Подробное описание переговоров по определению границ между Россией и Персией в 1823 году.

Рапорт генерала-от-инфантерии Ермолова Его Императорскому Величеству. 2-го июня 1824 года.

Имею счастие всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что стечение разных обстоятельств не позволяло ранее, на основании Гюлистанского трактата, приступить к ясному определению границ с Персиею через избранных с обеих сторон комиссаров. В прошедшем же году, не находя никаких к сему препятствий, не упустил я воспользоваться собственным расположением наследника Персии Аббас-Мирзы и принял охотно сделанное им о сем предложение. Вследствие чего в звание комиссаров были назначены мною правитель канцелярии моей действительный статский советник Могилевский, бригадный командир генерал-маиор Ермолов и состоящий по армии полковник Агабек-Садыков; а персидским правительством уполномочен Мирза-Мамед-Али-Мустафа с тем, чтобы до возвращения его из Эрзерума, где он находился тогда для заключения мирного договора между Персиею и Портою Оттоманскою, сардарь Гуссейн-Кули-хан безотлагательно начал разграничение со стороны одного только Эриванского ханства, под его управлением состоящего.

В данном мною наставлении российским комиссарам поставлено им в главнейшую обязанность сохранение во всех случаях силы и святости Гюлистанского трактата вместе с поведением прямым, всегда постоянным и твердым, удаляющим все то, что могло [2] бы возбудить в недоверчивых персиянах малейшее сомнение на счет искренности расположений российского правительства; также недопущение никаких других видов, кроме одного достижения теснейшего дружества между обеими высокими державами, и наконец обращение с персидскими комиссарами кроткое и вежливое, сколько будет дозволять приличие.

Со всею верноподданническою преданностью смею ручаться, что избранными мною для разграничения чиновниками обязанности сии исполнены с совершенною точностью и с терпением почти неимоверным. Они истощили всевозможные усилия, дабы в сем общеполезном деле достигнуть взаимного с обеих сторон согласия. Но правила, коими персидское правительство при сем случае руководствовалось, удалили на сей раз успехи.

Гористое положение границы с Персиею, пресекаемое многими ущельями и бесчисленными балками, представляет много удобств к произведению хищничеств и разбоев со стороны пограничных персидских жителей, в коих своеволия и беспокойного духа само персидское правительство при образе своего управления обуздать бессильно. Итак все усердие российских комиссаров устранено было в особенности к той благодетельной цели, чтобы главные пункты, долженствующие составлять основание границы, утвержденные уже силою Гюлистанского трактата, соединить между собою прочною чертою, проведенною по живым приметам и в направлении сколь можно более правильном. Средство сие есть ближайшее и, можно сказать, единственное, могущее преградить пути к пограничным беспорядкам, доставя вместе с тем подданным обеих держав надежное спокойствие и безопасность. В каковом уважении они на всем пространстве пограничной линии от Арпачая до Аракса предложили такие именно пункты, кои, пролегая всюду по одним пустопорожним местам, образуют самим естественным положением своим твердую государственную границу, равно полезную как для России так и для Персии. Сверх того сими пунктами, ни мало не отступающими от силы самого трактата, нигде не отрезываются от Персии земли заселенные, [3] или могущие в других отношениях составлять значительные какие-либо выгоды, но даже такие, на кои правительство персидское имело бы действительные, ничем не опровергаемые, права, между тем как по определенной ими пограничной черты благосостояние и спокойствие пограничных жителей было бы не всегда прочно ограждено.

Напротив того, персидские комиссары, заботясь по-видимому не о взаимных выгодах, могущих теснее утвердить дружественный союз между обоими государствами, но о средствах удобных только питать неприязненные расположения, предъявили с своей стороны пункты совершенно несообразные ни с общими для всех государств правилами наблюдаемыми при определении границ, ни с силою самого Гюлистанского трактата и при том такие, кои легко могли бы даже в межах разделяющих земли частных владельцев порождать всегда споры и взаимные неудовольствия, еще более неприличествующие для государственной границы.

Из карты, изображающей пограничную линию от реки Арпачая до Аракса, и двух при ней описаний под litt. А и В, кои приемлю смелость всеподданнейше при сем представить, Ваше Императорское Величество высочайше благоусмотреть соизволите явную неблагонамеренность с каковою персидское правительство усиливается захватить в свою власть все те места, кои составляют здесь или главные входы в разные провинции принадлежащие Российской империи, или имеют все удобства к произведению мгновенных набегов и беспрестанного воровства скота, или наконец могут способствовать персиянам к поддерживанию набегов за границу кочевых здешних татар. При невозможности, однако же, иначе соединить все сии места под одно направление, как отдалясь от главных пунктов трактатом определенных, а некоторые из них вовсе миновав, персидские комиссары принуждены были, в нарушение всей справедливости и священных прав законной собственности, прибегнуть даже к неправедному присвоению знатной части выгоднейших земель издревле принадлежащих жителям провинций Шурагельской, Бамбакской, Казахской, Шамшадильской и Карабагской; ибо в предложенной ими черте, [4] вследствие косвенного ее направления и большой кривизны, проходы не везде расположены по хребтам лежащих в неразрывном соединении между собою гор, а по различным их отраслям, и потому повсюду образуются углы, в иных местах далеко вдающиеся во внутрь земель принадлежащих России, в других же черта эта пересекает самые середины нескольких сряду ущельев, занимаемых всегда здешними жителями во время летней кочевки, а иногда врезывается даже в самые зимние их жилища, через что у подданных Вашего Императорского Величества обитающих в вышепоименованных провинциях были бы почти везде отрезаны лучшие по границе пастбищные места и сенокосные луга. При чем главный корень зла, то есть пути, никаким естественным положением не преграждающие удобства производить пограничные шалости и беспокойства, остался бы в прежнем своем положении, что впоследствии неминуемо могло бы самые правительства довести до открытой неприязни.

Из сих обстоятельств нельзя не видеть самой цели персидского правительства клонящейся к тому, дабы при успехе в подобном присвоении себе непринадлежащих мест стеснить пограничных здешнего края жителей в их главных выгодах, получаемых единственно от многочисленного скотоводства, и сим средством держа, можно сказать, в своих руках и вред и благосостояние сих народов, от природы склонных к легковерию и непостоянству и соединяемых сверх того с персиянами самим единоверием, иметь их всегда под своим влиянием. Почему все таковые несправедливости, наипаче же явное отступление от трактата, столь далеко простертое, что персидское правительство не только не согласилось признать Даралагеза, Мигринских высот и речки Капанак-чая за главное основание границы со стороны Карабага, но даже решительно не допустило российских комиссаров к личному обозрению Капанак-чая с Мигринскими высотами, были причиною остановки и самого продолжения разграничения.

При важнейших занятиях Вашего Императорского Величества, назидающих благо России и счастие миллионов подданных ваших, [5] не осмеливая я обременять высочайшего внимания вашего подробным здесь донесением о недостойных коварствах, грубых изворотах и самой бесстыдной лжи, к коим персидские комиссары дозволяли себе прибегать с намерением длить только время, пока глубокие снега в горах, сделав дороги непроходимыми, положили бы непреодолимую преграду к продолжению разграничения; равным образом о всех беспорядках происшедших от своевольного расположения ими своего лагеря при устье речки Биргушета и неблагонамеренных внушений, распространенных между пограничными карабагскими жителями, бывших поводом к побегу за границу до 1000 кочевых кибиток непостоянного, впрочем, и бесполезного писианского народа, также разных обольщений, подкупов и самого насилия при сем случае допущенных и наконец невежество персидских комиссаров в образе обхождения и необходимых приличий вежливости. А потому представленное мне от российских комиссаров подробное описание всех действий, содержания их переговоров и происшествий сопровождавших сие разграничение, почел я долгом моим особо препроводить к г-ну министру иностранных дел. В оном обстоятельно изложены крайние затруднения и препоны, какие им на каждом шагу были поставляемы; снисхождения, какие они с своей стороны оказывали и терпение, каковым надлежало им вооружаться против несправедливостей и явных обманов.

В заключение же считаю непременным для себя долгом присовокупить мнение мое о главнейших причинах неуспеха в нынешнем определении границ. В числе первых можно считать выгодный для Персии мирный договор с Портою Оттоманскою, постановленный в Эрзеруме при самом открытии разграничения, который весьма много возгородил персидское правительство, поселив в нем надежду, хотя, впрочем, несбыточную на новые силы, какие могло оному обязать содержание секретного артикула о взаимных вспоможениях войсками в случае войны России с тою или другою державою. Второю — приближение самого наследника Персии к местам разграничения под видом забавы охотою и личное руководство им [6] своими комиссарами. Окружив себя в сей поездке пограничными начальниками, кои мирное состояние подданных обеих держав считают за вред личным своим выгодам, также беглецами и изменниками России, недоброжелательствующими дружественному союзу — его высочество, при свойственной его характеру слабости, не мог устоять против неблагонамеренных внушении Сурхай-хана Казыкумухского, который при случившихся в прошедшее лето некоторых неважных беспокойствах в Дагестане, увеличивая оные до чрезвычайности, мог вселить в него уверенность, что в тогдашнем положении дел Дагестана Персия может при разграничении вынудить для себя особенные какие-нибудь выгоды. Затем последнею причиною полагаю я то, что Аббас-Мирза, обманувшись в верности расчетов своих на обстоятельства в прошедшем году, казавшиеся ему благоприятными для Персии, и усмотрев, что определение границ через комиссаров на самих местах и по точной силе Гюлистанского трактата, не может доставить Персии никаких преимущественных выгод — обратился к прежнему своему усиленному желанию, чтобы разбирательство сего дела было кончено в С.-Петербурге, где, по уверенности на известную всему свету неизреченную благость сердца Вашего Императорского Величества, надеется он иметь лучшие для себя успехи; ибо персияне до сих пор не отступают еще от мысли, что некоторые из провинций, оружием или трактатами присоединенные к Российской державе, могут быть возвращены Персии. Таковое расположение его явно им обнаружено при самих переговорах комиссаров на реке Чоундуре, где тогда еще его высочество объявил Мамед-Гуссейн-хану, своему старшему адъютанту и вместе комиссару, назначение его в С.-Петербург по предмету разграничения. Сей же, конечно не упуская личных своих выгод, старается всеми средствами поставить действиям российских комиссаров всевозможные препятствия. [7]

Подробное описание всех действий, переговоров и происшествий, случившихся при определении границ между Россиею и Персиею, представленное главноуправляющему в Грузии генералу-от-инфантерии Ермолову от российских комиссаров: действительного статского советника Могилевского, генерал-маиора Ермолова и полковника Ага-бека-Садыкова. 1823 год. Декабрь.

