КАРЛ КОХ

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РОССИИ И В КАВКАЗСКИЕ ЗЕМЛИ

[В 1836, 1837 И 1838 ГГ.]

REISE DURCH RUSSLAND NACH DEM KAUKASISCHEN ISTHMUS IN DEN JAHREN 1836, 1837 UND 1838

III. Северная Осетия

Тянется от северных отрогов Кавказского хребта через североосетинские горы до Пшехеша и включает также красивую и плодородную Осетинскую равнину. Южная часть в значительной мере гириста, однако, несмотря на это, большая часть осетин заняла здесь узкие долины; в настоящее время, когда на Кавказе постепенно распространяется спокойствие и тишина, северные осетины начали все больше спускаться в низменные и плодородные местности. На западе имеются большие леса, а те, что находятся на востоке, незначительны. Жители состоят в основном из вытесненных осетин и принадлежат к племени олагиров или валагиров. На западе и востоке у них имеются, вероятно, чужеземные властители, которые считаются теперь князьями, признаваемыми также и черкесами. Эти князья уже много столетий проявляют свою неограниченную власть над народом. Они все без исключения подчинились России, но не платят никаких налогов. В северной Осетии братства потеряли свое значение, потому что русское правительство, стоя на стороне князей и старейшин, защищает их от народа. Северная Осетия делится на 4 округа по своим четырем рекам.

1. Округ Кизил — Терек или Тагата занимает долину Терека от Дарьяла до Владикавказа, затем — левый берег его до Пшехеша и, кроме того, еще долины реки Кизил. Его жители (называемые тагаурцами) только отчасти вытесненные осетины (население долины Кизила), в то время как жители долины Терек по большей части относятся к ингушам. Князья, по-видимому, персидского происхождения, и существует предание, что они явились из Персии. Великий Нуширван для защиты от набегов с севера посадил в Дарьяле пограничных сторожей и нет ничего невозможного, что из среды этих пограничников происходят теперешние тагаурские князья.

Долину Терека называют Шимиттэ или Шимитт. Согласно Клапроту и грузинской летописи, существует предание, что правившие тогда князья пришли с запада ¹³⁰ и, вероятно, из долины верхнего Фиага того же [248] названия. Об относящихся сюда селениях я говорил ранее. Район Шимиттэ отделен от долин Кизила поперечными горами Ахот. По ту сторону их находятся обе большие долины Генала и Кизила, из которых первая, как долина собственно племени тагаурцев, получила также название Тагата, в то время как вторая называется Дергипш. Всего в этом округе 20 селений. К сожалению, я не могу назвать ни количества жителей, ни числа домов, как я это делал в отношении остальных североосетинских округов, потому что я потерял листок, на котором я все это записал во время моего путешествия.

2. Округ Фиаг населен племенем куртатов и занимает на западе всю долину Фиага от его истоков до впадения в Терек. Как и предыдущий, он состоит из гористой южной части и равнинной северной части. Первая отделена поперечными горами от Дергипша, которые соединяют Штец с Тобау. Южная, находящаяся в горах часть, образует два района: Шимитт или Цмитти у истоков Фиага и Тринш на Джимаре, речке, впадающей в Фиаг справа. Всего селений — 24.

3. Округ Нижнего Ардона лежит к западу от предыдущего, от которого он отделен поперечными горами под названием Шимитт-хох, т. е. высота Шимитта, и к северу от округа Верхний Ардон. Названное выше ущелье Касара разделяет последний округ. Близко от него находятся следы стены, от которой он получил свое название, она была выстроена во второй половине XVI столетия царем для защиты Грузии от набегов осетин, живших по эту сторону двалов. На западе округ граничит с округом дигорцев и отделяется от него большим поперечным хребтом, который от Сонгута идет к северу и соединяет этот последний с североосетинскими горами. К югу он называется Цейя, а к северу — Байкахур. Округ состоит из северной равнинной части вдоль Ардона до его устья и южной в значительной степени гористой части. Последняя образует собственно округ олагиров или валагиров и указан Вахушти и Клапротом неправильно. Только в новейшие времена спустились олагиры в плодородные равнины и выстроили 3 очень больших селения — Швадаг на [249] речке того же названия, Саликар на Ардоне и Ардон (Ардонский аул у русских).

