МУСА-ПАША КУНДУХОВ

МЕМУАРЫ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

(См. «Кавказ» №№ 1/25, 2/26, 3/27, 4/28, 5/29, 8/32 и 10/34.)

Чеченские и карабулакские почетные люди. — Опасения командующего войсками. — Воспомоществование бедным переселенцам и выступление первой партии. — Выезд мой из Владикавказа в Турцию. — Прощание мое с Карцевым. — Встреча с кн. Григорием Орбелианом. — Просьба некоторых из грузинских князей.

Не желая своему потомству подобной участи я обязан искать ему отечество и выбор мой, как мусульманина, пал на Турцию, где безукоризненно слившись сердцем и душой с османлы оно будет с ними делить скорбь и радость своего отечества, имея по умственным способностям своим открытую дорогу к высшим государственным должностям.

А здесь стыдно и грешно нам слиться с врагом, лишившим нас отечества и всех прав.

— Согласитесь, — продолжал я, — что мы горюем и опасаемся не за себя, а за будущее (за потомство). Оно ни в коем случае не поставит нам в вину, что слишком столетняя кавказская война лишила нас национальности, но непременно будет укорять нас, если мы под предлогом родины (которая уже нам не принадлежит) оставим его здесь без отечества в глубоком унижении.

Одним словом, безотрадно окинув взглядом будущность нашей родины, я нахожу ее для нас невыносимо гадкой и душной и потому разум требует от нас из двух зол выбрать меньшее.

Они все без малейшего возражения согласились переселиться, просив только, переселение совершится морем или сушею?

Я объявил им, что переселение совершится сухим путем по военно-грузинской дороге и со всеми удобствами.

Они остались очень довольны и поклялись готовиться к переселению, не делая беспорядков в крае.

Саадулле я приказал внушить переселенцам не трогаться с места, пока не переселятся все мои родственники с моим семейством.

Командующий войсками, опасаясь восстания, имел почти во всех аулах лазутчиков, которые как всегда в таких случаях бывает, снабжали его и его начальников округов тревожными слухами, до крайности Лориса изнурявшими.

Вследствие сего он, 28 апреля, через брата моего Афеко сообщил мне все свои опасения, прося поторопиться отправлением моего семейства. Будучи обрадован, я потребовал от него скорого назначения комиссии для оценки моего недвижимого имущества, состоявшего из 3.800 десятин (Родовое имение отца моего на Гизеле в количестве 10.000 десятин, на основании существовавшего произвола, безвозмездно отнято у него правительством и передано казакам Архонской станицы.) удобной земли и дома из тесанного камня с флигелями, башнею и фруктовым садом в ауле на южной [27] покатости кабардинских черных гор Скутыкахе и по оценке выдать мне за них от казны комиссией определенной суммы.

Лорис донес об этом ген. Карцову, от которого получил ответ: принять все меры возможные, чтобы остановить личное мое переселение, а если нужны деньги для успешного переселения, то выдавать из сумм, состоящих в его распоряжении.

Лорис читал мне это письмо и вместе с тем предложил мне от имени Великого Князя шесть тысяч десятин земли по выбору моему около Пятигорска и кроме того щедрые царские награды, если я останусь, а переселение чеченцев состоится, так как желает Его Высочество.

Лорис, убедившись, чтобы подобными предложениями он только оскорбляет меня, снял маску свою как перед начальством, так и передо мною и написал Карцову истину, что переселение ни в коем случае не может состояться, если ген. Кундухов не будет во главе его и что Кундухов, раз переселившись в Турцию ни за какие выгоды не вернется назад. (Как я слышал от Лориса Великий Князь Михаил, спрашивая о моем увольнении Государя Императора, получил следующий ответ: «Уполномочиваю тебя во всем для того, чтобы ни я, ни Европа не услышали ни единого выстрела с Кавказа».)

