МУСА-ПАША КУНДУХОВ

МЕМУАРЫ

Мемуары ген. Муса-паши Кундухова

(1837 — 1865)

(Само собою разумеется, что мемуары воспроизводятся нами с фотографической точностью, с сохранением оборотов речи и стиля эпохи. Ред.)

От Редакции: Предлагаемые вниманию наших читателей мемуары Муса паши Кундухова появятся в печати впервые. Этот документ, представляет исключительную историческую ценность не только потому, что автор, сначала генерал русской службы потом турецкий паша, командовавший отдельной частью на Кавказском фронте во время русско-турецкой войны, — принимал непосредственное участие в описываемых им исторических событиях и соприкасался с рядом выдающихся лиц своего времени, но и потому, что, как читатели сами увидят, он отличался острой наблюдательностью, широким умом и незаурядным литературным талантом.

В следующем номере «Кавказа» мы дадим биографические данные и характеристику личности Муса паши. Мы приносим нашу глубокую благодарность Шефкету Кундуху, сыну покойного известного государственного деятеля и министра иностранных дел современной Турции Бекир Сами бея, любезно предоставившему редакции мемуары своего деда.

Предисловие

«У кого что болит, тот о том и говорит».

Истина эта побуждает меня, не вдаваясь в излишние подробности, добросовестно изложить то, что я мог из верных источников узнать замечательного о прошлом и что мне самому пришлось видеть и испытать в продолжении двадцати девятилетней моей службы в России,

К глубокому сожалению система, избранная правительством на Кавказе в буквальном смысле основана на праве сильного.

Начальство в отношении народного управления действовало по своему произволу, вопреки своих законов и туземных обычаев. Очень часто прибегало к таким тяжким и прискорбным мерам, за которые русские законы беспощадно вещают, расстреливают и ссылают в каторжные работы. В политике обман, изворотливость и противоречие до той степени были допущены, что народ перестал верить и бывшим благомыслящим начальникам.

Вместе с тем во имя политических интересов исчезало уважение к веками освященным правам, преимуществам и обычаям горцев. Преследование некоторых народов доходит до невероятия.

Результатом всего этого или яснее сказать не здраво обдуманной системы были: непрерывная двадцати пятилетняя война и наконец, усмирение горцев и переселение целых народов в Турцию.

В настоящее же время к нашему удивлению правительство, вопреки истине и правосудия считает всех кавказских народов (без [13] исключения) приобретенными оружием и к несчастью полагает наилучшим средством держать их в покорности только ужасными последствиями нищеты и страхом оружия, ограждая им путь ко всему тому, что может поддержать их национальность. До какой степени это грустно, противно общему благу и что в будущем предвещает об этом поговорим в свое время, а здесь я должен сказать несколько слов о невольном переходе моем в Турцию.

Кому по обстоятельствам пришлось служить под зависимостью людей, которые несмотря на ревностное, добросовестное и безукоризненное выполнение долга службы без малейшего повода и основания, а лишь только по гнусному произволу считали его подозрительным, опасным видам правительства, тому понятно бывшее мое невыносимое положение (Усердно исполняя данные мне поручения, удачно командовал отдельными отрядами и добросовестно управлял краями. При всем том все таки в глазах многих русских, я был для них чужим: называли меня фанатиком за то, что говорил и писал в пользу справедливости.). А кто счастьем считает только чины и ордена, тот может быть по своим понятиям, позволит себе сказать, что я не оценив щедрые награды русского правительства, как неблагодарный человек перешел в Турцию. На это, кроме того, что читатели поймут, ниже скажу, что я как солдат принадлежал царю, но как человек ни в каком случае не мог не принадлежать народу. И потому должен был переселиться туда, куда лучшая часть его, в числе более ста тысяч дворов, бросая все, кинулась спасаться от жестокого преследования.

Что же касается до наград моих, то я их не выслужил и не получил как милость по протекции: в продолжение всей моей службы никогда не позволял себе подумать ни о трудности, ни об опасности там, где надлежало исполнить долг службы. Все чины и ордена, кроме корнета и генерал-майора и короны на орден св. Анны 2-ой степени, получил за отличие в делах против неприятеля.

Хотя после плена Шамиля я с каждым годом все более чувствовал до крайности униженное положение народа и от этого тягость своей службы, но все еще напрасно уповая на лучшее будущее, т.е. на возможность народного благоустройства с сохранением, сколь возможно, его национальности, заставлял себя усердно продолжать службу и смотреть с хладнокровным презрением на злословия.

Наконец, уже весьма печальным, но очень ясным доводом и фактами убедился в своем заблуждении, равно и в том, что служба моя ни что иное как низкое ремесло: искать счастье в несчастьи ближних.

В справедливости сказанного читатели убедятся ниже истинными фактами. [14]

Приезд императора Николая 1-го на Кавказ. — Смена корпусного командира барона Розена и назначение генералов Головина и Граббе. — Экспедиция в Чечню генерала Пулло. — Восстание чеченцев и признание Шамиля имамом.

