из [558] значительнейших семейств; аманаты же их, на основании условия заключенного с генералом Панкратьевым, подлежали замене другими. От аулов, участвовавших во всех предприятиях Кази-муллы, Вельяминов взял новых аманатов, не возвращая прежних. Жители Андреевой, Костека, Кази-юрта, Темир-аула, Чонт-аула и прочих кумыкских селений, перешедшие во время мятежа к ауховцам и салатавцам, все почти возвратились на прежние места жительства. Небольшая часть их, еще остававшаяся между салатавцами, беспрестанно выходила оттуда, и не подлежало сомнению, что скоро все кумыки возвратятся в свои дома. Они находились в самом жалком положении и, по замечанию Вельяминова, могли сколько-нибудь поправиться не ранее пяти или шести лет.

Окончив дела в Салатавии, отряд выступил 10-го февраля из Таш-Кичу в Амир-Аджи-юрт, где остановился для пополнения фуража, а также для беспрепятственного сношения полков с их штабами, что вызывалось различными потребностями войск, находившихся в походе. 11-го числа он передвинулся к селению Брагуны, а на другой день к Горячеводскому укреплению, куда вместе с ним, по предварительному распоряжению, пришли казаки от Моздокского, Гребенского и Терского Семейного полков, в числе более 800 человек, которые во время пребывания войск в Таш-Кичу, по недостатку там фуража, отпущены были на линию. 13-го февраля отряд прибыл к Грозной. Вельяминов намерен был в ту же ночь выступить в Чечню, чтобы с рассветом неожиданно напасть на деревню Ачхой, в 55-ти верстах от Грозной, вверх по Сунже, но сильная метель задержала его на один день. 15-го вечером он выступил со 2-м баталионом Херсонского [559] гренадерского, 3-м Эриванского, одним баталионом Московского и одним Бутырского полков, 11-ю орудиями № 1 роты 20-й артиллерийской бригады, 2-мя орудиями № 2 роты 22-й артиллерийской бригады, 8-ю орудиями донской № 3 и казачьей линейной № 6 конных батарей и с 800 казаками упомянутых трех полков. С восходом солнца отряд прибыл, двигаясь по глубокому снегу, к Казах-Кичу, в 40 верстах от Грозной. Заметив приготовления к обороне, Вельяминов выставил батарею из 12-ти орудий и, обстреляв ими аул, приказал занять его баталионам Эриванского карабинерного, Московского и 40-го егерского полков. Приказание было исполнено в течение получаса, после чего пехота с артиллериею разместились на более важных пунктах. В деревне найдено было много фуража и хлеба в зерне, а потому отряд простоял в ней весь следующий день, уничтожая запасы. 17-го числа он двинулся вверх по левому берегу Сунжи для истребления возмутившихся чеченских аулов. Мороз доходивший вечером до 17°, во время марша и особенно к утру до того усилился, что в отряде оказалось 49 тяжело и 153 легко обмороженных нижних чинов; сверх того, совершенно замерзли 1 унтер-офицер и 3 рядовых, бывшие в нетрезвом виде. Уничтожив попутный аул Алборю, войска заняли того же 17-го числа большие, а 18-го и малые Самашки, куда стали приходить жители ближайших деревень с покорностью и согласием принять все требования Вельяминова. Командующий войсками пощадил их дома и имущество, но жилища и собственность непокорных продолжал предавать истреблению. Так были уничтожены: 19-го числа с. Гала-юрт, 20-го Закян-юрт, 21-го большой Кулар, 22-го малый Кулар и 23-го Алхан-юрт. Позиции, на которых горцы оказывали сопротивление, вообще ничтожное, при занятии [560] всех этих селений, сначала подвергались артиллерийскому огню, а потом без особенного труда были занимаемы пехотою. Едва наши войска вступали в аул, чеченцы удалялись за Сунжу, в леса, покрывавшие правый берег ее, откуда вступали в перестрелку с цепью наших стрелков и с прикрытием, обыкновенно высылаемым во время водопоя. 24-го февраля отряд возвратился в Грозную, потеряв с 15-го числа ранеными одного обер-офицера и 27 нижних чинов и убитыми 2-х рядовых. Потеря неприятеля, по собранным сведениям, доходила до 30-ти убитых; о раненых верных известий не имелось. Совершенный недостаток в сене вынудил Вельяминова отложить окончание экспедиции до изобильного подножного корма, которого нельзя было ожидать ранее июня месяца, особенно в том году, по случаю позднего наступления весны.

