НЕВЕРОВСКИЙ А. А.

О НАЧАЛЕ БЕCПОКОЙСТВ В СЕВЕРНОМ И СРЕДНЕМ ДАГЕСТАНЕ

В 1823 году жил в кюринских владениях мулла Магомет, родом из селения Яраг. По обширному уму он был признаваем в Дагестане алимом, а по званию главного кадия имел возможность приобрести безбедное состояние.

У муллы Магомета воспитывался в продолжение семи лет Бухарец Хас-Магомет, который учился весьма прилежно, особенно же оказывал большие успехи в арабском языке. По истечении семи лет он удалился в Бухарию; но был ли действительно у своих единоплеменников — неизвестно, только через год опять возвратился к старому учителю.

По возвращении, Хас-Магомет жил как гость и не думал продолжать учиться, а предался молитве, в коей проводил дни и ночи, и строжайшему [82] посту. Тогда мулла Магомет начал обращать внимание на поведение своего воспитанника, и на вопрос о причине происшедшей в нем перемены, получил следующий ответ: «Ты трудился и учил меня в продолжение семи лет. — сказал Хас-Магомет. — По окончании моих у тебя занятий я возвратился в Бухарию, где провел целый год в новом и самом деятельном изучении Корана, и наконец достиг до той степени познания, которая и тебе, алим, неведома. До сих пор я ничем не мог отблагодарить тебя за семилетние твои труды, но теперь возвратился в твой дом для того, чтобы передать тебе мудрость бухарских алимов, неизвестную в странах Дагестана».

Получив неожиданное объяснение, мулла Магомет просил бывшего своего ученика сообщить ему новые для него сведения. Но Хас-Магомет отвечал, что без благословения эффенди Хаджи-Измаила не может исполнить его желания, и предложил ему отправиться в селение Кюрдомир ¹, местопребывание означенного эффенди, который наставит на путь истины и научит, как можно достигнуть до высшей степени изучения Корана.

Мулла-Магомет пригласил многих кюринских мулл, и вместе с ними и Хас-Магометом отправился в Кюрдомир. Там прошло несколько дней в совещаниях, заключавшихся в том, что магометанская вера колеблется, что правоверные мусульмане, не зная шариата, ознакомились со многими [83] пороками, и что необходимо вывести их из заблуждения. В следствие этого, решено было, с общего согласия, приступить к доброму делу — навести мусульман на путь истины; а для исполнения сего, эффенди Хаджи-Измаил благословил и провозгласил муллу Магомета старшим мюршудом, то есть главою последователей новой исправительной секты в Дагестане, называемой иначе мюридизмом, или поборничеством за веру, основанном на исправительном таригате.

Таригат есть та часть Корана, которая научает покорять страсти и заключает в себе все наставления Магомета, относящиеся до возвышения, облагорожения чувств, дабы соделаться человеком угодным Богу и постичь Его могущество. Ученые мусульмане, давали различный толк Корану, и от того не у всех Магометан эта священная книга одинаково применяется. Но так как, например, в отделе ее, называемом шариатом, заключаются преимущественно гражданские постановления, то изменения не могли быть чувствительными для обществ. Когда же, на основании иносказательного слога Корана, стали различно толковать и правила таригата, то это превратное толкование всегда оказывало сильное влияние на общества и изменяло их политический быт. Превратным толкованием правил таригата начали свои действия и приобрели потом власть над персидскими народами Сафийские Государи, носившие название мюршудов, а их последователи назывались мюридами. Наконец, в 906 году магометанской, или в 1528 году нашей эры, Мюршуд-Исмаил, из дома Сафи, сделался столь сильным в Персии, что вступил на престол шахов. [84]

Мулла Магомет, быв сам ученым, не мог не знать в подробности Корана, не мог не знать и превратного толкования таригата, на основании которого Сафийские Государи основали свое могущество. Следовательно нельзя допустить мысли, как некоторые полагают, что бы Хас-Магомет и эффенди Хаджи-Измаил были первые причиною продолжительных волнений в Дагестане; а муллу Магомета, известного по его честной жизни, уму, состоянию и всеобщему уважению, избрали только орудием исполнения их фанатического замысла. Напротив того, скорее можно согласиться, что мулла Магомет, недовольный преданностию Аслан-Хана и вообще всех владетелей нашему Правительству, и опасаясь, что бы чрез частые столкновения с Русскими, подвластные их не стали смотреть другими глазами на вещи, и духовенство не утратило бы чрез то прежнего своего влияния на умы легковерной своей паствы, сам старался воздвигнуть преграды к сближению Лезгинов с нами, и искал только случая для возбуждения в них фанатизма и ненависти. Пока случай этот мог представиться, мулле Магомету трудно было бы подготовить народ к восстанию без содействия прочего духовенства; а потому он воспользовался предложением Хас-Магомета и не медля отправился в, селение Кюрдомир.

После совещаний об упадке магометанской веры в горах Дагестана, быв провозглашен, в присутствии приглашенных им кюринских мулл, старшим мюршудом и, опираясь на благословение эффенди Хаджи-Измаила, также весьма уважаемого человека, мулла Магомет мог уже приступить к [85] распространению мюридизма с большею надеждою на содействие духовенства, и с большею надеждою на успех.

Возвратясь из селения Кюрдомира в деревню Яраг, мулла Магомет начал употреблять всевозможные средства для сближения с своими единоземцами, Кюринцами, и для привлечения их на свою сторону. Он не жалел ни денег, ни имущества и делал частые угощения. Народ толпился в его доме и постоянно окружал его, с жадностию и удивлением слушая произносимые им речи.

Когда мулла Магомет убедился в привязанности к нему Кюринцев, и полагал, что настало уже время осуществить свои замыслы, то объявил однажды собравшейся около него толпе о намерении своем растолковать, в чем состоит истинный магометанский закон.

«Народ! — сказал он. — Мы ни Магометане, ни Христиане, ни идолопоклонники. Истинно магометанский закон вот в чем заключается:

Магометане не могут быть под властию неверных. Магометанин не может быть ничьим рабом и никому не должен платить подати — даже мусульманину.

Кто мусульманин, тот должен быть свободный человек, и между всеми мусульманами должно быть равенство.

Кто считает себя мусульманином, для того перовое дело казават — война против неверных, — а потом исполнение шариата. Для мусульманина исполнение шариата без казавата, не есть спасение. Кто исполняет шариат, тот должен вооружиться во что бы то ни стало, бросить семейство, дом [86] и не щадить самой жизни. Кто последует моему совету, того Бог в будущей жизни с избытком вознаградит. Будучи под властию неверных, или чьей бы то ни было ², все ваши намазы (молитвы), посты, странствия в Мекку, самые жертвы бедным и чтения Корана, ничего не значат, а узы брака, вас связывающие, и ваши дети делаются незаконными.

