ВВЕДЕНИЕ

1

Член Южного общества декабристов Евдоким Емельянович Лачинов (1799-1875) родился в семье воронежского дворянина. После домашнего образования и трехлетней учебы в Московском университете он в 1816 с. поступил в Московское училище колонновожатых, основанное Н. Н. Муравьевым. Но вскоре Лачинов был отправлен в распоряжение главнокомандующего Кавказской армией генерала А. П. Ермолова, который, как известно, в 1817 г. с большой свитой прибыл в Иран. Одним из членов посольства стал молодой офицер, топограф, будущий декабрист Е. Лачинов. В своих записках он рассказывает: «С 1816 г. поступил я к генералу Муравьеву. Усердно принялся за лекции и за новое для меня занятие — топографическую съемку. Алексей Петрович Ермолов отправлялся послам в Персию. К свитским офицерам, посылаемым при посольстве, приказано командировать двух из нашего заведения; назначение пало на произведенного в прапорщики Воейкова и на меня, представленного в колонновожатые. В Воронеже явились мы к Ермолову, который счел, что мне не более 14 лет и не хотел брать из Грузии с собою в Персию, где, говорил он, нужны не дети, а люди, знающие свое дело. Однако, исполнив до весны некоторые поручения, я не был исключен из его свиты».

Сопровождая в числе других «русского посла», Лачинов составил «Дневник следования посольства». Здесь мы находим сведения о многих городах и селах Армении, Азербайджана, Ирана, о персидских войсках, о шахе и его небезызвестном сыне Аббасе Мирзе и пр. Особый интерес представляют строки, посвященные городам Эчмиадзину, Еревану, Тавризу, бедственному положению населения, а также искусству и обычаям персиян.

В эти годы Лачинов по поручению Ермолова сделал также-топографические съемки некоторых районов Грузии, Армении и Южного Азербайджана. В 1818 г. Лачинов вернулся в Москву и продолжал свою учебу в Московской военной школе для колонновожатых. С апреля 1821, г. служил в квартирмейстерской части Главного штаба 2-й армии в Тульчино, где он и сблизился со многими революционно [9] настроенными офицерами, в том числе и с Пестелем; в дальнейшем он вступил в Южное общество.

После подавления восстания декабристов Лачинов еще несколько месяцев оставался на свободе. По-видимому, царским генералам не сразу удалось установить его участие в движении декабристов. Но уже 8 апреля 1826 года военный министр генерал Татищев предложил главнокомандующему 2-й армией графу Витгенштейну взять под арест «состоящего при Главном штабе 2-й армии квартирмейстерской части поручика Лачинова» ¹. Молодой офицер был арестован и предан военному суду. 25 ноября 1826 года царь утвердил конфирмацию генерал-фельдмаршала Витгенштейна о Лачинове. В соответствующем приказе Николая 1 было сказано: «Утверждается конфирмация главнокомандующего 2-й армией генерал-фельдмаршала графа Витгенштейна над поручиком свиты его императорского величества по квартирмейстерской части Лачинова о лишении его чинов, ордена, дворянского достоинства, переломления над ним пред войсками шпаги по снятии с него военного мундира и о написании его рядовым в действующие батальоны, полков 20-й дивизии за то, что он, знав не только о существовании и цели злоумышленного общества, но даже о времени и способах, предполагаемых для приведения оных в действие, не объявил о том начальству» ².

Приказ этот был выполнен, и разжалованного в солдаты декабриста, отправили из Тираспольской крепости, где до этого он находился в заключении, на Кавказ, в действующий корпус. В конце декабря 1826 года Лачинов прибыл в Георгиевск, 9 января, 1827 года — во Владикавказ, а спустя несколько дней, 13 января, — в Тбилиси. Жестоко наказанный «злоумышленник» был определен в 39-й егерский полк 20-й пехотной дивизии. Полк этот в начале 1827 года квартировался в селении Алиабад Закатальского округа, и Лачинов пробыл здесь до апреля месяца. В конце марта был получен приказ об отправлении полка к персидской границе, для участия в русско-персидской войне. 1 апреля полк выступил из Алиабада и, пройдя Тбилиси, остановился в Амамлу, являющимся одним из крупных селений Северной Армении. Спустя некоторое время, когда главные силы под командованием генерала Паскевича предприняли поход на Ереванское ханство, егерский полк, соединившись с ними, также двинулся к Араратской долине. [10]

Начиная с июня 1827 года Лачинов принимал активное участие в русско-персидской войне, в основном развернувшейся на территории Армении. Находясь в боевом отряде генерала Красовского, он участвовал в известном сражении с персидскими войсками у деревни Ошакан, в освобождении Сардарапата, Еревана и во многих сражениях, решавших судьбу Восточной Армении. О Лачинове генерал Красовский писал: «Неоднократно заметил я находившегося во все время сражения (Ошаканского, имевшего место 17 августа 1827 г. — М. Н.) в стрелках 39-го егерского полка рядового Лачинова, показавшего отличные примеры храбрости и неустрашимости и обратившего на себя особое внимание товарищей... Служит с примерным усердием более года под моим особенным наблюдением, и я с истинною признательностью должен сказать, что всегда видел в нем молодого человека, исполненного самых благородных мыслей, с большими способностями и нравственности примерной... При покорении крепостей Сардарабата и Эриваиион по собственному желанию находился беспрерывно в траншеях и оказывал примерные знаки усердия и храбрости, за что представлен к исходатайствованию всемилостивейшего прощения» ³.

1 октября 1827 года русские войска заняли Ереван. Через несколько дней после этого исторического акта было создано Ереванское временное управление, начальником которого был назначен командир местных войск генерал Красовский. Хорошо зная способности и образование Лачинова, Красовский дал ему ряд важных заданий, связанных с деятельностью Временного управления. Так, например, генерал поручил Лачинову составить подробное статистическое описание Ереванской области, за что он взялся с большей любовью и энергией.

Этот период жизни Лачинова (1826-1828) довольно подробно отражен в его записках под общим заглавием «Моя исповедь». После вводной части следует подзаголовок «Записки русского солдата». Составлены они большей частью в виде дневника, а иногда в виде писем. Соблюдена хронологическая последовательность, хотя в ряде мест она нарушается.

В начале своих записок Лачинов рассказывает о своем аресте, вспоминает свои переживания в тюрьме, предается размышлениям. Лачинов пишет, что он не был членом тайных обществ, и что его связи с декабристами были случайными. Но показания многих декабристов, а также другие достоверные материалы опровергают это утверждение. Показательно, что в его записках многое остается нераскрытым. [11] Об этом, хотя и в весьма туманной форме, он, сам предупреждает читателя. «Очень желал я, — пишет Лачинов, — чтоб исповедь сия вполне изображала всего меня (подчеркнуто автором. — М. Н.). Однако вижу, что намерение мое неудачно исполнилось и что многое оставлено на догадку читателя; а таковые дополнения могут быть или слишком выгодны, или невыгодны для меня...» ⁴.

В своих записках Лачинов уделяет большое внимание прежде всего крупным событиям русско-персидской войны. Он описывает ряд военных эпизодов, в которых принимал непосредственное участие — Так, Лачинов рассказывает об известном сражении под деревней Ошакан 17 августа 1827 года, когда трехтысячный русский отряд под командованием генерала Красовского геройски отбивал ярые атаки 30-тысячной персидской армии, причиняя ей огромные потери. «... Битва сия, — пишет Лачинов, — и по всем отношениям может быть причислена к битвам жестоким, особенно взявши во внимание несоразмерность сражающихся сил и положение наше. В один день мне удалось видеть все ужасы браней: огнестрельные орудия всякого рода, даже не употребляемые в Европе, были обращены на нас, но истребление, ими производимое, не могло сравняться с тем, когда на изнуренных воинов наших бросились свежие толпы-наездников, когда в ручной вступили бой и засверкали в глазах наших кинжалы их и засвистали над головами сабли. Много ужасного было в схватке сей».

