ЛАЧИНОВ Е. Е.

ЗАПИСКИ

11 ноября

Почти все жители г. Эривани были заперты в крепости и происшедшее оттого стеснение много помогло нам. Трогательные картины радости, с которою встречали нас армянские семейства, когда мы занимали оную, неописанны. Не говоря о том, что они предвидели счастливую будущность, освободившись от тягостного ига персиян, блаженствовать [360] под правлением России, достаточно представить бедственное положение их во время осады, чтоб верить искренности восторгав, ими изъявляемых. Косо, напротив, посматривали магометане: недоверчивость, боязнь, досада, сожаление ясно выражались в свирепых взглядах, бросаемых ими на торжествующих противников. Они не верили глазам своим: так изумило их неожиданно скорое, невероятное взятие крепости; они ожидали грабежа, опасались неистовств и, видя повсюду порядок, устройство, не знали, что думать. Они и вообразить не могли, чтоб неприятельская армия, вместо того, чтоб бросаться за добычами, старалась о восстановлении тишины и была употреблена на защиту жителей от сограждан-хищников. Прошло несколько дней; взяты все меры для обеспечения собственности каждого и тогда позволено обывателям развозить имущество по домам. Более недели, от утренней зари до вечерней, с трудом можно было пробраться по улицам и особенно в воротах: верблюды, лошади, лошаки, ослы, рогатый скот, тяжело навьюченные, обгоняли одни других и, стеснившись, останавливались и останавливали задних; мужчины, женщины, дети, неся то, что находили по силам, пробирались между вьюками и, конечно, не один из них был бы смят, если б начальство не позаботилось об отвращении несчастий, могущих случиться. Говорят, что в крепость вбирались они более двух недель и со в-сем тем многие долго помнили беспорядок, при том бывший.

Как муравьи, разбрелись жители, чтоб успеть воспользоваться остатком хорошей погоды для окончания дел своих: одни поправляли дома, другие [361] обрабатывали поля, те рылись в садах. Принято было видеть жизнь и деятельность там, где недавно царствовало опустошение, какое-то веселое чувство наполняло душу при сем зрелище. Быстро подвигались работы: в караваи-сарае ежедневно прибавлялось число оправленных лавок; ближайший к крепости ряд, который был до основания разрушен персиянами, заметно восставал из развалин своих. Не бывши несколько дней в городе, я всегда находил много вновь сделанного и чувство удовольствия, при сем ошущаемое, часто заставляло меня возвращаться туда и бродить между озабоченными хозяевами. Прежде всего показались на базаре различные плоды и съестные припасы; потом появились мелочные товары; торговля час от часу увеличивается и хотя не достигла еще прежнего состояния своего, но надобно ожидать, что скоро превзойдет оное. Мир еще не заключен, но большие караваны с товарами давно уже идут из персидских владений в Грузию; это доказывает, что даже полудикие неприятели имеют уважение к правоте и полную доверенность к характеру русских и должно льстить народной гордости. Миролюбивое обращение, кроткие, благоразумные меры начинают укрощать мало-помалу ненависть магометан и менее заметна неприязнь в глазах их, при встрече с нами; что же касается до армян, то решительно можно сказать, что они искренно преданы русским. Знаю, что не должно полагаться на уверения,... но я и не основываю суждений моих на словах, а представлю такие доказательства, против которых едва ли найдется [362] опровержение. Малолетние дети самых хитрых людей не умеют притворяться. Положим, что взрослые мальчики, встречаясь, радостно приветствуют нас, по научению отцов, но мне случалось видеть, что ребенок, едва начавший говорить и ходить, издали еще улыбался и кричал по-русски: здравствуй; прибавлю, что с ними не было больших, которые бы могли научить их тому. Не ясно ли, что разговоры родственников о счастливом для них событии напитывают и малюток любовью к русским. Научить же их так поступать невозможно, а если возможно, что бесполезно — и это была бы уже слишком утонченная тонкость и значило бы слишком перехитрить.

Кроме магометанского монастыря, о котором я говорил в июне месяце, построение котораго и украшения имеют большое сходство с монастырем в крепости, пред сим описанным, в городе есть еще несколько мечетей не столь огромных и без минаретов. Армянских церквей четыре, более кажется нет. Они выстроены довольно хорошо, но внешние и внутренние украшения бедны; живопись не искусная. Издали две из них архитектурою наружности своей походят несколько на большие купеческие дома, с высокими крышами, какие случается видеть в иных уездных городах России. Алтари в армянских храмах устраиваются почти так же, как в католических. Высокие каменные ограды окружают здание церкви, и не легко найти вход, в них ведущий; может быть, это делалось для того, чтоб некоторым образом скрыть их от пренебрежительных взоров мусульман правоверных. [363]

20 ноября

Откуда начнем мы осматривать окрестности Эривани? Пустимся в северные ворота и обойдем кругом крепости. Город, лежащий по окату, не очень высокой цепи гор, украшается садами, составляющими приятное разнообразие, с голою по местам возвышенностию, чрез которую виднеется вершина Карни-яреха. К востоку высоты с примыкающими к ним садами отдаляются и образуют большой луг, наводняемый ручейками и водопроводами, выходящими из речки Кирх-Булах, чрез которую есть два .моста на арках, прочно и хорошо сделанные из камня. Луг сей, увеличиваясь, входит в пространную долину, простирающуюся на юге до Арарата; разбросанные по оной селения окружены садами и представляют приятный ландшафт. Величественный Алла-даг идет к западу; сия сторона города и крепости примыкает к левому берегу Занги; высокие отвесные скалы составляют оные; над обрывами висят строения и с разных уступов амфитеатрального положения их являются новые, прекрасные картины на противоположную сторону. Вправо останавливает взор ваш дикая, мертвая природа; несколько ближе она начинает оживать; постепенно становится цветущею: сады расширяются более и более и, наконец, узкое ущелье вливается в обширную Эчмиадзинскую равнину. Под ногами быстрая Занга клубит волны свои, извиваясь между утесами, с которых низвергаются водопады; далеко слышан шум реки, несущейся по камням, великолепное падение воды, дробимой скалами, особенно, когда луч [364] солнца играет в брызгах, отражается в белой струе и гаснет в пене, кипящей внизу.

