Пребывание Императора Николая I в Эчмиадзине и в Тифлисе по данным армянского археолога.

(Из исследования А. Д. Ерицова ¹: «Католикосы всех армян и кавказские армяне в XIX столетии»).

Известно, что в 1722 году, когда Петр Великий — ведя войну с персами — добрался до Дербента и Баку, местные армяне с чистым сердцем и горячею верою приготовились к встрече великого Повелителя России, но Император с берегов Каспийского моря поспешно вернулся в Москву, так что надежды и ожидания армян прошли даром.

Впоследствии русское владычество хотя постепенно распространялось в Закавказьи, но Самодержцы более лично не посещали Кавказ, и местные народности не удостаивались их видеть у себя. [64]

В конце 1836 года в Тифлисе вдруг распространился слух, что Император Николай намерен приехать на Кавказ. Слух этот оправдался, когда в марте 1837 года министр граф Чернышев оффициально известил барона Розена о намерении [65] Императора. Немедленно стали готовиться к встрече, и с этою целью составилась особая коммиссия из высокопоставленных чинов.

Узнав, что Император намеревается посетить и Эчмиадзин, [66] католикос ² поспешил привести в порядок здания монастыря, но так как Эчмиадзинский собор не располагал средствами для капитального ремонта, то Карбский прибег к посредничеству Розена с целью получить разрешение на повсеместную среди армян подписку для производства вышеупомянутого капитального ремонта.

По этому поводу между бароном, католикосом и министерством возникла продолжительная переписка, но в конце концов желание католикоса не сбылось, и верховный патриарх принужден был довольствоваться имеющимися средствами для приготовления к ветрече Августейшего гостя.

Тифлисская консистория также распорядилась, чтобы городские армянские церкви приняли подобающий им вид, поручив это дело ктиторам и конгрегации.

Прибавим сюда и то, что, следуя предрассудкам простолюдинов, будто встреча на дороге со священником — дурной признак, местное русское духовенство строго наказало, чтобы ни один священник не показывался на улице за время пребывания Императора в Тифлисе. Такое же распоряжение издала и армянская консистория.

Летом 1837 года стало известным, что путешествие Императора должно состояться осенью, когда Он из Крыма выедет в Редут-Кале и через Кутаис поедет в Сурам, откуда [67] отправится в Ахалцых, Ахалкалаки и Александрополь, отсюда же через Сардар-Абад отправится в Эчмиадзин и Эривань, а после через Делижан приедет в Тифлис и т. д.

Хотя для упомянутого путешествия была выбрана осень, как самая приятная пора в нашем крае, но сверх ожидания сентябрь и октябрь месяцы того года против обыкновения оказались самыми дождливыми, сырыми и обильными ветрами.

Нет сомнения, что изменение погоды в такой степени к худшему отчасти помешало наиболее торжественной встрече Августейшего Путешественника. Наконец, 27 сентября 1837 года Император приехал из Крыма на пароходе в Редут-Кале, где Его уже ожидал барон Розен. В числе прочих сановников Императора сопровождали граф Орлов и граф Адлерберг.

28 сентября Император был в Кутаисе, а 30 достиг Сурама, откуда через Боржомский перевал направился в Ахалцых. Грузино-имеретинский епархиальный начальник и вождь ³ эмигрировавших из Турции армян — архиепископ Карапет специально приехал сюда из Тифлиса за несколько дней вперед, чтобы лично иметь счастье представить свой народ могущественному Царю.

Вечером 2 октября Император прибыл в Ахалцых и остановился в армянском архиерейском доме, приготовленном для Его Величества тем же архиепископом.

Говорят, что Император Николай, заранее будучи осведомлен о личных качествах архиепископа Карапета и об услугах, оказанных им Русской державе, во время приема спросил архиепископа со свойственным Его Величеству рыцарским благоволением:

— Заявите, чего желали бы просить у меня?

— Эту маленькую горсть Твоего нового верноподданного армянского народа охранил и защитил своими слабыми силами в магометанском мире, пока привел под Твои могущественный крылья; после этого, Великий Государь, Ты будь его отцом и защитником, мой армянский народ Тебе поручаю и Тебя — Господу Богу,— ответил, обнажив голову, архиепископ-«начальник» переселенцев. [68]

Император — довольный, улыбнулся, пожал руку епархиальному начальнику ⁴ и, обратившись к своему адъютанту, сказал: «он дипломат».

Из Ахалдыха через Ахалкалаки Император 4 октября достиг Гимры, где в тот же день положил основание русской церкви имени святой Александры и приказал город именовать Александрополем.

Отсюда Его Величество через Мастару направился в Эчмиадзин ⁵. В деревне Мастаре Императора встретил эриванский губернатор князь Бебутов. По вступлении в Араратский край, могущественному Императору с первых же шагов пришлось выслушивать многочисленные недовольства и протесты жителей за чрезмерные притеснения народа. Наивные жители, не владея русским языком и не зная законов, прибегали для иллюстрации понесенных ими притеснений перед милосердным царем к странным и применяемым в персидских областях приемам: они расстилали по дороге солому и хворост и поджигали его перед Императором, желая этим сказать, что «вот и мы так точно сгораем от рук наших властелинов». Когда царь прибыл в Сардар-Абад, один армянин представил Его Величеству совершенно на голообщипанного, худого петуха.

