П. М. САХНО-УСТИМОВИЧ

ОПИСАНИЕ ЧЕЧЕНСКОГО ПОХОДА 1826 г.

В самый Новый год, ⁴⁶ часу в третьем пополудни, приехал фельдъегерь с манифестом об отречении от престола Константина Павловича и о восшествии на престол государя императора Николая I, и генерал тотчас же приказал мне изготовить все нужные бумаги о приведении всех находящихся в его команде войск и жителей вверенного управлению его края к верноподданнической присяге; но к немедленному исполнению этого долга самим генералом Ермоловым, его свитою и войсками, в отряде находившимися, встретилось неожиданное затруднение: весь отряд состоял из отдельных батальонов, и ни при одном из них не было ни священника, ни походной церкви. В Червленой и соседних станицах не было тоже ни одного попа, потому что казаки гребенские, Терское семейное войско ⁴⁷ и большая часть моздокских казаков - закоренелые раскольники и невзирая ни на какие убеждения и даже строгие меры не соглашались иметь священника православной церкви. Итак, решено было послать нарочного в Кизляр, откуда священник прибыл в Червленую ввечеру 3 января; 4 же поутру совершена верноподданническая присяга. Экземпляры манифеста о восшествии на престол государя императора и о приведении войск и жителей к присяге разосланы куда следует еще сутками раньше.

Вот эти обстоятельства описаны здесь подробно для того, что в свое время много было толковано о том, что высочайший манифест о восшествии государя императора на престол был оставлен Ермоловым несколько дней без исполнения. Настоящая и единственная тому причина, как выше объяснено, было неимение ни в отрядах войск, ни в ближайших селениях православного священника; а в справедливости моих слов я ссылаюсь на всех бывших тогда в Червленой военных офицеров. Считаю нужным присовокупить, что, когда войска собраны были для приведения к присяге, Ермолов в короткой и ясной речи объявил им об отречении Константина Павловича и о вступлении на престол ныне царствующего императора, первый произнес слова присяги, и все войска немедленно последовали его примеру. [161]

В Червленой пробыл Ермолов почти целый месяц. Наконец все приготовления к походу были кончены, провиант подвезен, и 19 января генерал выехал с небольшим отрядом и частью своей свиты и с Грибоедовым в Грозную, а 21-го и все остальные войска и чиновники, бывшие при Ермолове, в том числе и я, двинулись туда же.

При самой переправе через Терек (Переправа через Терек на пароме находится в 7 верстах выше Червленой и довольно удобна. Оба берега реки плоски и открыты. На левом берегу было тогда небольшое укрепление, прикрывавшее переправу) нагнал нас фельдъегерь, приехавший из Петербурга. Все пустились расспрашивать его о тамошних новостях и последних происшествиях, но он был молчалив как стена, и главному адъютанту Ермолова Талызину, ⁴⁸ едва удалось от него выведать, что он привез с собою один только небольшой пакет от графа Дибича на имя генерала.

В 4 часа мы приехали в населенную мирными чеченцами и кумыками деревню Старый Юрт, назначенную для ночлега и в 6 верстах от переправы по направлению к юго-востоку находящуюся. Так как было еще довольно рано, то я и некоторые из товарищей моих успели до наступления ночи осмотреть находящиеся не далее полутора версты от этой деревни горячие ключи, известные по описанию Гюльденштета. Главный из них так изобилен водой, что на текущем из него ручье, саженях в ста ниже источника, выстроено несколько мельниц; вода, теплотою до 60 градусов по Реомюру, ⁴⁹ годна для питья и варения пищи, и кроме нее ни в Старом Юрте, ни в укреплении нашем, близ этой деревни выстроенном, никакой другой не употребляют. Говорят, что она легка и здорова.

Я пил приготовленный из нее чай, и он мне показался довольно вкусным; серного запаха нисколько не было заметно. В версте от главного источника, к востоку, есть еще несколько горячих же ключей, менее обильных. Я не заметил ни в одном из них ни осадка, ни запаха серы. На дне видна красная охра, а по сторонам была накипь известкового свойства. Вода во всех горяча так, что нельзя выдержать пальца даже и одной секунды.

Дорога от Терека до крепости Грозной переходит через значительное возвышение, тянущееся почти параллельно Тереку от северо-запада к юго-востоку. Вершина этого возвышения поднимается более ста сажень над уровнем Терека. На южной стороне его расширяется пространная равнина, ограничиваемая к востоку Мачикскими и Брагунскими горами, покрытыми густым и высоким лесом. На юге видны два огромных холма, между которыми пролегает Ханкалинское ущелье. Вдали, на юго-западе, белеют снежные хребты Кавказа; к западу возвышается предгорие, выходящее из Малой Кабарды и называемое Кабардинскою горою. Внизу, по равнине от Грозной, извивается Сунжа, и на ней видны деревни Сунжинская, Хачахи и Чертугай, населенные мирными чеченцами.

В половине шестого часа вечера мы были уже в Грозной.

Прибывший с нами фельдъегерь привез с собою высочайшее повеление, в котором предписано было немедленно арестовать Грибоедова, отобрать у него и опечатать все бумаги и отправить как его, так и бумаги с тем же фельдъегерем в Петербург. Все это было исполнено: Грибоедов арестован и бумаги его опечатаны через четверть часа по прибытии нашем, и на другой день, рано поутру, он уже мчался с фельдъегерем. Доброта сердца Ермолова и благодетельное расположение ко всем, кто служит при нем, не изменилось и при этом неприятном случае. Он написал к графу Дибичу ⁵⁰ о Грибоедове самый одобрительный отзыв, который, как сам Грибоедов сознавался после, много помог ему при оправдании. ⁵¹

Неожиданное это происшествие привело всех нас в уныние. Мы все жалели Грибоедова, как доброго человека и чрезвычайно приятного товарища. Со мной он познакомился в 1822 году, и тогда я имел возможность сделать ему [163] небольшую услугу. С тех пор мы с ним сблизились и были дружны до самой его смерти. Впоследствии времени и он много сделал для меня доброго. Ермолов очень любил его и помогал ему при всяком случае, как тогда, когда он был еще секретарем при нашем поверенном в делах Персии, так и в то время, когда он был уже назначен к Ермолову чиновником для дипломатической переписки; но Грибоедов не навсегда остался благодарен человеку, который был ему благодетелем. ⁵² Со временем, и в своем месте, я, может быть, расскажу об этом подробнее. По окончании еще некоторых необходимых приготовлений, 26 января, в 9 часов утра, войска, назначенные действовать против чеченцев, под предводительством генерала Ермолова выступили в поход. Весь отряд состоял: из 2 батальонов Ширванского, 1 батальона Апшеронского пехотных, 1 батальона 41-го, 300 человек 43-го егерских, и одной роты, в 200 человек Тифлисского пехотного полков, 600 линейных казаков, 11 орудий пешей артиллерии, 2 орудий конной линейной и 2 трехфунтовых горных единорогов. Всего под ружьем было до 4800 человек. Не доходя до Ханкалинской теснины обозы и все тяжести остановлены под прикрытием 1 батальона пехоты, а прочие войска быстро двинулись в этот проход.

При описании Чечни сказано уже, что такое Ханкала, вдобавок к тому должно сказать, что ущелье это прежде было покрыто густым лесом, через который пролегала лесная и извилистая дорога; но потом генерал-майор Греков расчистил лес в обе стороны на пушечный выстрел, так, на этом расстоянии нет ни прутика, и через Ханкалу можно уже было пройти без затруднения.

Чеченцы не рассудили здесь защищаться, невзирая на то, что у южного выхода начали было рыть и провели до половины ущелья довольно глубокий ров; изредка показывались несколько человек конных и пеших и стреляли по нашей колонне, но пули их не долетали, и ущелье пройдено без всякой потери. Пройдя Ханкалу, части отряда в ожидании обозов приказано сделать привал, а двум батальонам, со всеми казаками, велено идти быстро вперед и занять непокорную деревню Большую Атагу, находящуюся на реке Аргун верстах в 12 от Ханкалинского ущелья. В половине третьего часу пришел обоз, тоже без всякой потери; и с ним вместе все войска, оставленные у выхода из Ханкалы, двинулись к Большой Атаге, которая найдена уже занятою посланным вперед отрядом. Сопротивления со стороны жителей не было, и они успели скрыться в окрестных лесах.

