МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ЗАПИСКИ

ПЕРВОЕ ВЗЯТИЕ РУССКИМИ ВОЙСКАМИ ГОРОДА КАРСА

(Июнь 1828 года).

Из памятных записок Н. Н. Муравьева Карского

(Печатается с подлинной рукописи. П. Б.).

(Писано в 1831 году).

Места, по коим мы шли, представляли обширныя равнины с небольшими возвышениями, но совершенно безлесныя; земля плодородная, корма xopoшиe, поля хорошо возделаны; но жители из селений, мимо коих мы шли (большею частию Армяне), все были угнаны по приказанию Турецкого правительства, удалявшего их с намерением от нас.

При Джомушлу, что на речке Карс-чай, я делал привал. Я удивился сходству, которое река в сем месте имела с реками в России. Я привык видеть в гористых местах быстрые потоки. Явление реки, тихо текущей в отлогих берегах, скрытых зеленью, было для меня явление совершенно новое.

17-го июня весь корпус тронулся вместе и прибыл к селению Мешко, близ коего и расположился лагерем. Наш лагерь составлял одно большое каре, среди коего становились в колонах обозы и кавалерия, а потому мы и не подвергались какой-либо неудаче при внезапном нападении.

Авангард наш, под командою казачьего полковника Сергеева, состоявший из одного казачьего полка, пионерного батальона и 4 линейных орудий, остановился верстах в 2-х или в 3-х впереди нас, у подошвы горы, отдельно в поле стоявшей. С сей горы можно было видеть издали Карс, отстоявший еще верст на пятнадцать. До сих пор мы еще нигде не встречали неприятеля; но перед вечером сделалось у нас во всем лагере движение, произведенное суетливостью Паскевича. Тревога сия однакоже скоро прекратилась. Поводом к оной служило нечаянное нападение, сделанное на передовые посты авангарда партиею из 30 конных Турок, выехавших из Карса, которые гнались за нашими пикетами, одному казаку голову сняли, а другого взяли в плен. Партия сия немедленно возвратилась, и мы ночевали спокойно.

Вот в каком виде происшествие cиe было представлено в напечатанных известиях о действующем Кавказском корпусе, доставленных Паскевичем. [316]

«Известия о действующем Кавказском корпусе».

«По переходе за границу, 14-го сего месяца, главный действующий корпус, под начальством корпусного командира генерала от инфантерии графа Паскевича Эриванского, следовал от Гумров по прямому направлению к крепости Карсу через селения Дигиш, Палдераван и Мешко. Весь сей край, населенный Армянами, представляет ныне совершенное опустошение, ибо Турецкое правительство всех жителей переселило в отдаленнейшие места».

«При селении Мешко, 17-го числа, в первый раз открыт был неприятель. Конница его в большом числе выехала из крепости, верст на 16 разстояния, и напала на наши передовые пикеты, но по прибытии подкрепления была отражена. Отважность сей конницы, решившейся на большое раз-стояние отдалиться от крепости и вместе с тем доставленныя лазутчиками известия показывали, что гарнизон Карса весьма многочислен и составлен из хороших войск. Число конницы из дели-башей, исфагов, Курдинцев и Карапанахцев простирается до 5 тысяч; пехота же заключает в себе всех жителей способных к поднятию оружия и коих число вместе с пришедшими Лазами может составлять также около 5 тысяч человек».

Сии реляции превосходили всякое ожидание; но я имею причины думать, что не один Паскевич был в сем виновен. Я полагаю, что С. с удовольствием украшал оныя, особливо о тех делах, в коих он сам находился. Покойный же Бурцов составил себе из сего совершенное ремесло. Он находился при главной квартире без особенной должности. Известия, помещенныя о неприятельских силах, я думаю, были справедливы; но не полагаю, чтобы в числе оных уже были в то время Лазы, жители гор прилегающих к Черному морю и не имеющие в обыкновении отдаляться на такое большое разстояние из своих ущелий. Мы позже встретили cиe храброе племя в Ахалцыхе.

18-го числа, мы оставили большую дорогу, ведущую к Карсу, потому что, идучи по оной, нам бы встретилась под самым Карсом гора Карадаг, которую Турки сильно укрепили и соединили оную еще укрепленным лагерем с самою крепостью. Мы пошли влево, описывая около Карса дугу на разстоянии 8 или 9 верст от крепости, в виду оной, и таким образом достигли селения Азад-Кёв, лежащего уже неподалеку от большой дороги, ведущей из Карса в Эрзрум, так что, повернувши на право, мы имели перед собою предместия Карса, коего грозная цитадель возвышалась за оным.

Авангард наш состоял из тех же войск и, пройдя Азад-Кёв, казаки в расплох напали на выехавших из Карса нескольких фуражиров и, погнав их, двух захватили в плен и столько же, кажется, убили. Можно сказать, что если мы были неосторожны на своих пикетах, то Турки вообще были оплошны. Они не так как Персияне открывают неприятеля и, будучи тяжелее их, остаются с безпечностью в своих лагерях. Мы имели много раз случай заметить cиe.

Переход сей был более похож на триумфальное шествие, в коем однакоже колесницы заменялись Грузинскими арбами; ибо порядок, соблюденный во время марша, как войсками, так и в обозах, был удивительный и превосходил всякое ожидание. Неприятель видя нас издали, мог бы полагать, что у нас было [317] огромное войско: ибо обозы хотя шли и густою колоною в четыре линии, но все еще занимали более 7 верст в длину. Батальоны пехоты, прикрывающие изредка на флангах cию черную движущуюся массу, отличались по блеску ружей в яркий и жаркий день. Кавалерия, с коею шел сам Паскевич, описывала меньший круг, прикрывая наш правый фланг от крепости, в одной или двух верстах от колоны, и часто останавливалась. На обширной равнине, по коей мы двигались, все движение наше казалось с близ - лежащих высот как начерченное на плане, и сим мы были обязаны, кроме старания и бдительности частных начальников, конечно распорядительности Сакена.

В сей день, повернувши от Азад-Кёва, где у нас был привал, на право и прошедши еще несколько, мы остановились лагерем лицем к предместью Карса, в нескольких верстах от оного, в том же порядке как стояли накануне.

Вот что было написано в оффициальных известиях о происшествиях сего дня.