Удивленному Императору доложили, что молчаливо протестующий хотел дать понять, что начальствующие лица их довели до дней этого петуха. Из Сардар-Абада Император направился в Эчмиадзин, где высокого путешественника ожидал католикос Иоанесс вместе со своим духовным клиром.

Приводим здесь имеющийся у нас подлинный кондак ⁶ католикоса, написанный 30 октября 1837 года на имя грузино-имеретинского епархиального начальника архиепископа Карапета, в [69] котором его евятейшеетво описывает оказанный им прием ⁷ Императору. «В 1 час дня, 5 октября 1837 года, в сей знаменательный для армян день, при приближении Его Величества к Эчмиадзинскому монастырю, мы выехали верхом навстречу Высокому Путешественнику за версту от стены монастыря в реке Касах в сопровождении преосвященных епископов наших и почетных вардапетов также верхами, в сопровождены двух шатиров наших к почетной стражи, состоящей из 50 лиц — армян, принадлежащих Эчмиадзину, и двух духовных сановников, один с патриаршим посохом, а другой с хоругвью, согласно древнему обычаю престола; впереди же всех патриарший конюший вел двух заводных лошадей под богатыми попонами. При приближении к Царю, мы и духовные лица сошли с лошадей и приветствовали Его Величество с благополучным приездом, а затем по приглашению Его опять, сев верхом и имея во главе Императора, продолжали шествие наше в Эчмиадзинский храм, который с распростертыми объятиями готов был к принятию в лоно свое Высокого Своего спасителя. Когда процессия подъехала к стенам монастыря, начался звон всех колоколов монастырских и ближайших церквей, и мы, оставив Императора, направились в храм надеть патриаршее облачение. Все духовенство наше вместе со всей монастырской братией в предшествии высокопреосвященного архиепископа Барсега — главного настоятеля Эчмиадзинского престола — в облачении и во всем блеске своего сана ожидало Высокого Путешественника на расстоянии одной четверти версты от стены монастыря и, увидя приближение Императора, встретило с пением стихир, подобающих этой высокоторжественной и радостной церемонии, и два епископа в полном архиерейском облачении поднесли Императору: один — чудотворную икону Божьей Матери, а другой — хлеб-соль и в таком порядке направились в храм Эчмиадзинский. [70]

Не знаю, смогу ли нарисовать Вам сияние лиц всех присутствующих духовных и светских и их слезы радости по поводу присутствия среди них Особы, которому обязаны своим благоденствием н освобождением веры; все это предоставляю Вашему высокопреосвященству представить самому себе. Приближаясь к храму, Император шел по пути, усыпанному цветами, начиная с места ожидания духовенства до дверей Трдата и отсюда до храма устланному парчей, затканной золотом, под названием пиандаз — мы в патриаршем облачении вместе с двумя епископами также в облачениях поднесли Ему приложиться святой крест и, призывая на него Божие благословение, окропили святою водою. Войдя в храм и остановившись перед алтарем у места Сошествия, мы вновь поздравили Его Величество с приездом и произнесли приветственную речь».

К этому описанию следует добавить, что вышеупомянутая речь католикоса Иоанееса в действительности не была произнесена в храме, но, письменно с ее русским переводом, была доведена до сведения Императора. За краткостью времени его святейшество верховный патриарх, вместо прочтения своей речи, ограничился выражением своих благопожеланий.

После выелушанных благопожеланий Император соблаговолил осматривать выставленный в церкви древности; объяснения на русском языке давал прокурор Синода Т. Корганов.

Его Величество потребовал, чтобы показали ту старую патриаршую митру, в которой драгоценные камни были заменены стеклами, Император осмотрел эту митру и выразил свое удивление, что считавшиеся дорогими камни — фальшивы ⁸.

Выйдя из храма, Его Величество посетил монастырское общежитие, где стол еще не был накрыт, и члены братии скромно отложили свой обед до окончания Высочайшего посещения. Пройдя здание тииографии, где не было ни наборщиков, ни работников, Император увидел только два грубых деревянных станка и кое-какую типографскую обстановку. Прокурор Синода объяснил, что эта типография вновь учреждена трудами и стараниями католикоса Иоанесса, не упомянув об открытии в прошлом столетии типографии и бумажной фабрики, блаженной памяти католикосом Симеоном. [71] Монастырскую богатую библиотеку ⁹ не показали, так как запыленные книги в беспорядке были свалены в сундуки и хранились в ризнице. Его Величество из типографии вошел в училище, где но было ни учащихся, ни учащих.

Прокурор и тут поспешил пояснить, что католикос, будучи основателем и этого учреждения, кладет много труда и заботы для процветания училища, ученики которого сегодня распущены в честь Августейшего посещения.

Отсюда Император направился в Синод, где Его Величество ожидали присутствующее члены Синода и католикос.