Деревня Большая Атага лежит на левом береге Аргуна, на двух каналах, проведенных из этой реки и прорезывающих деревню во всю длину. Она раскинулась версты на две по низменному месту, кроме двух или трех сакель, находившихся на небольшом возвышении, которое, вероятно, прежде было настоящим берегом Аргуна. Там же на возвышении находится довольно обширное кладбище, усеянное камнями, по обыкновению мусульман, поставленными стоймя. Домы, числом около 300, выстроены довольно прочно и были содержаны опрятно. При каждом почти был сад с фруктовыми деревьями. Особенно много было огромных шелковиц; но занимались ли жители шелководством, узнать мне было не можно.

В деревне были найдены значительные запасы муки, пшена, меду, масла и сыру. Все это было отдано солдатам, и они завели стряпню, продолжавшуюся всю ночь. Каких кушаньев они не выдумывали: кто делал клецки, кто пек блины; малороссиянин варил вареники, русский поджаривал оладьи, каждый готовил для себя то, чем некогда лакомился на родине; все не думали о сне и, не чувствуя усталости, варили, пекли и ели до рассвета невзирая на то, что были в походе почти целый день и что завтра ожидали их опять труды и опасности.

Но чеченцы не спали и не давали нашим хозяйничать их добром спокойно. Подползая к селению, они стреляли туда, где видели разложенные огни; наши отвечали им тем же, и это продолжалось до самой утренней зари.

27 января отправлен был полковник Петров ⁵³ с 400 казачками, 300 егерями [163] и одним конным орудием для осмотра переправ через Аргун, ниже Атаги находящихся. Чеченцы встретили этот отряд и завели жаркую перестрелку с бывшими впереди казаками; но когда казаки, приняв влево, зачали их отрезывать от кустарников, а пехота пошла на них прямо в штыки, они тотчас отступили на правый берег Аргуна и более наших не тревожили. Осмотрены два брода и найдены удобными, один у самой деревни Малой Атаги, другой немного ниже. В перестрелке ранено легко 5 казаков и 1 егерь. В предшествующую ночь шел снег, и следы чеченцев ясно были видны. Не без удивления я заметил, что все пешие чеченцы сражались босиком: от бедности ли или для того, чтобы было легко на бегу, решить трудно. Удивлялись также их прыжкам, которые ясно означались на вновь выпавшем снеге: редкие из них были менее 3 аршин, и все были вперед, навстречу нашим. Отступали чеченцы гораздо тише.

28-го чеченцы, пользуясь густым туманом, около полудня, в большом числе, сделали нападение на Большую Атагу. Конница же их, предполагая ударить на наших во фланг от Малой Атаги, наткнулась на казаков и завязала с ними жаркую перестрелку. Но генерал Ермолов, предвидев это еще с раннего утра, вывел из деревни все войска в вагенбург, ⁵⁴ составленный из обозов на высоком и открытом месте, близ кладбища. Чеченцы, найдя деревню уже оставленной, сами начали жечь ее и, пробираясь между горящих сакель на самое близкое расстояние от возвышения, на котором находились наши войска, открыли сильнейший огонь. Им отвечали наши стрелки, залегшие по возвышенности вдоль кладбища, и перестрелка продолжалась до самой ночи. У нас убит рядовой 1, ранен офицер 1, унтер-офицеров, рядовых и казаков 8 человек. Какую понесли потерю чеченцы - неизвестно.

Раненый офицер был двоюродный брат корпусного командира, поручик генерального штаба Ермолов, ⁵⁵ молодой человек, пылкий и храбрый. Ему вздумалось пуститься в стрелки на самом опасном месте; но едва только он показался из-за стоявшей вблизи сакли, был осыпан пулями. Одна из них пробила ему навылет руку и, проникнув через черкеску, тулуп и архалук, ⁵⁶ нанесла сильную контузию в бедро ноги. Он упал на колени, и я, находясь вблизи, едва успел оттащить его из-под выстрелов.

В этот же день обедали мы позднее обыкновенного. Чеченская пуля попала в кастрюлю с супом на генеральской кухне и пробила ее насквозь. Повар в отчаянии бросился к самому генералу, отдававшему приказания в минуту самого сильного огня и натиска чеченцев, и пресерьезно докладывал об этом необыкновенном происшествии, просил убедительно, чтобы было приказано унять разбойников чеченцев. Генерал рассмеялся и велел перевести кухню в безопасное место.

29-го, около полудня, чеченцы опять зачали приближаться и, забегая в кустарник, выше Атаги по Аргуну растущий, стрелять издали по нашим войскам; но несколько пушечных выстрелов скоро их остановили, и они, в виду нашем, потянулись к деревне Чахтыры, находящейся в 7 верстах выше Атаги при выходе Аргуна из ущелья на плоскость. В этот день не было у нас даже раненых.

Генералу наскучили ежедневные нападения чеченцев и перестрелки, не ведущие ни к какому результату. Движение их к деревне Чахтыры и показания лазутчиков удостоверили, что они выбрали эту деревню сборным местом и что там был их обыкновенный ночлег, и потому генерал предположил истребить Чахтыры и рассеять собиравшиеся там толпы.

Для выполнения этого предположения 30 числа, за два часа до рассвета, послан отряд из 2 батальонов Ширванского пехотного и 300 человек 43-го егерского полков, 500 линейных казаков, 4 пеших и 2 конных орудий, под начальством командира Ширванского полка подполковника Ковалева. ⁵⁷ Приблизившись к Чахтырам на рассвете, Ковалев отрядил подполковника Ефимовича ⁵⁸ с казаками и одним конным орудием обойти деревню и отрезать ее от гор; а подполковнику Грекову с одним батальоном пехоты под огнем 4 орудий [164] приказал ударить прямо на деревню. Неприятель, в числе не более 50 человек, охваченный с двух сторон, мгновенно вытеснен и рассеян. Деревня, зажженная в нескольких местах, сгорела до основания. Все это было кончено менее нежели в полчаса и стоило нам одного раненого. После чего Ковалев, не видя более неприятеля, поворотил назад к вагенбургу.

Главные силы чеченцев в эту ночь, против обыкновения, были собраны не в Чахтырах, а на правом берегу Аргуна, верстах в 4 выше деревни Большой Атаги, и из этого ночлега приготовились они сделать общее решительное нападение на наши войска, но, услышав выстрелы в стороне Чахтыры, все бросились туда на помощь.

День только что начинался. Густой туман скрывал все предметы так, что в 10 шагах не видно было ничего, и Ковалев медленно и, так сказать, ощупью подвигался к главному отряду. Вдруг между цепью стрелков, находившихся в арьергарде, и главною колонною пронеслась многочисленная конница с такой быстротой, что наши не могли отличить, были ли то казаки или чеченцы, и тогда только узнали, что это был неприятель, когда он, наткнувшись в тумане на казаков, на правом фланге находившихся; завел с ними перестрелку. Едва успели наши встать в боевой порядок и снять с передков пушки, как навалила и чеченская пехота. Туман был так велик, что заметили ее только тогда, когда чеченцы, оттеснив наших стрелков к самой колонне, сделали общий отчаянный натиск. Удачные картечные выстрелы и сильный огонь нашей пехоты остановили неприятеля и заставили его податься назад; но через несколько минут чеченцы, прикрываемые туманом, возобновили с новым ожесточением свою атаку и четыре раза повторяли ее, стараясь врезаться в колонну и вступить в рукопашный бой. Только отличному мужеству и стойкости нашей пехоты, неустрашимому хладнокровию офицеров и удачному действию артиллерии должно приписать, что наши выдержали это отчаянное нападение. Наконец чеченцы, поражаемые картечью и сильнейшим батальным огнем, принуждены были оставить место сражения и отступили к Чахтырам с такою поспешностью, что, против обыкновения своего, не успели даже подобрать тел убитых своих товарищей. Преследовать их, по причине все еще продолжавшегося тумана, не было возможности, и потому Ковалев решился возвратиться в вагенбург, куда и прибыл около 10 часов утра.

Дорого стоил этот день чеченцам. 49 тел оставлены ими на местах, гораздо более унесено с собою, что видно было по кровавым следам, оставшимся на снеге. Раненых, по большей части картечами, смертельно, было также много. Весь урон их, по верным сведеньям, собранным после, доходил до 250 человек.