...«От с. Мешко, оставив большую Гумринскую дорогу, г. корпусный командира решился фланговым движением обойти крепость и, заняв лагерь на большой Эрзрумской дороге, пресечь сообщения между Карсом и Эрзрумом и тем самым лишил первую крепость ожидаемого подкрепления от сераскира, коего полагали в следовании с 20-ю - тысячным корпусом к Карсу. Упомянутое фланговое движение, исполненное в порядке в виду крепости, не было обезпокоиваемо неприятелем. Транспорты и обозы, разделенные по пехотным бригадам, шли в четыре ряда, будучи прикрыты пехотою и артилериею; конница занимала поле, обращенное к крепости. Не подалеку от селения Азад-Кёв, где был назначен ночлег, неприятель, встреченный передовыми казаками, был вытеснен из оврага с потерею нескольких убитыми и взятыми в плен».

Реляция сия написана справедливо, исключая того, что особенного неприятеля не было в овраге кроме нескольких фуражиров, которые почти без бою бежали в крепость.

Ввечеру было отдано между прочим следующее приказание:

«Завтрашнего числа поход с лагеря при крепости Карс. Корпус выступает в 7 часов утра левым флангом. Все тягости, исключая одного патронного ящика и двух лазаретных повозок в каждом полку, остаются в нынешнем расположении; для охранения оных назначается по одной роте из каждого пехотного и 50 казаков из каждого Донского полков, и по два орудия из каждой батарейной роты».

*

Если бы я имел планы местоположений и крепости, при коих мы встречались с неприятелем, то описания сии были бы гораздо внятнее, но за неимением оных я опишу здесь по возможности местоположение, окружающее Карс.

Цепь гор Соганлугских, отделяющих Эрзрум от Карса, спускается особенным отрогом, оконечность коего составляет почти отдельную гору называемую Карадагом; но Карадаг все еще соединен с отрогом своим хребтом, на разстоянии 3-х или 4-х сот сажен, на восточной покатости коего расположено одно предместье Карса. От сего предместья выше по отрогу лежит на той же покатости город Карс, к коему на долине примыкает с восточной же стороны также обширное предместье Карадаг был [318] укреплен рубленым деревянным редутом с четырьмя орудиями. Самый доступ к оному уже был очень труден по высоте и крутизне горы; деревянныя же укрепления, сделанныя срубами, коих середина набивается землею и кои Турки везде употребляют, оказались весьма выгодными в поле. От Карадага было начато укрепление, которое окружало все первое предместье, раскинутое на плоскости и примыкало к крепости или другому большому нижнему предместью. Но укрепление сие было недокончено, как равно не совершенно было кончено укрепление, соединяющее Карадагский редут по самому хребту с крепостью, коего большая башня, вооруженная несколькими крепостными орудиями, обстреливала Карадагский редут. От сей башни вниз по покатости шла двойная стена с башнями и воротами, окружающая город с трех сторон, из коих впереди нижней было еще топкое место или болото. Стены сии были в хорошем состоянии: высоки, толсты, и в башнях много орудий, но разных калибров, на дурных лафетах и в большой неисправности. И так городские стены с двух сторон спускались с горы, к большому предместью и с одной находились у самой подошвы горы, шли вдоль оной и отделяли город от большего предместья, которое, имея по внешним углам особенно отдельныя башни с артилериею, было еще обведено каменным валом вновь сложенным без известки, но с небольшим рвом.

С Эрзрумской стороны, под самыми почти стенами города, протекает река Карс, через которую имеется хороший мост. Река сия, вытекающая из Соганлугских гор, делает небольшое колено параллельное Карсу, в 3-х верстах выше оного; тут через оную идет большая Эрзрумская дорога по хорошему мосту; потом, упираясь в большое нижнее предместье Карса, опять поворачивает на лево, отделяет третье предместье Карса, лежащее на покатости горы с Эрзрумской стороны, которое оборонялось тоже отдельною башнею, окруженною небольшим валом и называвшеюся Топал-паша, и наконец врезывается странным в природе явлением в самую гору, которую разсекает пополам и окружает с северо-западной стороны Карс, оттуда уже неприступный: ибо хребет разделен почти вдоль пополам рекою текущею в каменных обрывах, вышиною в 60 сажен по крайней мере. Внешняя, часть хребта сего доступна, если на горы подняться от Эрзрумского моста; но на противоположном хребте поставлена высокая цитадель Карса, унизанная орудиями, которая спускается к городу несколькими ярусами толстых стен, так что она для приступа совершенно недоступна; и хотя с противуположной высоты по близкому разстоянию и можно ее засыпать ядрами, но толстыя стены цитадели сей долго устоять против артилерии, и кроме того если бы огонь оной и прекратился, то выгода от сего была бы небольшая, ибо через то не улучшился бы доступ.

Из сей цитадели, хорошо и чисто выстроенной, поделаны у Турок потайные в камне высеченные ходы к воде и мельницам. Река Карс, имеющая до 12 сажен ширины, не везде проходима в брод и, минуя Карс и Карадаг с северо-восточной стороны оных, течет опять по равнине в отлогих берегах.

Описав таким образом Карскую крепость в том виде или тем порядком, как оная нам представилась во время осады, я для большей внятности повторю описание сие, приступив к оному со средины, или начиная от цитадели. [319] Цитадель Карса, названная Английскими путешественниками неприступною, лежит на вершине горы, по восточной или юго-восточной покатости коей стоит город и коей противоположная сторона кончается обрывом, в коем сделано несколько сходов к реке Карс-чаю, и между прочими один закрытый сход из самой цитадели для добывания воды. Противуположный же сему обрыву берег реки кажется в сем месте еще более недоступен по крутизне скал, из коих оный состоит. Берег сей, на который можно с артилериею взойти, поднявшись на горы верстах в 3-х повыше Карса, несколько возвышеннее того места, на коем построена цитадель.

Цитадель сия спускается к городу в несколько ярусов толстых стен, соединяется на вершине горы невысокою стенкою (идущею по берегу скалы) с большой башнею, обстреливающею Карадагский редут. С одной стороны от сей башни, с другой же от самой цитадели, спускаются две двойныя стены с башнями до долу, где он соединяются такоюже поперечною двойною стеною, перед которою в одном краю местоположение затоплено.

С северо-восточной стороны за сей стеной находится на покатости горы небольшое предместье, за которым был выстроен на горе Карадаг редут с четырьмя орудиями, который соединялся недоконченными укреплениями с одной стороны по хребту горы до большой башни, а с другой стороны по покатости кругом предместья вниз к крепости или к другому большому предместью.