Говоря о необычайной храбрости русского малочисленного отряда, сражавшегося в этой битве, Лачинов писал, что «мужество начальников и храбрость рядовых выше всяких похвал».

Ошаканское сражение является одним из важных событий русско-персидской войны. Оно спасло гарнизон и население Эчмиадзнна от неминуемой гибели. Лачинов сообщает, что благородные армяне с целью увековечить славную память русских героев Ошаканского сражения решили воздвигнуть им достойный памятник. В своем дневнике он писал, что 2 января 1828 года «близ Эчмиадзина в 2 1/2 верстах, генерал (т. е. Красовский. — М. Н.) с архиепископом Нерсесом и другими членами монастыря осматривали место, на котором будет строиться памятник избавления Эчмиадзила.17 августа 1827 года: памятник сей... сооружается от монастыря по распоряжению архиепископа Нерсеса».

Лачинов рассказывает также об осаде и взятии Еревана, Как непосредственный участник этих событий, он хорошо знал многие подробности. «С позволения главнокомандующего, — писал он, — вся наша братья-горемыки (т. е. декабристы. — М. Н.) были прикомандированы [12] к начальнику траншей для беспрерывного нахождения при осадных работах, и потому мне удалось видеть весь ход осады и узнать некоторые подробности».

В записках декабриста сказано, что русские войска подетупили к Еревану 24 сентября. После необходимых подготовительных работ началась мощная артиллерийская канонада из всех орудий. 10 мортир, и более 30 орудий «гремели с разных сторон и, видимо, рушились стены и с ними надежда защищающихся... Со своей стороны осажденные щедро сыпали к нам пули во все время, осады. Разбиваемые амбразуры деятельно исправлялись, но лишь только дым нескольких выстрелов показывал, откуда действовали орудия их, и они вновь принуждаемы были замолкнуть. Положение персиян час от часу становилось «уже и хуже».

Далее идет рассказ о том, как после сильной бомбардировки и штурма была покорена Ереванская крепость, считавшаяся до этого неприступной.

В записках Лачинова проводится та мысль, что русско-персидская война 1826-1828 годов принесла армянскому народу освобождение от ига персидских ханов, что армянский народ всячески желал присоединения Восточной Армении к России: — «Армяне! Мольбы ваши услышаны; свершились желания ваши, восторг объемлет сердца ваши».

Лачинов приводит много фактов о той большой радости, с которой армяне встречали русские войска. «Почти все жители г. Эривани, — пишет Лачинов, — были заперты в крепости и происшедшее от того стеснение много помогло нам. Трогательные картины радости, с которою встречали нас армянские семейства, когда мы занимали оную, неописуемы. Не говоря о том, что они предвидели счастливую будущность, освободившись от тягостного ига персиян, блаженствовать под правлением России, достаточно представить бедственное положение их во время осады, чтоб верить искренности восторгов, ими изъявляемых».

Рассказывая об одной своей беседе с ереванскими армянами, Лачинов говорит, что они были столь радостны и довольны победой русских войск, что заявляли: «Нам кажется, что мы снова родились». Он неоднократно подчеркивал тот факт, что армяне весьма благодарны России и «искренно преданы русским».

Много страниц записок посвящено описанию сел и городов Армении, жизни и быту ее народа. Лачинов побывал в Лори-Памбаке, Анаране, Эчмиадзине, Ереване, Аштараке и в ряде других местностях страны. Подробно говорит он, в частности, об Ереванской крепости и ее окрестностях. [13]

Вместе с генералом Красовским и Нерсесом Аштаракеци Лачином два раза побывал в деревне Аштарак. В своем дневнике он довольно подробно рассказывает о крестьянах, об их жизни и быте, об их празднествах и т. д. «Амфитеатральное положение деревни, окруженной садами и виноградниками, прекрасно, — пишет Лачинов об Аштараке, — оно занимает одно из первых мест в здешнем крае и заключало прежде более 900 семейств, но до сего времени возвратиться успели только 100 семейств. Дома и ограды каменные, прочно и порядочно выстроенные... Аштарак много потерпел в последнюю войну».

Лачинов с радостью отмечает трудолюбие народа. О населении Араратской долины он пишет: «Как муравьи разбрелись жители, чтоб успеть воспользоваться остатком хорошей погоды для окончания дел своих: одни поправляли дома, другие обрабатывали поля, те рылись в садах. Приятно было видеть жизнь и деятельность там, где недавно царствовало опустение; какое-то веселое чувство наполняло душу при сем зрелище». В другом месте Лачинов говорит: «Обработанные нивы, окружающие монастыри и деревни, разбросанные вдали и по обеим сторонам р. Аракса, являют приятное зрелище. Земля кажется неудобною, дожди летом редки, но трудолюбие побеждает неудобства».

В записках декабриста много страниц посвящено истории Армении и ее древним памятникам. Лачинов с большим уважением отзывается об историческом прошлом и памятниках армянского народа. Говоря, например, об Эчмиадзинском храме, он отмечал: «Древность сего храма вселяет почтение, а чудесный способ построения изумляет взоры. Рассматривая памятники архитектуры древних, перестаешь некоторым образом удивляться, что всепожирающее время притупляет на них острие косы своей; но вместе с тем возрастает удивление к средствам, которые они употребляли на содержание сих, так сказать, вечных зданий. Видишь, что ужасной величины камни возвышены один на другой, плотно приложены один к другом), и часто не находишь ни железа, ни извести; словом, ничего такого что бы могло подкреплять и связывать их. Как же держатся они? Не берусь объяснять то, чего сам хорошо не знаю. Это искусство!».

Лачинов сообщает интересные сведения о населении города Еревана и. всей Армянской области, о военном отряде, расположенном в Ереване и т. д. Заслуживает внимания, в частности, сообщение Лачинова о том, что осенью 1827 года в ереванском гарнизоне с большим успехом шли театральные представления. По этому поводу Лачинов в ноябре 1827 года в своем дневнике писал: «Театр наш час от часу улучшается, подбавляются декорации, заводится [14] гардероб, а что касается до актеров, то московские любители театра не раз бы прокричали ура, если б имели таких. Последние представления были очень хороши, а далее будут лучше. Хвала актёрам нашим, хвала старшинам увеселений наших, хвала изящному вкусу их».

Это сообщение Лачинова представляет особый интерес, ибо, как известно, именно в этот период в Ереване усилиями офицеров местного гарнизона первый раз была поставлена бессмертная комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». На спектакле присутствовал автор пьесы. Кстати, именно в связи с этим театральным представлением генерал Паскевич в марте 1828 г. писал начальнику Главного штаба: «В Эриване был театр, на котором офицеры в продолжение даже самого поста играли роли актеров. Зная, что сие противно постановлениям есть, строго запретил» ⁵.

В записках Лачинова немало страниц, посвященных природе и климату Армении, ее истории и выдающимся людям. В них много ценного об экономическом и военно-политическом положении Восточной Армении в 1827-1828 годах.

Следует отметить, что некоторые отрывки из «Исповеди» Лачинова были напечатаны в русской периодической печати того времени. Так в петербургской газете «Северная пчела» от 18 и 21 февраля.1828 года (№ 21 и 22) было опубликовано пространное письмо под заглавием «Путешествие по Эриванской области». Оно было написано из крепости Ереван 24 декабря 1827 года и не имеет подписи.

В письме-корреспонденции описывается путешествие «одного россиянина» по ряду городов и сел Восточной Армении. Путешественник, как сказано в этой статье, 13 декабря 1827 года выезжает из Еревана и в тог же день через Эчмиадзин прибывает в Сардарапат. 15-го он путешествует по берегам Аракса и почует в селении Кара-Кала, 10-го п 17-го посещает армянскую деревню Кульп, татарское селение Аджи-Байрам, а 18-19-го продолжает свое путешествие, посетив Шорагял, Гюмри, Талин. 20 декабря путешественник возвращается, в Ереван.

