УТВЕРЖДЕНИЕ НАШЕ В АБХАЗИИ

Взгляд гр. Паскевича на положение страны и причины, вызвавшие нашу экспедицию в 1830 году. Краткий исторический очерк. Высочайшие повеление о недопущении влияния турок. Волнения в Абхазии. Население страны. Пути сообщения. Речная система. Состав отряда. Эскадра. Занятие Гагры, Соуксу (Бомборы) и Пицунды. Нападения на гагрынское укрепление. Распределение войск. Распоряжения для обеспечения и упрочения за нами занятых пунктов.

По окончании в 1829-м году турецкой войны граф Паскевич решил немедленно приступить к одновременному и возможно быстрому покорению кавказских горских народов, в число которых вошли и абхазцы. План его обширного предприятия был представлен на воззрение Государя в октябре того же года и удостоился Высочайшего утверждения, а в июле 1830-го года предстояло произвести и самую экспедицию в Абхазию.

В чрезвычайно ценном и важном документе, который оставил нам фельдмаршал, изображается его взгляд на положение страны и главные причины, вызвавшие наши завоевательные цели. Документ этот составляет собою отдел инструкции, которую главнокомандующий дал генерал-лейтенанту Панкратьеву. В нем говорится следующее:

«Хотя сия часть земли более тридцати лет считалась под [124] влиянием нашего правительства, но мы не имели средств удерживать оную в повиновении. Притом, владетель Абхазии полковник князь Михаил Шервашидзе не есть настоящий наследник сего достоинства, а признан и утвержден от нас в сем звании единственно по ограниченным и неверным сведениям, который здешнее начальство имело об упомянутом крае. По праву первородства сан владетеля Абхазии должен принадлежать кому-либо из дядей князя Михаила, из коих один, Гасан-бей, по несправедливому подозрению в неблагонамеренности против России, был ошибочно, с распоряжения генералов Ермолова и Вельяминова, схвачен и отослан в Сибирь, откуда, возвратившись по Высочайшему повелению в 1828-м году, удерживает один в продолжение четырех лет спокойствие Абхазии, доказывая тем и приверженность свою к нам, и власть, которую он имеет над народом. И так, абхазцы нисколько не уважали сию мнимую зависимость от России и, не переставая во все времена враждовать против нас, грабили подданных наших, и нередко даже крепость Сухум-Кале была угрожаема их совокупными нападениями. По сим причинам опасное соседство их потребовало, наконец, более прочного покорения» (Дело арх. шт. кавк. в. округа, 1831 г., 2 отд. г. шт. № 47. Инструкция генерал-лейтенанту Панкратьеву.).

Абхазия была нам всегда известна очень мало, потому что, не владея ею, мы не имели никакой нужды в исследовании ее. Когда же гр. Паскевич решил включить ее в общий план покорения горских земель, то сделал распоряжение о собрании о ней всех сведений, на которых ему предстояло основать свои соображения об экспедиции и дать, кому подлежало, точные и определенные указания. Сведения эти были включены им вкратце во всеподданнейший доклад и не только в 1829 году, но даже в настоящее время представляют интересный материал для истории страны и народа. Взятые в извлечении, они представляются в следующем виде: [125]

Абхазия лежит по берегу Черного моря от утеса р. Гагрыпш, упирающегося в море и носящего то же название, до р. Ингура. Собственно Абхазия разделялась на три округа или удела: бзыбский — между pp. Гагрыпшем и Гумистою, сухумский (абхазский) — между pp. Гумистою и Кодором и абжубский (абживский) — между Кодором и Гализгою. Покрытая вечною зеленью, Абхазия считалась всегда одною из благодатных стран Кавказа и, конечно, оправдала бы эту репутацию, если бы не страдала зловредным климатом на прибрежной своей полосе. Хотя к Абхазии причислялись всегда еще Цебельда и Самурзакань, но во многих отношениях эти две страны имели с нею мало общего. Самурзакань, лежавшая южнее Абхазии, от р. Гализги до Ингура, была населена выходцами из Имеретии, Мингрелии и Гурии, которые подчинялись мингрельским князьям из дома Дадиани, хотя власть последних была весьма слаба; Цебельда же всегда было независима. Это было просто разбойничье гнездо, приютившееся в неприступных верховьях реки Кодора, откуда исходили все беспокойства даже для абхазцев. Самурзакань присоединена к нашим владениям в 1839 году, а Цебельда покорилась в 1837 году. Вследствие раздоров, ссор и кровомщений часть абхазцев разновременно покинула свою родину и, перейдя кавказский хребет, поселилась за Кубанью между истоками Зеленчука и Белой. Выселенцы эти получили название абазинцев и отличались от коренных абхазцев суровостью, воинственностью и чистотою нравов. Только они одни держались строго магометанского закона, а остальные их соплеменники, бывшие когда-то христианами, но под влиянием турок принявшие ислам, не сохранили чистоты ни одной религии и лишь наружно исполняли кое-какие обряды. Отличительными чертами истого абхазца, по удостоверению [126] графа Паскевича, были: отвращение к труду, хищнические наклонности, корыстолюбие и вероломство.

Абхазия всегда находилась в зависимости от турок. Около 1770 года владетель князь Леван Шервашидзе хотя и просил генерала графа Тотлебена принять его под покровительство России, но эти переговоры остались без последствий. Несколько лет спустя, Леван принял магометанство и был назначен Портою начальником крепости в Сухум-Кале. По смерти его Абхазия разделена была на уделы между его детьми; но в скором времени старший его сын Келиш-бей, одаренный сильным и предприимчивым характером, умел соединить в своих руках управление всем княжеством и обратить на себя особое внимание султана. Имея частые неприязненные отношения с мингрельским владетелем, и будучи им однажды побежден, он счел, наконец, выгодным искать с ним сближения и для этого, приказав сыну своему Сефер-бею, рожденному от неравного брака, принять христианскую веру, женил его на мингрельской княжне Тамаре Кацо-Маргани.