Народ! Мы отвергнуты законами, мы гости в этом свете, мы все должны будем переселиться в настоящее наше место, что бы там найти спасение.

Вот что говорит пророк: «Тот мой мусульманин, кто не щадит ни жизни, ни имения, ни семейства; кто исполняет волю Корана и распространяет мой шариат. Поступающий согласно моим повелениям, станет на том свете выше всех святых до меня бывших».

Народ! Клянитесь оставить свои прежние пороки и впредь удаляться от грехов. Дни и ночи проводите в мечети, молитесь Богу с усердием, плачьте и просите Его, что бы Он вас помиловал. Когда же настанет время вооружиться против неверных, о том я узнаю по вдохновению свыше, и объявлю вам; но до тех пор рыдайте и молитесь.

Я самый грешный человек в целом свете. Простите меня, я уже отказался от всего мирского».

После этих слов, мулла Магомет удалился в [87] свою комнату ³, и с тех пор постоянно проводил дни и ночи в молитве. Кюринцы также разошлись по своим селениям, и каждый из них повторял, в кругу своего семейства, сказанное их главным кадием.

Расчет муллы Магомета увенчался полным успехом. Слова его произвели магическое действие на умы легковерных слушателей — невежд, чрезвычайно привязанных к своей религии. Фанатизм вполне овладел ими, и с того времени, двери мечетей редко были затворяемы: не только взрослые, но даже дети толпились в храмах пророка, молились со слезами и клялись оставить свои прегрешения.

Слух о мулле Магомете распространился по всему Дагестану, и обитатели его начали стекаться со всех сторон в селение Яраг, что бы видеть и слышать нового проповедника. Они с жадностию принимали от него благословения и, давая обет следовать его наставлениям, признавали его мюршудом, а себя мюридами, или последователями мюридизма.

После этого новое учение начало более и более распространяться в Дагестане. Приходившие из разных обществ в селение Яраг муллы жили там по нескольку месяцев и, наблюдая за поведением мюршуда, всегда находили его погруженным в чтение Корана, или молящимся Богу. Они признали его [88] святым и возвратившись в свои дома, старались подражать ему в образе жизни.

В 1824 году следствия мюридизма стали ясно выказываться. Мюриды ярагские начали ходить по улицам и вне селения с деревянными шашками, и ударяя ими по встречавшимся предметам, поворачивались всегда лицем на север и кричали: «Мусульмане, казават! Мусульмане, казават!». По целым дням они скитались в окрестностях своего аула, повторяя одни и те же восклицания.

Вскоре мюриды и других селений начали подражать ярагским, и слова, «Мусульмане, казават» не только пронеслись по всем кюринским владениям, но перешли в соседственные общества и проникли в Северный Дагестан.

В марте месяце 1824 года, Генерал Ермолов, окончив дела во владениях Шамхала Тарковского, прибыл в г. Кубу, где и получил сведения о кюринских происшествиях. Он немедленно призвал к себе Аслан-Хана Казикумыкского и велел ему прекратить возникшие беспокойства. Аслан-Хан тотчас же отправился в кюринское селение Касим-Кент, куда и вытребовал муллу Магомета и прочих мулл кюринских владений. На вопрос его: зачем выдумывать новое учение, и соблазняя народ — подвергать его справедливому наказанию Русских, мулла Магомет отвечал, что Бог сильнее всех государей, что Дагестанцы были грешными людьми, и теперь настало время загладить их прежние проступки, и что он сам, оставив суету здешнего мира, предался только молитве и не делает никому вреда. На замечание же Аслан-Хана: зачем мюриды [89] ходят с деревянными шашками по селениям, и ударяя ими призывают народ к казавату, мулла Магомет произнес следующий, кажется, заблаговременно приготовленный ответ: «Мои мюриды столько постигли высокую истину о могуществе и величии Бога, что, возносясь к Нему мыслями и чувствами, приходят в исступление. Они еще сами не понимают, что делают; они невинны в своих поступках, которые впрочем ясно показывают, как должно вести себя Магометанам. Я бы и тебе, Хан, советовал оставить мирскую суету, и подумать куда мы пойдем от последнего раба до царей и пророков. Нет спасения на том свете, если мы не будем исполнять по шариату истинную святую волю Творца, и не будем стараться постигнуть Его могущество. Ты хвалишься своими действиями, согласными с повелениями Корана; но это несправедливо: будучи под властию неверных, твое исполнение шариата ничего не значит».

Последние слова муллы Магомета сильно оскорбили Аслан-Хана, и в первом порыве гнева он ударил его в лице, а прочих мулл заставил прыгать в продолжение целого часа. Когда же гнев прошел, Аслан-Хан просил у муллы Магомета извинения, и запретив собирать мюридов и проповедывать новое учение в его владениях, донес вместе с тем Генералу Ермолову о совершенном водворении спокойствия. В этом случае Аслан-Хан поступил недобросовестно, и даже можно полагать, основываясь на его дальнейших действиях, сам был прельщен учением муллы Магомета, потому, что, вместо принятия решительных мер, он [90] ограничился только простым запрещением распространения мюридизма, и то собственно в его владениях.

По возвращении муллы Магомета в селение Яраг, народ вновь начал стекаться к нему толпами. Продолжая с ним беседы в прежнем духе, то есть стараясь более и более возжечь в нем фанатизм, он воспретил мюридам бегать с шашками и открывать неприязненные действия, а приказал ожидать, пока не призовет их к оружию.

