ДЕКАБРИСТ А. О. КОРНИЛОВИЧ

I

Декабрист Александр Осипович Корнилович интересен для нас не только как участник восстания 14 декабря 1825 г. и его подготовки, но и своей разносторонней литературной деятельностью. Автор нескольких художественных произведений, Корнилович был в то же время единственным среди декабристов специалистом-историком, черпавшим исторические сведения в государственных архивах. Его труды по истории времени Петра I привлекли внимание А. С. Пушкина и использованы им при работе над романом «Арап Петра Великого», поэмой «Полтава», «Песнями о Стеньке Разине» и др. Корниловичем был написан в крепости ряд записок на различные темы, подававшихся им правительству, в которых выдвигались крупные зкономические и внешнеполитические, а также литературные и общеобразовательные проблемы. Он интересовался географической наукой, занимался преподаванием географии физической и экономической («статистикой»), подготовляя специальные курсы по этим предметам применительно к требованиям военных топографов и офицеров Генерального штаба и написал ряд статей по истории географических открытий.

Арест, каторга в Сибири, последующее четырехлетнее тюремное заключение, дальнейшая ссылка нижним чином на Кавказ, наконец, ранняя смерть помешали ему полностью развернуть свои разносторонние дарования.

А. О. Корнилович родился 7 июля (по старому стилю) 1800 г. в польской дворянской семье в Могилеве на Днестре Подольской губернии. Отец его служил контролером Могилевской таможни, [414] затем вышел в отставку и жил в своем небольшом имении. Будущий декабрист учился в Одесском благородном институте, переименованном впоследствии в Ришельевский лицей. По окончании лицея в 1815 г. он поступил в Московское училище для колонновожатых, основанной генералом Н. Н. Муравьевым, отцом будущего декабриста А. Н. Муравьева. Еще до окончания военного училища (1816 г.) Корнилович! был прикомандирован к военному историку Д. П. Бутурлину в целях разыскания в московских и петербургских архивах исторических материалов для составлявшейся последним при Главном штабе военной истории России. В последующие годы Корнилович продолжил эту работу, числясь по квартирмейстерской части. В 1821 г. Корнилович был переведен в Канцелярию генерал-квартирмейстера Главного штаба в Петербурге с зачислением в гвардию, где дослужился до чина штабс-капитана. Работая в Главном штабе, он продолжил свои изыскания в архивах. С 1822 г. Корнилович вел педагогическую работу в Корпусе топографов и в Петербургском училище для колонновожатых.

На допросах после ареста он показал: «История, география, математические науки и языки занимали меня особенно». На вопрос, не слушал ли он особых лекций и т. п., Корнилович отвечал: «В Москве в 1819 г. я брал уроки народного права у профессора Шлёцера, но не более шести лекций; в Петербурге учился английскому языку у англичанина Виллиса, шведскому у иностранца Шёгрена и для усовершенствования себя в немецком языке занимался с иностранцем Корбом» ¹.

Литературная деятельность Корниловича началась с напечатания в журнале «Сын отечества» в 1822 г. статьи о записках жены английского посла в России Рондо с описанием пребывания ее в Россия ²³ [415] 20-30-х годах XVIII в. Это был первый очерк из последующей затем серии его статей по «Истории путешествий по России». На эту тему он готовил монографию.

Помимо участия в «Сыне отечества», он печатался также в журналах «Северный архив», «Соревнователь просвещения и благотворения», в альманахе-ежегоднике «Полярная звезда», издававшемся К Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым, и в других. В них он напечатал до 35 своих работ. В декабре 1824 г. совместно с В. Д. Сухоруковым, историком донского казачества, Корнилович издал альманах «Русская старина», где поместил четыре очерка о времени Петра I; этот альманах был переиздан им в следующем, 1825 г.

Общественно-политическая деятельность Корниловича началась еще в Москве, когда в 1816 г. он вступил членом в политико-литературный кружок, называвшийся «Обществом громкого смеха». Это общество позднее стало московским литературным филиалом Союза благоденствия. Председателем Общества после реорганизации был член Союза благоденствия, впоследствии декабрист, кн. Федор Шаховской. В 1820 г. общество распалось, не успев развернуть своей деятельности. ²

В последующие годы Корнилович стал членом Общества любителей словесности, наук и художеств, Московского общества древностей российских и, что особенно важно отметить, Вольного общества любителей российской словесности, которое издавало журнал «Соревнователь просвещения и благотворения» и сыграло заметную роль в развитии отечественной литературы и в пропаганде передовых политических идей. Вольное общество любителей российской словесности являлось петербургским литературным филиалом Союза благоденствия, в его состав входил ряд видных декабристов. Общество просуществовало до конца 1825 г. Во главе его стоял Ф. Глинка, а в числе руководителей были Рылеев и Бестужев.