С юго-восточной стороны, за крепостной стеною, находится большое предместье, расположенное уже на равнине, на углах коего имеются отдельныя башни с артилериею, связанныя в недавнем времени сложенною каменною стеною без извести.

С юго-западной или Эрзрумской стороны, за крепостною стеною, течет река Карс, обгибающая цитадель и Карадаг, и отделяет от города предместье, расположенное также на покатости и обороняемое стоящею в краю оного отдельною башнею, окруженною небольшим валом и называющеюся Топал-паша.

Таковое крепкое положение крепости Карса подало Европейским путешественникам повод к сравнению оной с Гибралтаром. Крепость сия в самом деле очень сильна местоположением своим, и она нам вероятно в другой раз не достанется так легко в руки, как в сей. (Через 27 лет по написании этих строк Карс взят был самим автором. П. Б.)

Кроме вышеописанных укреплений, Турки выстроили еще два укрепленныя лагеря, один на левом берегу Карс-чая перед предместьем, прилегающим к Топал-паше на низу, и поставили в оный несколько орудий, а другой на горе выше Топал-паши, дабы воспрепятствовать нашему приближению к краю обрыва, с коего можно было бить в цитадель.

Город многолюден, и все жители вооружены, так что при находящихся там войсках, обороняющих было весьма достаточно для удержания крепости, хорошо снабженной всякого рода запасами артилерийскими в избытке и провиантом. Но начальником у Турков был паша, человек невоенный. Паша сей был некогда муллою в селении Тегиш (через которое мы проходили, переступив [320] из Гумров границу); он, как говорят, занимался более предметами до его звания касающимися и получил место паши в Карс через происки свои и связи, которыя он приобрел некогда в путешествии своем в Царьград. Он был слаб, необразован, простого происхождения и совсем не похож на правителя области. Звук орудий слишком сотрясал его, и он не умел сделать никаких распоряжений, не мог предпринять никаких деятельных мер.

Город Карс населен Турками и Армянами. Последние не имеют достаточных причин жаловаться на какие либо притеснения в мирное время со стороны правительства, ибо они в городе свободно торгуют, а в деревнях свободно занимаются хлебопашеством и живут в довольствии. Взаимныя отношения сих двух народов изменились с открытием войны.

Жители Карса — народ вообще маловоинственный, хотя все вооружены; торговля составляет главнейшее их занятие. Пашалык Карский хотя и числится во владениях Турецкой империи, от коей он зависит по единоверию, обычаям и назначению от султана пашей, но сия зависимость, как остаток давнишнего влияния Порты, ныне по обстоятельствам местоположению, связям и безпечности Порты изменилась и обратилась в сношения другого рода, указанныя большею частию существом дела и самою природою. Сношения торговыя поставили Карского пашу более под влияние Эриванского сердаря, сбывавшего через сей пашалык знатную часть произведений своей земли, состоящую из хлопчатой бумаги. И так как в Азии правители или владельцы лично ведут монопольную торговлю произведениями подвластных или управляемых ими земель, то и политические сношения сих земель через cиe сближаются и приходит во взаимную зависимость, в коей первенствует сильнейшая богатством страна.

Кем построен Карс, я не имею настоящих сведений. Крепость оного хотя древняя, но вероятно построена Турками. Впрочем на карте Английского путешественника Киннейра, на коей означены походы Ксенофонта, видно, что город сей существовал еще в его время под названием Харса и что Ксенофонт при отступлении своем с 10,000 проходил мимо оного около моста, что через реку Карс-чай, близ города по Эрзрумской дороге и, не переходя оного, повернул влево к Требизонду через Ипсиру и землю Лазов. Около сего моста мы намерились поставить свой осадный лагерь, дабы вместе с тем наблюдать, и оборонять Эрзрумскую дорогу, — намерение смелое при малочисленности войск наших, но дельное; ибо мы через cиe занимали сообщения Карса с Эрзрумом.

Первый пункт приказания, отданного с вечера 18-го числа и в копии приложенного выше, относился к сему предполагаемому движению. 19-го числа, войска выстроились в три линии в боевой порядок (кавалерия между 2-й и 3-й, составлявшей резерв под моею командою) и подвинулись в строю к крепости. С каким намерением было предпринято cиe общее движение, я не понимаю: крепость мы разом взять не могли, для рекогносцировки не нужно было выводить все войско; дабы прикрыть движение обозов влево, cиe было также излишне. Достаточно бы было части войск, другая [321] могла бы идти и занять новый лагерь и по настоящему должна бы сделать cиe.

И потому мне кажется, что движение cиe было предпринято без всякой цели, как и многия подобныя движения Паскевича. Ему, может быть, хотелось на Карс посмотреть... Но у него верно не было в мыслях сделать правильную рекогносцировку, каковой он и не сделал. Боевой порядок наш был тот же, который он употребил под Елисаветополем. Пехота в трех линиях побригадно, в батальонных колонах, между коими стояла артилерия; регулярная кавалерия между 2-й и 3-й линиями пехоты. Строй весьма хороший против Азиатских войск в поле, но безполезный против крепости...

Казаки были впереди первой линии около нашего левого фланга, первые встретились с выехавшими из крепости неприятельским всадниками и вступили в перестрелку, от коей с обеих сторон было несколько человек убитых и раненых. Казаки поступали смело и вели себя хорошо. С приближением нашим к крепости, неприятель открыл по нас довольно сильный огонь из орудий своих, расположенных на башнях, стоящих на покатости горы в несколько ярусов, но не причинил нам никакого вреда. Ему ответствовали с нашей стороны, стреляя по обширному городу в строения без всякой цели. Впереди нас, по валу, сложенному перед большим предместьем, без известки (для соединения угловых башен, прикрывающих cиe предместье), Турки толпились около своих знамен, выставленных на сем валу, коего еще продолжали работу собранными городскими жителями: между ними было заметно несколько начальников, которые были верхами на лошадях. Огонь с обеих сторон без всякой пользы продолжался. Мы, кажется, мало занимались осмотром крепости; однако же Бурцов был послан с батальоном пионер и 2-мя орудиями перед правый фланг нашей первой линии, ближе к крепости, неизвестно мне с каким приказанием. Он, как смелый офицер, подошел очень близко к угловой башне предместья и был встречен огнем с оной и с Карадага, от чего и лишился нескольких человек. В cиe самое время показалась против нашего правого фланга неприятельская кавалерия, человек до пяти сот, которые сделали вылазку из крепости. Не буду ручаться, чтобы Бурцов не был послан в то время, как уже неприятельская кавалерия показалась; но не понимаю и в сем случае сего движения: ибо он никогда бы не мог настичь оную, если бы она стала уклоняться, и только подвергался перекрестным выстрелам артилерии из крепости; впоследствиии же оказалось, что движение Бурцова принесло некоторую пользу.