Прокурор представил членов Синода каждого отдельно и доложил, что католикос просит прощения у милостивого Императора, что портрет Его Величества, исполненный масляными красками, давно заказанный для присутственного места, пока не получен и будет доставлен только в декабре месяце.

— Вместо портрета вот — Я сам здесь, — сказал Император, приблизился к председательскому креслу и, не садясь, соизволил выразить католикосу Иоанессу Свое благоволение за порядки, введенные в Эчмиадзине сравнительно в короткий срок, и пожелал, чтобы все армяне пошли по стопам главы своей церкви. Затем, обратившись к членам Синода, им также объявил Высочайшую волю Свою: «принимать участие каждому из них в трудах Синода по возложенным на них обязанностям, продолжать службу свою на пользу общества, считать своим первым долгом следовать главе своему, стремиться вперед и достигать больших успехов на благо общества и церкви».

Из Синода Император в сопровождении католикоса и других [72] лиц поднялся в красиво убранный зал католикоса, под названием: «дзахкеал айван».

Здесь, уединившись с католикосом Иоанесеом, милостивый Император через прокурора, исполнявшего обязанности переводчика, спросил католикоса: «Чего желаете просить у Меня для благоденствия вашей церкви и паствы?»

— Имею две просьбы только, — ответил католикос Иоанесс; — одна — оказать могущественное покровительство всегда верному Русской державе армянскому народу и другая — наградить моих двух племянников Тевумовых русскими орденами для приобретения ими дворянского звания.

— Больше ничего? — иронически, улыбаясь, спросил Император.

— Ничего,— ответил патриарх.

— Скромно, но оригинально! — заметил Император и встал с места явно недовольный.

Хотя племянники Тевумовы Иоанесса Карбского удостоились получения орденов св. Станислава третьей степени, но Император, несмотря на обеденное время, не пожелал приобщиться дорогому и пышному столу, приготовленному католикосом, и, простившись с патриархом, поспешно отправился в Эривань. В момент отъезда католикос Иоанесс вместе со своим благословением преподнес Императору маленький золотой крест, в который были положены части от животворящего креста Господня. На кресте было выгравировано на армянском языке следующее: «в знак победы спасительный крест, да предшествует Тебе и Высочайшему роду Твоему против видимых и невидимых врагов во веки вечное».

Взамен этого драгоценного подарка, который по-днесь хранится в числе святынь в церкви с.-петербургского царского дворца, Его Величество из Эривани прислал подарок Эчмиадзинскому монастырю за «целование креста» 1.000 золотых голландских монет (около 3.000 руб.).

Едва выступил из монастыря царский кортеж, как начался сильный ливень, продолжавшийся до вечера. Дорога, ведущая в Эривань, настолько испортилась, что Его Величество был вынужден оставить экипаж и сесть на лошадь; накрылся кавказскою буркою и сильно мокрый прибыль в Эривань, где немедленно отправился в находящуюся в крепости русскую церковь, которая до взятия города была главною мечетью персов.

Здесь, по выслушании краткого молебна, Император вошел в алтарь церкви и сделал выговор русскому священнику за [73] небрежную сохранность облачений и церковной утвари, лично Императрицей заготовленной и присланной.

Из церкви Его Величество отправился в специально для Него приготовленный бывший дворец сердаря с красивым видом на реку Зангу.

Около пяти часов вечера начался обед, приготовленный для Высокого Путешественника, где также присутствовали барон Розен, князь Бебутов и другие высокопоставленные лица. Император был еще за столом, когда перед дворцом послышались шумные голоса собравшейся толпы:

— Арземиз вар, коймирлеар ¹⁰.

— Что это за голоса? — спросил Император.

— Народ выражает свою радость по случаю Вашего благополучного приезда — ответил Розен.

Царь не удовлетворился этим ответом и приказал графу Адлербергу пойти узнать сущность дела. Граф пошел и скоро вернулся, принеся с собою массу письменных жалоб. Кончив обед, Император вышел лично выслушать жалобы народа. Милостивого внимания удостоил Он жителей-жалобщиков относительно тех несправедливостей, которые творили шарурский уездный начальника фон Рентель и сурмалинский уездный начальник Неверовский.

Очень тяжелые обвинения были принесены также и на губернатора князя Бебутова, обременявшего народ невыносимыми податями. Император объявил свое неудовольствие губернатору, и князь Бебутов в ту же ночь заболел от горя и слег в постель. Этот случай послужил причиною перемещения князя Бебутова в Польшу, где он несколько лет оставался, не снискав Монаршего благоволения. Распустив народ и вернувшись в свою опочивальню, Император не пожелал отдыхать в приготовленной для Него постели, но приказал разостлать свежую траву на кровать и на ней заснул. В этой комнате Его Величество на стене карандашем начертал:

«Николай, 5 октября 1837 года».

Утром Император проснулся очень рано и подошел к окну, выходящему на реку Зангу, чтобы посмотреть на вершину Арарата, но он весь был в облаках. [74]

Следует упомянуть, что Император Николай очень лелеял мысль видеть снежную вершину Библейской горы, на которой по преданию остановился Ноев ковчег, но это желание не исполнилось, так как все те три дня, которые Царь провел в Араратском поле, погода была дождливая и густой туман окутывал «темный Массис» ¹¹.