Не много осталось в Чечне семейств, которые не оплакивали бы понесенной потери. Союзники чеченцев потерпели также большое поражение. Оставленные на месте сражения тела принадлежали по большей части сим последним, и они, озлобясь на чеченцев за то, что они бросили эти тела на произвол русских, возвратились в горы и более уже не являлись в Чечне во все время похода. Должно прибавить, что чеченцы дрались под Чахтырами без предводителя. Избранный ими в начальники известный разбойник Бейбулат, человек предприимчивый и отважный, но горькая пьяница, сидел спокойно в сакле соседственной деревни до конца дела; и когда чеченцы потом, отыскав его, зачали упрекать за то, что не было его в деле, он хладнокровно отвечал: "А кто же вам велел нападать на русских при Чахтырах? Вы не послушали меня, так сами же виноваты". Но власть его окончилась, и о нем не было уже слышно до окончания военных действий против чеченцев. Последние оправдывали свое поражение тем, что русские умудрились заряжать пушки вместо картечи медными грошами и пятаками, которые разрывали нападающих на части. Действительно, между убитыми найдено несколько тел, растерзанных на части, но не медною нашей монетою, а картечными железными поддонками и не разлетевшейся еще картечью. Так близки были чеченцы от устьев наших орудий! [165]

Наша потеря была также немаловажна: у нас убито рядовых 4, ранено офицеров 5, рядовых 47.

По недальнему расстоянию от Большой Атаги места, где происходило чахтыринское дело, с возвышения, находившегося близ вагенбурга, можно бы было видеть его простыми глазами, но за туманом нельзя было различить ничего, даже в нескольких шагах. Пушечные выстрелы были ясно слышны, и когда пушечный и ружейный батальный огонь сделались так часты, что превратились в общий гул, на лице Ермолова изобразилось беспокойство. В вагенбурге оставалось под ружьем около 1800 человек и 7 орудий артиллерии. Отделить из этого числа большой отряд в подкрепление сражающимся и ослабить вагенбург было опасно; послать малое число еще опаснее, потому что посланные могли бы в тумане разойтись с отрядом Ковалева и наткнуться на чеченцев; и потому ничего не оставалось делать, как ожидать известия от Ковалева.

Ермолов приказал, однако же, батальону пехоты с 2 орудиями готовиться к походу; но скоро пушечные выстрелы затихли, через полчаса зачал подыматься туман, и вдали на возвышении близ Чахтырей начала показываться большая черная масса. Зрительные трубы удостоверили нас, что это были чеченцы. Скоро начали они расходиться в разные стороны, и через час не видно стало ни одного человека. Между тем получено и от Ковалева известие об одержанной победе. Штыки возвращающегося отряда заблестели из-за пригорка, верстах в двух от лагеря находившегося, и мы с радостным чувством встречали победителей.

За два дня еще до чахтыринского дела начала убывать вода в каналах, проведенных в Атагу из Аргуна, и 30 числа каналы эти найдены сухими. Очевидно было, что чеченцы запрудили их и отвели воду, и потому для отыскания водопоя по Аргуну, далее версты от вагенбурга протекающему, отправлен был 31 января подполковник Петров с одним батальоном пехоты и 300 казаков. Водопой на Аргуне оказался под выстрелами с противоположного берега, заросшего кустарником, и потому небезопасным; но Петров, потянувшись вверх по реке, нашел верстах в двух выше вагенбурга начало запруженных каналов, прочистил их и пустил воду, в которой после того не было уже недостатку. Несколько человек чеченцев стреляли по нашим все время расчистки, но без всякого для нас урона.

1 февраля не слышно было ни одного выстрела и не видно ни одного чеченца! Так ускромило их дело под Чахтырами. В этот же день явились многие жители Большой Атаги, депутаты от деревни Большой Чечень, деревни Шевдон и от половины деревни Альды с повинной головою и с просьбами о пощаде. Генерал, побранив хорошенько, простил их и приказал привести аманатов. ⁵⁹

Запасы продовольствия, взятые с собой из Грозной, были истощены, фуража для лошадей также не стало, сверх того надобно было позаботиться и о раненых и больных, которые, за недостатком удобного помещения, терпели от холода; и потому генерал решился на некоторое время возвратиться в Грозную. Полагая, что чеченцы, по обыкновению своему, на обратном пути не оставят нас в покое, все тяжести, обоз и больные под сильным прикрытием отправлены вперед 3 февраля, в 4-м часу пополуночи, остальные же войска выступили в 6 часов утра. В начале 10-го часа весь отряд соединился у входа в Ханкалу, откуда обоз и больные отправились опять вперед с тем же прикрытием, прочие же войска остались у входа в ущелье для отражения чеченцев, если бы они вздумали сделать нападение. Но предосторожности эти оказались излишними: чеченцев не показывалось ни одного человека, и в половине 12-го часа весь отряд был уже за Ханкалой, откуда часть войск с обозами отправлена в Сунжинскую деревню, а остальные и сам Ермолов пошли в Грозную, куда и прибыли в два часа пополудни.

Но недолго отдыхали наши войска: 5 февраля опять весь отряд под личным начальством Ермолова отправился за Ханкалу и, прошедши это ущелье без [166] выстрела, поворотил влево к деревне Большому Чечню. Не доходя до этой деревни, встретили генерала старшины с изъявлением покорности и привезли с собою аманата. Аманат принят, и отряд, минуя Большой Чечень, перешел вброд через Аргун и занял не покорившуюся еще деревню Бельготой, на правом берегу этой реки находящуюся. Оттуда 6 февраля послан был отряд казаков, под начальством подполковника Петрова, для истребления деревни Ставню-коль, ⁶⁰ где жил и имел свой дом известный разбойник Бейбулат. Деревня найдена пустою и сожжена дочиста.

Из Бельготоя генерал предполагал идти к одной из значительнейших чеченских деревень Гребенчуку и в случае непокорности истребить ее. Но гребенчукские жители предупредили грозящую им беду: 7 февраля явились от них в Бельготой старшины с аманатами и просьбой о пощаде. Она им была дана, и 8 февраля войска наши, поворотив опять за Аргун, пошли в деревню Альды для наказания особенно враждебной к русским фамилии Дгишни, составляющей большую половину всего Альдинского общества (Другая половина Альды, состоящая из двух фамилий, покорилась еще во время бытности войск наших в Большой Атаге). Фамилия эта пользовалась в Чечне особою славою. Она более всех содействовала истреблению отряда полковника Пьери. Дгишни также одни, без помощи других чеченцев, в удачном нападении на арьергард Булгакова, при входе в Ханкалу, отбили казачьих и драгунских лошадей, о чем сказано уже выше. Предвидя угрожающее бедствие, фамилия эта присылала в Бельготой старшин с просьбой о пощаде, но генерал хотел проучить их и отослал назад с отказом.

Генерал Ермолов при выступлении из Грозной предполагал сделать только кратковременный поиск, для того чтобы держать чеченцев во всегдашней тревоге и заставить их укрываться с семействами в лесах, и потому не взял с собою никаких обозов, даже артельных повозок. Но, видя, что новое появление отряда в Чечне произвело сильное впечатление, и получив сведение, что многие значительные общества, следуя примеру Гребенчука и Большого Чечня, готовы покориться, он принял намерение пробыть в Чечне весь остаток зимы и потому, проходя мимо Ханкалы, отправил подполковника Волжинского ⁶¹ с батальоном пехоты и двумя пушками в Грозную для доставления оттуда артельных повозок и провианта; прочие же войска и генерал Ермолов пошли в Альду и заняли часть этой деревни, принадлежащую фамилии Дгишни, по нескольких выстрелах, без всякой с нашей стороны потери.

Деревня Альда, одна из значительнейших в Чечне, расположена на юго-западной покатости западного ханкалинского холма, на правом берегу реки Гойты, кроме двух или трех сакель, находящихся на левом. С северо-востока примыкает она к глубокой, покрытой лесом лощине, по которой течет ручей Шавдон. В Альде считалось тогда около 200 домов, принадлежащих трем фамилиям, из которых Дгишни имела около 100 семейств.

Февраля 9-го, около полудни, возвратился из Грозной Волжинский с провиантом и артельными повозками. В два часа пополудни несколько человек чеченцев, подползая к деревне из лесу, стреляли по нашим солдатам, раскатывавшим на дрова сакли, и ранили двух человек. Трех пушечных выстрелов достаточно было, чтобы устрашить чеченцев, и они уже более нас не тревожили.