Корнилович, избранный в члены этого общества в 1821 г., принадлежал к наиболее активным его членам, занимал ответственные [416] выборные должности, был ревностным участником научных заседаний. В 1822 г. он участвовал в заседаниях 21 раз и прочитал 7 сообщений на исторические темы, в следующем году (1823) — в 22 заседаниях, сделав до 6 сообщений; в этом году он вошел в состав руководителей общества, в его «домашний комитет», состоявший из 6 членов, в числе которых были К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев, Ф. Н. Глинка. В 1824 г. «домашний комитет» этой «ученой республики» стал собираться в квартире Рылеева. ³

Кроме обширных литературных ⁴ и научных связей, особо следует отметить знакомство Корниловича с наиболее выдающимися государственными деятелями того времени — М. М. Сперанским и Н. С. Мордвиновым, с президентом Академии художеств и директором Публичной библиотеки А. Н. Олениным, с декабристами Н. М. Муравьевым, кн. С. П. Трубецким, П. И. Пестелем, Г. С. Батеньковым, братьями М. И. и С. И. Муравьевыми-Апостолами, кн. Е. П. Оболенским, Н. А. Бестужевым, М. П. Бестужевым-Рюминым, С. Г. Краснокутским, кн. Ф. П. Шаховским, кн. С. Г. Волконским, кн. В. М. Голицыным, А. Н. Муравьевым, М. А. Фонвизиным, А. П. Юшневским и другими, не говоря о декабристах-литераторах, т.е. почти со всеми наиболее видными членами Северного и Южного обществ. В доносе Фаддея Булгарина на Корниловича указывалось на его связи с литераторами и отмечалось, что он «был любим в кругу литераторов и между офицерами», собиравшимися иногда и у него по вечерам. «Отсюда вышло много связей», — доносил Булгарин.

А. О. Корнилович был принят в тайное общество за полгода до восстания, в мае 1825 г., и притом не в Петербурге, а на юге, в Киеве на квартире кн. С. П. Трубецкого, С. И. Муравьевым-Апостолом и М. П. Бестужевым-Рюминым. О его приеме в Южное общество [417] узнаем из показаний Корниловича после его ареста, до сих пор не изданных и хранящихся в архивном фонде дел декабристов. ⁵

Он был арестован в ночь с 14 на 15 декабря 1825 г. в доме Главного штаба, на квартире Н. И. Шенига, где он временно остановился по прибытии в Петербург. Шениг, как и Корнилович, состоял преподавателем С.-Петербургского училища для колонновожатых. Первые показания Корниловича записаны генерал-адъютантом Левашевым. На первом допросе Корнилович давал показания очень сдержанно. Он сообщил о своем посещении Рылеева, связи с которым у него были «более по литературе». На вопрос, принадлежал ли он к обществу Рылеева по вольнодумству насчет правительства, он ответил: «Нет, но иногда в разговорах случалось мне соглашаться с ним насчет злоупотреблений, бывающих от худого исполнения предполагаемых правительственных мер». Он сообщил также на предложенные вопросы, что кн. С. П. Трубецкого у К. Ф. Рылеева «один раз случилось видеть», а с Никитой Муравьевым, «служа в одной службе, мы знакомы».

Однако на втором допросе, состоявшемся 29 декабря, Корниловичу пришлось во многом сознаться, ибо в промежуток времени между 15 и 29 декабря Следственный комитет, пользуясь показаниями Трубецкого, Рылеева, Александра Бестужева и других, собрал достаточный обличительный материал, чтобы поставить вопрос об участии Корниловича в Южном обществе. Так, в первом пункте предложенных вопросов значится: «В показании своем вы не сказали, что принадлежите к числу членов Южного общества, но показания других обличают вас в этом. Объясните: кем и когда приняты в сие общество? в чем заключаются намерения и действия оного? с каких пор оно существует? кто составляет Думу сего общества и кто члены ее?»

Отвечая на этот вопрос, Корнилович сообщил:

«Я не имел понятия ни о Северном, ни о Южном обществах до мая месяца сего года. В исходе апреля поехал я отсюда в отпуск [418] на Кавказские минеральные воды через Подолию, чтобы быть у родных, которых не видал лет десять. В Киеве познакомился с С. И. Муравьевым-Апостолом, к которому имел письмо от его отца. Здесь 1 мая 1825 г. после разговора, продолжавшегося около 2 или 3 часов, убедил он меня ⁶ сделаться членом Южного патриотического общества. Я согласился на это, но в то время, спеша к матери, получил весьма поверхностное понятие об оном; и во все 7 месяцев моего пребывания на Юге я ни в деревне, ни в путешествиях своих в Одессу, в Кишинев и Каменец никакого действия, никакого сношения ни с кем, к этому Обществу принадлежащим, не имел, ибо занимался тяжбой и лечением. Все, что я узнал о Южном обществе, было следствием трехдневного пребывания моего в Василькове на пути из Могилева на Днестре в Петербург.

«Намерения сего Общества состоят в преобразовании нашего правления, в введении конституции. Сергей Муравьев-Апостол говорил мне, что они, полагая, что покойный государь император будет осматривать в мае 1826 года 2-ю армию, намеревались в это время схватить его и принудить к подписи условий, которые будут ему представлены.