Окруженная горами часть тянется далеко с востока на запад, где она граничит с Дигорой, а не с Воротами котловины, как это говорят Вахушти и Клапрот; она первоначально была разделена на многочисленные районы по различным братствам, которые, однако, теперь потеряли свое значение. В общем восточную часть с долинами Ардона, Бата... называют Олагиры, западную с долинами Садона — Фаиками, а южную с долиной верхнего Ардона до впадения в него Батдона и долиной Цейа — Касри-хеви, т. е. долиной хазар. Всего селений — 31.

У олагиров, как и у куртатов, вместо князей имеются старейшины (элдары), обладающие значительным влиянием на народ. Хотя они подчинены России, но живут в своих недоступных долинах совершенно свободными и независимыми. Как и в округе Фиаг, здесь имеется много руды и в особенности свинцовой, богатой серебром; можно только удивляться, что Россия до сих пор не произвела никаких изысканий для открытия рудников.

4. Округ Урух тянется к западу от предыдущего до начинающихся от Гурана к северо-востоку гор Нагадь пи. На юге ледник Риона от Мьячихпара до Сонгута отделяет его от имеретинского округа Раджа; на севере он достигает ущелья Уруха, где эта река пробивает себе путь между североосетинскими горами и горами Нагашпи. Он занимает долины Уруха и его многочисленных притоков в высоких горах и тянется затем на север между североосетинскими горами и Пшехешом до рек Дур-Дур и Урсдон. Западная часть Осетинской равнины относится к нему.

Жители округа Урух образуют в основном племя дигорцев, давших также свое имя притоку Уруха. По эту сторону североосетинских гор — это олагиры, которые позднее стали подвластными дигорским князьям. Дигорцы вместе с тагаурцами являются единственными осетинами, среди которых некоторым удалось объявить себя властителями местности. Как и у остальных осетин, у них раньше было нечто вроде республиканского [250] строя, пока венгры из Маджар на Куме не были изгнаны Чингис-ханом. Они искали убежища в скалистых долинах Уруха и нашли его у гостеприимных дигорцев. Беглецы назвались сыновьями маджарского хана, приняли имя Бадил и стали охранять со своими людьми ущелье Уруха Хадсерте. За это они получали от дигорцев вознаграждение, которое постепенно перешло в налог. С помощью грабежей потомки обоих Бадил увеличили свою мощь; они вступили в близкие отношения с кабардинскими князьями, из которых один (когда именно осталось неизвестным) также поселился в западной части собственной долины Уруха; женившись на их дочерях, Бадилы приравняли себя к ним и подчинили себе народ Дигора. Таким путем у дигорцев появились две княжеские семьи, принявшие имена Бадилата (по-грузински — Баделидзе) и Черкесата (по-грузински — Черкесидзе); подобно князьям Кабарды, они самовольно распоряжались собственностью и даже жизнью своих подданных. Угнетение явилось причиной вмешательства России во внутренние раздоры между князьями и народом. Один офицер, имя которого, к сожалению, забыто, но который является автором статьи, помещенной в «Северных известиях», был послан в 1781 г. в Северную Осетию, принял с хитрыми намерениями сторону народа против его угнетателей и склонил, наконец, обе стороны к повиновению русскому царю.

Как и в предыдущих округах, здесь имеется гористая юго-западная и равнинная северо-восточная части. Первая полностью принадлежит семье Бадилатов и в основном населена олагирами. Она тянется по северным склонам североосетинских гор вдоль рек Урсдон и Дур-Дур до Терека и имеет 3 больших селения, занимая несколько долин.

Собственно округ Уруха занимает долины Уруха до его выхода из них и принадлежит на востоке Бадилатам, а на западе — Черкесатам. Первые занимают долины текущего с юго-востока Дигора и отсюда долину Уруха до северной границы; здесь имеется всего 20 селений. [251]

Черкесаты живут в суровых долинах верхнего Уруха и властвуют над 9 селениями.

