СКАРЯТИН В.

РАCСКАЗ СТАРОГО КАВКАЗЦА

____________

Верстах в пятнадцати от моего имения, Т*** Губернии, есть маленькая деревенька Бабаевка; в ней всего-на-все душ двадцать с небольшим. Владелец Бабаевки — Иван Федорович Копытов, теперь уже человек пожилой: ему за пятьдесят. Он лет пять как вышел в отставку и приехал на покой в деревню.

Иван Федорович при конце своего воинского поприща служил капитаном в одном из [4] линейных батальонов на Кавказе. Большую часть своей службы провел в какой-то крепостце, и, может быть, долго бы пришлось служить ему в той крепостце, если бы Петру Николаевичу Кузовкину, родственнику Ивана Федоровича, не случилось умереть и оставить после себя Бабаевку во владение Ивану Федоровичу.

Получив известие о смерти Кузовкина, Иван Федорович глубоко призадумался: прослужив четверть века, на Кавказе, он как-то уже сроднился и с тамошними горами, и с тревогами тамошней боевой жизни, и даже с однообразным одиночеством, в тесных пределах маленькой крепостцы. Все это уже казалось Ивану Федоровичу почти необходимым для полноты жизни. А служба — разве Иван Федорович мог равнодушно покинуть ремесло, которому предан был душою и телом.

Да, Ивану Федоровичу прежде и в голову не приходило покидать службу. Но Бабаевка вдруг потрясла все мысли его. Я помещик, — говорил Иван Федорович самому себе: на меня теперь падает новая обязанность — попечение о благе моих владений. Нечего делать, надобно расстаться и с Кавказом, и со службою. Тяжело было Ивану Федоровичу когда он, после долгого раздумья, наконец решил свою судьбу. Он подал в отставку, и получив скоро увольнение, поскакал в свои поместья. [5] Вот Иван Федорович принял бразды правления. Но все как-то у него не ладится: хозяйство не далось ему: — да и по правде, где же было Ивану Федоровичу научиться хозяйству? — а на старости лет уж как-то тяжело приниматься за новое дело. Видит сам, что толку мало от новой команды: совсем не то, что бывало в роте. Иван Федорович соскучился скоро и махнул рукой на все хозяйство.

Да из чего ему и биться? Иван Федорович очень не прихотлив: были бы у него горячие щи с бараниной, да чарка водки, да трубка, — а обо всем осталыюм он и не заботится. Вот уже пять лет, что Иван Федорович живет в Бабаевеке, — а никак не может отстать от старых своих привычек: до сих пор ходит он в военном сюртуке и терпеть не может ни халатов, ни халатиков, никаких других костюмов хозяйственного изобретения. Иван Федорович холостой: дам вообще не жалует и терпеть не может их общества. Беда, если он как-нибудь попадет между дам: тут он совершенно сконфузится и не только сам не завяжет никакого разговора, но даже не может порядочно отвечать на делаемые ему вопросы.

Иван Федорович выезжает из Бабаевки только в самые торжественные случаи: на именины к соседу, на выборы, на ярмарку, в город за покупками и т. п.: а больше любит [6] сидеть дома и принимать гостей у себя. Он добрый старик; — нельзя сказать, чтоб был слишком, разговорчив и говорит много только тогда, когда его подстрекнут рассказывать разные случаи и истории, какие бывали с ним во время его службы. Рассказы эти бывают интересны. Как соберется к нему человека три-четыре , да как начнет он рассказывать , так не увидишь как и время пролетит. Его, бывало, стоит только подзадорить, а там как пойдет, как пойдет, так и не остановишь!

Приехав в свое имение, я познакомился со всеми своими соседями, в том числе и с Иваном Федоровичем, и бываю у него довольно часто.

Раз, как-то я заехал в Бабаевку; у Ивана Федоровича были на ту пору гости: Павел Петрович Карпунов, да Антон Антонович Садков, оба помещики и соседи Ивана Федоровича.

Я прихал к нему уже под вечер, так часу в шестом в исходе. Подали чай.

— А что, как у вас яровые убрали, Антон Антонович? — спросил Карпунов.

"Благодаренье Богу , пожаловаться не могу; весь хлеб убрали счастливо" отвечал Садков.

— Ну, а как у вас овес? По скольку мер брали с копны? — спросил опять Карпунов.

«Овес необычайный, необычайный. Вот уже слишком пятнадцать лет хозяйничаю я в [7] деревне, а еще ни разу не собирал по стольку. Вообразите вы себе, но девяти мер из копны выходило!» отвечал Садков.

— Что вы говорите, Антон Антонович? Может ли быть, чтоб по девяти мер?

«Ей Богу так: просто невероятно».

