II

Печатные труды Корниловича, рукописные записки и письма представляют несомненный интерес. К краткой характеристике их мы и обратимся.

А. О. Корнилович начал заниматься русской историей, подготовляя архивные материалы для военного историка Бутурлина. Его очерки и статьи, посвященные историческим и историко-географическим темам, печатались в 1822-1825 гг. Это было время, когда в исторической литературе царил Н. М. Карамзин. Первые восемь томов «Истории государства Российского» появились в 1818 г. и имели шумный успех. Однако будущие декабристы тогда уже сумели разглядеть реакционно-дворянскую сущность исторических и политических взглядов Карамзина. Еще ранее, в 1811 г., Карамзин написал «Записку о новой и древней России», представленную им в рукописи Александру I, где реакционный характер его воззрений выразился с полной ясностью. Критику мероприятий М. Сперанского в этой записке Карамзин соединил с обзором русской истории с реакционно-дворянской точки зрения. Он защищает феодально-крепостнический строй. Россия, по его словам, всегда «спасалась мудрым самодержавием». Карамзин считает пагубным какие-либо изменения в исторически сложившихся условиях. С этих позиций он подвергает критике реформы времени Петра I, являющиеся, по его мнению, разрывом с национальными началами, и объясняет их «вредной страстью» Петра I к переменам, осуждает основание Петербурга на краю государства, перемену одежды и т. п.

Карамзин успел довести «Историю государства Российского» до начала XVII в. По художественности изложения и по обширности [433] использованных источников труд Карамзина представлял для своего времени замечательное произведение. Но его оценки прошлого, его методологические и философские взгляды на историю были глубоко реакционны. Исторический процесс осуществляют, по его мнению, цари, князья, полководцы; рядом с правительством в качестве руководящей силы он ставит церковь. Карамзин был сторонником норманской теории, считал основателями древнерусского государства пришельцев — варяжских или норманских князей. В предисловии к своей «Истории» он указывал, что уроки истории прежде всего полезны для правителей, а для «простого гражданина» изучение прошлого имеет лишь то значение, что «она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей». Историк дает понять, что следует примириться и с крепостным правом, и с другими формами угнетения. Наряду с прославлением самодержавия Карамзин видел задачу истории в художественно-занимательном изложении исторических событий и психологии крупных исторических деятелей.

Декабристы отнеслись отрицательно к этой реакционной концепции русской истории и пытались подвергнуть ее критике. Борьба против Карамзина является заслугой декабристов и еще недостаточно выявлена в нашей исторической литературе. ³⁵

В своей критической записке декабрист И. М. Муравьев заявлял, что «история принадлежит народам», что историческое развитие осуществляется не мирно и спокойно, а в результате столкновения «мятежных страстей» и «долговременных волнений», за которыми следует новый порядок вещей. Тезису Карамзина, что изучение истории якобы должно примирить с существующим несовершенством, Муравьев противопоставил другую точку зрения: «Не мир, но брань вечная должна существовать между злом и благом». Он прославлял республиканское устройство древней Греции. Наконец, Муравьев отрицательно отнесся к «художественно-изобразительному изложению»: «Главное в истории есть дельность оной. [434] Смотреть на историю единственно как на литературное произведение есть унижать оную». Н.‘М. Муравьеву принадлежит также пропагандистское произведение или листовка «Любопытный разговор», где самодержавию противопоставляется республиканское устройство в виде вечевой республики Новгорода и Пскова. Идеализация древнерусского вечевого устройства — одна из характерных черт исторических взглядов декабристов. Тогда же, по выходе первых томов «Истории» Карамзина, декабрист М. Орлов также выразил в письмах к П. Вяземскому свое отрицательное к ней отношение. ³⁶

В дневниках декабриста Н. Тургенева также отражается отрицательное отношение к исторической концепции Карамзина. Отношение Н. Тургенева к русской истории проникнуто чувством глубокого патриотизма, при этом он выделяет преобразования Петра I как прогрессивную эпоху нашей истории. ³⁷ За чтением «Истории» Карамзина Н. Тургенев делал критические заметки в своем дневнике. Он упрекает дворянского историка в том, что тот стремится скрыть рабство подданных и укрепляющийся деспотизм правительства. ³⁸ Позднее в сочинении «Россия и русские», написанном Тургеневым в эмиграции, он резко отрицательно высказался о взглядах Карамзина, упрекая историка в том, что тот «ни во что ставит народ» и выступает как «глашатай» дворянства. Он упрекает Карамзина в. отсутствии подлинного патриотизма, когда тот утверждал, будто Россия не способна «ни к какому прогрессу». «Я чувствовал к нему антипатию и навсегда сохранил к нему неприязнь, — говорит Н. Тургенев о своем отношении к Карамзину, — потому, что он не затронул в своем труде, вопреки своему долгу, вопрос, который никоим образом не мог нанести ущерб его культу самодержавия: вопрос о рабстве». ³⁹ [435]

Наряду с прославлением древнерусских вечевых республик для декабристов характерна идеализация республик античного мира. «Я вспоминал блаженные времена Греции, когда она состояла из республик, и жалостное ее положение потом, — писал Пестель. — Я сравнивал величественную славу Рима во дни республики с плачевным ее уделом под правлением императоров». ⁴⁰ Ему вторит Каховский: «С детства изучая историю греков и римлян, я был воспламенен героями древности». ⁴¹ Лунин подвергал критике норманскую теорию и летописное известие о призвании варягов считал фантастической сказкой.

М. Фонвизин в своих записках, названных им «Обозрение проявлений политической жизни в России», противопоставляет свое понимание русской истории Карамзину. Он считает, что древняя Русь не знала «ни рабства политического, ни рабства гражданского» и «все русские люди были вольные», только московские князья ввели самодержавие и закрепостили крестьян. «Но дух свободы живуч в народах», — говорит Фонвизин. С симпатией отнесся он к земским соборам XVII в. При положительной оценке значения петровских преобразований Фонвизин, однако, отмечает чрезмерное увлечение Петра I иностранным и считает его деспотом, усугубившим рабство крестьян. ⁴²

Не останавливаясь на исторических взглядах отдельных декабристов, отметим характерные, общие для них черты. Декабристы ставили вопрос об исторической науке как истории народа, а не деятельности царей и полководцев, хотя их взгляды и проникнуты идеализмом. Двигателем исторического развития они признавали «дух народа» или «дух времени», «дух свободы» или «просвещение». Дворянская ограниченность декабристов приводила к тому, что они были сторонниками военной революции и опасались участия [436] народных масс в перевороте. Декабристы идеализировали древнюю Русь, вечевое устройство и будущий парламент хотели назвать «народным вечем», неправильно считали крестьян в древней Руси свободными, противопоставляли самодержавию земские соборы Важно отметить отрицательное отношение декабристов к норманской теории, утверждавшейся Карамзиным. У декабристов преобладала, вопреки Карамзину, положительная оценка времени Петра I. Однако исторические взгляды декабристов не вылились в стройную систему, не были детально разработаны.