Глава 20

Осетины и их обычаи

Чем чаще я находился среди осетин и присматривался к этим интересным жителям Кавказа, тем больше я чувствовал себя как дома среди этого чужого мне народа и меня так тянуло к этим простодушным людям, которых на равнинах считали разбойниками, чего со мной никогда не бывало. Такие же сильные и красивые люди, как я часто видел в лесах Тюрингии, особенно в Шмидефельде или Руле, выходили дружелюбно мне навстречу и сердечно приветствовали меня. Таковы должны были быть в древности немцы и мне часто казалось, что описания Тацита в «Germania», о которых я смутно помнил, воплотились теперь в жизнь. Несколько иным нашел я народ, по сравнению с описаниями Клапрота, а за ним и Дюбуа.

Осетины красивые люди и по своей красоте могут быть поставлены рядом с черкесами и грузинами. Однако они значительно отличаются от последних и поэтому их так же мало можно сравнивать с ними, как немцев с итальянцами. Как и жители гор Тюрингии, осетины крепки по сложению и коренасты. Их нельзя назвать совершенно худощавыми, но они все-таки скорее худощавы, нежели полны; в общем они, как говорят у нас, коренасты. Широкая грудь, полные руки и бедра объясняются сильными мускулами, а не отложениями жира, как у монгольской расы. Клапрот сообщает, что рост осетин достигает только 5 фут. 2-3 дм, но я нередко видел женщин такого роста. Лицо при большой правильности черт интересно, и если даже осетин не стремится к образованию, то все-таки в нем чувствуется живое понимание всего, что происходит. Светлые или каштановые волосы покрывают его скорее круглую, чем удлиненную голову и открывают небольшой, но не маленький лоб. В большинстве [252] голубые и большие глаза имеют у женщин какое-то мягкое, а у мужчин, напротив, какое-то спокойное выражение. Дикий взгляд, которым отличаются черкесы, как и все кавказские жители, отсутствует у осетин. Нос у них не так уж мал, как сообщает Клапрот, и совсем не похож на так называемый курносый, а по форме напоминает нос жителей Тюрингии и почти всей Германии. Рот не маленький, часто я находил, что он слишком большой. Руки осетинок чрезвычайно красивы, зато ноги намного отличаются от ног черкешенок и по меньшей мере среднего размера.

Таковы осетины из внутренних местностей страны, таковы и кешелты, кудары, дигорцы и др. Их приятный вид усиливается еще приветливостью, я бы сказал любезностью, с которой они встречают каждого чужеземца. Все их движения закругленные, и они ходят твердым шагом. Я видел в Кола 16-летнюю девушку, которая гнала перед собой пару быков, одетую в лохмотья, и несмотря на это я был восхищен ее осанкой, походкой и всеми ее движениями больше, чем ее ослепительной красотой. Спокойно подняла она свои большие голубые глаза, когда я подходил, и смотрела на меня с таким выражением, как будто бы увидела своего брата. Когда она по моему выражению и словам увидела вызванное ею восхищение, она повела себя так, как наши красавицы в лесах Тюрингии и стала кокетничать с невинно-смущенным видом, чего я не мог ожидать от дитя природы. Так глубоко в душе девушки лежит влечение нравиться.

Поскольку характер всех горцев проявляется в благонравии, так и осетин является храбрым и хорошим человеком, когда его правильно воспринимают в свойственной ему обстановке. Если что-нибудь происходит с этой последней, то это нельзя приписывать ему. Отсюда противоречивые рассказы, существующие об осетинах. Неизвестный русский офицер приводит те же данные, о которых я говорил выше. Клапрот и Дюбуа основывают свои описания на чужих сообщениях, а русский Грегориевицкий неправ, когда называет осетин трусами. Он как раз имел прекрасную возможность восхищаться их смелостью и храбростью. Согласно его [253] описанию, никак нельзя было ожидать обвинения их в. трусости.

