Записки графа де Сюзане о путешествии по Кавказу 1840 г.

Публикуемая рукопись обнаружена нами в личном фонде генерал-лейтенанта Франца Карловича Клюки фон Клюгенау (1825-1863), хранящемся в РГВИА (ф. 205, оп. 1, д. 127). Она озаглавлена: «Кавказские провинции под владычеством русским. Грузия, Дагестан, берег Каспийского моря и берега Кубани». Рукопись написана на больших листах плотной бумаги in folio. Текст написан на обеих сторонах листа крупным писарским почерком, коричневыми орешковыми чернилами, и частично черными. На рукописи отсутствуют указания на авторство. При первоначальном ее анализе стало ясно, что она представляет русский перевод статьи неизвестного автора, написанной на французском языке и опубликованной в какой-то европейской печати. Из материалов дела не было известно место, дата и имя автора этой статьи. Но ясно, что ее перевод был сделан, скорее всего, в 1841 г. для генерал-майора Клюки фон Клюгенау, который не знал французского языка.

Однако в материалах РГВИА, отложившихся в фонде 13454 (Штаб Командующего Кавказской линией и Черноморией), удалось обнаружить свидетельства, которые помогли установить имя автора. В фонде Штаба оказалось дело «О строжайшем запрещении начальствующим лицам дозволять иностранцам, являющимся за Кавказом, делать всякое домогательство к какому-либо осмотру или путешествию вне прямого их пути». Оно было начато 30 августа 1841 г., кончено 31 августа того же года. Среди документов этого дела имеется рапорт командира корпуса генерала Головина командующему войсками на Кавказской линии и Черномории генерал-адъютанту П.Х.Граббе (см. Приложение), в котором автором статьи назван французский подданный граф де Сюзане.

Еще в 1835 г. граф де Сюзане впервые посетил Кавказ. В 1840 году он совершил второе, более длительное путешествие. Его путь пролегал из Константинополя через Тифлис в Дагестан, Баку и Гянджу, затем он вернулся в Тифлис, а оттуда по Военно-Грузинской дороге прибыл в Ставрополь. Далее по Кубани через Тамань он переезжает в Керчь, и оттуда, скорее всего через Одессу, возвращается во Францию. Цель этого путешествия, конечно же, стала ясной Николаю I, после того как он прочел журнал «Revue des deux Mondes». Естественно, что французский граф побывал во всех стратегически важных пунктах Кавказа с весьма прозрачными целями, которые можно охарактеризовать только одним словом: он был обычным французским шпионом. Но императора поразило другое, то, что [70] граф де Сюзане был близко принят всем кавказским начальством, а это позволило ему слишком многое узнать из истинного положения дел на Кавказе в 1840 г. Поэтому-то и последовала Высочайшая резолюция, наистрожайшим образом запрещающая «подобные сношения с иностранцами, являющимися за Кавказом», более того, Император потребовал, «чтобы всякое домогательство их к какому-либо осмотру или путешествию вне прямого их пути всегда было отклоняемо под благовидным предлогом» [РГВИА, ф. 13454, оп. 6, д. 1212, л. 1 об.].

Очерк графа де Сюзане представляет значительный интерес. Автор не только делает небольшой исторический очерк военных действий на Кавказе, начиная с 1828 г., но и, что самое важное, передает слово в слово те разговоры, содержание которых он, по-видимому, записал. А встречался он на Кавказе с весьма интересными и высокопоставленными лицами. Начиная от Командующего Кавказским Корпусом генералом от инфантерии Е.А.Головиным и Командующим Кавказской линией и Черноморией генерал-адъютантом П.Х.Граббе, кончая случайно встретившимися офицерами, прибывшими по служебным делам в Ставрополь из экспедиции А.В.Галафеева. Небезынтересен и тот факт, что в этой экспедиции в то время находился и русский поэт М. Ю. Лермонтов, сосланный второй раз на Кавказ. Экспедиция проводилась плохо и бестолково, для генерал-лейтенанта А.В.Галафеева она была первой, и из-за его нерешительности, промедлений, оттяжек она не раз оказывалась под срывом, о чем граф Сюзане пишет с большим знанием дела. Ситуация с этим экспедиционным отрядом стала «притчей во языцех» у всего кавказского начальства. Не раз выражал недовольство «топтанием на месте» Командующий Отдельным Кавказским Корпусом Е.А.Головин. В обнаруженном нами письме Головина к Граббе от 13 июня 1840 г. он совершенно определенно пишет по этому поводу: «Тому же неожиданному стечению обстоятельств надобно приписать и неудобство, происходившее от бездействия отряда на левом фланге, связанного постройкою укрепления при Герзель-ауле, ибо Вы, конечно, согласитесь со мною, что для укрощения всеобщего возмущения в Чечне гораздо полезнее было бы ген<енералу> Галафееву не стоять теперь на одном месте» [РГВИА, ф. 62, оп. 1, д. 23, лл. 120-120 об.].