Отправясь 22-го июля из Гумры, мы съехались с Эриванским Сардарем Гуссейн-Кули-ханом на границе в урочище Балык-чай. На другой день, проездом только, прибыл туда и назначенный полномочным комиссаром Мирза-Мамед-Али-Мустафа, который, заключив в Эрзеруме мирный договор между Персиею и турецкою империею, возвращался с оным в Тавриз. 25-го числа в присутствии его начались переговоры об определении границ со стороны Шурагельской области. Казалось, что по ясности Гюлистанского трактата, с каковою в сих местах определены главные пункты границы, нельзя было ожидать ни малейшего затруднения. Напротив того, почти с первых слов Мирзы-Мамед-Али-Мустафы заметно стало, что персияне намерены полагать всякие препятствия успехам в разграничении. Истина сего наипаче подтвердилась 26-го числа, когда вместе с старожилами обеих сторон были на самых местах осмотрены высоты спускающиеся от вершины горы Алагеза до реки Арпачая. Тут, держась свято силы трактата и основываясь на показаниях шурагельских старожилов, доказывавших действительную черту Шурагельской межи живыми приметами находящимися в сих необитаемых местах, равно как и событиями разных происшествий, совершенно памятных пограничным жителям обеих держав,— предложили мы с своей стороны пункты, справедливо удовлетворяющие обе стороны и могущие служить прочною границею. Но Эриванский Сардарь, особенно подкрепляемый Мирзою-Мамед-Али-Мустафою, отвергнул оные. Толкуя иначе смысл Гюлистанского трактата и опираясь на силу status quo ad presentem, неосновательно персиянами понимаемую, он оспаривал приметы межи Шурагельской, признавал несправедливыми все [8] доказательства шурагельских старожилов и не соглашался на готовность их подкрепить доводы свои присягою. Сам, однако же, не объявляя пунктов, по мнению его долженствующих составлять границу, настаивал только, чтобы старожилы представленные с его стороны допущены были под присягою опровергнуть показания шурагельцев.

Конечно присяга в сем случае, как средство ближайшее к соглашению обеих сторон, была бы необходима, если б правила обоих правительств и взаимное уважение законов чести и справедливости были одинаковы. Но как некоторые из самих персидских старожилов, люди более благонамеренные, не скрывали перед нами прямых своих чувствований и при возможных случаях давали понимать, что боязнь казни может их заставить принять всякую несправедливую присягу, то предложение сардаря на сей счет и было под благовидным предлогом отклонено.

Таким образом не могли там ничего решить и, замечая из слов Мирзы-Мамед-Али-Мустафы предварительные сомнения его насчет определения угла межи Шурагельской, мы 27-го числа отправились к сему месту через урочище Шериф-хана. Того же числа и Мирза-Мустафа, бросивший при самом начале камень преткновения и несогласий, уехал в Тавриз.

В лагере на Шериф-хана сардарь под предлогом слабости здоровья сам не предпринял личного обозрения границы, а уполномочил для сего Субган-Кули-хана. С сим чиновником и с старожилами обеих сторон была осмотрена прямая линия пролегающая от вершины горы Алагеза до хребта Бамбакских гор. Можно утвердительно сказать, что в сем месте сама природа определила угол межи Шурагельской, образовав оный столь приметными высотами в прямом направлении спускающимися от горы Алагеза и упирающимися в хребет гор Бамбакских при разоренной армянской деревне Мирак и близ небольшого озера Джала-Гюль, что если бы сила Гюлистанского трактата и не так ясно определяла здесь черту границы. то простой взгляд даже постороннего человека на одно местоположение тотчас бы решил признать оное за угол [9] межи Шурагельской, равно как и пункты от деревни Мирак, предложенные нами по высотам неразрывною цепью соединяющимся с вершиною Алагеза,— за единственную государственную границу, удобную пресечь все пограничные шалости и распри. Вопреки, однако же, всех неоспоримых доказательств шурагельских старожилов и даже вопреки примет самою природою представляемых, Субган-Кули-хан не признавал в сем месте угла межи Шурагельской, утверждая существование оного яко бы у курганов Кулугальты и Даш-Булаха, хотя оные положением своим отделяются даже от хребта Бамбакских гор.

Таковая черта границы, проводимая от вершины Алагеза в косвенном направлении, кроме ясной несправедливости своей и отступления от силы трактата, пролегала бы через самую середину шериф-ханской равнины, где, никакие прочные знаки не отличая оной, оставили бы для пограничных жителей повод к бесконечным спорам и беспорядкам. А потому и не могло нами ни в каких отношениях быть признано за государственную границу.

Между тем Эриванский Сардарь, все уклоняясь дать решительный ответ о местах от Арпачая уже осмотренных, объявил, что по встретившейся важности дел в его управлении он возвращается в Эривань, оставляя со стороны Персии полномочным комиссаром Субган-Кули-хана с двумя мугандисами, то есть персидскими инженерами, кои от его высочества Аббас-Мирзы были отправлены из Тавриза и в тот день ожидались на урочище Шериф-хана. Обстоятельство сие заставило нас немедленно вручить сардарю официальную ноту с объявлением в оной мнения нашего о пунктах долженствующих составлять границу и с требованием от него решительного на оную отзыва. При чем по непостоянству персиян и отпирательству их от своих слов, способ сей и впоследствии признан нами необходимым для оправдания своих действий перед обоими дружественными правительствами.

Здесь под litt. А. В. С. прилагаются копии с упомянутой ноты и с ответа на оную сардаря, также с ноты поданной [10] Субган-Кули-ханом и карты всем осмотренным местам с означением на оной пунктов предложенных комиссарами с обеих сторон. Из оных ваше высокопревосходительство изволите подробнее усмотреть всевозможное снисхождение оказанное с нашей стороны насчет канавы проведенной из вершин Балык-чая в земли Эриванского владения и самой уступки не малого пространства земли от вершины кургана Богутлу до такой же вершины кургана, именующегося Куртани. Со стороны же персидских комиссаров совершенное невнимание к сему столь убедительному доказательству искреннего расположения нашего наблюдать в равной степени выгоды обеих держав и назначение такой черты границы, которая, образуя из Шурагельской области весьма узкий остроугольный треугольник, подходит от реки Арпачая к самим шурагельским селениям Малому Караклису и Гумры, а от равнины Шериф-хана к деревням Бамбакской провинции; вместе с тем отрезывает у жителей обеих сих провинций самые необходимые пастбищные земли и сенокосные луга, захватывает все входы в Шурагель и Бамбаки и эриванским кочующим куртинцам, во время лета сближающимся к сим местам, открывает все пути для мгновенных набегов и беспрестанного воровства.

Впрочем, столь неуместных требований не можем мы отнести ни к желанию сардаря для собственных своих конских заводов приобрести сии выгодные места, ни к недоразумению Субган-Кули-хана; а единственно к решительному намерению самого персидского правительства удержать оные за собою. Ибо с прибытием вышеупомянутых мугандисов, доставивших с собою карту границы снятую английским офицером Монтисом и присланную от Аббас-Мирзы для руководства, оказалось, что все пункты требуемые сими чиновниками были совершенно согласны с чертою предварительно назначенною на той карте, от которой персидские комиссары и впоследствии нигде ни на шаг не отступали. Следующей только несообразности в поступке Эриванского Сардаря не можем мы при сем случае не довести до сведения вашего высокопревосходительства: из имеющегося у нас предписания видно, что наследник Персии [11] на предварительное ваше с ним сношение отозвался, “что для определения границы со стороны Эриванского ханства назначен сардарь Гуссейн-Кули-хан, который по летам своим, если бы сам не мог присутствовать на местах разграничения, то в таком случае будут заступать его место или брат его Гассан-хан или племянник Субган-Кули-хан".— Итак, в силу сего назначения, он мог вместо себя предоставить Субган-Кули-хану только личное обозрение границы. Действия же сего последнего, равно как и определение пунктов границы, должны были производится под непосредственным влиянием самого сардаря. Вместо чего он не только словесно объявил, что съехался с нами на границе для одного удовольствия нас видеть и сопровождал до Шериф-хана только из вежливости, но и в официальной ноте отклонил от себя всякое участие в разграничении.

После чего не оставалось в сем месте ничего более делать, как в силу данного нам наставления отправиться далее к урочищу Эшак-Майдану, куда 7-го августа прибыли мы вместе с Субган-Кули ханом и с персидскими мугандисами Мирзою-Джафаром и Мирзою-Ибрагимом.

В продолжение шести дней успели мы обозреть весь хребет гор, лежащий по правому берегу речки и дороги Гамзачемана. Тут разность в понятиях насчет определения правого берега речки Гамзачемана была новым поводом к продолжительным спорам и к необходимости вынудившей нас подать официальную ноту, с коей долгом считаем включить у сего копию под litt. Е. Из оной ваше высокопревосходительство усмотреть изволите, что персидский комиссар, держась буквально направления черты от Одинабазара до Арпачая, определял правый берег речки Гамзачемана не по течению ее, как сие признано неизменяемым правилом в целом свете, а вверх против течения оной. Через таковое же направление и переход пограничной черты с правого на левый берег речки Гамзачемана, а потом опять на хребет Бамбакских гор, составились бы многоразличные углы совершенно неприличествующие для [12] государственной границы. Сверх сего не только отходила бы от казахских и бамбакских жителей лучшая часть их пастбищных земель, но перерезывалось бы пополам самое урочище Эшак-Майдан, издревле составляющее законную собственность Грузии, подтверждаемую и силою самого Гюлистанского трактата. Пункт сей, ограждающий со стороны Эривани вход в Казахскую дистанцию, весьма важен в том наипаче отношении, что, будучи каждое лето занимаем российским военным постом, пересекает эриванцам свободное сообщение с подвластными Грузии казахскими татарами, сближающимися во время летнего кочевья к самой границе, и отнимает у них способ поддерживать побеги сих последних в Эриванскую область. Одно сие препятствие могло уже заставить персиян всеми несправедливостями искать присвоения к себе сего урочища; но совершенный недостаток в доказательствах с их стороны не предоставлял им никакого основательного предлога настаивать в сем неправильном притязании. Почему персидский комиссар, через столь странное определение правого берега речки Гамзачемана, усиливался дать другое направление пограничной черте и сим способом приобресть во власть Персии хотя часть сего важного пункта. Впоследствии, однако же, справедливость доказательств и сила наших убеждений заставили Субган-Кули-хана изъявить словесно свое согласие на определение в сем месте границы совершенно сходствующей с силою трактата. Он остался непреклонным только насчет угла межи Шурагельской, не признавая существования сего при разоренном селении Мирак; затем все прочие поименованные в нашей ноте пункты от высоты Давадаша до высоты Эшак-Майдана согласился признать настоящею чертою границы; так как и самое урочище Эшак-Майдан действительною принадлежностью Россия.