В письме описываются деревни, крепости, мосты, дороги, торы и ландшафт Восточной Армении. Далее говорится также о местном населении, о курдах, передается беседа путешественника с курдежими беками и приводятся некоторые сведения о них ⁶.

Автор корреспонденции не лишен дара художественного слова. Вот последние строки письма: «Эчмиадзин остался за нами, [15] начинало смеркаться; потухла заря вечерняя, яркие звезды зажглись на чистом небе, золотое облачко загорелось над горою, более и более увеличивалось оно, тускло осветился Арарат. Кони промчались чрез Паракар; луна показала часть светлого лица своего из-за горы, и серебряное сияние ее разлилось по окрестностям. Вот и весь шар покатился по небу, и длинные тени легли от холмов, — от садовых отрад и деревьев. Засверкали струи шумной Занги, и белая иена кипела по камням; заблистал огонек в окнах строений, и бричка спустилась с горы, застучала на мосту, загремела в воротах, по улице, остановилась и — конец путешествию» ⁷.

Но кто автор этого письма? И. А. Шляпкин редактор двухтомного собрания сочинений А. С. Грибоедова, изданного в Петербурге в 1889 готу, считал, что указанное письмо (статья) написано А. С. Грибоедовым и поэтому включил его в собрание сочинений великого писателя (т. 1, с. 118-127). В примечании к этому письму И. Шляпкин пишет: «Статья эта приписывается нами Грибоедову и впервые перепечатывается у нас... Конечно, внешняя оболочка статей изменена Булгариным в известном духе, но общая манера и внутреннее содержание схожи с вышепомещенными путевыми заметками Грибоедова (имеются в виду известные «Путевые записки» Грибоедова, составленные в 1827 году. — М. Н.). К тому же за это время никаких корреспондентов из Эривани у «Северной пчелы» не было, никому другому, сколько видно из Актов Кавказской экспедиции, здесь проезжать не приходилось (капитан Вальховский уехал в Тегеран раньше), а особенности такому лицу, которое бы было здесь раньше» ⁸.

Но И. Шляпкин ошибался. Автором статьи, напечатанной в «Северной пчеле», является не А. С. Грибоедов, а декабрист Е. Е. Лачинов. В этом не может быть сомнения, ибо оказывается, что письмо, напечатанное в 1828 году в «Северной пчеле», является одной из глав неопубликованной части записок Лачинова. Сделаем здесь одно сравнение. В опубликованной корреспонденции сказано: «20-го... отправились обратно; мгла очистилась несколько, и за Арпачаем открылись турецкая крепость Тикнис-кала и укрепленная деревня Баш-Шурагель, лежащая против нашего селения Бейндури, где сходятся главные дороги из Грузии в Карс и где теперь учрежден пост, а на нашей стороне виднелся замок Капелу, где жили армяне-католики и который прошлого года оставлен. [16] Путешественник ехал прямо на Малый Караклис, и когда миновал оный, то пошел большой снег, поднялась сильная метель; резкий ветер ослеплял зрение, заносил дорогу и обивал лошадей в сторону; трудно было держаться в седле при порывах бури, и лошадь легко могла оборваться, пробираясь чрез вершины. Но все благополучно кончилось, а к концу переезда снег перестал, и опасение потерять дорогу миновалось. Горы Курд-Агили, Большой и Малый Бугуту красовались в правой стороне, а к вечеру под высокою горою зачернелось селение Мастары и обрадовало измокших, странников» ⁹.

В соответствующем месте рукописи записок Лачинова говорится: «20-го отправились обратно; мгла очистилась несколько, и за Арпачаем открылись турецкая крепость Тикнис-кала и укрепленная деревня Баш-Шурагель, лежащая против нашего селения Бейндурли, где сходятся главные дороги из Грузии в Карский пашалык и где теперь учрежден пост; а на нашей стороне виднелся замок Капелу, в котором жили армяне-католики и который прошлого года оставлен. Ехали прямо на Малый Караклис и когда миновали сие селение, пошел большой снег, поднялась сильная метель: резкий ветер забивал глаза, заносил дорогу и сбивал лошадей в сторону; трудно было держаться в седле при порывах бури, и лошадь легко могла оборваться, перебираясь через вершины, по каменьям, но все благополучно кончилось, а к концу переезда снег перестал, и опасение потерять дорогу миновалось. Горы Курд-Агили, Малый и Большой Бугуту красовались в правой стороне. К вечеру под высокою горою зачернелось сел. Мастара и обрадовало измокших».

Как видим, приведенные отрывки идентичны, если не считать совсем незначительные редакционные изменения. Очевидно, что автором «Путешествия по Эриванской области» является Евдоким Емельянович. Таким образом, он одну главу из своих записок, относящуюся к Армении, опубликовал в газете «Северная пчела» еще в 1828 году. В этот же период (в феврале того же 1828 г.) в «Московском телеграфе» (№ 4) без подписи было напечатано несколько страниц из дневника Е. Лачинова под следующим заглавием: «Отрывки из дневника путешествия для осмотра Эриванской области». В подстрочном примечании редакция газеты сообщает: «Сии дорожные записки ведены были одним из чиновников, находившихся при генерале-лейтенанте А. И. Красовском, во время объезда его превосходительством вверенной управлению его Эриванской области. Издатель «Телеграфа» покорно благодарит почтенную [17] особу, доставившую в «Телеграф» сии любопытные замечания, и обещавшую доставить дальнейшие подробности о странах, покоренных ныне русскому оружию по берегам Аракса» ¹⁰.

В этой части дневника Лачинова описываются армянские деревни, быт и нравы населения Восточной Армении, радость народа в связи с присоединением Армении к России и т. д.

Через два месяца, т. е. в апреле 1828 г., в той же газете было напечатано еще несколько страниц из записок Лачинова. Автор сообщает свои личные впечатления о Восточной Армении ¹¹.

Все эти опубликованные заметки, как уже было отмечено, были отрывками из рукописной записки «Моя исповедь» Е. Лачинова.

К Восточной Армении относятся и записи от 30 апреля, 12 мая и 3 сентября 1828 г. В первой из них, написанной в Тбилиси, говорится о трудностях войны с Персией, о том, что летняя жара создавала тяжелые условия для русских войск. «Не страшны битвы с неприятелем для человека храброго, но борьба с природою превышает силы всякого... Губительный зной, изнуряя людей самого крепкого сложения, убивал слабейших; никто не наслаждался полным здоровьем».

Далее, обрисовав общую военно-политическую ситуацию в Восточной Армении осенью 1827 г., Лачинов снова пишет об осаде и взятии крепости Еревана, о боевых подвигах и повседневной жизни солдат. И здесь он считает не лишним рассказать об одной любовной истории, озаглавив ее «Быль (справедливый рассказ)» — Лачинов сообщает, что эту историю он слушал под стенами осажденного Еревана, в траншее, ночью, когда затихали оружейные выстрелы, гром пушек и бомб.

Во второй записи от 12 мая 1828 г. в лагере при селении Гюмри, у реки Арпачай, на турецкой границе, Лачинов вновь вспоминает об Ошаканской битве: «17-го августа 1827 года 3 тыс. русских шли освободить первопрестольный монастырь Эчмнадзинский от грозящей ему гибели и близ селения Ушагана ожидали их более 30 тыс. персиян. От восхода знойного солнца и до склонения его, храбрость боролась со множеством».

Говоря о селении Ошакан и Эчмиадзинском монастыре, Лачинов, опираясь на армянского историка М. Чамчяна, приводит о них разные исторические сведения. Далее даются выписки из книги С. Броневского («Новейшие известия о Кавказе») о реках Кура и Аракс. [18]

В записке, написанной в крепости Карс 3 сентября 1828 г., Лачинов сообщает, что он выполнял поручения начальника Ереванской области генерала Красовского. «Генерал Красовский в начале текущего года поручил мне заняться составлением подробного статистического описания Эриванской области... Я с полным усердием приступил к работе. Никогда не трудился я с таким рвением, потому что никогда но был так ободряем... Отъезжая в Тифлис, генерал взял меня с собою, дабы дать мне способ воспользоваться замечаниями и наставлениями армянского ученого Чирпета (Джерпета. — М. Н.), бывшего профессором в Париже и известного своими сочинениями о Востоке. Отъезд его превосходительства в Россию прекратил паши занятия и я отправился... к турецкой границе».