На другой день явились опять старшины фамилии Дгишни, прося помилования. Положение их было невыносимо. Морозы начались еще с 5 февраля и потом, увеличиваясь, постепенно дошли до 17 градусов. Дгишни во все это время должны были скрываться в лесах, не смея даже разложить огня, чтобы не обнаружить своих убежищ. Недостаток в пище и смертность, оказавшаяся между малолетними детьми их, доводили их до отчаяния. Генерал, наконец, умилосердился над ними, простил их и позволил возвратиться в уцелевшие еще домы. Вслед за тем приехали старшины и от других соседственных деревень Багун-Юрта, Зелень-Гонты и Лесной Гонты, прося также пощады. Она дарована им и от всех взяты аманаты. [167]

Нелегко было и нашим войскам переносить усиливавшуюся стужу, особенно терпели от нее солдаты, находившиеся на часах и на ночных, секретных пикетах. Несколько человек, невзирая на теплую одежду и все предосторожности, поотмораживали себе руки и ноги. В самом отряде были разложены огромные костры огня, около которых солдаты могли согреваться. Офицеры и весь штаб поместились в оставленных нарочно для того саклях. Мне сначала попалась ветхая, усеянная щелями, через которые ветер разгуливал почти так же свободно, как в чистом поле. Добрый наш начальник, узнав об этом и зная плохое мое здоровье, отдал для меня собственную свою квартиру, весьма чистую и теплую саклю с двумя каминами и сам же по нескольку раз каждый день приходил ко мне греться. Кто кроме Ермолова мог быть до такой степени человеколюбивым и внимательным к какому-нибудь своему секретарю?

Солдаты наши изобрели особый способ согреваться во время ночи: вкруг огромного костра пылающих дров ложились они на толсто постланной соломе кружком один плотно к другому и укрывались шинелями. Так как одной шинели достаточно было, чтобы прикрыть трех человек, то каждый из них лежал под тремя покрышками; каждый кружок выбирал старшего, без команды которого не могли они поворачиваться с одного боку на другой и иначе как все разом, чтобы не расстроивать своих одеял. Этот же старший приказывал разом вставать для исправления естественных надобностей, поддержания огня и проч.; потом укладывал свою команду, укрывал их шинелями и подползал потом в свое место. Много шинелей было прожжено падающими из костра искрами и угольями. Ермолов приказал исправить их на свой счет.

Мороз между тем увеличивался и доходил до 20 градусов. Возвратиться в Грозную генерал не хотел, потому что тогда бы не покорившиеся еще чеченцы могли поселиться опять спокойно в своих домах и цель зимнего похода не была бы достигнута. Затем наступила бы весна, разлились бы речки, на каждом почти шагу в Чечне встречающиеся, и дальнейшие поиски были бы невозможны. Идти далее в глубь Чечни при столь жестоких морозах было бы подвергать солдат наших, всегда щадимых Ермоловым, жестокому испытанию; и так положено было остаться в Альде и ждать благоприятнейшей погоды, а вместе с тем подвести новые запасы провианта и фуража из Грозной, отправив туда больных и обморозившихся. Это сделано было двумя транспортами, посланными 11 и 14 февраля.

12 февраля отправлены были также два небольшие отряда: первый с подполковником генерального штаба Жихаревым для осмотра прямой дороги от Альды в Грозную, между западным ханкалинским холмом и Сунжею. Второй с подполковником Петровым, чтобы узнать, в каком положении находятся просека и дорога, сделанные через гойтинский лес в 1820 году Грековым. Жихарев нашел осмотренную им дорогу, пролегающую по узкой лощине, с крупными обрывами и рытвинами, поросшими густым кустарником, неудобною и требующей много труда и времени для расчистки (Это была та самая дорога, по которой возвращался из Альды полковник Пьери и погиб там с большею частью своего отряда). Просека через гойтинский лес оказалась совершенно заросшею, кроме дороги, сажени в три шириною, вторично зачищенной в 1824 году Грековым же. При обоих этих осмотрах не было сделано ни одного выстрела.

16 февраля мороз уменьшился и войска наши после семидневного бездействия в половине 4-го часа утра двинулись к гойтинскому лесу. Снег был так глубок, что конница должна была протаптывать дорогу для пехоты; и войска наши только с восходом солнца дошли до этого леса, не далее 10 верст от Альды находящегося. Остановясь у опушки, генерал отправил авангард из 8 рот занять лес. 4 роты, под командованием подполковника Скалона, ⁶² быстро двинулись вперед по дороге; 2 роты рассыпались фланкерами в лесу по обеим сторонам; остальные две роты заняли вход, и в полчаса лес был пройден авангардом. Чеченцы, не ожидая в такой холод и так рано нашего прихода, не [168] успели собраться и защищались слабо. Из сделанного ими у выхода из леса завала удалось им, однако же, убить одного разжалованного и ранить одного рядового; но при первом натиске нашей колонны они оставили свое укрепление и разбежались во все стороны. Генерал, получив донесение о занятии леса авангардом, тотчас отправил вперед всю конницу, а вслед за тем двинулся и сам с остальными войсками и обозом. В 9 часов утра лес, при проходе через который всякий раз проливаемо было много крови, оставался уже назади нашего отряда. Много пособило нам то, что речка Гойта, через этот лес протекающая, и проведенные из нее канавы были покрыты твердым льдом.

За гойтинским лесом находится поляна, верст 6 в длину и версты 4 в ширину, на которой местами растет небольшими группами кустарник и несколько больших деревьев. На поляне расположены чеченские селения, влево от выхода Урус-Мартан, вправо несколько мелких деревень, прямо против выхода, на противоположном конце поляны, четыре деревни, называемые Рошни. Урус-Мартан и Рошни лежат при речках того же имени, впадающих в Сунжу.

По выходе из леса истреблена посланными для того казаками небольшая деревня, в правой стороне, в недальнем расстоянии от выхода находящаяся. После чего весь отряд, поворотив вправо, потянулся к значительной деревне Урус-Мартану, но чеченцы успели из нее уйти, сами зажгли несколько сакель и из опушки леса, к которому примыкает деревня, завели перестрелку. У нас ранено 2 казака; чеченцев убито 2 человека, сколько же у них ранено, не известно. Из Урус-Мартана отряд двинулся к 4 деревням, имеющим общее название Рошни и раскинутым верстах на 4-х по речке этого же имени. Две из них сожжены, третья оставлена для ночлега, а четвертая, в лесу, осталась незанятою для избежания напрасной в людях потери.

Недалеко от Рошни замечено несколько стогов сена. Находка эта была весьма кстати, потому что фураж во всем отряде был уже на исходе. Тотчас отправлены были казаки, чтобы забрать это сено, но чеченцы не уступили его даром, завели с казаками перестрелку, одного из них убили, другого тяжело ранили. Но когда приблизился батальон пехоты, тотчас исчезли, и сено все перевезено в отряд без дальнейшего препятствия.

17 февраля с рассветом опять пустились в поход и часа через два пришли в Гихи, одно из главнейших чеченских селений, в котором считалось до 200 домов. Генерал предположил истребить до основания это селение, всегда враждебное и не хотевшее и теперь покориться. Оно было занято без сопротивления и сожжено, оставлено только несколько сакель для ночлега. Строго, однако же, было запрещено истреблять сады, считавшиеся лучшими во всей Чечне. Особливо абрикосовые дерева были прекрасные.

В двух верстах за Гихами находился дремучий лес, примыкающий с одной стороны к Сунже, а с другой простирающийся до черных гор кавказских, шириною около двух верст. Через него, по распоряжению генерал-майора Грекова, была прочищена самими чеченцами широкая просека, почти на пушечный выстрел, но поваленные вековые дубы не были сожжены и даже не оттащены в сторону, и потому из-за них легко можно было вредить проходящим войскам. Сверх того, несколько десятков огромных деревьев на самой просеке остались несрубленными, и за ними тоже могли укрываться чеченские стрелки. При выходе же из леса, на противоположной стороне, вся просека суживалась на протяжении 80 или 90 сажень так, что расчищенное место было там не шире 20 сажень.

Генерал знал это и, думая, что чеченцы, всегда умеющие пользоваться местностью, сильно будут сопротивляться проходу наших войск, приказал 18 февраля подполковнику Волжинскому с одним батальоном пехоты и 4 орудиями до рассвета встать в опушке леса и, лишь только начнет рассветать, быстро пройти просеку и занять узкий выход. С рассветом тронулись и прочие войска и, по близости перехода, поспели к Волжинскому прежде, нежели он успел двинуться в просеку. В это только время чеченцы заметили отряд и [169] начали сзывать по лесу друг друга. Но Волжинский скорым шагом двинулся вперед и занял узкий выход без сопротивления, кроме нескольких безвредных для нас выстрелов, на которые наши, по обыкновению, отвечали оживленным батальным огнем, рассеивавшим мгновенно неприятеля. Вслед за Волжинским прошли просеку и остальные войска с обозами, без выстрела. Таким образом, гихинский лес, через который Булгаков и Портнягин, охватившие его с двух сторон, пробивались целые сутки, пройден отрядом Ермолова в полчаса без всякой потери.