— Я отдал Свой визит святой горе (Арарату), но она закрылась от Меня, и Я ее не увидел; не знаю, сможет ли сама видеть меня в другой раз,— недовольным тоном сказал Император и пошел осматривать знаменитую Эриванскую крепость.

Но сколь велико было Его удивление, когда, вспомнив богатые описания и славные доклады графа Паскевича о неприступности этой крепости, вдруг увидел простой замок, построенный из глиняных стен, который едва-ли устоял бы против правильной осады.

— Это не то что крепость, но простой глиняный горшок, за взятие которого не стоило Паскевича называть «графом Эриванским»,— заметил царь.

Затем, посетив военный госпиталь, Император вернулся во дворец, где представились Ему лучшие из жителей. Спустя несколько минуть Его Величество принял наследника персидского престола Мирзу Наср-Эддина, который в то время был в возрасте 7 1/2 лет, а теперь ¹² благополучно царствует в Персии.

Его нослал отец шах Мухамед — в сопровождении Эмир-Низам Мухамед-хана — для приветствия и поздравления Августейшего Путешественника с благополучным приездом. Императора, приняв весьма благосклонно маленького престолонаследника, посадил его на Свои колена и сказал: «запомни этот час, когда ты сидишь на коленях Русского Императора» и, сняв со Своего пальца драгоценное кольцо, положил ему в руку. Отпустив персидских посланцев, Император отправился в Эриванский Окружный суд, где застал только одного секретаря, потому что как [75] губернатор князь Бебутов, так и все члены суда после вчерашних происшествий, от горя и страха заболели и слегли в постель.

Его Величество, войдя в зал, остановился перед Своим портретом, исполненным масляными красками; со строгим выражением лица объявил Свое неудовольствие за укоренившееся взяточничество среди служащих и с угрозою воскликнул: — «служите с усердием и справедливостью, а то совершенно разгоню всех».

Страх овладел всеми присутствующими чиновниками, а Император с суровым видом вышел из здания суда. В тот же день Его Величество отправился в Тифлис ¹³.

Дождь продолжал идти, неустроенный дороги того времени настолько испортились, что Император вынужден был оставить экипаж и на лошади продолжать Свой путь. Так верхом и, не ожидая сопровождающих, один прибыл Он на станцию Делижан.

7 октября вечером Император достиг деревни Кади, находящейся приблизительно в 25 верстах от Тифлиса или на расстоянии езды от 1 1/2 — 2 часов.

На второй день утром должен был состояться торжественный въезд в столицу Грузии. Однако по дорогам была такая непролазная грязь, что лошади не в состоянии были сдвинуть экипажи и пришлось запречь буйволов и быков и очень медленно двигаться вперед. Вот, таким образом, вечером в 4 часа Император с трудом доехал до Тифлиса, за городскою стеною которого встретили Его Величество все видные представители города. В числе прочих был налицо и полицеймейстер города подполковник Ляхов. Он, здесь ожидая с утра, был сильно пьян, [76] за что, по Высочайшему повелению, был предан суду и удален от должности. Въехав в город, Император прежде всего отправился в грузинскую Сионскую кафедральную церковь, где должен был молиться. К сожалению, двери церкви были заперты, и ключи находились у тогдашнего экзарха Грузии Евгения, который, по своему обыкновению, после обеда отдыхал, и поэтому он не успел выйти навстречу царю. Отсюда Его Величество отправился во дворец начальника края барона Розена, но едва вступил в зал, как вдруг на небе сильно загрохотало: в такую позднюю пору осени этому явлению природы народ придал зловещее толкование. Следует здесь упомянуть, что хотя со дня приезда на Кавказ Император благоволил и был милостив к барону Розену, но впоследствии виденное и слышанное вовремя путешествия не было в пользу начальника края. Тем не менее великодушный царь терпеливо все переносил до Тифлиса. Однако здесь произошел один случай, вызвавший справедливый гнев Императора.

Уже несколько месяцев тому назад, по Высочайшему повелению, из Петербурга была послана сюда коммиссия, составленная из представителей четырех министерств, председателем которой был назначен сенатор барон Ган. Коммиссии дана была инструкция на местах ознакомиться с нуждами края и изыскать средства для благоустройства администрации. По прибытии Царя в Тифлис, на второй день утром должен был состояться смотр войскам, но до смотра Император пожелал выслушать доклад барона Гана относительно собранных им сведений. Ган в присутствии Розена заявил Императору, что зять Розена полковник князь Александр Дадиани, состоящий флигель-адъютантом и командующий Карабинерным полком, творит ужасные беззакония: держит голодным порученный ему полк и солдат занимает тяжелыми работами в свою пользу.

