СОБОЛЕВ М.

ЖУРНАЛ

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ИЗ МОЕГО ЖУРНАЛА, ВО ВРЕМЯ ПЕРСИДСКОЙ КАМПАНИИ.

(Окончание.)

В 4 часа вечера, отслужив с коленопреклонением молебен, после коего Севастопольского полка протоиерей, по случаю нашего движения, сказал солдатам прекрасную речь, всех окропил водою, четыре батальона до 3000 пехоты, 12 орудий и 500 казаков, с громкими песнями — двинулись к городу, по дороге к Эчмиадзину! Легкие артельные повозки, нагруженные 10-ти дневным провиантом, составляли обоз отряда.

Поднявшись на возвышение, против селения Сагму-Саванг, мы были замечены [342] неприятельскими разъездами, всегда наблюдавшими нас по всей правой стороне Абарана. Все они опрометью поскакали к своему лагерю, с уведомлением о нашем движении. Чрез полчаса и мы увидели, что по всему Персидскому лагерю, расположенному на горе, и вокруг горы при Ушагане, поднялась густая пыль, и беспрестанно увеличиваясь, распространялась по дорогам к Эчмиадзину и Сардар-Абаду. Все мы наверное полагали, что лагерь их при Ушагане снялся, и поскакал на равнину монастырскую, для общего соединения войск.

Предположение, что Аббас-Мирза, при первом движении нашего отряда к Эчмиадзину, уже заранее приказал всем силам своим тотчас соединиться близ монастыря, с намерением — дать нам решительное сражение, радовало каждого, и никто не думал притом, что Персидские войска были сильнее наших в 10 раз.

Восемь месяцов, как наша 20 я дивизия находилась в Грузии, и перенося необыкновенные труды, как в отношении здешнего климата, трудного продовольствия людей и лошадей, так и в отношении беспрерывных движений, но гористым, необработанным дорогам, переправлялась, во всякое время года, в брод чрез каменистые и быстрые реки, имея против себя неприятелей, не ищущих, но убегающих нас, все это вместе, давно уже поселило в [343] солдатах наших сильное желание к бою, который наконец, казалось, завтра уже наградит нас за восьмимесячное терпение, и тем еще лестнее, что сам Аббас-Мирза, с лучшими своими войсками, находился против нашего отряда.

Спустившись на долину против Сангу-Саванга, отряд наш, в боевом порядке, остановился ночевать; было 9 часов вечера.

17-го Августа, первые лучи солнца, выходящего из-за горы Карныярых, уже застали отряд наш в 4-х колоннах, поднимающимся по продолжительной, каменистой отлогости на возвышение, идущее поперек нашего пути от с. Аштарак. Дорога час от часу становилась каменистее, труднее; артиллерия, прыгая по каменьям, гремела в извилинах ущелий, трещали оси, колеса, от лошадей вздымался густой пар, но все шло безостановочно.

В 7 часов утра, казаки и первая колонна с двумя конными орудиями, остановились на скалистом возвышении, тянущемся, впереди нашей дороги, от с. Аштарах. Спуск с этого возвышения был из всех самый убийственный для нашей артиллерии.

В ожидании, пока арриергард и обоз, но причине трудной дороги несколько растянувшийся, присоединится к первым колоннам, генерал приказал сделать привал. Остановив [344] 6 легких своих орудий, я тотчас приказал под ящиками переменить две надломившиеся оси, а сам поскакал вперед на возвышение, где генерал Красовский, с окружающими штаб-офицерами, в зрительную трубку рассматривал что-то и прямо и на право за Абаранью. Прискакав на возвышение — я удивился: все пространство по правую сторону реки было усеяно неприятельскою кавалериею! Гора при Ушагане, которая вчера, казалось нам, была оставлена Персиянами, то же была покрыта их войском и еще, в наших глазах, укрепляема баттареями. По нашей же (левой) стороне Абарана, вправо от Ушаганской горы, на возвышении, в боевом порядке стояло до 10-ти тысяч Персидской пехоты с артиллериею.

