____________________

Трагическая смерть Грибоедова, обстоятельства и опасения, возникшие как последствия этого еще небывалого международного преступления, имели в то время первостепенную важность (Князь Щербатов. Генерал-фельдмаршал граф Паскевич.). Мы постараемся, оставляя на этот раз хронологическое изложение событий того времени, представить те данные, в которых по поводу тегеранских событий граф Паскевич выказал направление и решимость совершенно несогласные с воззрениями министерства иностранных дел, и в которые наиболее наглядно выразили его личные свойства, незаурядную проницательность и глубокое сознание достоинства русского имени.

В декабре 1828 года Персия закончила уплату восьмого курура и в 20-х числах того же месяца генерал Панкратьев очистил Хойскую провинцию и выступил в Баязет. Одновременно с [189] тем генерального штаба полковник Ренненкампф оканчивал разграничение между Персиею и Россиею. Казалось, что столь благоприятные обстоятельства, по крайней мере на время, упрочат добрые отношения наши с персидским правительством. В Тегеране находился тогда, назначенный стараниями Паскевича, чрезвычайный посланник наш Грибоедов, а в Тавризе, при Аббас-Мирзе — генеральный консул Амбургер.

После Туркменчайского договора Аббас-Мирза настойчиво выражал желание отправиться в Петербург. Желание это вызвалось весьма серьезными для наследника персидского престола обстоятельствами.

Шах Фет-Али-хан вполне предался влиянию англичан, и не столько он сам, как его первый министр Алаяр-хан и весь состав тегеранского правительства. Аббас-Мирза, испытав как силу оружия, так и великодушие России, и не доверяя Англии, искал покровительства русского Государя. Недоверие Аббас-Мирзы к Англии проявилось в особенности вследствие сношений брата его, Гуссейн-Али-Мирзы, с правительством Индии. Гуссейн-Али-Мирза, правитель Шираза, искал будто бы поддержки Индии для предстоящей борьбы с Аббасом-Мирзою за престол Персии. Английская миссия в Персии, как кажется, сама распускала слух о происках Гуссейн-Али-Мирзы, полагая страхом и опасениями приобрести над Аббасом-Мирзою безусловное и преобладающее влияние. Воспоминания о только что оконченной войне, а затем и влияние Грибоедова утвердили в Аббасе-Мирзе сознание, что одна только Россия может поддержать его в борьбе с братьями и что плутократическая политика Англии не заслуживает его доверия. Грибоедов пользовался настроением наследника престола и слабостью шаха, чтобы, несмотря на громадные денежные средства, так щедро рассыпаемые англичанами в Тегеране, упрочить в Персии русское влияние. В Тегеране, благодаря его энергии, постепенно отстранялось вмешательство англичан в дела персидского правительства. Алаяр-хан, [190] несомненно подкупленный Макдональдом, боялся и ненавидел Грибоедова. Грибоедов, отправляясь в Тегеран, писал, что Алаяр-хан «ему не простит Туркменчайского договора», при заключении которого он не раз устранял домогательства персидских и отчасти английских дипломатов. Таким образом в Тавризе и в особенности в Тегеране шла скрытая борьба Грибоедова с представителями Англии, борьба тем более скрытая, что персияне боялись Грибоедова, а русское министерство иностранных дел, как и во времена управления Закавказьем генералом Ермоловым, не только не находило нужным бороться с влиянием англичан в Персии, но и не признавало вообще враждебною для нас их деятельность на Востоке. «Умоляю вас, писал граф Нессельроде графу Паскевичу, «беречь англичан и не верить слухам, распускаемым про них армянами и другими азиатскими интригами, желающими нас с ними поссорить».

Поездка Аббас-Мирзы в Петербург не состоялась. Граф Паскевич и Грибоедов, по поручению Нессельроде, под предлогом отъезда Государя в Дунайскую армию, уговорили наследника персидского престола отложить на время свое намерение. Но это не ослабило стремления Аббас-Мирзы вполне подчиниться влиянию России и ее представителям в Закавказье и Персии.

В начале февраля в Тифлисе и Закавказье пронесся слух о гибели всей русской миссии в Тегеране во время народного возмущения.