Литературная деятельность Корниловича была слишком краткой (к моменту восстания ему было только 25 лет) и прервалась, когда он еще недостаточно сложился как ученый и писатель. Он был единственным среди членов тайного общества, систематически занимавшимся, как профессионал, историческими вопросами. Рядом с ним можно поставить лишь В. Д. Сухорукова, работавшего по архивным материалам над историей донского казачества. Но Сухоруков не состоял членом тайного общества, хотя и пострадал за близость к декабристам.

В своих показаниях на первом же допросе Корнилович говорил о своих занятиях и интересе к истории, географии, математике и изучению иностранных языков. Завалишин дает любопытную характеристику Корниловича: «Он был человек очень скромный и правдивый, настоящий тип кропотливого ученого, всегда сам хлопотавший о разъяснении каждого факта до мелочности».

Статьи Корниловича на исторические темы свидетельствуют о широте его интересов и основательности знаний. Корниловичу принадлежит одна из первых работ о возникновении крупной промышленности в России в XVII в., им написан ряд статей о путешествиях иностранцев по России, наконец, он тщательно изучал историю времени Петра. При этом его статьи не являлись разрозненными этюдами, а были объединены в известной мере общим планом и принципиальными положениями.

В полемике с П. Наумовым, автором небольшой книжки о татарском иге, Корнилович упрекал автора в отсутствии в его работе [437] «чего-нибудь нового». ⁴³ Корнилович считает нужным уяснить формы зависимости русских князей от татарских ханов и называет имеющиеся для этого источники, летописи, «Собрание государственных грамот», сведения, приведенные у Плано Карпини о требованиях, предъявленных монголами, и т. п. Переходя к вопросу о договорных отношениях удельных князей к великому князю, Корнилович считает, вопреки Наумову, что договоры князей не столько отражали братские отношения, сколько являлись выражением вынужденной покорности мелких и слабых князей великому князю и зависимости от него. ⁴⁴

Ряд статей Корниловича посвящен истории географических открытий и путешествий. Они печатались с подзаголовком «отрывок из опыта Истории путешествий по России». При этом автор определяет поставленную задачу следующим образом: «Сочинитель,

занимаясь историей путешествий по России, имеет в виду: 1) описать совершенные различными путешественниками пути и виденные ими места для объяснения древней нашей истории; 2) рассказами современных путешествий пополнить недостаточные о них сведения в летописях; 3) представить подробную литературу путешествий и показать по возможности ошибки в каждом из них». Эти статьи являются переводами с иностранных языков отдельных мест или глав из описания путешествий или пересказом и изложением сочинений путешественников. Отдельную статью он посвятил путешествию Рубрука (у Корниловича — «Рюйсбрука») к монгольскому хану в XIII в., причем указал путь его через русскую территорию, посещение столицы Батыя на Волге и т. и. В большинстве этих очерков рассматриваются путешествия XVII в. в Россию или, наоборот, русские посольства за границу: голландское посольство в Москву в 1615-1616 гг., имеющее целью посредничество в дипломатических переговорах России и Швеции, путешествие бранденбургских послов в Россию в 1675 г., путешествие Я. Стрюйса [438] в 1669 г. по Волге и др. В других статьях освещаются путешествие русских послов Алябьева и Ларионова в Голландию 1631 г. и переговоры, которые они вели с голландским правительством русские посольства 1645 и 1653-1658 гг. Отдельная статья отведена знаменитому «великому посольству», в составе которого в 1697 г. выехал за границу Петр I. Источниками Корниловичу служили известное сочинение голландского писателя Схельтемы, сочинения путешественников и др. Он перевел также отрывки из записок жены английского посла в России Рондо, относящиеся ко второй четверти XVIII в., с характеристиками Петра II, Ягужинского, Остермана и др.

Особенного внимания заслуживает перевод отрывков из сочинения голландца Я. Стрюйса о его пребывании в Поволжье во время восстания Степана Разина с подробным описанием событий, ⁴⁵ тот очерк показателен для интересов и политического настроения автора, хотя в это время Корнилович еще не состоял членом тайного общества.

Статьи о путешествиях по России и о русских посольствах за границу относятся большей частью, за исключением перевода записок Рубрука и Рондо, к истории России в XVII в., особенно интересовавшей Корниловича. К этому же столетию относится и его работа по истории крупной промышленности в России под названием «Известие об успехах промышленности в России и в особенности при царе Алексее Михайловиче», ⁴⁶ написанная на основании сочинении современников — Кильбургера, Олеария, а также исследования Шторха и т. п. Корнилович остановился в этой статье на истории ремесла и возникновения отдельных крупных предприятий в древней Руси, рассматривает производство оружия в Туле монетное дело, производство пороха, строительное дело и т. п Особенно [439] подробно он говорит о мануфактурах XVII в., перечисляя их по видам производства — шелковое, полотняное, кожевенное, нитяные, стеклянные, оружейные заводы и т. п.

Статья эта свидетельствует об интересе Корниловича к экономической истории. ⁴⁷ В то же время он начинает ее с общего указания на значение XVII столетия в истории России. Он называет время царя Алексея Михайловича «самым блестящим в нашей истории XVII в.» и отмечает, что оно наименее известно. В это время было особенно много сделано «для сближения с Европой». События этого царствования, указывает Корнилович, подготовили «Россию к тому величию, на которое выдвинул ее Петр». Слабую изученность истории России в XVII в. он объясняет не только непониманием со стороны писателей «отдаленных видов» правительства Алексея, но и тем, что историки полагали «всю славу правителей в воинских успехах». Своей статьей Корнилович хотел привлечь внимание к истории этого столетия и притом не к военным событиям, а к явлениям мирного порядка, к промышленности, истории русской культуры и т. д.