Между тем временем, пока генерал, в ожидании приближающегося арриергарда, рассматривал неприятельские силы и намерения, вдруг, с высоты каменистого холма, примыкавшего своими отлогостями к правому берегу Абарана и к дороге, по коей шли и останавливались наши колонны, показалось до 500 Персидской кавалерии; смелейшие из них, спешившись с лошадей, залегли между каменьями, и по нашим колоннам, артиллерии и обозу, остановившимся на дороге, открыли ружейный огонь; но пули их не долетали. Взвод егерских стрелков бросился на холм, и прежде чем вскарабкался [345] на это возвышение — Персияне ускакали назад, за Абаран.

Между тем две кавалерийские колонны, числом до 5-ти тысяч, еще до нашего прихода переправившиеся чрез реку и скрывавшиеся в глубокой рытвин при дорог, по коей нам надлежало идти, вдруг, как две черные тучи, выдвинулись вперед, и в ожидании, пока остальные присоединятся к нам, стали неподвижно. Но прежде чем остальные из рытвины присоединились к колоннам, граната полупудового нашего баттарейного орудия засвистала в воздух и — об колонны взволновались; упала в одну из них, лопнула — и вся кавалерия, в беспорядке, как вихрь пронеслась через дорогу на противоположную высоту!

Уже генерал Красовский видел, что Аббас-Мирза, еще вчерашним вечером известясь о нашем движении к Эчмиадзину, двинул все свои силы к Ушагану, и расставив их по всем возвышениям, окружавшим нашу дорогу, лучше сказать, ущелие, по коему нам неминуемо должно было следовать к Эчмиадзину, ждал нас с нетерпением. Но приметя, что мы, остановившись на возвышении, против которого ему не было возможности предпринять ничего в свою пользу, медлили, не шли вперед, вообразил себе, что мы, устрашившись его сил, рассыпанных по всем высотам, думаем [346] отступить в свой лагерь. При этом мнении, совсем не вовремя, не кстати, в наших глазах, Аббас-Мирза употребил военную хитрость: всей пехоте своей, с артиллериею, приказал он отодвинуться назад к реке и там спрятаться в балку. Генерал наш улыбнулся: «Каков Аббас-Мирза!» сказал он полковым командирам, собравшимся к нему за приказанием. Сделав распоряжение, весь отряд наш тронулся вперед.

Семь колонн (каждая до 400 человек), спустившись, так сказать, в пространную яму, края коей были усеяны неприятельскими войсками, стройно шли по сторонам дороги следующим порядком: по правую сторону дороги два баттарейных, по левую два легких орудия; за первыми одна колонна, за вторыми другая 59-го егерского полка; за этими, с четырыо легкими орудиями, следовали другие две колонны, Крымского пехотного полка; после тянулся обоз. По правую сторону обоза, (по всей его длине) в четырех небольших колоннах, для подкрепления боковых стрелков, шел сводный баталион; по левую сторону обоза шла наша кавалерия — 500 казаков; напоследок, в арриергарде, под командою генерал-инженера Трузсона, также в двух колоннах, шел 40-й егерский полк, имея при себе два баттарейных и два легких орудия. [347]

Лишь только первые колонны поравнялись против Ушаганской горы, как вдруг, с устроенной на ней баттареи, из 4-х 12-ти фунтовых орудий, открыли по нас сильный огонь; но ядра ложились по сторонам дороги, а гранаты, все до одной, лопались в воздухе. Отряд безмолвствуя продолжал идти вперед. Вместе с действием баттарей, вся спрятавшаяся пред этим в балке неприятельская пехота, от левой стороны Абарана высыпала на возвышение, огибавшее нас спереди, и поспешно потянулась к дороге, по которой мы следовали. В тоже время, до 5-ти тысяч кавалерии, рассыпанной по левую сторону дороги, по всем возвышениям и их отлогостям, также потянулось к дороге. Намерение их было прекрасное: кавалерия и пехота, соединившись впереди нас у дороги, и окружив с флангов, могли бы заставить нас очищать путь штыками, могли бы замедлить наши движения, даже — остановить на некоторое время. Но прежде чем Персияне успели соединиться, две передовые наши колонны, с двумя конными, двумя легкими и двумя баттарейными орудиями, взбежали на высоту, устроились, открыли огонь, и — неприятельская кавалерия рассыпалась и ускакала за выстрелы; пехота остановилась и взволновалась; но вскоре, собравшись с духом, начали стрелять по нашим колоннам; дело пошло в завязку. [348]