Против крепости сады и виноградники венчают ближние покатости, за которыми возносится снежный Алагез, а на горизонте гряда гор, синеясь, тянется к Турции. Сад бывшего сардара расположен на правом берегу реки, против дворца. Аллеи, я уже говорил, вырублены Гасан-ханом; и остался только виноградник. Беседка, вроде китайской, представляет осьмиугольник; в нее 4 входа и внутренность имеет крестообразную фигуру, в углублениях находятся окны, под которыми водоемы. Высота средины занимает всю высоту строения, а над углублениями сделаны комнаты в три яруса, с выдавшимися навесами, для обхода кругом. Верхние покои просты, но беседка была прекрасно отделана в азиатском вкусе. Портреты и фигуры, в числе коих есть изображения европейских дам, довольно дурны, но разрисовка стен и яркость цветов нравятся. Большие картины, которые были вделаны в стену, вынуты; мраморный водомет, находившийся посредине, разломан; украшения перепорчены; купол крыши был обит английскою жестию — и вообще жаль, что война не пощадила сего здания, заслуживающего внимания и одобрения. Взгляд из беседки на западный фас крепости довольно хорош; из оной дорога, туда ведущая, переходит через Зангу, по каменному мосту с арками, защищаемому башнею с воротами, от которой идет стена к северо-западной башне укреплений; отсюда лучше смотреть на дома, составляющие, так сказать, продолжение скалы и занимающие почти весь бок [365] крепости, потому что к ним присоединяется разнообразный береговый вид и оживляет рисунок...

24 декабря

Эриванская область подчинена управлению г. генерал-лейтенанта Красовского, который, занимая оную войсками ввереннаго ему отряда, учредил временное правительство и, приводя в устройство все части оного, предпринял осмотреть границу порученного ему края.

13 декабря выехал он из Эривани, в сопровождении артиллерии полковника Гилленшмита, генерального штаба подполковника Жихарева и еще некоторых чиновников, и в тот же день прибыли через Эчмиадзин в Сардарабад.

Ближнейшая дорога в монастырь переходит через Зангу по мосту, близ крепости, но дорога сия была затруднительна, даже для вьюков и верховых; ныне же отлично исправлена и повозки весьма удобно идут по ней. Она лежит между садами и, пройдя ближние возвышенности с ручейками, между ими извивающимися, входит в обширную равнину Эчмиадзинскую. Одно селение Паракар, на новом пути сем, но близ оного видно еще несколько деревень. Вообще равнина однообразна и украшается только отдаленными видами тор, но Арарат скрывался во мгле, над Алла-дагом носились темные облака и Алагез был задернут туманом, а ближе лежащия горы едва синелись сквозь мрак. Я говорил прежде о сем пространстве, а теперь прибавлю несколько слов о Сардарабаде. В окрестностях оного нет ни малейшего ручейка, и жители довольствуются [366] водою из большой канавы, проведенной от Аракса; она говорят здорова, но редко бывает светла; в крепости есть 80 глубоких колодцев, имеющих воду солоноватою и потому не хорошую для употребления. Стены чище эриванских и лучше потому, что новые; брешь уже починена; ров, местами осыпающийся, по свойству песчано-хрящеватого грунта, исправляется планировкою и, конечно, будет держаться, если не пойдут сильные дожди, которых в здешнем климате и ожидать нельзя. От монастыря до Сардарабада нет ни одного селения на дороге, но близ оной есть несколько деревень.

14-го дневка. На другой день пустились далее. Подполковник Жихарев отправился в Карс, а гвардии полковник Хомутов и подполковник Красовский, командир Крымского пехотного полка, расположенного по турецкой границе, присоединились к его превосходительству. Направление взято к Араксу и до переправы, дорога лежала в той же равнине, пересекаясь водопроводами. Подъезжая к реке, почва становится каменистее; брод довольно широк и самая большая глубина не более аршина; берега очень высоки и совершенно обрывисты. Дикие места сии имеют, однако, свои прелести: угрюмые скалы стесняют порывы быстро несущихся волн, и напрасны усилия их вырваться из оков угнетающих; мрачные утесы, над ними взгроможденные, презирают их в самом пылу ярости, как человек насмехается над бессильною злобою ребенка сердитого. И в расселинах утесов сих гнездятся семейства куртинцев кочующих.

Переправясь на правый берег и поднявшись на [367] отвесную гору по узкой винтообразной тропинке, остановились ночевать в селении Каракале, проехавши более 25 верст. На сем переходе в стороне видны деревни, но на дороге есть только укрепленная мельница, верстах в 12 от Сардарабада. На полуострове, образуемом неприступными стремнинами берегов Аракса и оврага, в него впадающего, видны развалины обширной крепости, построенной гурками более 100 лет назад, и построение башен, уцелевших от разрушения, заслуживает полное внимание. Каменные стены одеты большими толстыми плитами, цветом, похожими на сженый кирпич, весьма гладко обточенными и красиво расположенными: за рядом красного следует ряд диковатого камня, и шахматный порядок рядов сих нравится взору. Время и люди пощадили надгробный памятник какого- то паши; оный сложен из таких же камней, врезывающихся один в другой, нет извести для скрепления плит, но нет и чистоты в отделке; гул отдается во внутренности небольшого строения сего, и восклицания, отражаясь от оводов в тесном пространстве, сливаются вместе и производят только шум неприятный. От двух вместе стоящих круглых башен, переживших истребление, протягивается на несколько аршин стена, их современница, и к ней пристроен новый замене из необделанных камней, негладко и дурно сложенных: отвратительно видеть рядом с искусством следы неуменья. Селение, вкруг оного лежащее, не занимает третьей части развалин. Внизу под утесом, на небольшой отлогости, есть также деревня с садами, и вид сего места довольно красив; отсюда начинается водопровод, идущий в [368] Сардарабад, в извилинах своих заключающий верст 40. Дно оврага также занято садами, составляющими приятную разнообразность с бесплодием скал: в них видны пещеры, жилища куртинцев. Место сие приступно только между вершиной оврага и отдаляющимся берегом Аракса и может служить убежищем части войск, расположенных на границе турецкой, если б во время войны нужно было отступить оттуда.