Мысль свою о значении XVII в. в истории России Корнилович раскрыл полнее в письме к брату из Петропавловской крепости Оно показывает, что интерес к русской истории XVII в. был связан у Корниловича с критическим отношением к историческим воззрениям Карамзина. «Я думаю, что Карамзин решил кончить свою историю XII томом, — писал Корнилович в 1832 г. — Я всячески уговаривал его продолжить ее но крайней мере до воцарения Петра но он на все мои убеждения отвечал одно: "там нечего писать". Мне нетрудно было разгадать значение ответа». Корнилович считает, что Карамзин был в большей степени литератором, чем историком, искал в истории «пищи красноречию». Стремясь утвердить мысль о большом значении XVII в., Корнилович указывает на законодательство того времени, на распространение торговли, промышленности и просвещения. «XVII в. в истории нашего отечества едва ли не столь [440] же важен, как более блестящий XVIII век». ⁴⁸ В оценке истории России XVII в., как переходной ц преобразованиям начала XVIII в А. Корнилович на несколько десятилетий предварял одно из положении исторической концепции историка С. М. Соловьева развитой им в «Истории России с древнейших времен» и в «Публичных чтениях о Петре Великом».

Еще более значительное место в литературной деятельности Корниловича заняло время Петра I. Ряд очерков, помещенных в журналах и в «Полярной звезде,» издававшейся К. Рылеевым и А. Бестужевым, завершился изданием А. О. Корниловичем сборника «Русская старина» (1824) с посвящением памяти Петра I. В этом сборнике помещены четыре статьи Корниловича о быте петровского времени, об ассамблеях и о личности Петра I. ⁴⁹ В том же сборнике напечатаны статьи В. Д. Сухорукова о донских казаках в XVII—VIII вв. Очерки Корниловича написаны на материале большого числа первоисточников. Им использованы известное сочинение или, вернее, сборник материалов Голикова («Деяния Петра Великого»), записки Нартова, Неплюева, некоторые рукописные материалы, а также многочисленные записки иностранцев, побывавших в России при Петре I (Верхгольца, Витворта, Вебера и др.). Очерки отличаются большими литературными достоинствами, живостью и занимательностью.

Положительная оценка преобразований того времени выражена Корниловичем уже в посвящении сборника «Русская старина» изданного к столетию смерти Петра I: «Великий! Кладу к подножию гроба твоего первые мои труды...». Позднее в одном из писем к брату из Петропавловской крепости Корнилович выразил свою безоговорочную положительную оценку деятельности Петра назвав его «алмазом под грубой корою». Он прибавляет при этом что недостатки Петра I лишь «пятна на солнце, тени, придающие [441] еще более блеска картине» ⁵⁰. Ему свойственна идеализация личности Петра I.

В крепости Корнилович написал повесть «Андрей Безыменный», почти не привлекавшую внимания литературоведов. В ней он сделал попытку в художественной форме изложить ту же положительную оценку петровских преобразований и, несомненно, целил при этом в Карамзина. Во второй главе повести в картине пира в доме боярина Горбунова он изобразил спор боярина, сторонника старины, со священником, защитником преобразований. В речь боярина автор вложил почти дословно суждение Карамзина из «Записки о древней и новой России». Боярин осуждает построение Петербурга: «Затеяли строить город, где же? На краю земли, в болоте, где и лягушкам нет приволья, селят людей, словно куликов». ⁵¹ Сторонник преобразований отец Григорий в ответ говорит: «Мое мнение не ваше». Он подчеркивает пользу учения у иностранцев, указывает на экономические выгоды и внешнеполитические успехи России при Петре 1. «Слуги ваши ходят в сукне, какие в мою память кой-когда проявлялись на боярах; в доме вашем убранство, какое только видали в царских палатах. Перейдем к другому. Вспомните Азов, Калиш, Лесное, Полтаву, имена кои будут жить, пока живет Россия. Чем подобным похвалится ваша старина?»

В повести Корниловича много бытовых сцен — он изобразил охоту с гончими боярина Горбунова, пир в боярском доме, школы, основанные при Петре I, Петербург, заседание Сената, ассамблею.

Сюжет повести состоит в следующем. У старого боярина, противника реформ, воспитывается племянник Андрей, который учится в цифирной школе. Андрей влюбляется в дочь соседа-помещика. Он наследует имение дяди после его смерти, но Меншиков и его управляющий незаконно отнимают у него это имение, заявляя, что Андрей будто бы подкидыш, не племянник боярина, а [442] следовательно, не может быть и его наследником. Они пытаются лишить его и фамилии. С большими приключениями Андрей добирается до Петра I, подает ему жалобу. Петр, по рассмотрении последней, возвращает ему и имя, и имение. Андрей женится на своей невесте!

В письме из крепости Корнилович говорит, что он пытался следовать в качестве образца романам Вальтера Скотта. Он откровенно признает недоработанность своей повести, что объясняет трудностью писать историческое произведение без пособий, в условиях заключения в крепости. Повесть эту Корнилович хотел переслать из крепости брату для передачи издателю; он предназначал доход от нее в помощь родным. Написание заключенным художественного произведения в условиях Петропавловской крепости, по-видимому, поразило даже привыкшего ко всему Бенкендорфа. Им был сделан доклад об этом Николаю I, в результате чего повесть была напечатана отдельной книжкой в типографии III отделения и вышла в свет без имени автора в ограниченном количестве экземпляров. ⁵²

К другим историческим повестям Корниловича, напечатанным после его ареста, относятся «Татьяна Болтова» и «Утро вечера мудренее», изданные в 1828 г. А. А. Ивановским. Обе эти повести по цензурным условиям того времени были изданы под псевдонимами: первая-под псевдонимом «А. И.» (что может значить «Александр Иосифович»), вторая под псевдонимом «Старожилов». Они были изданы А. А. Ивановским с согласия их автора, когда он находился в крепости, о чем имеются указания в переписке Корниловича. ⁵³

Первая из этих повестей, «Татьяна Болтова», приближается по фабуле к повести «Андрей Безыменный»; в исторической последовательности она как бы предваряет ее. События развертываются в подмосковном селе Измайлове, некогда любимой вотчине царя Алексея Михаиловича. В этом селе проживает семья героя повести, состоящая из старика Ивана Тимофеевича Болтова, старосты села Измаилово, и самого героя — его сына Бориса, к началу рассказа [443] отрока в двенадцать лет, В 1698 г., ко времени стрелецкого бунта, семья увеличилась еще маленькой приемной дочерью Татьяной, которую поручил старику Болтову стрелецкий голова Медведев, бежавший из Москвы из боязни неминуемой расправы с ним со стороны князя Ромодановского. В повести сначала дается описание села Измайлова, потом домика Болтова, наконец, сообщаются наиболее характерные черты из быта семьи Болтовых. Однажды домик Болтова посетил юный Петр I и пообещал взять мальчика Бориса к себе на выучку. Когда Борису Болтову минуло четырнадцать лет, он определяется солдатом бомбардирской роты Преображенского полка. Наступает русско-шведская война. Проходят годы. В битве под Лесной Борис Болтов отличился своей отвагой и был произведен в сержанты. Позднее, вернувшись домой, Борис влюбляется в Татьяну. Отец благословляет нареченных жениха и невесту.