«Каждый член имел свой круг действия, смотря по месту своему или званию: воин фруктовый должен был действовать на солдат, литератор — распространять в сочинениях своих сведения, сообразные с целью Общества и пр.

«Времени основания Общества не знаю.

«Главное лицо в Южном обществе, как мне кажется, подпоручик Бестужев-Рюмин, впрочем, из каких членов состоит Дума не знаю.

«Члены Южного общества, мне известные, суть: Сергей Муравьев-Апостол, Краснокутский и Пестель. Мне говорили, что Общество весьма сильно, но не называли членов».

Анализируя это показание Корниловича, нельзя не обратить внимания на то, что, сообщая о первой встрече с основным [419] руководителем Васильковской управы С. И. Муравьевым-Апостолом, он умышленно умолчал, что встреча эта происходила на квартире у кн. С. П. Трубецкого, а между тем это имеет немаловажное значение. Следует вспомнить, что в конце 1824 г. в Васильковской управе возник так называемый «белоцерковский» план действий, который заключался в том, что в конце лета или осенью 1825 г., когда предполагался царский смотр 3-го корпуса, в Белой Церкви (имении графини Браницкой), где обычно останавливался Александр I, члены Южного тайного общества, в частности именно Васильковской управы, должны были захватить императора и нанести ему здесь смертельный удар, после чего 3-й корпус должен был следовать через Киев на Москву, чтобы требовать от Сената преобразования государства; Северному же обществу по этому плану надлежало поднять гвардию и флот, удалить всех членов императорской фамилии за границу и тоже выступить с аналогичным требованием к Сенату. По этому плану предполагалось, что и весь Юг будет охвачен восстанием, причем армия, стоявшая на Украине, выступит первой, ее поддержит вся полоса южных военных поселений, а также Кавказский корпус Ермолова. Таким образом, по «белоцерковскому» плану весь Юг от Бессарабии и до Кавказа должен был быть захвачен революционным восстанием. Этот план Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина всецело поддерживался Трубецким, который действовал в полном контакте с Васильковской управой. ⁷

Вспомним еще и другое обстоятельство. До июня 1825 г., т.е. месяц спустя после принятия в члены Южного общества Корниловича, при совершенно аналогичных условиях, т.е. на квартире у Трубецкого, было сделано предложение о вступлении в Южное общество Сергеем Муравьевым-Апостолом приехавшему в Киев по дороге на Кавказ А. С. Грибоедову, на которого явно рассчитывали в качестве связного между Южным обществом и Кавказским корпусом Ермолова. ⁸ [420]

Если проследим все поведение Корниловича па Юге летом 1825 г. то у нас сложится определенное мнение, что Корнилович при принятии в члены Южного общества получил несомненно какие-то важные поручения от Васильковской управы. Корнилович, как известно был отпущен в отпуск, специально чтобы лечиться на Кавказских минеральных водах, и он, видимо, первоначально так и предполагал поступить, но, погостив у матери в Подолии, изменил свое решение, долго прожил в Одессе, где и принял курс лечения, после чего поездка его на Кавказ отпала. Кроме Одессы, но собственным его словам, он побывал еще в Кишиневе, якобы по делам тяжбы, а по свидетельству И. И. Шенига и М. О. Корниловича — также в Тульчине и Линцах, где, как записал М. О. Корнилович, «познакомился с полковником Пестелем и генералом Юшневским» (семейный архив). Вероятнее всего, что он приезжал сюда, чтобы представиться Пестелю, как главе Южного общества, что требовалось по установившейся в Обществе практике при приеме новых членов.

Существуют интересные воспоминания И. П. Липранди, который встречался с Корниловичем и в Кишиневе, и в Одессе. По его свидетельству, ⁹ Корнилович приезжал в Кишинев с намерением узнать о настроении в войсках в надежде, может быть, привлечь кого-либо из местного офицерства в ряды Южного общества, что ему, однако, не удалось.

Проживая в Одессе, Корнилович часто виделся с членом Южного общества кн. С. Г. Волконским и у него в доме познакомился с другими членами этого Общества — с графом Булгари, Поджио, Аврамовым и другими, а также виделся с Юшневским. ¹⁰

Сам А. П. Юшневский в своих показаниях Следственной комиссии говорит о Корниловиче, как о известном ему лице, причем указывает, что кн. С. Г. Волконский составил свою известную записку о Кавказском тайном обществе со слов Корниловича. Так как Корнилович на Кавказе не был, то сведения о состоянии умов в Кавказском [421] корпусе он мог получить тогда от В. Я. Тимковского, старого своего знакомого по Петербургу, ¹¹ который служил одно время под началом генерала Ермолова и хорошо знал о положении дел на Кавказе. Кстати, Юшневский свидетельствует и сам, что Волконский, прочтя ему свой отчет, сказал: «В обществе сем, как полагаю, должен быть и ваш знакомый, статский советник Тимковский, находившийся несколько времени при генерале Ермолове». Эти сведения Волконский почерпнул, по всей вероятности, от Корниловича.