Осетин признает только одну добродетель — мужественную силу, и к ней направлены все его поступки. Она воодушевляет его во всем, что он делает. Чем совершеннее она у какого-нибудь человека, тем больше его уважают и почитают. Тому, кто обладает ею в большей степени, подчиняются остальные в случае нужды и следуют за ним покорно во всех разбойничьих набегах. Культурный уровень народа еще не позволил установить понятие собственности в том понимании, как это имеет место у нас в нашем государственном устройстве, и по этой причине осетин крадет и грабит, не думая, что он совершает преступление, По его мнению, обкрадываемый может защищаться и должен винить только себя, если его обворовывают. То, что на чужбине он не может приобрести силой, он стремится получить с помощью врожденной хитрости. Черкесы производят свои разбойничьи набеги большими группами и пользуются больше силой, нежели хитростью; не так поступает осетин, который часто отправляется один или в сопровождении небольшого количества людей и не пренебрегает никакими средствами, чтобы добиться своей цели. Насколько страшен и даже ужасен он за пределами своего жилища, настолько приветлив и любезен он внутри его.

Члены семьи живут мирно друг с другом, и я не раз наталкивался на патриархальные сцены, как они описаны в библии. Того, кто к ним приходит, они охотно принимают и не только кормят и поят, но и предоставляют ему ту же защиту, какой пользуется каждый член семьи. Когда кто-нибудь кушает, всякий, кто случайно увидит это, имеет право поесть вместе с ним, а хозяин, будучи, возможно, сам голодным не ворчит ни в малейшей степени из-за уменьшения полагающейся ему порции пищи. Привыкший к терпению и лишениям, он сопротивляется всем бурям сурового климата и всем неприятностям неплодородного отечества. В бою он храбр и смело смотрит смерти в глаза. Семь осетин сопротивлялись в одной из описываемых позднее башен целому батальону. [254]

Таково своеобразие осетин, так отличаются они в своих отношениях друг к другу от всех остальных народов Кавказа. Объем работы не позволяет мне представить историческое обоснование происхождения его современного состояния, так что я излагаю положение, как оно есть.

За исключением двух племен — тагаурцев и дигорцев, осетины, как было указано, не имеют князей; среди этих последних таковыми объявили себя сперва чужестранцы, пользуясь сначала хитростью, а затем силой. У остальных североосетинских племен пользуются какой-то властью старейшины (элдары), поддерживаемые в этом соседними князьями. Поэтому с давних пор остальные свободные осетины называют жителей северной Осетии олагирами (русские — валагирами), в то время как они именуют самих себя мизорами. ¹³¹

Отцы семей у мизоров являются истинными властителями; взрослые и женатые сыновья беспрекословно повинуются своим отцам. Когда умирает отец, сыновья с детьми остаются вблизи от отцовского жилища, которое достается старшему из них и образуют со всей семьей так называемое кау (селение), члены которого благодаря родству по крови тесно связаны и взаимно защищают друг друга. Такое кау, как правило, получает имя семьи, которая его образует. В большинстве случаев оно состоит из небольшого количества домов, расположенных иногда не слишком близко друг от друга, как это описывает Клапрот, поэтому слово кау может быть только в переносном смысле переведено, как селение. По мере того, как количество домов возрастает и семьи увеличиваются, связи отдельных ее членов ослабевают. Прежнее единство нарушается всякими раздорами, и одна часть членов основывает, наконец, новое кау, вероятно, на самом близком расстоянии от основного. Так возникли постепенно многочисленные кау в осетинских долинах.

Новые кау не отделяются от старых, так как во всех случаях они оказываются снова связанными с ними. Отдельные члены восстают на защиту друг друга, как только внешние обстоятельства призывают их к [255] тесному союзу. Так создались братства, с которыми мы уже столкнулись у черкесов, правда, в несколько другой форме. Они отличаются тем, что сохранили свое первоначальное значение и состоят только из членов одной большой семьи. Братство, как правило, занимает определенную долину и не допускает в нее никого постороннего, даже своих земляков, с которыми они не только не имеют никакой связи, но и живут даже в постоянной вражде. Осетин не считает грехом воровство и грабеж своих земляков, если между ними не существует никаких родственных связей; он сам всегда готов достойно встретить своего врага.

Такое положение среди осетин является причиной того, что они не смогли приобрести значения в стране. Это же объясняет и то, что кабардинцам удалось в предыдущем столетии покорить себе часть осетин и даже увести их из их страны. Становится также понятным, как удалось русским с успехом провести свои захватнические планы в Осетии... Как ни храбро защищались отдельные братства, но они не могли долго противостоять регулярным войскам русских. В покоренных северных и южных равнинах первоначальное значение братств утерялось в связи с нависшей опасностью. Русское правительство не допускало между своими подданными никаких набегов, так что в последние времена многие маленькие братства, обитавшие в одном округе, объединились и образовали одно крупное, получившее название по той долине, в которой оно жило.