Говоря о Тбилиси, Лачинов подчеркивал, что в, городе многое изменилось, «многие площади выровнены, улицы также, сделаны тротуары, фасадам домов и лавок приданы украшения, раскрашенные заборы скрывают недоделанное, порядок, устройство, чистота.».

Весьма интересны рассуждения Лачинова. Размышляя об исторических судьбах разных народов, он писал: «Вы, народы дикие, никогда еще не прославленные гражданственностью, образованием своим, вы можете быть уверены, что придет и ваша череда — блистать на театре мира. Но ты, некогда знаменитая Армения, ты, оставившая нам столько памятников могущества, богатства и искусств своих, памятников, доселе изумляющих нас — что предстоит тебе? Явишься ли ты снова на поприще славы, или грустным сынам твоим определено вечно унылое существование? Важные события должны раскрыться в нашем столетии, ему, кажется, следует решить вопрос: могут ли возрождаться царства, отжившие свой век? Умы и души всех обращены на Грецию и с невольным трепетом сердца каждый ожидает развязки великого дела».

Национально-освободительное движение греческого народа в 1820-х годах, направленное против невыносимого турецкого господства, Лачинов, как видим, считал «великим делом». Подобно другим декабристам и передовым людям тогдашней России он был восхищен героической освободительной борьбой греков. Не случайно, что, участвуя в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. на кавказском фронте (Западной Армении и Грузии), Лачинов вдохновленно и самоотверженно сражался против турецких войск. Ему были весьма близки и освободительные устремления западных армян.

Е. Е. Лачинов принимал активное участие и в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. В составе 39-го егерского полка он сражался [19] за город и крепость Карс. Подробно описывая эти события, он в своих записках писал, что 23 июня 1828 г. «с восхождением солнца действие 20-ти батарейных орудий, 6-ти легких и 4-х мортир изумили турок; цитадель, крепость и башни форштата начали отстреливаться, дым, не успевая разноситься, покрыл окрестности; беспрерывные взрывы гранат и бомб, свист ядер показывали, что с обеих сторон не шутя намерены драться и что не легко будет овладеть Карсом... Скоро замечено волнение между защищающими укрепленную высоту над армянским форштатом, и командир роты 39-го егерского полка, прикрывавший всю ночь работы центра, решился без приказания двинуться вперед и занять кладбище... Пустивши батальный огонь, турки не успели более зарядить ружья и таким же образом, разрядивши пистолеты свои, принялись за сабли, кинжалы, а некоторые вздумали отбиваться камнями — без выстрела подошли наши к шанцам и закипела рукопашная схватка. Ужасны были минуты эти» ¹².

Говоря о других эпизодах ожесточенных схваток, Лачинов отмечал героизм русских войск. В заключительных строках, относящихся к взятию Карса, он писал: «Несколько раз опускались знамена на башнях, в знак того, что крепость покоряется... Турки, видя невозможность устоять, решились сдаться. Испуганный паша с важнейшими чиновниками скрылся в цитадель, пославши к графу (ген. Паскевичу. — М. Н.) с предложением условий. Вся крепость в наших руках и часть войск стояла у запертых ворот цитадели и стены оной усеяны были гарнизоном, который с обращенными на нас ружьями ожидал окончания переговоров» ¹³.

Лачинов участвовал в экспедиции, имевшей целью помочь армянским жителям нескольких сел Ардаганского района переселиться б Карский пашалык, занятый уже русскими войсками. Он рассказывает, что русскому отряду удалось вместе с армянскими ополченцами обратить в бегство турецкую воинскую часть, пытавшуюся насильно угнать армянских крестьян в глубь Турции. Под охраной солдат армянские крестьяне Ардагана были переселены в безопасные места близ Карса. В эти дни, как пишет Лачинов, установились самые теплые отношения между русскими солдатами и армянскими крестьянами.

В конце августа русские войска заняли город и крепость Ардаган. Здесь был и Е. Лачинов. «Ардаганский бек, — писал он, — узнавши о приближении нашем, бежал в горы; за ним последовали все магометане, армяне же встретили нас с покорностию и ключами... [20] Крепость ардаганская гораздо хуже и меньше карской. Строений хороших нет, дом бека довольно велик, но в нем конюшня лучше всех комнат. Базар небольшой и вообще наружная бедность дает право заключить, что Ардаган не слишком процветал. Здесь найдено 31 орудие, порядочный запас артиллерийских принадлежностей и незначительное количество провианта. В пороховых и хлебных хранилищах заметны были признаки, что в последние дни из них тащил кто хотел и как хотел — видно пробегающее войско турецкое не забыло снабдить себя здесь всем необходимым для дальнейшей боевой жизни» ¹⁴.

После занятия Ардагана Лачинов возвратился в Карс. Из его записок видно, что он еще в декабре 1828 г. служил в Карском гарнизоне.

В последних главах своего дневника Лачинов снова обращается к событиям начала русско-турецкой войны. Так, в записях от 4-го и 23-го сентября он снова писал о занятии Карса. «Более 1350 человек достались в плен во время приступа, в цитадели взято 5-ть тысяч, в том числе двухбунчужный Магмет Эмин-паша, начальник кавалерии-Вали Ага и много разных чиновников. Тысячи три конных успели пробиться между кавалерийскими разъездами нашими и скрылись в горах. Убитыми и ранеными турки потеряли до 2-х тысяч, — всего же гарнизона было до 11-ти тысяч. В крепости и на батареях взято пушек и мортир 151, отбито 30 знамен, приобретены огромные артиллерийские запасы, множество разного рода оружия, пионерных инструментов и большой хлебный магазин».

В последующих записях говорится о взятии Ахалкалака, крепости Хертвиса, Ахалциха, Ардагана и о ряде других сражений с отдельными турецкими отрядами в Карской области. Давая высокую оценку подвигам русских войск, автор дневника писал: «Нынешняя кампания для Кавказского корпуса еще блистательнее персидской; взятие Карса, сражение под стенами Ахалциха и Штурм его должны, по всей справедливости, занять место между славнейшими подвигами оружия русского».

Заключительная запись дневника Е. Лачинова написана 2 декабря 1828 г. и озаглавлена «Письмо из Карса». Здесь автор письма рассказывает своему другу (адресат неизвестен. — М. Н.) о своей жизни и настроении, о Карсе и Карской области, о ее населении, в частности об армянах и. т. п. «Местное положение области представляет в естественном отношении всевозможные выгоды. Хлебородная земля, изобилующая озерами, реками, ручьями, [21] источниками, составляет главнейшее богатство жителей; большие сосновые леса не дают им чувствовать недостатка в дереве, тучные пастбища позволяют заводить обширные скотоводства... Словом, Карская область в первых потребностях не только не нуждается в помощи соседей, но всех, напротив, наделяет избытками своими... Климат прекрасный, здоровый во всех отношениях».

Карский пашалык, — писал Лачинов, — «разделяется на 4, санджака (округа): Гечеванский, — Кагызманский, Шурагельский. (заключающий развалины древнего Ани, лежащего на Арпачае) и Зарушадский; сверх того, есть пятый округ, называемый Тахтинскими деревнями».

Предместья города Карса «разделены на 11 магалов, в каждом по одной мечети и одна церковь, а во всех — 4 каравансарая, с комнатами для приезжих и 430 лавок. В армянском форштате: 2 банк, 2 кожевни, 6 мыльных и 1 кирпичный завод, — фабрик никаких нет, но в домах делаются войлоки, простые ковры и т. п., Для крашения изделий есть 6 красилен для красного цвета и 15 для синего; к городу принадлежат 7 водяных мельниц. Карс ведет торг с Грузнею, Персиею и Турциею. Из Грузии получает: кофе, сукно, шелк, русский холст, ситец, ром, вино, балык, нефть, ковры, войлоки, кожи, жернова и из Казахской дистанции лошадей. Из Эривани: сахар, шелковые, шерстяные, бумажные материи, хлопчатую бумагу, сорочинское пшено, простой курительный табак, сухие и свежие плоды, мыльный песок и краски... Из Карской же области вывозится хлеб, соль и частию дерево».