Вместе с тем шла молва о необычайных военных сборах во всем Адербейджане. В то время в Тегеране находился Мирза-Салех, статс-секретарь Адербейджана. Он был прислан в Тифлис для переговоров относительно предполагаемой поездки Аббас-Мирзы в Петербург. Вскоре Мирза-Салех получил письмо от каймакама, к которому приложены были выписки из донесения Аббас-Мирзе брата его, генерал-губернатора Тегерана, Зили-Султана, а также копия фирмана шаха к Аббас-Мирзе с повествованием о бывшем в Тегеране происшествии. [191]

Шах и Зилли-Султан, обвиняя Грибоедова, старались придать происшествию характер случайности, до такой степени неожиданной, что персидское правительство не успело предупредить кровавые его последствия. Шах поручал Аббас-Мирзе сообщить графу Паскевичу, что «после заключенного мира он считает, что дружбой соединенные правительства, петербургское и тегеранское, слились как бы в одно, а потому да представит себе петербургское правительство, что подобное несчастие случилось у них и пускай скажет нам, как в таком случае поступать надлежит. Всякого рода возмездие и наказание, согласное с постановлениями обеих регалий, будет исполнено. Я сделаю более, чем от меня потребуют, потому что мы должны спасти доброе имя нашего правительства». Почти одновременно получено было донесение Амбургера, в котором наш консул, насколько это происшествие было известно в Тавризе, описывал тегеранскую кровавую драму. Впоследствии обстоятельства тегеранской драмы были вполне выяснены секретарем посольства Мальцовым, единственною личностью из всего русского посольства, оставшеюся в живых. Сущность дела об убийстве Грибоедова заключалась в том, что один из главных евнухов гарема шаха, Мирза-Якуб, как уроженец Эривани, на основании Туркменчайского договора, явился в дом русского посла с просьбой о водворении его в Эривань. Грибоедов оставил его в посольстве впредь до отправления в Закавказье. Шаху было крайне неприятно удаление Мирзы-Якуба, как лица, вполне знакомого со всеми интригами гарема. Хлопоты и домогательства шаха, так же как и ухищрения персидского правительства, в данном случае не изменили решения русского посланника, основанного на 14-й статье Туркменчайского договора. Затем в течение нескольких дней муджтехид тегеранский, Мирза-Мессийх, и все духовенство открыто проповедовали возмущение против русского посла, о чем накануне происшествия Мальцов, по приказанию Грибоедова, писал ноту министру иностранных дел Абуль-Гассану. Грибоедов поставлял на вид персидскому правительству эти происки духовенства, [192] угрожающие безопасности членов русского посольства. Министры шаха, с Алаяр-ханом во главе, не могли не знать, по словам Мальцова, о подготовляющемся возмущении.

В Тегеране все делалось и говорилось слишком открыто, а проповедь духовенства происходила публично в мечетях.

Одному Мальцову удалось остаться в живых и он пробыл 17 дней в шахском дворце. Старый шах несколько раз виделся с ним и старался убедить Мальцова в том, что он не знал о приготовляющемся возмущении тегеранской черни. И в этом случае шах остался верен себе. «Заплатив 8-й курур России за прошедшую войну», говорил он Мальцову, «я, конечно, не мог желать столь печального происшествия, которое угрожает миру опасностью.» Пря этом шах прибавлял: «я желаю примерно наказать виновных, но еще теперь не могу этого сделать, опасаясь духовенства»,