Неприятельская конница, вышедши из крепости, с быстротою понеслась на наш правый фланг и, увидя сомкнутыя колоны пехоты и артилерии, стала обгибать сей фланг, вероятно с тем, чтобы ударить в тыл на наши обозы; но в cиe самое время Сакен выдвинул кавалерию из за пехоты направо и атаковал Турок, которых в миг опрокинул со сводным уланским полком, преследовал почти до самой крепости и взял около 30 или 40 человек в плен кроме убитых и раненых. Турки должны были тогда скакать мимо пионерного батальона, и Бурцов пропустил их в крепость обратно мимо батального огня и картечных выстрелов своего отряда. Сводный уланский полк первый раз был [322] в деле и удачно; cиe чрезвычайно подняло дух полка сего, который во все время войны всегда уже имел успех.

Сакен вел себя очень храбро. Но полагают, что он поспешил атаковать неприятеля и что, если бы он его далее пропустил, то нанес бы гораздо более урона Туркам. После сего пальба из орудий с обеих сторон стала реже. Турки высылали несколько пеших застрельщиков из крепости, которые, прокрадываясь рытвинами, стреляли в наши колоны, но никого не задели. Запрещено было отвечать на их выстрелы, дабы не завязать дела. Всадники Турецкие также выезжали по одиночке, вертелись перед нашим фронтом очень близко и смело и пускали безполезные выстрелы из своих карабинов. Паскевич показал себя неробким, но без всякой распорядительности; ибо кроме пальбы из орудий, он ничего не приказал особенного и, как я выше сказал, ничего не высматривал и не высмотрел. Его забавляла неверность неприятельских выстрелов, под коими он завтракал в первой линии; но в сей день он имел сшибку (с начала Турецкого похода) с генералом Гилленшмитом, начальником нашей артилерии.

Гилленшмит, тот самый, который отличился, будучи еще в чине полковника, в деле Красовского, 17-го числа Августа 1827 года, под Ушаганом в Персидскую войну, был человек благородных правил, офицер деятельный, знающий и смелый. Видя, что заряды теряются без всякой пользы, он подошел к одной из батарей и велел прекратить огонь, полагая, может быть, что офицер артилерийский продолжает пальбу единственно для своего удовольствия. Паскевич, стоявший поодаль, увидел и заметил cиe Гилленшмиту... Гилленшмит представил причины, побудившие его к отданию такого приказания, говоря, что заряды надобно было беречь для нужного случая. Паскевич вспылил и напомнил ему свое звание главнокомандующего. Пальбу опять начали, но Гилленшмит, не выходя из границ уважительности, коею он обязан был начальнику, остался в своем мнении, говоря с хладнокровием и основательности, что и заставило Паскевича переменить свое обхождение. Удивительно, что случай сей не имел никакого влияния на службу Гилленшмита, который до сих пор успел удержаться в хороших сношениях с начальником нашим, коего он постоянно сохранил, хотя наружное, уважение.

Во время пальбы приказано было полковнику Ренненкампфу осмотреть предполагаемое место для лагеря на Эрзрумской дороге и потом, переправясь через реку Карс-чай, подняться на горы, коих отрог тянулся к Карсу и занять вершины оной баталионом пехоты, что и было исполнено без большего затруднения; ибо на горах сих было только несколько всадников Турецких, наблюдавших за нашими движениями и которые немедленно удалились в крепость.

*

После сего, первая и вторая линии прошли левым флангом на Эрзрумскую дорогу, где, сделав перемену дирекции налево, войска сии стали лицем к Карсу, тылом к мосту, что по Эрзрумской дороге и к Эрзруму. Мне приказано было с резервом заступить место оных перед предместьем до вечера и перед вечером, [323] сделав такое же движение, стать за оным в лагере, но лицем к мосту и Эрзруму для обережения тыла. С выступлением первых линии, я подвинулся вперед и стоял перед крепостью почти до вечера. Неприятель стрелял изредка и не нанося нам никакого вреда. Перед вечером я пошел в лагерь, приняв прежде свой правый фланг назад, дабы не подвергнуть оный нападению неприятельской кавалерии и занял свое место лицем к Эрзруму.

Лагерь наш составлял большое каре или, лучше сказать, одну большую квадратную колону, составленную из трех линий пехоты и в средине одной линии кавалерии, расположенных в батальонных и дивизионных колонах с небольшими интервалами. Среди сего лагеря стояла корпусная квартира. Осадная артилерия, транспорты с хлебом, маркитанты и парки с артилерийскими зарядами поставлены были несколько поодаль. Лагерь наш представлял вид целого города, коего однакоже торговля ограничивалась продажею вина и вакштафа; песельники, музыканты, снаряжение осадной артилерии, которую ставили на лафеты, — все cиe оживляло наш стан, в который были приведены захваченные в сей день пленные, коих разноцветные кафтаны и высокие чалмы привлекали любопытных. Мы любовались гордому виду сих израненных воинов, которые, сидя в кружке около огня, ни для кого не безпокоились и были также безпечны, как будто находились на отдыхе в каком-нибудь караван-сарае.

Все наше заключалось в лагере. Фуражиры наши косили траву на обширной равнине, что на левом берегу Карс-чая, по дороге к Эрзруму, под прикрытием; но вне лагеря нашего сообщения наши были все прерваны и ненадежны.

Неприятель, который пустил за мною несколько ядер в догонку, изредка стрелял в лагерь на элевацию, и хотя мы стояли в 2 1/2 верстах от крепости, но некоторыя ядра еще падали в самом лагере. Мы приписывали дальний полет сих ядер длине Турецких орудий, которыя несоразмерны с калибром оных.