Отсюда 13-го августа предпринято было обозрение границы до военного поста, каждое лето занимаемого российскими войсками при устье речки Балык-чая, впадающей в озеро Гокчу. На сем пространстве все примыкающие к подошве гор земли, кои протягиваются в прямом направлении от урочища Эшак-Майдана до высоты [13] Барат-Гедика упирающегося в озеро Гокчу, всегда составляли ничем не опровергаемую собственность казахских татар. От Барат-Гедика же до устья Балык-чая, на протяжении менее четырех верст, сама натура положила еще более прочную государственную границу: образовав оную северным берегом озера Гокчи. В каком уважении пункты сии и были нами предложены с полною уверенностью, что справедливость сего требования не может быть отвергнута. За всем тем Субган-Кули-хан предъявил и здесь упорные оспаривания, в особенности за пустопорожнее и по пространству своему совершенно ничтожное место занимаемое российским караулом при устье Балык-чая, вся важность которого для Персии заключается не в прямой принадлежности ей сего места, а единственно в отношениях подобных тем, какие имеет и урочище Эшак-Майдан. Впрочем, при опровержениях своих он всячески избегал объявить решительное свое мнение. Заметно при том было особенное его желание, чтобы пункты границы от Эшак-Майдана по конец эриванского владения были определены не прежде, как по личном осмотре всех мест. Для чего мы и не затруднились оказать ему в сем случае уважение, согласясь продолжать далее обозрение мест лежащих по северо-восточному берегу озера Гокчи.

Вследствие чего 15-го августа мы отправились на урочище Гиль и 18-го туда прибыли. На другой день имели между собою продолжительное суждение о местах нами осмотренных; при чем старожилы с обеих сторон в присутствии нашем объявили свои показания, делали взаимные опровержения, не могшие никак сблизить к согласию. 20-го же числа Субган-Кули-хан официальною нотою решительно объявил нам пункты, по мнению его долженствующие составлять границу от Эшак-Майдана до оконечности Эриванского ханства. Копии с сей ноты, равно как и с нашего на оную опровержения, при сем имеем честь представить на благоусмотрение вашего высокопревосходительства под litt. Е. F. Смеем также присовокупить мнение наше, что один взгляд на карту изображающую [14] места пограничной линии может уже достаточно удостоверить, сколько предложенные нами пункты границы согласны с существенною пользою для обоих государств и сколько напротив того черта Субган-Кули-ханом проводимая несообразна ни с благодетельною целью обоих правительств, для которой предположено разграничение через комиссаров, ни с силою самого Гюлистанского трактата. Ибо первые определяются на основании общих во всем свете правил живыми приметами, кон сама природа положила для составления твердой государственной границы и, не отступая ни мало от главных пунктов трактатом назначенных, пролегаются по одним пустопорожним местам, от коих как для той, так и для другой державы не может быть иной, более уважительной пользы, как совершенное обеспечение пограничного спокойствия; последняя же, быв проводима по хребтам гор не везде в прямом направлении следующих, но переходя по разным их отраслям и через то образуя бесчисленные углы пересекающие середину ущельев, искони составляющих пастбищные земли казахских и шамшадильских татар, и в иных местах врезываясь даже к самим их жилищам, ясно обнаруживает цель персидского правительства, чтобы, присвоив к себе столь несправедливо лучшие по границе пастбищные земли и удержав также за собою все те места, через которые удобно производить пограничные беспорядки, стеснить таким образом пограничных здешнего края жителей в их главнейших выгодах получаемых от скотоводства и через то имея, можно сказать, в своих руках и вред и благосостояние сих народов, соединяемых сверх всего единоверием с персиянами, удерживать их под всегдашним своим влиянием. Сколь же при том несообразна таковая граница и с силою трактата, сие в особенности доказывается исключением вовсе из пограничной линии урочища Даралагеза, так как для присвоения подобным же образом выгодных пастбищных земель к карабагскому владению принадлежащих персидскому правительству, нельзя было иначе соединить под одним направлением пограничной черты предложенной Субган-Кули-ханом, как уклонясь совершенно [15] от урочища Даралагеза, несмотря на то, что в Гюлистанском трактате пункт сей именно назначен в числе главных, кои должны служить основанием границы.

Что касается до упорного отстаивания персиянами равнины Гиль с северным и северо-восточным берегом озера Гокчи, то справедливость требует упомянуть при сем случае, что персидское правительство разве в том только отношении полагает иметь некоторую основательность на сие притязание, что за 70 лет перед сим равнина Гиль, тогда довольно заселенная, действительно принадлежала к эриванскому владению, под названием Гокчинского магала. Но с другой стороны та же самая справедливость, основанная на военных событиях и переворотах случившихся во время смятений и междуцарствия в Персии, не может не предоставлять России равных прав на сии места по тем истинным доказательствам, кои в официальной нашей ноте с подробностью изъяснены.

За сим, следуя нити связующей все встретившиеся при разграничении обстоятельства, вменяем в непременную для себя обязанность упомянуть также, что когда никакая истина доказательств не могла побудить Субган-Кули-хана к отступлению от предложенной им границы, то мы, удержавшись вручить ему ответ на его ноту, настояли напротив того непременно лично с нами обозреть все места от Гиля прямо ведущие к урочищу Даралагезу, где оканчивается и граница эриванского владения. В сем месте предполагали мы съехаться с Мирзою-Мамед-Али-Мустафою и с ним вступить в объяснение насчет равнины Гиль как с чиновником, который по степени звания своего и доверия к нему персидского правительства, без сомнения, мог иметь большую власть, нежели какая предоставлена Субган-Кули-хану. Проехавши однако же Даралагез и потеряв в совершенном бездействии целые 8 дней в Шах-Булахе и далее на речке Базар-чае, не могли мы получить даже сведения, когда и в какое место прибудут новые персидские комиссары. Здесь Субган-Кули-хан, ссылаясь на окончившееся уже полномочие его трактовать далее о границах, неотступно настаивал о возвращении своем [16] в Эривань. Одни только сильные представления с нашей стороны о крайнем неприличии оставить нас одних на границе, не получив даже и ответа на свою ноту, могли убедить его к дальнейшему проезду вместе с нами по Нахичеванской границе к Карабагскому селению Сисианам Когда же и там ничего верного не узнали о распоряжениях персидского правительства, то Субган-Кули-хан 3-го сентября решительно уехал в Эривань, оставив одних своих мугандисов и еще особого доверенного чиновника единственно для получения на свою ноту нашего ответа, который сему последнему и был тогда же вручен.

Наконец 5-го сентября получено нами из Нахичевани официальное письмо от Мамед-Гуссейн-хана, старшого адъютанта его высочества Аббас-Мирзы. Он уведомил нас, что для продолжения разграничения уполномочены со стороны Персии Амир-Низам-Мамед-Багир-хан в звании первого комиссара, который не замедлит прибыть к нам в Сисианы, а вторым по нем он, Мамед-Гуссейн-хан, с тем, что, в силу данных ему от наследника Персии особых поручений к вашему высокопревосходительству, он немедленно отправляется из Нахичевани прямо в Тифлис и исполнив оные с поспешностью возвратится для присутствия при общем разграничении.

Тогда сближалось уже время к выпаду в горах снегов, кои могли сделать дороги непроходимыми и остановить самое разграничение. И так, получив сие сведение, мы немедленно отправили в Тавриз нарочного с письмом к Мамед-Багир-хану, прося его ускорить прибытием своим на границу. В то же время отнеслись и к заступающему место российского в Персии поверенного в делах Амбургеру о всемерных со стороны его настояниях по сему предмету у его высочества Аббас-Мирзы. Ибо наследник Персии, решительно нехотевший дозволять разграничения до возвращения из Тифлиса другого персидского комиссара Мамед-Гуссейн-хана, убедившись представлениями Амбургера, дал приказание Мамед-Багир-хану выехать на границу и тотчас приступить совместно с нами к обозрению оной, с тем только ограничением, чтобы не делать об ней никакого [17] решительного заключения, пока не соединится с ним Мамед-Гуссейн-хан.

Между тем по бедности в пограничном Сисианском магале жителей, большею частью переселившихся из-за границы, мы не могли без крайнего отягощения обывателей продовольствовать находившуюся при нас воинскую команду и особливо при наступивших в горах морозах снабдить оную дровами, коих на пространстве 40 верст вовсе не имеется; вследствие того мы вынуждены были переехать в большое карабагское селение Татив, отстоящее от границы верстах в 30-ти. В то время действительно началась ненастная погода сначала дождями, а потом необыкновенным в горах снегом, продолжавшимся около десяти дней сряду. По сему случаю прямая дорога через горы от Сальвартюнской высоты сделалась совершенно непроходимою оставляя один только возможный способ осмотреть черту границы по крайней мере от Охчи до самого впадения в Аракс речки Капанак-чая. При чем и из дорог пролегающих до селения Охчи, где тогда находилась рота 42-го егерского полка, только один путь от Татива был еще удобен и не завален снегом. Итак, в сем положении дел, получивши 18-го сентября уведомление от Мамед-Багир-хана о прибытии его в Нахичевань, мы поспешили в тот же день отправить к нему нарочного с приветственным письмом, в коем, объяснив все обстоятельства, приглашали его в самых вежливых выражениях соединиться с нами в Охчи, куда беспрепятственно мог он проехать прямо из Нахичевани, или также через Татив, где в таком случае предлагали дождаться его, не теряя напрасно времени в бесполезном возвращении нашем к Сисианам. Нет сомнения, что если бы персидское правительство не старалось умышленною медленностью терять только напрасно время, то Мамед-Багир-хан по прибытии своем на границу, как личный свидетель справедливости сих причин, не мог тогда же бы не согласиться с пользою такового предложения, три раза с нашей стороны повторенного. Вместо чего официальные ответы, в коих он позволял себе выражения неприличные и даже повелительные, заключались в [18] настоятельном требовании возвращения нашего к Сисианам. В каковом случае, снисходя к неразумию и не оскорбляясь невежеством персиян, сочли мы вредным для пользы обеих держав начинать дело взаимными неудовольствиями, даже и не познакомясь еще лично с сим персидским комиссаром. А потому, уступив на сей раз его настояниям, возвратились к Сисианам уже по глубокому снегу и при сильной вьюге преследовавшей нас в горах.

В Сисианах Мамед-Багир-хан вторично хотел было показать себя в тоне высокомерном: с российскими офицерами посланными к нему с приветствием он обошелся невежественно, не приподнявшись сам с места и оставив их стоять перед собою; вслед же затем прислал к нам своих чиновников с взаимным поздравлением и с требованием от нас первого к себе посещения в его лагере. Тут признано уже было необходимым остановить такую неуместную надменность; для чего присланным от него чиновникам было объяснено с откровенностью все неприличие сих поступков. Твердый при том отказ на требование Мамед-Багир-хана заставил его 25-го сентября иметь с нами первое свидание в нашем лагере.