Духовенство советовало шаху, обласкав Мальцова и отправив его обратно в Россию, приказать на дороге убить его, дабы таким образом иметь возможность представить дело о гибели Грибоедова в смысле вполне для Персии благоприятном. Шах колебался и, ни на что ни решаясь, послал к Аббасу-Мирзе за советом. Наследник престола спас Мальцова, настоятельно и энергично потребовав отправления его к графу Паскевичу в Тифлис. На обратном пути Мальцова, Аббас-Мирза, выражая в Тавризе глубокое сожаление о тегеранском происшествии, говорил Мальцову, что в угоду России он готов объявить войну Турции с тем, чтобы его снабдили 10 тысячами ружей и несколькими пушками. Это заявление Аббас-Мирзы, по мнению Мальцова, было тем более искренно, что он надеялся присоединить к Персии Баязетский и Мушский пашалыки. В действительности тегеранское происшествие испугало Аббас-Мирзу и в первое время он ожидал немедленного вторжения русских войск в пределы Персии. Во всех его сношениях с Паскевичем высказывались и страх, и полная готовность исполнить все требования русского правительства и, как он выражался, [193] великодушного его победителя. Искренность Аббас-Мирзы не подлежала, по-видимому, сомнению; скорее намерения шаха, находившегося под влиянием англичан, могли быть заподозрены. Но по получении известия об убийстве Грибоедова, Аббас-Мирза, именно под влиянием страха и опасений, послал в Константинополь, с согласия шаха, Молла-шерифа с уполномочием заключить союз с Турцией. Договор секретного союза был заключен, но когда Мальцов, возвращаясь из Тегерана в Тифлис, находился в Тавризе, Аббас-Мирза, не упоминая, конечно, о поручении Молла-шерифа, говорил ему о присылке из Константинополя послов с предложениями союза, на которые, будто, ни он, ни шах не согласились.

Впоследствии, когда настоятельные требования и наши успехи в Турции выяснили наследнику престола все неудобства союза с Портою, он, выслав в Тифлис сына своего Хосров-Мирзу, фактически уничтожил секретный союз, заключенный с Турциею. Граф Паскевич, по получении первых известий о тегеранском кровавом происшествии, писал графу Нессельроде, что Грибоедов, захватив в свои руки преобладающее влияние в Персии, возбудил против себя всю английскую миссию. «Если персидские министры», писал граф Паскевич графу Нессельроде, «знали о готовившемся возмущении, то несомненно это было известно и английскому посольству, у которого весь Тегеран на откупу». «Странно, — прибавляет Паскевич, — что в кровавый день убийства Грибоедова в Тегеране не было ни одного англичанина, тогда как в другое время они шаг за шагом следили за русскими.» При этом Паскевич приводил несколько более веских доказательств враждебного к нам настроения англичан в Персии. Во время разграничения они старались возбудить недоразумение между генералом Ренненкампфом и персидскими уполномоченными. По их совету Амбургер после убийства Грибоедова выехал в Нахичевань и с тем предоставил им полную возможность исключительного влияния на Аббас-Мирзу. Наконец, когда Мальцов возвращался из Тегерана, они домогались, чтобы он выехал в Тавриз ночью и остановился в английском посольстве, [194] «дабы, — пишет Паскевич, - показать народу, что русские нуждаются в покровительстве англичан». Мальцов, не подчинившийся в этом случае Макдональду, заслужил полное одобрение графа Паскевича.

Убийство Грибоедова, по мнению графа Паскевича, было задумано партией, желавшей возобновления войны Персии с Россиею, и, как кажется, Алаяр-хану, первому министру шаха, эти происки не были чужды. Граф Паскевич просил немедленно сосредоточить 10 тысяч войск в Астрахани, дабы ранней весной можно было, не останавливая войны с Турцией, направить отряд этот прямо на Тегеран через Кафлан-ку. Главнокомандующий ни в каком случае не ожидал решительного наступления со стороны персиян, не предполагал возможным, что правительство шаха, под влиянием англичан и Турции, откажется от достойных для России извинений и от возмездия за совершенное преступление, при чем допускал и возможность грабежей на наших границах, а может быть и захвата каких-нибудь пограничных местностей. «До того времени, писал граф Паскевич, покуда войска в Астрахани не сосредоточатся, следует вести с Персиею переговоры, сохраняя, конечно, полное достоинство». С своей стороны, шах и Аббас-Мирза также старались затянуть дело и, буде возможно, отделаться присылкою извинений со второстепенными сановниками, не высылая, так сказать, аманата в лице кого-либо из членов царствующего дома. Если бы такой замысел удался, то секретный союз с Турцией, заключаемый в то время Молла-шерифом в Константинополе, мог бы, при благоприятных обстоятельствах, воздействовать. Персия тем временем вооружалась: сарбазы собирались, а в Бендер-Бушир англичане доставили до 10 тысяч ружей. Персидское правительство и Аббас-Мирза оправдывали эти распоряжения постоянными внутри края народными волнениями.