Отъезжая в Пятигорск для распоряжений по делам ставропольской комиссии, а также для пользования минеральными водами, вследствие сильно расстроенного здоровья, Вельяминов расположил войска по Тереку следующим порядком: в Моздоке — Бутырский пехотный полк; в станице Стодеревской — 1-й баталион Московского пехотного полка; в станице Галюгаевской — 2-й баталион этого полка и 4 орудия донской конно-артиллерийской казачьей № 3 роты; в ст. Ищорской — 2 роты 2-го баталиона Херсонского гренадерского полка; в ст. Наурской — 2 роты того же баталиона, 6 орудий 20-й артиллерийской бригады батарейной № 1 роты и 2 орудия линейной конно-артиллерийской казачьей № 6 роты; в ст. Мекенской — две роты 3-го баталиона Эриванского карабинерного полка и 2 орудия линейной конно-артиллерийской казачьей № 6 роты; в ст. Калиновской — две роты того же баталиона, 5 орудий 20-й артиллерийской бригады батарейной № 1 [561] роты и 2 орудия линейной конно-артиллерийской казачьей № 6 роты; в ст. Червленной — 1-й баталион 40-го егерского полка; в ст. Щедринской — 2-й баталион и в ст. Новогладковской 3-й баталион этого полка; на ключенском посту — одно орудие и на татаринском посту 2 орудия линейной конно-артиллерийской казачьей № 6 роты; в г. Кизляре — Донской казачий полковника Басова полк и 3 орудия линейной конно-артиллерийской казачьей № 6 роты. Орудия этой роты размещены были в расположении тех казачьих подков, при которых они состояли: 6 в расположении Моздокского полка, 3 в Гребенском войске, одно, причисленное к Терско-Кизлярскому войску, и два от Терского Семейного войска — в Кизляре. В укреплении Горячеводском оставлены 2 орудия 22-й артиллерийской бригады легкой № 2 роты, находившиеся в отряде. Баталионы Херсонского гренадерского и Эриванского карабинерного полков задержаны были на линии вследствие весьма затруднительного и опасного перехода через горы по военно-грузинской дороге, загроможденной завалами, а также потому, что, не окончив усмирения Чечни, Вельяминов полагал возобновить против нее действия с наступлением более удобного времени.

Барон Розен остался чрезвычайно доволен экспедициею Вельяминова, благодарил его в теплых выражениях, отдавал справедливость трудам и храбрости войск и предписывал поспешить представлением о наиболее отличившихся, чтобы заслуги их и успех, достигнутый Вельяминовым, повергнуть на высочайшее воззрение. Но Государь не так взглянул на это дело и не ласково принял известие о совершенном походе. В письме графа Чернышева к корпусному командиру ²² выражено было положительное неудовольствие и в форме довольно [562] грозной поставлен следующий вопрос: по какой уважительной причине предпринял Вельяминов отдельную экспедицию, вопреки высочайшего повеления, особенно в такое суровое время года, не обеспечив отряд продовольствием и не приняв мер к сбережению людей от стужи. При этом еще раз была подтверждена решительная воля Государя о воспрещении частных экспедиций, "ожесточающих против нас чеченцев." Такое важное обстоятельство, как ослушание воли Государя Императора, не могло не смутить корпусного командира, а требование от него объяснения в столь серьезном тоне не обещало, по-видимому, ничего утешительного в будущем. Немедленно предписав начальникам всех отделов края отнюдь не предпринимать частных экспедиций, барон Розен поспешил отправить управляющему главным штабом собственное оправдание в самом пространном виде и, с своей стороны, потребовал объяснений от Вельяминова. Некоторые частности донесения корпусного командира заслуживают безусловного внимания. Так, например, он обрисовывает положение, в каком оставил ему граф Паскевич кавказский край, о благосостоянии которого в последние годы правления фельдмаршала был столь высокого мнения Государь.

