МУСА-ПАША КУНДУХОВ

МЕМУАРЫ

Муса Паша Кундухов

(Биография и деятельность)

Имя генерала Муса Паши Кундухова, жившего и действовавшего в тяжелую эпоху Кавказской войны за независимость, по сие время памятно народам Сев. Кавказа и старой кавказской эмиграции.

Однако, изустные рассказы, зачастую самые противоречивые, и скудные сведения Тифлисских архивов не давали достаточных данных для суждения о личности и деятельности этого замечательного человека, оставившего неизгладимый след в истории народов Сев. Кавказа.

По счастливой случайности мы теперь располагаем совершенно неизвестным до сего времени материалом, оставленным самим Муса Пашой, который поможет нам разобраться во многом, касающемся его личности и бурной эпохи войны за независимость, закончившейся массовым переселением кавказцев в Турцию.

Книга Муса Паши Кундухова, чудом уцелевшая от пожаров, войн и революций, и любезно предоставленная нам для напечатания внуком его Шевкетом Кундухом, является ценным вкладом в историю Кавказа.

Книга эта, а также неоднократные мои беседы с сыном Муса Паши Бекир Сами беем, бывшим министром иностранных дел Турции, дают нам возможность осветить личность и деятельность одного из самых замечательных кавказских деятелей.

* * *

Муса Кундухов происходил из рода тагаурских алдаров (владетелей), управлявших до прихода русских на Кавказ, восточною частью Осетии, заключенной между р.р. Терек и Фиагдон и известной в истории также под названием Тагаурии или Тагаурского общества (О тагаурцах см. М. Ковалевский «Древнее право и обычаи осетин».).

Владения тагаурцев на юге граничили с Грузинским царством по линии главного Кавказского хребта и включали северную часть Военно-Грузинской дороги (Дарьяльское ущелье), которую тагаурцы охраняли и контролировали, взимая с проезжих таможенную пошлину на заставе Ларс (Право сборов пошлин с проезжих по Военно-Грузинской дороге, называвшееся «ельчий хай», свидетельствует о тюркском происхождении института. Слово «ельчи» или «иолчи» — по турецки значит посол или путник. Хай или пай по осетински и по турецки означает доля, или право. А. К.).

Родители Муса Паши — отец Алхаст Кундух и мать Долет-ханым, рожденная Дударова, жили в горном ауле Саниба, где и родился у них сын Муса в 1818 г.

Семья, к которой принадлежал Муса, была многочисленна. Он имел еще четырех братьев: Хаджи Хамурза, Хасбулата Идриса и Афако.

Муса Кундухов явился на свет как раз в начале той эпохи, когда Россия, вслед за присоединением Грузии (1801 г.), готовилась к завоеванию всего мусульманского Кавказа.

Одним из способов завоевания Кавказа, особенно в начале, был метод так называемый «просветительный», т.е. по приказу царя двери петербургских, московских и др. кадетских [14] корпусов были широко раскрыты для бесплатного обучения в них детей знатных и влиятельных кавказцев.

Специальные агенты, то уговорами, то угрозой, заставляли последних отправлять своих детей в школы Белого царя. Дети влиятельных кавказцев, обучавшиеся в русских военных школах фактически являлись заложниками в руках русского правительства и потому в истории эпохи им присвоено название «аманатов».

Для аманатов был создан особый режим, ничем не отличный от режима для военнопленных, отдававший несчастных детей в руки грубых и невежественных фельдфебелей, которые калечили своих «учеников» и делали из них большею частью ненавистников России.

В качестве такого аманата в 1830 г. двенадцатилетний Муса Кундухов был отправлен в Петербургский Павловский корпус, откуда, спустя шесть лет, выпущен в офицеры по кавалерии.

Через год, в 1827 г., молодой офицер Муса Кундухов, в качестве переводчика эскортирует экипаж императора Николая I во время его пребывания на Кавказе.

Отсюда начинается блестящая карьера, приведшая его в молодом возрасте к генеральскому чину, орденам, почету и славе, не давших, однако, Мусе ни счастья, ни нравственного удовлетворения.

Служба Мусы Кундухова в русской армии совпала с разгаром жестокой войны между Россией и его родиной, Кавказом, уже возглавленным талантливым вождем Имамом Шамилем.

Россия охватила железным кольцом Кавказ и стала грабить и разрушать цветущую страну, хозяйство которой по свидетельству M. James Bell «напоминало наилучше культивированные части Йоркского графства» Англии (M, James Bell — «Journal de residence en Caucasie en 1837-38 et 39», t. I, pages 105-106).

Судьба Кавказа была поставлена на карту. Перед каждым сознательным кавказцем стада ужасная дилемма о жизни и смерти.

Шамиль завладел массой. Все живое шло в патриотическом порыве, под его знамена на борьбу за независимость.