А в письме от 10 июля, написанном Головиным в своей летней резиденции в Приютино под Тифлисом, он высказывается еще резче: «Почти в одно время с письмом Вашим, почтеннейший Павел Христофорович, получил я журнал et la pieie justifuative {Оправдательный документ. - франц.} ген<ерала> Галафеева. Признаюсь откровенно, что последняя мне не совсем нравится. Оправдаться ему в бездействии нетрудно, если на него возложена была непосредственная обязанность построить укрепление при Герзель-ауле. Это можно было сказать в нескольких словах. Что касается до надежд его предпринять с успехом движение в Чечне теперь, когда хлеба стали поспевать, то последствия покажут, до какой степени надежды эти основательны. Но я не понимаю, зачем он теперь уже заботится о постройке укрепления при входе в Аргунское ущелье: [71] надобно прежде успокоить Чечню, по которой Шамилевы партии гуляют безнаказанно. После того как ушли Надтеречные аулы, в самой Кабарде опять начинает проявляться беспокойство: жители селений, не предавшихся еще на противную сторону, говорят: «Где же русские войска, чтоб защитить нас от лютого мщения последователей Шамиля?». Если Галафеев, утлубясь немного в Чечню и занявшись возведением нового укрепления, даже в таком, как полагает, недоконченном состоянии, опять сделается неподвижным, то какая же будет польза от его отряда для всего пространства, под властию сподвижников Шамиля теперь находящегося? Надобно ниспровергнуть эту власть, сделавшуюся на просторе очень сильною и опасною. В самой Осетии показывается дух неповиновения, все благодаря слухам о успехах Шамиля.

Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что Галафеев не совсем постиг характер здешних разноплеменных народов и образ здешней войны. В излишней быстроте и предприимчивости, кажется, упрекать его нельзя, увидим плоды осторожности и медленности.

Вам, конечно, лучше знать, своевременно ли будет появление Ваше при Чеченском отряде, но до меня доходят слухи, что чеченцы и другие отпавшие от нас племена желают Вашего прибытия. Некоторые из них, ближайшие к Владикавказу, предлагают прислать старшин своих же ко мне, чтоб получить уверения в прощении и безопасности, я на это соглашаюсь, потому что такая попытка дела не испортит, какое счастие, что Дагестан покоен! Можно Бога благодарить. Если Вы не будете довольны Галафеевым, а сами должны будете заняться другим делом, то не признаете ли полезным вызвать Фези: он командовал уже экспедициею в Чечне и совершил ее успешно. <...>»

Продолжая письмо уже в Тифлисе 12-го июля, Головин пишет: «Прежде чем отправил письмо это, я получил от ген<енерала> Галафеева журнал дейст<вий> его по 4 ч<ислу> с<его> м<есяца> включительно. Признаюсь, он мало меня потешил. Самонадеянности много, а пользы до сих пор мало. Если Шамилю с шайками своими удастся перебраться в Северный Дагестан, то много <с> ним будет хлопот. Сейчас получено донесение от ген<енерала> Фези, по уведомлению г<енерала> Клюке, что Зубут и Черкей передались Шамилю. Обстоятельство очень важное» [РГВИА, ф. 62, оп. 1, д. 23, лл. 128-129 об.].

* * *

Публикацией «Записок графа де Сюзане» мы вводим в исторический оборот новый документ, относящийся к Кавказской войне, да к тому же написанный иностранцем и представляющий как бы взгляд со стороны. Но в этом «взгляде» видна своя, французская, заинтересованность.

Следует отметить, что данный документ не является точным переводом статьи, хотя в каких-то местах он сделан дословно, но в отдельных частях переводчик попросту излагает содержание отдельных положений статьи графа де Сюзане, что он везде оговаривает: «автор считает», «автор присоединяет» и т. д.

Отдельные незначительные фрагменты статьи графа де Сюзане уже были нами опубликованы ¹. Документ впервые публикуется полностью, в современной орфографии, но с сохранением некоторых особенностей и стиля изложения. [72]

/л. 1/ «Кавказские провинции под владычеством русским.
Грузия, Дагестан, берег Каспийского моря и берега Кубани.

