4. Всеподданнейший рапорт генерала Паскевича от 3-го октября 1827 года. — Эривань.

Знамя Вашего Императорского Величества развевается на стенах Эриванских. Ключи сей столь прославленной крепости, весь гарнизон ее, взятый в плен вместе со всеми главными начальниками, самого Гасан-хана, который на этот раз не мог ни [5] бежать, ни пробиться, завоеванные трофеи: 4 знамени, 37 пушек, 2 гаубицы, 9 мортир, до 50-ти фальконетов, наконец подданство и благодарность жителей, освобожденных нами от их мнимых защитников, свирепых утеснителей, — все сие спешу повергнуть всемилостивейшему воззрению Вашему, Государь. Войско Вашего Императорского Величества вновь увенчалось блеском победы.

Быстрое покорение Сардар-Абада навело ужас на неприятеля, и сим должно было пользоваться.

23-го сентября, как я уже имел счастие доносить, действующий корпус под моею командою прибыл на Зангу.

24-го, во время обозрения, неприятель открыл по нас огонь без малейшего вреда для осаждающих. В ночь на 25-е брошено в город несколько бомб из-за пригорка Мухаммед-тепе с восточной стороны, прежде еще начатия осадных работ.

Положено было атаку повести на юго-восточный угол крепости.

Гасан-хан, который с отчаяния сюда бросился, не смея показаться к шаху после неудачной обороны Сардар-Абада, конечно, не придал храбрости эриванскому гарнизону, и я, чтобы еще сильнее подействовать на осажденных, послал к ним прокламацию чрез людей, имевших способы туда проникнуть.

26-го на Георгиевском холме, в 300 саженях против восточной стены, сделана батарея на 6 батарейных орудий; справа оттуда, за уцелевшим строением, поставлены 4 мортиры. Покатость города от запада к востоку представляла необыкновенную удобность для метания бомб и гранат, и действие их каждый раз было на виду.

В ночь на 27-е сделана первая параллель и продольная батарея с правого фланга на 12, с левого — на 6 орудий. Лунный свет, открытие неприятелем работающих, живая ружейная пальба, ничто не остановило ни инженеров и пионеров, ни гвардейский баталион, бывший в прикрытии, ни работающих Ширванского, Кабардинского, 39-го Егерского и Севастопольского полков; работы шли успешно; от нас не отвечали ниже одним выстрелом, и в течение всей [6] осады это хладнокровие в русском войске оставалось неизменным.

27-го с обеих наших батарей открыт огонь; в следующую ночь учреждена главная брешь-батарея для осадных орудий в 150-ти саженях от разрушаемой стены; на левом фланге — траншей-батарея на 2 мортиры.

28-го начала громить стены главная брешь-батарея, также и левая, которая притом вкось и вдоль обстреливала весь южный фас; правая верхняя батарея также вредила внутри крепости и по стенам и башням; зубцы обвалены, а амбразуры были испорчены; некоторые орудия неприятельские подбиты; к вечеру огонь его затих совершенно. Из мортир пущено довольное число бомб.

Переметчики из крепости объявляли, что гарнизон робеет, жители укоряют сарбазов и Гасан-хана в своей погибели, но он обещает им скорое наше отступление после краткодневной стрельбы и от Аббас-Мирзы близкую помощь.

29-го открыта построенная в ночь пред сим средняя брешь-батарея, которая в этот день совершенно разоружила юго-восточную угловую башню и смежную с ней куртину. Неприятелем также ночью были возобновлены некоторые амбразуры и им сделано несколько выстрелов гранатами и картечью, но меткостью наших орудий приведен в молчание.