В этот героический момент Муса переживал душевную драму. Нравственное состояние и положение его были тем более ужасны, что у него обозначилось политическое расхождение с многочисленными родственниками и особенно родными братьями Хаджи Хамурза и Хасбулатом, которые «считали воину священным долгом для всякого кавказца, не исключая грузин и армян и ушли к Шамилю», стали в ряды национальной армии и, будучи горячими последователями Имама, беспощадно дрались с русскими. Один из названных братьев Мусы Хаджи Хамурза пал смертью храброго в Чечне в 1844 г.

Само собой разумеется, что при таком положении Муса не мог скрестить оружие со своим народом и братьями, за которыми, кстати сказать, он впоследствии признал превосходство и оценке момента и в прогнозе событий.

Поэтому Муса то занимал на Кавказе должности военно-административного характера, (сначала начальник Осетинского военного округа, потом Чеченской области), то кидался в Варшаву и Краков для участия в Венгерской кампании «европейского жандарма» (1848 г.).

В продолжение всей эпохи войны за независимость Муса Кундухов по своим политическим убеждениям примыкал к тому [15] меньшинству кавказцев, которые полагали более целесообразным нахождение какой-нибудь формулы для установления мира и нормальных отношений между Кавказом и Россией, хотя бы на основах полной автономии Кавказа.

Муса сочувствовал Шамилю и своим братьям и «от всей души желал им успеха», но считал Шамиля плохо подготовленным в военном отношении. Заодно с храбрым наибом Ахверды-Магометом он подвергает Имама жестокой критике за нерешительность и роковые упущения. По его мнению во время Даргинского похода кн. Воронцова (1845) «Шамиль не сумел воспользоваться оплошностью русских, иначе русский главнокомандующий и наследный принц Гессенский Александр с остатками своих войск были бы у Шамиля военнопленными»... Приблизительно то же самое было под Владикавказом и Нальчиком в 1846 г.

Делая выводы из этого и считаясь с несоизмеримо большими силами России Муса, воздерживается от перехода на сторону Шамиля, между тем, как это представлялось лучшим способом для разрешения задачи, но вместе с тем всячески стремится к примирению воюющих сторон на условиях, приемлемых для Кавказа.

Благодаря высокому положению в русской армии, своему такту, родственным связям и влиянию среди горцев, Муса Кундухов избирается посредником в переговорах между Шамилем и русским главным командованием на Кавказе.

К сожалению, эти переговоры кончились неудачно. Шамиль требовал независимости всего Сев. Кавказа, русское же командование настаивало на линии, по которой Малая Чечня, Терек и Кубань оставались за Россией.

Конечно, в этом случае не могло быть и речи о мире и война продолжалась до падения Гуниба и сдачи Шамиля (1859).

Почти через несколько месяцев после этой траурной даты Муса был произведен в генералы, с тем очевидно расчетом, чтобы использовать его в деле замирения вновь завоеванного края.

Действительно, в 1860 году он назначается начальником Чеченской области, которую он принимает с условием гарантирования чеченскому народу со стороны русского правительства имущественных и политических прав на базе самоуправления.

Под таким влиянием Мусы Кундухова возникает пресловутая прокламация императора чеченскому народу, юридическое содержание которой можно рассматривать как признание за этой областью автономии.

Прокламация имела успех и внесла некоторое успокоение в народную массу, уставшую от войны. Муса считал себя тоже удовлетворенным. Его формула стала осуществляться. Если не удалась программа максимум Шамиля, то он надеялся провести свою программу минимум.

Теперь ему, окрыленному надеждой, ничего не оставалось как приложить все свое влияние, чтобы обобщить свою формулу и распространить ее на остальные области Дагестана, Терека и Кубани. Увы! Муса Кундухов и чеченский народ очень скоро обманулись в своих ожиданиях и горькое разочарование пришло на смену радужным мечтам.

Как только закончилась война на зап. Кавказе с черкесским меджлисом (1864), русское правительство самым бессовестным образом нарушило все свои обещания и все человеческие и божеские законы.

Началась трагическая страница истории Кавказа.

«Орел двуглавый», воспетый Пушкиным, спустился1 «на негодующий Кавказ» и взял в [16] железные когти изнеможденное тело несчастного побежденного народа.

Правительство «Царя Освободителя» начало наводить порядки во вновь завоеванном крае. Началась беспримерная вакханалия.

Насильственное распространение христианства, введение телесного наказания, полное неуважение к обычаям страны и национальным святыням, неприкосновенности жилища и собственности — вот первые действия «культурных» завоевателей, повергшие кавказское население в ужас и отчаяние.