"При проезде моем нашел я кавказскую область в ужасе от усилившейся дерзости горцев. По причине общего восстания кумыков, салатавцев, ауховцев и чеченцев, предводительствуемых предприимчивым изувером Кази-муллою, передовые наши укрепления беспрестанно были обеспокоиваемы мятежниками, сообщение оных с линиею сделалось крайне опасным, а с Дагестаном вовсе прекратилось; неблагоприятнейшие слухи о бессилии нашем волновали кабардинцев, осетин и другие племена, из коих галгаевцы осмелились предать смерти пристава хорунжего Константинова с большею частью находившихся с ним людей. В [563] Дагестане возмущение более или менее распространилось от Сулака до кубинской провинции, и предстояла необходимость действовать безотлагательно (как в Дагестане, так и на линии), иначе пламя бунта могло разлиться далее и нельзя было ручаться за удержание в спокойствии всех мусульманских провинций."

Это была главная причина для решительных действий на левом фланге линии, и если Вельяминов не предпринял их тотчас по прибытии своем на линию, последовавшем одновременно с приездом в край барона Розена, то только потому, что он видел у себя недостаток войск для крупного предприятия и ожидал прибытия из Закавказья подкреплений. Далее барон Розен пояснял, что на экспедицию Вельяминова он не смотрит как на частную или отдельную, а считает ее началом всеобщего покорения края и подчинения горцев нашей власти, в доказательство чего приводил дословные выдержки из инструкции Паскевича Емануелю и ссылался на план фельдмаршала, в котором чеченская экспедиция стояла на первом месте.

"Находя действия генерал-лейтенанта Вельяминова совершенно сообразными с словами и смыслом повеления князя Паскевича, я не мог остановить оных; я видел, что и тогда (т. е. в 1830 г.) его светлость почитал экспедицию против чеченцев главнейшею, но, по обстоятельствам, не мог совершить оной."

Недостаток, встретившийся в продовольствии лошадей барон Розен оправдывал тем, что Вельяминов, вступивши в командование линиею лишь в сентябре предшествовавшего года, не успел приготовить запасов фуража, а обморожение людей — внезапным и неожиданным в течение одной ночи усилением мороза. Что касается выбора времени для экспедиции, то здесь корпусный командир вступил в явное противоречие с своим собственным мнением, изложенным в отзыве к графу [564] Чернышеву 11-го мая № 361, говоря, что зимнее время было избрано по примеру всех прежних предприятий такого же рода против чеченцев и согласно видам князя Паскевича, который одобрил экспедицию, совершенную Вельяминовым в начале 1831 года.

Конечно, не оправдания барона Розена, а данные ему Вельяминовым и представленные Государю объяснения придали веское значение предпринимаемым экспедициям и решили участь их в более благоприятном для спокойствия на линии смысле ²³. Прежде всего Вельяминов задался вопросом: если набеги горцев на станицы, как показали многочисленные примеры, всегда почти сопровождались успехом, то что же будет удерживать хищников от нападений, когда исчезнет у них страх равного возмездия? Против частных экспедиций возражают, что оне, не способствуя решительному покорению горцев, только раздражают их и еще более побуждают к мщению и что эти экспедиции сопряжены с чувствительными для нас потерями. Разумеется, подобные экспедиции недостаточны для завоевания края, но нельзя не согласиться и с тем, что, ослабляя горцев, оне, при несомненных успехах нашего оружия, способствовали покорению Кавказа. Весьма возможно, что от такого рода действий несколько развивалась свойственная горцам страсть к хищничеству, но следовало ли заключать отсюда, что, во избежание излишнего озлобления их против нас, необходимо отказаться от набегов?