Вскоре после этого прибыли в селение Яраг из разных обществ Дагестана многие ученые муллы, а в числе их и неизвестный до тех пор гимринский житель — мулла Магомет. Почти в тоже время сделалось известным в горах распоряжение нашего Правительства, основанное на требовании политических обстоятельств, относительно затруднения беспрерывного сообщения с провинциями Персии и Турции кавказских Магометан, отправлявшихся на поклонение в Мекку. Тогда мюршуд мулла Магомет, имея в руках сильное средство для подкрепления своего учения и перетолковывая в дурную сторону меру нашего Правительства, старался еще более возжечь фанатизм. Но не смея распространять мюридизма в Кюринском Ханстве, он обратился ко вновь прибывшим к нему муллам, преимущественно из вольных обществ, с следующими словами: «Именем пророка повелеваю вам: ступайте на свою родину, соберите народ, прочтите ему мои наставления, вооружитесь и идите на казават. Истребите врагов и освободите братий ваших, мусульман. Кто убьет врага, или сам погибнет в битве — рай тому награда; если же вы убежите с [91] поля сражения, или чрез деньги и ложные обещания покорят вас, тогда ваши мечети будут обращены в церкви, вы будете навсегда прокляты, для вас нет спасения, и бойтесь гнева Божьего. Вы живете в крепких местах, вы храбры. Один мусульманин должен идти против десяти неверных, и не поварачиваться спиной к неприятелю. Кто так будет поступать, тот будет святым и вкусит все наслаждения рая. Вот ваши обязанности! На них благословляю вас, а тебя мулла Магомет — назначаю газием ⁴».

Подобные слова не могли не произвести своего действия на народ, всегда склонный к буйной жизни, на народ невежественный, привязанный к своей религии и поверивший мюршуду, что мечети будут обращены в христианские церкви. Действительно: с того времени мюридизм начал распространяться во всей силе. Кюринцы стали чуждаться Русских, фанатизм овладел умами Дагестанцев, и они с нетерпением ожидали той минуты, когда начнется великое, спасительное дело для исламизма.

В 1825 году, местное начальство вторично довело до сведения Генерала Ермолова о действиях муллы Магомета и об успехах его учения. Генерал Ермолов строжайше предписал Аслан-Хану схватить мюршуда и доставить его в Тифлис. Но Аслан-Хан поручил это дело Гарун-Беку, бывшему правителю кюринских владений, и хотя мулла Магомет, без всякого с его стороны сопротивления, [92] был приведен в главное кюринское селение Кураг, однако тотчас же бежал оттуда, или, как некоторые полагают, добровольно был отпущен. После бегства из Курага, он скрывался в вольной Табасарани, где с успехом проповедывал мюридизм; семейство же его и родные проживали, между тем, спокойно в селении Яраг. Новое доказательство недоброжелательного в этом случае распоряжения Аслан-Хана, и новое доказательство к подтверждению предположения, что он вполне поверил коварным внушениям муллы Магомета, который старался убедить его, что только до тех пор он сохранит свои владения, пока будут продолжаться волнения в горах.

В 1826 году, политические обстоятельства совершенно отвлекли внимание нашего Правительства от дел Дагестана. Занятая войною с Персиею, а потом с Турциею, Россия не могла принять деятельных мер к уничтожению родившейся секты, которая между тем имела время созреть и развить фанатизм в горцах до высочайшей степени; а Аслан-Хан не только не содействовал к уничтожению этой секты, но даже призвал муллу Магомета из Табасарани, и опять дозволил ему жить в селении Яраг, в кругу своего семейства.

Мулла Магомет, по возвращении на родину, не принимал лично участия в происшествиях Дагестана, а старался собственно наставлениями и советами поддерживать начатое им. Для осуществления же своих замыслов, он избрал, как сказано выше, гимринского жителя муллу Магомета, назначенного им [93] газием, и известного у нас под именем Кази-Муллы.

Действия Кази-Муллы.

Кази-Мулла, приняв от мюршуда благословение на казават, возвратился в Гимры и начал мало-по-малу приготовлять жителей этого селения к принятию нового учения. Он старался им доказать, что они живут без веры и не имеют понятия о шариате, и что употребляя горячие напитки, грабя друг у друга имущество, и проливая кровь мусульманскую, вообще преданы разврату, воровству и разбоям. Коротко: он передал им в своих толкованиях наставления муллы Магомета, и со всею восторженностию, свойственною фанатику-честолюбцу, развил смысл и цель казавата. Гимринцы, увлеченные его словами, клялись во всем следовать его советам и беспрекословно исполнять его волю.

Чрез семь месяцев после склонения Гимринцев, Кази-Мулла, вместе с другими ревностными мюридами, отправился в селение Чиркей для убеждения жителей присоединиться к исправительной секте. Чиркеевцы, выслушав его, отвечали, что готовы сделаться мюридами, но действовать неприязненно против Русских не станут, потому что выдали им аманатов, их стада пасутся на землях, занятых Русскими, и вообще сопротивление столь сильному государству поведет их к собственной гибели. Кази-Мулла, видя твердую решимость Чиркеевцев остаться нам верными, уклонился от проповедуемых им правил, сказав: «Наш шариат дозволяет быть в мире с Русскими; а потому вы можете им [94] повиноваться и давать аманатов, пока они сильнее нас. Но настанет время, когда какой либо из могущественных владетелей Востока покорит Русских, во славу Корана, и распространит над ними свою власть ⁵. Тогда вы должны восстать против них и объявить казават; до тех же пор повинуйтесь им». После этих слов Чиркеевцы поклялись строго соблюдать шариат, и тотчас же уничтожили запасы хранившейся у них джапы.

По склонении Чиркеевцев, Кази-Мулла обратился с толкованием нового учения к жителям других соседних селений. Приобретаемый им везде успех, обратил на него внимание, в начале 1829 года, престарелого Шамхала, Генерал-Лейтенанта Мехти-Хана, который, узнав собственно о духовной стороне мюридизма, убедился, что и его подвластные отступили от правил истинного Корана. В следствие этого, он отправил к Кази-Мулле приглашение следующего содержания: «Я слышал, что ты пророчествуешь. Если так, то приезжай научить меня и народ мой святому шариату; в случае же твоего отказа, бойся гнева Божьего: я укажу на том свете на тебя, как на виновника моего неведения, не хотевшего наставить меня на путь истины».

До сих пор Кази-Мулла ограничивался распространением мюридизма только в вольных обществах, не смея показываться в землях владетелей. Когда же он получил приглашение от самого [95] Шамхала Мехти-Хана, который был весьма уважаем в горах по его личным достоинствам, то понял, что обстоятельства начинают ему благоприятствовать еще более, и что для его деятельности открывается огромное поприще. А потому он не замедлил отправиться в селение Параул, тогдашнее местопребывание Шамхалов, где после тысячи лестных приветствий, в восточном вкусе, объяснив Мехти-Хану сущность проповедуемых им правил, не упоминая впрочем о казавате, просил у него позволения научить Шамхальцев истинному шариату, обещая рай в награду за такое доброе дело.

Хотя Шамхал Мехти-Хан был известен своею преданностию к России, но не полагая, что бы от данного им позволения могли произойти какие либо дурные последствия, согласился на просьбу Кази-Муллы, и приказал своим подвластным слушаться его наставлений. В то же время он отправился в С. Петербург, а на возвратном пути из столицы умер.

