Письмо Издателя Отечественных Записок к Редактору.

Теплые воды, от 15 июля.

Празднование Байрама в Черкесском ауле.

Я сей час возвратился из Аджиева аула, находящегося в 5 верстах от теплых вод, и тотчас же берусь за перо, чтоб описать вам все виденное и слышанное мною там — пока впечатления еще живы, пока воображение еще не развлечено, не занято другими, не менее любопытными для Европейца предметами.

Чтоб празднество Байрама сделать блистательнее и тронуть слабую струну Черкесов — пощекотать их соревнование, я предложил сделать подписку для составления некоторой суммы, из коей можно бы было производить награды отличившимся в скачке, пляске и стрельбе. Предложение мое [242] принято было почти всеми посетителями горячих вод и в несколько часов собрано было несколько сот рублей. При посредстве услужливого Г. Коменданта здешнего, повещено было во все Черкесские и Нагайские аулы о раздаче премий, и приглашен был Султан Керим-Гирей, считающийся первым трубадуром во всей Закубани.

Приближась к Аджиеву аулу за цепью карет, колясок, напоминавших гулянья в Екатерингофе, я невольно был изумлен картиною, представившеюся моим взорам: прелестная долина, расстилающаяся под навесом грозной Бештовой горы, покрыта была толпами самыми пестрыми, противуположными. Русские дамы, в нарядах, дышущих Парижем, стояли вместе с Черкешенками, походящими на привидения на их ходулях (называемых пхавака). Группы военных офицеров сливались с разнообразными костюмами столичных и провинциальных щеголей; там козаки, Черкесы, Нагайцы рыскали на борзых конях [243] своих; наконец толпа песельников и музыкантов, расположенных по сторонам раскинутых палаток — все вместе представляло весьма занимательное зрелище.

Празднество началось плясками. Долго Черкесы мучили нас Деньоною, — род козачка, который танцуют большею частью одни девушки, толчась на одном месте и вывернув назад плечи, как солдаты, — с потупленными глазами в землю, без малейшего движения на лице — подобно автоматам. Потом еще дольше танцевали они Ук, составя из себя кружок и схватясь крепко руками — мужчины с девушками, так, что монотонные движения сего круга более всего можно уподобить морской зыби, а песни их, при том производимые — реву бури. Наконец, на средину сцены выскочил молодой, стройный Черкес — с орлиным носом, пламенными глазами, вооруженный с ног до головы — махнул рукою, и Черкесы загаркали и захлопали в ладоши, а он более получасу забавлял [244] нас воинственным танцем, называемым Коффа, в коем поистине удивил легкостью, быстротою к силою мышц своих: то вывертывая ноги назад, то становясь на всем скаку на пальцы, то кружась вихрем. Желательно б было перевесть сей танец на театр Петербургский с возможною точностью, без малейших перемен; может быть, он яснее бы многих описаний ознакомил с воинским духом и физическими силами сего народа имеющего, по моему мнению, поразительное сходство с храбрыми Сульотами — даже в самых увеселениях! В продолжение сего временя внимание наше неоднократно увлекаемо было шумными приходами Черкешенок из соседних аулов. Они сопровождались несколькими всадниками, певшими во все горло, и предшествуемы были старою Дуенною, злобно озиравшеюся на нескромные взоры зрителей, тщетно старавшихся выманить взгляд или улыбку робких красавиц — шествовавших с потупленными глазами, крепко держась рука в руку и [245] казавшихся более обреченными жертвами, чем участницами общего веселья.

Между тем, как 22 отборных наездника пустились за девять верст к соленому озеру, производить скачку, мы упросили Султана Керим-Гирея сыграть что-нибудь на арфе, приуготовив для него низенький диван под навесом палатки. Если инструмент сей не мог доставить большого удовольствия нам, знакомым с совершеннейшею музыкою, то с каким удивлением, благоговением, слушали Горцы своего Барда — разинув рты, устремив на него все свое внимание: картина сия, поистине, достойна была кисти искусного художника; равномерно не менее живописно б было представить высокого мужчину средних лет, значительной наружности, великолепно одетого в шелковое полукафтанье с галунами, вооруженного богатыми пистолетами, шашкою и кинжалом, — с арфою в руках! Символ нежности чувств — в соединении с орудиями мести, кровопролития! [246]

Инструмент, уступленный просвещенными народами прекрасному, полу, в Кавказских вертепах есть достояние воина, жестокостью, набегами, убийствами прославившегося!