Кроме того, в доносе начальника херсонских военных поселений графа Витта Александру I в Таганрог, впоследствии пересланном Дибичем в Петербург и прочитанном Николаем Павловичем до событий 14 декабря, в бытность его еще великим князем, говорится о А. О. Корниловиче, как о заведомо известном автору доноса члене Южного тайного общества. Из этого доноса явствует, что Корнилович имел беседу с Виттом по делам Общества, когда последний прикинулся членом тайного общества. Конечно, Витт интересовал Корниловича не сам по себе, а как начальник херсонских военных поселений, на каковые рассчитывало Южное общество при планировании общего восстания на Юге.

Сопоставляя эти разрозненные сведения с планом действий Васильковской управы, можно почти с полной уверенностью утверждать, что и в Тульчине, и в Линдах, а в особенности в Кишиневе и Одессе, Корнилович действовал, выполняя поручения С. И. Муравьева-Апостола, а, возможно, также и кн. Трубецкого.

В чем же могли состоять эти поручения? Всего вероятнее, в том, чтобы путем нащупывания настроений среди офицерства и у других лиц, может быть даже не связанных с армией, установить — не существуют ли еще где-нибудь на юге тайные общества, на которые Васильковская управа могла бы впоследствии опереться, вступив с ними [422] в контакт; ¹² собрать сведения, не существует ли тайного общества на Кавказе, о чем в Василъковской управе были, по-видимому, смутные сведения, которые надлежало проверить. Все это Корнилович удачно скрыл от следствия, не возбудив каких-либо подозрений в неискренности.

В Василькове на обратном пути в Петербург, при встрече с членами Южного общества, у Корниловича речь шла о конкретных планах восстания: «Южное общество поручило мне, — сообщал Корнилович, — объяснить Северному положение его. Муравьев-Апостол (Сергей) и Бестужев[-Рюмин], которых я нашел в Василькове, говорили мне: "Dites a cesmessieurs... que nos aifaires vont le mieux du monde; nous avons 60/m hommes sous les armes et c’est du positif", ¹³ но какие это войска, мне не сказано. Догадываюсь же, что они должны быть частию из корпуса генерала Рота, частию же из 2-й армии, потому что прибавили мне, что они через две недели могут собраться под Киевом». Более того, с Корниловичем говорили о плане цареубийства, к которому он, однако, отнесся отрицательно, ввиду чего вероятно, и собеседники его оборвали беседу на эту опасную тему, Корнилович показал: «Бестужев[-Рюмин] говорил мне: "Vous пе saurez croire comme les esprits sont montes ici; il у a en 10 a 15 personnes, qui sont venus se presenter chez moi avec la decision de iaire une tentative contre l’empereur; ils seroient meme en etat d’aller a Taganrog — ”Et vous avez reсu chez vous des regicides?”, — отвечал я. "Non, — продолжал он, — ils ne sont pas de notres”. ¹⁴ Я тут сказал им, что если они имеют малейшее намерение покуситься на жизнь [423] членов императорской фамилии, то отказываюсь от всего и паже буду против них [зачеркнуто: вас]. "Mais noussommes du meme avis, — отвечал мне Муравьев, — et moi le premier je leur servirai de bouclier.” ¹⁵ Означенных людей Бестужев мне не назвал», — замечает Корнилович. Таким образом, С. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин сообщили Корниловичу о подготовке покушения на Александра I, хотя и сделали это в уклончивой форме. Вместе с тем эти переговоры свидетельствуют о доверии южан к Корниловичу. Указание Бестужева-Рюмина, что покушение готовят «не наши», очевидно, относится к присоединившимся членам Общества соединенных славян.

Южане сообщили Корниловичу во время этой беседы также о своих сношениях с поляками и о договоренности с ними относительно возвращения Польше некоторых земель после победы революции. Об этих сношениях и говорилось в письме к Северному обществу, которое Корнилович взялся доставить в Петербург. На допросе он показал: «Не могу умолчать, что я, увидев это письмо в Василькове, сказал: Как, неужели вы хотите дойти до такой крайности. Мне отвечали, что полякам поручено удержать великого князя [Константина] и решиться на смерть его, если нельзя будет учинить сего иным образом». ¹⁶ Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин дали Корниловичу список с письма Южного общества к Польскому обществу и познакомили его с условиями совместных действии. После ареста на допросах Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин подтвердили, что Корнилович возражал против цареубийства.