"Я готов согласиться с сим заключением — возражал Вельяминов — если кто-нибудь докажет, что горцы оставят нас в покое, когда мы не будем нападать на них. К сожалению, опыт показывает противное." [565]

До построения Грозной — продолжал утверждать Вельяминов — чеченцы беспрестанно опустошали Терек на пространстве между Моздоком и Кизляром и военно-грузинскую дорогу от Владикавказа до Моздока. С возведением этой крепости и конечным истреблением некоторых аулов на левой стороне Сунжи, хищничества уменьшились, что следует приписать влиянию потерь, понесенных чеченцами летом 1818 года. С уменьшением грабежей, уменьшились нападения и с нашей стороны. Это дало возможность чеченцам восстановить свои силы и в 1825 году прибегнуть к всеобщему восстанию. Снова побитые и разоренные Ермоловым, они сидели спокойно во время персидской и турецкой войн, но, опять оправившись, приняли деятельное участие в возмущении Кази-муллы. Акушинцы до 1819 года ни разу не встречались с нами и потому не могли питать к нам никакого озлобления; однако, это не помешало им присоединиться в 1819 году к восстанию Султан-Ахмета аварского и сражаться против нас в Башлах. Ермолов разбил акушинцев и в знак зависимости их от России наложил на них небольшую дань. В 1821 и 1823 годах дважды волновалась соседняя с Акушою Мехтула. В обоих случаях акушинцы, при сильном искушении, могли принять участие в мятеже, однако, испытав в своих собственных владениях силу нашего оружия, воздержались. Они оставались спокойными и во время наших войн с Персиею и Турциею, но в 1831 году пристали к Кази-мулле и, в числе 500 человек, участвовали в скопище, атаковавшем крепость Внезапную.

На западном Кавказе было то же самое. Со времени Бухарестского договора, в 1812 году, по 1823-й год войска наши не переступали Кубани, следовательно не [566] давали закубанским народам никакого повода к раздражению. Напротив, местное начальство терпеливо сносило хищничество горцев, ограничиваясь жалобами анапскому паше, которого никто из них не хотел слушаться. В 1823 году, после нападения на с. Круглолесское, Ермолов принужден был послать войска за Кубань для наказания хищников в их собственных жилищах. Успешные экспедиции 1823, 1824 и 1825 годов позволили выменять у горцев значительное число наших пленных и вознаградить жителей кавказской области за все хищничества закубанцев, начиная с 1812 года. Грабежи их в течение указанных годов значительно уменьшились, но ослабление войск на правом фланге линии в 1825 году, вызванное восстанием Чечни, было причиною возобновления набегов, которые особенно усилились с 1828 года, несмотря на ласки и снисходительность генерала Емануеля. Наконец, в начале прошлого года возникло общее возмущение в северном Дагестане, в землях кумыков и чеченцев. К восстанию присоединились акушинцы, не имевшие, как полагал Вельяминов, никакой причины к действиям против нас, койсубулинцы, гумбетовцы, салатавцы и ауховцы, у которых наши войска никогда не бывали, а также кумыки и подвластные шамхала, никогда не испытавшие от нас ни малейшего истребления. На вопрос, что же заставило все эти разнообразные племена соединиться против нас, Вельяминов дает хотя эмпирический, но верный ответ — "желание ниспровергнуть владычество русских на Кавказе и грубейшее невежество, подающее надежду сие достигнуть."