Владетель замка Джафар-хан произведен в нынешнюю кампанию из беков, но, несмотря на то, перешел к нам прежде взятия Эривани и оказывает привязанность и усердие к русским. Он имеет в своем владении несколько селений и теперь поставлен надзирателем за Аракского округа и приставом над куртинцами. В его доме представлялись генералу две старшины их: Россул-ага, прежде отдавшийся под покровительство России с подвластными ему, и Ахмат-ага, вновь вышедший из Турции с 250 семействами. Сей последний пользуется особенным уважением соотчичей, и власть его над ними едва ли уступит власти Гусейн-аги, главного их начальника, которым старшины недовольны за то, что он до сего времени колеблется, переходить ли ему к нам или остаться в Турции. Известна всегдашняя, неизменная верность куртинцев здешних к властителям отчизны их — Эриванской области — и они решительно говорят: кому принадлежит Зривань, тему преданы и мы, — а соображая поступки и характер их со словами, можно ожидать от них много хорошего зо время военное, когда будут уметь вести их. Прибывшие старшины берутся перевести сюда всех подчиненных своих, но им позволено остаться там где они [369] находятся и сделали заготовления на зиму, дабы не расстроить их перемещением в столь позднее время года и не лишить приготовленных ими запасов. Генерал объявил им, что он не сомневается, что где бы они ни были, но всегда будут готовы по первому приглашению стать в назначенные места; а зная храбрость куртинцев, он уверен, что с ними одними завоюет турецкие области, не употребляя в дело войск русских. Лестная похвала сия расшевелила сердца воинственных вождей, народа воинственного, и взоры их более слов показывали желание [оправдать] мнение, начальника, который так хорошо умеет ценить достоинства и отдавать справедливость даже бывшим врагам своим. Они убедительно просили позволить им разделаться с турками, если сии осмелятся нарушить мир и, оставя русских, в покое предоставить им завоевание соседственных пашалыков. Сказавши, что войны ожидать нельзя, что турки и без оной, вероятно, согласятся на требования России, генерал уверил их в милости и покровительстве государя к тем, которые будут служить верно; позволил относиться к нему во всех нуждах и, привзявши их к себе ласковым приемом, отпустил довольными. Нет сомнения, что с перваго раза всякий из них чувствует выгоду новой перемены, и в непродолжительном времени столь искусное обращение вселит БО всех чувства душевной привязанности к России.

Ахмат-ага имеет вид важный, говорит хорошо; быстрота ума и лихость наездника видны в его ответах. Одежда куртинцев более похожа на турецкую и более прилична воину, нежели долгополые кафтаны персиян. Темные глаза персиян показывают их [370] изнеженность, быстрые взгляды куртинцев выражают их бодрость. Нежные лица персиян красивее суровых лиц куртинских, но сии последние имеют более выразительности, и солнце явственнее положило на них печать боевой их жизни. Персияне мягконравнее; куртинцы имеют более жестокости в нравах — и это есть неминуемое следствие храбрости, необуздываемой просвещением.

16-го обедали в армянском селении Кульпе верстах 14 от Каракалы. Дорога сначала покрыта некрупным камнем, потом опускается с крутой горы и входит в пространное ущелье, в коем большая часть земли коричневого цвета: хлеб на оной родится очень хорошо. Некоторые из окрестных гор тоже коричневые. Спустившись в сие ущелье, переезжают на глубокую и неширокую речку Аджи-чай, которая вытекает верстах в 70 отсюда, из гор Синох, составляющей нынешнюю границу нашу с Турцией. Горы, окружающие сел. Кульп, имеют необыкновенную фигуру: остроконечные курганы, обрезанные вершины скал, обрывы, волнистое местоположение, сады составляют разнообразную прекрасную картину. Селение дурно и по наружности бедно, хотя жители должны быть достаточны, потому что над ними неисчерпаемый источник богатства целого края — это соляные горы и ломка соли производится почти на поверхности оных. Огромные залы, образовавшиеся вынятием соли и отделенные одна от другой соляными столбами, оставленными для поддержания верхних слоев, служит местом работы. Плиты выламываются почти всегда в 2 пуда, развозятся по Грузии и во все соседственные области. Пошлина в [371] казну берется с каждого вьюка, но сколько именно, я не знаю. Можно смело оказать, что солеложни Волички должны уступить сим в удобности добывания, а может быть и в богатстве источника. Соль прекрасная, белая и едва ли отстанет от пермянки.

Горный чиновник прибыл сюда и начал работать по своей части.

Армяне встретили генерала далеко за селением и бросали перед ногами лошади глыбы соли, означая тем радость и приветствия свои; духовенство с образами, крестом и хоругвию ожидало перед въездом в селение, и все пошли в церковь; она мала и очень бедна.

...В верхней части крутой горы видна стенка, сложенная из камня, защищающая вход в обширную пещеру, где во время войны скрывалась тысяча семейств из окружных деревень.

Отъехавши верст 14, ночевали в татарском селении Аджи-байраме. На сем переходе некоторые из окрестных гор становятся краснее; зеленые и желтые полосы сливаются с красными, и это не зелень муравы, не желтоватость поблекшей травы, а густой цвет хряща: едва ли где-нибудь можно видеть подобное слияние света и теней.

Волнистое местоположение, остроконечные холмы столь украшенные, неизъяснимо прекрасны. Гений-поэт, истоща искусство свое, прелестно опишет очаровательные места сии; гений-живописец восхитит изображением оных. Но подражатели природы! Оставьте перья, бросьте кисти ваши — изумительно искусство ваше, но искусство природы-волшебницы неподражаемо. Где поместите вы псе [372] подробности, украшающие ее произведения? Как придадите жизнь своим произведениям? Живописный хребет Кюроглы ограничивает взор, но красоты оного уступают красотам окрестностей, и самая превосходная картина открывается с последней высоты в равнину, орошаемую Араксом, в струи которой смотрится высокая острая скала Кизил-даг (красная гора) с признаками Кизил-калы (Красной крепости). Слои утесов сих и вообще вся соединяющаяся с ними цепь бесподобны. Близ подошвы Кизил-дага брод через. Аракс, менее 2 фут; далее, каменистая тропинка ведет в селение Аджи-байрам, в котором есть небольшое и нехорошее укрепление. Здесь Арпачай вливает воды свои в Аракс, а горы, над ним возвышающиеся, отделяют нас от Турции. В сем селении живут татары, кажется привыкшие к разбоям. Сюда приехали куртинцы Магик (Мегек)-ага и Сюлю-ага, владетели деревень Терту и Местаф, требованные генералом для свидания, как ближайшие соседи наши з турецких владениях. Им собственно подвластны только 200 семейств, но они имеют большое влияние еще на тысячу семейств — и тоже уверяли в своей преданности и готовности исполнять все повеления; а несколько минут разговора сделали то, что закипело ретиво в добром старике Мегек-аге, засверкали глаза его, и рука упала на оружие: головами османов желал бы он доказать привязанность свою к новому начальнику, которого полюбил уже и с жаром клялся при первом случае убедить турок, что не остыла еще кровь в жилах Мегек-аги, что крепко держится еще булат в руке его и послушен верный конь, неутомимый его соратник. [373]

17-го числа. От Аджи-байрама дорога идет вверх по Арпачаю и чрезвычайно неудобна, даже для вьюков. Утесы висят над нею; огромные камни преграждают путь, лошадь не знает куда поставить ногу: один неверный шаг и близка смерть путешественника, а страдания неизбежны. Верстах в 8 Арпачай круто поворачивает налево; грозные скалы, со всех сторон возносящиеся, пугают непривычного; поднявшись на гору по ступеням, с камня на камень, вы на равнине Сардарабадской.