— Да, урожаи нынче очень xopoшиe, хлеба такая пропасть, что некуда девать. — Как некуда девать? спросил я : — мне кажется, что хлебу всегда найдется место, сколько бы его ни было.

— Месту-то как не найдтись, место найдется, отвечал Карпунов: — да беда то в том, что деньги нужны: нужно платить подушные, проценты; хлеб то ведь надо продавать, а поезжайте-ка в город, на базар, да поприценитесь-ка, поспросите-ка о ценах, так ведь рот разините, батюшка!

«Да, цены крепко упали.»

— Какой же упали!.. Что вы это говорите, Антон Антонович? Не упали, а скажите лучше, что ныне цены, совсем нет, а не то, что упали. Какой же это упали, когда за четверть ржи двух рублей восьми гривен не дают?

«Можетъ ли это быть? вскричал Иван Федорович: — что вы это говорите, Павел Петрович?

— Как что говорю!.. Да вы-то что говорите?.. Ведь вот вы, с позволения сказать, сидите в [8] своей Бабаевке, как медведь в берлоге, да ничего не знаете, а ведь тоже говорите: «может ли быть!» А вот вы пошлите в город узнать, если вам самим то лень съездить, так тогда не будете удивляться, да не скажете «может ли быть»; а то — можетъ ли быть! известно может, если вам говорят.

«Что же это вы так расходились, Павел Петрович! Ведь я говорю это так от-того, что у нас на Кавказе... »

— Мало ли что у вас там на Кавказе делается! сказал Карпунов.

«Да уж осмелюсь вам доложить, что у нас этого не было, нет... У нас на Кавказе хлеб всегда в цене: вот что другое, так очень дешево: хоть живность всякая, а особливо бараны — просто ни по чем, и скажу вам что славные бараны; не то что здесь иногда попадется какой нибудь ледящий, — там все жир; славные бараны, а все от того, что хорошие пастбища. Да вот я помню, хоть к нам в крепость мирные Черкесы ведь какого баранищу притащут и продают за бесценок, просто ни-по-чем; а от чего, вы думаете? от того, что краденый... Воруют ужасно. Ведь мирной, кажется, а из наших же Русских стад украдет, да нам же и принесет продавать... Каких уже не бывало истории с этими плутами!..»

— А какие же это истории бывали? подхватил я, [9] обрадовавшись случаю услышать от Ивана Федоровича какой нибудь рассказ.

«Мало ли какие истории! много с ними истории было; всех и не перескажешь», отвечал Иван Федорович и, отпив пуншу, начал курить, как будто ничего не бывало, как будто он ничего и не знает. Иван Федорович в этом отношении имеет маленькую слабость: никогда и ничего не начнет он рассказывать прямо, без того, чтоб его не попросили порядком; он любит сперва поважничать, и потом уже начнет рассказывать как будто нехотя, а между тем смертельно рад, что есть слушатели для его истории, и делает все это так только для виду. Мы все знаем эту слабость Ивана Федоровича, и потому сейчас же начали его упрашивать.

— Ну, да расскажите что нибудь!.. Расскажи-те, Иван Федорович!.. Ведь это вам ничего не стоит, — заговорили мы все.

«Да что же вам рассказать?.. Ведь вы, я думаю, давно все знаете, давно все читали в ваших романах?» сказал Иван Федорович, улыбаясь иронически; он вообще не жалует романов. — «Да, чорта с два есть правды в них, в этих романах! И такие и этакие Черкесы... Вон прочитайте-ка Амалат-Бека, или какой-нибудь другой роман, так ведь вы подумаете, что это самый честнейший и благороднейший [10] народ, а ведь все пустое, все вздор! Оно конечно, может быть, в романах так и надобно, я этого не знаю; а вот я вам не солгу, и скажу по истинной правде, что Черкесы на деньги падки так, что просто беда, — отца родного продадут. Разбойники страшные! ни за что убьют человека, просто ни за грош. Да и добро бы резали чужих, а то ведь, своего режут, и все попустому, чорт знает за что; конь ли приглянется ему у своего же Черкеса, оружие ли, ... он его где-нибудь изподтишка и зарежет. Одним хороши — смелы... уж в этом они молодцы и дерутся славно.»

Тут Иван Федорович замолчал и затянулся несколько раз. Мы с нетерпением ожидали какой-нибудь иетории.

«А ведь какие мстительные! начал опять Иван Федорович. — То есть кто их не знает коротко, так просто не поверит, как порасказать. Ах ты, Господи, какие люди! Обидьте вы его как-нибудь, так он вас во всю жизнь не забудет и жить-то ведь будет для того только, чтоб как- нибудь пырнуть вас кинжалищем, или подстрелить; за всякую дрянь будетъ вам мстить. Да вот я вам скажу, знал я тоже одного Черкеса, — и еще какого Черкеса, самого лучшего из всех, каких только я видел и какие только есть, — а ведь какую историю затеял и сколько мерзостей наделал!.. Да, была [11] потеха. Будь тут этакий какой-нибудь сочинитель, так он бы целый роман написал.»