Тогда последовало приказание Великого Князя, чтобы не назначал комиссию удостовериться в действительной ценности моего имущества и выдать мне оценочную сумму. Лорис взялся за свое ремесло и начал со мною торговаться. По всей справедливости мне следовало получить по самой меньшей оценке за каждую десятину не менее пятнадцати рублей, то есть 57 тысяч рублей, а за дом 25 тысяч, всего 82 тысячи, но я получил 45 тысяч депозита и был доволен, потому что был готов бросить свое имущество, как бросали другие горцы, дабы избавиться от русского правительства. (Горцы русских любили и скоро с ними сдружились, не питая к ним вражды, но нельзя было любить и терпеть меры, которые принимало правительство без всякого правосудия.)

Кроме того я потребовал от них 10 тысяч рублей для воспомоществования бедным переселенцам. Когда Лорис убедился, что сумма эта была недостаточна и что я сделал расход из своих денег, то отпустил еще две тысячи рублей и предоставил переселенцам всевозможную помощь по пути их следования.

Первая партия с семейством и родственниками моими была отправлена из Владикавказа 25 мая. Затем, каждый раз пропуская один день, выступали другие партии и таким образом отправив до трех тысяч дворов, я остальных поручил наибу Саадулле, а сам с тяжелым чувством и сокрушенным сердцем простился с милой родиной.

Обратился к Всевышнему с усердной мольбою дать мне возможность в числе турецких войск с правильно устроенными мухаджирскими войсками вернуться на Кавказ и избавить его от ненавистного ему правительства.

Хотя нет ничего приятнее как видеть слезы старцев, выражающих чувство привязанности и признательности, но я не мог позволить себе испытать это удовольствие, справедливо опасаясь, что начальство будет преследовать всех тех, которые при прощании со мной, понимая свое положение, невольно покажут чувство скорби при народе, собравшемся со мною проститься.

Я выехал 8-го числа июля месяца до рассвета. До первой станции меня сопровождал только зять мой полковник (ныне генерал) Магомет Дударов.

9-го я приехал в Тифлис и в [28] установленном порядке подал там в отставку от службы.

18 июля выехал из Тифлиса с родным и племянником моим Темирбулатом (Темирбулат Мамсуров — поэт; оставил на осетинском языке замечательные стихи. Рукопись его стихов, к сожалению, утеряна в Турции. — Ред.) и приехавшими к отъезду нашему из корпуса братом его кадетом Канбулатом Мамсуровым.

Когда я прощался с ген. Карцовым он потребовал от меня честного слова, что в случае войны я не буду участвовать в войсках против русских.

Ясно объяснив и доказав благородному Карцову, что если я буду служить в турецкой армии то должен идти туда, куда меня пошлют, я отказался от его предложения. Затем он потребовал от меня не писать из Турции на Кавказ письма к горцам с призывом к мятежу.

Писать к ним письма с призывом к возмущению без крайней в том надобности значит желать народу гибели, а потому я охотно дал ему слово, что не только не буду посылать таких писем, но и вообще ни о чем и никому из туземцев не буду писать без крайней нужды.

Что я считаю крайней нуждою он меня не спросил и я не имел надобности объяснять.

Генерал Карцов воспитывался со мною в Павловском кадетском корпусе и в одно время, в 1836 году, мы были произведены в офицеры. Он, как первый ученик во всем корпусе, был выпущен в гвардию и взаимно питая ко мне чувство дружбы, советовал мне окончить переселение и вернуться назад и оставив Кавказ, получить хорошее имение в Западном крае, где, как он выразился, правительство очень дешево покупает от поляков и что я имею право как за прошлую службу мою, так равно и за настоящую услугу получить в награду имение, за которое наследники мои будут меня благословлять.

— Все твои советы, Александр Петрович, — сказал я, — понимаю и чувствую, что они вызваны опасением за мою будущность в Турции, но если бы ты знал мое душевное страдание невольно мною скрываемое и от этого еще увеличивающееся, то ты сказал бы мне то же самое, что говорит мне мое сердце: «Поезжай скорее в Турцию», куда я уже, как видишь, приготовился и еду.