И человек бывает доволен дурным, после гадкого, так и лошади, кажется, радуются, ступивши, наконец, на дорогу, хотя каменистую, но не столь ужасную. Огромные плиты, похожие на сженый кирпич, несколько балок и дороги повозочные, и верховые из Культ и Сардарабада в Гумри и Турцию, пересекают ваш путь или соединяются с ним; хребет Сакал-Тутан замедляет следование; вправо остается гора Кизил-тапа; подходя ос цепи Кара-бурун, по протяжению которой паслись зимою стада сардарские, дорога становится каменистее, и на высоте видна старая церковь, а на дороге развалины армянского селения и места виноградных садов; проехавши чрез оные на вершину горы, открывается Новая Талынь, до которой верст 35 от ночлега.

Крепость сия изображает неправильный осмиугольник, в коем 7 башен наподобие бастионов, а 8-я северной стороны, вмещающая въезд, круглая; стены довольно высоки и сделаны из камня; они не совсем еще окончены, и только один фас снаружи успели обмазать глиною; длина фасов сажен по 30; рва [374] и гласиса нет; башни тесны, и более одного орудия не поместится в каждой из них.

Внутри замечательны: почти развалившееся строение, вроде цитадели, заключающее в себе разрушающуюся огромную церковь с пристройками; к внутренней стороне примыкает вновь выстроенный магазин тысяч на 5 четвертей хлеба. Дом ханский разорен, сакли также; жители еще не возвращались, и укрепление занято нашими. В нем есть сады; вода проведена верст на 40 из источников, вытекающих из Алагеза, и наполняет большой крытый резервуар, имеющий более 3 сажен глубины.

Местоположение Новой Талыни довольно выгодно, и по важности пункта сего берутся меры для исправления домов и приведения всего в надлежащее устройство.

От крепости дорога идет по хребту, мимо развалин караван-сарая, заслуживающего внимание прочностию и искусством построения, что можно сказать и обо всех древних зданиях, здесь попадающихся. Века пролетели мимо их, и, наконец, губительная коса времени торжествует над ними. Свидетели времен минувших! поведайте, где люди, вас созидавшие? Где дети детей их? Уже давно сожрал их червь могильный, и самое воспоминание об них изгладилось из памяти потомков. События важные происходили пред вами: вы видели борьбу народов, видели гибель племен, плач, порабощение и последние минуты жизни вашей, видят славу русских — видят невиданное прежде, радость покоренных.

Далее, дорога, подходя к новому хребту, начинает подниматься и вообще, в продолжение всего [375] перехода, заметно возвышается; все подъемы каменисты; по сторонам горы и (местами воздвигаются утесы. От Талыни до армянского селения Мастары, где остановились ночевать, верст 14. В нем есть древняя огромная церковь, прекрасно построенная, 830 лет назад, во времена существования Великой Армении, но приходящая в упадок, так же, как большая часть христианских церквей в землях мусульманских; бедность храмов, робость, замечаемая в служителях алтарей, что-то мрачное, таинственное в служении их напоминают бедственную эпоху гонения христиан.

Часу в 10-м ночи был небольшой удар землетрясения. Я забыл прежде сказать, что по взятии Эривани, 8 октября, были там несколько довольно сильных ударов, и землетрясение повторялось дней пять, распространялось даже до Тифлиса,— и во многих местах обваливались стены, но несчастий не было, и не слышно также о больших разрушениях.

Рассматривая местность последнего переезда, не знаешь, что думать: откуда взялись сии насыпные горы камней? Кто сложил сии груды огромнаго кирпича или поставил утесы? Не отряд ли Титанов, восставших на Зевса, наносил сии нестройные горы? Не они ли скалы на скалы, утес на утес взгромоздили? И каменный дождь громовержца Юпитера поразил непокорных, истребил горделивых,— и над телами Гигантов воздвиглись курганы,— и проклято место, скрывшее кости строптивых, и носит с тех пор печать отверженья.

18-го числа поднимались все выше и выше. От Талыни начинаются богатые пастбища, земля [376] хлебородная и вообще места прекрасные, лучшие н Эриванской области и даже не последние во всей Грузии: климат здоровый, вода близко и не достает только лесов.

Горы Палан-Токень составляют границу Эриванской области с Шурагельскою дистанцией; оставленное Богаз Кашн лежит у подошвы их. Отсюда идет равнина, пересекаемая каменистыми балками, и влево прямая дорога в Малый Караклис, и направо в сел. Хурум, до которого от Мастаров 25 верст, потом верст 8 до вышеупомянутого селения Малого Караклиса, которое в прошедшем году разорено персиянами, и оттуда верст 7 до сел. Гумри, тоже разрушенного персиянами; прекрасная равнина пересекается ручейками и балками. Камня нет, дорога очень хороша и встречает дороги, идущие в Карс.

В Хуруме нашли возвращаемых из плена: Измаил-хана и куртинского старшину Келеш-агу, отца Россуль-аги, который приезжал в Кара-калу; они не могли нахвалиться великодушием русских, а обвороженные привлекательным обращением генерала, были тронуты до умиления, которое, вероятно, в первый раз в жизни ощущали. Как приятно видеть привязанность других к человеку, которого сам душевно уважаешь, а привязанность сих огрубелых сердец еще приятнее. Но сердце доброе находит в самом себе награду за то усладительное утешение, которое доставляет несчастливцам его приветливость.

В Гумри приехали два сарваза, взятые военнопленными в Аббасабаде, которых из Тифлиса [377] возили в Петербург; они с восторгом говорят о представлении своем государю, императрицам, о наследнике, о великих князьях; с удивлением рассказывают о всем, что видели. Они едут в Персию, куда призывают их связи родства, но решительно хотят, взявши семейства свои, бежать в Эривань. Слушая их, чувства живейшей радости наполняют душу, а искренняя любовь к русским тех из персиян, которые имели случай узнать наших, веселит сердце русское. И в сей пустынной стране, в сем гробе радостей, мы, удаленные от родины, от всего милого, драгоценного, наслаждаемся такими минутами, которым бы позавидовали и самые избалованные любимицы счастья.

Во все продолжение путешествия туман препятствовал видеть отдаленные предметы; поднявшись к Талыни, иней на траве и садовых деревьях напоминал Россию; от Мастаров под ногами лошадей скрипел снег, которого выпало еще более на дневке в Гумрах.