Ган письменными документами подтвердил, что эти нарушения известны тестю Дадиани — Розену, но этот последний с умыслом скрывает все от высших властей. Розен, вынужденный, признался в своем грехе, но Император ответил: «Этого уж не могу простить». Волею судеб в тот день на смотр должен был явиться полк, которым командовал вышеупомянутый князь Дадиани. Войско было расположено на Мадатовской или, так называемой, Кабахской площади, где ныне — Александровский сад. Густая толпа народа окружала площадь. Жена барона Розена со своими двумя дочерями, из которых одна была [77] жена того же князя Дадиани, не предвидя предстоящей бури, спроста пришла и расположилась на балконе дома армянина — полковника Шамира Мелик-Беглярова, откуда прекрасно можно было видеть церемонию смотра. Вот, радостные восклицания народа потрясли воздух и, окруженный высшими сановниками, Император быстрыми шагами приблизился к войску. На царское приветствие солдаты ответили громким и дружным «ура!». Когда, наконец, наступила тишина, Император, стоя на середине площади, грозным голосом возгласил: «Розен!»

Народ, которому послышалось, что царь требует «розги» для наказания, с ужасом и страхом отодвинулся и стал убегать, но вновь собрался, когда выяснилась сущность дела.

Когда барон Розен приблизился к царю, Его Величество потребовал также и его зятя полковника князя Дадиани. Окинув суровым взором Дадиани, Император сделал ему строгий выговор за незаконные действия ¹⁴, и, объявив, что он больше не достоин почетного звания флигель-адъютанта, приказал сорвать с плеча князя Дадиани золотые аксельбанты и приделать их к плечу там же находящегося сына барона Розена — молодою офицера. Затем, обратись к лишенному звания князю Дадиани, Император строгим голосом приказал: «погнать в Бобруйск» — крепость, находящуюся в Минской губернии. Князю только разрешили проститься со своей супругою, которая в это время без чувств лежала на балконе Мелик-Беглярова, и затем, усадив в заранее приготовленный экипаж, в сопровождена одного [78] жандарма немедленно отправили в место заточения. Пока все это совершалось, старик барон Розен, склонив голову к груди Императора, проливал горькие слезы.

Князь Александр Дадиани — причиною законопреступлений и гибели которого послужила отчасти жадность его тещи — жены барона Розена — три года просидел под арестом в крепости Бобруйске и затем, лишенный чинов, орденов и княжеского звания, был сослан в город Вятку. Через много лет ему было разрешено поселиться в Москве, а в 1856 году по случаю коронования Императора Александра II ему были вновь дарованы прежний чин полковника, имевшиеся ордена и княжеское звание без предоетавления однако какой бы то ни было должности.

Дадиани скончался в Москве в шестидесятых годах.

Император Николай должен был остаться в Тифлисе четыре дня, но остался только три дня. В это время грузино-имеретинский епархиальный начальник архиепископ Карапет лежал больной в Ахалцыхе, и поэтому со стороны армянского духовенства в Тифлисе никто не представлялся царю; тем не менее тифлисские армяне прилагали все усилия проявить Августейшему Монарху свои верноподданнические чувства. Все эти дни город был иллюминован и из оффициального отчета благочинного местных армянских церквей, находящегося у нас под рукою, мы узнаем, что в каждую ночь на крышах наших церквей зажигалось 3.350 фонарей и 79.000 плошек. 11 октября накануне отъезда Императора из Тифлиса во дворце начальника края был дан большой бал.

Супруга барона Розена от сильного горя заболела и хотела отказаться от участия на балу, но, по приказанию Его Величества, поневоле принуждена была явиться и даже танцовать. Уже было за полночь, как царь удалился с бала в свои покои и без [79] всякого, однако, отдыха приготовился ехать в Владикавказ. Утром 10 октября, едва забрезжилось, как Император со своею свитою пустился в дорогу в Мцхет.

Согласно предыдущим распоряжениям Император в этот день должен был оставаться в Тифлисе, а поэтому никто из местных властей не думал и не готовился провожать царя. Сам барон Розен — нравственно разбитый и физически утомленный, погруженный в глубокий утренний сон, отсутствовал при отъезде своего Августейшего гостя. Не узнали об отъезде и также отсутствовали гражданские и военные губернаторы, старейшие и даже городская полиция.

Переехав черту города и спустившись по скату в лощину реки Веры, экипаж Императора по неосторожности кучера вдруг перевернулся; из него, к счастью, здравыми и невредимыми вышли Царь и с Ним сидевший граф Орлов ¹⁵.

На этом месте испытания — в память царского спасения — впоследствии водрузили крест в виде памятника, сохранившийся и поныне. Так как экипаж сломался, то Его Величеству пришлось ехать верхом, и так Он добрался до Мцхета.

Едва Его Величество догнали в пути губернатор князь Палавандов, затем барон Розен и другие.

— Благодарю, князь, за оказанные мне почести, — иронически сказал Император князю Палавандову. [80]

Из Мцхета Его Величество вновь в экипаже поехал в Владикавказ…

Путешествие Императора Николая, богатое приключениями, прекрасно убедило Самодержца, насколько эта превосходная страна нуждается в благоустройстве и в добросовестной администрации.

Вернувшись в Петербург, в том же 1837 году, 30 ноября Император уволил барона Розена от должности начальника края и взамен его назначил генерала Евгения Александровича Головина ¹⁶, который для края был совершенно новым человеком.

Сообщ. М. Я. Алавердянц.

Комментарии.