— А что же у вас такое было? спросил я: — расскажите, пожалуйста, Иван Федорович.

«Да что же рассказывать! отвечал он, выпустив целое облако дыма, так-что совершенно исчез в нем. — «Ведь это вас, я думаю, не займет; тут ничего нет этакого, как в романах, а просто по нашему, покавказски, истинная правда.»

— Потому-то и интересно, потому-то и хочется знать, что истинная правда. Ну, расскажите, пожалуйста. — Помещики тоже начали упрашивать.

«Ну, ну, ладно... Слушайте,» сказал Иван Федорович с довольным видом и начал рассказывать:

«В 18.. году, я был еще поручиком в ** линейном батальоне и служил в крепостце N. Верстах в пятидесяти от нас был аул Джего. Теперь этот аул мирной; его взяли уже давно, а когда я был еще поручиком, так, скажу вам, что тогда это был не аул, а просто крепость, что стоит трех. Ведь вот такое место было, что и подступиться-то к нему никак нельзя. Представьте вы себе со всех сторон горы страшнейшие, а в середине, на этакой маленькой долинке, тут и есть аул. И пребольшой был аул: как начали прижимать [12] Черкесов со всех сторон, так и вот они и прячутся все в этакие места. К этому аулу не было ни одной порядочной дороги, а были между скал какие-то маленькие лазейки: прошу покорно пройдти в такую лазейку с войском! И сколько раз ходили на этот аул! Долго одолевали проклятое место; не было никаких средств взять, но наконец взяли-таки и расчистили порядком.

«Из этого-то самого аула выезжал с своей шайкой Хаджук! Вот так был наездник! Я на Кавказе служил слишком двадцать пять лет, а не видал такого удальца. Куда перед ним все эти уздени, просто дрянь, мелюзга, ничего нестоющая: он бы один десятерых убрал. У него было восемь сыновей, все уже взрослые, — да наберет еще разных охотников, да абреков, и выезжает, с этой шайкой грабить наши станицы; угоняет скот, лошадей, забираетъ людей и все, что ни попадет под руку, — просто отбою нет... Вышлют, бывало, против них отряд, а они, мошенники, сейчас тягу в горы, да в аул, а там поди лови их, да бери пристуном. Что вы будете делать! просто одолели, проклятые. И ведь какая удивительная смелость!... Вот хоть сам Хаджук (уж мы его все в лицо знали, да не то, что в лицо, а просто издали едет, так уж прямо видно,что Хаджук), бывало, подъедет к самой [13] крепости, гарцует тут, как-будто у себя в ауле, и вызывает охотника попробовать с ним силы. А конь-то! Фу ты дьявольщина, что за конь! О-сю-пору не могу забыть этого коня: так и прыгает, так и кипит под ним, — просто загляденье!.. Молодец был, нечего сказать! Представьте вы себе мужичинище вершков десяти ростом, плечистый, здоровенный, и как ловок, каналья! какие штуки на лошади выделывает! А рожища-то, рожища! ах, ты, Господи, какая страшная рожа! черный весь как смоль, волосастый, да как еще в бурке, да в мохнатой шапке, так просто беда, — настоящий разбойник. Оружием владет отлично; уж маху не даст, нет: рубнет шашкой, так ведь человека до седла разсадит. Ужасная силища и ловкость!

«Только вот-с, когда взяли это разбойничье гнездо, да разнесли, да перебили порядком, так тут легли все сыновья Хаджука и почти вся его шайка, но сам он улизнул; ни слуху, ни духу об нем, как будто в воду канул. Мы думали, что он опять наберет удальцов, да начнет мстить за сыновей; однакож нет, утомился. Ему, кажется, тоже попало при взятии аула, и даже многие думали, что он убит.

«Между-тем, прошло несколько лет: меня произвели в штабс-капитаны, а потом и в капитаны, а об Хаджуке все ничего не слышно. [14]

Сижу я в крепости, да иногда этак думаю себе: где же это Хаджук? куда он девался?..

«Надобно вам сказать-с, что к нам в крепость хаживали мирные Черкесы; так, знаете, продают что-нибудь, или же и просто в гости придут. Вот-с раз как-то приезжают к нам двое Черкесов; один старик, а другой молодой, этак лет двадцати-трёх-четырех не больше. Привели они трех или четырех баранов, да и продают нашим. Я сижу у окна да и смотрю на них. Вот начал я всматриваться в лицо старика; показалось мнe, как-будто что-то знакомое; взял я фуражку, вышел на двор и подхожу к ним. Всматриваюсь в старика, — точно, что-то знакомое, а вспомнить никак не могу... Ба, ба, ба! да это старый приятель, это, кажется, Хаджук!.. да, точно он! только уже совсем не тот, что прежде был, и по лицу-то еле-еле признаешь. Вот я и говорю: Хаджук! Он оглянулся и молчит; а я опять:

— Хаджук! это ты? «— Я, говорит.