Тут из селения Аштарак до трех тысяч Персидской кавалерии, переправившись через реку, по каменному мосту, толпились около наших арриергардных колонн, и с отвратительным криком на них бросались; но меткие картечные выстрелы двух легких орудий, отступавших по дороге, между колоннами егерей, и два легких же орудия, выстроившиеся по левую сторону дороги на возвышении, занятом нашими двумя первыми колоннами, опрокидывали дерзких наездников, и рассыпали беснующиеся толпы их кавалерии.

Неприятельская артиллерия, открывшая огонь с Ушаганской горы, с жаром между тем, продолжала стрелять, до тех пор, пока наш арриергард, миновав их выстрелы, начал подыматься на возвышение. Кроме действия этих орудий, еще шесть, перейдя в брод реку и построившись на скате, идущем от дороги к Абарану, открыли пальбу немилосердную. Но будучи ниже поверхности, по коей шла дорога, все Персидские ядра далеко перелетали за нее и вредили — своей кавалерии: казалось, что эти орудия защищали левый фланг наших колонн.

Первые две колонны, быстро занявшие высоту и разрушившие намерение Персиян — отрезать нам к монастырю дорогу — отступили на предыдущее возвышение. Следующие же за ними, средние две колонны, заняли их места, и при [349] помощи тех же орудий, продолжали удерживать неприятеля, пока сменили их арриергардные колонны и 40-й егерский полк. Между тем, восемь неприятельских орудий, с тыла и левого фланга, открыли огонь по нашим баттареям и вдоль обоза.

Таким образом, под сильным огнем неприятельской артиллерии, встреченные спереди и справа сильною пехотою, а с тыла и левого фланга теснимые многочисленною кавалериею, все колонны маленького нашего отряда, не потеряв ни одной повозки, очистили себе дорогу непроходимую, и в прежнем порядке продолжали следовать к Эчмиадзину; два баттарейных, четыре легких и два конно-казачьих орудия, отступая, действовали прекрасно.

После этого 40-й егерский полк с четырьмя орудиями отступая 6-ть верст бессменно, и почти без подкрепления, действовал противу большой половины неприятельских войск, час от часу сильнее и сильнее напиравших на него с выгодных возвышений. Люди начинали выбиваться из сил. Генерал Красовский, в предположении, что неприятель в больших силах должен нас встретить от монастыря, не мог от передовых колонн отделить к арриергарду подкрепления.

Настал полдень; жар сделался нестерпимым; гористое, усыпанное каменьями [350] местоположение затрудняло движение, не только артиллерии, но и пехоты. Люди, с раннего утра не имея капли воды и утомленные уже 5 часов продолжающимся сражением, начали обессилевать. Неприятельская пехота напирала; подкрепления нашим не могло быть; но сражение кипело: картечные выстрелы наших орудий устилали место сражения трупами неприятельскими; 40-й егерский полк превосходил всякую меру храбрости.

До подошвы горы, откуда начиналась пространная Эчмиадзинская равнина, оставалось четыре версты; но эти четыре версты для 40-го егерского полка и артиллерии, действующей с ним, были убийственными. Мы должны были беспрестанно стреляя, спускаться с гор, и по сторонам каменистой дороги, запертой обозами, встречая рытвины, овраги, под сильными выстрелами неприятельской артиллерии, всегда действовавшей с высот, командующих нашими, взбираться на какой нибудь скалистый пригорок, и с него, сделав два, три выстрела — продолжать отступление!