20-го отправились обратно. Мгла очистилась несколько, и за Арпачаем открылись турецкая крепостца Тикнис-кала и укрепленная деревня Башшурагель, лежащая против нашего селения Бейндурли, где сходятся главные дороги из Грузии в Карсский пашалык и где теперь учрежден пост; а на нашей стороне виднелся замок Капелу, в котором жили армяне-католики и который прошлаго года оставлен. Ехали прямо на Малый Караклис, и когда миновали сие селение, пошел большой снег, поднялась сильная мятель, резкий ветер забивал глаза, заносил дорогу и сбивал лошадей в сторону; трудно [378] было держаться на седле при порывах бури, и лошадь легко могла оборваться, перебираясь через вершины, по каменьям, но все благополучно кончилось, а к концу переезда снег перестал, и опасение потерять дорогу миновалось. Горы Курд-агили, Малый и Большой Бугуту красовались в правой стороне; к вечеру под высокой горою зачернелось сел. Мастары и обрадовало измокших. Адъютант генерала Красовского, барон Врангель, посланный в корпусную квартиру, возвратился с бумагами и привез рескрипт государя и орден Владимира 2-й степени, пожалованный генералу.

На другой день продолжали следование: холодный ветер поднимал замет, но небо было чисто, и солнце, сияя во всем блеске, освещало и Арарат, и Алагез, и же окрестности. В селении Старой Талыни, через которую теперь проезжали, есть древняя огромная церковь и другая, не столь обширная; они разрушаются. Близ караван-сарая, вышеупомянутого, вышла справа прежняя дорога наша. Под Новой Талынью оставили мы зиму, представившуюся нам со всеми русскими принадлежностями своими; но мятели, заметы, холода сноснее у вас в России, потому что сани позволяют закутаться и из теплой шубы подтрунивать над бесполезным усилием вьюги; со всем тем, степные места не весьма удобны для зимних странствований; здесь же, верхом на лошади, очень невыгодны ваши северные гости. Спустившись с длинной каменистой горы, вступили в Сардарабадскую равнину, где и признаки снега редко бывают видны и где теплый прекрасный день встретил нас; [379] мало-помалу все вылезли из башлыков (Башлык делается из толстого сукна; его надевают сверх шапки и длинными концами оного обвязывают лицо и шею вместе с буркою; башлык составляет защиту горских народов от суровостей непогоды во время дороги) своих и, пройдя у подошвы Кара-бурун, прибыли в Сардарабад, до котораго от крепости верст 28. Сначала дорога довольно камениста, но без затруднений может быть исправлена; далее же очень хороша.

22-го числа полковник Хамутов, провожая генерала, просил позволения выпить бокал вина за его здоровье и поздравить его с получением нового знака монаршей милости...

Скоро неслись павозки по гладкой дороге, на месте, где стояла ставка Аббас-Мирзы, идущего на истребление отряда нашего; генерал простился с провожавшими его из Сардар абада; здесь изъявил он уважение к блистательным качествам бывшего противника своего, и слова его выказывали душу.

Эчмиадзин остался за нами; начинало смеркаться; потухла заря вечерняя, яркие звезды зажглись на чистом небе; золотое облачко загорелось над горою; более и более увеличилось оно; тускло осветился Арарат; кони промчались через сел. Паракар; луна показала часть светлого лица своего из-за горы, и серебряное сияние разлилось... Вот и весь шар покатился по небу, и длинные тени легли от холмов, от садовых оград и деревьев. Засверкали струи шумной Занги, и белая пена кипела по камням, заблистал огонек в окнах строений надбрежных, и бричка, опустившись с горы, застучала через мост, обнимающий реку, загремела под сводом [380] ворот, по улице, остановилась и — конец путешествию...

10 генваря 1828 года

Дневник второго путешествия господина генерал- лейтенанта Красовского для осмотра Эриванской области

29 декабря. Его превосходительство выехал из Эривани в сопровождении армянского архиепископа Нерсеса, генеральнаго штаба подполковника Жихарева, адъютанта своего барона Врангеля, других чиновников и некоторых почетных обывателей области; в тот же день прибыли в сел. Аштарак, лежащее на правом берегу реки Абарани.

Близ сего селения видели мы первые толпы неприятельской конницы в день достопамятной битвы 17 августа.

Дорога весьма камениста, погода сначала была гуманная, потом пошел большой снег. Крут к Абарани спуск со скалистого берега; через реку перегибается каменный мост, отлично деланный, на одной большой и трех малых арках; прошло 600 лет после построения оного, но с маловажными починками; он стоит как новый и память о строителе его, почетном армянине Муце, сохранилась в преданиях.

Аштарак — родина Нерсеса и должно тем гардиться. Почтенный старец сей столько заботился о доставлении соотчичам своим прочного блага, под правительством России, столько сделал для них, что имя его бесспорно принадлежит истории.

30-го. Амфитеатральное положение деревни, [381] окруженной садами и виноградниками, прекрасно: оно занимает одно из первых мест в здешнем краг и заключало прежде более 900 семейств, но до сего времени возвратиться успели только 100 семейств. Дома и ограды каменные, прочно и поря дочно выстроенные; 5 церквей. Селение сие может славиться водопроводом из Абарани, начинающимся верстах в 10 отсюда и поднятым сажен на 120 от горизонта воды. Водопровод врезан в утес берега и устроен лет 800 назад, вместе с пещерами, врубленными в камень и служившими убежищем для жителей в случае нападений. Аштарак много потерпел в последнюю войну от долго бродивших в окрестностях войск персидских; наших в нем не было.

Здесь живут многие родственники Нерсеса, и знаменитый архиепископ не чуждается их: в простых поселянах он помнит родственников, и это придает новый блеск его достоинствам.

Двоюродный брат его Педрос Маркаров часто доставлял генералу, в самое опасное время, важные бумаги из Эчмиадзина и известия из крепостей и неприятельского лагеря. Дабы показать верному армянину, что дела его не забыты, генерал а шел к нему в дом; надобно было видеть его восхищение.

Кто умеет так ценить заслуги и таким образом награждать их, тот достоин иметь людей, приверженных к нему душою — и всегда будет иметь их.

Дело не в том, сказал один мудрец, чтоб «сыпать деньги» — тут можно прибавить и награды всякого рода. Я никогда не видел, продолжает он, чтоб [382] деньгами приобретали любовь, и напрасно отворите сундуки ваши, не открывши сердец: сердца других всегда будут для вас закрыты. Ваше время, попечения, вашу нежность, самих себя раздавать должно; ибо что б вы ни делали, но все чувствуют, что деньги ваши не вы. Участие и доброжелательство более действуют и полезнее всех подарков.

Трогательно восхищение освобожденных армян: от сердца идут выражения, которыми они изъявляют оное, уподобляя край свой свадебному дому, к котором теперь все исполнено восторга. Они рассказывают, что уже издавна умирающие отцы завещали детям радостным звонам колоколов дать им в могиле весть, когда взойдет для армян солнце счастия, когда русские освободят их от тягостнаго ига и соберут бедствующих рассеянных сынов Армении; и настало для них сие блаженное время, и освободители посещают гробницы умерших и повещают им о благополучии живущих.