В 1806 и 1807 годах Келиш-бей, по дружеским и родственным связям, дал у себя пристанище отрешенному Портою трапезондскому Теер-паше, известному также под именем Батал-паши. Султан потребовал выдачи его, но Келиш-бей не исполнил этого и доставил возможность Теер-паше уйти в Россию. Это обстоятельство и тайные сношения Келиш-бея с нашими властями восстановили против него турецкое правительство, которое подговорило его сына Аслан-бея убить своего отца. Изверг не погнушался совершить это преступление, и 2-го мая 1808 г. порешил своего отца, разграбил имущество его собственное, его жен и прочих детей и заперся с своими сокровищами в кр. Сухуме. Но в [127] народе он не нашел себе достаточного числа приверженцев и принужден был укрыться у черкес. Старший его брат Сефер-бей, как рожденный от неравного брака, хотя и не имел права, по обычаям страны, наследовать своему отцу; но, поддерживаемый нашим правительством, вступил, однако, во владение Абхазиею. Для обеспечения же его прав и удержания во владетельном сане, русские в 1810 году взяли с боя Сухум. Старший сын Сефер-бея Дмитрий отдан был на воспитание в пажеский корпус. С тех пор фиктивное наше владение Абхазиею было сопряжено с большими затруднениями, и не раз возбуждался вопрос о том, не следует ли ее отдать обратно туркам. Эта мысль с особенною настойчивостью поддерживалась в двадцатых годах, но Ермолов крайне ей воспротивился и удержал Абхазию за нами — хотя, в сущности, только номинально, так как все наше влияние в стране только и ограничивалось стенами Сухума, за которыми было уже далеко не безопасно. Самая крепость, впрочем, была довольно надежная. Она выстроена была на берегу моря из дикого камня на извести и состояла из четырех четырехугольных бастионов, соединенных прямыми куртинами, длиною от 50-ти до 60-ти сажень и толщиною до пяти фут. Куртины имели узкие банкеты и бойницы для ружейной обороны. Два южных бастиона примыкали к морю, а другие два к болоту, покрытому кустарником на 250 сажень от крепости, а далее густым дубовым лесом. К востоку от крепости, на протяжении 450 сажень, стлалась поляна, за которою начинались горы, также покрытые лесом. Крепость имела двое ворот — на запад и на восток; она снабжалась водою из канавы, проведенной от двух ближайших речек и, кроме того, имела два колодца внутри и два на форштадте, примыкавшем к ней с восточной стороны. [128]

По смерти Сефер-бея в 1821-м году, абхазцы, подстрекаемые Портою и Аслан-беем, взбунтовались; но князь Дмитрий, вступивший во владение при помощи русских войск и пожалованный Государем Императором чином полковника, при нашем вооруженном содействии восстановил спокойствие. По смерти Дмитрия Высочайше утвержден владетелем второй сын Сефер-бея князь Михаил Шервашидзе, действительная власть которого, впрочем, не распространялась далее собственного бзыбского удела. Аслан-бей, скрываясь попеременно у турок и у черкес, продолжал интриговать среди абхазцев и, наконец, достиг того, что в 1824-м году снова возмутил их. Князь Михаил заперся в небольшом укреплении близ Соуксу вместе с находившимися там двумя ротами русских войск, которые были оставлены для охранения владетельного дома. Сухумский комендант взялся за усмирение народа, но потерпел сильную неудачу. Тогда с отрядом был послан генерал-майор князь Горчаков, который, наконец, смирил бунтовщиков. Аслан-бей опять принужден был бежать за Кубань.

До 1830 года в Абхазии не произошло никаких перемен, хотя, по свидетельству графа Паскевича, жители, привыкшие к буйной и разбойничьей жизни, не повиновались, как всегда и прежде, своему владетелю. Впрочем, в виду собственных выгод, они исполняли иногда его волю, если она не шла в разрез с их понятием о свободе и не тяготила их. К нашему правительству они относились весьма недоброжелательно и ненавидели русских. Этим обстоятельством пользовались турки, которые снабжали их порохом, свинцом, оружием и посылали к ним для возмущения своих агентов. Если же слова этих последних не действовали, то употреблялись подарки и деньги. Сношения турок с абхазцами [129] усилились в особенности в 1830 году, и это обратило внимание Императора Николая, который относительно непрошеных гостей, распространявших ложные слухи, несогласные с уверениями турецкого правительства, повелел: не смотреть ни на какие представления турок, находящихся между черкесами, потому что они не только не должны мешаться в дела черкесские, но даже и само турецкое правительство не имеет никаких прав удерживать их там. Почему, в случае оказания ими защиты горцам при нападении их на войска наши, поступать с ними как с бунтовщиками или ослушниками своего правительства, потому что «сие было совершенно противно и мирному трактату, и неоднократным уверениям турецкого правительства, что сего никогда быть не может и не должно». Флоту, крейсирующему у черноморских берегов, повелено осматривать без изъятия все суда, пристающие к берегам между Анапой и Редут-Кале, и поступать с ними на следующем основании: 1) те суда, на которых найдутся военные снаряды, брать в плен, как военную добычу; 2) подобно этому поступать и с теми судами, который не дадут себя осматривать; 3) те же суда, на которых при осмотре не окажется военных снарядов, беспрепятственно пропускать для торговли, учредив однако же за ними самый строгий и бдительный надзор.

На основании этого решительного повеления, комендант Сухум-Кале капитан Жилин получил строгую инструкцию, обусловливавшую зоркое наблюдение его за всеми сношениями абхазцев с турецкими пришельцами. Истекшие отсюда мероприятия были сами по себе достаточны для того, чтобы усилить против нас негодование абхазцев и дать им повод к волнению, а тут еще подоспело и другое обстоятельство, составившее значительное тому подспорье: в последних числах мая прибыл из [130] Константинополя двухбунчужный паша Хаджи-Солиман, с фирманом от султана, и отнесся к черкесам и абхазцам с предложением вступить под покровительство Порты, которая обещала им свою надежную защиту. При этом паша предъявил жителям Соуксу свой фирман и разом поднял на ноги всех абхазцев, которые поспешили образовать из среды себя вооруженную силу в три тысячи человек, с дядею князя Михаила Таир-беем во главе, и пригласили еще к себе на помощь цебельдинцев. Князь Гасан-бей, всегда нам преданный, и пользовавшийся значительным влиянием в своем сухумском уделе, старался всеми силами подавить это волнение, но дикие абхазцы с негодованием отвергли его примирительные доводы. Михаил Шервашидзе тем более не мог водворить порядка, так как власть его оставалась бессильною даже в собственном уделе, не говоря о влиянии на остальную часть Абхазии, где жители вовсе не хотели его признавать и повиноваться ему и всегда, при одном слухе о возможности прибытия в страну русских солдат, производили сборы для обсуждения вопроса о способах противодействия нашим посещениям. Таким образом, волнение, произведенное прибытием двухбунчужного паши и султанским фирманом, начало принимать угрожающий характер. Вследствие одного еще нового обстоятельства оно разыгралось бы неизбежно кровавою драмою над Сухумом и, может быть, над самим князем Михаилом, если бы Гасан-бей не постарался всеми мерами оттянуть этот кризис до прибытия наших войск, о котором ему уже было известно. Обстоятельство это состояло в следующем:

Для охранения берегов Абхазии и для прекращения сношений с нею турецкого правительства были назначены на брантвахтский пост в сухумской бухте [131] двадцати пушечные бриги Орфей и Пегас, под командою лейтенанта Власьева, а для плавания вдоль берегов — двадцати пушечный бриг Меркурий и восьми пушечный люггер Широкий, под командою капитан-лейтенанта Панютина 1-го. Длина береговой линии Абхазии была равна 260 итальянским милям. Для лучшего выполнения цели своего крейсерства на таком пространстве, капитан-лейтенант Панютин 1-й поручил наблюдение за берегом от Редут-Кале до Пицунды (73 мили) люггеру Широкому, а сам крейсировал на бриге Меркурий до Анапы. В продолжение своего плавания он встретил до восьми судов различных наций, вместимостью каждое от 50 до 250 тонн, которые были нагружены деревом и зерновым хлебом; 13-го же мая увидел в заливе Суджук-Кале на якоре еще шесть коммерческих турецких судов. Узнав от шкиперов и от купца из Амасии Хаджи-Ахмета-Эфенди цель их прибытия, Панютин предложил им немедленно уйти в море и не приближаться к русским берегам. Хаджи-Ахмет, имея от турецкого правительства открытый лист на торговлю с жителями черноморского побережья, заявил, что он сомневается, чтобы берега Абхазии принадлежали России, так как абхазским народом правит Ахмет-паша, присланный Хазанрад-пашею по повелению султана и живущий недалеко от Геленджика. При этом он прибавил, что так как в мирном трактате ничего не упомянуто об этих берегах, то пока Ахмет-паша не даст ему своего согласия или повеления, он не оставит бухты, а в случае насилия должен будет прибегнуть к оружию. Панютин отослал Хаджи-Ахмета и шкиперов на их суда и приготовился к бою, но стал пока маневрировать. Между тем стемнело. Ветер, гнавший бриг, стихал, и последний, отойдя от бухты на значительное расстояние, [132] приблизился к какому-то незнакомому берегу, покрытому массою черкес и судами разной конструкции, который то и дело сновали вокруг него. Панютин выждал утра и с зарею вновь приступил к маневрированию. Тогда суда, одно за другим, начали выходить из бухты и вскоре совсем ее очистили, так что дело обошлось без оружия. На прощанье Хаджи-Ахмет, явившись на Меркурий с двумя черкесскими князьями и конвоем, заявил Панютину, что о вчерашних действиях его он донес Ахмет-паше и в Стамбул, для доклада султану; сопровождавшие же его черкесы объявили, что они давно присягнули на подданство хункяру и всегда останутся верными своей клятве.

Такое положение дел в Абхазии заставляло поторопиться предназначенною экспедициею, тем более, что Гасан-бей уже далее не в состоянии был сдерживать население. Генерал-майор Гессе 2-й, назначенный начальником абхазского отряда, думал открыть ее 20-го июня, но промедлил до 30-го числа, потому что только к этому дню войска могли собраться в Редут-Кале. Им предстояло много препятствий в стране малоизвестной, девственной и дикой, среди населения озлобленного и невежественного, у которого даже и юноши умели владеть оружием. Численность этого населения была нам известна только по сведениям, доставленным владетелями уделов, по которым в абживском округе насчитывалось 18 деревень и до 1750 дворов, в сухумском 15 деревень и до 1350 дворов, а в бзыбском 33 деревни и до 3120 дворов. Вооруженная сила этих 66-ти населенных пунктов простиралась до 12-ти тысяч человек, а при полном и всеобщем содействии цебельдинцев и самурзаканцев до 20-ти тысяч. Одно из важных затруднений для наших войск представляли сообщения или, лучше сказать, отсутствие их, так как по протяжению всей [133] Абхазии их можно было перечесть по пальцам, и все они, за малыми исключениями, были вьючные, хотя и носили громкое название дорог. Из Имеретии их было три: 1) от кр. Редут-Кале по морскому берегу на крепостцу Анаклию до кр. Сухум-Кале, — дорога эта чрезвычайно дурная и неудобопроездная; 2) от кр. Анаклии вверх по обеим сторонам р. Ингура и из мингрельского селения Зугдиди. Обе дороги соединялись при деревне Набаксви и оттуда путь пролегал по абхазской долине чрез селения Гагиду, Гудаву, Илори, Мокву, Квитхур, Цхоби или Дранды, откуда, спускаясь по северному рукаву р. Кодор, выходил на прибрежную дорогу. Эта дорога ровная, пролегала по болотистым низменным местам и везде почти покрыта густым лесом. 3) От мингрельского сел. Зугдиди к реке Ингуру и вверх по ней к сел. Саберио, потом у подошвы гор чрез деревни Цхыры, Скортали, Урта и Чилоу до выхода на первую дорогу при устье р. Гурлипшиадзе. Пролегая по волнистому и лесистому местоположению, эта дорога, по причине частых спусков к речкам и подъемов, удобна только для конных и пеших. От кр. Сухум-Кале до развалин монастыря Гагры, т.е. до северных границ Абхазии, было две дороги: первая пролегала вдоль берега моря до бухты пицундской, откуда, по причине скалистых гор, врезывающихся в самое море, поворачивала вправо, вверх по правому берегу реки Мычиш на пять верст, а потом влево по волнистому местоположению. При сел. Джанхуны она разделялась на две дороги, из которых одна выходила в долину Пицунды, а другая, пролегая у подошвы хребта, склонялась к морскому берегу и по нему от р. Юзде доходила до Гагры. Эта дорога была затруднительна по причине переправ через множество рек, хотя, впрочем, более или менее удобна для повозок до пицундской [134] бухты. Вторая дорога шла чрез деревни Ежира, Акуа, Адцы, Соуксу, Сандрипш, Азердан и выходила на береговую дорогу при устье р. Сивадзе. Начиная от деревни Ежира до Азердана, она пролегала по гористому и лесистому местоположению, проходима, была только для пеших и разве с трудом для конных. Больше всего было дорог, или лучше сказать троп, выходящих из Абхазии к разным горским народам. К сванетам вели пять дорог: вверх по обеим сторонам р. Ингура до деревни Пахуланы, а оттуда по гористым местам чрез хребет; по правому берегу Эрти-цхале; вдоль правого берега Гудавы; вверх по левому берегу р. Цорихи, на с. Бедия; вверх по Гализге на с. Аборань. К карачаевцам пролегали четыре пути: вверх по р. Маркула — для пеших и с трудом для конных; вдоль левого берега р. Кодор, сначала, равниною, а потом горами, через цебельдинское общество; вдоль рр. Мачара, Келасуры и Баслата, через Цебельду, также от кр. Сухум-Кале чрез деревню Акапа; от Сухум-Кале по ущелью к дер. Гумы, до соединения с дорогою, проходящею от берега моря вдоль р. Гумисты. К горным джигетам две: вверх по р. Ачархуа на свинцовый рудник и другая вдоль р. Абста; наконец, к низменным джигетам и к убыхам — от развалин монастыря Гагры вдоль по берегу моря и вверх по р. Гагрышп.