Такою же верностью отличался и вывод, сделанный Вельяминовым из всех вышеприведенных исторических данных: [567]

"Описанные мною события показывают, что кавказские горцы не тогда усиливают свои нападения и грабежи, когда мы подаем к тому повод какими-нибудь неприязненными против них действиями, но тогда, когда, по соображениям своим, надеются на успех своих предприятий. В сем случае одно оружие может положить предел их хищничествам. Итак, тщетная была бы надежда, что горцы оставят нас в покое, если мы не будем вредить им. Если бы это могло быть, то я первый сказал бы, что не справедливо и, следовательно, не должно нарушать их спокойствия. Но опыт показывает, что чем более оказывается им снисхождения, чем менее видят они возмездия за свои грабежи, тем становятся предприимчивее. Это есть необходимое следствие грубого их невежества и происходящих оттого ложных понятий. Никогда снисходительность не почитают они следствием великодушия, но приписывают оную бессилию. Чтобы не оставлять их в сем заблуждении, необходимо нужно делать от времени до времени экспедиции в их жилища, разумеется, в таких случаях, когда грабежами своими подают они основательные к тому причины."

Указав на пользу экспедиций, как средства обменивать наших пленных и способствовать выселению жителей разоренных аулов в наши пределы, Вельяминов коснулся вопроса о степени опасности и размера потерь, сопряженных с частными экспедициями. Основываясь на опыте своей службы, он доносил:

"Главное затруднение набегов в жилища горцев состоит в том, чтобы придти в назначенное место внезапно. Самое основательное соображение предприятия, величайшая тайна в приготовлениях, скрытные ночные переходы, всевозможная быстрота в движении, одним словом — никакие предосторожности не могут ручаться, что движение отряда не будет открыто. Достаточно встретиться с кем-нибудь из горцев, достаточно кому-нибудь из них наехать нечаянно на след отряда, чтобы тревога [568] немедленно распространилась на значительное пространство — и тогда ни в одном селении не найдем уже ни жителей, ни имущества. Все скроется либо в лес, либо в горы, в коих отыскивать их было бы совершенно бесполезно, ибо ничто не мешает бегущим удаляться более и более по мере приближения войск, следовательно настигнуть невозможно. Итак, набеги в жилища горцев могут быть безуспешны, т. е. легко случиться может, что отряд не найдет на местах жителей того аула, который предположено было разорить; но этим и ограничивается вся неудача в подобных предприятиях. Когда дело доходит до сражений, то вся выгода остается на нашей стороне. Отряды для подобных предприятий составляются из пехоты, артиллерии и казаков. Горцы по большей части имеют одну кавалерию, иногда кавалерию с небольшим количеством пехоты, либо пехоту с небольшим количеством кавалерии; ни артиллерии, ни штыков у них нет. Если, сверх того, принять в соображение выгоды, происходящие от устройства наших войск, то очевидно, что в случае сражения перевес должен быть всегда на нашей стороне. Конечно, нельзя обойтись без убитых и раненых, но число их должно быть всегда умеренное. Доказательством сего могут служить экспедиции, сделанные в 1824 году артиллерии полковником Коцаревым, и нападение генерал-маиора Фролова в прошедшем 1831 году на аул Бибердова. Значительные же потери могут быть либо случайно, от какого-нибудь несчастного обстоятельства, чего нельзя было предвидеть, либо от решительной неспособности начальника экспедиции. То и другое должно весьма редко случаться."

Если и не все доводы помещенной выписки отличались верностью взгляда, то последние слова донесения Вельяминова не могли не обратить на себя особенного внимания:

"В заключение долгом почитаю объяснить, что запрещение делать частные экспедиции в жилища горцев не может остаться надолго для них неизвестным. Запрещение сие, отняв у них [569] страх наказания, сделает их весьма предприимчивыми в набегах, и тогда едва ли кто-нибудь может ручаться за спокойствие кавказской линии."

Все выраженные здесь мысли Вельяминова отличались большею или меньшею убедительностью и удостоились одобрения Государя Императора; но самое важное, что исключало всякую надобность в столь длинной и талантливой защите экспедиций, по-прежнему ускользало от проницательности кавказского начальства. Даже Вельяминов, яснее других представлявший себе дело на Кавказе, не чужд был общего непонимания совершавшихся событий. Не без удивления останавливаешься на следующих строках донесения, относившихся к измене акушинцев:

"Что заставило их изменить присяге и поднять против нас оружие? На какие разорения или притеснения могут они жаловаться со времени покорения их? Самый беспристрастный следователь не найдет никакой причины к сей измене."