Граница Кавказской области: к северу Тереком и Кубанью, к востоку Каспийским морем, к югу: Араксом, Арпачаем, Дагестаном, к западу: Черным морем и 5-тью градусами долготы от границ Персии до устья Терека. Область эта заключает в себе различное народонаселение, отличающееся между собой религиею и нравами. Почва земли и произведение ее так же разнообразны, как сами обитатели. Часть провинций Кавказских по одному только названию принадлежит русскому правительству. Дагестан и Черкесия пользуются совершенно независимостью, только с огромным пожертвованием денег и людей Россия удерживает внутри Дагестана некоторые укрепленные места. Занятие же Черкесии ограничивается некоторыми береговыми укреплениями. Укрепления эти оцеплены со всех сторон, не имеют никакого сообщения с жителями и, находясь в беспрепятственной осаде, стоят большого числа людей, /л. 1 об./ Говоря о трудностях, встречающихся путешествующим по Кавказу, автор присоединяет, что он отправился из Константинополя, через Требизонд (Трапезунд. — В. З.) и Ерзерум в Грузию, чтобы употребиться самому в положении русских на Кавказе и судить, какие перемены произошли с того времени, как он был в Тифлисе в 1835 году. Из Ерзерума он приехал в Карс. Карс, — говорит он, — закрыт со всех сторон горами, ими командует цитадель, которая, думали турки, никогда не может быть взята. Курды и Лазы, воинственные племена, часто являются в окрестностях Карса: грабят путешественников и разоряют деревни. Ласково принятый Карсским Бакры Пашою, много рассуждал с ним о политике европейской. /л. 2/ Говоря о русском войске, заметил, что офицеров считает невеждами и неспособными людьми, а солдат глупою толпою, умеющею только повиноваться. «Я не сомневаюсь, — сказал Бакри Паша, — что войско русское лучше Вашего, (Сноска поставлена карандашом, вероятно во время первого чтения генералом Клюки фон Клюгенау. Далее его рукою написано: «Надо полагать, этот автор француз») Наполион это доказал, но мы, так часто битые этим войском, не можем не отдать ему справедливости». Из Карса, лежащего на расстоянии 10 часов езды от границы Грузии, автор отправился в сопровождении большой свиты. Но, к величайшему неудовольствию, переправившись чрез Арпачай (Arpasus), должен был выдержать 28-дневный карантин в Гумри, а спутник его, полковник русской службы, подвергаясь одним и тем же с ним опасностям чумы, по приказанию генерала Головина («Головина» подчеркнуто карандашом и на полях написано рукою Клюки фон Клюгенау: «Значит ездил в 840 или 841 году») был вовсе уволен от заключения. /л. 2об./ «При таком нарушении карантинных постановлений не мудрено, — замечает автор, — что чума может обнаружиться в Грузии не в том, так в другом месте», что действительно и случилось в Гумри, как он узнал по приезде в Тифлис. Карантин, благодаря курьеру, привезшему приказание г<енера>ла Головина освободить путешественника, кончился 8 дня, в продолжение которых он хорошо познакомился с окрестностями крепости Гумри или Александрополя. Вот замечания его об Александрополе: «Крепость эта имеет 12 т<ысячный> гар<низон>, огромные складочные магазины, сообщение с Турциею по причине частых [73] карантинов затруднительно; опасность же дорог мало благоприятствует торговле ее». /л. 3/ Дорогою же, от Гумри на почтовых до Тифлиса, автор приходит в негодование от дурных и грязных станций; но негодование это увеличивается при виде поселян, поправляющих дороги в поте лица без всякого за то возмездия, и огромных деревьев, лежащих там и сям по дороге, отделенных без всякого сожаления от корней.

«В деревнях, проезжаемых мною, — говорит путешественник, — везде примечал я в жителях какую-то боязнь, недоброжелательство и недоверчивость к русским. Последний солдат считает себя вправе обходиться с туземцами как нельзя хуже. Офицеры же вовсе не стараются удерживать своих подчиненных от такой жестокости, но даже поощряют их. Без сомнения, действуя такими мерами, они думают себя призванными образовать Восток».

Берегом Куры (древнего Цируса) путешественник приехал в Тифлис.