— Да как же ты здесь?

«— Да что ж мне? от-чего ж не придти сюда? Разве к вам нельзя ходить вовсе?» — и смотрит мне прямо в глаза, как-будто ни в чем не бывало. — Фу, чорт побери! думаю я, да что ж это он? [15]

— Да как же ты пришел сюда? Ведь я велю тебя схватить!.. говорю я.

«— За что ж меня схватить? Что ж я такое сделал, чтоб меня схватить? Ведь я уж давно мирной.

— Мирной!.. вот что ! говорю я, — А какой мирной! по роже вижу, что не мирной: рожа такая плутовская, разбойничья. Ну, мирной, так мирной, делать нечего.

— А это кто с тобой? говорю я.

«— Это сын мой, Мурат.

— У тебя и сын остался! А мы думали, что их всех убили, помнишь ли, тогда-то?

«Нет, говорит: — один остался,

— Вот мы с ним разговорились ; он мне и рассказал, что вот, говорит, как взяли наш аул, так у меня всех сыновей убили, только одного оставил Аллах на поддержку моей старости. Что было, какое там имущество — все пропало, так-что есть нечего, приходится торговать.

А я ему говорю: — верно разбойничаешь, Хаджук?

Он улыбается, да только головой потряхивает, как будто-бы нет.

«— Как можно! говорит; — «я мирной. Да и где мне! уж я старик, и силы-то нет...

И точно , стар стал и хилый такой сделался; совсем не то, что прежде, и на лошади-то [16] едва-едва сидит. При взятии аула его так починили порядком и сбавили годков десяток; по всей голове и по всему лицу шрамище преогромный. Такой хилый, старый сделался... я думаю и шашки-то не поднимет; только рожа такая же разбойничья, да еще страшнее сделалась от шрама.

«Вот-с они стали частенько жаловать к нам в крепость. Хаджук продает баранов и всякую мелюзгу; а сын этакий, знаете ли, молодец, просто красавец: глаза черные, так и блатят, так и хотят выскочить; только молод еще и не выровнялся, а станом будет весь в отца. Уж теперь даже видно, что силища будет большая. На коня сядет, так просто картина... за стекло бы в рамку вставил, да так бы все и любовался. Лицо вовсе не такое разбойничье, как у Хаджука; оно конечно, все же видно, что Черкес, и черный такой же: но лицо такое красивое, знаете, и что-то такое доброе в лице... Сам же Хаджук сделался настоящим Жидом; торгует разною дрянью, подличает, хитрит, — чорт-знает что такое, — и о наездничестве совсем забыл: такая хитрая, подлая жидова сделался... и не посмотрел бы на него! А сын не выучился еще жидовскому ремеслу; так вот и видно, что ему не торговать и не с баранами возиться, а на коня, да шашку в руки [17] да кинжал в зубы! Так тут он будет на своем месте.

«Вот-с, мы с ними сделались кунаками, то есть не то, чтоб кунаками... что ж я буду дружиться со всяким встречным и поперечным! а так, знаете, ведь в крепости-то очень и очень скучновато, так-что рад всякому... Придут они, бывало, ко мне: тары-бары, рассказывают что-нибудь, а время-то и уходит, я их употчиваю, а тут что-нибудь и выведаешь.

«Мурат был славный Черкес, то-есть такой Черкес, каких я не видывал. Ведь мало ли их есть там удалых и лихих наездников, да все не то, что Мурат: у него, кроме молодечества, что-то такое доброе в лице — и без всякой хитрости и подлости.

— Молод ли он еще и не успел еще выучиться ихней манере, или уж так он уродился, — Бог его знает, только хороший человек был. Да вот вам уж на что я, первейший враг Черкесов, не люблю этих Азиатов; а вот Мурата так не мог не полюбить, привязался к нему ужасно... да ведь до чего привязался? что как дня три четыре не призжает он к нам в крепость, так мне и скучновато делается... Ведь вот теперь как вспомнишь, так и самому смешно; а что же будете делать, коли хороший человек! И не знаю, в кого он этакой вышел: ведь Хаджук, кроме хитрости да разбоя, вряд-ли чему научит! [18]

«Уж месяцев шесть слишком ездили они ко мне в крепость; так все у нас и шло... Наконец, начинаю я замечать, что мой Мурат что-то не ладно, стал будто не весел; приедет в крепость — ходит повеся нос и говорит мало, и все у него не так, как прежде; чорт знает, что с ним сделалось. Я распрашивать стал.