Беспристрастная история отметит, что Вельяминов, при всем своем знакомстве с краем и уменьи оценивать военные события, не сумел разгадать смысла и значения мюридизма, преследовавшего государственные цели и объявившего нам непримиримую войну, на которую мы обязаны были ответить не пассивною обороною наших границ, подкрепляемою частными экспедициями за нашими пределами, а такою же войною, наступательными действиями, безусловным вторжением в неприятельские земли и окончательным овладением края. О соседстве и упорядочении обоюдных отношений теми или другими средствами уже не могло быть и речи. Нам предстояло открыть против восточного Кавказа с его возникающим мюридизмом настоящую кампанию, действовать многочисленными войсками, направляя главные удары на [570] опасный Дагестан, и не отступать от задуманной цели до окончательного водворения в нем нашей власти. Четверть века спустя мы открыли такую кампанию и завершили ее победою, доведенною на этот раз до полноты результатов. Не следует забывать, что Дагестан в 1832 году был доступнее для нас, чем в эпоху окончания борьбы на восточном Кавказе при князе Барятинском. Поражения, испытанные в предшествовавшем году Кази-муллою, не могли пройти бесследно, по крайней мере в среде людей, не окончательно ослепленных фанатизмом; ханы, о которых упоминал в своем донесении Чернышеву барон Розен, нуждались только в сильной поддержке, чтобы отказаться от двойственной роли и нелицемерно служить нашим интересам; акушинский кадий и гимринский старшина с своими сторонниками не боялись действовать открыто в нашу пользу и также ожидали проявления нашей силы; наконец прибрежный Дагестан, более открытый нашим ударам и далеко еще не связанный общностью интересов с центральным Дагестаном, клонившимся на сторону Кази-муллы, не в состоянии был играть значительной роли во время занятия нами внутренности гор. Обстоятельства, таким образом, благоприятствовали более широким действиям в Дагестане, но мы решили довольствоваться достигнутыми в 1831 году результатами, т. е. временным затишьем и сомнительною полупокорностью слабых без нашей помощи владетельных лиц. Наши войска были малочисленны; в Казикумухе, сердце Дагестана, мы совершенно не имели войск; стратегически важное аварское плато, окруженное грозными горами, над которыми оно господствовало, было не занято нами; даже владения наиболее преданного нам шамхала не были в достаточной мере ограждены нашими войсками. Наша система была [571] непонятна. Мы всеми средствами старались приводить к покорности горцев, но, когда достигли этого, отказывались занимать войсками земли, заявлявшие свою зависимость от нашей власти. Отсюда происходили беспрестанные измены, на которые жаловался не один Вельяминов, и множество неисполненных договоров. Мы забывали, что действовали в мусульманской Азии, привыкшей повиноваться одной только силе, притом не внешней и отдаленной, а постоянно пребывающей в самом сердце страны, и потому оставляли покоряющиеся племена на произвол судьбы, в жертву случая, который, при избытке беспокойных элементов в еле доступных горах, ежеминутно мог представиться и повести к отпадениям. Мы строили свое здание на песке, сильно хлопотали, когда оно обрушивалось, при первой возможности старались восстановить его, разумеется, на таком же непрочном основании, опять присутствовали при его разрушении, и продолжали эту сизифову работу, за весьма малыми исключениями, ровно 25 лет.

Барон Розен, представляя доводы Вельяминова о частных экспедициях на благоусмотрение Государя Императора, дополнил их лишь немногими соображениями, совершенно исчезающими перед умною и энергическою защитою Вельяминова. Он находил только их неизбежными "до совершенного утверждения нашего в горах," точно после утверждения могла продолжаться еще война, и как-то неопределенно ставил их в зависимость от командующего войсками на кавказской линии.