Главным руководителем этого погрома, по свидетельству Элизэ Реклю, был брат императора «вел. кн. Михаил Николаевич, подписавший декрет после последнего сражения (1864) с приказанием горцам освободить свои земли в течение одного месяца под страхом применения к ним правил о военнопленных»... Муса видел воочию как проводился этот бесчеловечный приказ в исполнение, как отбирались земли у его сородичей и отдавались в потомственное владение русским офицерам и казачьему сословию.

В итоге таких колонизационных мероприятий получилась картина вопиющей социальной несправедливости: на долю одной горской семьи в среднем досталось 0,5 десятины, в то время как на долю казачьей семьи выпало 29 дес. земли (положение, сохранившееся до революции и не вполне урегулированное до настоящего времени).

Муса боролся всеми доступными ему средствами против этой несправедливости, ходатайствовал, убеждая, ссорился, подавал докладные записки о снятии казачьих станиц Николаевской, Архонской, Сунженской, Карабулакской и т.д., просил, наконец, о «сравнении наделом землею туземцев с казаками»...

Напрасно! Мольбы и просьбы оказались недостаточными мерами для того, чтобы выдворить свинью из огорода.

«Сии истины внушили мне отвращение к продолжению службы», говорит Муса, признаваясь в своем полном бессилии и уходит в отставку.

Генерал бросает мундир, чины, ордена и делается революционером, ненавистником России.

Причем, после долгих и мучительных рассуждений, сегодня кажущихся политически совершенно необоснованными и наивными, Муса Кундухов принимает роковое решение, которое трудно понять и нельзя оправдать — переселение в Турцию со всей семьей и народом.

Иначе говоря, присоединяется к затравленной и обезумевшей массе и, увеличивая ее число, играет на руку петербургским авторам июньского декрета 1864 г. об опустошении Кавказа. Талантливый администратор и воин обнаружил полное отсутствие политического чутья.

Никто из современников М. Кундухова, ни друзья, ни враги, не одобряли его персонального ухода в Турцию.

Причем, мотивы русского правительства, конечно, были эгоистического свойства: оно не хотело выпускать из рук опытного и осведомленного генерала во враждебную страну и одновременно опасалось осложнений и народных волнений в это тревожное время, когда воздух был насыщен еще горючим материалом и духом непримиримого сопротивления.

Друзья его, в числе коих надо назвать его соотечественников Хусейна Пашу и Али Пашу Берзек, с которыми он беседовал во время своей предварительной поездки в Стамбул, были вообще говоря против переселения и настойчиво рекомендовали Мусе «не торопиться» с этим. Но Муса был неумолим. Заручившись согласием оттоманского правительства [17] относительно предоставления переселенцам возможности компактного расселения в Анатолии, он повел пропаганду в народе о поголовном уходе в Турцию. Необходимо оговорить, что роль Турции в этом вопросе была абсолютно безупречна. Полная сострадания к своим единоверцам, она не могла отказать им в убежище.

Обнажение Крыма, а вслед затем и Кавказа для русской колонизации, подползавшей к анатолийским границам, не могло радовать ни одного благомыслящего турка.

Отсюда совершенно ясно, что Муса Кундухов, заблудившийся между двух сосен, не был ни турецким, ни русским агентом в деле переселения горцев в Турцию и, следовательно, нельзя его заподозрить и в корысти.

Его материальное положение было прекрасно и могло быть еще лучше, если бы остался в России, т.к. в этом случае вел. кн. Михаил, Лорес-Меликов и его личный друг ген. Карцев предлагали ему большие латифундии в Польском крае или на Кавказе, по выбору.

К тому же переселенческая волна обозначилась значительно раньше и приняла катастрофические формы в 1859 г. (первая эмиграция), когда Муса был занят еще своими мирными проектами. Причем, необходимо заметить, что эту волну подталкивали не только штыки, но и религиозная провокация, искусно поддержанная русским правительством, и под конец принявшая в раскаленной атмосфере характер массового психоза, захватившего и Мусу Кундухова.

Вот как передает это настроение эпохи Ed. Dulaurier (Revue des deux Mondes du 1 janvier 1866.):

«Для черкесов турки были дружественным и священным народом. Они представляли себе султана, великого падишаха истинно верующих, как самого могущественного монарха в мире, могущего обсыпать их щедрой рукой неисчислимыми богатствами. Они воображали государство султанов убежищем, в котором будут жить в довольстве и изобилии. Земли, которые они найдут там будут широкой компенсацией за те, что Россия опустошила, огнем и мечом...

На все советы оставаться на Кубани они отвечали — может быть с вами нам будет хорошо, но мы хотим жить и умереть среди наших братьев мусульман. Наше желание — это покой нашим костям на священной земле»...

Почти такими же доводами оперирует Муса Кундухов, убеждая чеченцев и осетин к переселению в Турцию, с той лишь, разницей, что он надеялся «вернуться на Кавказ с турками и правильно организованными мухаджирскими войсками и набавить страну от ненавистного русского правительства»...