Кавказская арфа составляет треугольник, имеющий 12 волосяных струн, одна другой тонее. Одна сторона треугольника, к коему посредине прикреплены струны, сделана с пустотою из дечных дощечек — для отголоску звуков, а в другую ввернуты колки и сделаны рубчики, посредством коих играющий производит, большим пальцем левой руки, изменения тонов, наподобие педалей. Рога или стороны арфы сей имеют около 9 вершков в длину, между коими снизу у кольца, служащего основанием, не более четверти аршина, а сверху у самой толстой струны более аршина расстояния. Инструмент сей называется по Черкесски пшинедукокьо и почитается самым редким и превосходнейшим в горах, между тем, как кабысо род гудка и даже чебизеи (флейта) довольно обыкновенны. [247] Сговорчивый Султан сыграл нам и пропел ораду — любовную песню, потом пишнатлю — военную, и наконец габзы — элегию или плач, поющийся ближайшими родственниками умершего воина, причем восхваляются его подвиги и достоинства. Вообще музыка Черкесов сходствует с музыкою прочих Азиатских народов и кажется только содержит в себе несколько более воинственного; тоны не столь резки и более происходят из горла, чем из носа.

Шум и всеобщее стремление к стороне аула дали знать, что Черкесы, пустившиеся на скаку, возвращались. Все кинулись на близлежащее возвышение и ясно увидели, что гнедая лошадь была впереди у всех; о прочих же нельзя было сделать решительного определения: ибо беспрерывно одна другую обскакивала, повинуясь усилиям всадников; облако пыли плавало над ними. По мере приближения скачущих, увеличивалось нетерпение Черкесов: они все кинулись бы навстречу к ним, если б не боялись Коменданта, который [248] настрого запретил им трогаться с места, дабы иметь возможность определить премии. Сверх того послано было несколько Узденей, для вернейшего наблюдения за скачущими: и точно, гнедая лошадь Султана Керим-Гирея выскакала премию, другой приз — серая Узденя Ислама Абазинованова; третий гнедая же Аджиева. Какое торжество для победителей, какой удар для отставших! Одних обременяли приветствиями, восклицаниями, над другими подшучивали. Все толпились вокруг первых, рассматривали их, обсуживали; — и поистине, конь Султанов есть, прекрасное творение, самой чистой горской крови, которая становится очень редка, по смеси горских лошадей с Русскими. Настоящая горская лошадь есть клад для здешнего краю — твердостью походки, неоцененной по каменистым крутым дорожкам и неимоверною сносливостью, легко проскакивая 60 и 80 верст в один прием.

Но отличную свою ловкость и мастерство в верховой езде, [249] Черкесы показали нам при стрельбе в цель, последовавшей за скачкою. На длинном шесте прикреплена была дощечка с наклоном, род кровельки, и в эту-то метку должно было попадать на всем скаку из ружья или пистолета, обернувшись совершенно назад. Можете представишь себе, сколь много потребно для сего твердости в седле и меткости в стрельбе: равномерно Орловский из каждого всадника сделал бы прекрасную картину. Впрочем, Черкесы и все Горцы вообще гораздо вернее стреляют с сошек, кои обыкновенно возят с собою или прикрепляют к ружьям своим; а этот маневр изучивается ими единственно для отражения сильного неприятеля в преследовании.

Увеселения Байрама заключились поднятием серебряных рублей с земли — также на всем скаку. Эта забава утвердила нас еще более в высоком мнении насчет мастерства Черкесов ездить верхом; ибо, кроме того, что нужны сверхъестественная цепкость, и ловкость, еще более нужен [250] экилибр, чтоб всем корпусом опуститься под седло, и опять на нем утвердиться. Вместе с тем мы были свидетелями нескольких пресмешных сцен и положений всадников, падавших с лошадей или носимых вниз головою!

В скором времени надеюсь сообщить вам что-нибудь любопытное о нравах и обычаях здешних народов, в кои я вникаю с особенным вниманием.

Пав. Свиньин.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо издателя Отечественных записок к редактору. Празднование байрама в черкесском ауле // Отечественные записки, Часть 23. № 64. 1825