В Карской области живут армяне, турки, татары и цыгане... Армяне, подчеркивал Лачинов, народ промышленный, оборотливый, они «от души желают принадлежать России, и здесь, как в Эривани, малютка, едва начинающий лепетать, видя наших, кричит по-русски: «Здравствуй».

Во многих отношениях интересное «Письмо из Карса» (от 2. декабря 1828 г.) в свое время было опубликовано в «Тифлисских ведомостях» без подписи (1829, № 5, 6). Оно с некоторыми сокращениями напечатано в «Кавказском сборнике» (1876, № 1).

Интересно отметить, что Лачинов летом 1829 г. был прикомандирован к армянской дружине «для показания оной порядка пограничной службы». В рапорте начальника Карской крепости полковника Реута от 9 мая 1829 г. на имя начальника штаба генерал-майора Остен-Сакена об этом говорилось: «При сем обязанностью считаю донести Вашему превосходительству о примерном усердии и отличных действиях 39-го егерского полка унтер-офицера Лачинова, разжалованного из офицеров Генерального штаба, который по просьбе предместника моего генерал-майора князя Бековича-Черкасского [22] был по взятии Карса прикомандирован г. генерал-майором Берхманом к армянской дружине для показания оной порядка пограничной службы и надзора за исправностью караулов их и разъездов».

Далее полковник Реут писал, что он сам тоже Лачинову давал «различные поручения». «По- рекомендации об нем князя Бековича-Черкасского я также во время управления областью давал ему различные поручения... С наступлением весны, когда исправность караулов и разъездов армянских так много приносит пользы, заботясь о предохранении жителей от грабежей хищнических партий и понуждения к засевам полей, то старания и похвальные поступки унтер-офицера Лачинова возлагают на меня обязанность покорнейше просить Ваше превосходительство обратить на него милостивое внимание господина Главнокомандующего, ибо он редким исполнением возлагаемых на него поручений весьма много содействовал попечениям моим о спокойствии области и невзирая на все предстоящие ему опасности, с постоянным рвением старался заслужить одобрение начальства» ¹⁵.

За активное участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., за проявленный героизм и самоотверженность рядовой «мятежник» Е. Лачинов получил чин прапорщика.

В 1832 г. Е. Лачинов принял участие и в боях против кавказских горцев в Чечне. Подробное изложение этой военной экспедиции дано в его дневнике — «Экспедиция против кавказских горцев в 1832 году, генерал-адъютанта барона Розена и начальника Кавказской области генерал-лейтенанта Веляминова» ¹⁶.

Записки начинаются следующими словами: «По прибытии во Владикавказ, 2 июня 1832 года, мы нашли там: два баталиона Эриванского карабинерного полка и по одному баталиону Тифлисского и 41-го егерского полков. К ним присоединились потом два конно-закавказских полка, из коих 1-й составлен из жителей татарских дистанций и армян, переселенных из Карса, а 2-й — из жителей провинции, приобретенных от Персии в войны 1812 и 1828 годов. Затем прибыли: конно-грузинский полк, 150 кабардинцев, под начальством майора князя Бековича, и пешие осетины из окрестностей Владикавказа... 9-го июля приехал корпусный командир, а 11-го генерал Вельяминов с двумя конно-закавказскими полками и кабардинцами».

Интересно отметить тот факт, что, как пишет Лачинов. в военной экспедиции 1832 г. в Чечне, кроме русских войск, участвовали [23] также войсковые группы из армян, грузин, татар (азербайджанцев), осетинцев и кабардинцев. На это обстоятельство до сих пор уделено мало внимания.

В записках говорится о многочисленных вооруженных стычках и сражениях с горцами, о беспощадных карательных мерах, проводимых царскими генералами для усмирения «буйных кавказцев», о воинственном духе агента турецкого султана Казы Муллы, который постоянно стремился «разорять кумиков и наказывать покорных нам вообще, а также точит зубы на наши города и станины по Тереку». Лачинов подчеркивал, что многие аулы установили мирные отношения с русским командованием и не пытались оказывать вооруженное сопротивление.

Размышляя о войнах с горцами, Лачинов довольно осторожно и туманно давал понять, что нельзя покорить кавказских горцев лишь силою, только при помощи оружия. Нужны другие, мирные меры, нужно втянуть их в мир цивилизации посредством уступок и переговоров. Лачинов критиковал колониальную политику царизма, считал ее слишком грубым и неперспективным. «Некоторые из моих знакомых спрашивали моих мнений относительно здешнего края, и вопросы их крепко залегли у меня на душе... Дорого бы я дал, чтобы узнать мысли Александра Александровича [Вельяминова] об усмирении, улучшении и проч. Кавказа, который так ему хорошо известен... но, к сожалению, он никогда не высказывается, и мне не удалось слышать от него ничего со этом предмете: Что касается до меня, то я твердо убежден, что если не придумают дополнения к нынешней методе усмирения горцев, то и моему сыну придется еще подвизаться при усмирении буйных сынов дикого Кавказа».

В другой связи автор дневника писал: «Могу ошибаться, но не скажу ни одного слова с намерением погулять на чей-нибудь счет, тем более, что мне нередко приходится рассказывать такое, что, не зная меня, не мудрено заподозрить в личностях, неблагонамеренности и т. п., — тогда как я начинаю говорить только, когда сердце изорвется от молчания — О, если бы все высказывать!» По вопросам Кавказа антицарские. прогрессивные взгляды имел не только Лачинов, но и его многочисленные друзья, сосланные на Кавказ.

В записках содержатся интересные материалы по биографии самого Лачинова. Так, говоря о генерале Бековнче-Черкасском, автор дневника отмечал: «Князя Бековича я не только уважаю как достойнейшего во всех отношениях человека, но и привык любить его как редкого товарища; он был адъютантом генерала Ермолова, и мы сблизились с ним во время персидского посольства в 1816 и [24] 1817 годах. Потом он потребовал меня к себе, будучи начальником Карского пашалыка, и его настойчивому ходатайству я обязан производством в офицеры в 1828 году. Наконец, по его же предложению, генерал Вельяминов вызвал меня из полка и поручил исправляемую мною теперь при нем должность».

Е. Е. Лачинов был уволен с военной службы в декабре 1832 г. по болезни. Поселившись в своем имении Наталино, Землянского уезда Воронежской губернии, он занимался овцеводством ¹⁷. В 1850-х годах с его участием в Харькове была организована акционерная компания по торговле шерстью и на протяжении ряда лет он был председателем этой компании. В газетах «Северная почта», «Коммерческая газета», «Одесский вестник» и др. опубликовал статьи, посвященные торговле и другим вопросам экономической жизни страны. Скончался 20 августа 1875 г. в Москве.

2

Михаил Иванович Пущин (1800-1869), в 1825 г., накануне восстания декабристов, служил в лейб-гвардии Военно-пионерном эскадроне в чине капитана. Был арестован 15 декабря, т.е. через день после вооруженного выступления на Сенатской площади. Обвинялся в том, что, зная о подготовке восстания против царского правительства, не донес об этом в жандармерию. Определенное значение имело и то обстоятельство, что он был братом известного революционера-декабриста Ивана Ивановича Пущина (1799- 1859) и находился под его влиянием.

В июле 1826 г. Михаил Иванович был приговорен к лишению чинов, дворянства и «к отдаче в солдаты до выслуги» ¹⁸. Вскоре его сослали в Красноярский гарнизонный батальон, но в связи с русско-персидской войной, начатой в июле 1826 г., Пущина и некоторых других «злоумышленников» перевели в Отдельный кавказский корпус.