«— Что это ты, говорю ему, такой невеселый?»

— Я?.. Я ничего... отвечает он, да и улыбнется как-то грустно.

«Что за притча такая? думаю я: что это с ним сделалось такое? — Наконец я таки допытался, и вить вышло самое пустое дело: ездил он в аул Даргиш ; в этом ауле жил мирной Черкес Мухаммед, у которого была дочь Сулеймина.

«— Смотри, брат, Мурат! говорю я: не сдобровать тебе! Ведь у Сулеймины есть брат, а может быть есть и жених...

— Жених!... крикнул он: — а для жениха у меня вот что есть! схватился за кинжал, да и смотрит на него. А рожу то такую страшную сделал, какой я на нем никогда и не видал; глаза налились, да так и сверкают. «Сулеймина моя!» говорит.

«— Да как же она твоя, когда тебе нечем заплатить калым? (Приданое, которое у Магометан платит жених отцу невесты.) Ведь Мухаммед старый [19] чорт , человек корыстолюбивый и не отдаст тебе Сулеймины без калыма.

— Я достану калым, говорит он.

«— А где же ты достанешь?

— Уж я знаю, где достану.

«— Э...ге...ге, брат! подумал я: — да где же ты достанешь-то? Тут что нибудь да не ладно; хоть ты и хороший человек, а больно надеяться на тебя нельзя. А надо вам знать, что у меня был маленький капиталишка, этак тысчонки три слишком; Мурат знал, что у меня есть деньги; так долго ли до греха? ведь ни за что пропадешь. Вот я стал осторожнее, не остаюсь с ним наедине, а все при людях. Знаете... хоть и хороший человек, хоть даже можно сказать, я любил его как сына, или брата что ли, и он мне очень по душе пришелся, да все, знаете ли, лучше; ведь не ровен час, со всяким человеком может случиться; ведь Бог его знает, что у него на душе то!... Только вот я ему и говорю: «Не хорошо Мурат, смотри попадешься !»

— Ничего, пе попадусь.

«— Ну, будет же потеха: подумал я. — Вот так все и было. Мурат мой все ездит в Даргиш, да тоскует, да думает, как бы ему калым достать. — Жить не может он без Сулеймины. — Наконец Мурат совсем пропал и перестал ездить в крепость, а Хаджук все [20] еще торговал. Вот я раз подхожу к Хаджуку, да и спрашиваю:

«— Куда это девался Мурат?»

— А Аллах его знает, отвечал Хаджук: — я и сам давно уже не видал его.

«Ну, подумал я, верно он подрался с кем нибудь за Сулеймину, да и свернули голову молодцу. — Прошел месяц, другой, — о Мурате ни слуху ни духу, так-что наконец я стал забывать о нем, а только, бывало, изредка вспомнишь, что был-мол хороший человек и пропал ни за грош. Только вот-с около этого времени стало слышно, что Черкесы сильно разбойничают вокруг нашей крепости; где угонят скот, лошадей и все что можно взять, все забирают. Наконец, смелость их дошла до того, что эти бездельники показались у самой крепости, снимали наших часовых и даже раз как то ночью ворвались в самую крепость, да только мы славно их отпотчивали. Что тут будете делать?... Стал я поразведывать и узнал, что их собралось до трех сот самых отчаянных головорезов и изволят они потешаться под предводительством какого-то удальца. — Узнал я еще, что этот удалец из мирных... каково вам покажется?.. Полагайтесь на них после этого!... Вот-с я думал, думал, что делать? надобно унять разбойников, а мне с своей командой ничего не сделать; наконец, я [21] донес начальству, что, мол, так и так, грабят и разбойничают, и нет никаких средств унять их, просил подкрепления. Вскоре точно прислали подкрепление, и я думаю себе: ну-те-ка, суньтесь теперь! я угощу вас свинцовыми орехами. — На другой же день я с своим отрядом отправился на место, где паслись табуны, и засели мы в лесок за кусточками, так что ни одного человека не видно, и стали ждать Черкесов. — Отдал я приказ, чтоб слушали все: как только выстрелю я из ружья, так чтоб сейчас же броситься всем из кустов, построиться на скоро и выстрелить залпом в Черкесов. Вот ждали мы, ждали, уж за полдень, а все никого нет; я так и думал, что бестии пронюхали, в чем дело.