Для внешних сношений братство избирает, как правило, опытных и старых членов, которые называются элдар (старейшина); им вменяется в обязанность улаживать между фамилиями братства ссоры, руководить разбойничьими набегами и принимать надлежащие меры при возможных нападениях. Количество элдаров различно; иногда доверие братства принадлежит одному элдару, но, как правило, их несколько и они заботятся о его благополучии. В спокойные времена они не имеют никакой власти, но несмотря на это оказывают моральное влияние как пожилые люди. Только в Северной Осетии они отчасти попали под влияние князей [256] и образовали в долинах Терека, Кизила и Уруха среднее сословие между народом и князьями, вставая то на сторону одних, то на сторону других. В долинах нижнего Ардона и Фиага старейшины заняли места князей; свободные осетины (мизоры) смотрят свысока и с некоторым презрением на своих зависимых братьев (олагиров).

Из всего сказанного неудивительно, что среди осетин господствуют анархия и произвол и, если бы народ не был столь плодовитым, то в результате постоянных кровавых ссор и огромной нужды они уже давно бы взаимно друг друга уничтожили.

Если можно оспаривать у них существование государственного строя, то все-таки обычаи и привычки освятили многое, чему осетины беспрекословно подчиняются. Среди них до сих пор живы воспоминания древних времен и подобно тому, как грузины до сих пор помнят изречения прославленной царицы Тамары, урожденной осетинки, так и среди них живы воспоминания о постановлениях царя Багатара, царствовавшего в середине V века, которыми они нередко руководствуются, вынося решения в ссорах. После изгнания осетин с равнины монголами с Тимуром во главе, возник их архаическо-демократический строй, который стал постепенно развиваться в узких долинах в том направлении, в каком мы теперь его находим.

Если у черкесов в словах — уважение старых, кровная месть и гостеприимство — было ранее заключено все их государственное устройство, то в новейшие времена все это под влиянием обстоятельств модифицировалось. Совершенно по-иному происходило дело у осетин; здесь эти обычаи господствуют так же, как и много столетий тому назад. При ближайшем рассмотрении мы видим, что уважение стариков развито у осетин очень сильно и ничем не отличается от того, что я описывал в отношении черкесов и что наблюдается, за некоторыми исключениями, по всему Кавказу.

Кровная месть, этот страшный закон, который зачастую бушует между двумя семьями в течение столетий, получил у осетин свое самое высшее развитие и [257] каждый, самый незначительный проступок напоминает о нем. Если у черкесов только кровь искупается кровью, то за любое оскорбление, нанесенное осетину, должна быть пролита кровь. Днем и ночью, размышляет исполнитель кровной мести о подходящем случае для выполнения своего приговора. До тех пор он избегает диких игр своих друзей, не принимает участия в опасных разбойничьих набегах для того, чтобы не потерять зря свою жизнь, которая для него теперь особенно дорога; он покидает семейный очаг и устремляется на простор с мыслями об убийстве, которые одни теперь его занимают. Подобно кровожадному зверю крадется он около своей жертвы и высматривает без устали благоприятный момент для выполнения своей мести. Страшно смотреть на человека, который в течение года вынашивает в себе мысль об убийстве и не осмеливается от нее отказаться, пока убийство не совершено. Когда это ему, наконец, удается, он радостно возвращается в отцовский дом и приносит в жертву на могиле искупленного козу или овцу. В тот момент, когда кровь жертвенного животного успокаивает прах убитого, душа этого последнего возносится в лучший мир. Мститель возвращается снова к своим, и его встречают с большим ликованием. Для него начинается новая жизнь, он предается опять веселью, которого до сих пор сторонился. Но теперь он сам обречен на смерть, так как, подобно черкесам, ближайший родственник убитого — мужчина должен отомстить за его гибель. Но это не печалит его и, не заботясь о будущем, он радуется уважению, которое ему высказывают.