Главные реки, пересекающие всю Абхазию и возможным образом затрудняющие сообщение вдоль берега моря и между населенными пунктами, на север от Ингура: Гагида, с бродом при устье; Гудава, соединяющаяся близ впадения в море с р. Эрти-цхале, и выше, верстах в восьми, принимающая в себя речку Окум, с бродом в четырех верстах выше устья, у сел. Гудавы; Цориха, с бродом при маловодье у самого устья, а во [135] всякое время удобная для перехода в пяти верстах выше — Гализга, с бродами против селений Илори (в пяти верстах от устья) и Поквеши (в восьми верстах); Маркула, с бродом при деревне того же имени; Кодор, одна из самых больших рек, с многочисленными притоками, впадающая в море двумя рукавами, образующими дельту в расстоянии 20 верст от него у селения Атара, — лучший брод имеет против с. Цхоби, в четырех верстах от моря; Келасуры, с бродом в пяти верстах от устья; Баслата, в четырехстах саженях от устья которой находилась крепость Сухум-Кале; Гумиста, с бродом в трех верстах от устья; Абста, значительная река, протекающая по ущелью Хоббе, с бродом в пяти верстах от устья; Хапьста, текущая по ущелью Аура и впадающая у пицундской бухты, одна из самых больших рек в Абхазии, с бродом в восьми верстах от устья; Мычиш с множеством малых притоков, с бродом в четырех верстах от устья; Бзыб, также одна из больших рек; Гагрыпш, небольшая, но очень быстрая речонка, впадающая в море при развалинах монастыря Гагры, отделяющая Абхазию от страны джигетов.

В состав отряда, назначенного для экспедиции, вошли два батальона 44 егерского полка (1249 шт.), две роты Мингрельского пехотного полка (596 штыков), два шестифунтовых орудия 2-й легкой роты, 4 горных единорога и 2 мортирки 5-й резервной батарейной роты 21 артиллерийской бригады, полурота кавказского саперного батальона (98 штыков) и сотня донского казачьего № 6 Попова полка. Снаряжение состояло из 180732 запасных патронов, 580 зарядов, 120 вьючных седел, 404 экземпляров шанцевого инструмента, 30 воловьих повозок, 296 палаток и десятидневного провианта в 379 мешках. [136]

Для содействия с моря сухопутному отряду была назначена легкая эскадра в составе четырех военных судов (28-ми-пушечный трехмачтовый шлюп Диана, 20-ти-пушечные двухмачтовые бриги Пегас и Орфей и 12-ти-пушечный одномачтовый катер Ласточка.), пяти транспортных и десяти купеческих, которые предназначались как для поднятия отряда, так и для перевозки месячного продовольствия. Командование эскадрою было поручено капитан-лейтенанту Стерлингову.

Эскадра, подняв отряд со всеми тяжестями, снялась с якоря в Редут-Кале 1-го июля и на другой день благополучно прибыла в Сухум-Кале. Здесь отряд стал лагерем около реки Баслаты. К вечеру того же дня прибыли казаки и лошади, отправленные из Редут-Кале береговой дорогой, в сопровождении владетельных особ — князей майора Гасан-бея и Али-бея Шервашидзе, двоюродного брата князя Михаила, которому, между прочим, считался подвластным абживский удел. В Сухум-Кале ген. м. Гессе получил от вдовствующей владетельницы княгини Тамары известие, что будто черкесское войско, под начальством пицундского владетеля князя Федоруко Иналипова, подвигается в Абхазию с намерением разграбить с. Соуксу; но владетель князь Михаил, прибыв в Сухум с преданными князьями и дворянами, заявил, что князь Федоруко Иналипов, с Хитом Лакрибой, только лишь надеются на помощь черкес и поэтому не желают добровольно покориться русским, возмущая в то же время бзыбцев. Вечером 5-го июля Гессе получил подтверждение, что действительно, по вызову Федоруко Иналипова, черкесы (т. е. джигеты, аибгцы, псхоуцы, ахчипсхоуцы и пр.) собираются в большом числе и готовы присоединиться к бзыбцам для совокупного действия против русских. [137]