«Часу в шестом вечера я велел было уже собраться идти, как вдруг показались Черкесы; подъехали они ближе и начали обскакивать табун. Их всего было человек сто не больше; впереди скакал какой то Черкес — уж издали видно было, что славный наездник и лихой рубака. Конь под ним — так просто картина, вытянулся весь в струну, да так и ложится, так и стелется по земле, сам чорт не догнал бы этого коня. Эх какой конь! Ведь я уж теперь старик, а как вспомню об этом коне, так сердце вот-вот так и запрыгает. Посадите вы хоть кого — собьет, непременно собьет; где [22] усидеть на таком коне! А наездник-то был не таков, чтоб сбил его какой нинаесть конь; крепко сидел он на седле, только бурка развевалась за плечами. — Бросил он поводья; в правой руке шашка, в левой нагайка, в зубах кинжал, да так и летит прямешенько мимо того куста, за которым я спрятался. — Вот, думаю себе, постой же, подъедешь, так я тебя из собственных рук удостою; взял я ружье, взвел курок, да и поджидаю, как он подъедет поближе. — Наконец подъехал он так, что его можно было разобрать в лицо, и мне уж время было стрелять; только вот-с, как взглянул я на него, так руки и опустились, как будто меня варом с головы до ног окатило; стою как ошалелый и даже пошевельнуться не могу... Представьте вы себе мое удивление... как бы вы думали, кто был этот Черкес?... а?... кто?... ну, скажите?... это был-с Мурат... а?... Вот, после этого узнайте человека!... Эх, как жаль мне его стало! просто, беда... и стрелять вовсе не хочется, да и не стал бы стрелять, еслиб можно, а то ведь никак нельзя: вся моя команда на меня смотритъ, да только того и ждет, чтоб я выстрелил. — Наконец, скрепился я кое как, поднял ружье, приложился и спустил курок, а сам даже и взглянуть-то как будто боюсь. — Вот, как дым то поразнесло, посмотрел я на место, [23] куда стрелял, и увидел, что Мурат мой целехонек летает на своем скакуне — я промахнулся и сам не знаю от чего: жаль ли мне стало Мурата и лукавый подтолкнул под руку, или уж просто так промахнулся, не знаю; только не можетъ быть, чтоб так: я стрелок хороший, и Бог знает что поставлю, еслиб стрелять в цель на этаком расстоянии. Между тем-с Черкесы бросились все в кучу и начали озираться во все стороны, а наши молодцы высыпали из лесу, построились, дали залп из ружей, ура!!... и пошли в штыки. — Черкесы сначала тоже было взялись рубить в шашки, да только видят, что дело плохо, давай Бог ноги и удрали. Однакож многих, очень многих ранили и положили на месте.

«Когда дело кончилось, мы пришли в крепость и забрали пленных. — Так вот как Мурат добывает себе калым! подумал я: подите после этого поверьте им хоть на грош!

«Забрала меня сильно охота разузнать, как Мурат попал в шайку; хоть я уж и сам знал, как, но все же лучше узнать; пошел я посмотреть раненных и выбрал такого, которого только чуть оцарапало пулей. Привел я его к себе и начинаю расспрашивать; только он-с не сознается ни в чем и даже решительно ничего говорить не хочет, — только головой мотает; я его попробовал пристращать нагайкой [24] и пулей, — ничто не помогает, ничего нельзя добиться от чортова сына... Постой же, думаю я, выпытаю я из тебя все; скажешь ты мне, что у тебя за душою. Отпер я шкатулку и достал с горсть целковых и мелкого серебра; подхожу к нему и говорю:

«— Вот, если скажешь всю истинную правду, так получишь все это и еще отпущу тебя на волю...а? А ведь деньги то славные, на посмотри-ка; на коне будешь опять ездить... а?... Ну, говори же все!... Ведь что тебе, от чего не сказать? Смотрю: у моего Черкеса глаза разбежались; однако все же запирается.

«— Да я, говорит, ничего не знаю.

«А-га! заговорил уже: добрый знак! нам этого то и нужно. Я положил при нём деньги в шкатулку и говорю ему: лучше скажи; поди-ка да подумай хорошенько, — и велел отвести его назад.

«Часа через полтора опять его привели ко мне; ну, что? говорю, надумал ли?., а?...

Смотрю, мой Черкес колеблется; забирает его охота вырваться на волю с целковиками; уж я по роже сейчас увидел, что от него можно теперь все узнать: и точно — он не выдержал и отвечал мне на все вопросы. Вот, что я узнал от него: Мурат хотел жениться на Сулеймине, но калыма у него не было: думал он, думал, и наконец махнул рукой, да и [25] решился на разбойничье дело; собрал себе человек сорок абреков (то есть самых отчаянных головорезов, которые без резни да крови жить не могут) и разных охотников, которым нужна добыча, да и давай грабить наших... Мало по малу все приставали к ним, и наконец собралась порядочная шайка: вот они и разбойничают. Мурат наработал на свою долю порядочно, да только в последнее время им больно не повезло: везде колотят их, и уж плохо им приходится.