На другой день при взаимном посещении его мы предложили, чтобы от Сальвартю назад до Даралагеза не предпринимать более обозрения границы. Необходимость сию доказывали мы тем, что все места сей части границы нами уже осмотрены вместе с персидскими мугандисами Мирзою-Джафаром и Мирзою-Ибрагимом, которые по воле наследника Персии должны оставаться при нем для дальнейшего разграничения; равным образом, что пункты оную составляющие, быв от самой природы соединены непрерывною цепью гор, не подлежат никаким оспариваниям и что потому всякое недоразумение, если бы, паче чаяния, какое случилось, может быть разрешено весьма удобно через доказательства старожилов в то время, когда на Араксе приступлено будет к определению всего протяжения пограничной черты до урочища Даралагеза. Вместе с тем, сославшись на изведанную самим Мамед-Багир-ханом невозможность через [19] вершины гор проехать от Сальвартюнской высоты до речки Капанак-чая по случаю глубоких снегов, мы предложили воспользоваться единственным оставшимся средством, чтобы немедленно отправиться через большое селение Герюсы по карабагским равнинам и, достигнув Аракса, уже оттуда начать обозрение границы вверх по сей реке до впадения в нее речки Капанак-чая и продолжать оное правым берегом сей последней, согласно с назначением трактата, до хребта Мигринских, потом Алагезских гор, еще тогда не покрытых снегом, и далее доколе дозволит возможность проезда; затем могущий остаться без обозрения незначительный промежуток до Сальвартю, при совершенной. известности обоим сторонам настоящей границы, равномерно определить по одним утверждениям старожилов. Мера сия,— прибавили мы,— одна только в состоянии вознаградить напрасную потерю целого месяца, происшедшую от его позднего прибытия на границу и принесет ту существенную пользу, что разграничение безостановочно может быть окончено еще до наступления совершенной зимы.

Таковое предложение, как основанное на прямой истине, было тогда же принято Мамед-Багир-ханом без всяких возражений. Одно лишь заметно было в нем желание настоять, дабы по прибытии на Аракс не предпринимать никакого обозрения до возвращения из Тифлиса Мамед-Гуссейн-хана, в чем ссылался он на приказание, яко бы полученное им от наследника Персии; но когда мы отвергнули сие, основавшись на официальном отношении г-на Амбургера, доставленном к нам самим же Мамед-Багир-ханом, в коем ясно изображена была воля его высочества Аббас-Мирзы на немедленное обозрение границы, кроме решительного о ней заключения, до прибытия Мамед-Гуссейн-хана, то и в этом более он не противоречил. Только под видом одного любопытства он просил сообщить ему мнение наше насчет пунктов, какие от Даралагеза до Аракса долженствуют составлять границу. В каком случае, имея в виду святость Гюлистанского трактата, и следуя принятым нами правилам, чтобы через прямую искренность и чистосердечие во [20] всех наших действиях стараться достигать скорейшего сближения во взаимности и согласия, мы не затруднились ни мало удовлетворить его желанию и словесно объявили ему все пункты признаваемые нами за справедливую границу. В соответствие чего на другой день и Мамед-Багир-хан прислал к нам записку без подписи и печати с изъяснением мнения своего насчет границы и с словесным объявлением через Мирзу-Джафара, что таковые мнения не могут признаваться за действительные, прежде зрелого обсуждения их комиссарами на основании доказательств с обеих сторон.

Обе сии записки под litt. Н. S. имеем честь представить при сем единственно для того, чтобы на карте изображающей пограничную линию ваше высокопревосходительство лучше изволили усмотреть чрезвычайную разность между пунктами нами объявленными по точной силе Гюлистанского трактата и таковыми же показанными от Мамед-Багир-хана, кои, совершенно уклоняясь от настоящей границы в прямом направлении идущей по хребтам гор, составляют многочисленные кривизны, далеко вдающиеся во внутренние земли карабагского владения и лишают сию провинцию знатной части ее законного достояния.

Таким образом 28-го сентября мы отправились вместе по карабагским равнинам и до последней деревни Хаджаган, в 15-ти верстах от Аракса отстоящей, продолжали путь в самом дружелюбном согласии. При чем Мамед-Багир-хану, как гостю в российских землях, везде было оказываемо приличное уважение и всевозможная внимательность. В Хаджагане по обыкновению был от него прислан один из мугандисов узнать, в каком месте назначится лагерь для другого дня. Получив же ответ, что на Чоундуре, при самом впадении сей речки в Аракс, Мамед-Багир-хан ни в тот вечер, ни на другое утро не изъявил против сего ни малейшего противоречия. Только в то время, когда лагерь наш был снят и большая часть вьюков отправлены, он прислал просить к себе находившегося при нас штаб-лекаря. Таковое желание его было тотчас исполнено и хотя г-н Терлецкий, вскоре возвратившийся от него, уведомил, что в здоровьи персидского [21] комиссара не заметил ни малейшего расстройства кроме может быть одной усталости от дороги, но из вежливости был к нему послан адъютант генерал-маиора Ермолова с переводчиком изъявить со стороны нашей искреннее участие принимаемое в его здоровьи. У сих чиновников между разговором он опять спросил о месте лагеря в тот день назначенного и, получив прежний ответ, оставил оный без всякого возражения, поручив им только извинение свое перед нами, что не может вместе отправиться по чувствуемой им слабости здоровья, а, отдохнувши один день в Хаджагане, не замедлит и сам выехать.

Подобные лукавства со стороны персидских комиссаров неоднократно уже были употребляемы единственно для того, чтобы длить временем и на каждом шагу поставлять препятствия. Итак, для побуждения Мамед-Багир-хана скорее с нами соединиться, мы безостановочно отправились к Араксу и 2-го октября расположились лагерем при устье Чоундура. В тот же самый день от кочующего подвластного Персии челабианского народа явились к нам двое старшин с предложением о готовности их со всеми челабианскими семействами переселиться во внутрь Карабага, или даже и к Елисаветополю, если только дозволено им будет сие от российского правительства. Сии челабианцы укрывались тогда за Араксом в крепких гористых местах по случаю оказанного ими сопротивления вооруженною рукою баталиону сарбазов, присланному от персидского правительства для переселения их во внутрь Персии. Предложение их было однако же нами отвергнуто и, по уважению к дружественному союзу с Персиею, переход на левый берег Аракса решительно им воспрещен.

Между тем с крайним удивлением известились мы, что Мамед-Багир-хан, проведя два дня на охоте близ деревни Хаджаган, вдруг без всякого предварительного с нами соглашения отправился по речке Биргушету и у самого впадения ее в Аракс остановился лагерем верстах в 12-ти ниже места нашего расположения. На другой день изумление наше еще больше увеличилось, когда он прислал к нам своего чиновника с приветствием и с приглашением скорее [22] переехать к нему на Биргушет для удобнейших сношений по общим нашим обязанностям, присовокупляя при том, что он, на основании сделанного яко бы взаимного между нами соглашения избрать лагерное место при устье Биргушета, донес уже о сем наследнику Персии и потому сам не может переехать на Чоундур, тем более, что и все нужные для него потребности заготовлены при Биргушете. Столь примерное бесстыдство не могло уже не подать мысли, что в сем поступке скрывается какой-либо неблагонамеренный умысел, требующий со стороны нашей всей твердости, чтобы заставить Мамед-Багир-хана соединить его с нами при Чоундуре. А потому, объяснив присланному от него чиновнику все сплетение подобной лжи, мы отправили его с решительным ответом, что никак не тронемся с Чоундура, а напротив того, имея всю справедливость на своей стороне, требуем непременно, дабы Мамед-Багир-хан сам прибыл к нам на Чоундур; иначе же за напрасную потерю времени, равно как за неприличие оставаться комиссарам в таком отдалении друг от друга и за вредное для обеих держав впечатление, какое в умах легковерного народа может сие произвести, он должен будет ответствовать перед обоими правительствами.

Неукоснительно за сим приняты были строгие меры к наблюдению через верных людей о всем происходящем в лагере Мамед-Багир-хана. Вскоре открылось, что он ежедневно посылает нарочных людей к наследнику Персии, который, под видом охоты выехав из Тавриза, находился тогда у Мигри, не далее 70-ти верст от Чоундура, также, что старшины кочевого писианского народа, прошлого года в числе 1000 кибиток перебежавшего от Абдулл-Фет-хана в Карабаг, имеют тайные сношения с Мамед-Багир-ханом и что с одной стороны карабагский беглец и изменник Мамед-Гуссейн-бек, тесть Абдулл-Фет-хана, человек крайне неблагорасположенный к России, явившись по повелению наследника Персии к Мамед-Багир-хану еще на нахичеванской границе, управляет всеми действиями его и распространяет в народе вредные внушения, яко бы речка Биргушет определяется границею между обоими [23] государствами, а с другой сам Абдулл-Фет-хан, находившийся тогда при его высочестве Аббас-Мирзе в свите, состоявшей большею частью из собранных с разных сторон изменников России, в числе коих были и Сурхай-хан Казикумухский с своим сыном, старается через тайные сношения, подкупы и даже сильные угрозы обольщать пограничных карабагских жителей к побегу за границу.

В сих обстоятельствах и для успокоения крайне встревожившихся карабагцев мы обратились к последнему средству, чтобы побудить Мамед-Багир-хана к немедленному вместе с нами отправлению вверх по Араксу для личного обозрения пунктов границы, утвержденных Гюлистанским трактатом. Удовлетворения по сему предмету требовали мы как официальным отношением, так и словесными настаиваниями через посланных чиновников. Но ничто не могло иметь успеха: Мамед-Багир-хан, не отступая от принятого им на себя бесстыдства, как на первое, так и на последние опять отозвался совершенно лживою ссылкою на взаимное яко бы соглашение между нами в Сисианах, чтобы до возвращения из Тифлиса Мамед-Гуссейн-хана не приступать к обозрению границы. Наглость его при сем последнем извороте не мог остановить даже и письменный отзыв его к нам, еще в Тативе полученный, «что приезд или неприбытие сего хана не имеют ни малейшего влияния на определение границы». После чего, не имея ни власти, ни способов побудить персидского комиссара к какому-либо движению, мы должны были оградиться одним необычайным терпением и в лагере при Чоундуре опять терять понапрасну время в совершенном бездействии, даже не видавшись с Мамед-Багир-ханом в течение почти 20-ти дней.