В 1865 г. Муса Кундухов со своей семьей (Жена, урожденная Кубати, старший сын Аслан бей, взятый из Одесского кадетского корпуса и второй сын Бекир Сами, которому был год от рождения.), родственниками и сородичами, которых набралось свыше 3 тысяч семейств, оставил Кавказ и вступил в Турцию через Эрзерум, где был встречен с почестями и возведен в чин турецкого генерала (паши).

Муса Паша обосновался в сел. Батманташ, близ Токата, где оставался до начала войны 1877-78 г.

Вместе с ним ушел в Турцию родной племянник его Темирбулат Мансуров — молодой офицер и талантливый поэт, живший и похороненный в Батманташе.

В лице Т. Мансурова, запечатлевшего огненными строфами эпоху изгнания горцев, осетинская литература понесла незаменимую потерю. [18]

По силе и характеру творчества многие сравнивали Мансурова с его современником Ламартином.

К сожалению, большинство его произведений, не увидев света, погибло во время пожара в Батманташе, или затерялось после его смерти.

В Турцию переселились также сыновья Шамиля, Казимагомет паша и несколько позже Магомет Фазиль паша, бросивший службу в конвое русского царя.

Факт пребывания в Турции многочисленной кавказской эмиграции, (число которой колебалось по различным статистическим данным между 1 — 1 1/2 милл. душ) во главе с сыном Шамиля Казимагометом и Муса Пашой, не мог не беспокоить Россию 1877-1878 г.

Поэтому, приблизительно за три года до этой злосчастной войны, русское правительство командировало в Стамбул ген. Фадеева со специальным поручением переговорить с названными кавказскими генералами относительно переселения оставшегося на Сев. Кавказе и Дагестане населения на афганскую границу для образования там «нового Кавказа» — самостоятельного государства под протекторатом России, с отнесением всех расходов по переселению за счет русской казны.

Это циничное и авантюрное предложение было отвергнуто Казимагометом и Муса Пашой, под предлогом «нежелания быть орудием против единоверного афганского народа».

Думало ли русские правительство серьезно об этом химерическом плане создания нового буферного кавказского государства у преддверия Афганистана и сферы английского влияния, или оно имело в виду обезвредить этим маневром кавказскую эмиграцию, могущую способствовать успеху турецкого оружия в ожидаемой войне — неизвестно.

Как бы то ни было, в последнем предположении царская дипломатия не ошибалась. Грянула война 1877-78 г., в которой Муса Паша и Казимагомет Шамиль, во главе с кавказскими добровольцами приняли самое энергичное участие на Анатолийском фронте, под главным командованием Ахмет Мухтар Паши — фельдмаршала оттоманской армии.

Муса Паша в этих боях, особенно под Бегли-Ахметом и Владикарсом, сначала в качестве командующего кавалерийской дивизией, а позднее начальника штаба анатолийской армии, проявил большие способности полководца, в связи с чем его имя вошло в военную энциклопедию.

Тут про него сложилась русская солдатская песня нижегородских драгун под названием «Изменник Паша Кундухов», которую помнила царская армия до последних дней своего заката.

Финал войны, завершившийся Берлинские трактатом общеизвестен. Дряхлевшее оттоманское правительство преступно проиграло ее и вследствие этого, само собой разумеется, затаенной мечте Муса Паши «вернуться на Кавказ и избавить его от ненавистного правительства» не было суждено исполниться.

Муса Паша получил еще один сокрушительный удар неумолимой судьбы:

В то время, как восстание в Дагестане в Чечне, вспыхнувшее одновременно с этой войной, было подавлено с беспощадной жестокостью и волна новых изгнанников потянулась по протоптанной страдальческой тропе в Турцию, он сдавал ключи города Эрзерума своему ненавистному противнику Лорис-Меликову.

Святая и христианнейшая Русь торжествовала дешевый триумф, даровав одной рукой свободу балканским братушкам и накинув другой цепи рабства на свободолюбивый Кавказ.

Энергия Муса Паши была сломлена. Он [19] ушел на покой и остаток дней своей жизни провел в Эрзеруме, где умер в 1889 г. и похоронен в мечети Норманлы-джами, рядом со своим братом Хасбулат беем, бывшим соратником Шамиля.

Но русский кошмар не оставил в покое Кундухова и после смерти.

Во время великой войны при занятии опять русскими войсками Эрзерума, мечеть и могила Муса Паши были разрушены солдатами и, таким образом, кощунственный акт, уже предрекавший большевизм — явился печальным эпилогом бурной эпохи, которую можно заключить двумя словами: горе побежденным.

А. Кантемир.

Текст воспроизведен по изданию: Приложения к мемуарам ген. Муса-Паши Кундухова // Кавказ, № 4/28. 1936