Усталость людей доходила до изнеможения; убыль до невозможности действовать артиллериею. Многие из лучших солдат, не будучи ранены, с принадлежностью в руках, падали при своих орудиях, и облокотясь на камень, казалось, хладнокровно отдыхали под градом [351] пуль и ядер неприятельских. Несколько раз Персидская кавалерия бросалась на орудия; но, благодаря их трусости, слабые ружейные выстрелы утомленного прикрытия, прогоняли их прочь, далеко. Между тем, орудия с великим трудом брались на передок и до следующего действия отступали, с полумертвою прислугою. Но этого мало. Среди всеобщего изнеможения арриергардных войск, неприятельское ядро раздробляет ось баттарейного орудия, действующего на бугре, по правую сторону дороги, среди изнемогшего егерского полка, сильно теснимого неприятельскою пехотою и кавалериею; тогда, как и неподбитое орудие с величайшим трудом бралось на передок, надобно было переложить его на запасный лафет. При тогдашних обстоятельствах дело это было невозможное! Но каких чудес не делали солдаты Русские! «Ребята! сказал генерал Красовский, спасайте пушку! За мною! вперед! ура! — Все заревели: ура! и кинулись на штыки. Пехота и кавалерия Персиян смешались, подались назад — вновь наступили, егеря опять ура, опять подали их назад... Между тем орудие положено на запасной лафет, и взятое на передок спускалось на дорогу.

Тем временем, как это ужасное обстоятельство, примерною неустрашимостию и личным присутствием генерала Красовского было [352] остановлено, отодвинуто и поправлено, генерал заметил, что с левой стороны дороги я, с двумя легкими орудиями, при небольшом прикрытии, с трудом удерживал беснующиеся толпы кавалерии, прискакал ко мне, и ободри солдат, приказал еще сделать два выстрела и потом, взяв на передки, отступать. Вдруг густая толпа неприятельской кавалерии, как вихрь понеслась на мои орудия; впереди ее, на чрезвычайно легкой лошади, в красном плаще и с красным в руках знаменем, несся начальник их, вероятно, какой нибудь хан; во ожидании пока вся его толпа соединится с ним, он остановился на бугре. Я оробел: бугор от орудия был не далее пистолетного выстрела; канониры почти уже без сил, прикрытие небольшое — 55-ть человек: легко можно было потерять обе пушки. Но прежде чем Персияне решились броситься на орудие, генерал Красовский, с 20-ю человеками стрелков, поспешал к бугру; по нем сделали несколько выстрелов, наши стрелки отвечали им — и Персиян как не бывало. Оставя бугор, вся толпа опять, как бешеные, понеслись вперед вдоль левых флангов наших колонн. Я взял орудия на передок и отступил на следующую высоту.

Персидская артиллерия, уже до 20 орудий, наступая, гремела вдоль нашего обоза и подбивая [353] некоторые из повозок и патронных ящиков, расстроивала порядок движения.

Наконец, древний Армянский монастырь Эчмиадзин, важнейшая причина нашего предприятия, со всеми своими красивыми окрестностями, как на ладони открылся перед нами и, о счастие! на всей его пространной долине не было ни одного Персидского сарбаза!

В ту же минуту генерал Красовский приказал двум передовым колоннам, кроме двух рот 39-го егерского и двух Крымского полков, взятым пред сим на подкрепление арриергарда, все обозы для очищения дороги поспешнее пропустить вперед, охранная их от Персидской кавалерии, а двум средним колоннам, презрев неприятельскую кавалерию, налегающую на них с флангов, остановиться, и дождавшись едва действующего арриергарда, подкрепить его, и отступая вместе, отражать неприятеля.

До сих пор потеря наша, убитыми и ранеными, состояла не более, как в 150-ти человеках и в нескольких подбитых и брошенных повозках.

Изнеможенный арриергард, подкрепленный утомленными ротами и двумя средними колоннами, спускаясь на долину Эчмиадзинскую, был встречен неприятельскою пехотою, высыпавшею из-за скалистого бугра, на ружейный [354] выстрел от дороги с правой стороны. Но действие было почти безвредное и мгновенное, ибо одно конно-казацкое и два легких орудия, спустившись под гору, тотчас сняли с передков, и лишь неприятельские колонны показались из- за бугра и открыли по нашему арриергарду огонь, все три орудия начали в них сыпать картечью; Персияне опять отступили за бугор. Но кавалерия их, напирая с тылу и с левой стороны дороги на арриергард, который, так сказать, заслонял их собою от нашей артиллерии, час от часу становилась смелее, и хотя некоторые из наездников, врубившись в колонны, заплатили за дерзость свою жизнию; но остальные, видя, что наши солдаты от совершенного изнеможения сил, одни стреляли изредка, другие едва могли нести ружья, а третьи падали без чувств на землю, не переставали быть дерзкими.