В 1837 году император Николай, первый из русских царей, осчастливил приездом своим Кавказ (Степень справедливости этого формального выражения читатель поймет ниже. М. К.).

На случай надобности в переводчике во время проезда его через Владикавказ, я был из Тифлиса командирован туда же.

От всех мирных горцев были назначены депутаты с народными просьбами и ожидая приезда императора во Владикавказ они часто собирались То у одного, то у другого из влиятельных лиц.

Рассуждали между собой о прошедшем, о настоящем и о будущем: одни из них понимали и говорили, что им необходимо иметь грамоты и акты на право владения личными и поземельными правами, утверждая и доказывая, что иначе предстоит им жалкая будущность. Другие же менее благоразумные, но более самонадеянные, думали и говорили, что не имеют надобности просить грамоты и акты на право владения тем, что им дано Богом.

Чем больше собирались и рассуждали, тем более они расходились во мнениях своих о самых ясных и им необходимых вещах. И потому просьбы их также были написаны различного содержания, не имея ничего общего.

Наконец 13 октября было получено известие, что государь император едет. Весь сбор этот выехал на встречу Его Величества. Проехавши 25 верст, в местечке Ларсе они встретили государя и сопровождали его до Владикавказа.

Его величество приказал мне скакать возле своей коляски и очень часто спрашивал имена тех, которые по красоте и мужеством более на себя обращали его внимание.

На другой день государь принимал депутатов с народными просьбами, говорил с ними очень благосклонно, исключая из этого злополучных чеченцев, которых упрекал в неверности ему и его русским законам.

Чеченцы в свою очередь ответили: Вашему императорскому величеству мы преданы не менее других горцев и уважаем законы царя нашего также не менее других, но к несчастью нашему, ближайшее начальство наше, затемняя истину и не соблюдая никаких законов и обычаев, управляет нами совершенно по своему произволу, отзываясь о нас с дурной стороны.

Вместе с тем они подали ему прошение, где подробно обнаружили всю несправедливость ближайшего их начальства.

Резкий, но очень справедливый ответ чеченцев не понравился государю и назвав его клеветою, приказал им выкинуть из головы вредные мысли, внушаемые им неблагонамеренными людьми.

Чеченцы, видя перед собою царя грозного Николая и ожидая от него получить щедрые награды и милостивые царские распоряжения о благоустройстве края, обещали свято исполнять его волю.

Николай же, ослепленный своим могуществом, думал и поступал совсем иначе: он, на словах обласкав горских депутатов, обещал рассмотреть их просьбы в Петербурге, где они [15] были брошены без всякого исполнения и ответа.

Здесь рождается вопрос: зачем же Николай приехал на Кавказ?

Вот ответ: ясно, что Николай как деспот домогался совершенно истребить дух свободы кавказских народов и приготовить их к безусловному рабскому повиновению..

Стремясь к этой цели, он выбрал для себя орудием только один страх и желая сильно внушить его народу, не пожелал пользоваться случаями дарить свои милости, а напротив того, искал найти случай показать пример своей жестокости над теми, кто в точности не исполнял волю царя.

На этом основании он в гор. Тифлисе, во время бывшего там развода, в среде войск и множества народа, показал его над вполне заслуживавшим за лихоимство командиром Эриванского полка флигель-адъютантом полковником князем Дадианом и бывшим тифлисским полицеймейстером. С Дадиана царь собственноручно сорвал эполеты и аксельбанты и тотчас же посадив его там на почтовой тройке с одним жандармским офицером, отправил его в Россию. Дадиан был зять корпусного командира, генерал-адъютанта барона Розена, а полицеймейстер был зять начальника штаба генерала Вольховского, которых тоже скоро сменили.

До неудачного приезда императора Николая на Кавказ у народов его о царе были разные мнения: большая часть из них полагала, что начальство в отношении народного управления употребляет во зло царское к нему доверие; говорили, что царь любит правосудие, любит одинаково всех своих подданных, желая им всех благ, но будучи далеко, не ведает зло, происходящее мимо его воли и поэтому, узнав о приезде царя, радость их была чрезвычайна; ожидали от него много и очень много (хороших} перемен к будущему благоденствию Кавказа. Но, к несчастью, Николай, сверх ожидания народа, показал себя эгоистом, желающим только рабского повиновения его воле, не заботясь о выгоде туземцев.

Вследствие этого очень скоро по отъезде его с Кавказа народ почувствовал свое будущее и начало обнаруживаться между мирными горцами Кавказской линии нежелание жить под русской властью. При этом Николай, расставаясь с командующим войсками Кавказской области генералом Вельяминовым, строго приказал ему иметь чеченцев под особенным строгим надзором и под сильным страхом. Приказанием этим негодяй генерал Пулло, как ниже сказано, усердно руководствовался.

По моему будет очень справедливо назвать главной причиной бывшей 25-летней жестокой борьбы, т.е. восстание всего восточного Кавказа и неограниченной власти там и в Чечне Шамиля, невнимание Николая к справедливым просьбам всех мирных горцев, которым он на место страха внушил сознание унизительности их положения и сильную к себе вражду.