Отезд Шамхала развязал руки Кази-Мулле, начавшему распространять мюридизм с большею свободою, и в Шамхальстве Тарковском селения Большие и Малые Казанищи — первые приняли его учение.

Не смотря однако на быстрые успехи и быстро возраставшую славу Кази-Муллы, нашлось весьма много благоразумных Дагестанцев, ясно понимавших как гибельны для народа его замыслы. В шамхальских селениях, Эрпели и Каранай, стали единогласно говорить, что не должно слушать его в том, чему не следовали их отцы. Кази-Мулла, узнав об их толках, немедленно отправился с своими [96] приближенными в означенные деревни, взял там аманатов из самых почетных жителей, отправил их в Гимры и арестовал. В тоже самое время восстал против возмутителя, бывший его учитель, знаменитый алим Сагит-Эффенди, подобного которому не бывало в Дагестане. Обласканный и уважаемый Генералом Ермоловым, он был известен нашему Правительству с отличной стороны. Изучив в подробности Коран, и постигая всю важность заблуждения, в которое впадали Горцы от принятия ложных правил мюридизма, Сагит-Эффенди начал опровергать новое учение, и опровергать с большим успехом. Кази-Мулла, видя, что Сагит может воспрепятствовать его честолюбивым замыслам — уничтожением приобретенной им духовной власти над последователями мюридизма, — решился нанести ему сильный удар, и собрав своих приближенных, напал внезапно на его жилище в селении Араканах, койсубулинского общества. Сагит-Эффенди, не полагая, чтобы Кази-Мулла, почтительный и прилежный его ученик, осмелился поднять руку на своего наставника, не принимал никаких мер предосторожности, и за эту оплошность был жестоко наказан: дом его и все сочинения, над которыми он трудился с юных лет, были сожжены, а сам Сагит едва успел спастись бегством, и удалился потом к Аслан-Хану Казикумыкскому.

С удалением Сагит-Эффенди, Кази-Мулла не имел более соперника в Северном Дагестане, а потому и продолжал начатое им со всем жаром дерзкого и предприимчивого фанатика. Первое внимание он обратил на жителей селения Аракан, слушавших [97] с такою верою опровержения его наставника. Он объявил им, что бы немедленно приняли шариат и шли на казават; в противном случае он не только истребит все селение, но велит перебить всех жителей без исключения. Араканцы вынуждены были покориться и дали ему 30 человек аманатов.

После двадцатидневного пребывания в Араканах, Кази-Мулла отправился в Унцукуль и вообще во все Койсубулинские селения, не признававшие еще его власти над собою. Склонив на свою сторону Койсубулинцев, он начал переходить, со своими мюридами, от одного вольного общества к другому, не встречая нигде сопротивления. Однако присоединение к исправительной секте двух значительных племен — Гумбетовцев и Андийцев, — не удовлетворило честолюбия Кази-Муллы. Он хотел еще подчинить себе Аварцев, покорение которых представляло следующие выгоды: 1) Аварцы и тогда считались самым сильным народом в горах, следовательно с принятием ими нового учения — слава Кази-Муллы еще более возрасла бы, и 2) Утвердившись в Аварии, он занял бы средину гор, откуда мог бы с большим удобством постепенно распространять свою духовную и политическую власть во всем Дагестане. Приобретение же этих выгод не было, по видимому, сопряжено с большими затруднениями, потому что Аварцы были в то время управляемы юным ханом, Султаном Абу-Нунцалом, руководимым престарелою его матерью.

Кази-Мулла был уже весьма близок к цели своих желаний: из всей Аварии только один Хунзах, [98] местопребывание Аварских Ханов, остался верным настоящему своему повелителю, а прочие селения перешли на сторону неприятеля.

В феврале месяце 1830 года появились партии мюридов около Хунзаха. Предводительствуя скопищем до 8 т. человек ⁶, Кази-Мулла требовал, чтобы Аварцы прервали сношения с Русскими и содействовали уничтожению Дербента, Внезапной и других укреплений; в случае же отказа грозил все предать истреблению.

Хунзах состоял тогда из 700 дворов и мог выставить до 2 т. вооруженных. Зная о действиях и намерениях Кази-Муллы, Султан Абу-Нунцал-Хан укрепился заблаговременно и в надежде на верность своих подвластных, ожидал приступа с самоотвержением. Но силы Кази-Муллы, превосходившие впятеро силы Хунзахцев, устрашили их, и они стали колебаться, не полагаясь на храбрость и опытность молодого Хана. Заметив это колебание, Ханша Паху-Бике, мать Абу-Нунцала, просила Кази-Муллу не приходить в Хунзах, а взамен того готова была дать ему в аманаты одного из сыновей своих. Однако Кази-Мулла не внял ее просьбам и подступил к Хунзаху. Участь [99] местопребывания Аварских Ханов была почти решена: грозные толпы мюридов, приближавшиеся к нему со всех сторон, навели панический страх на жителей. В эту минуту является среди народа, с шашкою в руке, Ханша Паху-Бике. «Хунзахцы! — сказала она. — Вы не должны носить шашек; отдайте их женщинам, а сами покройтесь чадрами ⁷». Пристыженные Хунзахцы ободрились; чувство гордости подавило страх: решась умереть, или отразить врагов, они последовали за Абу-Нунцал-Ханом и заняли завалы и башни окружавшие селение.

Между тем своевольные толпы горцев подошли к Хунзаху. Молодой Хан вышел из завалов, бодро встретил врагов своих, ударил на них в шашки, опрокинул, смял и прогнав рассеявшихся мюридов за хребты гор, замыкающие Аварскую долину, возвратился с торжеством в Хунзах.

В награду за это блистательное дело, Аварцам было пожаловано Георгиевское знамя.

Нападение на Хунзах напомнило о виновнике происходивших смут в Дагестане; а потому местное начальство потребовало от Аслан-Хана, чтобы он представил Муллу-Магомета немедленно в Тифлис. Но предупрежденный преданными ему людьми, окружавшими Аслан-Хана, мюршуд успел бежать в селение Балаканы, Койсубулинского общества.