Неприятельская артиллерия, дойдя до последнего спуска, в 4-х верстах от монастыря, остановилась, и не смея спуститься вниз на дорогу, не могла действовать не вредя своим; пехота их, также сойдя на долину, легла от усталости. Кавалерия же, на измученных лошадях, не переставала беспокоить слабо отстреливающегося арриергарда, впрочем не делая значительного вреда.

На пространстве 3-х верст от монастыря, [355] через дорогу и в параллель дороги, ох реки Абарани, для наполнения лугов, протекают искусственные ручейки. Пред первым из них, несмотря на совершенное изнеможение отряда, уже несколько расстроившегося в прежнем своем порядке, опять все колонны вновь устроились и хотя слабо, но все еще отражали многочисленную неприятельскую кавалерию, окружавшую нас со всех сторон. Но потом, когда колонны отступили за первый ручеек, за коим еще, в разных направлениях, протекали другие, тогда наш урон был значителен: двенадцать часов не имея во рту капли воды, палимые огненными лучами раскаленного солнца, в полной аммуниции сражаясь один против десяти 9 часов и от изнеможения едва движущиеся солдаты бросились к ручьям, в самые ручьи, и унизав берега их собою, охотнее расставались с жизнию, чем с глотком теплой и мутной воды.

Персидская кавалерия, или точнее сказать, гнусные варвары, по три, по четыре человека бросались на одного солдата, замертво лежащего у ручья, и отрубив ему голову, отнимали ее один у другого с дракою, и наконец сильнейший из них, оспорив бесчеловечную добычу, спешил с нею к Аббас-Мирзе, для получения от него условленной платы! [356]

Но эго злодейство еще при начале своем было остановлено громом девяти наших орудий (четыре стреляли со стен монастыря), открывших огонь чрез наш арриергард, смешавшийся с Персидскою кавалериею. Варвары оробели и бросились скакать назад к своим, к подошв горы. Этим кончилось сражение 17-го Августа, начавшееся в 7 часов утра и беспрерывно продолжавшееся до 4-х часов вечера.

Едва дотащившиеся до Эчмиадзина солдаты, во всей аммуниции, с ружьями в руках, замертво повалились под тению высоких стен монастыря. Часа через два, когда уже приказано было войскам войти внутрь монастыря, пять егерей найдены не живыми: они не были ранены, в сумах их не было ни одного патрона; храбрые, с оружием в руках, умерли от истощения сил!

Во время этого сражения под генералом Красовским убито две лошади, сам он получил от ядра сильную контузию в правую руку, с повреждением кости. Командир Крымского пехотного полка подполковник Головин прострелен тремя пулями. Головин был храбр, молод, прекрасно образован и всеми любим душевно. Другой штаб-офицер, маиор Белозер, погиб от своего человеколюбия. Во все время сражения, командуя в арриергарде [357] баталионом 40-го егерского полка, он, еще при начал сражения, отдал свою верховую лошадь тяжело раненому офицеру. Офицер спасся, а маиор, ни на минуту не оставляя баталиона, и будучи слабого здоровья, вскоре утомился до такой степени, что его уже должны были поддерживать и вести два карабинера. Напоследок, спустившись на долину, он совершенно изнемог; карабинеры, ведущие его, также утомившись, отставали от баталиона; неприятельская кавалерия налегала — спасения не было. Белозер сел на камень, вынул из кармана кошелек с деньгами, и отдав карабинерам, помогавшим ему идти, сказал им: Спасибо вам, ребята, за усердие; спасайтесь, иначе и вы погибнете со мною. — Персияне наскакали, сняли с него эполеты, платье, и отрубили голову...