Чтобы с небольшим числом войск, составлявших отряд, успеть без значительных потерь утвердиться в Соуксу и в Пицунде, и тем не допустить черкес соединиться с бзыбцами; вообще же, чтобы разрушить все надежды абхазцев, Гессе решил как можно скорее предупредить черкес занятием тесного горного гагрского прохода из земли джигетов в Абхазию. Так как от Сухума до Гагры дорога на протяжении 50 верст была весьма плоха, то он разделил отряд надвое: первую половину, в составе батальона 44 егерского полка, команды сапер, одного горного орудия 5-й резервной батарейной роты 21-й артиллерийской бригады и одного орудия сухумского гарнизона, он отправил морем, поручив этим войскам занять селение Гагры и проход, находившийся к северу от разоренного монастыря; сам же с остальною частью отряда двинулся туда же через Соуксу и Пицунду, по узкой дороге, пролегавшей на протяжении 30-ти верст по берегу моря, под утесистыми скалами, одетыми почти непроходимым лесом. Дорога эта, пересекаемая речками Мычиш и Хапьста, не всегда удобными для переправы, представляла всевозможные затруднения для перевозки тяжестей.

Отряд, назначенный для занятия гагрского прохода и для постройки укрепления Гагры, был размещен, с своим десятидневным провиантом, на транспортных судах Буг и Успех, а бриги Пегас и Орфей, шлюп Диана и пароход Молния составляли их охрану. Начальник отряда, со штабом, находился на Диане, и при нем состояли 30-ть человек абхазцев из свиты владетеля, изъявивших желание участвовать в экспедиции. Между ними в особенности выдавались своим усердием и приверженностью к нам: дворянин Кацо-Маргани и князь Ростом Иналипов, сын пицундского Нарчуко. [138]

Гессе рассчитывал прибыть в Гагры на другой день, т.е. 7-го июля; но противный ветер и штиль не допустили эскадру до пицундского мыса ранее утра 8-го июля. Отсюда капитан-лейтенант Стерлингов послал одно из судов измерить глубину моря возле Гагры, где отроги главного кавказского хребта, врезываясь в море, образуют утес и подводные камни. Получив точные сведения о состоянии гагрской бухты, Гессе приказал войскам приблизиться и начать высадку. Штиль еще не кончился, почему транспортные суда с десантом были взяты Молниею на буксир. Бросив якорь, войска приступили к высадке, а шлюп и оба брига, для прикрытия ее, стали на флангах. Горцы запоздали, и берег был свободен. Гессе воспользовался этим обстоятельством и приказал полковнику Пацовскому немедленно занять частью высадившихся войск гагрский монастырь и позицию у речки. Едва войска успели вступить в густой лес, окружавший монастырь, как на соседних горах показались джигеты, прибывшие из ближайших селений, и тотчас открыли убийственный огонь по нашим стрелкам; но удачные выстрелы со шлюпа и бригов, занимавших выгодное положение и стоявших недалеко от берега, заставили малочисленного неприятеля прекратить стрельбу и очистить высоты. Потеря наша в этой перестрелке заключалась в четырех раненых нижних чинах и одном абхазце.

Селение Гагры расположено по обоим берегам Гагрыпша, на небольшой площадке, весьма неудобной и опасной, так как она окружена обрывистыми, каменистыми, покрытыми девственным лесом горами, с которых легко и безнаказанно малочисленный неприятель мог наносить вред войскам, стоящим у подошвы, мешать их работам и постоянно беспокоить. Для обеспечения [139] безопасности отряда была наскоро устроена батарея на два орудия впереди лагеря, против тесного горного прохода, который пролегает над морем по крутизне отрога; для прикрытия же аванпостов, выставленных на всех тропинках, сделаны были завалы, которые, имея между собою связь, составляли род укрепления, прикрывавшего лагерь. Работы эти были произведены егерями при содействии матросов. С 11-го на 12-е июля ночью и 12-го числа днем неприятель в довольно значительных силах произвел три нападения на нашу цепь, расположенную на высоте, и на стрелков, рассыпанных для прикрытия строившегося укрепления; но все его атаки были отбиты.

Неожиданное появление наших войск на северных границах Абхазии произвело сильное влияние на прибрежных жителей, в особенности беспокойного бзыбского округа, которые с занятием Гагры, видя себя совершенно отрезанными от джигетов, убедились в невозможности сопротивляться. Отцеубийца Аслан-бей, проживавший в это время в Джигетии, бежал в Константинополь. Чтобы воспользоваться впечатлением, произведенным первым успехом нашего оружия, генерал-майор Гессе решил с частью войск двинуться сухим путем в Соуксу, а чтобы облегчить это движение, он оставил на месте все полковые тяжести, с частью отряда, под начальством майора Полякова. С собою он взял только пятидневный запас сухарей, артельные котлы и весь шанцевый инструмент; остальной же провиант, ранцы, палатки и солдатский багаж велел перевезти на судах. Полякову приказано устроить провиантский склад и помещение для обозных лошадей.

В четыре часа пополудни 13-го июля отряд, в числе 1581 человека, состоявший из 2-го батальона 44 [140] егерского, двух рот Мингрельского пехотного полков, команды сапер, двух легких орудий, трех горных единорогов, двух мортир 21-й артиллерийской бригады и сотни казаков, выступил по береговой дороге в следующем порядке: в авангарде — рота пехоты, единорог и сотня казаков; за ним — четыре роты пехоты, а в промежуткам между ротами артиллерия и вьюки; в арьергарде — рота пехоты, горный единорог и 10-ть казаков. Сделав около 9 1/2 верст, отряд достиг реки Гумисты и расположился на ночлег. На другой день, следуя по весьма затруднительной береговой дороге, и беспрестанно разрабатывая ее, войска сделали переход в 19 верст и достигли урочища Ачирх, где на высоте перед речкою стали на дневку. 16-го июля отряд, пройдя шесть верст, переправился в брод через речку Абсту и расположился на привале, на правом ее берегу. Сюда приехал владетель Абхазии князь Михаил и провожал войска до с. Бомборы, находившегося в двух с половиною верстах от его резиденции Соуксу. По пути жители выходили на встречу войскам, осматривали их с любопытством, а в селении Бомборы с удивлением смотрели на лагерь, как можно шире раскинувшийся на самой большой долине во всей Абхазии — что было сделано с целью маскировать малочисленность наших войск. Военные транспорты, прибывшие накануне, стояли уже на якоре против реки Гудавы, от которой дорога сворачивала вверх по ее течению в селение Соуксу.