Однако почти накануне их свадьбы тайно возвращается в Москву отец Татьяны, Медведев, и сообщает о своем намерении объявиться властям. Узнав о готовящейся свадьбе Татьяны, он запрещает ей, как дочери преступника, вступать в брак, чтобы тем самым не навлечь позора на семью ее благодетеля. Тогда Борис решает отправиться в Петербург и добиться прощения Медведеву. В повести дается исторически верное описание Петербурга того времени. Встреча Бориса с Петром приводит к обещанию царя помочь делу. Петр передает вопрос о помиловании Медведева в Сенат.

Представляет интерес описание Сената, а также характеристики сенаторов — князя Ромодановского, Стрешнева и других. Рассмотрение дела Медведева происходит в присутствии Петра, который высказывается за помилование Медведева. Сенат выносит решение о помиловании.

Корнилович стремился подчеркнуть доступность Петра, верность его раз данному слову и уважение к законам государства.

В другой повести, «Утро вечера мудренее», Корнилович ставит своей задачей показать Петра в трудный исторический момент после поражения русских войск под Нарвой, когда, казалось, все шансы на конечную победу над шведами были потеряны, царская казна была опустошена, а народ бедствовал. [444]

Героем этой повести является князь-кесарь Ромодановский. Он изображен как преданный Петру деятель и вместе с тем как консерватор в быту, в своих обычаях и во всем укладе своей жизни. Эпизод с открытием Ромодановским Петру I тайника с драгоценностями хранившимися в одном потаенном складе в Кремле еще со времени Алексея Михайловича, заимствован Корииловичем из рассказов Нартова

В содержание повести введено много бытовых сцен в частности очень характерно описание свадебного пира крестника Ромодановского. Основная цель повести — показать Петра, каким он был в трудные минуты жизни, и обрисовать быт того времени как сочетание старины с новыми формами.

Как «просвещенный монарх», по достоинству оценивавший своих подданных государь, изображен Петр в другой исторической повести Корниловича — «За богом молитва, за царем служба не пропадают», которая была напечатана в «Полярной звезде» на 1825 г. за полной подписью автора.

К советском литературоведении было высказано предположение что А. О. Корниловичу также принадлежит повесть, изображающая восстание Пугачева, «Рассказ моей бабушки», напечатанная в «Невском альманахе» за 1832 г. Повесть эта подписана лишь инициалами «А. К.». В. Г. Гуляев, посвятивший этой повести отдельную статью, считает, что автором ее является А. Корнилович. ⁵⁴ Он указывает, что Корнилович и до того подписывал свои работы этими инициалами и, кроме того, обращает внимание на его письмо к брату в ноябре 1832 г. с поручением узнать у А. Ивановского, «выручил ли он сколько-нибудь за альманах, в котором поместил мои повести». ⁵⁵ Однако следует заметить, что последнее указание несомненно относилось к другим повестям Корниловича, напечатанным А Ивановским в альманахе «Альбом северных муз» (1828 г.), о чем уже говорилось выше. [445]

Предположение В. Г. Гуляева, что автором «Рассказа моей бабушки» был А. О. Корнилович, убедительно отвергается Н. И. Фокиным.

В недавно защищенной диссертации «Роман А. С. Пушкина "Капитанская дочка"» Н. И. Фокин предполагает, «что "Рассказ моей бабушки" произведение не А. О. Корниловича, а его современника Александра Павловича Крюкова (1803-1833) ⁵⁶. Как удалось установить этому автору, А. Крюков принимал деятельное участие в журнальной жизни 20-30-х годов XIX в выступая со стихотворениями и прозаическими произведениями. Из его прозаических произведений известны: «Оренбургский меновой двор» (Отеч. записки, 1827, ч. 30, № 84, стр. 127-140), «Киркизцы. Отрывок из повести Якуб-Батыр» («Литературная газета», 1830, стр. 113 157) Некоторые свои произведения А. Крюков подписывал лишь начальными буквами «А. К.». Именно таким образом подписано его стихотворение «Два жребия», напечатанное в «Литературной газете» А. А. Дельвига (1830, 21 мая, № 29; инициалы расшифрованы в оглавлении, приложенном к первому тому газеты)

О Крюкове Н. И. Фокин пишет как о знатоке Оренбургского края тогда как Корнилович никогда не жил в Оренбурге, а следовательно не мог делать и бытовые зарисовки из оренбургской крепостной жизни, которые встречаются на страницах «Рассказа моей бабушки». Корнилович, кроме того, никогда не занимался изучением эпохи Екатерины II и Пугачевского восстания. Доводы Н. И. Фокина в пользу авторства А. П. Крюкова более убедительны, чем соображения В. Г. Гуляева о вероятном авторстве А. О. Корниловича которые сводятся лишь к малообоснованному раскрытию псевдонима «А. К.». Считая гипотезу Н. И. Фокина более вероятной, хотя и не вполне еще доказанной, мы не считаем возможным включить «Рассказ моей бабушки» в число произведении А. О. Корнилов.