Никогда еще Персияне не дрались с Русскими с таким ожесточением, как при Ушагане 17-го Августа, Мало того, что Аббас-Мирза, показав 30-ти тысячному своему корпусу на наш маленький отряд, ободрил их превосходством сил своих, артиллериею, выгоднейшими возвышениями и укрепленною горою, близ коей нам неминуемо должно было следовать, но еще, что всего важнее для корыстолюбивых его войск, обещал каждому своему воину за Русскую голову давать по 10 червонных! [358]

Аббас-Мирза, имея дурные войска, зная свои плохие обстоятельства в отношении целой войны, и важность последнего своего предприятия против нашего блокадного отряда, действительно готов был жертвовать всеми своими сокровищами — и нечего было ему делать! ибо прошлого 1826-го года 15-го Сентября, имея до 70-ти тысяч войска, он, при Елисаветполе, был разбит генералом Паскевичем и со стыдом прогнан восвояси. После этого Аббас-Мирза, кипя мщением, всю зиму и первые 5 месяцев нынешнего (1827) года, с усилиями сформировал себе новое, тоже до 70-ти тысяч, войско, и — употребил его, как нельзя хуже. С Апреля месяца по Июнь позволил он нашему небольшому авангарду, под командою генерала Бенкендорфа, занять монастырь Эчмиадзин, и во все время содержать Эривань в тесной блокаде. Тем временем, все наши транспорты из Джелал-Оглу, прикрываемые, не более как пехотным баталионом, один по другом, в горах, тянулись к монастырю беспрепятственно, и вскоре основали в нем слишком для 700 человек госпиталь, устроили для военных и съестных припасов магазины, и потом укрепили его пушками. Наконец генерал Паскевич, пройдя Нахичевань, явился у крепости Аббас-Абада, обложил ее и начал осаждать. Тогда только, то есть 3-го [359] Июня, Аббас-Мирза, с 16-ю тысячами лучшей своей кавалерии прискакал было для спасения крепости, но поздно: генерал Паскевич, не переставая громить крепость, с частию своего войска переправился за Аракс, аттаковал, прогнал Аббас-Мирзу и, почти в его глазах, взял Аббас-Абад, оставил в ней небольшой гарнизон, отступил в горы в Кара-баба, чтобы там в прохладе, на изобильных пастбищах, переждать время несносного жара.

После этой, другой неудачной встречи с Паскевкчем, Аббас-Мирза расстроился в своих планах, потерялся в надеждах; войском его, и без того уже робким, овладели уныние, страх. При этих обстоятельствах, Аббас-Мирза подумать не смел с огромными своими силами аттаковать Паскевича, расположившегося в Кара-баба.

Между тем, последняя и лучшая из надежд Аббас-Мирзы и его войска, высокие, двойные и толстые стены Эривани — были угрожаемы нашею осадною артиллериею, уже собравшеюся в Джелал-Оглу. С разрушением стен непобедимой крепости (так думали все Персияне о Эривани), Аббас-Мирза потерял бы и последнюю к себе доверенность отца своего шаха и народа, без того уже недовольных началом этой войны. Надобно было [360] торопиться предупредить это последнее несчастие. Так и сделано: 30 тысяч отборных войск пехоты и конницы, с 22-мя орудиями, бросились к Эривани, с тем, чтобы разрушить важнейшее наше на пространных полях Эчмиадзина пристанище — монастырь; потом разбить небольшой блокадный наш отряд, расположенный в горах при Джингули, и после этого истребить нашу осадную артиллерию. Мысль прекрасная, распоряжения, как мы видели из преждеписанного, тоже были очень хорошие; можно сказать, что все выгоды были на стороне Аббас-Мирзы, и что намерение его, если б он имел войско Европейское, увенчалось бы совершенным успехом; но генерал Красовский, с 5-мя тысячами солдат и двенадцатью орудиями, в продолжение 9-тн часов — отчаянного с обеих сторон сражения — разрушил верные планы Аббас-Мирзы и расстроил его 30 тысячное войско. Аббас-Мирза тотчас после сражения грозил на третий день, 19-го числа, окружить Эчмиадзин и истребить его, со всем находящимся там гарнизоном до основания. Но потом, поверив себя и не досчитавшись у себя 5-ти тысяч человек, он оставил свое грозное намерение и крепкую при Ушагане позицию. 19-го Августа, Аббас-Мирза перенес свой лагерь по левую сторону реки Занги, в 15-ти верстах от крепости Эривани, [361] позади гор, окружающих лагерь наш при Джингули. С горы Карны — ярых нам видна была и пехота его, окопавшаяся над самым берегом Занги, и кавалерия, рассыпавшаяся по всему берегу реки.