За гихинским лесом открывается вновь довольно обширная поляна, обрезываемая с противоположной стороны рекою Валериком и растущим по ней редким лесом. За Валериком начинается опять чистое поле, простирающееся до речки Шалаш. Не доходя до этой речки, находилась мирная и покорная нам деревня Пхан-Кичу, жители которой вышли навстречу отряду и вынесли хлеба, курей и меду. Это была первая дружеская нам встреча от чеченцев.

Между тем жители Гихов и других непокорных деревень собрались в значительном числе и, забегая вперед по перелескам, заводили перестрелку; но сильный огонь нашей пехоты удерживал их в таком отдалении, что выстрелы их не наносили большого вреда. В два часа пополудни войска дошли до речки Карабулатский Мартан. Лед на ней был так тонок, что не мог выдержать густых масс пехоты и артиллерии, и потому надобно было устраивать переправу. Она была кончена менее нежели в час. На льду намостили в два ряда плетни, взятые из деревни Дауд-Мартана, у переправы находившейся, на них настлали толстый слой соломы, и пехота наша перешла без затруднений по этому наскоро сделанному мосту. Пушки и зарядные ящики перевезли на людях; для конницы, обозов и артиллерийских лошадей прорубили лед, но они переправлены не без затруднения. Речка Карабулатский Мартан в этом месте была так глубока, что лошадям вода доставала выше брюха. Часть деревни Дауд-Мартан, на правом берегу находящаяся, сожжена, другая с левой стороны занята для ночлега. Во весь этот день, при беспрерывной почти перестрелке, ранены у нас 1 унтер-офицер и 1 рядовой.

19 февраля, зажегши остальную часть Дауд-Мартана, войска выступили до рассвета, и до всхода солнца казаки успели уже обхватить с трех сторон деревню Малые Шельчуки, на правом берегу реки Оссы находящуюся. 4 орудия открыли по ней огонь, 2 роты пехоты заняли деревню и истребили ее до основания. Жители едва успели спастись бегством, оставив все свое имущество и запасы в добычу нашим войскам. Чеченцы в деревне не сопротивлялись, а только изредка стреляли по нашим из находящегося шагах в 300 кустарника. В этой пустой перестрелке мы, однако же, потеряли офицера, который был ранен в ногу и скоро умер. Один солдат был тоже ранен в колонне, но неопасно.

Протекающую близ Малых Шельчуков речку Оссу войска перешли без затруднений вброд, и после небольшого отдыха отправились к Казак-Кичу, минуя деревню Большие Шельчуки, находящуюся на левом берегу Оссы, которая изъявила покорность. От этого места и до возвращения отряда в Грозную не было уже слышно ни одного выстрела.

Между Оссою и Карабулатским Мартаном находится одна из прелестнейших долин, какие только встречаются в кавказских предгорьях. Несколько небольших рощиц, по ней рассыпанных, так красивы и так подчищены самой природой, как будто бы они принадлежали к какому-нибудь английскому парку. Вдали видны горы, по сторонам два утесистых ущелья, из которых вытекают Осса и Мартан. Посередине долины вьется небольшая речка Ашлов. Всякий, кому удалось видеть этот уединенный уголок, конечно, долго будет его помнить.

Не доходя до Казак-Кичу версты за две, авангард наш был встречен старшинами, которые просили помилования. Генерал простил их с тем, чтобы для ночлега войск очищены были сакли и дан был войскам хлеб и фураж. Деревня Казак-Кичу населена по большей части карабулаками и имеет до 150 домов. [170] При ней удобный брод через Сунжу, и само название ее по-татарски значит "казачий брод"

20 февраля, переправясь вброд через Сунжу, весь отряд пошел в Грозную прямою и открытою дорогою по левому берегу Сунжи. Ночлег был в чеченской деревне Куллар, и 21-го в 11 часов утра все войска пришли в Грозную.

Погода изменилась: еще с 20 февраля сделалась оттепель и дорога начала портиться. По приходе войск в Грозную оттепель усилилась и начались дожди. Посему Ермолов отложил дальнейшие предприятия противу чеченцев до наступления весны. 22 февраля [он] отпустил в домы всех казаков, лошади которых от зимнего похода сильно изнурились; сам же, с пехотою и артиллерией, остался еще на несколько дней в Грозной. В продолжении этого времени беспрестанно являлись от разных чеченских селений старшины с покорностью и аманатами. Всем им объявлено прощение, и они отпущены в домы с кротким увещанием, а некоторые даже с небольшими подарками. По окончании этих дел Ермолов с оставшимися при нем войсками 28 февраля выступил за Терек и прибыл в тот же день в станицу Червленую. Пехота и артиллерия размещена по квартирам в этой станице и других, к ней ближайших.

Таким образом, зимний поход в Чечню был кончен. В продолжение его не было особенно важных случаев, не было кровопролитных сражений, не исключая даже дела под Чахтырами, которое должно считать случайным; но последствия этого похода были важны. Более двух третей всего населения чеченцев, против нас бунтовавших, покорились и дали аманатов, остальные оставались в страхе и невозможности вредить нам. Поражение под Чахтырами и потери, понесенные в других селениях, навели на них уныние и прекратили их единодушие. Ни одно нападение их на наши войска, ни одна попытка удержаться где-либо в укрепленных завалах и лесах, почитаемых ими неприступными, не была удачна. 20-дневное пребывание наших войск в самой середине Чечни и истребление их селений в ужасный зимний холод нанесли им еще больший удар. Во все это время принуждены они были, бросив домы, скрываться в лесах, жены и дети их гибнуть от холода и недостатка теплой одежды; скот пропадал от неимения корма, который был или взят, или истреблен нашими войсками. Словом, этот зимний поход до того укротил и ослабил чеченцев, что в самое смутное для нас время, во все продолжение персидской и турецкой войн, ⁶³ они не только оставались покорными, но и не делали больших шалостей. И только в 1830 году, с появлением нового пророка, возбуждаемые, может быть, слабостью или несправедливостями местных начальников, они начали новый бунт, опять стоивший нам много крови и нескольких бесславных поражений. ⁶⁴

Тягостен был этот поход и для наших войск, но они переносили его с удивительной бодростью духа и терпением. Видя, что главный их начальник разделяет с ними труды и опасности, так же как и они терпит холод, и удостоверясь многими опытами, что все предприятия его оканчиваются успешно, они без ропота и даже малейшего знака неудовольствия переносили стужу, тягостные переходы и лишения всякого рода, не зная для своего мужества ни опасностей, ни препоны: все были веселы и довольны. В Альде, в самый жестокий мороз, в собравшемся вблизи разложенных огней кружке солдат, являлся какой-нибудь забавник, брал в руки лопату вместо бандуры и, передразнивая украинского слепца, запевал песню; кружок делался с каждою минутою многочисленнейшим, и все помирали со смеха, забывая холод и все трудности зимних бивуаков.

Дождавшись желанного покоя, войска пробыли в Червленой и окрестностях около полутора месяца. Погода во все это время была дождливая и сырая, дороги от грязи и разлития рек сделались непроходимыми, переезд через Кавказские горы по причине снежных обвалов, обыкновенно в марте месяце случающихся, сделался если не совсем невозможным, по крайней мере затруднительным и опасным, и потому Ермолов решил остаться при отряде до открытия [171] весны и потом вновь, сообразно с предположением его, начать действия противу чеченцев.

В начале апреля наступила теплая и сухая погода: деревья распустились, персики и абрикосы начали цвести, поля покрылись свежей зеленью и отряд, снабженный всеми потребностями и провиантом, приготовился к новому походу.

6 апреля генерал Ермолов с 6 ротами пехоты выступил в Грозную, 7-го пошли туда же и остальные войска, и 8-го все уже были на месте.

10 апреля весь отряд, состоящий из тех же войск, которые были в зимнем походе, кроме казаков, не возвратившихся еще из домов их, под начальством генерала Ермолова двинулся вверх по левому берегу Сунжи и, дойдя до Алхан-Юрта, покорной нам чеченской деревни, в 15 верстах от Грозной находящейся, там остановился.