Таким образом, эти сведения показывают, что Корнилович был принят в тайное общество на Юге, был введен в курс важнейших тактических вопросов, стоявших перед южанами, и получил ответственное поручение доложить северянам о сношениях с польскими революционерами. Что основные программные положения южан должны были также быть известны Корниловичу, можно судить из [424] показаний М. Бестужева-Рюмина. По-видимому, тот сообщил ему речь, которую произнес на совместном заседании южан со славянами. В ней говорилось: «Век славы кончился с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства». ¹⁷ М. Муравьев-Апостол рисовал поручения, данные Корниловичу, еще более широкими и ответственными, чем они выясняются по показаниям самого Корниловйча. Матвей Муравьев-Апостол показал: «В конце ноября 1825 г. последние сношения, которые брат имел с Северным обществом, были через Корниловича, которого брат мой Сергей принял в члены Общества в мае месяце ¹⁸ в Киеве, на квартире кн. Трубецкого. Брат Сергей поручил Корниловичу стараться отклонить Северную управу от пустых споров и, если увидит, что он не успевает в сем намерении, составить отдельное общество, которое не имело бы никаких сношений с членами Северного общества, стараться также действовать на солдат посредством ротных командиров, что весьма легко». ¹⁹

Таким образом, Корнилович был уполномочен, как представитель Южного общества, даже создать новое общество или, точнее сказать филиал Южного общества в Петербурге. Конечно, последние поручения, рассчитанные на более или менее отдаленное будущее, не могли быть выполнены в тех условиях, накануне восстания, когда Кориилович оказался в Петербурге.

О том, как Корнилович выполнил эти задания южан, известно из показаний ряда декабристов. Сам Корнилович показал, что по возвращении в Петербург он отдал письмо князю Трубецкому. В том же Деле Корниловича имеются ответы Рылеева, который сказал, что 13 декабря, т.е. накануне восстания, Корнилович в присутствии Рылеева отдал письмо Трубецкому, но содержание его осталось ему неизвестным. Но Рылеев при этом узнал от них о сношениях с варшавским обществом. Рылеев на допросах показал, что дня за два до восстания Корнилович говорил ему о сношениях Южного общества [425] с поляками и об условиях относительно будущих границ Польши. Корнилович отдал эти условия Трубецкому. Рылеев также слышал от Корниловича, что «Южное общество намеревалось истребить покойного императора в Таганроге, но что это отложено до удобнейшего времени». ²⁰

Кроме сношений Южного общества с Северным, посредником в которых был Корнилович, он участвовал в собраниях на квартире Рылеева накануне восстания. После ареста на первом допросе 14 декабря Корнилович показал, что он вернулся из отпуска в Петербург лишь «третьего дня», т.е. по-видимому, 12-го числа. Действительно, Трубецкой в своих показаниях отметил, что Корнилович был у Рылеева 12 декабря и тот передавал с его слов «будто на юге 60 тыс. войска совершенно готовы», на что Рылеев сказал, что «это неправда». Накануне восстания Трубецкой видел Корниловича на квартире Рылеева. При этом он показал, что декабрист «Краснокутский узнал у Сперанского о новой присяге, поехал с Корниловичем к Трубецкому сообщить ему сию новость». ²¹

В других показаниях также говорится о встрече с Корниловичем накануне восстания 13 декабря на квартире Рылеева. Он был у Рылеева в этот день дважды, утром и вечером, согласно его собственным показаниям. При этом не все знали о его принадлежности к тайному обществу. Бестужев и Каховский показали, что Корнилович говорил, что у южан имеется в готовности не 60 тыс. чел., а 100 тыс. войска. ²² Об этих совещаниях и участии в них Корниловича в его деле имеются показания Коновницина. Последний показал, что «Корнилович рассказывал о собраниях Южного общества в г. Василькове, оно надеялось на подпору 5-го корпуса 2-й армии и некоторых полков 3-го корпуса. Вознамерились послать несколько артиллерийских офицеров, чтобы произвесть гнуснейшее преступление. Сборное место назначено в Киеве».

Корнилович также говорил о совещаниях у Рылеева накануне восстания. На первом допросе он лишь показал, что пробыл у Рылеева [426] не более 5 минут и что тот сказал ему и Ал. Бестужеву: «Теперь наступает время решительное, каждый должен действовать. Случай самый благоприятный». Корнилович пытался смягчить значение своего участия в этих переговорах, говоря, что он возражал против цареубийства, но показания Рылеева и других не подтвердили этого. Корнилович на допросе 29 декабря показал более подробно: «Приехав сюда, я 13 декабря поутру был у Рылеева, и тут он мне объявил, что они хотят действовать, но не сказавши как. Я ему отвечал: "Делайте, что хотите, но только чтобы не было покушений на императорскую фамилию". Он отвечал мне, что этого не будет. Вечером я приехал к нему с обер-прокурором Краснокутским, чтобы объявить, что на другой день присяга. Рылеев начал говорить об учреждении временного правительства и затруднялся, кого назначить членом». Корнилович советовал привести полки в 6 часов утра к Сенату и принудить его принять условия декабристов. Рылеев говорил: «Когда будут присягать полки, тогда мы обратимся к солдатам и скажем, что нельзя ломать присяги, данной уже раз Константину». Корнилович при этом замечает: «Я ему на это в ответ: "Хотите только все погибнуть и других погубить, а всё дело ограничить несколькими убийствами", и с этим ушел. В комнате, через которую я проходил, уходя, собралось между тем довольно много членов, но я не обратил на них внимания, видел только Трубецкого и Бестужева».