1. Александр Давидович Ерицов (он же Ерициан), археолог и историк, известный своими трудами по кавказоведению, родился в городе Тифлисе 4-го октября 1841 года.

Законченного образования он нигде не получил, ни в среднем, ни в высшем учебных заведениях; он был самоучка и обладал обширными познаниями по историческим и археологическим наукам, благодаря своему неутомимому труду.

Первоначально он учился в Нерсесианской семинарии, где пробыл несколько месяцев; затем поступил в Тифлисскую гимназию и дошел до шестого класса, но по болезни принужден был оставить учение. По выходе из гимназии поступил на государственную службу в Казенную Палату, где прослужил всего 5 лет. В восьмидесятых годах служил также по ведомству Управления Государственными Имуществами.

С 1886 года он окончательно покидает всякого рода службу и всецело отдается литературе. Его склонности к литературе сказались еще в гимназическую пору, когда в шестидесятых годах принимал участие в сборнике гимназистов, где поместил статью под заглавием: «Добрые советы». Тогда же сотрудничал в армянских газетах «Мегу» и «Крунк».

В 1866 году в Тифлисе стал выходить еженедельный журнал на армянском языке под названием: «Ваджаракан», т. е. «Купец»; журнал просуществовал всего два года и весь заполнялся статьями Ал. Ерицова самого разнообразная характера; тут он писал и передовицы, и финансовые статьи, даже медицинские статьи и вел литературное обозрение.

Но его дейетвительное призвание определилось, когда он поступил в Археографическую Коммиссию и был избран членом Общества любителей Кавказской археологии, председателем которого в то время был известный ученый археолог Ад. Берже. Под руководством Берже изучал древности Закавказья и в 1870 и 1871 годах уже начал печатать статьи по археологии на русском языке, касающиеся преимущественно армянской истории и древностей.

В 1871 году произвел исследования Лорийского ущелья по бассейну реки Дбед, при чем выдано было ему в пособие на ученые разведки 400 рублей, согласно приказу Великого Князя Наместника Михаила Николаевича. С ноября 1872 года Ерицов начинает самостоятельно издавать журнал «Кавказская Старина», посвященный исключительно вопросам Кавказской археологии; издание это, составляя в настоящее время библиографическую редкость, заклочает в себе много интересных и ценных статей по археологии и истории Кавказа.

Этого журнала вышло всего восемь нумеров. После прекращения издания «Кавказской Старины», Ерицов печатал свои статьи в газете «Кавказ».

В 1879 и 1892 годах в «Кавказе» напечатал две большие статьи, которые впоследствии вышли отдельными выпусками. Первая статья — «Чума в Закавказье», а вторая — «История холерных эпидемий в Закавказье». В 1876 году он делается энергичным сотрудником армянского журнала «Порц». Кроме этого принимал участие в составлении Д. Кобяковым книги «Тифлис по однодневной переписи 25-го марта 1876 года».

В 1877 и 78 годах во время русско-турецкой войны был назначен чиновником особых поручений при главнокомандующем войсками. К этому времени относятся его интересные статьи, касающиеся описания Турецкой Армении и напечатанные в «3аписках» русского Географического Общества. В то время Ерицов много сделал для ознакомления казказских армян с бытом и положением своих сородичей в Турции. В восьмидесятых годах главным образом сотрудничал в местных русских газетах: «Кавказ» и «Новое Обозрение». В 1883 году он поместил обширную статью в журнале «Живописная Россия» под заглавием: «Исторический обзор Закавказья». Вообще же его статьи рассеяны по всем журналам и газетам того времени — как русским, так и армянским. Продолжительное время сотрудничал и в местной армянской газете «Ардзаганк». В 1894 и 1895 годах появляются его обширные исследования на армянском языке: «Католикосы всех армян и кавказские армяне в XIX столетии» в двух томах. В 1898 году он издал на русском языке книгу под заглавием: «Патриарх всех армян Нерсес V и князь М. С. и княгиня Е. К. Воронцовы в их частной переписке». И в том же году напечатал на армянском языке книгу: «История армянской во имя патриарха Нерсеса семинарии». Из позднейших статей, напечатанных на русском языке в журнале «Кавказский Вестник» — интересны следующие: «Царевич грузинский Давид» (1900 г., № 1); «Первоначальное знакомство армян с С.-В. Русью» (1901 г. № 12); «О землетрясениях на Кавказе и в Передней Азии» (1902 г., № 3). В последние годы своей жизни Ерицов готовил к печати обширный труд, посвященный «жизни и деятельности католикоса Иосифа Аргутинского-Долгорукого», сыгравшего важную политическую роль в конце 18-го столения. Труд этот должен был состоять из 4-х больших томов.

Пишущему эти строки пришлось беседовать с покойным Ерицовым летом 1901 года в то время, когда он сидел над обработкою материалов упомянутого труда; какую громадную важность и значение он придавал этим историческим документами можно заключить из следующего: показав прежде свою библиотеку и многие редкие сочинения, он подвел нас к столу, где были тщательно сложены рукописи, и, указывая на них, сказал: «я над этими материалами сижу 30 лет и часто говорю жене своей, — Србухи, если наш дом будет гореть, то сначала бери эти рукописи из дому и помести в безопасное место, а потом выведи нашего единственного сына Гарегина».