Наследник Персии, забавляясь между тем охотою, приблизился к Капанскому магалу. Вместе с сим обнаружилось и развязка всех скрытных действий Мамед-Багир-хана. Писианские старшины тогда открытым уже образом предприняли побег со всем подвластным им народом. Многие из сих последних, не желавшие бежать, были увлечены насильственно, а баталион персидских сарбазов, присланный как вышеупомянуто для переселения челабианцев [24] в Персию, и по сему случаю стоявший на правом берегу Чоундура, явно содействовал прикрытию беглецов. Все таковые неприязненные поступки, в особенности же равнодушие с каковым местное пограничное персидское начальство смотрело на то, что писианцы уже после побега своего, свободно переходя на левый берег Чоундура, нападают по дорогам на проезжих, отбивают у карабагцев скот и грабят на полях мирных поселян занимающихся хлебопашеством — распространили смятение и страх в пограничных карабагских жителях. Почему для прекращения сих беспорядков, под глазами самого Мамед-Багир-хана происходивших, обратились к нему с официальным требованием унять разбои писианцев и воспретить им свободный переход на левый берег Чоундура. На отношение сие персидский комиссар не удостоил нас даже и ответом своим, без сомнения не находя ничего возразить против истины нашего требования и чувствуя конечно сколь действия наши в отношении к челабинскому народу противоположны сему поведению, вовсе несогласному с правилами дружественного союза. Что относительно покровительства писианцам заранее было предуготовлено, в том нельзя иметь никакого сомнения; ибо старшины их, безбоязненно явясь к наследнику Персии, хотя всенародно и получили от него строгий выговор за прежний их побег и за безвременный последний поступок, предосудительный в то время, как комиссары обеих держав занимаются определением границы, но сие в тот же день на приватной аудиенции смягчено халатами, денежными подарками и обнадеживанием в милостях. Сим столько были они ободрены, что после свидания уже их с Аббас-Мирзою явившаяся на левом берегу Чоундура значительная вооруженная партия беглецов увлекла насильственно из деревни Шериф-ханы до 30-ти дворов писианцев, российским правительством оседло поселенных, кои близ самого лагеря Мамед-Багир-хана были переправлены на правый берег Аракса.

Наконец с крайним нетерпением ожидаемое возвращение из Тифлиса Мамед-Гуссейн-хана исполнилось. 15-го октября он проездом из лагеря наследника Персии сделал нам посещение на [25] самое короткое время. Вслед за ним прибыл также и Амбургер, который безотлучно находился при его высочестве Аббас-Мирзе с самого выезда его из Тавриза. Чиновник сей предварительно сообщил нам, что от наследника Персии дано персидским комиссарам приказание объявить нам три решительные предложения, на которые если мы не согласимся, то персидское правительство прекратит разграничение и отзовет своих комиссаров. 1-е, чтобы прежде продолжения разграничения непременно определить места, уже осмотренные комиссарами от Арпачая и оставленные ими без решения. 2-е, чтобы впредь не подавать и не принимать ни с той, ни с другой стороны официальных нот о пунктах границы, а оканчивать решительно назначение оных на местах каждой провинции и 3-е, что если бы комиссары не могли сблизиться в определении границ, то, оставя самое обозрение оных на местах, согласиться решить сие дело или в Тифлисе, или же через съезд комиссаров в Тавризе, с тем, что, буде бы и тогда не было успеха, в таком случае предоставить уже оное на высочайшую волю обоих великих государей. Вместе с сим Амбургер сообщил также, что наследник Персии принял твердое намерение не уступать русскому правительству ни урочища Гиль, ни самого Капанского магала, несправедливо почитаемого им за неотъемлемую яко бы принадлежность Персии по силе status quo ad presentem.

При сих сведениях нельзя было не видеть, что вся цель действий со стороны персидского правительства наклоняется к тому, дабы через возобновление бесполезных споров о местах от Арпачая уже осмотренных продлить только время пока глубокие снега положат непреоборимую преграду продолжать дальнейшее разграничение, а наипаче приступить к личному обозрению Капанак-чая с Мигринскими и Аллагезскими высотами. В таковой крайности необходимость требовала ускорить переговорами по сему предмету. Но как ни что не сильно было переломить упрямства Мамед-Багир-хана, чтобы приехать на Чоундур, то, во внимании единственно к пользе государственной, решились мы первые видеться с ним в его лагере на [26] Биргушете, приняв благовидным для сего предлогом взаимное посещение, коим обязаны были Мамед-Гуссейн-хану. При сем свидании мы лично возобновили предложение свое соединиться с нами в лагере при Чоундуре, представив персидским комиссарам с одной стороны крайнее неудобство дальнего расстояния обоих лагерей, затрудняющее переговоры, а с другой — явную пользу с каковою по близкому нахождению от Чоундура самого Аббас-Мирзы могут быть ускорены успехи в наших общих действиях. Заметив же в ответах на сие персидских комиссаров одни пустые извороты без всякой решительности, мы еще далее простерли снисхождение свое, предложив средство могущее с приличием для обеих сторон согласить взаимную неуступчивость, то есть, чтобы переменить расположение обоих лагерей и избрать место или на Мушуланской равнине, весьма к тому удобной, или же, оставаясь на Араксе, сблизить лагери на середину между рек Биргушета и Чоундура. Из сих предложений первое вовсе отвергнуто, а на последнее после многих противоречий персидские комиссары изъявили только некоторую податливость, предложив с своей стороны, чтобы Мамед-Гуссейн-хан и Амбургер в виде посредников на другой день осмотрели берег Аракса для избрания лагерного места и чтобы потом дело сие решить в лагере карадахского Бегляр-бека-Юсуф-хана, коему мы должны были сделать посещение за предварительный его визит, и куда обязывались также прибыть и персидские комиссары.

Лживость персидская и в сем однако же случае не замедлила обнаружиться. Амбургер, как личный свидетель сего условия и посредник самими же персидскими комиссарами избранный, на другой день изготовившись выехать на берег Аракса, послал прежде своего переводчика прапорщика Шах-Назарова предложить о сем Мамед-Гуссейн-хану. Но вместо исполнения по условию возвратившийся переводчик доставил от персидских комиссаров ответ, «что они лагеря своего при Биргушете переменить не могут, сколько по вредному влиянию, какое могло бы сие произвести на умы пограничных персидских жителей и унижению через то достоинства Персии, [27] столько же и потому, что сила самого условия бывшего между нами состояла в том, дабы одни российские комиссары переменили свой лагерь, перейдя на равнину в смежности с их лагерем находящуюся у берега Аракса». Чернота такового поступка не могла не привести в изумление самого Амбургера, при всей его опытности в характеристике персиян.

В следующий день Мамед-Багир-хан поступил подобным же образом, отказавшись под предлогом болезни приехать к Реуф-хану, куда прибыл один только Мамед-Гуссейн-хан. Чтобы побудить хотя его к открытию переговоров, мы опять предложили приступить немедленно к обозрению границы со стороны Карабага. Тут Мамед-Гуссейн-хан без всяких уже околичностей объявил нам от имени наследника Персии три вышеупомянутые предложения, прибавив, что в силу оных им нельзя предпринять никакого обозрения прежде решительного с обеих сторон определения пунктов границы от Арпачая до Капанского магала. На сие с нашей стороны возражено было, что в соглашении об уже осмотренной границы не предстояло в тогдашнем положении дел ни малейшей надобности, потому что мнения о ней с обеих сторон уже известны через взаимно поданные ноты; равным образом, что новые переговоры о местах осмотренных могут только в одних бесполезных спорах опять унесть много времени и так почти уже недостаточного для обозрения всей черты до оконечности Талышей и что наконец истинная польза обеих держав требует, дабы самые мнения комиссаров о границах были оканчиваемы не по частям или по каждой провинции, но по обозрении всего вообще протяжения пограничной черты, дабы в сем важном государственном деле, сообразив все на самых местах, тем вернее можно было взвесить пользы и выгоды обеих держав и уравняв оные таким образом, чтобы ни одна сторона не имела перед другой особенного преимущества, тогда уже с взаимного согласия комиссаров постановить заключение о всей вообще границе и таковое заключение с обеих сторон представить на утверждение своих правительств. Касательно же прекращения [28] официальных нот мы отозвались, что ноты заключают в себе одни только мнения основанные на доказательствах каждой стороны, что мнения эти по окончании всего обозрения границы могут самими же комиссарами быть соглашены в обоюдных выгодах и что такого рода акты, хотя и не заключают в себе ничего решительного, как еще не утвержденные высшими властями обоих правительств, но в делах государственных подобной важности необходимо нужны, так как служат доказательством с одной стороны прямого чистосердечия переговаривающих лиц, не затрудняющихся открыто передавать на бумаге свои мнения; а с другой полагают преграду всяким впоследствии изменениям, или отступлениям от настоящей сущности каких-либо условий и самих действий, подобно тем необыкновенным случаям, прибавили мы, какие сами имели неприятность уже неоднократно испытать.

Справедливость сих доводов не произвела впрочем никакого действия на Мамед-Гуссейн-хана. Не входя даже ни в какие суждения, он всему противопоставлял одну только решительную волю наследника Персии, от коей,— говорил он,— не смеют персидские комиссары уклониться ни в малейшем отношении. Почему и самые переговоры в тот день на сем остановились.

20-го октября оба персидские комиссара и карадахский Юсуф-хан без приглашения приехали к нам в лагерь. Предмет переговоров их при сем случае заключался в продолжении бывших накануне с Мамед-Гуссейн-ханом. Возражения и доказательства были нами приводимы те же, а со стороны персидских комиссаров прежний упор на одну решительную волю его высочества Аббас-Мирзы. Наконец совершенная невозможность в чем-либо сблизиться заставила нас предложить, чтобы все обстоятельства сего дела представить с обеих сторон на разрешение самого наследника Персии.

Одно только сие предложение было весьма охотно принято персидскими комиссарами вероятно потому, что оное согласовалось с собственными их намерениями отдалить переговоры. Итак, [29] вследствие сего соглашения мы, положив в письме своем к наследнику Персии мнение наше со всеми выше уже изъясненными доказательствами, отправили оное 22-го октября к его высочеству с российским поверенным в делах Амбургером, снабдив его при том и особою запискою для личного объяснения и настояний по разным предметам.