В феврале 1827 г. М. Пущин прибыл в Тбилиси, где был зачислен в 8-й пионерный (саперный) батальон ¹⁹. До начала военной кампании 1827 г. ему было поручено проводить с саперами практические занятия. В апреле 70 саперов из этого батальона под начальством Пущина, в составе авангарда главных сил Кавказского корпуса, вступили в Ереванское ханство. Вместе с другими частями авангарда саперы принимали активное участие во всех [25] военных действиях, происходивших в апреле-июне в районах Эчмиадзина, Еревана и Сардарапата. Говоря об отдельных стычках с неприятелем, происшедших в середине апреля, Пущин рассказывает: «Стоя около Эривани лагерем, мы предпринимали частые экспедиции по окрестностям, сделали одно ночное движение к кр. Сардарь-Абад. Встревоженный гарнизон крепости открыл по нас сильный огонь совершенно безвредный, но одна граната с потерянной трубкою, пролетев между мною и Бенкендорфом, осыпала нас пороховою мякотью. Это был первый неприятельский порох, который я, так сказать, понюхал. Бенкендорф послал коменданту предложение о сдаче крепости, на что, конечно, комендант отвечал одними усиленными выстрелами» ²⁰.

М. И. Пущин занимался главным образом подготовительными работами, связанными с осадой крепости Ереван. Для этого он собрал нужные сведения и приготовил необходимые материалы. «Расположив пионеров в эриванских садах, — пишет Пущин, — я сек виноградные лозы, вязал фашины, плел туры, рубил колья и приготовил все материалы к предстоящей осаде, снял подробный плач местности и укреплений эриванских. Часто в персидском одеянии ходил я по вечерам в крепость».

Но осада Еревана временно была снята. Пущин вместе со своим батальоном оказался под крепостью Абасабад, обложение которой русскими войсками началось в первых числах июля. По приказу Паскевича Пущин принимал деятельное участие в составлении плана осады и в организации инженерно-саперных работ. Далее под его непосредственным руководством был построен плавучий мост через реку Аракс. «Два дня после начатой нами осады, — рассказывает Пущин, — по другой стороне Аракса показался Абас-Мирза с армиею своею, желая принудить нас снять осаду. Паскевич, не ожидая его нападения, решился сам его атаковать, для чего приказал мне устроить мост на Араксе. Все бурдюки от духанщиков поступили ко мне, кузнечные меха их надували, и на другой день мост через Аракс был наведен, пехота и артиллерия по нем перешли, а кавалерия перешла реку вброд, и мы так внезапно напали на Абас-Мирзу, что он после самого слабого сопротивления от нас бежал». 7 июля крепость Абасабад была занята русскими войсками.

В середине сентября 1827 г. Паскевич приступил к осаде крепости Сардарапат. Ее занятие представляло трудную задачу. «Крепость Сардарапат, — пишет В. Потто, — построенная эриванским [26] ханом лет десять-двенадцать перед тем, стояла на обширной равнине, расстилавшейся от Эчмиадзина к стороне Алагеза. Двойные, высокие стены ее, расположенные правильным четвероугольником, с огромными башнями и воротами, придавали ей вид весьма внушительный и требовали сил и искусства для овладения ею. Правда, двухтысячный гарнизон ее находился под командою внука Гасан-хана, молодого человека, совершенно неопытного, и на это обстоятельство возлагались немалые надежды Паскевича. Но надежды эти, конечно, были весьма призрачными и, подходя к Сардарапату, Паскевич, действительно, узнал, что ночью пробрался туда и принял начальство над гарнизоном сам Гасан-хан» ²¹.

По приказу Паскевича начальником осадного отряда был назначен генерал Красовский. Одновременно главнокомандующий решил привлечь к осадным работам М. И. Пущина, способности и опыт которого ему были хорошо известны. Вспоминая эти дни под Сардарапатом, Пущин писал: «На другой день нашего прибытия к Сардарапату пионерный батальон был командирован за 15 верст от крепости в виноградники для заготовки туров и фашин. Сам с ружьем я пошел в сады, окружающие крепость, Коновницына поставил при входе в сады. Дорохова на сто саженей далее в садах и, приблизившись на 150 саженей к крепости, высмотрел место для брешь-батареи; каждый из нас, заметив какое-либо движение со стороны неприятеля, должен был выстрелом известить готовых нам на выручку казаков» ²².

Осада Сардарапата началась 14 сентября. С 18 числа крепость подверглась сильной бомбардировке и через два дня она была покорена. Об участии М. Пущина в осаде и взятии Сардарапата имеются интересные данные и в официальных документах ²³.

После Сардарапата наступила очередь крепости Ереван, которую многие в то время считали неприступной. «По-прежнему стояла она на крутом, утесистом берегу быстрой Зангн, по-прежнему ее высокие, гордые твердыни, ее бастионы и башни грозно смотрели из-за глубоких, наполненных водою рвов, недоступных для эскалады». ²⁴

Необходимость взятия крепости Ереван диктовалась ее военно-стратегическим значением. 23 сентября русские войска уже стояли на берегу Занги. Началась осада. Пущин и его друзья-декабристы [27] и здесь развернули кипучую самоотверженную деятельность. Паскевич часто совещался с Пущиным и давал ому важные задания. «...Мы поспешили к Эривани, куда прибыли 23 сентября, — пишет Пущин, — и на другой день, по распоряжению прибывшего из Тифлиса генерала Трузсона, начались осадные работы по моему предложению со второй параллели. Работа шла быстро, особенно на левом фланге под моим распоряжением».

А. С. Гангеблов, один из сосланных на Кавказ декабристов, принимавший активное участие в военных действиях 1827 года в Восточной Армении, говоря о роли Пущина при взятии Еревана, писал: «Он руководил и мелкими, и крупными работами, от вязания фашин и туров, от работ киркой и лопатой до устройства переправ и мостов, до трансировки и возведения укреплений, до ведения апрошей и кроме того исполнял множество важных поручений. Он же, в той же солдатской шинели, присутствовал на военных советах у главнокомандующего, где его мнения почти всегда одерживали верх (о чем мне известно было через Вальховского и Ушакова). Этот человек как бы имел дар одновременно являться в разных местах» ²⁵.

Подвиги Пущина вынуждено было отметить и командование, сделавшее о нем несколько представлений. Но царь Николай I всегда отклонял их и согласился произвести его в унтер-офицеры лишь в связи с занятием Еревана, о чем сам Пущин в своих воспоминаниях с иронией и досадой писал: «Так совершилось 1 октября знаменитое взятие Эривани, за что в армию посылалось множество наград, по правде сказать, мало заслуженных. Паскевич получил графство Эриванское, главный же деятель (т. е. Пущин — М. Н.) был произведен в унтер-офицеры с приказанием «не употреблять его выше его звания, т.е. не позволять ему распоряжаться военными действиями, а позволить, как милость, заведовать капральством». Следует добавить, что Николай I до конца своей жизни преследовал Пущина.

Когда началась русско-турецкая война, Михаил Пущин опять на передовых позициях. 19-20 июня 1828 г. войска подошли к Карсу, Пущин вместе с саперами 8-го пионерного батальона начал осадные работы, 23 июня пал Карс, а через месяц, 24 июля, был занят Ахалкалак.

Генерал-майор Н. Н. Муравьев (Карский), в тот период командовавший бригадой русских войск, в своих воспоминаниях писал: «За отличие, оказанное Пущиным под Карсом, я представил его к Георгиевскому кресту; вес начальники за него ходатайствовали [28] во всех случаях. Но старания сии имели мало успеха, ибо Пущин, допреж сего служивший в гвардии капитаном, был разжалован в рядовые и прислан на службу в Грузию еще в персидскую войну, после коей он выслужился в офицеры. Пущин пользовался всеобщим уважением, как по добрым качествам его, так и по достоинствам, по знанию и усердию, с коим он всегда использовал возлагаемые на него обязанности» ²⁶.