Литературная деятельность Корниловича привлекала внимание А. С. Пушкина. Великий поэт упоминает о статьях Корниловича [446] в двух письмах в начале 1824 г. В примечании к «Арапу Петра Великого», к главе об ассамблее, «Пушкин указал в качестве своих источников сочинение Голикова «Деяния Петра Великого» и статьи Корниловича в альманахе «Русская старина». ⁵⁷ Кроме того, Пушкин был знаком с переведенным Корниловичем отрывком из путешествия голландца Стрюйса о восстании Разина. Поэту были известны как русский перевод Корниловича, так и в целом книга Стрюйса во французском переводе, которая имелась в его библиотеке. Они были использованы Пушкиным в работе над песнями о Степане Разине. ⁵⁸

Изображение ассамблеи в «Арапе Петра Великого» действительно весьма близко к рассказу Корниловича. Так, в очерке «О первых балах в России» Корнилович говорит о церемониальных танцах, когда дамы и кавалеры кланялись друг другу, делали круг и возвращались на место. По окончании церемониальных танцев переходили к менуэту, в котором дамам предоставлялось самим выбирать кавалеров. Далее говорится, что мужчина, желавший танцевать, должен был сделать перед своей дамой три церемониальных поклона. Этот рассказ Корниловича Пушкин оживил в яркой сцене, где щеголь Корсаков наблюдает, как дамы и кавалеры, кланяясь, проводили церемониальные танцы. В наступившем затем менуэте Корсаков провинился, пригласив первый даму. Изображение порядка ассамблеи, где в соседней комнате играли в шашки и курили, также соответствует описанию Корниловича. Боярин Гавриил Афанасьевич Ржевский, защитник старины в пушкинском «Арапе Петра Великого», напоминает князя Ф. Ю. Ромодановского, который изображен Корниловичем в очерке «О частной жизни русских при Петре I» как «глава исключительных любителей старины», остававшийся в домашнем быту «русским боярином старого покроя».

Образ Петра I в этой повести также создан Пушкиным, вероятно, не без учета очерка Корниловича «О частной жизни Петра I». [447] У Пушкина, как и у Корниловича, подчеркнуто трудолюбие Петра, отсутствие роскоши и т. п. Имеются и более близкие совпадения. Такова сцена работы Петра в токарной после обеда: «Государь вышел часа через два... Петр заперся в токарной и занялся государственными делами, — читаем у Пушкина. — Он по очереди работал с Брюсом, с князем Долгоруким, с генерал-полицмейстером Девиером и продиктовал Ибрагиму несколько указов и решений... По окончанию трудов Петр вынул карманную книжку, дабы справиться, все ли им предполагаемое на сей день исполнено». Эта картина является художественной переработкой рассказа Корниловича о распорядке дня Петра. «После обеда, — по его словам, — Петр уходил на яхту, ложился тут и отдыхал часа два. В четыре часа уходил он в токарную или в кабинет: сюда приходили к нему по делам канцлер граф Головкин, вице-канцлер барон Шафиров и т[айный] с[оветник] Остерман, генерал-прокурор Ягужинский, генерал-фельдцейгмейстер граф Брюс, граф П. А. Толстой, сенатор князь Я. Ф. Долгорукий, князь Меншиков, генерал-полицмейстер Девиер или другой кто-нибудь из его министров... Окончив дела государственные, Петр развертывал свою записную книжку, в которой отмечал все, что ему приходило в тот день на мысль, и, удостоверившись, что все означенное в ней исполнено, остальное время дня посвящал собственным занятиям». Здесь совпадают имена лиц, с которыми работал Петр в токарной, и, так же как у Корниловича, Пушкин заставляет Петра после работы справиться со своей записной книжкой. Для изображения щеголя Корсакова Пушкин воспользовался «анекдотами» Голикова, но сцена, где Корсаков взбирается на мачту по веревочной лестнице, заимствована поэтом из рассказа Корниловича о приеме царем иностранного посла, который должен подниматься на корабле по веревочной лестнице. Также весьма удавшаяся Пушкину «дура» Екимовна восходит к очеркам Корниловича, где он рассказывает о шутах у бояр и в царском дворце. ⁵⁹ [448]

Пушкин дал более широкую и объективную оценку Петра I чем сделано у Корниловича. Позднее, подготовляя историю Петра I в черновых материалах к ней, Пушкин отметил не только положительные, но и отрицательные черты его личности и деятельности. Пушкин видел в реформах и указах Петра I две стороны: государственные учреждения были проникнуты «доброжелательства и мудрости», тогда как другие меры были «нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом», и при этом Пушкин сравнивал Петра с «нетерпеливым, самовластным помещиком».

Корниловичу принадлежит «Жизнеописание Мазепы», предпосланное поэме Рылеева «Войнаровский». ⁶⁰ В отличие от поэмы Рылеева, идеализирующей Мазепу как «страдальца», Корнилович рисует его как изменника, справедливо отмечая, что он предавал интересы Украины, отдавая ее по тайному договору под власть польских панов. Сопоставляя текст Корниловича из «Жизнеописания Мазепы» с теми местами из «Полтавы» Пушкина, где дается характеристика образа Мазепы, В. Сиповский показал, что это произведение Корниловича имеет «особое значение» в творчестве Пушкина, ибо великий поэт, следуя Корниловичу, наделил своего героя теми же чертами характера, что и биограф Мазепы. ⁶¹ [449]

Повесть Корниловича «Андрей Безыменный» не подвергалась еще с этой точки зрения изучению советских литературоведов и пушкинистов. Не исключена возможность, что Корнилович в свой черед знал пушкинского «Арапа Петра Великого», из которого глава об ассамблее была напечатана в 1830 г. в «Литературной газете», а глава IV, изображающая обед у боярина и приезд к нему Петра I, напечатана Пушкиным в 1829 г. в альманахе «Северные цветы». В это время Корнилович находился в Петропавловской крепости, куда по распоряжению Бенкендорфа ему присылали книги и журналы, по крайней мере он читал в крепости «Сын отечества» и «Северную пчелу». Если предположить, что Корнилович знал эти отрывки из «Арапа», то они могли послужить толчком к написанию им своей повести «Андрей Безыменный».

Несомненно Пушкин знал повесть Корниловича «Андрей Безыменный», она имелась в его библиотеке, ⁶² о чем свидетельствует опись книг его библиотеки, составленная в 1837 г., вскоре после его кончины. Даже трудно представить, чтобы Пушкин не заинтересовался изданным отдельной книжкой произведением автора-декабриста, за статьями которого он следил, когда еще тот был на свободе. Повесть Корниловича напечатана без указания фамилии автора и имеет цензорское разрешение от 10 февраля 1832 г., но едва ли его авторство было полной тайной. Судя по переписке, Пушкин в течение этого года прожил в Петербурге до середины сентября, когда он уехал в Москву, и в октябре снова находился в Петербурге до конца года. Он был занят планами издания «политической газеты» и, получив разрешение работать над историей времени Петра I, просил о разрешении работать над необходимыми ему рукописями Вольтера о Петре I и т. п. Эти интересы, заполнявшие его в первой половине 1832 г., также позволяют думать, что Пушкин не мог пройти мимо книги Корниловича.