Четыре дня после сего прошли без всяких занятий в ожидании ответа, который, несмотря на весьма близкое пребывание Аббас-Мирзы от нашего лагеря, доставлен Мамед-Гуссейн-ханом, нарочно по сему случаю ездившим к наследнику Персии, едва только к вечеру 26-го октября. В письме к нам его высочество изъявлял согласие свое как на продолжение разграничения, так и на то, чтобы решительное заключение о местах осмотренных от Арпачая сделать уже в Талышах по окончании всего обозрения пограничной черты. При чем насчет официальных нот решительно изъяснил, что не желает дабы до окончательного определения границ были оные подаваемы и принимаемы с той или другой стороны, не упоминая впрочем ни слова о Капанском магале. Только Амбургер официальным отношением, в сие же время присланным через своего переводчика, предварил нас, что наследник Персии при настоянии его насчет приказания персидским комиссарам приступить без отлагательства к обозрению карабагских границ решительно отозвался: “что все земли, находящиеся по правому берегу Чоундура полагает он принадлежащими Персии, что никаким образом не откажется от них добровольно и что если Россия намерена оные оспаривать, то уступит одной разве силе; вообще же сам не намерен ни на шаг отступать от предложений, какие им поручены персидским комиссарам к непременному исполнению. ”Таковое,— прибавлял Амбургер,— расположение духа в наследнике Персии, конечно не обещающее успехов в разграничении, и его образ суждения по сему предмету, совершенно противный прежним его на сей счет изъяснениям, приводят его, Амбургера, в изумление и дают справедливую причину заключить, что виною таковой перемены не может ни что другое быть, как одни враждебные внушения [30] собравшихся в стан его высочества пограничных персидских начальников и всех недоброжелателей мирного союза между Россиею и Персиею". Сверх сего от Амбургера словесно еще поручено было уведомить нас: первое о том, что сколь ни в сильных выражениях представлял он наследнику Персии о неприличии поступка Мамед-Багир-хана относительно самовольного занятия им лагеря на Биргушете и всех беспорядков от того происшедших, но все удовлетворение им полученное состояло в том только, что его высочество и с своей стороны изъявил на одних словах неудовольствие против Мамед-Багир-хана, назвав поступок его неблагоразумным; а второе, что Мамед-Гуссейн-хану при отпуске его публично отдано приказание объявить нам, что если мы не признаем Капанский магал принадлежащим Персии, также — не согласимся не подавать и не принимать официальных нот, то персидские комиссары будут немедленно отозваны назад и разграничение прекратится.

Столь неправедным присвоением Капанского магала персидское правительство не только явным образом нарушало священное право Гюлистанского трактата, коим в сем месте весьма ясно определена граница рекою Араксом и Капанак-чаем; но уничтожало даже и самую надежду на какое-либо сближение в успехах разграничения. Ибо сей изобильный разными произведениями и довольно населенный магал не только отчасти по местному положению своему, а больше по тяжелому климату неудобный для постоянного содержания в нем российских войск, был вашим высокопревосходительством предположен в единственный возможный для России замен за пустопорожнее урочище Гиль и за удержание в Талышах герминских высот, составляющих для сего ханства и крепкую ограду со стороны Персии и единственные во время летних жаров пастбищные земли, не потому, впрочем, чтобы Персия имела на сии места какие-либо законные права, а единственно для того, чтобы, согласно милосердными распоряжениями Его Императорского Величества, не оставить персидскому правительству и тени неудовольствия или мысли о малейшем присвоении чего-либо со стороны России. В каковых [31] обстоятельствах, при имевшем также у нас секретном наставлении от вашего высокопревосходительства, чтобы предложить о сей замене не прежде, как окончив в Талышах обозрение всей границы и тогда как не было бы уже никаких других способов сблизиться в согласии с персидским правительством,— не оставалось нам ничего более делать, как при упорстве персидских комиссаров признать Капанский магал принадлежностью России, прекратить и с своей стороны дальнейшие действия по разграничению. Почему мы ожидали только решительного объяснения о сем предмете со стороны персидских комиссаров. Но к удивлению нашему Мамед-Гуссейн-хан, один приезжавший к нам в лагерь, всячески того избегал и даже сократил посещение свое, заметивши усилия наши довести его до решительного объяснения.

28-го октября при бывших переговорах с обоими уже персидскими комиссарами, в присутствии Юсуф-хана, замечено такое же уклонение. Новое снисхождение, оказанное нами при сем случае через объявление согласия нашего на остановление с обеих сторон подачи официальных нот, не могло нисколько произвести в персидских комиссарах благоприятнейших впечатлений и побудить к откровенности. Даже требование наше, чтобы, на основании собственного согласия наследника Персии о протяжении разграничения, начать оное немедленно обозрением Аракса и Капанак-чая бессильно было вынудить от них объявления решительной воли его высочества Аббас-Мирзы. Напротив того при наименовании Капанак-чая персидские комиссары в виде душевной простоты и с некоторым необыкновенным удивлением возразили, что они вовсе не знают где находится Капанак-чай и что под сим именем не существует яко бы во всем том крае ни одной речки, так как, по их мнению, протекающая через Мигри известна всему свету под одним именем Мигри-чай. Название же Капанак-чая,— прибавили они,— помещенное в трактате, без всякого сомнения, произошло от ошибки по случаю неверных сведений, какие полномочные обеих сторон заключавшие трактат вмели о той части границы. В [32] особенности при том относили они сию ошибку к Мирзе-Абдулл-Гассан-хану, не имевшему яко бы никакого понятия о тех местах и который, вероятно, речку берущую свое начало из известного кургана Кепез и под названием Кепез-чая впадающую в Базар-чай, принял за Капанак-чай. Сии столь грубо сплетенные несообразности не трудно однако же нам было опровергнуть: Мамед-Гуссейн-хана, наиболее подкреплявшего сей вымысел, мы тотчас остановили как чиновника лично в числе доверенных особ находившегося при уполномоченном со стороны персидского правительства на заключение мирного трактата. Он не мог не сознаться, что Мирза-Абдулл-Гассан-хан во все продолжение переговоров имел при себе персидских старожилов собранных со всех вообще пограничных мест, кои весьма основательно знали положение границы и названия мест и рек, и что также при российском главнокомандующем находились столько же сведующие люди из карабагцев и даже сам владетель Карабага Мехти-Кули-хан. После чего нельзя уже было ему отвергнуть, что все пункты границы трактатом утвержденные не могли иначе в оный быть включены, как по соглашении прежде показаний старожилов с обеих сторон и по основательнейшем удостоверении в подлинности названий и существования тех пунктов; относительно же самой речки Капанак-чая мы ясно доказали, что вытекающие из горы Аллагеза два большие ручья по соединении своем образуют речку Капанак-чай, которая от сего места на всем уже значительном пространстве своего течения, также как и в селении Мигри, разделяющей его на две части, до самого впадения своего в Аракс, известна под названием Капанак-чая как жителям всего Карабага, так ровно российским войскам около трех лет занимавшим Мигри и не менее того английской миссии пребывающей в Персии. Ибо,— присовокупили мы,— г-н Морье, во время заключения мира между Россиею и Персиею занимавший место секретаря посольства, а потом и главного поверенного в делах Англии, в описании путешествия своего по Персии, публично изданном, упоминает о речке Капанак-чае, протекающей именно [33] через Мигри и разделяющей сие местечко на две части. В описании же его тем паче не может быть отступления от истины, что самая должность в то время обязывала г-на Морье наблюдать более выгоды Персии. Впрочем,— продолжали мы,— если вся претензия основывается на том только, что протекающая через Мигри речка носит название Мигри-чая, то сами соседние с Карабагом персияне не могут не признать справедливости существующего между карабагскими жителями обычая, чтобы имена протекающих через значительнейшие селения речек переменять под названием самих селений, чему служат неоспоримым доказательством многие речки в Карабаге, имеющие два и три различные по местам наименования. Таким точно образом и в Мигри даваемое одними жителями сего селения название Мигри-чая есть только частное по месту наименование, которое никак не может уничтожить подлинного существования реки, в целом крае известной под общим именем Капанак-чая.

За сим персидские комиссары, не находя ничего сказать в опровержение, обратились к другому предлогу, еще менее основательному и гораздо превратнее ими толкуемому. Ссылаясь на помещенное в трактате выражение status quo ad presentem, они требовали определить границею реку Биргушет до впадения в оную ручья Кепез-чая и в сем случае изъявляли готовность свою немедленно приступить к ее обозрению.

Для опровержения столь явной несправедливости, и для доказательства ложного их понятия о случаях в каковых сила status quo ad presentem может иметь свое действие, лучшим способом мог служить самый Гюлистанский трактат. Посему мы представили им подлинный трактат, ратификованный его величеством шахом персидским, и указали на 2-ю статью в коей сказано:

“Поелику через предварительные сношения между двумя высокими державами взаимно соглашено уже, чтобы постановить мир на основании status quo ad presentem, то границею между всероссийскою империею и персидским государством от сего времени впредь да будет [34] следующая черта…” Старались истолковать им что пункты в оной поименованные: т. е. Аракс до впадения в оный Капанак-чая, потом правый берег сей речки до хребта Мигринских и Алагезских гор и т. д. включены в трактате именно для того, что должны в самой сущности составлять главное основание границы и не могут ни в каком другом смысле быть принимаемы как в том единственно, что, на основании самого же status quo ad presentem, еще по предварительному сношению и взаимным соглашением они признаны заключившими трактат полномочными обеих держав за действительную пограничную черту со стороны Карабага, утвержденную потом обоими великими государями. Следовательно, по столь явной силе трактата, земли лежащие между левым берегом Капанак-чая и правым Биргушета не могут ни в каком отношении быть почитаемы принадлежностью Персии. Наконец тою же 2-ю статьею трактата доказывали, что действительная сила status quo ad presentem относится в особенности до Талышинского ханства, из рук в руки переходившего во время войны, также до тех только мест, кои в промежутках между главными пунктами границы утвержденными уже трактатом остаются еще не приведенными в ясную известность, которые, если, паче чаяния, перешли к той или другой стороне, то при разобрании комиссарами должны быть удовлетворяемы на основании status quo ad presentem. Что же касалось до ссылки персидских комиссаров на доходы, кои Персия по заключении уже мира собирала с земель лежащих на правом берегу Чоундура, и на войска персидские по временам в оных располагавшиеся, то на сие мы ответствовали, что если бывший карабагский владелец Мехти-Кули-хан родного своего брата Абдул-Фет-хана лично перешедшего в подданство Персии и допускал из уважения к родственной связи пользоваться выгодами с тех земель, то сие ни малейшего еще не может давать права самому персидскому правительству почитать оные своею принадлежностью, во-первых потому, что Мехти-Кули-хан, как частный владелец, подданный Персии, не мог уступить их Абдул-Фет-хану в собственность без [35] высочайшей на сие воли Его Императорского Величества, во-вторых, что и в таком даже случае почитались бы те земли только частным в Карабаге имением Абдул-Фет-хана, коего Персия отнюдь не в праве вводить в черту государственной границы, так как весьма не редки примеры, что подданные одной державы могут пользоваться недвижимыми имениями в другом государстве и наконец главнее всего, что земли сии, всегда составлявшие достояние Карабага, самим мирным трактатом через определение черты границы рекою Капанак-чаем утверждены уже в неоспоримой принадлежности к Российской империи. После чего и всякие права, если бы даже какие Персия действительно имела на сии земли, беспрекословно уже уничтожаются. Равным образом и терпимость в них персидских сарбазов не может всеми благомыслящими людьми иначе быть принимаема, как в виде одного особенного со стороны российского правительства уважения к дружбе существующей между обеими державами и того, что настоящее разграничение на основании трактата не было еще до сего времени приведено в исполнение.