Последняя воля родителя Нерсеса состояла и том, чтоб он не приходил к могиле его до тех пор, пока не исполнится пламенное ожидание армян и не воскреснет утесняемая магометанами святая вера христианская; собственное желание архиепископа было прийти поклониться гробу отца с русскими начальником —, и желание сие исполнилось. Над деревнею лежит уединенное кладбище семейства Шахазизиян-Камсаракане; туда старец привел русского генерала и со слезами на глазах, пав на колени, принес теплую молитву к подножию престола всевидящего.

После обеда пустились далее. Дорога лежала [383] близ того холма, до котораго преследовали мы 10 августа неприятельскую конницу, и откуда генерал в первый раз осмотрел положение обширнаго лагеря Аббас-Мирзы.

Приехавши 3 версты, прибыли в с. Могни (10 дворов), где находится монастырь св. Георгия-победоносца и мощи его (Об этом монастыре я упоминал в записке 1 июня). Еще целы кельи бывших там монахов, церковь обнесена высокою каменною стеною и так же бедна, как деревушка, но превосходной архитектуры. Купол и все здание сделаны из тесаного камня, без помощи железа и дерева.

Монастырь сей основан вскоре после Эчмиадзина, а возобновлен за 160 лет пред сим; в нем бывает два раза в год (на третьей неделе после светлого Христова воскресения и в сентябре месяце) большое стечение богомольцев; не только армяне, но и магометане, во множестве стремятся туда, признают сего святого за великого чудотворца и называют его Могне или Мугни.

Отсюда 5 верст до сел. Ханаванк (20 дворов). Здесь живут татары и находится имение Измаил-хана, возвратившегося из плену; нося в сердце память о ласках его превосходительства, он убедительно просил сделать ему честь посещением, что и было исполнено.

Здесь разрушенная армянская церковь св. Иоанна Предтечи и мощи его; выстроена в одно время с Эчмиадзином Григорием, святителем великой Армении.

Архитектура превосходная; трапезная состоит [384] из купола, поддерживаемого 12 колоннами; отсюда дверь в довольно просторный придел, где хранятся мощи, и в большую церковь. Над последнею отличная резьба в камне, довольно хорошо сохранившаяся.

Большой купол главной церкви разваливается: по обеим сторонам входа, вверху, два маленькие придела, в которые всходят по лестницам, так оказать, прилепленным к стене; но прошло 1520 лет, и лестницы сии не думают о разрушении.

Сел. Ханаванк лежит на правом берегу реки Абарани, против подошвы горы Карни-ярех. Сюда приехали сейдалинские старшины с просьбою об освобождении сейдалинцев, содержащихся под караулом за грабительство, и генерал, в уважение ходатайства архиепископа и в милость Измаил-хану, исполнил прошение их.

После ужина пустились обратно в Аштарак; ночь довольно светлая; мороз российский.

31-го. Дорога камениста, но удобоисправима. На равнине стоял персидский лагерь до 17 августа, а в версте от дороги курган, где были устроены батареи их. Не в дальнем расстоянии, тоже на берегу Абарани, селение Ушаган, которое некогда было очень велико и почти соединялось с Аштараком; ныне же составляет малое число дворов и много развалин. Довольно большая речка Шагверт выходит из Алагеза; дно ее каменисто; берега отлоги, и переправа не трудна; но при впадении ее в Абарань берега круты и скалисты; сии две реки образуют полуостров, на котором Аштарак и Ушаган. Сел. Кузил-Тамур (36 дворов) красиво, лежит в садах и [385] кажется богато; река Амперт гораздо менее Шагверты; берега совсем отлоги; дно каменисто. Не доезжая сей речки, развалины большой деревни Ахтамар, в ужаснейших камнях. Вдали на Алагезе и его ущельях видны следы большаго населения и укрепление Тегер. Далее, сел. Франганус (35 дворов), бледная деревушка, обнесенная старою стеною и башнями, из которых две уцелели от прежнего укрепления. У деревни сей протекает рукав Абарани и весьма близко впадение в оную Амперта. Франганус уже не на горах, а в равнине Эчмиадзинской, который отсюда не далее 7 верст. Потом татарское сел. Агунатум, где мало жителей и четвероугольное укрепление; далее, влево от дороги сел. Квезнауд и еще в нескольких местах развалины.

От Франгануса до Сардарабада 28 верст.

1 генваря 1828 года

Армяне, побуждаемые чувством благодарности и приверженности к избавителям своим русским, в память поступления их под покровительство нашего императора, просили позволения выстроить на свой счет греко-российскую церковь в Сардарабаде — и в новый год положено было заложить храм сей во имя Николая Чудотворца.

Все войска, здесь находящиеся, были устроены в надлежащем порядке; в 9 часов, отслушавши в военно-походной церкви Крымского пехотного полка обедню, генерал, архиепископ Нерсес, все чиновники и почетные обыватели вышли на площадь пред домом ханским, где будет строиться церковь сия. Протоиерей Севастопольскаго пехотного полка Тимофей [386] Мокрицкий, соверша службу, говорил приличное слово; множество зрителей наполняло площадь и крыши окрестных домов. По окончании церемоний было молебствие и прилета« многолетия государю императору и всему августейшему дому, в рядах войск и в толпах народа раздалось ура, и потряслись стены крепости от звука орудий.

Жители Эривани более видели торжественных празднеств наших. Для обитателей Сардарабада новее показался блистательный парад и изумились они строю русскому. По окончании парада генерал поздравил воинов с новым годом, желая доброму царю нашему многолетнего здравия и радостное ура был ответом их. Ура, подхватили жители, прославляющие великого государя — своего избавителя.

Все чиновники и почетные граждане приглашены к обеденному столу г. комендантом крепости гвардии полковником Хамутовым; а вечером было освещение в ханском саду, на том месте, где стояли батареи, разгромившие стены Сардарабада, устроен был фейерверк, восхитивший многочисленных жителей, никогда не видавших подобнаго.

2-го числа через Эчмиадзин возвратились в Эривань; близ Эчмиадзина, в 2 1/2 верстах, генерал с архиепископом Нерсесом и другими членами монастыря осматривали место, на котором будет строиться памятник избавления Эчмиадзина 17 августа 1827 года. Памятник сей по данному рисунку сооружается от монастыря, под распоряжением архиепископа Нерсеса.

Благодарные армяне, видя, что битва 17 августа совершенно убила дух персидской армии и, поселя в [387] ней робость и уныние, была главнейшею причиною блистательных успехов впоследствии, всеми мерами стараются изъявить признательность свою спасителям своим и передать память незабвеннаго дня сего позднейшему потомству, из рода в род, из века в век, и по утверждению патриарха в сей день ежегодно будет отправляться во всех армянских церквах благодарственное молебствие богу сил.