Левый фланг наш был обезпечен пехотою, занявшею в течении дня высоты, ведущие к крепости, на коих сложили небольшой редут из камней; для сообщения же с сим отдельным постом устроили мост через реку. Тыл наш был обезпечен самою рекою, обгибавшею оный и крутым скалистым правым берегом реки в сем месте, с коего открывалась вдаль вся равнина и дорога в Эрзрум, которую я оберегал. И для того я занимал еще на ночь отдельными постами, на берегу реки, в версте разстояния, местоположения при двух небольших каменных горах, вверх по реке находившихся. Кроме сего, для обережения нашего правого фланга, начали еще строить на оном редут, но которого работы немного подвинулись за скорым взятием крепости Карса.

Так кончилась мнимая рекогносцировка крепости Карса, из коей мы более ничего не узнали как то, что в оной имеется довольное число орудий, но никак не выбрали и не утвердили места, с которого нам было начать осаду; ибо на cиe, как кажется, было обращено малое внимание. Но все движение наше сделалось в отличном порядке, и надобно похвалить Паскевича хотя за то, что пушечные выстрелы не заставили его переменить первого намерения, каково оно ни было, и оставить лагерь на Эрзрумской дороге что [324] если и не было совершенно обдумано, но принесло ту выгоду, которую доставляет всякое смелое действие, — одолевать нравственность неприятеля, без причины полагавшего себя отрезанным от всякого вспоможения, со стороны Эрзрумского сераскира, который мог всегда пройти иными дорогами к Карсу.

Вот что о сем деле 19-го числа было напечатано в реляциях.

«19-го июня из села Азад-Кёв отправился вагенбург с прикрытием на вновь назначенный лагерь, пересекающий Эрзрумскую дорогу и лежащий на реке Карсе Г. корпусный командир с большею частию войск выступил к крепости Карс в намерении сделать усиленное обозрение. Едва только войска в боевом порядке показались на последних высотах, склоняющихся к крепости, как многочисленная конница выступила из оной и стремительно бросилась на передовые казачьи полки. Усматривая возможность дать полевое сражение, г. корпусный командир предположил отвлечь неприятеля, сколь возможно, далее от крепости, для чего и приказал казакам постепенно очищать фронт позиции, склоняясь к правому флангу. Уверенный в успехе, неприятель понесся за казаками, а в cиe мгновение послан был г. корпусным командиром исправляющий должность начальника штаба генерал-майор барон Остен-Сакен со сводным уланским полком, линейными казаками, Татарским ополчением и 2-мя орудиями конно-линейной казачьей артилерии, отрезать неприятеля от крепости. Стройность и быстрота сей атаки, произведенной под огнем крепости во фланг неприятеля, смяла его и причинила жестокое поражение. Между тем, 8-й пионерный батальон с 4-мя орудиями казачьей линейной артилерии под начальством полковника Бурцова послан был для поддержания кавалерийской атаки, приняв влево ближе крепости и резвым шегом овладев высотою, в 200-х саженях лежащею от оной, сей отряд ружейным огнем и батареею бил вслед бегущего в город неприятеля. Таковым движением нанесен был ему значительный урон; все поле усеяно было его трупами и до 20-ти человек храбрейших наездников, в числе коих несколько чиновников, захвачено в плен. От сих последних узнано, что неприятель потерял до 100 человек убитыми и до 200 человек ранеными. В продолжение сей атаки, Донские казачьи полки на левом нашем фланге, под командою генерал-мaйopa Завадовского, вместе с Грузинским дворянством, направляясь под командою генерал-майopa Леонова и полковника Сергеева, ударили на бывшие против них толпы и также вогнали их в крепость. Линейным полком и Грузинским дворянством командовал полковник князь Бекович-Черкасский».

«В сем деле Российские войска оказали примерную твердость. Не взирая на отважность неприятельской конницы, которая бросилась в рукопашный бой, наша иррегулярная кавалерия ничем не уступала ей в сем роде сражения. Пехота же, по коей крепостныя батареи безумолкно действовали ядрами, неподвижно занимала назначенный ей места до 4-х часов пополудни пока северо-восточная сторона крепости была совершенно осмотрена. Тогда уже двинулись войска левым флангом к лагерю. Потеря наша в сей день состоит из 12 убитых и 12 раненых; в числе последних 3 офицера".

«На левом берегу реки Карс приказано было одному батальону 40-го егерского полка с 2 горными единорогами занять высокую гору и построить на ней редут для обезпечения лагеря. В вечеру, переехав на ту сторону реки, г. корпусный командир докончил обозрение крепости. Сила оной весьма значительна и наипаче по местному положению. Толстыя, каменныя стены в три ряда с башнями, построенными в виде бастионов, окружают город и часть предместья и находятся под обороною цитадели, [325] лежащей на высокой скале и одной укрепленной горы, называемой Карадагом».

«Многочисленная артилерия, полагаемая до 100 орудий, очищает поле выстрелами во все стороны; почва земли, чрезвычайно каменистая, препятствует работам, а главнейшая сила города состоит в весьма многочисленном гарнизоне».

В сей реляции есть некоторыя отступления, хотя небольшие, от истины. Обозрение вряд ли предполагалось, как я выше сказал, и совсем не совершилось. На полевое сражение не могло быть надежды, и Паскевич выразил в сем случае только обыкновенное понятие свое заманить неприятеля. Конница неприятельская, делавшая вылазку, не была весьма многочисленная и все поле не было усеяно неприятельскими трупами. N., человек признанной тpycoсти, назван из чести лишь одной. Крепость Карс описана без толку; никто о ней не имел понятия, пока ея не взяли. Орудий в крепости было гораздо более ста.

Но реляции всегда так пишутся; хорошо бы было, еслибы не более сего увеличивали в оных мнимые подвиги.

20-го числа Паскевич с частью пехоты поднялся на горы, что у нас на левом фланге были, с тем будто, чтобы сделать обозрение. Коль скоро нeпpиятeльcкие ядра на элевации, из цитадели пущенные, стали докатываться до нас, он остановил все войско и лег на землю и едва ли смотрел к стороне крепости; ничего не приказывал и мало говорил. Когда только к нему подходили некоторые начальники с изложением своих мыслей на счет осады и предполагаемых батарей, то он разговаривал, но ничего утвердительного не умел сказать. Сей разговор по часту прерывался приезжавшими по одиночке казаками, которые, подавшись несколько вперед, иногда перестреливались с 20-ю или 30-ю Турецкими всадниками, выезжавшими из крепости и разсказывали о своих подвигах, или о том, что видели. Таким образом проходил день без всякой пользы; не был даже назначен никто для управления инженерными работами. Некоторое время говорили, что инженеру путей сообщения подполковнику Эспехо cиe будет поручено. Эспехо — Гишпанец, не знающий сего дела и неохотный к поручениям такого рода, не мешался вперед на глаза; однакоже он однажды говорил о каких-то батареях, которыя предлагал поставить на неизмеримое разстояние от крепости, спустившись с гор направо в долину. Больше он, кажется, мало что сделал и если он носил звание начальника инженеров у нас, то, не менее того, по сей части управлялся полковник Бурцов, а Эспехо оставался в стороне.