Затем, имея верные сведения, что через допущение российских комиссаров к обозрению Капанак-чая наследник Персии опасается встревожить непостоянных жителей своих пограничных областей, мы желали новым с своей стороны снисхождением уничтожить сию причину, препятствовавшую в сближении нашем к согласию. Почему, дабы справедливым своим доказательствам, выше сего приведенным, придать более действия и убедить персидских комиссаров в прямой искренности наших намерений, мы предложили согласие свое даже не обозревать на местах Капанак-чая с вершинами мигринских и аллагезских гор с тем только, когда персидские комиссары с своей стороны согласятся в официальной к нам бумаге признать сии главные пункты в трактате поименованные основанием границы со стороны Карабага и при том существующими на самых тех местах, где оные нами показываются; решительное же с обеих сторон заключение о Капанском магале сделать уже по обозрении Талышинского ханства, при общем [36] определении всей черты границы. Но и против сей столь снисходительной меры персидские комиссары выставляли единственную опору свою на вstatus quo ad presentem. При чем Мамед-Гуссейн-хан в жару пристрастия своего к сему латинскому выражению произнес с необыкновенным восторгом: “что и на сем свете и в будущем он не желает знать ничего другого, кроме, что по силе status quo ad presentem Персии принадлежат все земли лежащие на правом берегу реки Биргушета".

Таковое умышленное нежелание входить даже в какие-либо суждения насчет наших доказательств, заставило нас не скрывать более перед персидскими комиссарами, что приказания отданные его высочеством Мамед-Гуссейн-хану известны нам из официальной бумаги Амбургера и при том требовали настоятельно объявления нам оных на тот конец, дабы и мы с своей стороны могли принять меры сообразные с распоряжениями наследника Персии. Вместе с тем переводчик Амбургера, бывший личным свидетелем сих приказаний, уличил Мамед-Гуссейн-хана в скрываемой им истине. Несмотря однако же на все сие, персидские комиссары упорствовали под разными изворотами объявить о прекращении разграничения, если левый берег Чоундура не будет нами признан границею. Каковое обстоятельство подало основательную причину подозревать, что сверх приказаний публично отданных Аббас-Мирзою, без сомнения, персидские комиссары имеют еще секретное наставление стараться только длить время, избегая решительного объяснения, дабы тем довести нас самих до необходимости сделать первое предложение о разрыве сношений по разграничению. Итак осторожность заставила нас дать сему делу другой оборот через сделанное предложение, дабы о всей конференции нашей по вышеизложенным предметам опять представить с обеих сторон на разрешение самого наследника Персии.

Предложение сие тотчас было принято и вследствие оного карадахский Юсуф-хан прямо с места переговоров поспешил отправиться к его высочеству для личного обо всем донесения. Мы [37] же, чтоб ускорить временем, сочли за полезнейшее не входить самим в переписку с наследником Персии, а предоставить Амбургеру лично довести до сведения Аббас-Мирзы все подробности бывших переговоров; для чего, поспешив изготовить официальное к нему отношение, отправили оное с его переводчиком.

31-го октября посетил нас возвратившийся от Аббас-Мирзы карадахский Юсуф-хан. Вслед за ним как бы нечаянно посетили нас и персидские комиссары. Разговор их при сем случае приметно был наклоняем на предмет последних переговоров. Видя же, что мы нисколько не отступаем от прежних своих требований и доказательств, они приняли другой тон и в виде усердия с их стороны к общей пользе показали наконец наклонность свою признать чертою границы уже не Биргушет, а речку Чоундур; при чем дали разуметь особенную важность полагаемую ими в таковом пожертвовании со стороны персидского правительства. Но мы возразив, что находим в подобном предложении не пожертвование какое-либо, а явное присвоение собственности принадлежащей России, прекратили и самый разговор о сем предмете, сославшись на сделанное уже с общего согласия представление наследнику Персии, от коего и следует ожидать разрешения. После чего персидские комиссары переменили разговор, удержавшись даже и при сем случае объявить решительно о прекращении разграничения.

3-го ноября к нам прибыл сам Амбургер с словесными поручениями от наследника Персии, состоявшими в том, что его высочество решительно не намерен признавать другой границы, кроме реки Чоундура и отнюдь не согласен допустить нас самих до личного обозрения Капанак-чая; но что с своей стороны предлагает последний способ к сближению, состоящий в том, дабы для обозрения требуемых нами мест и удостоверения в несуществовании, по его мнению, речки Капанак-чая, послали мы от себя в Мигри особых чиновников, которым с персидской стороны должны также сопутствовать их мугандисы. Если же мы и на сие средство не согласимся, то персидские комиссары немедленно будут отозваны. Все [38] сие было повторено Юсуф-ханом карадахским, Мамед-Гуссейн-ханом и одним из мугандисов Мирзою-Джафаром, присланными к нам от Аббас-Мирзы вслед за Амбургером.

Крайность сих обстоятельств не предоставляла более никакой середины. Должно было или принять таковое предложение, или же решиться на прекращение разграничения. Непременной необходимости лично нам самим обозревать Капанак-чай и высоты Мигринские и Аллагезские почти не было, так как через старожилов и многих карабагских беков, бывших начальниками в Капане при ханском правлении, мы в продолжительное пребывание наше на Чоундуре успели собрать самые обстоятельные сведения даже до малейших подробностей насчет существования речки Капанак-чая и положения других мест. Имевшийся также у нас верный план прежде снятый на самых местах подполковником Эйнгольмом, ясность Гюлистанского трактата в отношении к сей части границы и известное предложение, чтобы в случае неизбежной надобности уступить Персии Капанский магал взамен других спорных мест, давали нам всю возможность и без личного обозрения сделать при определении всей вообще границы основательное о сих местах заключение. Итак, если и предстояла надобность с твердостью настаивать о личном обозрении Капанак-чая, то в том единственно отношении, чтобы силою самого Гюлистанского трактата доказав персидскому правительству на сих местах принадлежность Капанского магала к Карабагу можно было впоследствии предлагать оный взамен как собственность России. Главная же сия цель могла выполниться и при согласии нашем на предложение наследника Персии, потому что посланные от нас особые чиновники для сего обозрения действовали бы там по тем же сведениям и доказательствам, какие мы сами имели. Между тем разграничение, не будучи прервано, доставило бы российскому правительству ту существенную пользу, что доселе неизвестные границы Талышинского ханства привелись бы в настоящую ясность и тогда не было бы надобности, при самом даже неуспехе в определении границ, посылать в другой [39] раз комиссаров, а, имея полное сведение о настоящем положении всей пограничной черты, можно было окончить сие дело и через одни сношения между собою самих правительств. Напротив того несогласие наше, останавливая сию важную выгоду, могло бы персидскому правительству, умеющему давать всему превратный вид, послужить поводом к утверждению, что мы первые подали причину к разрыву сношений между комиссарами обеих держав. Почему основательное соображение всех сих обстоятельств наконец решило нас принять предложение Аббас-Мирзы, однако же в такой только силе, чтобы одним нам, т. е. действительному статскому советнику Могилевскому и генерал-маиору Ермолову, самим не отправляться в Мигри, а назначить для сего особых от себя чиновников.

С сим ответом Амбургер и все персидские чиновники поспешили отправиться навстречу Аббас-Мирзе, который во время самих переговоров проезжал правым берегом Аракса мимо нашего лагеря и расположился в виду оного. Согласием нашим, казалось, был он весьма доволен и на другой день прислал через Амбургера приглашение к свиданию с ним. В сем случае весьма необходимая осторожность против унизительных персидских церемониалов требовала предварительного соглашения насчет образа приема, какой будет нам сделан. Наипаче же при известности, что в лагерь наследника Персии собрались все пограничные начальники недоброжелательствующие миру, равно как и знатнейшие беглецы изменившие России; нужно было настоять, чтобы прием сей был соответствен достоинству и званию на нас возложенному. В каком уважении мы не прежде согласились на свидание, как получив от Амбургера официальное уведомление, что все приличия по желанию нашему будут оказаны. В особенности же, что наследник Персии согласился при публичном приеме не трактовать с нами лично о делах разграничения и полковнику Ага-беку Садыкову наравне с нами предложит стул. Сии последние два предмета, хотя по-видимому странные, требовали однако же быть непременно поддержаны. Первый потому, что в тогдашнем положении дел мы не могли прежде [40] обозрения Талышинской границы не только удовлетворить требований его высочества, но даже и обнадеживать в каких-либо уступках со стороны России; а другой единственно для того, дабы вразумить персидское правительство, что жителей провинций, присоединенных от Персии оружием и силою трактата, оно никогда более не должно считать своими подданными, а напротив того каждому из них по степени носимого звания и достоинства отдавать равное уважение, какое принадлежит чиновникам из природных подданных Российской империи. К действию же сему в особенности побудило нас встретившееся при соглашениях Амбургера с персидским министерством о церемониале главнейшее затруднение в том, что полковник Ага-бек Садыков не может быть удостоен чести сидеть в присутствии наследника Персии как уроженец дербентский и следовательно, по их мнению, персидский подданный.

С сими предосторожностями отправились мы 5-го ноября в лагерь Аббас-Мирзы, никак не позволяя себе думать, чтобы его высочество после собственного своего согласия на обряд приема допустил какое-либо в оном изменение. Случилось же совсем тому противное. Во время трудной переправы нашей в брод через реку Аракс персияне воспользовавшись отсутствием Амбургера, выехавшего к нам навстречу, равно как и возвышенностью правого берега Аракса, закрывавшего персидский лагерь сняли в оном все палатки, и наследник Персии с сыновьями своими и всею многочисленною свитою ожидал нас сидя верхом на лошадях. Почему, не прежде как очутившись уже в нескольких шагах от его высочества, усмотрели мы сие неожиданное явление, не позволившее нам при такой нечаянности предпринять другую какую-либо меру, кроме как не сходя с лошадей подъехать к нему также верхом.