"С моей стороны — доносил он графу Чернышеву ²⁴ — полагаю таковые экспедиции неизбежными до нашего утверждения в горах, но с тем, чтобы начальник линии наблюдал, дабы оные делались только в случае необходимости, для наказания [572] дерзости неприязненных нам поколений отнюдь не из видов хищничества, и (не?) против народов нам не враждебных, какового правила держался и генерал-фельдмаршал князь Варшавский граф Паскевич-Эриванский, как сие известно вашему сиятельству из предыдущих отношений моих."

Мысли Вельяминова были благосклонно приняты Императором — и судьба частных экспедиций, этого единственного средства к ограждению безопасности на линии, была спасена. Правила о производстве их сведены были в строгую систему и поставлены в ясно обозначенные пределы, переступать которые было безусловно воспрещено. Новые распоряжения Государя, на много лет определившие ход наших военных действий на Кавказе и потому имевшие руководящее значение для истории кавказской войны, изложены были барону Розену военным министром графом Чернышевым в следующем документе ²⁵:

"По всеподданнейшему докладу моему препровожденного вашим высокопревосходительством мнения генерал-лейтенанта Вельяминова относительно частных экспедиций против неприязненных нам горских народов, Его Императорское Величество, найдя изложенные в оном виды справедливыми и допуская неизбежность производить, сверх общих наступательных предприятий на Кавказе, временные частные экспедиции, высочайше повелеть соизволил руководствоваться в подобных случаях следующими постоянными правилами:

Государю Императору угодно, чтобы предметы, могущие служить поводом к предпринятию частных экспедиций, рассматриваемы были с 4-х главнейших точек:

1) Как мера вспомогательная главным предначертаниям о приведении в покорность кавказских народов; по сему, если бы среди исполнения общих на сей конец видов представился [573] удобный случай нанести удар какому-либо неприязненному племени и тем уничтожить хотя сколько-нибудь опасное для нас его влияние, то частная экспедиция, совершенная с благоразумием и осмотрительностию, может быть весьма полезна, на каковой предмет и надлежит снабдить начальствующего на линии общим планом действий для всех пунктов тамошней границы, сообразно с чем должен он приспособлять все частные экспедиции сего рода.

2) Как мера необходимого наказания за грабежи и разбои, в пределах наших произведенные.

3) Как мера предупредительная, для разрушения приготовляемого горцами впадения в границы наши, когда скопища их, собравшись в известном пункте, будут угрожать опасностью.

И наконец, 4) как мера оборонительная, для встречи и отпора производимого неприятелем набега, отнятия добычи и пленных и преследования хищников во внутрь собственных их земель для приобретения дальнейших выгод после нанесенного им поражения.

Из поименованных здесь четырех случаев, первый должен быть подчинен общей инструкции действий, данной начальствующему на линии генералу, второй зависеть будет от собственных соображений сего последнего, третий и четвертый, требующие исключительной решительности и быстроты, принадлежать должны до некоторой степени непосредственному исполнению других ближайших начальств.

Основываясь на сем, Государю Императору благоугодно, дабы оборона кавказской линии сохранила разделение на три части, т. е. правый фланг, центр, левый фланг и особенно четвертый участок, образуемый Черномориею, сходно с разделением, бывшим во время командования отдельным кавказским корпусом графом Паскевичем-Эриванским. Каждый из упоминаемых отделов, находясь в ведении особого генерала, на сих последних лежать уже будет прямая обязанность ближайшей защиты и охранения вверенных им частей. Но дабы не стеснять пограничной обороны [574] в обстоятельствах, требующих поспешности в распоряжениях в случае удаления начальника линии от того или другого пункта, Его Величество полагает нужным уполномочить заведующих сими последними действовать оружием по собственному усмотрению только в случаях, обозначенных под 3-ю и 4-ю статьями, но с тем, дабы каждый из вышеозначенных 4-х отдельных начальников непременно был снабжен от главного командира линии всегдашнею инструкциею — до какой степени предоставляется благоразумию и власти его употреблять вверенные ему войска и способы в различных обстоятельствах, чем самым отвращены будут те напрасные нападения, кои из частных видов и злоупотреблений власти могли бы быть предпринимаемы.