В этом труде Ерицов собирался поместить обширную переписку католикоса Иосифа с замечательными и выдающимися лицами и деятелями того времени; эта переписка может иметь огромное значение не только для армян, но и для истории Кавказа и России. Она должна была составить продолжение его интересных исследований: «Католикосы всех армян и кавказские армяне в XIX столетии», из II тома которого мы перевели и дополнили предлагаемую статью: «Пребывание Императора Николая I в Эчмиадзине и в Тифлисе по данным армянского археолога». К сожалению, смерть пресекла жизнь этого высоко полезного для армян писателя и человека — прекрасно знавшего обитателей, древности и развалины Закавказья — и означенный труд остался ненапечатанным. Умер Александр Ерицов 21 февраля 1902 года, имея от роду 60 лет и оставив по себе добрую память всех знавших его. М. Я. А.

2. В ту пору верховным патриархом католикосом всех армян в Эчмиадзине был Иоанесс VIII — Карбский.

Его Святейшество был утвержден в сане католикоса Высочайшим рескриптом Императора Николая I 30 июня 1831 года.

Одновременно с утверждением он был удостоен и высокого ордена Св. Александра Невского. Нужно вообще заметить, что Иоанесе Карбский пользовался благоволением Императора.

Государь, посетив Эчмиадзин в октябре 1837 года, и, оставшись довольным виденным там, вновь наградил католикоса Иоанесса рыцарским орденом Владимира I степени.

Иоанесс католикосом был почти одиннадцать лет. За время его патриаршества в Эчмиадзине получили осуществление два весьма важных вопроса в духовной жизни армянского народа в России: первый — это «открытие Эчмиадзинского Армяно-Григорианского Синода», и второй — издание «Положения об управлении делами армяно-григорианских церквей в России».

С изданием «Положения» начинается новая эра в жизни Эчмиадзинской обители. Католикос Иоанесс VIII скончался в 1842 году в глубокой старости, имея от роду 80 лет. Примечание переводчика.

3. Тут речь идет об армянах, переселенных из Эрзерума; на месте ими управлял архиепископ Карапет, который и проводил эмигрантов в Россию. Примечание переводчика.

4. Епархиальный начальник архиепископ Карапет удостоился получить от Государя Императора золотой наперстный крест, усыпанный дорогими бриллиантами на золотой цепи. Примечапие переводчика.

5. Эчмиадзин в переводе с армянского значить — «сошел Единородный». По свидетельству армянского историка — он построен в 301 году по Р. Хр. по указанию Самого Спасителя, сошедшего в солнечном луче к Св. Григорию, Просветителю Армении, и повелевшего построить на этом месте храм. Примечание переводчика.

6. Кондаком называется грамота католикоса. Примечание переводчика.

7. Прием, оказанный католикосом Иоанессом Императору (Ср. Н. К. Шильдер. «Император Николай I, его жизнь и царствование». СПБ. 1903 г., том II, стр. 751).

Описание это передается со слов Императора графом А. X. Бенкендорфом так. «Со свитою я подъехал к знаменитому Эчмиадзинскому монастырю, перед которым встретил меня армянский патриарх Иоанесс — верхом. Сойдя с лошади, он произнес речь и потом опять, сев верхом, продолжал вмеете со мною шествие к стенам древней своей обители, этого капитолия армянской народности и религии». Примечание переводчика.

8. Желающим подробно ознакомиться с объяснением, данным Императору по поводу этой митры, рекомендуем обратиться к «Актам Кавказской Археографической Коммиссии» Ад. Берже. Примечание переводчика.

9. Барон Ган в мае 1838 года, приехав в Эчмиадзин для изучения жизни высшего армянского духовенства и положения монастыря, как просвещенный человек, обратил внимание на беспорядочное положение Эчмиадзинской богатой библиотеки. По этому поводу заявил католикосу, что он не уедет из монастыря до тех пор, пока библиотека не будет помещена в безопасное от огня помещение; также просил составить список всем рукописям и книгам и выдать ему копию с этого списка. Предложение барона было исполнено, и он через несколько дней получил копию со списка, которую впоследствии подарил СПб. Академии наук; в 1840 же году известный академик М. Броссе эту копию с списка с своим предисловием напечатал и выпустил в свет на русском и французском языках под заглавием: «Catalogue de la bibliotheque d'Edchmiadzin («каталог книгам Эчмиадзинской библиотеки»), содержащий в ссбе 655 названий рукописей и печатных книг. Примечание переводчика.

10. «Арземиз вар, коймирлеар» — на татарском языке значит: «хотим подать прошение, но не пускают». Примечание переводчика.

11. «Массис» это — армянское название Арарата, означающее «мать мира»; татары Арарат называют «Агри-Даг», что значить «тяжелая гора», а персы называют Арарат — «Кули-Нух», т. е. «гора Ноя». Примечание переводчика.

12. Шах Наср-Эддин царствовал с 1848 по 1896 год, а под «а теперь» подразумевается «1895 год», когда вышло в свет исследование Ерицова: «Католикосы всех армян и кавказские армяне в XIX столетии» — том II. Примечание переводчика.