У осетин не просто быть исполнителем искупительного акта. Братства живут значительно разделенными друг от друга, и местность обеспечивает преследуемому немалую безопасность. Хитростью и ловкостью должен обладать исполнитель мести, и ему лишь изредка удается открыто появляться. Поскольку попавший под акт искупления знает опасность, которая грозит ему, он, не пугаясь, пользуется всеми средствами для обеспечения своей безопасности. Его враг вынужден разыскивать его среди его друзей, и если эти последние только отстраняют от него момент гибели, но не [258] принимают никогда сторону своего друга, то все-таки не так легко незаметно приблизиться к нему.

Во время моего путешествия по Осетии мне было показано, как я говорил выше, место в Джави, где была совершена кровная месть, и я подробно узнал причины убийства. Это уже была пятая жертва мести за период 40 — 50 лет, имевшая место между двумя семьями. Погибший убил 20 лет тому назад отца убийцы, своего старшего брата, который в свою очередь собственной рукой совершил убийство дяди этого убийцы. Причиной всех этих несчастий было похищение и обесчещение девушки. Когда отец теперешнего убийцы пал от руки своего врага, ему (убийце) было немного лет, но все-таки на него пало приведение в исполнение смертного приговора. С мыслью об убийстве воспитала мать своего единственного сына, зная, что он также должен идти навстречу верной смерти. В течение многих лет искал он случая привести в исполнение свой план и, наконец, темной ночью он спрятался в сарае, находившемся напротив дома его врага с тем, чтобы застрелить его утром на рассвете, когда тот будет выходить из дома. Вероятно, в течение многих ночей он жертвовал сном, чтобы выследить привычки своего врага.

Только в очень редких случаях имеет место оплата искупительной жертвы деньгами, потому что та сторона, которая позволяет себе возместить деньгами, сталкивается с большим или меньшим презрением. Это происходит только тогда, когда два братства одинаковой мощи устают от длительных убийств своих членов и начинают, наконец, понимать, что они оба от этого лишь проигрывают; это имеет место также тогда, когда совершенно ясно, что убийство совершилось случайно и без всякого умысла.

Среди отдельных семей или братств убийства совершаются редко и виновника, как правило, сжигают со всем его имуществом. Иногда он навсегда покидает свою любимую долину и округ своих родственников, которые его охотно отпускают, чтобы освободиться от приведения в исполнение справедливого наказания.

Однако не только убийство требует крови, но и [259] каждое оскорбление должно быть кроваво отомщено. К счастью, отдельные члены двух братств редко собираются вместе, благодаря чему устраняются удобные случаи для ссор. Самой большой обидой является оскорбление памяти главы семьи бранными словами или убийство собаки на его могиле.

Похищения до сих пор дают повод к кровной мести в особенности когда похитителем является женатый мужчина и позор не может быть покрыт, союзом с похищенной девушкой. Такие случаи, впрочем, редки, потому что ни один народ не чтит так высоко семейную жизнь, как осетины. Случаев нарушения супружеской верности почти неизвестно.

Всякое телесное повреждение также влечет за собой кровную месть, но может быть искуплено значительно легче и назначаемый штраф, как и у черкесов, соответствует значимости поврежденного члена и опасности раны.

Во всех случаях, когда обе стороны стремятся к примирению, каждая из них выбирает 3 судей. Из них двое (по одному от каждой стороны) изучают обсуждаемый вопрос и выдвигают определенное предложение. Их называют алнсоны. Двум другим сирамонам вменяется в обязанность обсудить более подробно выдвинутое предложение, показать его справедливость обеим собравшимся сторонам и, в случае согласия обеих сторон, ратифицировать его. Однако этим еще приговор не вынесен, потому что два последних судьи — куссагоны снова изучают и контролируют правильность судопроизводства предыдущих судей. Если оба куссагона полагают, что законность в чем-то нарушена, то они отменяют решение и снова происходит новое заседание для принятия решения при новом составе избранных судей. Тем не менее ни одну из сторон нельзя принудить к выполнению приговора, и они могут делать то, что хотят. Однако обычно они подчиняются, потому что стремление уладить ссору заставило их уже поручить разбирательство дела судьям.