Сакен несколько раз предлагал подвинуть немного войск вперед, дабы согнать неприятельских фланкеров, подъехать несколько поближе и осмотреть крепость; но Паскевич с сердцем всегда отказывал, опасаясь, как он говорил, завязать дело. Он все боялся, чтобы Сакен не торжествовал победы без него, и он ревновал его и к тем всадникам, которые выехали из крепости, но которых он не решался прогнать.

Но когда уже стало подходить время к вечеру, то Сакен настоятельно просил позволения обозреть крепость, что ему и было позволено, но с уговором не подвигать пехоты. Сакен взял с собою несколько человек конных; с ним, кажется, поехали [326] Ренненкампф, Вальховский и другие; меня он также пригласил. Мы зарядили свои пистолеты и подвинулись, сколько можно было, вперед; ибо неприятельские всадники вскоре нас встретили. Казаки начали отстреливаться, но Турки начали показываться, и между оными из-за бугров стреляли и пешие стрелки. Cиe было причиною, что мы нашлись принужденными оставить нашу рекогносцировку и отступить назад. Паскевичу было сказано, что нельзя одним подъехать к крепости и что для сего необходимо нужно было сбить неприятельских застрельщиков пехотою, и он наконец согласился послать одну роту Эриванского карабинерного полка вперед, которая, прошедши несколько, остановилась на краю большего оврага и послала своих застрельщиков, но едва они залегли, как были вытеснены Турками, на них бросившимися. Молодой офицер, прапорщик князь Эристов, который ими командовал, по неопытности своей, кажется, испугался и слишком быстро отступил к роте, что и подало Туркам повод напереть на них; они были встречены при роте батальным огнем и тотчас отступили, а застрельщики наши заняли свои прежния места. При всей пальбе сей не было у нас никакого урона.

Паскевичу представили необходимость непременно прогнать сего неприятеля, дабы обозреть крепость, и он согласился подвинуть сперва одну роту того же полка и потом еще две, наконец два орудия.

С одною ротою и двумя орудиями я пошел налево в обход неприятельских шанцов, впереди нас за оврагом, на противуположном берегу оного находящихся, а подполковнику Кашутину, коего батальон уже почти весь соединился, приказал дождаться против сих шанцов, на большом разстоянии, пока неуслышит, что я иду, с криком «ура» и барабанным боем, на приступ и чтобы он тогда сам бросился с тремя ротами прямо вперед и, пробежав долину, занял бы неприятельские завалы с фронта.

Все удалось: пока я шел с ротою и двумя орудиями в обход, неприятельские пули из шанцов долетали к нам в правый фланг. Артилерийский генерал Гилленшмит был со мною; мы шли быстро, день уже темнел, наступала ночь. Адъютант Гилленшмита, Влахопуло, несколько раз говорил, что неприятельская конница, идущая из Эрзрума с Кёссе-Мехмед-пашою, которую ожидали, показывается у нас на левом фланге и по мере, как мы подавались левым плечем, вперед к тылу, но мы ни на что не смотрели, и коль скоро сделали свое захождение левым плечем вперед во фланг неприятелю, построили взводы, на походе, взявши между оными артилерию и, выслав застрельщиков вперед, ударили в барабаны и с криком «ура» бросились вперед. По наступившей темноте мы не могли различить неприятеля, засевшего на высоте в завалах и коего пули все чрез нас перелетали; но, подходя к укреплениям, Турки бежали, к чему их также побудила атака, которую повел Кашутин прямо, коль скоро я ударил в барабаны. Неприятельские шанцы состояли из невысокой стенки, сложенной из камней без извести, на краю горы, на коей он засел.

Неприятельская кавалерия не показывалась. Ея и не было; Турки же, защищавшие шанцы, отступали к башне Топал-паше, откуда они нас безпокоили ружейными выстрелами. Темнота ночи [327] остановила наши успехи, и мы залегли за стеною, дабы пули нас не доставали. Урон наш состоял из 2-х или 3-х человек ранеными.

Тогда приехал к нам начальник всей пехоты генерал-лейтенант князь Вадбольский. Человек сей был храбр лично, но не распорядителен; он постоял несколько под пулями, показав без всякой надобности свою неустрашимость, поговорил со всеми, разсказывал разныя вещи, ни к чему не ведущие и уехал; с ним и я поехал, оставив на том месте полковника Фридрикса, коего большая часть полка тут находилась.

В течении сего дела я имел случай заметить особенную доблесть казаков линейных, которые охотниками пошли пешие с застрельщиками, залегли впереди пехоты и долго вели перестрелку с Турками; и когда уже выстрелили свои патроны, то прислали ко мне просить новых.

При начале атаки, когда мы еще шли флангом, я слез с лошади и шел пешком. Человек мой, Егор Морозов, который всегда возил за мною трубку, по оплошности выпустил свою верховую лошадь - обстоятельство весьма неприятное в такое время, особливо ночью. Дабы предупредить подобный случай другой раз, я приказал ему, дабы, по поимке лошади, он с нея более не слезал, что он и исполнил в точности: он остался один на лошади, когда все стояли пеши за взятыми шанцами. Пули летали довольно часто через нас, и могли легко задеть всякий предмет возвышенный. Егор не смел слезть с лошади и остался все время верхом, но дабы прикрыть себя несколько от пуль, употребил хитрость: поднял лошади голову и выстоял все время таким образом в огне; но ни он, ни лошадь, не были задеты.

Ночью я возвратился к Паскевичу, который все оставался на том же месте на горе.

Атаку мою все видели, и он похвалил меня за оную и спросил, жарко ли было и какое я сделал сравнение между Персиянами и Турками. Я отвечал ему, что последние не в пример упорнее первых дерутся. Впрочем, нельзя сказать, чтобы в сем случае они показали себя слишком упорными, но Персияне и того не делали: не подпущали нас, или очень редко; на ружейный выстрел.