13. Название Тифлис происходит от грузинского слова «тбили», т. е. теплый. Он основан в 455 году по Р. Хр. Из множества существующих преданий об основании Тифлиса наиболее интересным является следующее: там, где в настоящее время находится Тифлис, 1.500 лет тому назад было расположено небольшое село с окружающим его лесом; один грузинский царь охотился в лесу и ранил оленя. Раненое животное бросилось к одному из горячих серных источников, которыми эта местность изобиловала, обмыло свои раны и, немного подкрепившись, исчезло в густоте леса. Грузинский царь, исследовав воду, приказал заселить это место и назвал его Тбилиси. Примечание переводчика.

14. А в чем заключались эти незаконные действия, см. соч. Н. К. Шильдера, том II, стр. 753 и 754, где, со слов Императора, говорится следующее: «Так, князь Дадиани, зять барона Розена и мой флигель-адъютант, командовавший полком всего в 16-ти верстах от Тифлисской заставы, выгонял солдат, и особенно рекрут, рубить лес и косить траву, нередко еще в чужих помещичьих имениях, и потом промышлял этою своею добычею в самом Тифлисе, перед глазами начальства; кроме того он заставлял работать на себя солдатских жен и выстроил с своими солдатами, вместо казармы, мельницу, а в отпущенных ему на то значптельных суммах даже не поделился с бедными нижними чинами; наконец, этот молодчик сданных ему 200 человек рекрут, вместо того, чтобы обучать их строю, заставил, босых и необмундированных, пасти своих овец, волов и верблюдов. Это было уже чересчур, и по дошедшему до меня о том первому сведению я в ту же минуту отправил на место моего флигель-адъютанта Васильчикова, исследованием которого все было раскрыто точно так, как я вам сейчас рассказал. В виду таких мерзостей, надо было показать пример строгого взыскания.

У развода я велел коменданту сорвать с князя Дадиани, как недостойного оставаться моим флигель-адъютантом, аксельбанты и шифр, а самого его тут же с площади отправить в Бобруйскую крепость для предания неотложно военному суду. Не могу сказать вам, чего стоила моему сердцу такая строгость, и как она меня расстроила; но в надежде, поражая виновнейшего из всех, собственного моего флигель-адъютанта и зятя главноуправляющего, спасти прочих полковых командиров, более или менее причастных к подобным же злоупотреблениям, я утешался тем, что исполнил святой свой долг». Примечание переводчика.

15. Этот инцидент у Н. К. Шильдера, т. II, стр. 754, со слов Императора, передан так: «Я выехад из Тифлиса 12-го октября рано утром. Мне дали кучера, который или не знал своих лошадей, или не умел ими править. Этот дурак начал с того, что стал их стегать перед спуском с довольно большой крутизны, несколько раз прикасающейся к краю бездонной пропасти. Вдруг лошади понесли. Признаюсь вам, что минута была не шуточная. Опасность грозила очевидная, без всякого средства спасения; я встал в коляске, чтобы пособить кучеру сдержать лошадей, однако напрасно; мне пришла нелепая мысль выскочить из коляски, но Орлов разумно догадался удержать меня. Мы уже видели перед глазами смерть, как вдруг сильным толчком опрокинулся экипаж, и нас отбросило в сторону; я перекувырнулся несколько раз и тем на этот раз отделался; Орлов порядочно ушибся; коляска, опрокинувшись, легла на два пальца от пропасти, в которую без этого падения мы неминуемо были бы сброшены; а как коляска находились близко от края дороги, доказательство вам то, что обе уносные повисли над пропастью на одних недоуздках, удержанные единственно тяжестью опрокинутого экипажа. Мы встали на ноги, немножко ошеломленные нашим полетом, и возблагодарили Бога за чудесное спасение». Примечание переводчика.

16. По поводу отставки Головина, а впоследствии и Нейдгардта, мы находим довольно интересное пророчество А. П. Ермолова, у А. А. Каспари — «Покоренный Кавказ», стр. 452 и 453, изд. 1904 г.

«Рассказывают, что смененный Розен, возвращаясь с Кавказа, приехал в Москву посоветоваться с Алексеем Петровичем Ермоловым, не следует ли ему отправиться в Петербург для объяснений. Алексей Петрович усмехнулся и сказал:

— Погоди немного: скоро вернется Головин, и тогда мы все трое поедем в Петербург...

Действительно, скоро пришло известие, что главнокомандующий Головин заменен генерал-адъютантом Нейдгардтом.

— Нейдгардт, видно, что немец,— заметил по поводу этого назначения Ермолов,— предусмотрительный — он нанял себе заранее дом в Москве и задаток дал — знает, что скоро вернется...

Узнав, что Розен и Головин все-таки собираются в Петербург для дачи объяснений, Алексей Петрович при первой встрече с ними сказал им: — знаете ли что, любезнейшие? Не обождать ли нам Нейдгардта? Он, вероятно, не замедлит приехать. Тогда наймем четырехместную карету, да и отправимся все вместе в Петербург…» Примечание переводчика.