Поездка в Аштарак

Чтобы иметь несколько минут свободных от посторонних занятий, для составления проекта об управлении вновь покоренных персидских областей, г. генерал-лейтенант Красовский 21 генваря отправился в сел. Аштарак, в сопровождении архиепископа Нерсеса, адъютанта своего и обер-аудитора. Описание сей деревни и дороги, к ней ведущей, было сделано прежде.

На-другой день, в воскресенье, слушали обедню в приходской церкви; народа было довольно.

Персидские подданные не привыкли к ласковости и благоволению правителей своих и тем чувствительнее трогала их новая перемена. «Бывало, не только сардар, но какой-нибудь хан приедет,— говорили они,— и время его пребывания проходит в мучительном ожидании: никто не был уверен в безопасности жизни своей; тяжесть спадала с души только тогда, как он уезжал, и тут даже опасение, чтоб он не вздумал вернуться, долго не позволяло совершенно успокоиться; а теперь...».

К мольбам их и мы присоединяем молитвы свои, [388] и если усердные моления всегда бывают услышаны, то общие желания ваши будут исполнены.

В Аштараке есть древнее обыкновение: один раз в год вся деревня — от старого до малого — выходит на рыбную ловлю, и ловля сия составляет деревенский праздник. Они для торжества сего не могли выбрать день более приличный.

После обеда звук армянской музыки дал знать, что час забавы наступил. Дети спешили обгонять один другого, оскользались и в различных положениях скатывались с крутой горы, покрытой снегом. Кто в силах был бежать, мигом все были внизу; лишь дряхлость с старостию думали об осторожности.

По приглашению архиепископа, генерал присутствовал на празднике, для него устроенном.

Абарань, с шумом пробегая по скалистому дну, оставляет часть вод своих между каменьями, которые затопляются только в полноводие, и в сем-то убежище рыбы основывают жилища свои.

Можно смело сказать, что жители аштаракские пристращены к сему увеселению. Какое удовольствие изображено было на лицах! Утес, оторвавшийся от берега, лежит в некотором от оного расстоянии и служит главнейшим приютом рыбе; он был усыпан людьми. Голова прижата к камню, правая рука обнажена и заметно усилие протянуть ее как можно больше, чтоб отыскать и схватить убегающую рыбу; вот она в руке его и физиономия сказывает о том, прежде нежели он успеет сделать какое-нибудь движение. Наконец, он с торжеством вынимает руку из воды и показывает добычу свою. [389]

Опоздавшие занять место под большим камнем, рассыпаны повсюду и, зная уже, где искать желаемого, раскидывают небольшие камни, роются в струях и не менее восхищаются, когда успех увенчивает их старания.

Холод никого не пугает: можно подумать, что мороз и ветер на них не действуют.— Ты не озяб, спрашивал генерал у одного, близ стоящего? — Нет, за там, что сладко,— отвечал он по-русски.

Чудная вещь это сладко — чего человек не перенесет, если ему сладко. Зато горькое заставляет его сильно морщиться!

Архиепископ сам поймал несколько рыб, и народу очень нравилось, что он принял участие в любимой забаве сородичей своих.

Пробывши несколько времени на ловле, генерал осматривал мост и взял на себя исправление оного.

Наступил вечер, но рыболовы не оставили еще занятия своего, и долго пылали костры, разложенные по берегу.

На другой день ездили к пещерам, находящимся в окрестностях Аштарака. Нельзя не удивляться, куда необходимость может занести человека: чтоб укрыться от гонителей своих, жители нередко принуждены бывали прибегать к сим пещерам. Оные устроены в скалах и, входя в них, возвращаются на несколько сажен от земли; туда взбираются по веревкам, но трудно понять, каким образом достигает их тот, кто должен укрепить там веревки и сделать другие приготовления, нужные для сего невыгодного [390] путешествия; в нижних пещерах помещали лошади и скот — как привыкли сии животные бесстрашно лазить по утесам, на которые не взогнал бы наших степняков.

Оттуда посетили гроб отца архиепископа и осматривали древнюю церковь Пресвятыя Богородицы, построенную более 500 лет назад. Она не слишком огромна, но искусство построения изумляет, несмотря на то, что пора бы привыкнуть к чудесному способу древней архитектуры здешних мест.

24-го возвратились в Эривань.

7 февраля

Бели вы до сих пор не начинаете завидовать эриванским веселостям или по крайней мере не перестали жалеть о тех, которые здесь находятся, и думать, что они умирают от скуки, то это моя вина; потому что, описывая увеселения наших, я не умел выказать причину, по которой оные не могут оставаться в первоначальном положении своем, а неминуемо должны возрастать и усовершенствоваться.

Вы знаете несколько о привязанности общей к начальнику о готовности всех изъяснением чувств своих доставить ему минуту удовольствия; но полагаете, что многотрудные занятия его и обязанности каждого не ладят с забавами. Эта мысль очень естественна, и я сам так же бы думал, если б не увидел теперь своими глазами то, чего прежде не видал. Правду оказал чей-то дедушка: век живи, век учись. Есть люди, у которых на все достает времени и которые, заботясь о самоважнейших предметах, не упускают из виду увеселений необходимых. Я [391] говорю необходимых потому, что природа человеческая требует развлечений. В этом едва ли станут опровергать меня, и потому я не стану приводить доказательств; скажу только, что нужно уметь соединять дело с забавами, дабы из всего извлекать высшую степень существенной пользы; согласен, что искусство сие чрезвычайно трудно и редко кто владеет им; но у нас как-то оно очень покорно. Я бы оставил и это без ясных доводов: у меня их множество; но право не имею времени, и в первый раз прошу поверить мне на честное слово.

Думаю о здешней масленице, о танцах; у меня р. голове начинали танцевать мысли о прошедшем времени, воспоминания заставляют меня всегда начинать рассказы мои от Адама; но теперь этого не будет: мне и без того дела много, тем более, что здесь было так много хорошего, что, не умея описать, я гораздо лучше сделаю, если предоставлю вашему воображению настоящим образом разрисовать все картины, не портя их пачканьем своим: во многоглаголании нет опасения. Как я рад на этот случай, что текст сей держит мою сторону.

Члены московского английского клуба не думают, что в Эривани устроилось отделение оного и сшибаются, потому что именно устроилось оно: законы, порядок и все нужное, частию приведено, частию приводится в совершенство; а более всего мне здесь нравится, что вообще карты весьма в малом употреблении и без них находят средства приятно проводить время. Во многих ли местах могут то же сказать?

Театр наш час от часу улучшается; [392] подбавляются декорации, заводится гардероб; а что касается до актеров, то московские любители театра не раз бы прокричали ура, если б имели таких. Последние представления были очень хороши, а далее будут лучше, Хвала актерам нашим, хвала старшинам увеселений наших! хвала изящному вкусу их!