Царь вместо того, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать ожидания от него народа и строго приказать начальству беречь благосостояние страны, приказал держать наименее между горцами терпеливых чеченцев под сильным страхом!!...

Не менее горцев сам ошибся в своих ожиданиях, ему в голову не приходила возможность бывшей кровавой войны.

Хотя просьбы депутатов остались без исполнения и ответа, но ни в каком случае не могли остаться без последствий. Царь конечно потерял любовь и уважение, возбудил к себя ненависть и недоверие всех горцев, особенно у жителей восточного Кавказа, где духовенство, стоя во главе народа, после приезда Николая, потеряв всякую надежду на [16] лучшее будущее, начало готовить народ искать Шариата и справедливости силою оружия.

Дремавшее кавказское начальство хотя и знало о намерении духовенства, но под влиянием русского «авось», не приступало ни к каким правильным мерам к водворению прочного спокойствия в крае.

При этом бывшего корпусного командира барона Розена сменили и на его место назначила генерала Головина, человека умного и распорядительного, но непостижимо было, что командующий войсками на Кавказской линии генерал Граббе, назначенный на место Вельяминова, непосредственно ему подчиненный, не хотел исполнять его приказаний и действовал как отдельно уполномоченный начальник. Иногда даже в ущерб интересам края и службы, если только он этим мог вредить распоряжениям генерала Головина. Вследствие этого дела об управлении горцами путались до крайности, в особенности в Чечне, где начальник края и командующий там войсками ген.-майор Пулло, отыскивая случай к достижению чинов, наград и материальных выгод, беспрестанно доносил генералу Граббе о тревожном состоянии вверенного ему края и, основываясь на приказании царя, выпросил себе разрежение действовать на чеченцев страхом.

В таких видах в 1838 году зимою начал ходить с отрядами по аулам мирных чеченцев, под предлогом ловить там непокорных тавлинцев, будто бы в аулах их скрывавшихся. На ночлегах солдат и казаков расставляли по домам чеченцев и отыскивая небывалого тавлинца забирали все, что понравится солдату и казаку. На жалобы хозяев, на слезы женщин и детей Пулло смотрел с зверским равнодушием и, гордясь своими позорными делами, называл жалобы чеченцев клеветой (как называл Николай).

Наконец, в следующем, 1839 году, зимою он опять повторил свой грабительский поход и сверх того, под предлогом обезоружить чеченцев, потребовал с каждых десяти дворов по одному ценному ружью и получивши их, он продавал в свою пользу, покупая на место их дешевое (для счету в Арсенал).

При этом Пулло низкой грязной хитростью, желая скрыть гнусные меры свои арестовал нескольких почетных чеченцев, собиравшихся с жалобой на него отправиться в Тифлис.

Здесь чеченцы, потеряв всякое человеческое терпение, более сносить невыносимые тяжкие меры, согласились подчиниться людям, давно желавшим войны с русскими и поклялись с открытием ранней весны отложиться и воевать против тирана до последней капли крови.

В это время я, получив отпуск, находился в доме отца моего и живя в соседстве с чеченцами, знал от знакомых его все, что происходило в Чечне.

Состоя при корпусном командире и не сомневаясь в восстании чеченцев и ожидая от него гибельных последствий, я счел долгом, в первых числах декабря, отправиться в Тифлис и доложить генералу Головину о положении Чечни и о проделках там ген. Пулло, присовокупив, что по мнению знающих людей, если ген. Пулло вскорости не будет сменен и заступивший его место энергично не примет меры к водворению спокойствия в Чечне, то весною они все восстанут.

Не знаю, как ген. Головин принял или понял мой доклад, но знаю, что генерал Пулло не был сменен и в следующем 1840 году в марте месяце чеченцы, в числе 28.000 дворов, разом восстали, безусловно подчинив себя Шамилю, который в то время, после Ахульгинского поражения скрывался от русских в Шатоевском обществе. [17]

Не теряя времени они под предводительством опытных и предприимчивых людей-наибов: Ахверди Магомета Шуаиба и других, быстро начали делать движение к соседним племенам и в продолжении одного лета весь восточный Кавказ, кроме ханств Шамхальского, Аварского, Казикумухского и Акуша, восстал против русских, с чувством жестокой вражды.

Хотя и все племена центра Кавказа: кумыки, осетины и кабардинцы сильно сочувствовали этому восстанию, но господствовавшее над ними высшее сословие, так же как, сказанные ханы, по тщеславию своему, считали за стыд подчиниться Шамилю, незнатному по происхождению. Кроме того, по легковерию своему все еще утешали себя щедрыми обещаниями начальства. (Горький им урок).

Таким образом, началась на Кавказе кровавая борьба, продолжавшаяся в течение 25 лет, т.е. до плена Шамиля русскими в 1859 году, 26 августа.

Текст воспроизведен по изданию: Мемуары ген. Муса-паши Кундухова (1837-1865) // Кавказ, № 1/25. 1936