Алхан-Юрт лежит на левом, высоком берегу реки Сунжи, которая имеет в этом месте около 30 саженей ширины, у нижней оконечности деревни делает крутой поворот вправо и образует небольшой полуостров. Противоположный берег низменный и был покрыт лесом, расчищенным было Грековым, но потом опять заросшим. Вправо от прежней просеки, шагах в ста, находится поросшее кустарником болото, протягивающееся вдоль речки Гихи, которая впадает в Сунжу несколько выше Алхан-Юрта; за просекой открывается в виде полукруга поляна, имеющая в поперечнике до 3 верст и примыкающая правой стороной к вышеозначенному болоту, а слева опушенная густым вековым лесом, соединяющимся с гойтинским. На крайнем конце этой поляны, к юго-востоку, находится деревня Курпали, которая занимает весь небольшой перешеек, между лесом и болотом находящийся.

Заняв лагерь немного выше Алхан-Юрта, войска наши приступили тотчас к переправе через Сунжу, на правом берегу которой из-за кустарников показывались изредка враждебные чеченцы. Две роты егерей на шести лодках (каюках) немедленно были перевезены на ту сторону и заняли берег без сопротивления. За ними посланы еще две роты егерей и батальон Ширванского полка. На каюках же перевезены и два горных единорога. Застывшие шагах в 300 от берега, за поваленными деревьями, чеченцы сделали несколько выстрелов, но тотчас же прогнаны нашими егерями без всякой потери.

Алхан-Юрт признается удобнейшим пунктом для поисков противу чеченских селений, находящихся между Сунжею и Аргуном, на юго-западной стороне гойтинского леса. Оттуда в продолжение одной ночи можно дойти безопасно до самых дальних деревень, на этой полосе расположенных, истребить их и с рассветом возвратиться назад. Опасный гойтинский лес остается влево. Несколько узких перелесков, находящихся по дороге к Урус-Мартану и Гихам, нетрудно было расчистить, и генерал Ермолов приказал немедленно заняться этим делом.

11 апреля егеря, находившиеся на правом берегу Сунжи, подвинулись вперед, заняли поляну, за просекою влево от переправы находящуюся, и, выслав стрелков к деревне Курчали, засели в кладбище, близ деревни лежащем. Батальон же Ширванского полка принялся расчищать растущий на берегу Сунжи кустарник и лес. Чеченцы, забегая с разных сторон, целый день перестреливались с нашими егерями и ранили тяжело 1 рядового. К вечеру переправлен за Сунжу и другой батальон Ширванского полка.

12 апреля расчистка на ружейный выстрел леса у Сунжи кончена, в половине же первого часа пополудни и остальные войска у Алхан-Юрта, на левом берегу Сунжи находившиеся, кроме 2 рот пехоты, оставленных для охранения вагенбурга, также и артиллерия переправлены через реку на устроенном на каюках пароме и, соединясь с отрядом, находившемся близ Курчали, заняли, после нескольких пушечных выстрелов, эту деревню. Между тем число чеченцев возрастало приметным образом по опушке густого леса, обрезывающего с левой стороны курчалинскую долину, они растянулись почти на версту [172] беспрерывной цепью; но артиллерия наша скоро заставила их спрятаться в лес. Осталось несколько человек храбрейших, которые продолжали безвредную перестрелку с нашими стрелками.

Влево от Курчали, саженях в 200, в дремучем лесу, находится другая деревня, называемая Лесной Курчали. Это был всегдашний приют злейших мошенников, и генерал приказал истребить его. Егеря наши бросились в лес и, пробежавши сажень 100, засели за поваленными деревьями на ружейный выстрел от крайних сакель, из-за которых чеченцы открыли самый сильный огонь. Взять эту деревню приступом стоило бы нам много людей, и потому пробовали зажечь ее гранатами из подвезенных в лес на людях двух единорогов; но густота леса и огромные деревья мешали орудиям действовать с успехом. Должно было прибегнуть к конгревовым ракетам, ⁶⁵ и после нескольких попыток наконец удалось зажечь ими в двух или трех местах это разбойничье гнездо. Скоро пламя обхватило его со всех сторон, и через несколько часов осталась из него только куча золы и угля. После сего егеря наши вышли из леса и вывезли орудия, не будучи уже тревожимы неприятелем, и все войска расположились лагерем близ находящейся на чистой поляне деревни, огородясь в некоторых ближайших к лесу местах завалами из бревен. В этот день ранены 2 канонера, из которых один скоро умер, и один цирюльник.

13 апреля лагерь перенесли в самую деревню Курчали, откуда часть войск в этот день и два следующих посылана была для расчистки леса около этой деревни и перелеска далее за ней шириной сажень в 200, через который пролегает дорога на большую гихинскую поляну. Все эти места были уже прорублены генералом Грековым, но потом опять заросли густым кустарником. В продолжение всех трех дней чеченцы по временам выказывались из леса и стреляли по цепи стрелков, ограждавшей солдат, находившихся в работе; но выстрелы их даже не ранили у нас ни одного человека, и стрелки наши не удостаивали их ответом. 13 же числа прибыл к отряду генерал майор Лаптев, ⁶⁶ назначенный начальником левого фланга на место Грекова.

16-го, в 4 часа утра, весь отряд выступил к деревне Гихи и в 7 часов остановился при выходе из перелеска на гихинскую поляну, недалеко от деревни Гихин-Коши. Перелесок этот был также расчищен.

На гихинской поляне, вправо от деревни Гихин-Коши, есть болото, растягивающееся версты на полторы. За ним находится деревня Дауд-Юрт, которую предположено было истребить, но жители ее успели выслать старшин с изъявлением покорности и обещанием дать аманата. Генерал даровал им пощаду, и войска взяли направление на Гихи, куда пришли в 1-м часу пополудни. После небольшого отдыха часть отряда послана расчищать лес, примыкающий к левой стороне деревни. В продолжение всего дня слышно было несколько ружейных выстрелов, без всякого для нас вреда.

17 апреля. День этот был Страстная суббота, и генерал, желая, чтобы войска встретили предстоящий праздник радостно и безопасно, приказал отряду возвратиться в вагенбург при Алхан-Юрте. До деревни Курчали не было видно ни одного неприятеля. Деревня эта занята без сопротивления, и в ней оставлен в арьергарде один батальон Ширванского полка, прочие же войска, не останавливаясь, пошли к Алхан-Юрту и переправились через Сунжу, не будучи тревожимы чеченцами. Но когда арьергард наш тоже двинулся к переправе, чеченцы принялись за обыкновенную свою тактику и, собравшись довольно в значительные толпы, зачали забегать по перелескам вперед и завели сильную перестрелку. Когда же арьергард наш дошел до просеки, примыкающей к Сунже, и остановился для прикрытия переправы остававшихся еще на правом берегу нескольких повозок, около 300 человек неприятельской пехоты бросились стремительно вперед и, залегши за поваленными в этом месте огромными деревьями, не далее пистолетного выстрела от цепи наших стрелков, прикрытых таким же валежником, открыли сильный огонь. Потом через несколько минут с громким криком бросились с кинжалами и шашками в рукопашный бой. Стрелки [173] наши, однако же, не смешались: резерв встретил чеченцев батальным огнем, и с противоположного берега Сунжи загремели пушки; ядра, ломая с треском деревья, прорезывали чеченцев сбоку, солдаты наши, закричав в один голос: "Аи да старик, - так они называли Ермолова, - не кинул нас без помощи!" - бросились в штыки - и неприятель опрокинут мгновенно. После чего перестрелка час от часу ослабевала и к вечеру совсем прекратилась, и арьергард уже в сумерки переправился через Сунжу. В этот день ранено у нас смертельно 1 и легко 7 рядовых; контужено офицер 1, рядовых 2. У чеченцев, по дошедшим впоследствии времени сведениям, убито 5 и ранено, по большей части тяжело, 15 человек. Переправясь через Сунжу, войска наши заняли лагерь между Алхан-Юртом и находящимся выше этой деревни кладбищем.

Праздник Светлого Христова Воскресения проведен весело и без всякой тревоги. Чеченцы не показывались. Но на другой день, 19 апреля, часть отряда опять принялась за работу. Опыт показал, что чеченцы, при проходе войск через просеку за Сунжу, скрываясь за валежником, все еще могли вредить нам; и потому приказано было расширить просеку от болота влево на пушечный выстрел, порубленный кустарник стащить в кучи и сжечь, под старый валежник тоже подложить огня. К вечеру вся эта работа была уже кончена.