Дни масленицы были разобраны; вечера также; в субботу был маскарад у генерала; несколько особенно хороших масок отличались между обыкновенными. Словом, трудно поверить, чтоб в Эривани так скоро могли составиться подобные увеселения. В воскресенье опять маскарад и еще более масок; некоторые из .них были прекрасны. Решительно скажу, что наши маскарады ни в чем не уступят маскарадам губернских городов ваших; а этого разве не довольно— на первый раз...

12 марта. Гор. Тифлис

Слово эарк-ура значит на армянском языке насаждение первых лоз винограда. Ной, оставя ковчег и спускаясь с Арарата, посадил оные на северо-восточной покатости горы; на месте том основалось впоследствии селение, до сего времени сохранившее название Эарк-уры. Прелестно местоположение сие. Аракс стелется под ногами; как на л а доне лежит обширная равнина Эриванская, украшаемая зеленеющимися садами деревень; это острова на поверхности меря, радующие плавателя утомленного. Отдаленные горы Нахичеванские едва могут остановить шор, так высока точка наблюдения. Но всему есть предел, и напрасно глаз, подстрекаемый высотою положения своего, стремится за цепью великанов [393] видеть «сивые картины: лишь часть небосклона Адербиджанского смеется перед ним.

Здесь-то бывший сардар эр ив а некий, укрываясь от губительного зноя, проводил летние месяцы; весьма обширный замок заключает множество строений, в которых размещалось огромное семейство сатрапа и чиновники, его окружающие. Климат самый здоровый; вода горных источников превосходная, а в 6 или 7 верстах, около малого Арарата, есть много древяного лесу, который очень редок в здешней области. Селение отделяется от замка глубоким оврагом; из его выходят несколько родников, образующих в летнее время, с помощью тающего на Арарате снега, довольно большой ручей.

В 140 домах более 50 семейств армянских; татар здесь нет.

В благоустроенном государстве пребывания главного начальника в каком-нибудь месте разливает окрест обилие, поощряя к промышленности и торговле: бедная деревушка обращается в городок. В Персии напротив; присутствие вельможи чаще влечет за собою разорение и чем знатнее могущественнее он, тем гибельнее приближение его.

Более других притесняемые, грабимые персиянами, жители Эарк-уры не смели верить благополучию своему; счастие освобождения все еще казалось им оном восхитительным — приезд генерала как будто вывел их из усыпления: радостные, они выбежали навстречу, далеко за деревню, теснились к нему, каждый старался поцеловать его ноги, концы его платья. Подобную картину можно несколько представить себе; но чтоб представить ее со всеми [394], надобно видеть ее. Непритворна и сильна приверженность эаркуринцев к русским — и как не дорожить им переменою, разливающею на них блаженство. Прежде, бывало, приезд сардара заставлял всех трепетать; ежеминутно опасаясь лишиться всего имущества, они не могли быть уверены даже в жизни. Теперь, напротив, видят заботы о благосостоянии их.

Прежде они были стеснены в отправлении богослужения по закону своему: церковь во имя ов. Стефана, находящаяся в селении, видимо приходила в ветхость и малейшая починка оной воспрещалась им, даже иметь колокола не позволялось, чтоб звоном их не обеспокоить иногда изнеженнаго властелина. Теперь, напротив, стараются дать им средства к поправлению разрушающегося храма и, сверх того, генерал обещал отлить колокол для церкви их из негодной к употреблению пушки персидской, что очень порадовало и польстило возрождающемуся в них чувству народной гордости и любви к родине.

Ниже селения весьма много плодовитых садов, которых почитают лучшими в Эриванской области; огромность деревьев, в них находящихся, показывает их древность.

Вверх по ущелью, верстах в двух, виден монастырь Григория, построенный внуком святителя Армении, около 1400 лет от наших времен; далее, в полверсте, другой монастырь и вот что рассказывает об нем история: св. Иаков, желая достать дерева от ковчега Ноева, предпринял достигнуть мест, где остановился оный; трудность предприятия не устрашала его; он совершил часть пути. Видит пред собою [395] утес, но надежда победить препятствия еще не оставляет его; напрасно: скалы останавливают его; даже птицы небесные не отваживаются возносить полета своего в пределы, освященные чудесным событием благости предвечного. С сокрушенным сердцем постигает праведник всю дерзость намерения своего — и там, где мощная рука природы показала ему собственное его бессилие, основал он обитель, носящую и до день имя его.

Близ сего монастыря есть камень, наполненный водою, которая никогда не иссякает, хотя не заметно, чтоб она откуда-нибудь втекала туда; зимою, однако, вода сия вымерзает. Ее употребляют против саранчи и утверждают, что насекомое сие не приближается к садам и полям, ею окропленным. Предание говорит, что не должно ставить на землю сосуд, в котором хранится вода сия, иначе сила ее теряет свое действие. Уверяют, что это средство неоднократно было с успехом испытываемо и в Грузии.

Соединение всех выгод в окрестностях Эарк-уры представляет преимущественные удобства для летнего пребывания, и лагерь всего лучше устраивать с южной стороны замка.

Дорога от Эривани, туда ведущая, весьма удобна для обоза и артиллерии, лежит на сел. Алчадыла, где через Карасу находился мост, ныне разломанный; брод чрез Аракс очень хорош; не в дальном от оного расстоянии начинается отлогий подъем на Арарат, простирающийся от подошвы до Эарк-уры верст на 15; всего от Эривани до сего селения не более 42 верст.

Старшина деревни Стефан Ходжа, человек [396] достаточный, приверженный к России, заслуживает признательность соотечественников за пособия, оказываемые неимущим, достоин особенного внимания, как человек надежный и благоразумный.

На левом берегу Аракса, против сел. Аралык, возвышаются несколько высоких бугров, удивляющих положением своим: не знаешь, каким образом могли воздвигнуться на гладкой равнине сии отдельные каменные горы. На одной из них монастырь Хорвирап, что на армянском языке значит глубокая яма. Летописи повествуют, что армянский царь Тиридат до введения христианства в Армению был гонителем оного и, дабы лишить святителя Григория возможности распространять учение свое, заключил его в ямы сии, где он томился 14 лет. Наконец, убежденный в святости его, царь вывел праведника из заключения и, принявши сам христианскую веру, основал Эчмиадзин; (впоследствии, в память описанного происшествия, построил монастырь Хорвирап. Давно уже опустел оный; многие части его разрушились, но уцелела церковь и часовня, заключающая темницу страдальца.

В Эриванской области много памятников, освященных древностию; история страны сей весьма любопытна; но нужно время и способы, чтоб снять завесу, ее покрывающую.

Если обстоятельства не воспрепятствуют намерениям, то книга бытописаний сей колыбели народов откроется для нас и сокровища, в ней скрывающиеся, сделаются общим достоянием любителей...