После поражения под Хунзахом, Кази-Мулла возвратился в Гимры, где собрал Койсубулинцев и [100] старался восстановить упадшие их нравственные силы, объясняя, что неудача в Аварии произошла от таящегося в них сомнения в справедливости принятого ими учения, к которому они еще не привязаны от искреннего сердца. Он говорил, что кто хочет поступать как повелевает истинный шариат, тот не должен бояться смерти, потому что каждого из погибших ожидает рай и прелестные Гурии. Однако слова эти не произвели ожидаемого Кази-Муллою действия: Койсубулинцы потеряли к нему веру и только одни Гимры остались на его стороне. Прочие же их селения, равно как Салатовцы, Гумбетовцы и Андийцы, отложились от него.

В тоже время обстоятельства позволяли уже снарядить экспедицию, из войск возвратившихся из Азиатской Турции, для усмирения Кази-Муллы и его приверженцев. Составленный для этой цели отряд (из 4 т. пехоты, 500 человек конницы и 26 орудий), был поручен Генерал-Лейтенанту Розену. Лишь только наши войска появились на горе Харахс, против Гимр, как Койсубулинцы тотчас выдали аманатов и выслали из всех селений старшин, для принесения присяги на верноподданство Государю Императору.

Генерал-Лейтенант Розен, полагая, что после присяги и выдачи аманатов, Койсубулинцы, прежде сего добровольно оставившие Кази-Муллу, не будут более принимать участия в его действиях, не счел за нужное проливать кровь Русских для приведения к покорности одного человека, и на основании этого соображения возвратился с отрядом на Линию.

По удалении наших войск, Кази-Мулла, почти со [101] всем обессиленный, не унывает; но созвав к себе всех мулл и старшин Койсубулинских, прибегает вновь к фанатизму и старается объяснить им уход отряда совершенно в превратном виде, говоря что само Провидение помогает ему, иначе Русские не преминули бы спуститься в Гимры. «Если мы видим помощь свыше, то нам нечего бояться славы их оружия, а должно итти на врагов смело, напасть на Тарки, потом на деревню Андрееву, освободить своих собратий и действовать далее, как Бог укажет». Вообще, представив удаление отряда Генерал-Лейтенанта Розена, как одержанный успех мусульманами, и в кратких, но понятных выражениях для грубых горцев, развив гигантский свой замысел, Кази-Мулла вновь поколебал умы Койсубулинцев. Он внушил им мысль, что они будут главным орудием славы мусульман, полного торжества Исламизма, что им будет принадлежать первое место в раю и первая и лучшая добыча на земле. Увлеченные Койсубулинцы опять перешли на сторону возмутителя, который не замедлил воспользоваться возбужденным им фанатизмом и призывал всех правоверных собраться в Шамхальских владениях на урочище Чумкескенте ⁸. Укрепив это урочище (в марте месяце 1831 года) [102] и без того труднодоступное, он выжидал там прибытия своих последователей, дабы начать в след за тем решительные наступательные действия.

В то время в Шамхальских владениях, всегда отличавшихся своею к нам преданностию, находился, кроме гарнизона креп. Бурной, только один баталион, расположенный в селе Больших Казанищах, в виде подвижного резерва. Когда сделалось известным о сборе мюридов в Чумкескенте, то Генерал-Маиор Князь Бекович-Черкасский двинулся туда с означенным баталионом, что бы рассеять собравшихся там горцев. Но слабые силы и сильная неприятельская позиция, заставили его отказаться от штурма и ограничиться одною рекогносцировкою укрепленного урочища. Это обстоятельство, по видимому самое ничтожное, чрезвычайно возвысило нравственные силы мюридов, и Кази-Мулла не преминул им воспользоваться. Он тотчас же разослал воззвание на Арабском языке ко всем Дагестанским обществам, и уведомляя их, что сам Бог его защищает и что Русские не решились на него напасть, приглашал правоверных к нему присоединиться и дал разрешение уничтожать все власти и повиноваться только одному Богу.

Воззвание Кази-Муллы не осталось без отголоска: храбрейшие из Дагестанцев начали собираться в укрепленный им стан — урочище Чумкескент. В числе их прибыл из Чечни и родственник Шамхала, Ирази, бывший владелец Казанищ, но по обстоятельствам оттуда бежавший. С появлением Ирази, Шамхальские селения, исключая [103] Карабудакента, начали переходить, одно в след за другим, на сторону мюридов.

Измена Шамхальцев принудила Князя Бековича вывести из Казанищ находившийся там баталион и расположить у сел. Кафыр-Кумыка, где имеется весьма хорошая позиция. Кази-Мулла с своей стороны, выдвинул из Чумкескента 2 т. человек для занятия Темир-Хан-Шуры. Из этого селения, отстоящего только в 2-х верстах от Кафыр-Кумыка, горцы беспрестанно тревожили наш лагерь. Чтобы положить конец этим беспокойствам, Князь Бекович атаковал T.-X.-Шуру, выгнал оттуда мюридов, с значительным для них уроном, а самое селение сжег. Желая отмстить за уничтожение T.-X.-Шуры, Кази-Мулла напал с 5 т. на наш лагерь, но был отражен с потерею до 200 человек и бежал в Чумкескент в большом беспорядке.

Вскоре после дела Кафыр-Кумыкского прибыли в Шамхальские владения подкрепления, так что отряд там собранный имел уже в своем составе до семи рот. Кроме того, были направлены туда же три баталиона с Кавказской Линии.

Узнав о приближении войск, шедших с Линии, Кази-Мулла немедленно расположился в сел. Атлы-Буюн, лежащем между Тарками и Темир-Хан-Шурою, с тем, чтобы во время движения их к Кафыр-Кумыку, действовать им во фланг. С нашей стороны, по получении известия о занятии неприятелем Атлы-Буюна, начальники условились между собою напасть на Кази-Муллу с двух сторон: баталионы направленные с Линии должны были [104] атаковать его по дороге от Тарков, а отряд, находившийся уже в Шамхальских владениях, по дороге от Кафыр-Кумыка. К сожалению, эта разъединенная аттака была сверх того ведена неодновременно; а потому войска наши должны были отступить без всякого успеха.

Неудачное покушение на Атлы-Буюн, служило новым средством Кази-Мулле для возвышения нравственных сил мюридов и возбуждения в них фанатизма. Не давая им опомниться, он тотчас же повел их на селение Параул, и разграбил и разорил до основания тогдашнее местопребывание Шамхалов. Из Параула двинулся к Карабудакенту, для наказания жителей за преданность Русским; но быв уведомлен о приближении наших войск, шедших из Кафыр-Кумыка, изменил свое намерение и бросился к Таркам. По занятии этого пункта, дерзость его возрасла до того, что он осмелился осадить (25 мая) креп. Бурную, имея 8 т. человек в своем распоряжении. Однако здесь, за первоначальный свой успех, он заплатил очень дорого впоследствии: прибытие нашего отряда от Карабудакента, а также взрыв порохового погреба, были причиною, что он потерпел совершенное поражение, оставив 1 500 тел на месте.