6-го марта в Тифлис прибыл статс-секретарь и переводчик Аббас-Мирзы, Мирза-Максуд. Он привез фирманы от шаха, письма от Аббас-Мирзы и, по поручению персидского правительства, [195] вместе с Мирзою-Салехом намеревался отправиться в Петербург для представления извинений в убийстве русского посланника. Аббас-Мирза уже передал тысячу туманов золотом генеральному нашему консулу, дабы вручить их в Тифлисе Мирзе-Максуду для путешествия его в Петербург.

Граф Нессельроде, узнав о приезде Мирзы-Максуда в Тифлис, изъявил согласие принять его в Петербурге как посла Персии, но граф Паскевич решительно этому воспротивился, находя, что при данных обстоятельствах посольство только лица царствующего дома согласуется с достоинством России. Мирза-Салех и Максуд остались в Тифлисе. Тогда Аббас-Мирза вынужден был начать переговоры о посольстве одного из сыновей своих. Письма по этому поводу Аббас-Мирзы к графу Паскевичу были преисполнены льстивых и покорных выражений, но все-таки, под разными предлогами, приезд сына его постоянно задерживался, а слух между тем о вооружении Персии усиливался. Англичане, из Индии отправив ружья, выслали в Персию артиллерийские снаряды и несколько артиллерийских орудий. Английский посол Макдональд, расточая выражения негодования по поводу бывших происшествий в Тегеране, поддерживал тайные, но постоянные сношения Персии с эрзерумским сераскиром и с Константинополем.

В начале апреля граф Паскевич получил уведомление, что Государь повелел сосредоточить в Астрахани в его распоряжении 10-ти тысячный отряд. Известие это, по обстоятельствам того времени радостное, могло осуществиться не ранее августа или сентября месяца. Но оно придало переговорам графа Паскевича еще большую решительность.

10-го апреля он послал в Тавриз адъютанта своего, князя Кудашева, под предлогом встретить и проводить сына наследника престола, хотя Махмед-Мирза, как тогда было известно, не получил разрешения от шаха выехать в Тифлис.

Князь Кудашев был снабжен официальным письмом к Аббас-Мирзе, в котором главнокомандующий писал: «Будучи [196] известен, что старший сын вашего высочества назначен родителем вашим приехать ко мне, отправил я адъютанта своего, князя Кудашева, для сопровождения его высочества». Это официальное письмо приказано было князю Кудашеву передать на публичной аудиенции. Затем, испросив секретную аудиенцию, князь Кудашев должен был передать другое письмо, секретное. В этом письме граф Паскевич писал Аббас-Мирзе: «Вспомните, что в Дей-Каргану, я с одними вами хотел иметь переговоры и, несмотря на все интриги против вас у двора шахского, я не хотел ни с кем войти в сношение, как с вами, ибо нахожу одного вас, с которым можно иметь дело в Персии.»

После такого предисловия граф Паскевич убеждал Аббас-Мирзу настоять у шаха о скорейшем отправлении одного из сыновей его в Петербург с письмом от шаха к Государю.

«Не употребляйте во зло терпение Российского Императора», писал граф Паскевич, «одно слово моего Государя — и я в Адербейджане за Кафлан-ку и, может статься, не пройдет и года и династия Каджаров уничтожится; не полагайтесь на обещания англичан и уверения турок». Указывая далее на затруднительное положение султана, граф Паскевич просил Аббас-Мирзу припомнить следующие слова его, в Туркменчае сказанные: «с Турцией Россия не может делать все, чего желает, ибо держава сия нужна и необходима для поддержания равновесия политической системы Европы. Персия нужна только для выгод Ост-Индской купеческой компании, и Европе равнодушно, кто управляет сим краем. Все ваше политическое существование в руках наших, вся надежда ваша в России, она одна может вас поддержать». Письмо заканчивалось удостоверением, что он, как друг Аббас-Мирзы, берется исходатайствовать у Государя позволение явиться в Петербург одному из сыновей его с письмом к Государю от шаха. Князь Кудашев должен был объявить наследнику престола, что неисполнение требований главнокомандующего неминуемо вовлечет Персию в войну с Россиею. Затем князь Кудашев имел поручение объясниться [197] с наследником престола относительно тех предложений, которые были сделаны в разговоре с Мальцовым. Если при этом Аббас-Мирза снова выразит готовность объявить войну Турции, то Кудашев должен был предъявить третье, также секретное письмо. «Для большого доказательства России», писал Паскевич Аббас-Мирзе, «Приверженности вашей к ней, как вы сие всегда утверждали, вы должны, дав другое направление намерениям шаха, объявить войну Турции, вторгнуться в ее пределы, напасть на Ван; я же, с моей стороны, обещаю вам пособия к ружьях и пушках, и буду способствовать своими войсками к сему завоеванию. Сим средством ясно докажете, что все происшествия не были в вашей, или в шахской воле».