Корнилович, таким образом, указывает на какое-то несогласие свое с планом Рылеева. Может быть, Корнилович не связывал вывод войск с переприсягой и отказом от нее со стороны войск. Однако Рылеев, допрошенный относительно слов Корниловича «делайте, что хотите, но только, чтобы не было покушений», ответил: «К словам "делайте, что хотите", Корнилович более ничего не прибавлял, и вообще, когда он был у меня, о императорской фамилии ничего не было говорено» ²³.

С Корниловичем связано также своевременное получение заговорщиками известия о новой присяге... Краснокутский в своих [427] показаниях рассказывает, что, обедая у Сперанского и его зятя Багреева 13 декабря, он узнал о назначении на следующее утро в войсках пере-присяги Николаю. Вечером к Сперанскому явился Корнилович и оттуда вместе с Краснокутским они отправились с этой вестью к Трубецкому, но, не застав его дома, поехали к Рылееву. Это сообщение вызвало оживление у заговорщиков. ²⁴ Таким образом, Корнилович был у Рылеева 13 декабря дважды и участвовал в обсуждении важнейших вопросов, связанных с планом восстания. Следует отметить, что в записках Завалишина имеется сообщение, что через посредство Корниловича в день восстания утром Сперанскому было предложено войти в состав будущего правительства. ²⁵

О своем участии в событиях 14 декабря Корнилович показал: «Я находился в толпе зрителей до убийства генерала Милорадовича, лотом ушел и вернулся, когда подъехал великий князь Михаил Павлович и Воинов, чтобы уговаривать». Он сообщает, что в 11 часов утра 14 декабря «заехал я из любопытства в Измайловские казармы, чтобы видеть, как присягают». Из казарм он отправился на Невский проспект, видел восставший батальон Московского полка, «слышал восклицание "Константина"», затем поехал в штаб, часа через два вышел на площадь, где происходили события, и находился в 10 шагах от места, где ранили Милорадовича. После этого уехал на Васильевский остров к Гертеру, но не застал его дома и снова отправился в штаб, писал письма родным, потом вновь пошел на Сенатскую площадь, подошел к Бестужеву и морским офицерам и сказал, что лучше покориться и тем получить прощение, чем без пользы против такого многочисленного войска защищаться. Когда началась пальба и все [428] бросились вспять, я скрылся в Галерной улице в доме, в каком живет фон Дезен». ²⁶

Таким образом, Корнилович был и в Измайловских казармах, и на площади. К этим показаниям допрошенный А. Бестужев сделал поправку, сказав, что он «решительно» не помнит, чтобы Корнилович подходил к нему на площади с предложением покориться. Измайловский полк, куда поехал, по его словам, Корнилович, как известно, в это утро присягнул Николаю, хотя присяга и не прошла гладко. ²⁷

Декабристу И. И. Беляеву, когда он писал свои воспоминания, припомнилась такая подробность событий 14 декабря на Сенатской площади: «Перед вечером мы увидели, что против нас появились орудия, Корнилович сказал: "вот теперь надо идти и взять орудия". Но так как из вождей никого не было, то никто и не решился взять, на себя двинуть орудия и, может быть, начать смертоносную борьбу, что и решило участь этого несчастного покушения». ²⁸

Рылеев в своих показаниях говорил о встрече с Корниловичем в это утро, что он «встретился с Корниловичем и узнал от него, что Сутгоф уже со своею ротою пошел на площадь». ²⁹ Поэтому М. В Нечкина считает возможным причислить Корниловича к числу лиц, служивших связью между восставшими на площади и еще не вышедшими лейб-гренадерами. ³⁰

Таким образом, участие Корниловича в событиях следует признать довольно значительным. Выполнение ответственных поручений Васильковской управы на Юге летом 1825 г., обсуждение вопросов организации восстания в Василькове, передача письма от южан Трубецкому, участие в совещаниях у Рылеева — показывают активность Корниловича. Лишь несколько смягчающим обстоятельством в глазах правительства могло служить отрицательное отношение его к планам цареубийства. Он не был связан непосредственно ни с одной [429] воинской частью, как состоявший на службе в Генеральном штабе. В день восстания Корнилович побывал в казармах у измайловцев, сообщил Рылееву о выступлении лейб-гренадеров и сам был на площади.

Корнилович был арестован ночью после подавления восстания, был отвезен во дворец и допрошен в ту же ночь с 14 на 15 декабря. В 7 часов утра Николай приказал отправить его в крепость, написав коменданту А. Сукину приказание посадить Корниловича «на гауптвахту отдельно от других, без всяких сообщений с кем бы то ни было». По-видимому, первый допрос не выявил еще полностью его связей с восставшими. Между тем арестованных в ту же ночь Рылеева, Бестужева, Трубецкого прямо отправили в Алексеевский равелин, т.е. ставили в худшие условия. ³¹ Верховный уголовный суд, судивший декабристов, приговорил Корниловича к лишению дворянства и к ссылке в каторжные работы на 12 лет. Приговор этот был затем смягчен, срок каторжных работ был сокращен до 8 лет, после чего ему предстояло поселение в Сибири. В марте 1827 г. Корнилович уж был в Читинском остроге.