В начале августа 1828 г. Паскевич приступил к осаде Ахалциха; 8-й пионерный батальон, в котором служил М. И. Пущин, отличился и здесь. Пущин успешно выполнил ряд сложных и трудных задач и 15 августа, когда начался штурм крепости, был в первых рядах атакующих войск.

Во время этого кровопролитного штурма Пущин был тяжело ранен. В официальных материалах сказано, что он при «взятии штурмом кр. Ахалциха ранен пулею в грудь навылет» ²⁷. Лечение его продолжалось более шести месяцев.

Участие Пущина в боях под Ахалцихом высоко оценил даже Паскевич. В январе 1829 г. он писал: «В продолжение всей осады Ахалциха подпоручик Пущин употребляем был для разбивки и устроения батарей в самых опаснейших местах, где всегда служил основною точкою, на которую направлялись колонны, и при сих случаях оставался неподвижным под жесточайшим ружейным и картечным огнем; в самых работах примером ободрял людей и всегда содействовал успехам оных. На приступе 15-го августа, при заложении ложемента и батарей в самом пылу сражения, исполняя ревностно свою обязанность, ранен жестоко пулею в грудь навылет. Неизменное усердие, беспримерное мужество и спокойствие духа подпоручика Пущина соделывают его достойным всемилостивейшего воззрения» ²⁸.

Паскевич ходатайствовал о награждении Пущина орденом св. Георгия 4-й степени, но Николай I ответил отказом. За штурм Ахалциха подпоручик Пущин был только произведен в поручики.

Весною 1829 г. он опять в рядах действующих войск. Когда Главный отряд в июне с крупными боями продвинулся к Эрзруму, Паскевич дал Пущину новое поручение: «... Разведывание о неприятеле и расходование экстраординарной суммы на лазутчиков». Успешно выполняя эго поручение, он одновременно принимал участие и во многих сражениях. В июле, получив отпуск, Пущин выехал в Тбилиси, а оттуда отправился лечиться на Кавказские минеральные воды. [29]

Об участии М. Пущина в русско-турецкой войне в одном, из официальных документов сказано: «Во время кампаний 1828 и 1829 годов уже в офицерском звании управлял инженерною частью вармии, составлял карты движений вперед, вел осады Карса, Ахалкалаки и Ахалциха, участвовал в штурме сих крепостей и во всех сражениях и малых стычках всегда находился впереди, ранен насквозь пулею в грудь... по усиленной просьбе главнокомандующего Паскевича делал кампанию 1829 года и только по занятии Арзерума получил согласие главнокомандующего на отъезд из армии для пользования Кавказскими минеральными водами» ²⁹.

Интересно отметить, что в июне 1829 г., когда А. С. Пушкин прибыл в лагерь русских войск под Эрзрумом, он встретился со многими друзьями, в том числе с М. Пущиным. «Здесь, — писал великий поэт, — увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат» ³⁰.

В марте 1828 г. Пущин получил чин прапорщика, а в 1831 г. был уволен с военной службы. Он поселился в имении своего отца в Минской губернии и долгое время находился под тайным надзором с запрещением въезда в Петербург ³¹. Пущин скончался в 1869 г., будучи в должности коменданта Бобруйской крепости.

О Пущине с любовью и уважением отзывались все, кто знал его. Так, Петр Александрович Бестужев, тоже сосланный на Кавказ как «государственный преступник», о нем писал: «Не много можно найти людей со столь строгими правилами, с таким твердым характером, с таким безукоризненным поведением, как он» ³². В 1857 г., в одном из писем к П. В. Анненкову, Л. Н. Толстой характеризовал М. Пущина как прелестного и добродушного человека» ³³.

В своих воспоминаниях М. И. Пущин подробно описывает осадные работы по взятию крепостей Абасабада, Сардарапата, Еревана; Карса и Ахалциха. Он со знанием дела анализирует многие военные операции войск кавказского фронта. Пущин рассказывает также о военных подвигах Бурцова, Миклашевского, Раевского, братьях Коновницыных и других. В записках немало ядовитых, разоблачительных строк о Николае I и генерале Паскевиче. Пущин сообщает [30] интересные данные и о своем знакомстве с Арутюном Аламдаряном и Нерсесом Аштаракеци, о том, как эти известные армянские деятели оказали ему и его друзьям необходимое внимание и материальную помощь.

Часть записок М. Пущина впервые была напечатана декабристом А. Е. Розеном в журнале «Русская старина» (1884, № 2). Полный текст опубликован в «Русском архиве» (1908, № 11, 12).

3

Член Северного общества Александр Семенович Гангеблов (Гангеблидзе (1801-1891), грузин по происхождению) в 1825 г, состоял поручиком лейб-гвардии Измайловского полка. Был арестован 23 декабря. В официальных документах о нем сказано: «Вступил в Северное общество в 1825-м году. Знал, что цель оного состояла в введении республиканского правления. Слышал, что нашелся уже один молодец, который хотел покуситься на жизнь покойного государя императора (Александра I — М. Н.), но не допустили его потому, что еще рано... Во время происшествия находился в Петергофе, где расположен батальон Измайловского полка» ³⁴.

Приказом Николая 1 от 7 июля 1826 г. Гангеблов «за прикосновение о злоумышленных обществах» был переведен во Владикавказский гарнизонный полк с указанием «ежемесячно доносить о поведении». Примерно через год — 5 июля 1827 г. — он был прикомандирован к Кабардинскому пехотному полку «для употребления против персиян» ³⁵. В составе этого полка Гангеблов прибыл в Ереван в сентябре 1827 г., в те дни, когда Паскевич готовился к осаде крепости. Здесь вместе со многими декабристами он принимал активное участие в военных действиях. В своих воспоминаниях Гангеблов пишет: «... Когда началась осада, и я услышал, что все декабристы собраны в траншеи, я обратился с просьбой к генер. Красовскому перевести и меня гуда же. Красовский велел своему адъютанту меня отвести к начальнику траншей полк. Гурке... Когда совсем стемнело, Гурко, отправляясь в обход крепости, взял меня с собою и дополнил мое вооружение одним из пары своих кухеи-рейтеров. Ночь была темная; мы вдвоем шли в таком от крепости расстоянии, что при осторожности с нашей стороны оттуда нас не могли ни слышать, ни видеть; но нам иногда слышен был говор внутри крепости» ³⁶. [31]

Выполняя различные задачи командования, Гангеблов принимал активное участие в осаде Ереванской крепости.

Далее, в составе своего полка Гангеблов участвовал во взятии ряда городов, в том числе города Урмия, где провел примерно два месяца. В начале 1828 г. он вернулся в Ереван и был назначен помощником коменданта крепости полковника Кошкарева, который, по словам самого Гангеблова, пострадал «по бунту Семеновского полка». Приказом Паскевича от 19 марта 1828 г. Гангеблову была поручена какая-то должность в Ереванском областном правлении ³⁷. Здесь он пробыл до середины мая. К сожалению, мы не знаем, чем именно занимался Гангеблов в областном правлении. В своих воспоминаниях он об этом ничего не пишет.