Копии с этих писем, доставленные графу Нессельроде, вызвали в русском министерстве иностранных дел взрыв негодования и опасений. Граф Нессельроде немедленно написал нашему послу в Лондон, князю Ливену, поручая ему сообщить английскому правительству Высочайшее неодобрение русского Государя и решительное несогласие русского правительства с содержанием писем, присланных графом Паскевичем Аббас-Мирзе с князем Кудашевым. Из письма графа Нессельроде к князю Ливену выяснилась особая заботливость русского министра иностранных дел оберечь политическую обидчивость Англии и успокоить ее раздражительность и ревнивое недоверие. Из того же письма князь Ливен мог усмотреть, что Государь, не доверяя графу Паскевичу, для дальнейших переговоров с Персиею отправлял в Тавриз и Тегеран свиты Его Величества генерал-маиора князя Долгорукого.

Впрочем, неодобрение Государя, в данном случае, только и выразилось в депеше графа Нессельроде к графу Паскевичу от 11-го мая.

Министр иностранных дел писал главнокомандующему, что содержание его писем к Аббас-Мирзе может легко сделаться известным Макдональду «и тогда», восклицал граф Нессельроде [198] «как примет г. Макдональд ваши намеки относительно политики Англии именно в то время, когда он выказал относительно нас столь почтенные и честные намерения? Между тем, в начале этой депеши граф Нессельроде упоминает, что вооружение Персии совместно с постоянными задержками выезда принца царствующего дома в Тифлис и Петербург представляют действительно некоторый повод к беспокойству. Но при этом граф Нессельроде как будто не сознавал или не хотел сознавать, что без помощи англичан, за неимением денежных средств и технических знаний, Персия вооружаться не в силах и не может. Уведомляя графа Паскевича о командировании князя Долгорукого, граф Нессельроде просил его содействовать князю в переговорах с Персией, довольствуясь при этом данными с их стороны обещаниями и не стесняя персиян во времени их исполнения. Вместе с тем граф Нессельроде, опасаясь раздражения англичан, поручал Долгорукову постараться добыть у Аббас-Мирзы резкие письма графа Паскевича. Но в то время, как граф Нессельроде хлопотал смягчить резкости графа Паскевича, эти самые резкости оказались весьма плодотворными.

В действительности князь Кудашев не передал Аббас-Мирзе 3-го секретного письма, приглашающего Персию объявить войну Турции. Наследник престола на этот раз был сдержаннее, чем в разговоре с Мальцовым, но зато он немедленно объявил Кудашеву, что приказание графа Паскевича будет исполнено.

2-го мая получено было известие в Тифлисе, что Хосров-Мирза, второй сын наследника престола, направляясь в Тифлис, уже въехал в наши владения. Перед тем прибыл в Тифлис и князь Долгоруков. Несмотря на данные ему инструкции графом Нессельроде, граф Паскевич не позволил князю ехать в Персию, а задержал его в Тифлисе.

«Я надеюсь, писал граф Паскевич по этому поводу графу Нессельроде, что ваше сиятельство ничего не возразите, если я на [199] время не исполню Высочайшее повеление и задержу при себе князя Долгорукого. Я полагаю, что отправление его в настоящее время в Персию может дать повод персиянам к тщеславным увлечениям. Приезд князя Долгорукого, может быть, вызовет у персиян подозрение в бессилии нашем потребовать удовлетворения вооруженною рукою. В таком случае они несомненно обратятся за советом к англичанам, которые не остановятся ни перед чем, чтобы усложнить отношения наши с Персиею, и в результате может явиться требование уступки части недоплаченной контрибуции или отмены какой-либо статьи Туркменчайского договора, или безнаказанность убийц Грибоедова. Вы знаете, граф, характер персиян: переговоры с ними ни к чему не ведут, нужно выказать полную готовность употребить силу и таким образом заставить их исполнять наши требования».