Поражение под Бурною произвело весьма неблагоприятное влияние на Шамхальцев, наиболее пострадавших в этом деле. Казалось бы, что с отпадением их, число сообщников Кази-Муллы должно было значительно уменьшиться; но он имел еще сильную опору в Салатовцах, Ауховцах, Ичкеринцах и Мичиковцах, перешедших на его сторону, [105] а главное в жителях Кумыкских владений, которые после долгого колебания, поддались наконец коварным внушениям его приверженцев и открыто изменили в мае месяце 1831 года. Изменив же законной власти и опасаясь справедливого наказания, они начали собираться на урочище Чумлы, близ крепости Внезапной, и убедительно просили Кази-Муллу поспешнее прийти к ним на помощь. Возмутитель не мог ожидать более благоприятных обстоятельств; а потому не замедлил явиться на зов Кумыков, и не теряя времени, приступил к осаде крепости Внезапной, где присоединились к нему и мюриды четырех выше исчисленных обществ. Имея тогда в сборе более 10 т. человек, он отбил у гарнизона воду и занял сильными партиями все пути, по коим могли бы подойти подкрепления. Действительно: только один баталион, под начальством Подполковника Шумского, успел пробиться чрез ряды неприятеля и войти в крепость; другой же посланный по кратчайшей дороге, должен был отступить ⁹.

Прибытие Подполковника Шумского дало возможность гарнизону выдержать продолжительную осаду. Желая ускорить ход ее, Кази-Мулла употреблял, для приближения к крепости, особого устройства бревенчатые щиты на колесах и с бойницами. Однако все его усилия остались тщетными: после пятнадцатидневной упорной защиты, гарнизон был [106] освобожден командовавшим войсками на Линии, Генералом Эмануэлем. При появлении собранного им отряда, состоявшего из 2 т. человек пехоты, 800 кавалерии и 12 орудий, — горцы мгновенно сняли осаду и разделились на две партии: одна, предводительствуемая Кази-Муллою, ушла в Ауховское общество, а другая в Салатау, где и укрепилась под Бултугаем. Генерал Эмануэль, последовав за первою из них, вдался в Ауховские леса, при отступлении из которых произошло кровопролитное дело, окончившееся для нас неблагоприятно.

Гордясь одержанным успехом, Кази-Мулла с торжеством возвратился в Чумкескентский лагерь, где вновь присоединились к нему Шамхальцы и куда прибыли в скором времени, а именно в августе месяце, Табасаранские депутаты. Они звали его к себе и уверяли, что Табасарань, Каракайтаг, Терекеме и прочие общества, ждут с нетерпением его приезда и готовы итти с ним против неверных.

В тоже время разнесся слух о ложном разрыве Персии с Империею; а потому наши войска, бывшие в Южном и Среднем Дагестане, выступили в Ширвань, и кроме двух баталионов Дербентского гарнизона, других войск там не оставалось. Стечение подобных обстоятельств показало бы человеку и без ума и предприимчивости Кази-Муллы — что надлежало делать!

Кази-Мулла воспользовался своим положением и отправился в Каракайтаг, где на горе Самсе присоединились к нему многие племена Среднего Дагестана. Оттуда, с 10 т. человек, он подступил [107] к Дербенту, и держал уже 8 дней эту крепость в блокаде, как приближение из Северного Дагестана отряда Генерала Коханова, принудило его удалиться. Отступив в северную Табасарань, куда прибыло и семейство мюршуда, Кази-Мулла распустил вскоре собранных им мюридов, и обещая в непродолжительном времени опять осадить Дербент, отправился в Гимры вместе с Муллою-Магометом.

Предприятие Кази-Муллы против Дербента, обнесенного крепкими и высокими стенами, доказывало, что дерзость его возрасла до высочайшей степени. Хотя он давно уже заслуживал наказания, но разные обстоятельства отвлекали внимание Главного Кавказского начальства на другие предметы. Так например: в 1830 году необходимо было прежде всего усмирить Джарских Лезгин, вновь взволновавшихся и вновь тревоживших пределы самой Грузии; а в первой половине 1831 года, разнесшийся слух о ложном разрыве с Персиею, воспрепятствовал принять своевременно деятельные меры для усмирения бунтовщиков. Когда же водворилось спокойствие на других более важных пунктах, решено было обратить главные силы против Дагестанских мятежников с двух сторон: от Дербента и с Кавказской Линии.

В конце сентября 1831 года был собрав в Дербенте отряд из 3½, тысяч пехоты, 3 т. конницы и 20 орудий, над которым принял начальство Генерал-Адъютант Панкратьев ¹⁰. 30 [108] сентября этот отряд был направлен, несколькими колоннами, в верхнюю Табасарань, для наказания бунтовщиков и истребления их селений, а в особенности Дювека, почитавшегося неприступным и где было сложено все имущество Табасаранцев. Войска наши, сделав переход в 45 верст, по лесистой и болотистой дороге, стремительно атаковали (3-го сентября) горцев, засевших в густом лесу, прилегающем к Дювеку. Хотя доступ к сему селению был защищаем весьма упорно, однако чрез несколько часов оно было взято и разорено до основания. Победители получили значительную добычу богатыми вещами и деньгами; кроме того неприятель оставил на месте до 150 убитых.

Взятие и разорение Дювека имели важные последствия: Табасарань и Каракайтаг не замедлили изъявить покорность. После чего Генерал-Адъютант Панкратьев тотчас же двинулся в Шамхальство Тарковское. 23 октября он атаковал селение Эрпели, где собралось до 5 т. мюридов, под предводительством Умалат-Бека Кум-Таркалинского, назначенного Кази-Муллою новым Шамхалом. Весьма кратковременный бой решил дело в пользу атаковавших. Неприятель обратился в бегство, оставив в нашей власти: несколько тел, до 20 человек пленных, множество семейств, разного рода имущество и до 5 т. голов рогатого скота. Сильный туман, недозволивший употребить с большею пользою кавалерии, спас бегущих от совершенного поражения.