«После этого происшествия, мы не видали больше Мурата: он на нашу крепость не наезжал; а слышно только было, что его расколотили в пух и всю его шайку положили на месте.

«Месяц спустя после этого, приходит к нам в крепость Хаджук: я к нему:

«— Как же ты, говорю пришел сюда? Ведь твой сын разбойничает!

«— А мне что до сына? Я мирной. Сына то я и в глаза уж давно не видал.

«— Врешь ты, говорю я: — верно разбойничаешь вместе с сыном и знаешь, где он теперь.

«— Нет я мирной; не знаю, где Мурат.

«Ну, нечего делать: мирной, так мирной; уличить ни в чем нельзя, так и не трогай. Я позвал Хаджука к себе: смерть как захотелось узнать о Мурате... Начинаю расспрашивать, [26] только он говорит: не знаю, я его давно не видал. Я и так и сяк, нет... мой Хаджук боится, и ничего от него не добьешься, а меня так и разбирает. Вот, наконец, я успокоил его кое-как, попотчивал тем, другим: у старика язык-то и развязался.... Узнал я от него все то же, что от пленного Черкеса, да кроме-того еще вот что: сам Хаджук ездил к Мухаммеду сватать Сулеймину за сына: приехав к нему, он нашел там Князя Джигича, который сватал ее за себя. Мухаммед польстился на богатый калым, который Князь сулил ему дать за Сулеймину, и обещал отдать за него дочь. Когда Хаджук пришел, то Мухаммед сказал Князю, что вот-де тоже пришел сватать Сулеймину за сына. Князь человек горячий, не выдержал, вытолкал Хаджука в шею и осрамил при всех. Когда Хаджук рассказал об этом сыну, тот разсвирепел ужасно, был в отчаяньи, рубил все, что ни попадало ему под руку , и поклялся вечною непримиримою враждою и кровавою местью к Князю, — а это у них значит, что оба они жить не могут, и что один из них должен отправиться к дьяволу в когти.

«Когда Хаджук ушел, я думаю себе: ну, будет потеха!.. Князя Джигича я тоже знал; он мирной и со мной кунак; несколько раз приезжал ко мне в крепость и я бывал у него...» [27]

— Как! не уж то вы у него были? перебил Садков.

«Да , был у него , отвечал Иван Федорович.»

— То есть в самем в ихнем были, где они там живут?

«Да-с... как же! сколько раз бывал у них в аулах.»

— Да как же это вы, Иван Федорович?... и так - таки ничего и не боялись?

«Да чего же бояться-то?... Помилуйте, чего тут бояться? Ведь они мирные, не обидят.»

— Ну, как же они там? так же как и мы, или как нибудь особенно?

«Разумеется, люди как люди : живут себе-так же, как и все живут.»

— Ну; и изба также есть?

«Да, и изба, и все, что нужно, все есть-с; только изба-то у них называется саклей.»

— Саклей!... вот что...

— Да полно вам, Антон Антонович! сказал с досадой Карпунов: — что это такое? и послушать ничего не даст. Ну, что же, Черкесы? известно люди как люди; ведь не звери же какие в самом деле...

— Да что же, Павел Петрович, отвечал Садков: — ведь я, знаете, так только, любопытно знать, как там этакие Черкесы: ведь Бог их знает, как они там! [28]

— Ну, что же дальше, Иван Федорович? спросил я.

«А вот что дальше : Князя Джигича , как я вам уже сказал, я таки знал: детина тоже не промах. Мужчина лет тридцати пяти, молодец и ловкий такой; тоже считался у них очень хорошим наездником. Только жаль мне стало Мурата: ведь пропадет ни за что человек. Эх-ма, жаль! право, жаль!

«Только вот-с этот самый Князь Джигич приезжает в крепость недели через две, и зовет меня на свадьбу. Я подумал: а!... так вот где вся история-то!... обещал ему приехать, а между тем ни слова о Муратe; ну, думаю, что будет, то будет; авось он тебя уладит.

«Аул, в котором была свадьба князя Джигича, был от крепости верстах в десяти. Отправился туда; на всякой случай взял с собой и шашку и пистолеты: они хоть и мирные, да ведь знаете, не ровен час, а особливо натянутся пьяны; да и в дороге можетъ пригодиться. Приезжаю в аул, а там уж народу тьма-тьмущая, наехало множество всякого сброду; гостей не перечтешь. Вот я поздоровался с хозяином. Да потом, — стою себе да посматриваю на всех; вдруг слышу, что меня кто-то дернул сзади; оглядываюсь: Хаджук, только уж не тот Хаджук, что в крепости продавал баранов, да подличал, нет! я как [29] взглянул на него, так даже страшно сделалось. Представьте вы себе: глаза как у дьявола, так и блестят, налились кровью; так вот как; будто он хочет съесть ими человека; сам весь трясется, кулаки сжаты, зубы так и ходят... Я говорю:

«— Что ты?... что с тобою, Хаджук?