Проезжая базары, видя выставленные там товары, он замечает, что Тифлис начинает поправляться от гибельного удара, причиненного ему введением таможенной системы, /л. 3об./ «Система эта, — говорит он, — не представляет другой выгоды, кроме сбыта дурных произведений русским. Тифлис, — замечает он, — сделался важным пунктом для азиатской торговли. Постановления таможенные ослабили его деятельность, и теперь он не более как складочное место русских товаров, так же дурных, как дорогих». Против системы этой восстают даже и самые русские, по уверению его, рассматривая ее как вредящую общему благосостоянию Грузии. После сего переходит к описанию Тифлиса, его древней архитектуры, минеральных вод и проч. Представляясь г<енера>лу Головину, был принят им очень приветливо: «Я был представлен, — говорит он, — генералу Головину, он показался мне приветливым и благосклонным. Правитель всех Кавказских провинций, генерал Головин желал бы увеличить благосостояние вверенных его управлению, но, несмотря на желание это, намерения его редко исполняются, много улучшений делаются только на бумаге, или начинаются и не оканчиваются. Генерал Коцебу, начальник /л. 4/ Штаба, которому я объяснил желание мое отправиться в Дербент, Баку и также в Дагестан, обещал доставить мне все выгоды путешествия». Сделавши все нужные приготовления, он оставил Тифлис, взявши дорогу на Сигнах (Signaikh) дорогою немецкие колонии, живописные грузинские деревни обращают на себя внимание его. «Сигнах, — замечает он, — маленький незначительный город, в окрестностях его находится прядильня хлопчатой бумаги, которая доставляет только необработанные материалы. Дурное управление, незнание и жадность чиновников привели постепенно в упадок все учреждения, которые сделало Правительство для пряжения шелка. Огромные суммы только обогащали директоров, не давая ни малейшего толчка промышленности. При всем том, производство и обрабатывание шелку могло бы сделаться важною отраслью доходов, но какой негоциант /л. 4об./ осмелился бы жертвовать своим капиталом, где успех или упадок фабрики зависит от произвола чиновников, поставленных правительством». Налюбовавшись Кахетинскою долиною, орошаемой Алазаном (l'Alazan), отведавши кахетинского вина, которое, по его мнению, легче, но не так прочно, как Бургундское, приехал на Царские колодцы (fonlaine desrois). Тут он был хорошо принят офицерами, участвовал в заячьей охоте и восхищался молодою дамою одного русского полковника, которая очаровывала грациею и ловкостию. Входя в подробное описание этой штаб-квартиры, [74] выгод, извлекаемых полковниками из вверенных им полков — Тифлисского и Драгунского, образа жизни офицеров и нижних чинов, заключает тем, что офицеры показались ему не знающими ничего, кроме практической части военной службы. Переправившись на дурном пароме /л. 5/ чрез Алазань (l'Alazan) дорогою, идущею чрез большой лес, приехал в Закатаны, крепость у подошвы Кавказского хребта (чрез большой лес Кавказа) при входе в ущелье, по этому-то ущелью спускаются лезгины грабить деревни Кахетии. Два года пред тем Шамиль делал неудачную попытку овладеть крепостию. Закаталы — древняя столица Джаров (Dzari) сильного племени между лезгинами. Сверх двух батальонов, назначенных для охранения крепости, сформирована еще милиция из 180 человек. Жители платят по 12 р. с огня, из чего одна половина идет на содержание милиции, другая в казну. По уверению генерала Анрена, жители очень довольны настоящим управлением. Генерал рассказывал ему свою поездку с 30-ю преданными Джарами в немирные деревни, лежащие в горах, где он подвергался опасности быть убитым эмиссарием Шамиля, но, к счастию, пуля остановилася на кожаном поясе, несмотря на то, что /л. 5об./ выстрел был сделан в упор. Преступник был схвачен и прощен им. После чего генерал был окружен с почестию и на всем пути своем встречал только приветливые лица горцев. Гражданское управление, введенное в кавказские провинции бароном Ганом, было причиною сильных жалоб генерала. «Прежде, — говорит путешественник, — власть военная и гражданская соединялась в одном общем правителе, теперь же дела гражданские подчиняются судьям и трибуналам (управлениям), учрежденным в городах округа. Если важность их превышает сто рублей серебром, тогда они решаются в Тифлисе. Замедление такого рода должно возбуждать негодование горцев, которые имеют большое отвращение к перепискам». (Сбоку отчеркнуто и написано: «лишнее») По мнению генерала Анрепа, все такого рода замедления должны возбудить сильное негодование горцев, привыкших к быстрому решению /л. 6/ и имеющих сильное отвращение ко всем перепискам. «Соглашаясь даже, — говорит он, — что военное управление было источником великих злоупотреблений на Кавказе, я не мог подтвердить боязнь г-на Анрепа: чиновники русские так подкупны и так корыстолюбивы, что увеличить число их значило бы умножить беспорядки. Горцам нельзя будет ожидать никакого правосудия от судебных мест, которым они будут подчинены. Один судья отвечал Иоанну Грозному, обвинявшему его в подкупности: «Государь, я боле верю богатому, нежели бедному». В теперешнем положении России никто не осмелился бы сделать такой ответ, однако мало найдется таких, которые бы не следовали этому правилу. Привыкшие к правлению сабли, к системе законов так же простой в постановлении /л. 6об./, как в применении, потому что вся система этих законов состоит только в денежной плате за причиненный ущерб. Жители Кавказа подчинены теперь мелочным и бесконечным судебным формам. Гражданские чиновники будут сажать их в тюрьмы, брать деньги со всех и не давать пощады никому», — замечает автор. Далее, продолжает он, «система эта нарушит спокойствие края. Грузины и армяне увидят здесь не без основания намерение правительства принудить их к военной службе, военные власти будут вести тайные интриги против гражданских, и несогласие это приведет сильные беспорядки. Прежде чем ввести систему гражданского судопроизводства, Россия должна бы [75] стараться уничтожить злоупотребления. Когда исполнение законов не будет зависеть от жадности чиновников, тогда можно будет дать кавказским провинциям /л. 7/ свое законодательство, а до того времени законы их (т.е. жителей Кавказа) будут иметь преимущество над законами Русскими в правосудии и простоте». Из Закатал, следуя Кавказскому хребту, прибыл он в Елису. Султан Елисуйский, молодой человек, полковник русской службы, принял его ласково. Говоря о Дагестане, султан сказал, что русские обязаны успеху своего оружия единственно несогласию жителей Дагестана. Говорили много об Магмет Али, и автор заметил, что горцы принимают большое участие в его успехах, рассматривая их как триумф исламизма. «Слыша от Султана (Сноска на полях: «торжественные изъявления его преданности России) (слова автора), я не хотел охладить его ревности, говоря, что генерал Анреп был готов дать приказание арестовать его, вследствие каких-то настойчивых требований, которые не понравились генералу». Из Елисуя по течению реки он более и более заходил в горы, и при виде мест /л. 7об./, так сильно защищенных природою, — обстоятельство, каким образом русские могли проникнуть туда с их пушками, объясняет он только глупостью жителей. После 8-ми часового марша приехал он в деревню Закур (Zakhur), где, переменив лошадей и следуя течению Самура, отправился в Субах (Subach).