В этот же день явились в лагерь кизлярский предводитель дворянства и депутаты тамошнего городского общества с просьбою о позволении им угостить весь отряд в знак благодарности за охранение Кизляра от нападений горцев и за безопасность, которою они теперь пользуются. Действительно, жители Кизляра сохранением своим были обязаны только личному присутствию в Чечне генерала Ермолова с значительным числом войск. Известно было, что чеченцы давно уже затеяли напасть на этот богатый город, и, если бы они не были принуждены защищать самих себя и свои семейства, весьма вероятно, что кизлярцы не избежали бы той участи, а может быть, еще и худшей, какая постигла их через пять лет после. ⁶⁷

Генерал Ермолов с благосклонностью принял просьбу кизлярцев, и 20 апреля дан был ими для всего отряда пир, столько роскошный, сколько местность и обстоятельства позволили. Генерал, отдельные начальники и все офицеры без исключения, в числе более 100 человек, были угощаемы под огромным наметом. Кизлярцы не жалели своего лучшего вина и прибавили к нему несколько дюжин шампанского. Солдаты, для которых кизлярцы навезли кучи булок, мяса и несколько бочек водки, расположились вблизи на свежей зелени. После обеда затеяны конские скачки, в которых наши линейные казаки и несколько мирных чеченцев показывали свою удаль. Солдаты завели игры: в городки, шихарду и свайку; песенники и музыка сменяли друг друга; пир и веселье продолжались до темной ночи. Вдруг заблистали огни и загорелся фейерверк, приготовленный на скорую руку нашими артиллеристами, в заключение которого пущен огромный сноп ракет, к изумлению и ужасу немирных чеченцев, которые из своих лесных трущоб, видя кучу поднявшихся на неизмеримую высоту огненных змей, рассыпающихся потом с треском звездами, все это приписывали чародействиям страшного для них Ермолова. Но через полчаса все замолчало, и только круговой оклик часовых нарушал спокойствие ночи.

21 апреля генерал, поблагодарив и обласкав кизлярского предводителя и депутатов, отпустил их домой. В этот же день прибыли к отряду подполковники Петров и Ефимович с 450 линейными казаками и 280 конными мирными чеченцами; так что с прежде находившимися при отряде казаками составилось у нас конницы 830 человек.

Проливной дождь, начавшийся около полудня и продолжавшийся целые сутки, увеличил в Сунже массу воды до того, что она поднялась на несколько аршин выше обыкновенного ее уровня, и сообщение с правым берегом, на который с утра переправлена была часть войск, прекращено по приказу генерала Ермолова. Но 22 апреля один артиллерийский офицер, на том берегу [174] находившийся, захотев повидаться со своими товарищами, несмотря на это запрещение, взял с собою десятка два солдат и покусился переправиться на левый берег на небольшом, устроенном на каюках пароме; на самой середине реки набежал сильный шквал, волна залила паром, и ослушный офицер с 12 человеками солдат погибли.

Нельзя описать прискорбия и печали, в которую ввергнут был Ермолов этим происшествием. Жалея до крайней степени солдат, и потерю каждого из них, даже в бою с неприятелем, принимая так близко к сердцу, как бы потерю родного, он доходил до отчаяния от этого несчастного случая, при котором убыло у нас людей более, нежели во всех делах с чеченцами. Для спасения утопающих были приняты все возможные меры, но река так была быстра, что не могли даже отыскать там их (До этого только дня доведены ежедневные записки, найденные между старыми бумагами. Журнал же об остальной части чеченского похода не знаю как и где мною затерян. Почему следующий рассказ составлен мною уже на память и по спискам с оставшихся у меня некоторых официальных бумаг).

Через сутки вода в Сунже упала и все войска, бывшие на левом берегу этой реки, стали переправляться на правый. 25 апреля весь отряд был уже в Чечне и с рассветом двинулся вперед к Урус-Мартану. Истребив эту деревню до основания, без потери с нашей стороны, Ермолов повел войска за Аргун и, перейдя его вброд у Большого Чеченя, в первых числах мая дошел до Гребенчука, который, как выше сказано, покорился и дал аманатов еще зимою.

Остановясь на бивуаках вблизи этой деревни, генерал вызвал к себе ее старшин, чтобы увериться в истинной их покорности, сказать им несколько ласковых слов и убедить в том, что собственная их польза заставляет их быть преданными России. Старшины были собраны на небольшой поляне, окруженной высокими вековыми дубами, и Ермолов в кругу их едва успел сказать несколько слов, как вдруг из лесу раздались выстрелы и несколько пуль просвистали в самом близком расстоянии от Ермолова. Гребенчукские старшины помертвели от страха; но генерал, не показывая ни малейшего знака смущения, тотчас одобрил их, сказав, что он весьма понимает, что изменнические эти выстрелы сделаны с умыслом, чтобы раздражить его противу покорных жителей Гребенчука, и потом спокойно окончил начатую речь. Солдаты наши, услышав выстрелы, в ту же минуту бросились к тому месту, откуда они были сделаны, но не нашли никого. Густота леса все поиски делала бесполезными.

Отпустив довольно благосклонно гребенчукских старшин, Ермолов с отрядом оставался еще около суток на прежних бивуаках. В продолжении этого времени осмотрен лес по дороге к селению Чертою, через который предположено было сделать просеку.

4 мая рано утром войска двинулись к деревне Шали, до которой предположено довести просеку, и не в дальнем расстоянии от Гребенчука встретили чеченцев, засевших в завалах из толстых бревен в опушке небольшого перелеска. Авангард наш ударил в штыки и тотчас опрокинул чеченцев, которые перебежали в другой кустарник, саженях в ста далее по дороге в Шали находящийся. Между тем и сам генерал со всею свитою выехал из первого перелеска; но лишь только показался на чистое место, чеченцы вдруг сделали по нем залп более нежели из 20 ружей. Пули засвистали около нас - одна попала мне в седло (Пуля, попавшая в седло, после найдена и оказалась каменной. Так велик у чеченцев недостаток в свинце!), другая оцарапала легко плечо моему казаку, прочие пролетели мимо. И так Ермолов, в продолжении трех суток, два раза отделался счастливо от направленных против него выстрелов.

Не доходя до Шали, чеченцы высыпались опять, уже в большем числе, из находящегося впереди деревни кустарника и завели перестрелку с нашими казаками. Один из них, отдалясь от прочих шагов на сто вперед, с бранью и угрозами стрелял по нашим. Молодой 17-летний урядник кизлярского войска Алпатов [175] захотел отличиться и бросился верхом во всю скачь на отважного неприятеля, но тот тоже не струсил и, подпустив к себе урядника шагов на 15, сделал по нем выстрел. Лошадь урядника, сделав крутой поворот назад, упала мертвая, сам всадник был тяжело ранен и не мог приподняться с места. Чеченцы бросились к нему с шашками, казаки поспешили на помощь своему товарищу, и на несколько минут завязалось жаркое дело. Казаки успели, однако же, спасти урядника, и из них легко ранены два человека. Чеченцев тоже ранено несколько человек.

После этой стычки часть нашей пехоты была отправлена для истребления деревни Шали, а генерал с одним батальоном, всею почти конницею и 2 пушками пошел вверх по реке Джанке для осмотра местоположения. Между тем получено известие, что в близком расстоянии в лесу находятся чеченские кутаны (хутора) с значительным количеством съестных припасов. Генерал приказал истребить их и взять припасы. В кутанах найдено действительно много муки, пшена, масла, и в особенности меду, которым вдоволь пресытились наши казаки и солдаты. Но добыча эта обошлась нам не даром. В ничтожной перестрелке при выходе наших войск из леса ранен один солдат и убит наповал один из лучших офицеров нашего отряда и самый красивый мужчина, какого мне случалось видеть, поручик Борейша. ⁶⁸

Это была последняя с нашей стороны потеря. Войска, поворотив от Шали назад, не встречали уже нигде никакого сопротивления. С 12 по 17 мая весь отряд был занят рубкой огромной просеки от селения Чертой мимо Гребенчука до шалинского поля и по окончании этой трудной работы возвратились за Терек. В конце мая мы прибыли в Екатериноград и, выехав оттуда около 24 июня, 1 июля были уже в Тифлисе.