Завязка «Андрея Безыменного» и повесть «Татьяна Болтова» близки к отрывку Пушкина «Сын казненного стрельца» (опубликован [450] впервые в 1926 г. И. Зильберштейном; возможно, один из вариантов конца «Арапа Петра Великого»), ⁶³

В сентябре того же 1832 г., когда вышел «Андрей Безыменный», Пушкин в письме к жене впервые говорит о замысле романа «Дубровский»: «Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь». ⁶⁴ «Дубровский» начат Пушкиным 21 октября и к 11 ноября было написано 8 глав, после небольшого перерыва последняя глава была закончена 6 февраля следующего, 1833 г. Завязка романа, как известно, построена на подлинном деле, разбиравшемся в Козловском уездном суде в октябре 1832 г., о захвате помещиком Муратовым имения своего соседа. Копия этого дела оказалась среди рукописей «Дубровского». ⁶⁵

В романе Корниловича управитель Меншикова захватывает имение боярина Горбунова, после его смерти перешедшее к Андрею; у Пушкина старик Троекуров отобрал имение Дубровского. В обоих произведениях изображается любовь молодых людей, детей помещиков-соседей. Однако конец значительно отличается: у Корниловича роман кончается свадьбой благодаря вмешательству Петра; у Пушкина развязка глубоко трагична — дочь Троекурова выходит замуж за нелюбимого человека, а Дубровский скрывается за границу.

Судьба героя повести Корниловича, Андрея, а также его речь, обращенная к Петру I, полная упреков, может быть отчасти сопоставлена с некоторыми моментами поэмы Пушкина «Медный всадник», написанной осенью 1833 г.

Таким образом, произведения писателя-декабриста представляют интерес для освещения окружения, в котором возникли произведения Пушкина.

III

Во время заключения в Петропавловской крепости, с 1828 по 1832 г., Корнилович составил ряд записок, предназначенных для [451] правительства. Прежде всего ему пришлось опровергать донос Булгарина о якобы имевшихся связях декабристов с австрийским правительством. После этого он подал записку с предложением написать историю России, начиная с царствования Петра I, в которую вошли бы извлеченные из архивов политические проекты и намерения, разработанные прежде, оставшиеся неосуществленными, но представляющие еще практический интерес. В качестве примера он указывал на проект Чичагова снаряжения эскадры против турок на Черном море во время войны с Турцией и проект 1812 г. действий против Австрии через Валахию. Оба эти разработанные проекта могут быть, по его мнению, полезны в будущем. Корнилович указывал, что Наполеон имел в своей библиотеке подобные сочинения по военной истории. В предполагаемое им сочинение но истории, кроме военных дел, следовало включить также финансы, торговлю, вопросы внутреннего управления.

Им была также написана записка о крестьянском быте и о роли духовенства. Резолюцией Николая I заключенному Корниловичу разрешалось писать «что хочет», в частности, предложено описать, «каким образом обходятся с каторжниками в Чите». Записка эта Корниловичем была написана и прочитана Николаем I; последний на указание Корниловича, что декабристы остаются днем и ночью в кандалах, которые снимают с них только в бане, «милостиво» разрешил «снимать кандалы с тех, кто того своею кротостью заслуживает». Это распоряжение было распространено впоследствии на всех декабристов.

Корниловичем были написаны 23 записки на разнообразные темы. Он выступает в них уже не столько как историк, сколько как публицист и экономист с широким кругозором. Одна из записок посвящена вопросу о литературе и о связанных с нею задачах правительства. В ней он высоко оценивает роль литературы, снова указывает на прогрессивное значение реформы Петра I и ставит своей задачей облегчить положение литераторов, столь тяжелое в условиях жестокой цензуры и режима Николая 1. ⁶⁶ [452]

В записках из крепости, предназначенных прежде всего для чтения шефу жандармов Бенкендорфу, Корнилович, естественно, не мог касаться важнейшего вопроса — о крепостных крестьянах. Тем не менее записка его о крестьянах в Сибири представляет значительный интерес и до некоторой степени приоткрывает взгляды его на социальные проблемы. Он различает среди государственных крестьян в Сибири старожилов, наиболее зажиточных, имеющих по 4-6 и даже по 30-40 лошадей каждый, затем переселенцев из русских губерний, также довольно скоро становившихся зажиточными, и, кроме того, поселенцев из ссыльных. Последние попадали в экономическую зависимость от богатеев, особенно должая для уплаты подушной подати. Корнилович рекомендовал выдавать ссыльным поселенцам пособие в 30-50 руб. и, что является главным в его проекте, предлагал изменить порядок взимания податей, именно сократить подушную подать на 1/3 или на 1/2, и установить взамен этого поимущественное обложение — с лошадей, рогатого скота и с посевов. Для этого необходимо каждые пять лет проводить перепись и оценку крестьянского имущества. В результате налоговой реформы повысится обложение богатых крестьян и снизится налоговое бремя беднейшей части деревни.

Проект Корниловича интересен, во-первых, признанием далеко зашедшего классового расслоения в государственной деревне. ⁶⁷ Во-вторых, следует отметить буржуазный характер предложенной реформы, так как объектом обложения становится имущество или «имение» крестьян, в основу кладется принцип платежеспособности. При этом декабрист ссылается на опыт Западной Европы: «сия система податей принята почти во всех европейских государствах». Проект Корниловича был читан в «собственной компании», как значится на рукописи, т.е. по-видимому, был доложен Николаю I, и затем был передан в Сибирский приказ.

Таким образом, Корнилович выступал как противник подушной подати, которая была отменена в России лишь полвека спустя, [453] в 80-х годах XIX в. Противником подушной подати был также декабрист Н. Тургенев. В сочинении «Опыт теории налогов» Н. Тургенев указывал, что «главное неудобство поголовных или подушных налогов состоит в том, что они не сообразуются с доходом каждого» и являются пережитком «предшествующих: времен». ⁶⁸

Экономические проблемы занимают основное место и в проектах Корниловича, относящихся к восточным делам. Он выдвигает здесь на первый план интересы буржуазного развития, роста торговли, промышленности и т. п. Корнилович писал эти записки под впечатлением больших внешнеполитических успехов России на Ближнем Востоке. В 1826-1828 гг. шла война с Ираном, закончившаяся Туркманчайским миром, по которому русские владения в Закавказье расширились за счет присоединения Ереванского и Нахичеванского ханств, т.е. иранской части Армении. Иран обязался уплатить большую контрибуцию (20 млн руб.) и признавал исключительное право русских иметь военный флот на Каспийском море. Вслед за тем разразилась война с Турцией, закончившаяся Адриано-польским миром 1829 г., согласно которому к России перешло устье Дуная с прилегающими островами и восточное побережье Кавказа, княжества Молдавия и Валахия получили автономию, подтверждалась автономия Сербии. Год спустя, в 1830 г., Греция была объявлена независимым государством.