— Ох, любезный друг, — сказал он, — право боюсь, чтобы ты не попался впросак.

— Проще того, к чему я себя приготовил быть не может. Я готов жить там в землянке, чем здесь в хорошем доме, который Лорис, пользуясь случаем не постеснялся взять у меня за половинную цену.

Карцов из любви ко мне был тронут. Мы по дружески обнялись и навсегда расстались в Когорах. (Генерального штаба капитан Зеленый был из Тифлиса командирован в Эрзерум наблюдать, чтобы турецкое правительство не селило чеченцев близко к русской границе. В одно утро он зашел ко мне на квартиру и передав поклон от Карцова сказал: «До Александра Петровича дошел слух, будто вы не довольны турецким правительством и готовитесь вернуться назад. Он слухом этим очень обрадован и просит вас, чтобы вы ради своих детей вернулись назад и получили награду, обеспечивающую вашу будущность. Он ждет вашего ответа». — Не написали ли вы, — спросил я капитана, — в Тифлис кому-нибудь подобное? — «Нет», сказал он. — Если это так, то вот мой ответ: В Кочорах я расстался с Александром Петровичем навсегда с чувством искренней дружбы и благодарности и постоянно буду питать их к нему. Что же касается до моего возвращения на Кавказ, то я скорее здесь соглашусь на свой смертный приговор, чем вернуться назад и получить там награду, которая поставит меня перед честными людьми ниже всякого пресмыкающегося. Я уверен, что и благородный Александр Петрович не пожелает этого своему однокашнику, искренно его любящему. — М. К.)

Возвращаясь назад в Тифлис на половине [29] дороги я встретился с тифлисским генерал-губернатором кн. Григорием Орбелиани, (Генерал-адъютант князь Орбелиани — известный грузинский патриот и поэт. — Ред.) ехавшим из Тифлиса в Кочоры. Оба экипажа наши остановились. Я выскочил из своего и подошел к нему проститься и поблагодарить за ласку, которую он мне постоянно оказывал и увидел, что из глаз его градом покатились слезы: «Бог с тобой!» — мог только выговорить он, и приказал экипажу своему тронуться.

Оставшись один на дороге я сначала сильно был озадачен скорым его отъездом. Потом понял его так, что он не захотел иметь кучеров и людей наших свидетелями его сильного смущения и невольных крупных слез. (Он никогда не желал русского владычества в Грузии и в 1830 году был сослан в чине капитана в Россию за бывший бунт в Грузии.)

Некоторые из заслуженных генералов грузинских князей просили меня передать их поклоны Али-паше и уверить его, что народ грузинский теперь лучше знает Турцию и не так ее боится, как боялся когда то. Один из них наиболее влиятельный и популярный в народе, готов был перейти в Турцию, если найдет себе приличное гостеприимство.

Все, что они поручили мне сказать я докладывал Министру Иностранных Дел Али-паше. Кроме того объяснил ему расположение духа всего кавказского народа, не исключая даже русских линейных казаков.

Не мог также не сказать ему, что пока Кавказ не соединен железными дорогами с Россией следует не упускать случая овладеть им, дабы Турция не пришла к позднему раскаянию.

Али-паша выслушав переводчика моего Иналука Абисалова, как мне кажется, был доволен и согласен со мною изложенным и оживленно сказал:

— Иншаллах, придет время и вы с душевным восторгом будете одним из главнокомандующих на Кавказе.

Так я кончил двадцатидевятилетнюю действительную службу мою в России, имея от роду 44 года.

В 1865 году, устранив кровопролитную войну, с согласия русского и турецкого правительств перешел в Турцию.

22 июля прибыл в Карс, где был принят с большими почестями и пушечной пальбою. В 1867 роду признан пашею в чине Мир-Лива.

Текст воспроизведен по изданию: Мемуары ген. Муса-паши Кундухова (1837-1865) // Кавказ, № 11/35. 1936