В этот день я, убедившись из показаний многих эриванских выходцев о колебании умов внутри города, предложил Гасан-хану сдать мне крепость под условием ему и гарнизону свободного выпуска и 6 часов на размышление, желая более всего пользоваться временем не под стенами одного города, а для быстрого и успешного продолжения кампании. Приняты меры, чтобы способом внутренних связей с жителями и сарбазами предложения мои сделались гласными. Опустошение было уже чрезвычайное: дома один за другим разрушались, пыль от развалин и дым от взрыва бомб густыми облаками носились над всею Эриванскою окрестностью. [7]

В ночь на 30-е работы в траншеях продолжены с каждой стороны на 55 сажен летучею сапою. Неприятель открыл сильный ружейный огонь; наши батареи не умолкали, равно и кегорновые мортиры; также на Ираклиеву гору, за рекою, к западу, поставлены 7-го Карабинерного полка баталион, 2 роты Херсонского полка и 6 легких орудий, которые с сей стороны много тревожили осажденных.

30-го неприятель вновь открыл пушечный огонь из возобновленных ночью амбразур, но вскоре затих действием батарей наших. Траншеи подвигались медленною сапою на 12 сажен. Работающие во весь день были под ружейным сильным огнем. Около половины дня на северо-восточной башне появились неприятельские мортиры. из которых пускали пятипудовые бомбы по главной батарее нашей; но наши мортиры заставили замолчать их.

В обед прибыл ко мне человек с письмом от Гасан-хана. Здесь, как и прежде в Сардар-Абаде, он нашел меня на главной батарее и мог на деле, более нежели на словах, оценить бесстрашие войск наших. Содержание письма било самое увертливое: согласие на сдачу, но с тем, чтобы прежде иметь на то мнение Аббас-Мирзы. Без посылок к Аббас-Мирзе и к кому бы то ни было! отвечал я письменно Гасан-хану; сдаться безусловно, тотчас, или узнает силу русского оружия. С этим ответом отпущен был посланный. Тогда же нашелся человек, который взялся за богатую ему обещанную награду доставить жителям от меня новую прокламацию и исполнил сие с успехом. Я велел усилить огонь со всех батарей; при том, если бы упорство неприятеля продолжилось, то до приступа, по усердному производству осады, не долго оставалось. Пролом разбиваемых куртин и фланкирующих их башен, наружной и внутренней, был уже весьма значителен. Ночью еще ближе подошли летучею сапою и наши туры были поставлены на краю рва. Во всю эту ночь огонь с обеих сторон был сильнейший; неприятель обсыпал работников картечью, пулями; [8] им пущено множество ядер; но, наконец, превозмогла канонада наша со всех батарей и ружейный огонь второй параллели,

1-го октября, после обоюдной стрельбы, в 8 часов утра, на восточной башне и восточной стене показались некоторые жители, махали белыми платками, а потом начали перебегать к траншеям, спускаясь по обрушенным частям вала. С южной стороны неприятель однако не переставал стрелять по нашим рабочим. Жители, сошедшие по приглашению некоторых наших офицеров, которые по первому знаку сдачи подскочили к самому краю рва, объявили, что все они и некоторая часть сарбазов решились нам передаться, но что прочие баталионы хотели защищаться до самой крайности.