Однако пребывание Корниловича в Сибири было непродолжительным. Менее чем через год он был отправлен снова в Петербург. Дальнейшая судьба Корниловича оказалась необычной. Она выяснена достаточно детально в литературе, ³² и поэтому здесь можно передать се кратко, в основных чертах. Фаддей Булгарин подал в III отделение донос о подозреваемых им связях декабристов с австрийским правительством. Это могло казаться правдоподобным, тем более что князь С. П. Трубецкой был женат на графине Лаваль, сестра которой была замужем за австрийским послом в Петербурге графом Лебцельтерном. По словам Булгарина, секретарь австрийского посольства Гуммлауэр подружился с Корниловичем. Последнего Булгарин [430] рисует как ветреного и болтливого молодого человека, через которого австрийский посол и его секретарь выведывали сведения о разных лицах. Доносу Булгарина был дан ход. корнилович был доставлен из Сибири в Петербург, куда он прибыл 14 февраля 1828 г. На следующий день он был отправлен в крепость. Он дал подробные письменные показания о встречах с австрийским послом и его секретарем сношения с которыми ограничивались светскими встречами и невинными разговорами. Объяснения Корниловича, написанные в крепости, по-видимому, показались достаточно убедительными для Николая I и шефа жандармов.

Неделю спустя Корнилович написал свою первую записку, в которой предлагал поручить ему составить историю России, начиная с эпохи Петра I, с выяснением различных проектов, выдвинутых в свое время, но затем забытых, осуществление которых могло бы быть полезно в будущем. ³³

В апреле того же 1828 г. он представил вторую записку с проектами мер для повышения нравственности в семейной жизни крестьян, в том числе об учреждении приходских училищ. Николай I распорядился «дозволить ему написать, что хочет» и вместе с тем поручил ему описать, «каким образом обходятся с каторжниками в Чите». Корнилович в своей новой записке подробно и правдиво описал положение декабристов на каторге. Эту записку Николай I читал, и на основании ее разрешено было снимать кандалы с декабристов, «кто того своей кротостью заслуживает».

Вслед за тем Kopиилович, во исполнение разрешения писать о чем хочет, представил одну за другой записки о положении в польских губерниях, о мерах к развитию русской торговли в Азии, об улучшении положения сельских священников, о русско-персидских делах и т. п. Бенкендорф распорядился присылать Корниловичу газеты, некоторые журналы и книги.

В архивном деле III отделения, содержащем бумаги за время пребывания Корниловича в Петропавловской крепости, хранится ряд [431] его записок на различные темы, отправленных им Бенкендорфу, некоторые из которых также были доложены Николаю I. Корнилович, по-видимому, надеялся, что некоторые проекты помогут его освобождению, участию в экспедициях. Он просил о разрешении участвовать в военных действиях против турок, но просьба эта успеха не имела. Ему разрешено было писать матери, сестрам и брату. Корнилович даже просил о свидании с декабристом Батеньковым, помещенным также в крепости. В крепости написана им повесть из эпохи Петра I «Андрей Безыменный», напечатанная отдельной книгой в типографии III отделения; здесь же, в крепости, он переводил Тита Ливия и Тацита.

Заключение Корниловича в крепости, по его словам, было значительно более тяжелым, нежели сибирская каторга. Оно продолжалось 4 1/2 года. В ноябре 1832 г. он был отправлен на Кавказ, будучи назначен рядовым в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк, стоявший в Грузии. Во время пути в Новгороде ему удалось повидаться с братом.

Он прибыл в Тифлис в начале декабря 1832 г. и затем должен был отправиться в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк, стоявший в солдатской слободке Царские Колодцы. «Участь моя, правда, незавидна, но и не так горька, как ты воображаешь, — писал Корнилович брату. — После того, где я перебывал, и Царские Колодцы покажутся раем». ³⁴ Корнилович пытается здесь возобновить свои литературные занятия, ему высылаются петербургские журналы, восстанавливаются некоторые прежние литературные связи, в частности с II. А. Полевым. Он жил на Кавказе вместе с сосланным декабристом

В. М. Голицыным. По словам последнего, Корнилович был занят работой по истории политической мысли, где писал и о своем участии в движении декабристов, но сочинение это, по-видимому, не сохранилось. Весной 1834 г. в Царских Колодцах побывал декабрист-писатель А. А. Бестужев-Марлинский, также сосланный на Кавказ. Корнилович, обрадованный встречей с своим давним другом, [432] проводил его в Тифлис. Но просьба Корниловича о переводе на службу в Тифлис, где он надеялся на возможность возобновления своих литературных занятий, не имела успеха. Он должен был оставаться в Царских Колодцах. Отсюда он был назначен в поход против горцев. Участвуя в походе в Дагестан, Корнилович заболел лихорадкой и скончался в ночь на 30 августа 1834 г.