Все это произошло так быстро и неожиданно, а главное — с таким успехом обойдены нами всякие кровавые встречи с абхазцами, что даже пицундский владетель князь Федоруко Иналипов, который так недавно возмущал население и призывал на помощь черкес, не нашел другого исхода, как смириться и предоставить себя [141] милосердию русского правительства. Он явился в лагерь к начальнику отряда, принес покорность, обещал служить усердно и умолял простить ему и забыть его старые шалости. Гессе обнадежил его в полном великодушии Государя, а Иналипов, со своей стороны, дал слово успокоить жителей по пути к Пицунде и приготовить их к миролюбивой встрече русских войск.

После этого оставалось только усмирить джигетов, которые не давали покоя нашему маленькому отряду, оставленному у развалин Гагры. Вскоре по уходе его в селение Соуксу, они хотели несколько раз прорваться в лагерь, но были встречаемы ружейным огнем и отбрасываемы: тем не менее, они не раз открывали стрельбу по рабочими, расчищавшим лес, и ранили двух егерей, двух матросов и одного абазинца. Одновременно с этим возле адлерского мыса показались два мачтовых турецких судна, для удаления которых от берегов был отправлен бриг Пегас. 14-го же июля, в 7 час. утра, они атаковали Гагры на всех пунктах и потом в продолжение дня несколько раз возобновляли свои подступы; но егеря, при содействии артиллерии, опять дали им отпор. Таким образом, нападения с 11-го по 15-е июля повторялись каждый день, хотя всегда без успеха для горцев. За эти дни отряд потерял 9-ть человек убитыми и ранеными; сверх того, ранен 44-го егерского полка шт. кап. Чеховский, и два егеря пропали без вести. Страшное изнурение солдат от постоянного напряжения, работ и болезней, а также непрерывная бдительность и готовность к встречам с неприятелем днем и ночью, заставили майора Полякова просить у начальника отряда подкрепления, тем более, что большая половина людей несла сторожевую службу. Генерал-майор Гессе 2-й отправил к нему 17-го июля на пароходе роту Мингрельского полка и сделал распоряжение, [142] чтобы, в случае крайней опасности, ставить в строй матросов с судов, стоявших в гагрынской бухте; для того же, чтобы благоприятным для нас образом повлиять на горцев, он послал к ним для переговоров самурзаканского князя Тимурко Анчибадзе.

Простояв четыре дня в с. Соуксу и окончив приемку сухарей и овса, отряд двинулся в селение Пицунду. Так как предстояла дорога малодоступная даже для пехоты, то легкие орудия были амбаркированы на суда, которые должны были их доставить в пицундскую бухту. Отряд, сообразно разработке дороги, подвигался чрезвычайно медленно, и, сделав переход в 14 1/2 верст, расположился на привале у реки Мычиш. Перейдя ее затем без особого затруднения, он через две версты принужден был остановиться на ночлег, так как проливной дождь не давал возможности исправлять дорогу. На следующий день, несмотря на этот дождь, который не переставал ни на минуту, отряд поднялся вверх по течению реки Мычиш и ее небольшому притоку, и, все время расчищая дорогу от кустарника, препятствовавшего движению артиллерии, поднялся на значительные высоты, откуда уже орудия были спущены на руках. После трудного и тяжелого двенадцативерстного движения, войска приостановились в селении князя Нарчуко Иналипова, в версте от р. Бзыб, у подошвы высокого кряжа гор Аджиквах, который ограничивает пицундскую бухту с восточной стороны, оканчиваясь у моря каменистым обрывом. От селения дорога, пересекаясь рекой Бзыб, стала ровнее и пролегала далее между лесистыми горами. Жители селений, находившихся по пути движения отряда, приходили в места его остановок частью из любопытства, частью же для продажи съестных продуктов и живности. Несмотря на их наружную покорность, выражением которой мы обязаны [143] были услуге Федоруко, легко можно было заметить их недоверчивость и крайнее нерасположение к нам.

Перевалив через гору Аджиквах, покрытую дубовым лесом, по узкой дороге, удобной только для конных, по которой разобранные орудия несены были на руках, отряд в десять часов утра 21-го июля подошел к пицундскому монастырю, расположенному на западной стороне бухты, в 300-х саженях от моря, от которого он отделяется сосновым лесом. Монастырь был окружен каменной стеной от шести до восьми аршин высоты, имевшей вид неправильного пятиугольного полигона, в 180 сажень в окружности. В лесу, недалеко от монастыря, разбросано было до двенадцати домов, возле которых отряд стал биваком. Так как в этом маленьком селении и в монастыре было всего два колодца, которые не могли удовлетворить войска, а река Бзыб протекала в пяти верстах к северу от монастыря, то сейчас же по прибытии люди выкопали несколько неглубоких ям, в которых вода показалась на двух футах ниже поверхности земли и была достаточно годная для питья. Транспортные суда, отправленные с тяжестями из Соуксу, и шлюп Диана из Гагры, ожидали отряд в Пицунде.

Таким образом, без всякого кровопролития был занят нами в Абхазии в 1830-м году второй важный опорный пункт, который, в связи с Гаграми и Сухумом, весьма достаточно обеспечивал на первый раз наше господство в стране. Во время стоянки в Пицунде войска занялись печением хлеба, который пришел уже к концу. Кроме того, так как здесь решено было устроить укрепление, и для этого оставить часть войск, которую потом обратить в гарнизон, то для безопасности ее приступлено к приведение пока в [144] оборонительное состояние каменной ограды монастыря, в которой сделаны амбразуры, а также насыпаны барбеты.

В Пицунде генерал-майор Гессе получил известие от майора Полякова, что 17-го числа горцы снова открыли огонь по рабочим и ранили одного рядового, а 18-го числа, из ущелья, выходящего к северной стороне укрепления, они делали четыре раза попытку сбить цепь 3-й егерской роты и завладеть гребнем, который она занимала; «но единодушие и храбрость нижних чинов парализовали все попытки черкес и заставили их отступить». При этом ранено два рядовых и убит один. На следующий день они обратили свой огонь против рабочих, вязавших фашины, и ранили одного сапера.