Весенний поход в Чечню, как из самого хода происшествий можно заметить, был предпринят с тою только целью, чтобы расчистить дороги в середину чеченских земель и обезопасить проход наших войск при будущих предприятиях. Осенью предположено было продолжить просеку до Майортупа и оттуда до герзелийского леса; потом осмотреть удобнейшие места, для продолжения безопасной уже дороги через этот лес до земель кумыков, и таким образом соединить прямою дорогою крепость Грозную с Внезапной и с Ташкичу. Если бы это предположение выполнилось, то подвижные наши колонны, при возмущении чеченцев или при непокорности какого-либо общества или селения, имея свободные и безопасные к ним пути, мгновенно могли бы уничтожать всякое враждебное покушение, рассеивать неприятельские сборища и толпы и истреблять непокорные деревни; и чеченцам не оставалось бы ничего другого, как сделаться всегдашними верными подданными России, или, бросив занимаемые ими теперь земли, рассеяться между другими горцами, или же, наконец, быть совершенно истребленными, так, что существование чеченского народа на Кавказе осталось бы только преданием народным.

Многие упрекали Ермолова за то, что он, оставив управление огромного, вверенного ему, края, забился с отрядом войск в отдаленный угол противу ничтожного народа и несколько месяцев ничего не делал.

Если бы обвинение это было справедливо, то оно должно бы относиться не до одного только чеченского похода, но быть распространено на все время начальствования генерала Ермолова на Кавказе. Из 10 лет, в продолжении которых он управлял этим краем, верно, более половины времени проведено им в отлучках по особенным Высочайше возложенным на него поручениям, как-то: в 1816 году в Персии, ⁶⁹ и в 1820 и 1821 годах в Петербурге и за границею, ⁷⁰ или же в походах против горских народов; но от этого в делах не было никакой медленности и остановки. Ермолов умел так хорошо распорядиться и так удачно выбирать исполнителей его предположений, что и в отсутствие его из Тифлиса все шло своим порядком и одушевлялось его духом. Все помнящие это время, конечно, подтвердят, что никогда на Кавказе дела по управлению, как военному, так и гражданскому, не были производимы правильнее, успешнее и беспристрастнее, как при генерале Ермолове. [176]

Собственно в отношении похода против чеченцев надобно припомнить обстоятельства, которые заставили Ермолова действовать лично. Начальник Кавказской области и лучший из генералов, командовавший на левом фланге, были предательски убиты. Бунт в Чечне загорался с новой силой, и должно было опасаться восстания всего Северного Дагестана. Генерала, которому бы можно было поручить укрощение этого мятежа, кроме одного начальника штаба А. А. Вельяминова, решительно не было. Но и на правом фланге, на Кубани и в Кабарде, заметно было волнение. И там надобно было иметь генерала опытного, бдительного и искусного, и один Вельяминов мог занять это место. И так Ермолов, по необходимости, должен был принять сам команду над войсками для действия против чеченцев. Ни личная опасность, равная в делах противу горцев, для главного начальника и простого офицера, ни сильный ревматизм, которым страдал он в это время, ни лишения удобства и даже необходимых потребностей, которые он переносил наравне с другими, не удержали его от того, что он считал своим долгом. В продолжение 18-дневного зимнего похода он не раздевался и не скидывал с себя чеченского тулупа. Во все время бытности в Чечне спал на соломе и укрывался шинелью. При нем не было никакого экипажа, даже дрожек. Во время похода он ехал верхом или шел пешком, перенося стужу, снег, дождь, все непостоянства погоды наравне с простым солдатом. Стал ли бы Ермолов подвергать себя таким испытаниям, если бы не был убежден в том, что они необходимы; и много ли найдете начальников, которые бы добровольно решились на такое самоотвержение? Но скажут, может быть, что цель всех предприятий Ермолова противу чеченцев не достигнута, через пять лет они опять возмутились, нанесли нам много вреда и теперь еще остаются непокорными; а разве мало того, что чеченцы ускромлены были на целые пять лет? И не доказывает ли это, что если бы Ермолов имел время окончить начатое, то чеченский народ или остался навсегда нам покорным, или был бы уничтожен?

17 лет прошло с того времени, как Ермолов оставил Кавказ, но имя его все еще раздается в горах и как грозный призрак преследует враждебных горцев. И теперь еще чеченка, унимая расплакавшегося дитя, прижимает его к своей груди и шепчет: "Молчи, идет Ермолов".

Публикация и примечания Б. П. Миловидова

Комментарии

46 Автор ошибается в дате. Офицер Н. В. Шимановский указывает в мемуарах, что известие о присяге Николаю I было доставлено не под Новый год, а под Рождество, 25 декабря (Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 116). Ермолов называет в записках тоже другую дату - 26 декабря (Записки А. П. Ермолова. 1798 - 1826. М., 1991. С. 418).

47 Терское Семейное войско было образовано в 1735 г. из остатков Аграханского войска. Семейными казаки назывались потому, что они получали пособие на вдов и сирот казаков, погибших во время службы.

48 Талызин Иван Дмитриевич (ум. 1844) - капитан, адъютант Ермолова; в 1841 - 1844 гг. оренбургский губернатор.

49 48 градусов по Цельсию.

50 Дибич-Забалканский Иван Иванович (1785 - 1831) - генерал-фельдмаршал (с 1829), с 1823 г. начальник Главного штаба и с 1824 г. управляющий квартирмейстерской частью.

51 Грибоедов был арестован в Грозной 23 января 1826 г. по подозрению в причастности к тайному обществу и, как известно, был оправдан. М. В. Нечкина объясняет это особым отношением Николая I к Ермолову, в окружение которого входил писатель. В частности, она пишет, что император "счел опасным вести следствие о Ермолове в обычном порядке", поскольку тот располагал значительной военной силой и был крупной военной и политической фигурой. Николай якобы разработал в дальнейшем тонкий план дискредитации Ермолова по военной линии, снятия его с должности и отставки (Нечкина М. В. Следственное дело А. С. Грибоедова. М., 1982. С. 90).

52 После своего освобождения из-под ареста и отставки Ермолова Грибоедов продолжил службу при И. Ф. Паскевиче, что некоторые современники и историки воспринимали как предательство бывшего начальника. (О взаимоотношениях Грибоедова с Ермоловым и Паскевичем см. подробнее: Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. М., 2006. С. 19 - 186.)

53 Петров - подполковник, командир Моздокского казачьего полка, с 1826 г. атаман Астраханского казачьего войска.

54 Вагенбург - оборонительное сооружение из повозок или обозного транспорта в форме каре, полукруга или круга, используемое как опорный пункт.

55 Ермолов Сергей Николаевич - поручик Гвардейского генерального штаба.

56 Архалук - род короткого кафтана.

57 Ковалев - подполковник, командир Ширванского пехотного полка.

58 Ефимович (ум. 1831) - в 1819 г. майор, командир Гребенского казачьего полка (с 1819), в 1826 г. подполковник, позднее полковник.

59 Аманаты - заложники.

60 Правильно: Ставноколь.

61 Волжинский - подполковник Ширванского пехотного полка.

62 Скалой - майор 43-го егерского полка.

63 Речь идет о русско-персидской войне 1826 - 1828 гг. и русско-турецкой войне 1828 - 1829 гг.

64 Речь идет о начале нового этапа в движении горцев Чечни и Дагестана, который был связан с именем первого имама Кази-муллы.

65 Конгревовы ракеты - зажигательные ракеты, изобретенные английским инженером В. Конгрейвом, впервые примененные в 1806 г.

66 Лаптев Николай Иванович - начал службу в 1797 г., генерал-майор (с 1826), командир 2-й бригады 22-й пехотной дивизии и с 1825 г. начальник левого фланга Кавказской линии.

67 Речь идет о нападении горцев под руководством Кази-муллы на Кизляр в 1831 г.

68 Борейша - поручик 41-го егерского полка.

69 Одновременно с назначением на Кавказ Ермолову было поручено возглавить чрезвычайное посольство в Персию для разграничения территорий согласно Гюлистанскому договору 1813 г. Миссия в Иран в 1817 г. завершилась успешно, были решены спорные вопросы и установлены дипломатические отношения между двумя странами.

70 В связи с революционным движением в Италии и Испании осенью 1820 г. европейские монархи собрались на конгресс Священного союза в Троппау. В начале 1821 г. заседания конгресса были перенесены в Лейбах (ныне Любляна). На конгрессе было принято решение послать в Пьемонт для подавления революции австрийские карательные войска. Они вступили в Пьемонт 10 апреля 1821 г. Предполагалось, что должность главнокомандующего этим корпусом займет Ермолов. Однако по ряду причин это назначение не состоялось, русские войска не приняли участие в интервенции и Ермолов в начале сентября 1821 г. вернулся в Тифлис.

Текст воспроизведен по изданию: П. М. Сахно-Устимович. Описание чеченского похода 1826 г. // Звезда, № 10. 2006

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.