Комментарии

1. Центральный гос. исторический архив в Москве (ЦГИА), ф.48, д. № 421, л. 12. Биографические сведения о Корниловиче приведены также в статьях: П Е. Щеголев Декабристы. М.-Л., 1926; А. Г. Грумм-Гржимайло. 1) Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. II, М., 1932; 2) Письмо Корниловича из Петропавловской крепости. Сб. «Бунт декабристов», Л., 1925; 3) Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925; В. Я. Богучарский. Из прошлого русского общества. СПб., 1905.

2. Подготовлено к печати исследование А. Г. Грумм-Гржимайло «Общество громкого смеха».

3. В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности Петрозаводск, 1949, стр. 235, 250, 287, 323.

4. Корнилович был знаком с И. А. Крыловым, Н. И. Гнедичем, А. С. Грибоедовым, кн. П. А. Вяземским, И. И. Дмитриевым, А. Е. Измайловым, К. Ф. Рылеевым, А. А. Бестужевым, В. К. Кюхельбекером, В. Туманским, кн. А. И. Одоевским, Ф. Н. Глинкой и др.

5. ЦГИА, ф. 48, д. № 421, дело Корниловича. Показания Корниловича частично приведены у В. Я. Богучарского в книге «Из прошлого русского общества». СПб., 1905, (стр. 108-112).

6. Эти слова подчеркнуты кем-либо из Следственного комитета; на полях поставлен знак «№».

7. М. В. Нечкина. Грибоедов и декабристы. Изд. АН СССР, 1951, стр. 460-462.

8. Там же.

9. И. П. Липранди. Заметки на статью «Пушкин в южной России». Русск. архив, 1866, т. IV, _Стр. 1442.

10. Там же, стр. 1479.

11. В семейном архиве сохранилась записка В. Я. Тимковского к А. О. Корниловичу, свидетельствующая о давнем знакомстве Корниловича с ним. Кроме того, имя В. Я. Тимковского часто упоминается в письмах С. Н. Корниловича к А. О. Корниловичу (семейный архив).

12. О том, что у Корниловича в мае могли быть соответствующие разговоры с Муравьевым-Апостолом, явствует из ого показания от 7 февраля 1826 г. «Я слышал в Василькове, — писал Корнилович, — что есть тайное общество в Чугуеве, в южных военных поселениях; Южное общество не успело еще, кажется войти с оным в сношения».

13. Скажите им, что наши дела идут превосходно, мы имеем 60 тыс. чел под ружьем и это вполне верно».

14. «Вы не поверите, как здесь умы возбуждены; имеются от 10 до 15 человек которые пришли ко мне с намерением сделать покушение на императора, и они в состоянии отправиться даже в Таганрог». — «И вы приняли к себе преступников?» — отвечал я. — «Нет, — продолжал он, — они не из наших»

15. «Но мы того же мнения, — отвечал мне Муравьев, — и я первый приказал бы их арестовать».

16. ЦГИА, ф. 48, № 421, лл. 17 об. — 20 об.

17. Восстание Декабристов, Материалы, т. IX, М., 1950, стр. 117 и 256.

18. У М. Муравьева-Апостола ошибочно сказано «в апреле».

19. Восстание декабристов, Материалы, т. IX, стр. 117 и 256.

20. Там же, т. I, 1925, стр. 180, 203, 218.

21. Там же, стр. 14, 21, 68, 94, 132, 134.

22. Там же, стр. 448; т. II, 1926, стр. 67, 287.

23. ЦГИА, ф. 48, д. № 421, л. 32.

24. Показания Краснокутского приведены у М. В. Нечкиной: Восстание 14 декабря 1825 г. М., 1951, стр. 45.

25. Завалишин говорит: «Вот его показания относительно Сперанского, утром, прежде еще, нежели началось движение, Корнилович был послан к Сперанскому объявить ему о предстоящем перевороте и испросить его согласие на назначение его в число регентства. "С ума вы сошли, — отвечал Сперанский, — разве делают такие предложения преждевременно! Одержите сначала верх, тогда все будут на вашей стороне”» (Записки декабриста Д. И. Завалишина. СПб., 1906, стр. 211).

26. ЦГИА, ф. 48, д. № 421, лл. 9-10.

27. М. Нечкина. Восстание 14 декабря 1825 г., стр, 68-70.

28. П. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. СПб., 1887, стр. 507.

29. Восстание декабристов, Материалы, т. I, стр. 180.

30. М. Нечкина. Восстание 14 декабря 1825 г., стр. 134.

31. См. «реестр» повелениям Николая I Сукину в книге П. Щеголева «Декабристы» (стр. 267).

32. П. Щеголев. Декабристы, стр. 298 и сл, — А. Грумм-Гржмайло. 1) Декабрист А. О. Корнилович. Сб. «Декабристы и их время», т. I, М., 1932; 2) Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925.

33. ЦГИА, ф III отд. 1 эксп., №№ 61-79. О государственном преступнике Корниловиче.

34. А. Грумм-Гржимайло. Декабрист А. О. Корнилович на Кавказе. Сб. «Декабристы на каторге и в ссылке», М., 1925, стр. 320.

Текст воспроизведен по изданию: А. О. Корнилович. Сочинения и письма. М.-Л. АН СССР. 1957