Что же касается до произведения экспедиций в остальных двух случаях, то Его Величеству благоугодно, дабы таковые отнюдь не были исполняемы частными начальниками без разрешения командующего линиею, но предварительно представлялись ему собранные частными начальниками сведения о представляющихся удобствах к наказанию или совершенному покорению какого-либо племени. Сим средством командующий на линии, по соображении положения дел вверенного ему края, будет иметь возможность распорядиться предприятием по мере настоящих способов, предоставляя исполнение экспедиции или тому из 4-х отдельных начальников, которого средства находятся ближе к цели, или особому чиновнику, заслуживающему таковую доверенность, или наконец собственно самому себе.

Сообщая вашему высокопревосходительству таковую высочайшую волю относительно главных поводов к произведению частных экспедиций против горцев, имею честь в заключение присовокупить, что вообще, по мнению Его Величества, наступательные предприятия подобного рода, вне собственных границ наших, тогда только могут принести желаемые выгоды, когда кордонная оборона линии будет пользоваться непременною и благонадежною безопасностию. Государь Император остается в полном убеждении, [575] что ваше высокопревосходительство усугубите возможные меры заботливости, дабы упрочить защиту оной и тем утвердить владычество наше в крае, попечению вашего высокопревосходительства вверенном."

Приведенный документ не нуждается в пространных комментариях. Частные экспедиции, даже в наиболее широком их применении, соответственно первым двум категориям, совершенно основательно признавались вспомогательным средством, подспорьем, к общему плану действий, от выполнения которого ожидался главнейший успех. Но так как общий план принадлежал князю Паскевичу и от него допускалось отступать в одних только частностях, притом с разрешения самого Государя, то всеобщему покорению горцев не суждено было осуществиться, по крайней мере при бароне Розене, не имевшем никакой опытности в делах кавказской войны и потому бессильным пошатнуть "предначертания" авторитетного фельдмаршала. С другой стороны строгая регламентация правил, направленных к ограничению инициативы частных начальников второго и ниже разряда, неминуемо влекла за собою крайнюю осторожность в действиях, что, в свою очередь, ставило линию во множестве случаев в неловкое и вредное для нас оборонительное положение. Между тем война продолжалась, войска оставались в прежнем своем составе, а враг возрастал в своих силах, ежедневно обнаруживая все большую энергию в борьбе с нами, надо было действовать во что бы ни стало, теми или другими средствами,— и вот, вытекая из естественного порядка вещей, стали практиковаться экспедиции первых двух родов, с вспомогательными и репрессивными целями. Из года в год учащаясь, оне обратились наконец в преобладающий способ военных действий на Кавказе и охарактеризовали собою весь [576] последующий период кавказской войны вплоть до эпохи князя Барятинского и графа Евдокимова.

Из того же документа видно, когда Государь Император впервые утвердил подразделение кавказской линии на 4 отдела, существовавшие до того времени в силу частного распоряжения князя Паскевича в бытность его главнокомандующим на Кавказе.

Ф. фон-Климан.

(Продолжение будет).

Комментарии

21. Действия генерала Вельяминова в эту экспедицию изложены им в рапортах барону Розену от 31-го декабря 1831 г. № 1204, 14-го января 1832 г. №№ 4 и 5, от 1-го февраля №.№ 19 и 20, 1-го марта №№ 43, 61 и 62 и 2-го марта № 103. Дело 2-го отд. ген. шт. 1832 г. № 9.

22. 5-го апреля 1832 г. № 544.

23. Рапорт ген. Вельяминова барону Розену 7-го июля № 75. Дело 2-го отд. ген. шт. 1832 г. № 26.

24. 15-го июня 1832 г. № 11. Дело 2-го отд. ген. шт. 1832 г. № 26.

25. Отношение 2-го октября 1832 г. № 1141. Дело 2-го отд. ген. шт. 1832 г. № 26.

Текст воспроизведен по изданию: Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом // Кавказский сборник, Том 15. 1894