Эрпелинский бой восстановил спокойствие в Шамхальских владениях. Устроив там дела, [109] Генерал-Адъютант Панкратьев предпринял движение к Чиркею, для уничтожения этого селения, сделавшегося одним из главных притонов самых ревностнейших последователей нового учения. Решившись атаковать Чиркеевцев по дороге от Темир-Хан-Шуры, он просил Генерал-Лейтенанта Вельяминова, находившегося тогда в Чир-Юрте, двинуться против них от Миатлов. Хотя Генерал Вельяминов, как будет ниже объяснено, не мог оказать содействия; однако присутствие его отряда в Кумыкских владениях имело большое влияние на Чиркеевцев: опасаясь быть атакованными с двух сторон, они изъявили покорность, после непродолжительной перестрелки с отрядом Генерал-Адъютанта Панкратьева, обещали не принимать более к себе Кази-Муллу и подчинились начальству Кавказской Линии.

По причине наступившей осени, Генерал-Адъютант Панкратьев окончил свою экспедицию покорением Чиркея, вместе с которым изъявили также покорность другие Салатовские селения и Койсубулинцы. Усилив потом прежде бывшие войска в Северном Дагестане, для удержания в повиновении Шамхальцев, он распустил собранный им отряд на зимние квартиры, в ноябре месяце.

В тоже время, как русские войска вступили в Северный Дагестан со стороны Дербента, Генерал-Лейтенант Вельяминов приближался к этому краю от Терека, с отрядом из 2 500 человек пехоты, 500 казаков и 22 орудий. Цель действия этого отряда состояла в наказании жителей селения Чир-Юрта, у которых находился тогда Кази-Мулла, [110] беспокоивший беспрестанно вместе с ними Кумыкские владения. Подойдя к Сулаку у Темир-аула (15 октября), Генерал-Лейтенант Вельяминов тотчас же велел войскам переправляться, с тем, что бы без потери времени напасть на Чир-Юрт, где уже собралось до 4 т. мюридов. Но переправа эта была остановлена первоначально большою прибылью воды, а потом нападением Кази-Муллы, ушедшего из Чир-Юрта на крепость Внезапную, для защиты которой необходимо было отделить часть отряда. С возвращением в Темир-аул посланного подкрепления во Внезапную, откуда неприятель был отбит с уроном, весь отряд переправился на правый берег Сулака 18 октября, а на другой день Генерал-Лейтенант Вельяминов атаковал Чир-Юрт и после двух часового боя, овладел этим селением. Мюриды были совершенно разбиты и обратясь в бегство, оставили в наших руках 200 тел, 420 человек пленных, все имущество, 1 500 штук рогатого скота и до 4 т. баранов. Результат Чир-Юртовского штурма состоял в том, что некоторые из ближайших Салатовских деревень прислали депутатов с просьбою о пощаде.

Хотя успех одержанный над мюридами в Чир-Юрте и давал возможность отряду, пришедшему с Линии, продолжать наступательные действия; но большое количество пленных, скота и множество другой добычи, чрезвычайно увеличило обоз, который с малым прикрытием нельзя было отправить за Терек, а малочисленность отряда не дозволяла отделить надлежащего конвоя. По этим причинам Генерал-Лейтенант Вельяминов вынужденным [111] нашелся приблизиться первоначально к Тереку, для переправы на левый берег сей реки лишних тяжестей, а потом намерен был опять возвратиться в Дагестан. Однако предположение его было разрушено полученными сведениями о восстании Чеченцев, угрожавших самой Линии. Эти сведения, заставив его обратиться для усмирения вновь возмутившихся, не дозволили оказать содействия Генерал-Адъютанту Панкратьеву к овладению Чиркеем.

Чеченцы приняли новое учение еще в конце 1830 года; но действия против них Генерал-Лейтенанта Вельяминова были так удачны, что в феврале месяце 1831 года они вновь изъявили покорность, и вероятно не изменили бы данной присяге, если бы между ними не появился сам Кази-Мулла. Бежав из Чир-Юрта, быв отражен от Внезапной и не смея возвратиться в Дагестан, где находились наши два отряда, он отправился в Чечню и опять успел склонить к возмущению ее жителей. Как только волнение обнаружилось, Генерал-Лейтенант Вельяминов тотчас же выступил на реку Сунжу, чтобы утушить восстание в начале. Между тем Кази-Мулла собрал значительную партию конных Чеченцев и, распустив слух о намерении своем напасть на Кумыкские владения, куда и отвлек внимание начальника отряда, быстро двинулся к Кизляру и разграбил этот город. Нападение было им произведено (1 ноября) весьма неожиданно, и собственно неожиданность способствовала успеху дерзкого предприятия.

После набега на Кизляр, Кази-Мулла не осмелился явиться в Чечне, где Генерал-Лейтенант [112] Вельяминов строго карал принявших участие в разграблении означенного города, а отправился в Чиркей. Однако Чиркеевцы не допустили его к себе, равно как и жители селения Караная, отразившие с успехом произведенное им нападение. Тогда Кази-Мулла возвратился в Гимры; но выгнанный и оттуда, по требованию Генерал-Адъютанта Панкратьева, он призвал к себе самых ревностных последователей мюридизма из всех обществ и занял с ними вновь урочище Чумкескент, которое еще сильнее укрепил. Начальник войск, находившихся в то время в Шамхальских владениях, Полковник Миклашевский, узнав о занятии Чумкескента, выступил (1-го декабря) против собравшихся там мюридов и атаковал укрепленный их лагерь. После упорного и кровопролитного боя, неприятель был выбит из завалов и обращен в совершенное бегство ¹¹.

Штурм урочища Чумкескент, в защите коего Кази-Мула не принимал впрочем участия, доказал ему, что устроенный им там укрепленный лагерь не спасет его от русских штыков; а потому он выбрал другую, гораздо крепчайшую позицию на урочище Эльсуста, находящемся между Каранаем и Эрпелями. Не смотря на силу новой позиции, ему не удалось в ней долго держаться: отряд Миклашевского, усиленный свежими войсками, поступил под начальство Полковника Клугенау, который обойдя (в мае месяце 1832 года) неприятельский лагерь [113] с тылу, угрожал мятежникам совершенным истреблением. К счастию Кази-Муллы, павший неожиданно густой туман, дал ему возможность пробраться в селение Гимры, вновь перешедшее на его сторону, куда он спустился ночью по такой крутой тропинке, по которой не все пешие горцы решатся итти днем; и от того на этом спуске несколько из его приверженцев и до 70 лошадей оборвались в кручу.