В течении ночи, Турки несколько раз открывали ружейный огонь по карабинерам, но не сбили их; к тому же, Фридриксу приказано было оставить cиe место, так как оно было слишком близко к крепости и что оное трудно было удержать без больших сил.

21-го на разсвете, Турки опять залегли в своих танцах на горе, нами оставленных. Казалось, что не было у нас цели начать осаду с горы по коей хотя и можно было очень близко подойти к цитадели, но нельзя было перейти ужасно глубокого яра, в скалистых берегах коего текла река Карс, отделявшая нас от цитадели и крепости. Место cиe однако было тем важно, что в руках Турок с оного могло нам вредить в начатой осаде, по обоим берегам Карс-чая, и потому оно было в последствии времени опять занято нашими войсками. Высота cие представляла еще то удобство, что с оной можно было хорошо действовать по артилерии крепостной и атаковать башню и предместье Топал-пашу или, лучше сказать, поддержать атаку оного; ибо, спускаясь с сей горы к башне Топал паше, левый фланг наступающего войска [328] подвергался выстрелам крепостных орудий едва ли не на картечное разстояние.

*

Вот происшествия 20-го числа; прилагаю здесь выписку из приказания, на cиe число данного, 19-го ввечеру:

1.

«Завтрашнего числа в 4 часа утра 42-й егерский полк, четыре орудия Донской легкой № 3 роты и две сотни казаков Извалова полка, под начальством полковника Реута, следуют в подкрепление отряда полковника Красовского и через Везинкёв в сел. Мешко, куда упомянутый отряд должен прибыть завтрашнего числа. 21-го оба сии отряда, под начальством полковника Реута, должны прибыть в лагерь главного корпуса».

Красовский, с частью Крымского полка или целым полком, был оставлен в Гумрах и должен был прибыть к нам с последними транспортами, что и было приведено в исполнение.

Дополнение к словесному приказанию на 20-е число:

«Сего числа, в 2 часа по полудни, гренадерская бригада, при 8 орудиях, левым-флангом, Ширванский пехотный полк, 8-й пионерный батальон с шанцовым инструментом и 4000 мешков, линейная легкая полу-рота, казачьи полки, линейный Карпова и бригада Сергеева, под начальством князя Вадбольского, выступают по направлению, которое дано будет. Начальнику инженеров нарядить офицера для показания удобной дороги батарейным орудиям».

Cиe было то самое движение, которое я выше описал и коего последствием было занятие высоты с укрепленным лагерем, которую оставили 21-го числа перед светом.

2.

«Прежния войска остаются в лагере под начальством генерал-майора Берхмана; обоз построит в вагенбург под надзором дежурного по корпусу».

Прочия войска оставались неподвижны. Во время происходившей у нас пальбы, генерал-майор Берхман, старый и мало к чему способный, был в большой тревоге, к чему еще более способствовали шутки Раевского, который его дурачил и пугал разсказами о приближении неприятельского войска, коегo он даже, показывал ему колоны.

Вот что напечатано было в реляциях о происшествиях 20-го числа июня под Карсом:

«Г. корпусный командир граф Паскевич Эриванский, уверившись 19-го июня, что лучшей пункт атаки против предместий Карса есть высота на левом берегу Карс-чая, противулежащая форштату Орта-капи, выступил 20-го числа в 2 часа по полудни с полками: Грузинским гренадерским, Эриванским карабинерным, Ширванским пехотным, Донским Карпова и сборным линейным, за реку Карс-чай. Перешед оную через мост, устроенный того же утра из арб 8 - м пионерным батальоном, он нарочно потянулся в горы, дабы господствовать нам местоположением. Неприятель расположил часть войск своих лагерем на означенной высоте, укрепя оную шанцами с артилериею; открыв же cиe движение, выслал [329] конных фланкеров и подкрепил оных пехотою. Для удержания его, г. корпусный командир послал сотню линейных казаков и роту Эриванского карабинерного полка с 2 конно-линейными, орудиями. Турки скоро усилились до 1500 человек и производили сильный огонь, засевши в каменных утесах, почему отряжены были еще две роты карабинерных, которыя, обошел фланг неприятеля под защитою картечей линейных орудий, с барабанным боем ударили в штыки и взяли род редута, сделанного из камней на высоте горы, противолежащей крепостной цитадели. Cиe нападение произведено было под начальством генерал - мaйopa Муравьева и полковника барона Фридрикса с примерным мужеством и хладнокровием. Тщетно неприятель покушался отбить высоту сию; он всегда был опрокидываем с уроном. С нашей стороны в сей день потеря состояла в двух убитых и четырех раненых».

Разбирая реляцию cию, заметно в оной довольно нескладностей для человека бывшего свидетелем и действующим лицем в происшедшем при крепости Карс. Паскевич не имел повода удостовериться, что лучший пункт атаки против предместий Карса есть высота на левом берегу Карс-чая, противулежащая форштату Орта-капи, ибо настоящего обозрения крепости (как я выше сказал) не было сделано. Cиe подтверждается еще тем, что Карс был атакован с обеих сторон реки и, так сказать, со всех сторон, с коих только можно было подойти; высота же, о которой упомянуто в реляции, находилась на левой стороне реки, а наш лагерь весь на правой. Неприятель уже имел укрепленный лагерь перед предместьем Орта-капи, на небольшом возвышении близ самого берега pеки. Неприятельские войска, коих движения он заметил для занятия сей высоты, суть те, которыя потянулись на самую гору, дабы противустоять нам; ибо, как в реляции сказано, мы потянулись на горы, дабы господствовать высотою, которую занять хотели. В сем случае, высоты и горы сии показаны с такою сбивчивостью, как и происшествия, которыя туманились в глазах нашего начальника.

Из описания, выше мною сделанного, явствует уже, с какими понуждениями и побуждениями Паскевича, склонили к тому наступательному движению, которое нам так хорошо удалось.

После возвращения моего к Паскевичу ночью, он вскоре уехал в лагерь, поручишь мне начальство над всеми войсками, оставшимися на левом берегу реки и на высотах. Мне сказано было, что уже приступлено к строению батарей и редутов; но никто не мог мне в темноте указать, где бы их можно было отыскать, равно как и войска, занимавшиеся сими работами. Говорили только, что подполковнику Эспехо поручены распоряжения о построении оных. Надлежало отыскать и войска, и редуты, и Эспехо.