Из Субах, взявши направление по берегу Самура, достиг сел. Рутул, так же мало известного, как и Елису. Потом — крепости Ахтов, построенной при содействии Актису с Самуром, где нашел гостеприимство у полковника Карганова. Полковник, как и генерал Анреп, недоволен введением гражданского управления в Грузии, высказал то же самое опасение. «Горцы моей свиты, — говорит путешественник, — забавляли меня своими вопросами об общей европейской политике. Они /л. 8/ хотели знать, как велики силы Франции в сравнении с силами России, я ограничился только рассказом о вторжении французской армии в Москву. Горцы удержали имя Наполиона, и можно сказать, почти обожают его за успехи, которые он одержал над русскими. Несмотря на покорность их правительству, все соглашались, что несогласие, царствовавшее между разными племенами, было единственною причиною их падения. Я им привел в пример черкесов, которые, оставаясь соединенными против их общего неприятеля, умели поддержать независимость. — Шамиль, сказали они, чрез своих эмиссаров возбуждал нас к восстанию, но минута не была благоприятна и мы были бы раздавлены».

«Предание народное (замечание автора) приписывает основание Дербента Александру Македонскому (которого турки называют Demir-capou), железные ворота мне показывали в цитадели — /л. 8об./ место, которое занимал Петр Великий, взявши первый Дербент у персиян в 1722 году. Потом город этот возвращен Персии в 1766-м. Хан Кубинский имел его в числе своих владений, и только в 1806-м присоединен к Кавказской области».

Говоря о Дербенте, замечает, что русские не умеют приспособить архитектуры к условиям климата. «Казармы, — говорит он, — худо проникаемые воздухом, все почти вредны для здоровья. Неопрятность солдат и их дурная пища делают более опасными действия дурного помещения. Солдаты остаются на открытом солнце, более 30 градусов по Реомюру теплоты, защищая голову только простою фуражкою из полотна. Довольно несколько минут, чтобы [76] произвести горячку, которая почти всегда смертельна. Излишнее употребление крепких напитков, плодов, растений причиняет понос и продолжительную лихорадку. Те, которые счастливо переносят климат, падают под железом горцев. /л. 9/ А так можно сказать, нет несчастнее положения русского солдата на Кавказе».

На стенах города нашел он несколько надписей римских. Дербентский комендант, полковник Бучкиев показывал ему надгробный камень, вырытый в окрестностях Дербента. «Я, — говорит он, — скопировал эту надпись, которая возможет дать понятие об его наивном невежестве. (Сноска на полях: «Надпись эта состоит из слов A.M.A.D.V., которые по его истолкованию должны значить: Alexander Macedonius Derbent») Комендант так казался восхищенным этим ученым истолкованием, что я подтвердил намерение его послать этот исторический памятник в Петербург».

Основываясь на показании Аб<б>ас<а> Кули, одного, как говорит он, из самых известнейших и образованнейших в истории своих провинций азиатцев, Дербентская стена начинается от Цитадели и кончается на противоположном /л. 9об./ спуске Кавказского хребта, возле Дариала. Основание этой стены относится к царствованию Сасанидов: она направляется к западу и увенчивает горы Табосарана, вершина (стен) ея одета огромными камнями и снабжена бойницами. Пристань Дербентскую находит он мало безопасною, по причине сильных ветров на Каспийском море. Торговлю, от редкого сношения с горами, ничтожную, народонаселение 15 т<ысяч> человек. В Кубе виделся с бароном Врангелем, которые подтвердил слышанные им подробности штурма Ахульго. «Генерал Граббе, — говорил он, — дал знак к штурму и полковник Врангель пошел первый в голове своего полка, имевшего 1500 отборных солдат. Неприятель дал подойти русским, и открыл по ним огонь. Офицеры, солдаты падали, раненные смертельно, но падение одних, увлекало за собой других, и скалы покрылись трупами. Полковник три раза возвращался на штурм, наконец, остановился и, раненный сам, одолжен своим спасением только преданности солдат своих. Из 1500 человек, которых он вел в атаку, /л. 10/ осталось только 50. Из 34 офицеров только 2. Осада продолжалась долго. Чеченцы, одушевленные присутствием Шамиля, показали фанатизм, который внушал им презрение ко всякой опасности.