Пребывание Кази-Муллы в Гимрах было непродолжительно. Собрав небольшую партию, в начале августа, между Чиркеем и Чиркатом, он направился в Чечню, по просьбе самих жителей, опасавшихся решительных наступательных действий со стороны Русских. Из Чечни он делал несколько набегов, иногда удачных, на Кавказскую Линию, между Владикавказом и Кизляром, и покушался даже нападать на деревню Андрееву, не взирая на близкое расположение наших войск и готовность жителей защищаться.

Действия Кази-Муллы на Кавказской Линии, в первой половине августа месяца, были последними его усилиями для поддержания своей власти и возбуждения фанатизма. Увеличение отряда Генерала Вельяминова до 8 т. человек и прибытие самого Корпусного командира, совершенно изменили ход дел. Генерал-Адъютант Барон Розен, вступив, во второй половине августа, в Чечню, опустошал ее огнем и мечем. Чеченцы, устрашенные действиями наших войск, начали колебаться. Для возвышения их нравственных сил, Кази-Мулла прибегнул к жестокости и казнил без пощады всех [114] подозреваемых им людей в сношениях с Русскими. Но это жестокое обращение еще более охладило ревность его сообщников. Ауховцы первые начали удаляться от него в леса, а примеру их последовали и Чеченцы, так что 24 августа Кази-Мулла вынужден был оставить Чечню, весьма недовольный неповиновением ее жителей, которые с своей стороны роптали на его деспотизм и раскаявались в своих поступках.

Удаляясь от Чеченцев, Кази-Мулла угрожал прийти к ним с огромным скопищем Лезгин, для наказания их за желание покориться Русским. Однако угрозы его не сбылись, от того, что и Лезгины к нему охладели. Еще в 1831 году, со времени отступления от Дербента, у многих Дагестанцев ослабла к нему вера, а удачные действия наших войск и беспрестанные воззвания, в коих ясно и словами Магомета из Корана опровергалось новое учение, — чрезвычайно поколебали его влияние в горах. А потому, когда он, по возвращении в Гимры, предвидя неминуемую свою гибель, призывал к себе на помощь Дагестанские племена, то на его зов не было уже отголоска.

Между тем Генерал-Адъютант Барон Розен, пройдя всю Чечню, заставил её смириться. В конце сентября Чеченцы изъявили покорность, выдали аманатов и внесли подати, а участвовавшие из них в набеге на Кизляр, заплатили кроме того штраф за разграбление этого города. Водворив спокойствие на Кавказской линии, Корпусный Командир направился в Темир-Хан-Шуру, а оттуда [115] подступил к Гимрам, для истребления главного вертепа бунтовщиков.

По получении сведения о приближении наших войск, Кази-Мулла, под предлогом сбора своих приверженцев в других обществах, хотел уйти, как это почти всегда делал во время присутствия больших отрядов в Северном Дагестане. Но Гимринцы удержали его, сказав: «ты умел вооружить нас против Русских, научи же теперь и драться против них». Оставленный Дагестанцами и удержанный Гимринцами, Кази-Мулла обратился к окружавшим его с следующими словами: «Теперь настал мой конец; я умираю защищая родину, защищая святой шариат. Кто хочет мне последовать, пусть останется со мною».

17-го октября войска наши стали лицем к лицу с неприятелем. При Кази-Мулле находились только одни Гимринцы, защищенные дикою своею союзницею-природою. Произошла битва весьма упорная. Кавказские воины, одушевленные присутствием самого Корпусного Командира, не думали об опасностях: им нужна была победа. Мятежников постигло заслуженное ими наказание: они потерпели совершенное поражение и разбежались, а Кази-Мулла был убит в башне, заграждавшей доступ к Гимрам, вместе с 60-ю преданными и самыми отчаянными мюридами.

Так окончил свое буйное поприще первый Имам ¹², — как обыкновенно называют Кази-Муллу в горах, — виновник многих смут и бедствий в [116] Дагестане, виновник пролития крови многих невинных жертв и разорения и истребления многих прекрасных селений.

Должно впрочем заметить, что как не ослабла в горцах, при конце жизни Кази-Муллы, вера в святость нового учения, но смерть его произвела на них некоторое влияние. Причиною тому послужило одно обстоятельство, на первый взгляд совершенно ничтожное: тело его было найдено в таком положении, что одною рукою он держался за бороду, а другою указывал на небо; по мнению же мусульман, это есть именно то самое положение, в котором может быть только праведник в минуту самых теплых своих молитв, когда он возносится духом до постижения могущества Всевышнего. А потому горцы, увидев труп Кази-Муллы, начали раскаиваться в своем поведении и упрекали себя за то, что не подали ему помощи. Впрочем, воспоминание о последних действиях наших войск, заглушило первый порыв фанатизма, а вместе с ним и мюридизм погас, — но к сожалению погас только на время, от того, что приманка для честолюбивого духовенства была слишком обольстительна и скоро явился преемником Кази-Мулле, первый его мюрид Гамзат-Бек.

Комментарии

1. Ширванского уезда.

2. Здесь он подразумевал Аслан-Хана Казикумыкского, бывшего вместе с тем и владетелем Кюринского Ханства.

3. Там заблаговременно было приготовлено для исполнения намаза особое место, походившее на гробницу столь длинную, что бы, находясь в ней, можно было делать земные поклоны, и так широкую, чтобы касаться локтями о доски, которыми были выложены бока углубления.

4. Газий — значит ведущий священную войну.

5. В то время агенты из Персии и Турции подстрекали горских народов к восстанию против России, обещая им скорую помощь.

6. Бывшее перед тем землетрясение в горах не мало способствовало увеличению скопищ Кази-Муллы. Некоторые горцы приписывали это новое для них явление действию могущества возмутителя, который будто бы хотел чрез то наказать мусульман не принявших его учения. Андреевцы же, опасаясь другого землетрясения, начали переселяться, а многие из них хотели напасть на Внезапную, но переселение им было воспрещено, а от нападения они были удержаны благомыслящими старшинами.

7. Чадры — головные покрывала, употребляемые на Востоке женщинами.

8. Урочище это лежит в 13 верстах в Югу-Западу от укрепления Т.-X.-Шуры и называется ныне Миклашевская поляна. Оно имеет только с одной стороны, обращенной к горам, свободный доступ, а с прочих сторон окружено весьма крутыми и глубокими оврагами, бока которых покрыты огромным, едва проходимым лесом.

9. Отступивший баталион захватил однако у неприятеля знамя, на копье которого была изображена с обеих сторон корона и надпись: «vive le roy».

10. Бывший в то время Главноуправляющим Закавказским краем.

11. За эту победу храбрый Миклашевский заплатил своею жизнию еще в начале дела.

12. Имам — значит глава духовенства.