Между тем, князь Тимурко Анчибадзе, посланный для переговоров к джигетам, вернулся к отряду, стоявшему в Пицунде, с двумя князьями из его же фамилии Анчибадзе, которые имели своих подвластных в окрестностях Гагры и желали войти в сношение с русскими. Они, правда, отказались прислать в залог своей покорности аманатов, как того требовал Гессе, но соглашались принять присягу. Присяга была от них принята, выданы им подарки, и они отправлены в Гагры, куда обещались доставлять сведения обо всем, что будет у них происходить и предприниматься.

Задача нашего утверждения в Абхазии была исполнена. Оставалось только обставить это предприятие на будущее время такими распоряжениями, которые бы обеспечивали для нас прочность, а для горцев безвозвратность нашего нового завоевания. В Гаграх был оставлен 1-й батальон 44-го егерского полка, под командою майора Полякова, а для производства, дальнейших работ — саперная команда и рота Мингрельского полка; в Пицунде же рота Мингрельского полка. По отстройке гагрского [145] укрепления, саперам приказано отправиться в селение Соуксу, а мингрельцам — присоединиться к роте своего полка в Пицунде. Остальные войска, именно: 2-й батальон егерей, два орудия легкой № 2 роты 21-й артиллерийской бригады, три единорога 5-й резервной батарейной роты, две кегорновых мортирки и казаки, под начальством полковника Пацовского, направлены к Соуксу, возле которого, на урочище Бомборы, предназначалась штаб-квартира 44-го егерского полка. Войска должны были заняться там устройством на зиму балаганов и, по крайней мере, на первый раз, хотя полевого укрепления. Горный единорог и одно орудие редут-кальского гарнизона оставлены в укр. Гагры майору Полякову, пока он будет иметь в них надобность, и вместе с тем предписано капитан-лейтенанту Стерлингову выгрузить там же три трехфунтовых пушки и один фальконет такого же калибра, с зарядами и артиллеристами, а также в Пицунду четыре трехфунтовых пушки. Для обеспечения продовольствием войск велено заготовить провианта до мая 1831-го года. Для сухопутного сообщения между крепостью Сухум-Кале и Гаграми учреждены посты: в Сухуме 10-ть казаков и 10-ть милиционеров; близ реки Псыртсх, где в настоящее время находится новоафонская обитель — 10-ть казаков и 10-ть милиционеров, при офицере; в Бомборах — 15 казаков и 10 милиционеров; при реке Мычиш — 13 казаков и 20 милиционеров; в Пицунде — 10 казаков и 10 милиционеров; на левом берегу р. Бзыб — при офицере, 50 человек пехоты, 5 казаков и 5 милиционеров; в Гаграх — 5 казаков и 15 милиционеров. Казачьи посты приказано выставить тогда, когда полковник князь Михаил Шервашидзе сделает распоряжение о наряде конной милиции. За неимением подножного корма для лошадей и по невозможности заготовить для них на зиму [146] сено, все они, кроме артиллерийских, отправлены в штаб-квартиры. В Гаграх и в Пицунде были учреждены небольшие лазареты. Наконец, по ненадобности коммерческих судов, большая часть из них отпущена, а из военных оставлены только три — в Гаграх, Пицунде и Сухум-Кале.

Пацовский выступил с отрядом 28-го июля и на другой день прибыл к лагерному месту на реке Пшендре. Горцы все время следили за войсками и неожиданным выстрелом из-за куста убили одного рядового. Поэтому, чтобы оградить себя от всяких покушений со стороны беспокойных абхазцев, отряд, придя на бивак близ селения Бомборы, разбил на скорую руку редут. 31-го июля для обозрения береговой дороги от пицундского монастыря до Соуксу был послан штабс-капитан Полтарацкий. Он донес, что по этой дороге с трудом можно пробраться пешком и совершенно невозможно разработать ее и сделать хоть сколько-нибудь удобною для сообщения, по причине необыкновенной крутизны гор, оканчивающихся обрывом у моря, частых глубоких оврагов и огромных расщелин. Полковник Пацовский, по подробному осмотру окрестностей Соуксу, нашел удобнейшее место для штаб-квартиры 44-го егерского полка на берегу моря, при устье р. Мычиш, в восьми верстах от дома князя Михаила; но владельцы намеченной для штаб-квартиры земли, дворяне Цомбаевы, не соглашались уступить ее добровольно, почему Пацовский, через владетеля, вошел с ними в переговоры, предоставляя им назначить вознаграждение от правительства за убытки, которые они понесут.

Как только отряд оставил селение Пицунду, черкесы в разное время произвели ряд нападений — и всегда на стрелков, прикрывавших работы. С третьего на [147] четвертое августа они всю ночь беспокоили войска, а с рассветом, окружив укрепление с трех сторон, кинулись в шашки на стрелковую цепь. Но она встретила их частым ружейным огнем и заставила отступить. 4-го августа в Гагры явился преданный нам князь Анчибадзе и предупредил майора Полякова, что черкесы в огромном количестве собираются атаковать его маленький отряд; но большой опасности на этот раз не могло быть, потому что укрепление почти созрело, и гарнизон состоял из восьмисот человек, а при содействии военных судов, стоявших в бухте, можно было даже отрезать путь отступления неприятелю, не имеющему артиллерии. Вероятно, все это черкесам стало известно, потому что задуманное ими нападение не состоялось. Тем временем, укрепление через несколько дней было совершенно окончено, и пребывание в нем гарнизона вполне обеспечено. Обстраиваясь и совершенствуясь затем постепенно, оно получило форму четырехугольника, один фас которого составила древняя каменная стена, а другой, ближайший к горным покатостям, был из срубов, и для фланговой обороны в него вошел монастырь; третий фас, параллельный реке Жохадзе, состоял из туров и фашин, имел маленький ров и фланкировался простым блокгаузом, с амбразурами, покрытыми обыкновенною двускатною крышею; четвертый фас, приморский, был сделан также из туров и фашин. В Бомборах укрепление, по отстройке его, состояло из четырехугольного редута, сделанного из туров и фашин, со рвом и парапетами на углах; по оборонительной линии были прикреплены доски, и в них прорезаны амбразуры (Дело арх. шт. кавк. воен. окр. 1830 г., 2 отд. г. шт. № 31.).