— Ничего, ничего... он здесь?...

«— Кто?.. Мурат.

— Нет, князь...

«— А, князь!.. здесь; а что? говорю я.

— Ничего... Мой сын тоже будет здесь... «сказал он, да так улыбнулся, что я даже не умею и рассказать вам, как он улыбнулся; просто как дьявол улыбнулся. — Ну, подумал я: — будет же тут потеха; свадьба-то будет хуже похорон.»

— Да вы бы, Иван Федорович, предупредили князя, сказал Карпунов.

«Предупредить князя?... Что вы это, батюшка, Павел Петрович, заживо схоронить меня хотите, что ли?.. Да, сунься-ка я, так меня давно бы и в живых-то не было! Да и притом, мне провал его возьми! ей-Богу, не пожалел бы, еслиб Мурат отправил его на тот свет.

«Вот-с свадьба идет-себе, обыкновенным порядком; мулла пробормотал какие-то ихние молитвы, а потом началась гульба. Меня [30] посадили также и потчуют... Черкесы мои так и тянут, не смотря на то, что им закон запрещает. Только я все посматриваю, не увижу ли где Мурата; однакож его не было, да и Хаджук пропал. Ох, не хорошо будетъ! подумал я: уж если поклялся мстить, так он уж не отступится от своей клятвы и будет мстить пока жив. Избейте вы его, израньте, так-что чуть дышать будет, а если только хватит силы поднять кинжал, так он уж приколет вас, непременно приколет!

«Черкесы мои гуляют-себе, да и не думают ни о чём. Начали плясать; молодая тоже пошла... После этого, вздумали они скачку; вышли все из сакли и начали садиться на коней. Я думаю, да, чорта с два, будете вы скакать! натянулись, да еще скакать хотят! Так нет-с, ведь пьяны все, а на коня сел так, как-будто ни в чем и не бывал, и хмель прошла. Началась скачка — сперва в догонку, кто кого обгонит, потом начали шапки с пола поднимать на всем скаку...»

— Как?... Не-уж-то с земли на всем скаку? спросил Садков: — да как же это они не упадут?

«Эка , упадет !... отвечал Иван Федорович: — да зачем же ему падать?.. от-чего же ему упасть?.. ведь на то он Черкес. Да это еще что! шапку-то ни по чем, а то бросьте вы [31] целковый, или какую-нибудь другую монету, так и ту поднимет.

— Тьфу ты пропасть! однакож, ловки бестии!

— Ну, а Мурат-то что же, Иван Федорович?

«А вот постойте, постойте, дойдет и до него очередь. Вот-с, только я смотрю, да удивляюсь, какие они штуки выделывают; начал я приглядываться в толпу, что на конях-то, не увижу ли Мурата; смотрю, а он тут-как-тут, и Бог его знает, откуда взялся. Посмотрим, думаю я, что дальше будет. Наконец начали они выезжать один на один.»

— А как же это один на один? спросил Карпунов.

«А это вот как-с : выезжает один какой-нибудь и вызывает себе противника; вот и начинают они драться; натурально, дерутся они не в-самом-деле а так только, для примера; стреляют холостыми зарядами, показывают разные ловкости, ложатся на лошади с боку и много разных штук выделывают.

«Вот-с, князь Джигич, — молодой-то, — смотрел, смотрел и разобрало его, захотелось тоже показать своей удали. Выезжает он на середину и зовет охотника померяться с ним силою и ловкостью, — а охотник-то тут и есть; смотрю: — мой Мурат. Ну, будет же теперь потеха! думаю я: уж они подерутся не для [32] примера. Вот начали они; князь поскакал, а Мурат за ним; и начали сражаться, стреляли друг в друга, а настоящего дела все еще нет. Я уж думал не отложил ли Мурат до другого времени; только вот подскакал он к князю, выхватил шашку и бросился на него. Князь вместе с конем отскочил вдруг в сторону, и Мурат пронесся мимо. Тут напали они друг на друга с шашками и начали драться; я стою и смотреть не смею, и глаз не открываю, — так мне жаль стало Мурата: я так и думал, что князь его убьет. Наконец слышу крик, открываю глаза и вижу, что князь рубит Мурата; а он волочится головой по земле, а ноги в стременах...

«Вот как пропал человек — Бог знает из-за чего!»

ВЛАДИМИР СКАРЯТИН.

Текст воспроизведен по изданию: Рассказ старого кавказца // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 63. № 249. 1846