Так как мне указывали один овраг, по которому если спущусь, то могу найти первую батарею, которую работали, то я поехал по оному вниз; после долгих исканий, я наткнулся на батальон Ширванского полка, коего одна половина лежала при ружьях, а другая работала. При сем батальоне был сам полковой командир полковник Бородин, известный любимец Паскевича. Никто не был предупрежден о том, что мне было поручено начальство в cию ночь. Я объявил о сем Бородину, и он с некоторою отвагою показал мне работы свои в сем месте. Надобно было отыскать его другой батальон, который также строил редут, [330] и я просил его съездить со мною на оный. Я удивился, когда Бородин, вместо того, чтобы исполнить просьбу мою, которая была не иное что, как приказание начальника, отозвался невозможностию отлучиться от сего места. «Поручите здесь работы батальонному командиру, сказал я, и поезжайте со мною; вам надобно самим в обоих местах быть». — «Уже этого я никак не могу сделать», отвечал Бородин. Видя, что приказания мои не действуют на сего безразсудного человека, полагавшегося на покровительство главнокомандующего, я его оным же укорил и сказал, что хотя моя обязанность и заставляла меня отказать ему немедленно от командования полка, поручив оное старшему по нем батальонному командиру, но что я сего не делаю единственно из уважения к главнокомандующему, которого огорчит известие о таковом поступке полковника Бородина; а он должен знать, сколько повиновение есть важно в военной службе и каким последствиям подвергает нарушение оного. «Как вам угодно, говорил он, я ехать не могу». — «То, что вам сказано мною, отвечал я, показывает уже вам величину вины вашей. Я назвал вам взыскание, коему вы подлежите; в исполнение не привожу оного из уважения к главнокомандующему, который верно вас не оправдает»; — и с тем уехал.

Вскоре я нашел и другой редут, который работали Ширванцы. Я не мог себе объяснить причину, побудившую Бородина к подобному ослушанию. Личных неудовольствий между нами до тех пор никаких не было.

Я не мог судить, в cию ночь о положении укреплений. Полагали, что они заложены слишком далеко от крепости, что и оказалось на другой день, ибо батарейныя орудия едва добрасывали гранаты в неприятельский укрепленный лагерь; но многия из оных и не долетали; Турецкие же орудия крепостныя достигали нас ядрами, хотя и не цельными выстрелами. Полагаю причиною не одну величину калибра, ибо не все орудия, на стенах стоявшие, были большего калибра и большею частью очень дурно вылиты, но орудия сии очень длинны, чему я приписываю дальний полет Турецких ядер.

Паскевич однажды говорил, что главная сила крепостей заключается в вышине и толщине стен и глубине рва, а дальность выстрелов артилерии в длине орудий. Cиe суждение, несообразное с правилами учености, довольно просто и подвергается осуждению инженеров и артилеристов; но, судя о крепостях и выстрелах по решительным, наступательным движениям войск, которыя одолевают и то, и другое, я готов принять в сем случае суждение Паскевича за справедливое, хотя оно и противно общему мнению.

Я провел почти всю ночь в объездах по войскам, облегавшим крепость Карс. На другой день должна была ко мне придти смена из лагеря, состоящая из бригады генерал-мaйopa Берхмана; но до прибытия оной, 21-го числа, неприятель опять занял, гору, с коей я его накануне ввечеру сбил и которую полковник Фридрикс оставил, по данному ему главнокомандующим приказанию, перед разсветом. Противоположная с нашей стороны высота занималась Грузинским гренадерским полком с двумя конно-линейными орудиями, из коих изредка пускалось несколько ядер в неприятельский укрепленный лагерь, стоявший впереди предместья [331] Орта-капи, на самом берегу реки Карс-чая; выстрелы сии удачно ложились в самыя высокие палатки Турецкие, куда батарейныя орудия ниже стоявшие едва досылали свои ядра. Возвышение ли, на коем стояли наши легкие орудия, было сему причиною, но я почти убедился, что батарейная артилерия почти не имеет преимуществ перед легкою.

Сею конно-линейною полу-ротою командовал казачий есаул Зубков, человек отменно бойкий, необыкновенной храбрости. Он постоянно отличался во всю войну самыми отважными и смелыми действиями, в коих оказывал редкое хладнокровие. И без сомнения cия конно-линейная артилерия была предпочтительна всякой нашей артилерии, как в действиях по роду лошадей оной, так и в действиях по проворству людей. Зубков не любил употребления диоптры при наведении орудия и заменял оную двумя указательными пальцами своими, которые ставил вместе в отвесном положении на тарели орудия и целил через оные.

В таком положении стояли мы до полдня, пока не пришла ожидаемая смена. Неприятель иногда пущал к нам ядра и гранаты, но мало причинял вреда; когда же я объезжал линию, то провожал меня всякий раз по оной выстрелами из своих орудий; иногда и картечью, которая около меня и ложилась, но никого не задела. На возвышении против застрельщиков Грузинского гренадерского полка, залегших в каменьях, спускались в лощину иногда смельчаки или, лучше сказать, отчаянные Турки, одетые в белых платьях, которые останавливались на ружейный выстрел от нас, стреляли по нас и после того, махая саблями, вызывали нас на единоборство в самых бранных выражениях. Им отвечали ружейными выстрелами, осыпали пулями, которыя в них, по неловкости наших застрельщиков, ни в кого не попадали. Турки ругались над нами в cиe время, прыгали и, уходя в свои укрепления, не переставали грозиться саблями и смеяться нам. По прибытии Берхмана, я повел его по всей линии своей. Свита, нас окружавшая, тем более умножилась. Турки, как казалось, уже заметили меня по большому рыжему коню моему с серебряным убором и открыли огонь. Берхман давно уже не видал сего, и его сначала несколько изумило cиe. Адъютанты его наклонялись, и он скрывал свое безпокойство, укоряя их и грозясь им, что первому, который наклонится, он сам пустит камнем в лоб. Странныя выражения cии, сопровождаемый смешною декламациею и разными представлениями, долго забавляли бывших свидетелями сих ужимок старика Берхмана, уже и без того странного по разговору своему и приемам.

Я возвратил в лагерь свои войска, оставив только артилерию и надеялся дать им отдохнуть; но происшествия, последовавшие за тем, попрепятствовали нам в том.

Текст воспроизведен по изданию: Первое взятие русскими войсками города Карса. (Июнь 1828 года). Из памятных записок Н. Н. Муравьева-Карского // Русский архив, № 3. 1877