Дежурный в траншее генерал Лаптев послал в сих обстоятельствах начальника траншеи полковника Гурко и командира Сводного гвардейского полка полковника Шипова с ближайшими 6 ротами гвардейского полка, которые немедленно бросились чрез брешь и заняли юго-восточную башню первой и второй стены и примыкающие к ней куртины. Рабочие от Севастопольского, 39-го Егерского полков и пионерные роты с 2-мя легкими орудиями быстрым движением пошли к северным воротам, дабы не дать неприятелю уйти чрез оные. Туда же прибыл ген.-л. Красовский с частью его отряда. Ворота были еще завалены. Белов, аудитор, который по знанию языка думал вступить в переговоры с защищавшимися, пал мертвый от фальконетного выстрела, последнею жертвою этого дня. Ворота сломаны; наши ворвались туда, и колебавшиеся два баталиона сарбазов бросили оружие и сдались военнопленными. Орудиями на степах поспешно завладели наши, проникнувшие в брешь. О Гасан-хане известно было, что он, видя решительную волю старшин города сдаться и ропот в гарнизоне, с несколькими приверженцами пытался еще ночью спастись, но улицы из форштадта были замкнуты нашею пехотою и кавалериею, а по ту сторону Занги кавалерийский отряд, под командою ген.-маиора Шабельского, каждую ночь был посылаем, чтобы перехватывать бегущих и [9] препятствовать переправе чрез реку. Видя себя отовсюду окруженным, он еще думал укрыться днем при общем смятении. Ген.-лейт. гр. Сухтелен, взяв 2 роты Сводного гвардейского полка, пошел в место его убежища, в мечети, близ Сардарского дворца, обезоружил его и приставил к нему караул. Субхан-Кули-хан, комендант крепости, открыт был поручиком Чевкиным в подземельи, где, переодетый, запасся пищею на несколько дней с намерением как-нибудь избегнуть от рук победителей; другие ханы и начальники, Касим-хан, командир баталиона хас (гвардейского лучшего войска Аббас-Мирзы), Джафар-Кули-хан марандский, Али-Мардан-хан тавризский, Аслан-хан араклинский и Фетх-Али-хан, начальник литейной, все были захвачены в плен. Беспорядок, неизбежный при таких происшествиях, недолго продолжался; чрез два часа возобновлена тишина. Войска Вашего Императорского Величества не запятнали себя никаким насильственным поступком, ни убийством бесполезным, и покорители Эривани, бодро идущие на всякую опасность, когда сия миновала, явили в себе образец самой строгой подчиненности, кроткие и человеколюбивые покровители тех, которые прибегли под их защиту.

Потеря наша, по стечению многих счастливых случайностей, самая ничтожная. Знаменитая Эривань, которой приобретение, как полагали, должно было стоить потоков крови, пала пред победоносным русским оружием без великих пожертвований с нашей стороны. Теперь лезгины, дагестанцы и все мятежники в Кавказских горах приведены будут в трепет покорением города, вечного их убежища, где они находили помощь деньгами, оружием и всем коварством персидской политики. Слава ее в Турции и Персии неимоверна, но еще неимовернее покажется овладение ею по шестидневной осаде. 3000 чел. военнопленного гарнизона уже мною отправляются в Грузию. Подробной сметы богатым хлебным запасам и военным снарядам и прочей добычи я еще не имею.

Всеподданнейше поздравляя Ваше Императорское Величество с сим новым торжеством, которое дает самый блестящий оборот [10] персидской войне, повергаю моих храбрых сотрудников во всемилостивейшее воззрение ваше, особенно инженер ген.-м. Трузсона и бессменного по траншеям дежурного полк. Гурко, начальника артиллерии ген.-м. Унтилье и под ним командовавшего брешь-батареею полк. Гилленшмидта, подполк. Бухарина, шт.-кап. Кузнецова, командовавшего кессель-батареею гвардии шт.-кап. Философова, демонтир-батареею на Георгиевском кургане кап. Соболева и такою же на левом фланге кап. Цебрикова. Днем и ночью работами заведывали полковники Евреинов, Литов и подполк. Певцов. С сим посылается мною пор. Бухмейер, офицер того рода войск, который наиболее понес трудов и способствовал с успехом при обеих осадах. Всем прочим по степени их отличия буду иметь счастие представить вслед за сим подробнейший список. Они стоют награды и милости великого Государя. Победы здесь покупаются целыми месяцами бесплодного ожидания, скучного бездействия, желания настигнуть неприятеля и невозможности найти его иначе, как огражденного крепкими стенами. Мужество, презрение опасности свойственно всякому русскому; но труды походные, уныние, которое наводят здешние степи, отсутствие всякого разнообразия и удовольствия, изнурение от климата едва могут быть достойно признаны теми, которые сами не испытали их.