По словам инструкции графа Паскевича, данной [148] генерал-лейтенанту Панкратьеву, успешное покорение Абхазии достигнуто, во-первых, через политическое влияние Гасан-бея, которого главнокомандующий велел иметь по сему случаю всегда в виду и ласкать, как полезного нам человека; а во-вторых, от пособия нашей морской эскадры, «нарочито командированной для совместного действия с сухопутным отрядом против абхазцев». Отряд этот, оставаясь в стране и в 1831-м году, и охраняя ее спокойствие вооруженною рукою, по необходимости был разделен в трех занятых пунктах и нигде не имел достаточной силы, а подкрепления ему было дать не из чего. Пункты эти имели между собою трудное и небезопасное сообщение, вследствие чего продовольствие войск и самое движение их могло быть обеспечено только с моря. В виду этого, фельдмаршал вновь вытребовал в 1831-м году к абхазским берегам достаточное количество военных транспортных судов, которые и прибыли туда к маю месяцу. Панкратьеву предписывалось употребить их согласно изъясненному в инструкции назначению и дальнейшим на 1831-й год предположениям, а именно — для крейсерства вдоль берега Черного моря от Анапы до Батума. Цель этой меры состояла в том, чтобы не допустить турок производить перевозку контрабанды и торг невольниками, подвозить порох, свинец и готовые снаряды, и вообще иметь сношение с неприязненными нам горцами. Крейсерам нашим было дано приказание не только не допускать ни под каким видом этих злоупотреблений, но даже обнаруженных в том шкиперов отводить, с их судами, пассажирами и грузом, в крымские порты. Но так как, с другой стороны, очень трудно было прекратить все покушения турок, потому что они приезжали на небольших лодках, или так называемых кочермах, которые [149] ходят у самых берегов, а наши суда могли плавать на известной глубине, то граф Паскевич просил морское начальство, если возможно, выслать несколько судов меньшей конструкции и даже часть гребных, которые, имея пребывание в Сухум-Кале, могли бы крейсировать и действовать с нашими отрядами вдоль всего берегового населения. Этим положено началу нашему крейсерству на восточном берегу Черного моря, которое впоследствии оказало нам неоцененные услуги.

Выяснив Панкратьеву положение и нужды абхазской морской границы, фельдмаршал обратился к состоянию нашей сухопутной границы с Турциею. По его словам, со стороны Гурии она была весьма надежна, потому что отделялась высокими горами, которые в продолжение почти шести месяцев препятствовали всякому сообщению. Укрепление св. Николая было крайним нашим пограничным там пунктом; но, хотя важное по своему местоположению, оно не могло однако быть удерживаемо во время лета по причине чрезвычайно нездорового климата. Ближайшею к Гурии по географическому положению турецкою областью была Аджария. Тамошний Ахмет-бей, возведенный в достоинство паши за усердие, оказанное турецкому правительству в продолжение войны 1828 года, был не менее того в сношениях и с нами, обещал в 1829-м году свои услуги России и испрашивал для себя в воздаяние за то чин генерал-майора, орден св. Анны 1-й степени и пенсию. Но неточное выполнение генерал-майором бароном Остен-Сакеном политических видов гр. Паскевича и неудачная его экспедиция в Аджарию расстроили тогдашние с Ахмет-пашею наши сношения. Тем не менее, он все-таки не прекращал своей переписки с нами, и граф Паскевич получил от него известие, что, опасаясь впасть в немилость у турецкого правительства, он [150] хочет продолжать секретные сношения с Россиею, к которой, быть может, должен будет когда-нибудь прибегнуть. Главнокомандующий предупреждал, что если бы это последовало на самом деле, то Ахмет-пашу можно бы было в таком случае принять и дать ему необходимую для содержания пенсию. Переход такого лица, неотъемлемо пользовавшегося титулом наследственного аджарского бея, по мнению фельдмаршала, доставил бы нам во всякое время большое число приверженцев в среде аджарского народа — что в особенности было бы полезно на случай разрыва с Портою.

«Из сих изложений — продолжает граф Паскевич — вашему превосходительству открывается, что распространение, сделанное нами вправо, в Абхазию, лишает нас ныне совокупного употребления и сей малой части войск, которая находилась там постоянно для охранения края в случае войны с турками. По сей причине я думаю, что, при разрыве с оттоманскою Портою, сия оконечность границы нашей не может быть удержана и обеспечена иначе, как оставлением тех приобретений, которые мы сделали в Абхазии в 1830-м году, или присылкою туда из России трех тысяч новых войск».

Что относится до действий в Абхазии в 1831 году, то фельдмаршал, уезжая с Кавказа, находил достаточным, чтобы войскам нашим лишь удержаться на занятых ими пунктах, так как в течение зимы гагрынское укрепление то и дело принуждено было выдерживать беспрестанные и дерзкие нападения горцев, и гарнизон стеснен был до того, что самая рубка дров, под достаточным прикрытием и в отдалении не более двух верст, редко обходилась без потери нескольких убитых и раненых воинских чинов.

«Прочное занятие Абхазии или, преимущественно сказать, утверждение наше на юго-восточном берегу Черного моря входило [151] в прошедшем году в общий проект покорения горцев; но теперь, с уменьшением здесь войск, нельзя ничего предпринять подобного. Абхазский отряд, хотя с трудностью, но может удержаться в занимаемых им пунктах, несмотря на то, что окружающие племена намереваются действовать против него соединенно. Но если тамошние войска держатся таким образом в продолжение нескольких лет, то самая привычка сражаться с дикими народами дает им средство противоборствовать предприятиям горцев. Внимание вашего превосходительства должно быть обращено преимущественно на обеспечение всех сих пунктов с моря, как в продовольственных, так и в военных запасах. В случае же явной опасности, можно ускорить подкреплением из войск, остающихся в Имеретии и Мингрелии, если не целым батальоном, то по крайней мере хоть двумя ротами».

Текст воспроизведен по изданию: Утверждение наше в Абхазии // Кавказский сборник, Том 13. 1889