А. С. Гангеблов приказом Паскевича от 12 мая 1828 г. «прикомандирован был к 8-му пионерному батальону для употребления против турок» ³⁸. Оставив свою должность в Ереванском областном правлении, Гангеблов вместе с П. Коновницыным и Кошкаревым отправился в главный отряд, находившийся в это время под Карсом, и встал в ряды войск, штурмовавших эту крепость. В начале августа он уже находился под Ахалцнхом и лично участвовал в его осаде и покорении. О штурме Ахалциха Гангеблов писал: «При взятии Ахалциха после пятидневной канонады, пробившей брешь, штурмовую колонну составляли батальон пехоты и наша пионерная рота; остальные три пионерные роты с прочим подкреплением пришли уже после того, как мы ворвались через брешь в крепость. Штурм дорого стоил пионерам: из 13 офицеров выбыло из фронта 7, один убит наповал, двое через три дня умерли от ран, а прочие более или менее тяжело ранены. Коновницына, истинно, бог спас. Его солдатская шинель оказалась простреленною пулями в пятнадцати местах. Пионеры подвинуты были вперед по линии упраздненной католической церкви, на плоской крыше которой поставили три горных орудия; было предположено открыть за брешью траншею, но это оказалось невозможным по причине каменистого грунта. Пришлось устраивать прикрытие из заранее приготовленных туров и землею наполненных прежде мешков. Между тем пожар сильно разгорелся, и пламя приблизилось к нашим работам настолько, что едва можно было устоять на месте. После рукопашного боя неприятеля вблизи наших работ уже не было; он был оттеснен во внутрь города, куда на его плечах ворвалось множество солдат...» ³⁹. [32]

Об участии А. Гангеблова в осаде Ахалциха упоминается в официальных документах: «... Участвовал во всех делах под Ахалцихом, обратил на себя внимание начальства храбростью, распорядительностью и особым усердием к службе» ⁴⁰.

Гангеблов участвовал и в военных действиях 1829 г., в частности в боях за Эрзрум и при взятии крепости Олты. В рапорте от 23 сентября 1829 г. на имя Николая I Паскевич, описывая занятие Олты русскими войсками, между прочим отмечал: «Когда происходила атака пионерного батальона, подпоручик Гангеблов, утвердив против крепости кегорновы мортиры, открыл огонь по гарнизону, засевшему в цитадели, который равномерно отвечал пушечною и ружейною стрельбою; но наступившая ночь прекратила действия. Поутру выставили на вид туркам отбитые знамена, усилили метание гранат и турки сдались» ⁴¹.

По окончании русско-турецкой войны подпоручик А. Гангеблов вместе со своей воинской частью возвратился в Тбилиси. В 1832 г. вышел в отставку и поселился в своем поместье в деревне Богодасове Екатеринославской губернии ⁴².

В воспоминаниях Гангеблова много важных сведений не только о Закавказье, русско-персидской и русско-турецкой войнах, но и о сосланных на Кавказ декабристах. Автор записок рассказывает о своих встречах и беседах с ними, об их жизни, настроениях п т. д. Особенно интересны его данные о частых сходках и встречах А. Бестужева-Марлинского, его братьев Петра и Павла, Н. Оржицкого, Е. С. Мусина-Пушкина, Н. Кожевникова, Ф. Вишневского и других в Тбилиси зимою 1830 г. Это обстоятельство, как известно, сильно беспокоило царских сатрапов, которые прибегали к новым гонениям и преследованиям против «мятежников».

Особенно интересны сообщения Гангеблова о настроениях сосланных на Кавказ декабристов. «... Вобщее говоря, — пишет он, — в настроении духа декабристов нисколько не замечалось, чтоб они приуныли, чтоб выражали сожаление о том, что жизненные надежды, каждого из них им изменили. Где не встречались, где не сходились они, начиная с Арзрума, всегда они казались веселыми, приветливыми как между собою, так и с другими».

Некоторые утверждения Гангеблова, однако, не точны. Исходя из определенных соображений, Гангеблов, например, уверяет, что он, случайно «попал в декабристы», между, тем факты показывают, [33] что он был убежденным антимонархистом. Об этом говорят хотя бы его показания во время допроса в феврале 1827 г. «Причины, побудившие меня вступить в тайное общество, были следующие 1-ое. Неограниченная власть помещиков; одно из главнейших следствий оной — бедственное состояние многочисленнейшего класса — поселян, коего очевидным свидетелем был я в минувшем 1821 году в белорусских губерниях, где помещики... обращаются с ними [с крестьянами] жестоко, когда дело доходит до собственных выгод... 2-е. Необразованность белого духовенства в небольших городах и селах и поступки, несообразные с высоким его предназначением... 3-е. Корыстолюбие гражданских чиновников, вошедшее даже в пословицу» ⁴³.

Как видим, здесь речь идет не о случайностях, а о глубоком убеждении молодого декабриста.

Часть воспоминаний А. Гангеблова впервые была опубликована в 1886 г. («Русский архив», т. 2). Целиком они вышли в свет отдельной книгой в 1888 г. (Воспоминания декабриста А. С. Гангеблова, М., 1888).

М. Г. НЕРСИСЯН

Комментарии

1. ЦГИА СССР, ф. 48, д. 147, л. 6.

2. «Всемирный вестник», СШ., 1905, № 1, с. 47; см. также «Декабристы. Тайные общества. Процессы Колесникова, Критских и Раевских». М., 1907, с. 209.

3. Ценный первоисточник об Ошаканской битве (публикация М Г. Нерсисяна. «Историко-филологический журнал». 1978. № 1. с. 252).

4. Государственный исторический музей Грузии, ф. рукописей, д. 372, л. 25.

5. «Историко-филологический журнал», 1982, № 4, с. 211.

6. «Северная пчела», 1828, № 21, с. 3.

7. Там же, № 22. с. 4.

8. Полн. собр. соч. А. С. Грибоедова. Под редакцией И. А. Шляпкина, т. I. СПС., 1889, с. 361

9. «Северная пчела», 1828, № 22, с. 4.

10. «Московский телеграф», 1828, № 4.

11. Там же, № 7.

12. «Кавказский сборник», т. 1, с. 138-139.

13. Там же, с. 140-141.

14. «Кавкдзекнй сборник», т. 1, с. 172-173.

15. ЦГИА АрмССР, ф. 342, оп. 1, д. 7, л. 70.

16. «Кавказский сборник», 1876; № 2.

17. «Известия Воронежского краеведческого общества» 1926 № 7-9 с 4

18. ЦГИАГ, ф. 548, оп. 1, д. 137, л. 25.

19. ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61 ч. 125, л. 172.

20. «Записки М. И. Пущина», «Русский архив», М. 1908, № 12, с. 501).

21. В. Потто. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях, т. 3. СПб.. 1887. с. 494-495.

22. «Русский архив», 1908, № 12, с. 512.

23. «Кавказский сборник», т. 28, с. 115-116.

24. В. Потто, Кавказская война... т. 3, с. 504.

25. «Воспоминания декабриста А. С. Гангеблова», М., 1888, с. 160.

26. «Русский архив». Книга первая, М., 1877, с. 332

27. ЦГИАМ. ф. 109, 1826, д. 61, ч. 125, л. 173.

28. «Русская старина», т. 114, с. 492- 493.

29. ЦГИАМ, ф. 109, III отд., 1 эксп., 1826, д. 61, ч. 125, л. 204.

30. Д. С. Пушкин. Поли. собр. соч. в десяти томах, т. 6. Изд. третье, т. 6. М., 1964, с. 676.

31. ЦГИАМ, ф. 109, 1.826 г., д. 61, ч. 125. л. 205.

32. «Воспоминания Бестужевых». Редакция, статья и комментарии М. К. Азадовского. М.-Л., 1951, с. 366.

33. Л. Майков. Пущин. Биографические материалы и историко-литературные очерки. СП6., 1889, с. 387.

34. ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 142 л. 1

35. ЦГИАГ, ф. 548, оп. 1, д. 137, л. 66.

36. «Воспоминания декабриста А. С. Гангеблова», с. 143-144.

37. ЦГИАГ, ф. 548, оп. 1, д. 77. л. 386.

38. Там же, д. 145, л. 2.

39. «Воспоминания А. С. Гангеблова», см.: «Русский архив», 1886, т. II, с. 250-251.

40. ЦГИАГ, ф. 548, оп. 1, д. 77. л 465.

41. Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссию (далее — АКАК). т, VII. с. 821.

42. Л. Барамия. Декабристы в Грузин. Тбилиси, 1955, с. 134 (на груз. яз.).

43. «Восстание декабристов, Документы», т. XVIII. Под редакцией академика М. В Нечкиной, с. 21.

Текст воспроизведен по изданию: Декабристы об Армении и Закавказье. (Сборник документов и материалов), Часть первая. Ереван. АН АрмССР. 1985