Таким образом свидание сие, хотя сопровождавшееся всеми вежливостями и особенно благосклонным к нам вниманием со стороны его высочества, происходило на большой дороге, совершенно в образе калыцком. Условие, дабы не объясняться о делах пограничных, равномерно при сем случае не выполнено. Ибо [41] Аббас-Мирза, обратив разговор на Талышинское ханство, начал предъявлять права Персии на герминские высоты, утверждая, что оные заняты российскими войсками яко бы в противность мирного трактата, и пред толпою его окружавшею выставлял всенародно мнимую справедливость притязаний Персии на сии земли, приписывая в то же время российскому правительству неправые действия. По поводу чего и мы принуждены были возразить, что российское правительство по искренности своих намерений отнюдь не желает никаких неправых приобретений, почитая сие с величием и достоинством своим совершенно не сходствующим. Относительно же пунктов долженствующих составлять пограничную черту Талышинского ханства заметили мы, что теперь ни та, ни другая сторона не может ничего еще сказать об них утвердительно, поелику разбирательство всех споров по землям сего ханства непосредственно предоставлено комиссарам обеих держав, как сие его высочеству довольно известно из содержания самого Гюлистанского трактата. Наконец присовокупили, что, быв от российского правительства удостоены выбором в звание комиссаров и имея в виду священную для нас волю Его Императорского Величества, дабы стараться единственно достигнуть теснейшего дружества между обеими высокими державами, мы при сем разбирательстве конечно не отступим ни на шаг от настоящей справедливости. После чего откланявшись Аббас-Мирзе, мы возвратились назад, а его высочество, отправясь к худоферинскому мосту на Араксе, предпринял оттуда обратный отъезд в Тавриз.

Пример сей в нарушении условий со стороны самого наследника Персии мог ли не служить верным доказательством, что все действия персидских комиссаров до того времени были с их стороны не произвольные, а зависели от предначертанных им правил высшею властью и мог ли также не обещать еще больших несправедливостей? Действительно, новое препятствие не замедлило открыться тотчас по отъезде его высочества. Когда в силу условий назначенные нами для обозрения Капанак-чая полковник Ага-бек Садыков с подполковником Эйнгольмом и с несколькими [42] карабагскими беками и старожилами были готовы к отъезду и мы послали известить о сем персидских комиссаров, прося, чтобы и они ускорили отправлением своих мугандисов, то, к крайнему нашему удивлению, вместо удовлетворения в сем требовании, они прислали к нам своего чиновника с объявлением, что на выбор полковника Садыкова они не согласны, полагая назначение таковое противным условию потому якобы, что оное состояло в назначении с обеих сторон одних только мугандисов без соучастия других лиц и что условие сие, представленное Амбургером наследнику Персии, только в сей силе удостоено согласием его высочества. А потому полковника Ага-бека Садыкова, имеющего звание комиссара, а не мугандиса, они до обозрения Капанак-чая допустить не могут.

Столь ложный смысл, данный персидскими комиссарами настоящей силе нашего условия, заставив нас истолковать присланному от них чиновнику, что согласия нашего на отправление с персидскими мугандисами одного нашего инженерного чиновника никогда не было, да и неосновательно было бы с нашей стороны согласиться на сие, тогда как предмет, для коего назначались особые чиновники заключался не в том, чтобы заняться съемкою на план Капанак-чая, а в том, дабы увериться на месте о действительном существовании сей речки и святостью Гюлистанского трактата доказать принадлежность той или другой стороне оспариваемых земель, чего один полковник Эйнгольм по совершенному незнанию татарского языка не мог исполнить. Еще же менее может быть справедливо, чтобы Амбургер представил наследнику Персии наше условие в таком превратном виде, какой дают оному персидские комиссары, ибо ему, как чиновнику непосредственно к нам присланному от его высочества с предложением насчет избрания особых чиновников, не только объявлено было при общих соглашениях наших, что для обозрения Капанак-чая будет от нас назначен полковник Ага-бек Садыков вместе с Эйнгольмом, но и неоднократно при том подтверждено, что иначе и самое предложение Аббас-Мирзы не может быть нами принято. Следовательно действительная сила [43] условия с нашей стороны выполняется во всей ненарушимости, когда мы сами, оставаясь на Араксе, отправляем от себя одних только вышеупомянутых чиновников, в назначение коих персидские комиссары никак не в праве вмешиваться, тем более, что выбор сей точно так же зависит от одной непосредственной воли нашей, как и назначение с их стороны мугандисов тех или других по собственному их произволу.

На сии справедливые представления нам ничего не было ответствовано. Для чего считая, что может быть личное объяснение скорее приведет нас к согласию в сем деле, мы на другой день послали к ним своего чиновника с самим вежливым извинением о причинах весьма уважительных, по коим сами не могли их навестить и в то же время просили почтить нас свиданием своим на самое короткое время для соглашения только в скорейшем отправлении. чиновников с обеих сторон в Мигри. Но в ответ на сие получили отзыв Мамед-Багир-хана, “что он в личных объяснениях с нами не имеет никакой надобности, а пришлет для того своих мугандисов, если же нам настоит в том нужда, то можем сами к нему приехать".

Новое сие невежество совершенно уже удостоверило нас, что прибытие наследника Персии к местам разграничения и личное руководство им своих комиссаров не могло сих последних нисколько вразумить в приличиях обхождения и не только не споспешествовало лучшим успехам в разграничении, но напротив и самому продолжению оного положило непреодолимые преграды. В каковом случае бесполезно было бы с нашей стороны как возражать на подобный ответ, так равно и оскорбляться оным от невежд. Лучшим же способом сочли мы известить только персидских комиссаров, что при видимом нами явном нерасположении персидского правительства продолжать разграничение, мы отправляемся в Шушу с тем, дабы, донеся вашему высокопревосходительству о всех происшествиях, ожидать там вашего разрешения. Сделанные при том доказательства в приготовлениях к сему отъезду возымели [44] некоторую силу; ибо персидские комиссары, узнав о сих движениях, поспешили прислать к нам своего чиновника с объяснением, что они сами собою не смея допустить полковника Ага-бека Садыкова до участия в обозрении Капанак-чая, испросят на сие в непродолжительном времени разрешение от наследника Персии. Ответ действительно мог быть получен через одни сутки; почему нами и не отказано в сем снисхождении. Впрочем, испытавши уже неоднократно неверность в оттенках даваемых персиянами всякому делу, мы признали необходимым послать на другой день и своего нарочного с официальным отношением к Амбургеру, в коем, описав в настоящем виде все обстоятельства новых затруднений, просили довести оные до сведения наследника Персии.

В самом деле, персидские комиссары 11-го ноября получили повеление от визиря Мирзы-Мусы, в коем именем Аббас-Мирзы было им предписываемо отнюдь не допускать полковника Ага-бека Садыкова до обозрения Капанак-чая и в случае несогласия на отправление с обеих сторон мугандисов спешить им возвратиться к стремени его высочества. Сим решительно уже прекращалось разграничение. Вследствие чего нам осталось только потребовать от персидских комиссаров верной копии с сего повеления, как с государственного акта с их засвидетельствованием. В удовлетворение чего копия на другой день была к нам прислана, но с упорным отказом в засвидетельствовании оной, ссылаясь в сем случае на условие, чтобы с обеих сторон не принимать и не подавать никаких официальных бумаг. Между тем нарочный от нас посланный к Амбургеру не возвращался. Персидские комиссары, несмотря на решительный им приказ возвратиться назад, несмотря на весьма дурную и крайне холодную погоду, также не делали ни малейшего движения к своему отъезду. Напротив того, как бы побуждая к оному нас самих, беспрестанно присылали наведываться о времени нашего отправления. Таковая нетерпеливость и отказ в засвидетельствовании копии, столь неосновательно примененный к условию сделанному совсем по другим обстоятельствам, возбудили в нас [45] справедливое подозрение, которое послужило потом к самому открытию намерения персидских комиссаров непременно вызвать наш отъезд для того, чтобы после приписать оному главную причину остановившегося разграничения.

Наконец, едва только в ночь 23-го ноября могли мы дождаться возвращения своего посланного. Он объявил, что настиг Амбургера еще в Карадахской провинции вместе с наследником Персии и мог бы в третий день возвратиться назад, если бы по отлагательствам персидского министерства не был взят в Тавриз и там бесполезно восемь дней удержан. Что же касается до ответа Амбургера, то оный состоял в официальном уведомлении, что никакие с его стороны усилия не могли переменить расположения его высочества и что персидское правительство решительно старается только отклонить разграничение. Отношение сие по важности заключающихся в оном истин мы долгом своим считаем представить при сем в подлиннике с следующими при оном приложениями.

За сим все уже средства были пресечены к продолжению каких-либо действий, так как согласиться на такой осмотр Капанак-чая, какого желало персидское правительство, значило бы то же, что без всякой пользы потерять не менее 20-ти дней. Равным образом не было возможности и далее следовать в Талыши, оставя спорные места вовсе без осмотра, поелику сие могло бы еще более утвердить персиян в мнении о несуществовании яко бы Капанак-чая и что по трактату разуметь должно подлинною границею речку Чоундур. Итак, истощив с своей стороны все терпение и все роды снисхождений, наконец мы вынуждены были расстаться с персидскими комиссарами.

При всем этом, не считая себя вправе прекратить вовсе свои действия без особенного от вашего высокопревосходительства разрешения, мы предположили уехать только в Шушу и там ожидать вашего предписания. О чем признали нужным через официальное отношение известить и персидских комиссаров, объяснив в оном причину своего отъезда, место избранное нами для своего пребывания [46] и предположенные меры в продолжению разграничения, на случай если бы получили приказание отправиться далее в Талыши. А дабы не допустить их отказаться от принятия сей бумаги, то признали лучшим средством соблюсти все должное приличие и сделав им посещение вручили оную лично при дружелюбном прощании. В сем случае, по мнению нашему, и справедливость причин и правила вежливости должны были остановить их отказ. Действительно, предусмотрительность таковая имела бы верный успех, когда бы персидские комиссары, признав сами справедливость нашего требования, не сознались в опасности своего положения, если осмелятся в противность запрещения наследника Персии принять от нас сию бумагу и если бы не обратились к нам с убедительною просьбою предохранить их от необходимости рисковать своими головами, что одно только и могло остановить нас от дальнейшего в том настаивания. Впрочем, копию с сего отношения мы не оставили тогда же с нарочным курьером препроводить в Тавриз к Амбургеру для предъявления оной персидскому министерству, и с сим же нарочным получили в Шуше официальный его отзыв, что копия вручена им самому каймакаму, который за принятие ее подвергся крайнему неудовольствию со стороны наследника Персии.

(Документы эти извлечены из дела штаба отдельного корпуса 1826 года, № 46.).

Текст воспроизведен по изданию: Материалы к истории персидской войны 1826-1828 гг. // Кавказский сборник, Том 24. 1902