Приезд Хосров-Мирзы в Тифлис положил конец всем недоразумениям, и если Аббас-Мирза и шах не объявили войны Турции, то за то и все замыслы их о союзе с Портой рушились после грозного слова графа Паскевича, благодаря которому был так поспешно отправлен Хосров-Мирза…

________________

По поводу приезда Хосров-Мирзы, Аббас-Мирза писал графу Паскевичу, что он отдает сына своего в распоряжение «своего друга» — главнокомандующего Кавказскою армией и «поручает ему дальнейшую судьбу принца Хосров». Тем не менее, ни шах, ни сам Аббас-Мирза не уполномочили принца ехать в Петербург. В откровенных разговорах Хосров-Мирза сознался графу Паскевичу, что англичане препятствовали его отправлению в Россию, а потому шах не уполномочил его ехать в Петербург и не снабдил его извинительным письмом к Государю. При том персидский принц не имел и достаточных денежных средств для столь дальнего путешествия. Граф Паскевич сознавал, что если [200] Хосров-Мирза, несмотря на эти обстоятельства, будет отправлен из Тифлиса в Петербург, то шах не осмелится не послать ему вслед полномочий вместе с письмом к Государю. Иначе (так понимал и шах) это было бы равносильно объявлению войны, на что Фет-Али-хан, несмотря на подстрекательства англичан, никогда не решился бы, в особенности в виду того, что боевые действия турецкой армии не обозначались, первые же попытки аджарского и трапезондского пашей оказались вполне неудачными. Аббас-Мирза, присылая своего сына в Тифлис скорее как аманата, чем как посланника, решился искренно отказаться от воинственных замыслов в союзе с Турцией. Впрочем, эти замыслы, как мы уже сказали, имели, вероятно, место лишь в первое время после тегеранского происшествия, под впечатлением страха и опасений войны. Тем не менее Аббас-Мирза не мог убедить шаха, а может быть и сам не решался на действия, так настойчиво неодобряемые английскою миссиею. Посылая сына в Тифлис, он надеялся затянуть дело переговорами. Но граф Паскевич, не входя ни в какие переговоры, отправил с генералом Ренненкампфом принца персидского со всею свитою в Петербург и в тоже время послал Аббас Мирзе письмо следующего содержания: «Соображаясь с тем, что вы мне говорите в письме вашем, если бы вы были уверены в согласии моем отправить кого в Петербург, то прислали бы сына или брата, — я беру сии выражения знаком желания, дабы кто-либо из семейств вашего высочества ехал к Его Императорскому Величеству, посему, не ожидая прибытия объявленного вами посольства, которое может еще продлиться несколько месяцев, я намерился, единственно из дружественного расположения к вам, отправить возлюбленного сына вашего, Хосров-Мирзу, к Августейшему двору. Я более был к сему убежден, получив от Государя Императора повеление, что Его Императорскому Величеству угодно, дабы выслано было важное посольство, т. е один из членов вашей фамилии. Вследствие чего имею честь объявить вашему высочеству, что намерение Его Императорского Величества есть, дабы [201] присланный вами сын изустно Его уверил о сожалении персидского правительства в случившемся, и буде не имеет шахского письма с изъявлением причин, побудивших прислать его внука к нам, то покорнейше прошу вас доставить ко мне оное как можно скорее. Я дружески советую вашему высочеству дать сему вид наиторжественнейший, поручаю особенному вниманию вашему содержание писем моих, кои вручены вам князем Кудашевым».

Энергичная решимость графа Паскевича, может быть одинаково неожиданная как для шаха и Аббас-Мирзы, так и для графа Нессельроде, увенчалась полным успехом. В Новгороде персидский курьер догнал Хосров-Мирзу и передал ему письмо шаха к Государю, преисполненное смиренных и усердных извинений.