Крупнейшие внешнеполитические достижения на Востоке сопровождались укреплением торговых сношений. О возросшем интересе к торговле со Средней Азией свидетельствует, например, проект торговой компании, разработанный оренбургским губернатором в 1823 г. Им был отправлен в 1824 г. торговый караван с вооруженной охраной из Оренбурга в Бухару. Основная масса товаров каравана принадлежала московскому купцу. Кайдалову. В пути на караваи напали до 4 тысяч вооруженных узбеков, туркменов и каракалпаков и около 2 тысяч хивинского войска и заставили его повернуть [454] обратно. ⁶⁹ К 1828 г. относится известный проект А. Грибоедова об учреждении Закавказской торговой компании для создания плантаций и торговли с Азией. В конце 20-х годов направлялись па восток товары не только из Москвы и с Нижегородской ярмарки, но участились непосредственные поездки с товарами фабрикантов и их приказчиков в Решт, Тавриз и т. п. ⁷⁰

5 февраля 1829 г. Корнилович закончил две записки о торговле со Средней Азией и с Китаем. В них указывается на развитие русской промышленности, свойство которой «при нынешнем совершенстве машин таково, что изделия ее в короткое время возрастают до невероятности; с умножением же произведений родится необходимость сбывать их и за удовлетворением своих потребностей остаток выпускать за границу». Внешний рынок для изделий русской промышленности, по его мнению, лежит не в Западной Европе, а на Востоке. Он указывает на удобства сообщения от Нижнего Новгорода по Волге, через Закавказье и по Черному морю и надеется, что «мы наводним» товарами Трапезунд, Синоп, Смирну и т. п. В этих целях он рекомендует «отправление наших караванов во внутренность Малой Азии и установление прямых сообщений между черноморскими нашими гаванями и анатолийским берегом».

В другой записке, от 28 марта 1829 г., Корнилович также отмечает, что рынки сбыта для русской промышленности лежат преимущественно в Азии. Тогда как в отношении Западной Европы Россия в своей внешней политике ставит главным образом цели политические, стремится обеспечить свою безопасность, на Востоке ее задачей является расширение русской торговли. Для освоения торговли со Средней Азией он предлагал снарядить купеческий караван в Тифлисе, послав его в Бухару, Афганистан, Кашмир и Восточный Туркестан. Караван должен вернуться через Семипалатинск, собирая но пути сведения об условиях торговли. Затем следует составить [455] торговую компанию для торговли со Средней Азией и приступить к заключению выгодных торговых договоров с азиатскими государствами. В следующей записке, 12 ноября 1829 г., он предлагал для укрепления торговли через Каспийское море учредить колонию на его восточном берегу, в Мангышлаке, обеспечив ее «несколькими ротами».

Он составлял также проекты расширения торговли на Дальнем Востоке, предлагал преобразовать русскую миссию в Китае и проектировал (в записке от 28 февраля 1830 г.) устроить поселение на берегу Охотского моря для торговли с Америкой и Камчаткой. Наконец, в его записках излагались меры по усилению русской власти в Закавказье. В проекте реформы подушной подати и частичной замены ее поимущественным налогом для богатевшей части деревни, так же как в проектах расширения торговли на Востоке, проявился прогрессивный для того времени буржуазный характер воззрений декабриста.

Обращает на себя внимание во всех этих записках и проектах Корниловича, с одной стороны, горячее чувство патриотизма их автора, стремление даже в условиях тюремного заключения быть полезным обществу, а с другой — широта охвата затрагиваемых вопросов, в чем виден не только талантливый писатель-историк, но и публицист и экономист, не сложивший оружия даже в условиях заключения... Эта черта, свойственная многим декабристам, проявилась и в работах Корниловича.

В эпистолярном наследстве Корниловича надо различать письма к Бенкендорфу, связанные с его проектами, а также содержащие просьбы о снабжении его в заключении книгами и журналами, и письма к родным, главным образом к брату, разнообразного характера, где он также писал о своих литературных планах. Письма из крепости Бенкендорфу, как и политические записки Корниловича, свидетельствуют прежде всего о непрекращающихся умственных его занятиях. Они содержат просьбы о присылке книг и журналов, словарей и т. п. Забота о матери, сестре, брате и племянницах побуждала его также обращаться с просьбами к Бенкендорфу. Узнав о нахождении вместе с ним в крепости больного декабриста Батенькова, он просит о разрешении ему свидания с ним. [456]

Наибольший интерес представляют его письма к брату М. О. Корниловичу. В архиве III отделения сохранилось недоставленное М. О. Корниловичу письмо декабриста о написанном им романе «Андрей Безыменный» с поручением позаботиться о его напечатании. Здесь Корнилович говорит о том, что образцом ему служили исторические романы Вальтера Скотта. Он говорит в нем о необходимости опровергнуть распространенное отрицательное отношение к Петру I и, между прочим, указывает, что им была написана биография царевича Алексея, не разрешенная к печати. Письма к брату содержат также отдельные сведения по историческим вопросам и упоминания о Карамзине, приведенные выше в настоящем очерке. Много интересных высказываний в них и по экономическим вопросам и по статистике. Особенно ярки с литературной стороны его письма к брату, написанные после освобождения из крепости и ссылки на Кавказ. Он сообщает о своей встрече на Кавказе с декабристом-писателем А. А. Бестужевым-Марлинским и описывает совместную поездку через горы в Тифлис, передает свои наблюдения о горцах, рассказывает о своих литературных замыслах. Они вместе с тем указывают на тяжелые переживания даровитого писателя, лишенного возможностей для умственной работы. ⁷¹ Немалый интерес представляют и его письма с Кавказа к писателю и журналисту Н. А. Полевому, в особенности письмо, относящееся к 1834 г., где Корнилович предлагает последнему напечатать сделанный им перевод труда Л. Ранке.