18-го Августа, поздно вечером, с последними орудиями осадной артиллерии, прибыли в лагерь и последние роты Кабардинского пехотного полка, который, на другой день поздно вечером, по приказанию генерала Красовского, выступил для соединения с ним к Эчмиадзину.

Осадная артиллерия шла с бесконечным своим парком. При ней было до 1000 разного рода повозок. Тягости, оставшиеся после пяти полков, длинная улица из маркитантских арб, под тению больших разноцветных намётов, в каждом полку большие сараи, устроенные для больных, огромные скирды сена, множество волов, лошадей и, после ушедших налегке полков, длинные ряды палаток, делали лагерь, издали, с гор, обширным, страшным и красивым. Он точно был обширен, красив, но не страшен вблизи, ибо для защиты его, под командою генерал маиора Берхмана, осталось — один баталион, до 500 человек, Крымского пехотного полка, 4 баттарейных и три легких орудия, и три сотни слабоконных казаков.

Генерал-маиор Берхман, предполагая, что [362] прежде, чем генерал Красовский, соединившись в Эчмиадзине с Карабинерным полком, возвратится в Джингули, будет он аттакован сильно, и самим Аббас-Мирзою, взял всевозможные предосторожности: вооружил всех находившихся в лагере нестроевых людей, и даже больных-охотников, могущих, хотя слабо, действовать ружьем; набрал до 500 человек Армян и Грузинов-маркитантов, и чтобы придать им более смелости защищать свою собственность, назначил им места в оврагах, рытвинах и за каменьями. Восемь полупудовых единорогов, прибывших с осадною артиллериею и семь оставшихся от 20-й артиллерийской бригады, были расставлены вокруг лагеря; большая половина баталиона в одну шеренгу, повзводно, эшелонами, должны были, в случае аттаки, выстроиться на левом фланге, и вообще на левом фланге лагеря было всего больше — и артиллерии, и нестроевых и маркитантов. Персияне с этой только стороны могли аттаковать нас.

Августа 20-го, в 10 часов утра, на всех возвышениях, окружавших наш лагерь с левого фланга, показалось много неприятельской кавалерии, и вскоре, большими толпами, начала она спускаться к нему. Одна из куч неприятельской кавалерии, менее, но пестрее и наряднее других, остановясь на полуотлогости горы [363] Карны-ярых, окружала самого Аббас-Мирзу, прочие же, чем ближе подъезжали к лагерю, тем движение их становилось медленнее, неохотнее. Наконец, когда неприятельская кавалерия приближалась на хороший пушечный выстрел, сделано из лагеря, один по другом четыре выстрела, и все толпы Персиян бросились назад в горы, за горы, и ускакали в свой лагерь: этим кончилась аттака!

В этот же день, пополудни в 4 часа, генерал Красовский с отрядом возвратился в лагерь, оставя в монастыре 40-й егерский полк.

До 3-го Сентября, Аббас-Мирза жил в своем укрепленном над Зангою, лагере, и почти ничего не предпринимал против нашего отряда; до 6-ти тысяч его кавалерии таскалось в наших границах, около Гурмы и Джелал-Оглу, нападая на стада овец, волов, лошадей — и только. Отряд наш начинал нуждаться в продовольствии. Баталион, посланный в Джелал-Оглу, для прикрытия и доставления в лагерь большого транспорта с провиантом, по причине испортившейся от проливных дождей дороги, тянулся чрез Безобдал весьма медленно; Аббас-Мирза, узнав об этом, послал для уничтожения транспорта, 3 тысячи кавалерии; но прежде чем исполнилось его намерение, он узнает, что генерал Паскевич, [364] с большею частию своего войска, идет к Эривани. Тут Аббас-Мирза возвратил посланную кавалерию, и бросился за Аракс. Около половины месяца Сентября, отряд наш, со всею осадною артиллериею, соединился с отрядом корпусного командира в Эчмиадзине; и 19-го, была взята крепость Сардар-Абад, а 1-го Октября — Эривань!

Текст воспроизведен по изданию: Несколько дней из моего журнала, во время персидской кампании // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 8. № 31. 1837