Русские (слова путешественника) занимаются в эту минуту сооружением крепости Шуры, лежащей в 30 верстах от Черкея, теперешнего места пребывания Шамиля, где русские, помня прошлое, не смеют его атаковать. Вместо того, — далее говорит он, — чтобы принуждать горцев быть всегда с оружием в руках, лучше оставить их спокойно заниматься скотоводством и хлебопашеством, они потеряют воинские наклонности и научатся уважать мирных обитателей долин. Самое же лучшее сделать с ними мирное условие, потому что русские, пока не истребили всего народонаселения, должны отказаться от намерения стать твердою ногою в горах. Если Шамиль падет так же, как и Кази Мулла, кости его жертв останутся постоянными на земле, защищаемой ими, и явится другой пророк /л. 10об./, довольно честолюбивый, чтобы сравняться славою с Кази Муллою и Шамилем. По его мнению, чтобы возжечь религиозную революцию, сопровождаемую ужасной войной, недостает между народами Кавказа человека, хорошо знающего страсти различных племен, который бы умел красноречиво протестовать против [77] угнетений, делаемых русскими властями, и мог бы соединить под свое знамя фанатизма племена, разделенные между собою частными ненавистями и местью.

Генералы русские, — говорит он, — знающие нравы и привычки горцев, и смотрят на эту опасность, как на одну из самых величайших. Они меня уверяли, что влияние религиозное Шамиля — безмерно. Люди, которых он назначал для исполнения какого-нибудь поручения, не знали никакой опасности. Шамиль приказал, они должны повиноваться, не думая об опасностях жизни.

Из Кубы переезжает в Баку. Баку город лучше и правильнее построен /л. 11/, нежели Дербент и Куба. Хотя город этот принадлежал Туркам, Персам и Русским во время Петра 1-го, но сохранил некоторые древние памятники своих ханов. По смерти генерала Цицианова, правителя Грузии, убитого бакинским Ханом в 1806, город был взят и присоединен к Кавказской области. Баку управляется Диваном, составленным из туземцев, под председательством губернатора, который здесь, как в Дербенте, советуется с Диваном только для формы. Жители Баку отличаются духом ненависти к русским. Порт бакинский есть лучший на Каспийском море, но все находящиеся там корабли легко нагружены, по причине большого числа отмелей. Торговля, со времени введения ей системы таможен, совершенно прекратилась. Главный промысел есть нефть.

Остров Сара, известный своим убийственным климатом, лежит /л. 11об./ против Салиан, места, славного рыбной ловлею. В одном сочинении, изданном Комитетом финансов, о выгодах, представляемых Грузиею, доход с острова Сары в сахарном тростнике, хлопчатой бумаге и пр., высчитан на многие миллионы рублей. Одно только обстоятельство препятствует осуществить этот блестящий результат — то, что все, кого посылают туда, в короткое время умирают. Всякий год гарнизон, состоящий из 500 человек, уничтожается болезнями. Посетивши монастырь (Гыбров) огнепоклонников, лежащий в 3 часах езды от Баку, отправился в Шамаху столицу, Ширвани. Город этот один из самых замечательных в Грузии. Он обязан важностью своих фабрик шелковых и оружейных, отношения его с Персией существуют посредством деятельной контрабанды, в чем им помогают и сами таможенные чиновники, разумеется, с условленною платою. Народонаселение Шамахи простирается до 1.000.000 душ в начале последнего столетия Петр Великий /л. 12/ опустошил город. Надир Шах разрушил его до основания. Последний Хан Ширванский, избравши его местом своего пребывания, возвратил ему некоторую важность. Ныне Шамаха имеет 10 т<ысяч> жителей.

Из Шамахи едет в Елизаветополь. Народонаселение половина мусульмане, половина армяне, простирается до 16 т<ысяч> человек: Елизаветополь или Ганджа получил название свое от взятия его русскими в день святой Елизаветы.

В 1828 году Абас Мирза, прошедши войском до Ганджи, был разбит генералом Паскевичем. Победа эта привела Туркменчайский трактат, вследствии которого Персия уступила лучшие свои провинции России. Сделавши такой круг, путешественник возвратился в Тифлис.