А. О. Корнилович привлекает наше внимание как участник крупнейшего политического события, восстания 14 декабря 1825 г., и как писатель. Его исторические работы связаны с борьбой против реакционно-дворянской исторической концепции, а его художественные произведения представляют интерес как своеобразное явление пушкинской эпохи в русской литературе.

Комментарии

35. С. Волк. Исторические взгляды декабристов. Вопросы истории, 1950, № 12; Б. Б. Кафенгауз. Об исторических взглядах декабристов. Доклады и сообщения Института истории, № 10, М., 1956.

36. Записка Н. Муравьева и письма М. Орлова напечатаны в издании «Литературное наследство», т. 59, М., 1954.

37. Н. Тургенев. Россия и русские. М., 1915, стр. 341-342.

38. Дневники и письма Н. Тургенева, т. III, Пгр., 1921, стр. 7, 57, 109,

39. Н. Тургенев. Россия и русские, стр. 341-342.

40. Восстание декабристов, Материалы, т. IV, 1927, стр. 91.

41. Там же, т. I, стр. 243.

42. См. записки Фонвизина в изд.: Общественное движение в России в первой половине XIX в., т. I, Сост. В. Семевский, В. Богучарский и И. Щеголев, СПб., 1905.

43. П. Наумов. Об отношениях российских князей к монгольским и татарским ханам. СПб., 1823.

44. Сын отечества, 1823, № XXIX, стр. 120 и сл.

45. Голландец Ян Янсей Стрюйс (отрывок из опыта путешествий по России). Северный архив, ч. 9, 1824, № 5, стр. 275 и сл. Сочинение Стрюйса имеется в полном советском издании, поэтому перевод Корниловича не помешен в настоящем издании. См.: Я. Я. Стрюйс. Три путешествия. Соцэкгиз, 1935, гл. XIII—XV.

46. Северный архив, ч. V, 1823, № 1.

47. На ту же тему была напечатана в «Сыне отечества» за 1822 г. статья акад. Германа.

48. А. Грумм-Гржмайло. Декабрист А. О. Корнилович, стр. 336.

49. Русская старина. Карманная книжка для любителей отечественного на 1825 год, изданная А. Корниловичем. Изд. 1-е, СПб., 1824; изд. 2-е, 1825. Очерки эти перепечатаны в настоящем издании работ А. Корннловича.

50. А. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. О. Корнилович, стр. 337; см. в настоящем издании, стр. 335

51. Н. М. Карамзин. Записка о древней и новой России. СПб., 1914, стр. 30-31: «Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого? Разумею основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных».

52. С. Meйлах. Литературная деятельность декабриста Корниловича Литературный архив, I, 1938, стр. 414 и сл.

53. См. в разделе «Письма» письма А. О. Корниловича к брату от 29 ноября 1832 г. и 18 мая 1833 г.

54. В. Г. Гуляев. К вопросу об источниках «Капитанской дочки». «Пушкин. Временник пушкинской комиссий», № 4-5, 1939, стр. 198 и сл. Еще ранее об этом говорил Н. Лернер в неопубликованной своей работе. См.: А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., изд. «Academia», т. IV, стр. 753, прим.

55. См. письмо № 80.

56. Н. И. Фокин. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, изд. ЛГУ, 1955.

57. А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., в 10 томах, Изд. АН СССР, 1950-1951, т. 6, стр. 748; т. 10, стр. 80-81 (Письма).

58. Д. Благой. Творческий путь Пушкина. М., 1950, стр. 519. — Л. Гросман. Степан Разин в поэзии Пушкина. Ученые записки Педагог, инст. им. Потемкина, т. X, Кафедра русской литературы, 1952.

59. Сопоставление «Арапа Петра Великого» с сочинениями Голикова и Корниловича отчасти выполнено М. Цявловским. См.: А. С. Пушкин, Поли, собр. соч., изд. «Academia», т. IV, стр. 711 и сл.

60. К. Рылеев, Поли. собр. соч., М.-Л., 1934, стр. 193-196.

61. В. В. Сиповский. Пушкин и Рылеев. Серия «Пушкин и его современники», вып. 3, 1905, стр. 75-80. Впоследствии Н. В. Измайлов в статье «К вопросу об исторических источниках "Полтавы"» («Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», т. 4-5, 1939, стр. 438) пытался отрицать значение этого произведения Корниловича для истории создания «Полтавы», объясняя совпадение основных черт характера Мазепы у обоих авторов тем, что они пользовались одними и теми же источниками («История Малой России» Д. II Бантыш-Каменского, «Деяния Петра Великого» И. И. Голикова и др.). Однако доводы Измаилова малоубедительны. А. С. Пушкин относился с большим доверием к исторической достоверности произведений Корниловича, тем более, что в других случаях он привлекал исследования Корниловича в качестве материала для своих художественных произведений. Если же Пушкин в «Полтаве» в ссылках на литературу не указал на это произведение Корниловича в качестве одного из своих источников, то это можно объяснить цензурными условиями того времени, ибо «Полтаву» (1828) Пушкин писал вскоре после разгрома декабристского движения.

62. Л. Модзалевский. Библиотека Пушкина. Новые материалы. Литературное наследство, № 16-18, 1934, стр. 1000.

63. А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., в 10 томах, Изд. АН СССР т. VI стр. 627.

64. Там же, т. X, стр. 421.

65. Там же, т. VI, стр. 756-757.

66. См. Б. Мейлах. Литературная деятельность декабриста Корниловича. Литературный Архив, т. I, М.-Л., 1938, стр. 418.

67. См. о классовой дифференциации сибирской деревни у Н. М. Дружинина: Государственные крестьяне и реформа Киселева, I. М.-Л., 1946, стр. 430-434.

68. Н. И. Тургенев. Опыт теории налогов. 3-е изд., М., 1937, стр. 69.

69. М. Рожкова. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти XIX в. и русская буржуазия. М.-Л, 1949, стр. 44-48.

70. М. Рожкова, ук. соч., стр. 78-80.

71. А. Грумм-Гржимайло. 1) Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Cб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925; 2) Письмо А. О. Корниловича из Петропавловской крепости. Со. «Бунт декабристов», Л., 1925; 3) Декабрист А. О. Корнилович. Со. «Декабристы и их время», т. II, М., 1932.

Текст воспроизведен по изданию: А. О. Корнилович. Сочинения и письма. М.-Л. АН СССР. 1957