Разговаривая с генералом Головиным, говорит он, о состоянии тех стран, которые проехал, я был удивлен, что он, /л. 12 об./ как и я, убежден в невозможности совершенно усмирить Дагестан и Черкесию, не разрушивши всего их народонаселения. Вовсе не одабривая принятую [78] систему завоеваний, в одном рапорте в Петербург он настаивал дозволить черкесам свободную торговлю невольниками с Турциею, уничтожить карантины, а вместо них устроить укрепления, служащие точками соединения для меновой торговли. Одна только хорошо упроченная торговля может облегчить усмирение Черкесии и ускорить конец войны. Генерал Головин сказал, что на пространстве 60 миль по берегу нельзя устроить такой непрерывной линии укреплений, которая препятствовала бы сношениям черкесов с Турциею. Выгоды торговли так велики, что если из 10 кораблей один придет, то он в состоянии вознаградить потерю прочих. Я не мог не согласиться с мнением г<енерала> Головина, добавляет он. Генерал Головин показался мне проникнутым выгодами, /л. 13/ которое бы могло извлечь правительство из страны так богатой и плодородной, как Грузия, он жаловался на неимение в своем распоряжении капиталов — обработать равнины, лежащие по Куре, которые бы принесли все большие выгоды, если бы грунт земли, теперь сухой и бесплодный, с умением оросить посредством каналов. Г<енера>л принужден был согласиться, что все улучшения были только предполагаемы, и неисполнение их предписывал Турецкой и Персидской кампаниям.

Желая сказать, замечает автор, чтобы доброй воли не доставило правителям Кавказа, они все желали бы каким-нибудь великим предприятиям сделать имена их народными. Из всех корпусных командиров человек замечательнейший, как администратор и воин, был генерал Ермолов. Генерал Паскевич командовал несколькими счастливыми экспедициями, но оставил совершенно без внимания судьбу вверенных его управлению народонаселений. /л. 13 об./ Барон Розен и потом Г<енерал> Головин приняли управление, которое требует знаний, высших взглядов и высших способностей ума, чего, к сожалению, не имеют ни тот, ни другой. Говоря о недостатке в России людей занимать высшие места в управлении и о самовольствах и злоупотреблениях чиновников, приводит довольно известный случай с князем Дадианом.

Из всех властей русских в Тифлисе человек самый замечательный, без противоречий (по мнению автора), начальник Штаба генерал Коцебу, обязанный переписываться со всеми правителями округов, распоряжаться движением войск, он не может, к несчастию, усмотреть всего. Впрочем, какая бы ни была добрая воля начальника, ему невозможно уничтожить все злоупотребления, которые существуют во всех частях управления. Разделяя мнение Корпусного командира, Генерал Коцебу не одобряет систему завоеваний (наступательную). /л. 14/ По его мнению, вместо того чтобы изнурять голодом обитателей Дагестана, лучше входить с ними мало-помалу в торговые отношения: туг все найдут выгоду, и Правительство не будет иметь нужду содержать 60 т<ысяч> войск на Кавказе. В мнениях генералов русских автор находит большое единодушие, все подают наступательную систему и не предвидят результата, который бы их вознаградил за опасности, которыми они подвергаются. Одним словом, — говорит он, — все офицеры, которых встречал, жалуются ужасно на службу Кавказскую, что же должны сказать несчастные солдаты, которые, если не падают от железа неприятелей, то делаются жертвою смертельной болезни.

Говоря о всеобщем негодовании, произведенном в Грузии появлением барона Гана, переходит к обществу Тифлисскому. /л. 14 об./ «Общество это, — говорит он, — состоит из генералов и чиновников управления; грузинских фамилий мало. Они не допускают иностранцев в [79] свой округ. Только по временам бывают у них большие собрания, на которых просят обыкновенно председа<тельствова>ть Г<осподина> Корпусного Командира. Грузинки первых фамилий говорят более по-французски, нежели по-русски, но они мало образованы, и разговор их вовсе не интересен. Тот же самый упрек можно сделать и дамам русским, которые имеют ужасные требования на воспитание и манеры, не оправдывая ни того, ни другого».

Из Тифлиса по Военно-Грузинской дороге <автор> проезжает в Ставрополь. Генерал Граббе, замечает он, говорил со мной о своих экспедициях против Шамиля, он меня уверял, что в 5 лет Дагестан будет /л. 15/ замирен, но он не надеется того же самого от Черкесии. Мы никогда не успеем, сказал он, покорить народов этих по причине их сношения с Турциею. Генерал Граббе приготовлялся ехать в экспедицию на берега Терека. Важные ошибки, сделанные генералом Галафеевым, требовали его личного присутствия. Офицеры, окружавшие генерала Граббе, вовсе не разделяют его мнения. Все страшатся религиозной войны, провозглашаемой Дагестанским Пророком, все соглашаются также, что они не делают никаких успехов, потому что выигрывают на одном пункте и проигрывают на другом. Адъютанты Императора, посылаемые для участия в экспедициях, привыкшие к жизни Петербургской, не умеют предводительствовать войсками в войне, что требует крайнего благоприятия и совершенного знания страны. Мне назвали одного из этих адъютантов, князя Белосельского ², который неблагоразумно завел два полка казаков в дежилею, где они /л. 15об./ были почти все уничтожены чеченцами и лезгинами. То же уныние царствует в Ставрополе, как и в Тифлисе. Офицеры утомлены экспедициями, без славы и без результатов. Генерал Граббе имеет в своем распоряжении весь Дагестан, всю Черкесию и 60 т<ысяч> войска. Генерал Раевский имеет в своем распоряжении в Черкесии 20 т<ысяч> войска. Ему поручено охранение береговых укреплений. Все эти войска составляют часть Отдельного Кавказского корпуса под командою Г<енерала> Головина. Осмотревши с Граббе вновь возведенные укрепления на Кубани, едет в Черноморию. Проезжая через казачьи станицы, он находит поселения эти много приносящими пользы. В Керчи сходится с генералом Раевским, который его уверяет, что за дела Черкесии опасаться нечего, они будут окончены. Но что Дагестан, совершенный камень преткновения для русского оружия: мнение, противоположное Граббе».

ПРИЛОЖЕНИЕ

Считаем необходимым привести полностью текст рапорта:

«Секретно ³
Получ<ено> 30 августа 1841 г.

Командующему войсками на Кавказской линии и в
Черномории, Господину генерал-адъютанту и кавалеру
Граббе ⁴.

Г<осподин> Военный Министр, препроводив ко мне, по Высочайшему повелению, при отзыве от 26 июня № 505-й номер французского журнала Revue des deux Mondes, в коем помещена статья известного Вам графа де Сюзане о путешествии его по нашим Закавказским владениям, изъясняет, что Его Величество, [80] прочитав с большим вниманием статью эту, изволил усмотреть по всему в ней написанному, что французу этому не только было дозволено все видеть и осмотреть, но даже были даны ему все средства, к подробному изучению всего нашего положения за Кавказом и обхождение с ним.Начальствующих там лиц было самое откровенное и подало ему повод написать все то, что он напечатал в означенном журнале.

Вследствие сего, Государь Император, наистрожайше запрещая подобные сношения с иностранцами, являющимися за Кавказом, изволит требовать, чтобы всякое домогательство их к какому-либо осмотру или путешествию вне прямого их пути всегда было отклоняемо под благовидным предлогом.

Уведомляя о таковой Высочайшей воле для зависящих распоряжений к исполнению оной, Князь Александр Иванович присовокупляет, что Государю Императору угодно, дабы я препровожденный ко мне Журнал сообщил так же Вашему Превосходительству для прочтения.

Исполняя это, покорнейше Вас прошу по прочтении журнал возвратить мне.

Командир Корпуса
Генерал от инфантерии
Головин
Походный дежурный
Штаб-офицер полковник Волоцкой.

№ 1628
7 августа 1841 г.
В Т<емир> Хан Шуре»
[РГВИА, ф. 13454, оп. 6, д. 1212, лл. 1-1 об.].

Комментарии

1. Захаров В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова. - М.: «Русская панорама», 2003. – С. 389-392.

2. Речь идет о князе Белосельском-Белозерском, находившемся в одном экспедиционном отряде с М.Ю.Лермонтовым, которым командовал генерал-майор А.В.Галафеев. Князь Белосельский-Белозерский (как и Лермонтов) принимал участие в сражении при реке Валерик. В инспекторском департаменте военного министерства сохранилось дело «По предписанию Командира Отдельного Кавказского корпуса о пожаловании наград... за отличие в деле против горцев 11 июля 1840 г. при Валарике под начальством генерал-лейтенанта Галафеева». В разделе «Испрашивается о награде», под первой литерой «А» князь стоит первым: «Прикомандированным по распоряжению высшего начальства к отряду, действующему на Левом фланге Кавказской линии флигель-адъютанту Лейб-гвардии Гусарского полка князю Белосельскому-Белозерскому». Его просили наградить орденом [РГВИА, ф. 395, оп. 147, д. 11, л. 28].

3. На первом листе внизу надпись: «Означенный в этом предписании журнал представлен Г<осподину> Корпусному Командиру при письме Г<осподина> Командующего войсками от 31 августа 1841 года без номера».

4. На полях карандашом приписка рукой начальника Штаба Кавказской линии и Черномории А.С.Траскина: «Спросить капитана Бибикова где ж сама бумага при которой журнал возвращен Г<осподину> К<омандующему> К<орпусом>».