Чтобы добиться примирения с оскорбленной стороной, обидчик, как правило, делает перед началом [260] переговоров более или менее значительный, в зависимости от обстоятельств, подарок.

Как и в Черкесии, рогатый скот является здесь ходовой монетой, и в Осетии все оценивается по быкам. Чтобы искупить убийство мужчины, требуется, по крайней мере, 18 раз по 18 быков, ¹³² в то время как за убийство лица женского пола требуется только половина этого количества. Самое маленькое ранение при котором потекла кровь, штрафуется 18 быками, и чем больше значимость поврежденного члена или чем опаснее рана, тем выше штраф. Удивительно, что. нос относится к самым необходимым частям тела и его повреждение расценивается наравне с повреждением глаза, руки или ноги. За его увечье требуют выплату 9 раз по 18 быков. Похищение приравнивается к убийству, когда мужчина не может исправить позор женитьбой на девушке и внесением выкупа за невесту.

Среди осетин воровство в собственном смысле этого слова не встречается, потому что, с одной стороны, они слишком бедны, чтобы давать к этому повод, а с другой — члены братства ввиду своего незначительного количества хорошо знают имеющееся у каждого имущество. Только в северных 'округах, например, среди дигорцев воровство встречается чаще. Как правило, оно карается возвращением украденного в повышенном размере, но эта сумма не превышает трехкратной ее стоимости, если обокраденный из народа, шестикратной, если он старейшина и девятикратной, если он князь.

Насколько редки случаи воровства, т. е. взлом внутри собственной семьи, святость которой чтит даже враг, настолько часты набеги и грабежи на дорогах. Скот является главным объектом восхищения осетин, поэтому лошади охраняются с особой заботливостью.

Наравне с уважением стариков и кровной местью, как уже говорилось, у осетин в значительной степени развито чувство гостеприимства, в чем они превосходят даже черкесов. Человек, принятый в семью, рассматривается этой последней как ее член, и, как таковой, попадает под ее защиту до тех пор, пока он остается достойным этой защиты; осетины считают его [261] выше членов собственной семьи; он в полном смысле слова является ее хозяином. Права, которыми он однажды наслаждается, не теряются, даже если он поступил недостойно. Брат, убивший своего брата, подвергается, как было сказано выше, самому суровому наказанию, если он сам не уклоняется от него немедленным бегством; не так обстоит дело с гостем. Его, возможно, ненавидят, и все-таки никто не осмеливается наказать его или выгнать из дома. Рассказывают, что чужеземец убил единственного сына одной вдовы и, скрываясь от преследования, прибежал в ее дом, причем она ни о чем не догадывалась, а он прикоснулся губами к ее груди в знак того, что делается ее сыном. Почти тотчас же она с ужасом узнала страшную весть и все-таки, когда ее друзья хотели подвергнуть преступника справедливому наказанию, она закричала: «Что вы хотите? Недостаточно ли у меня несчастья, ведь у меня уже убили одного сына? Вы хотите убить и второго».

До тех пор, пока гость в доме, ничего не может быть сделано. Каждый с нетерпением выслушивает его желания и торопится выполнить их. Последнюю овцу убивают в честь гостя и один пир следует за другим; являются все жители селения и даже все братство, чтобы принять участие в пиршестве, и они не уходят до тех пор, пока все не съедено. Поэтому не приходится удивляться, что иногда целая семья может разориться_; в несколько дней из-за одного гостя. Осетин скорее проведет много времени в страшной нужде, чем будет упрекать себя в том, что плохо угостил своего гостя.

Когда я остановился в Глоле, селении на верхнем течении Риона, у старосты, с той стороны гор пришло, несколько дигорцев для того, чтобы со мной увидеться. Наш хозяин подал все, что было в доме: кур, яйца и. хлеб, но не зарезал ни одного большого животного. Вдруг один дигорец подошел ко мне страшно рассерженный с мрачным лицом и, нахмурившись, попросил, у меня разрешения выбить нашему хозяину зубы. «За что? — спросил я испуганно. — «За то, что он так мало уважает тебя и нас и ни разу не зарезал даже овцу», — был громкий ответ, который наш хозяин так же [262] хорошо слышал, как и я. Мне стоило больших трудов уговорить рассвирепевшего осетина и отклонить его от намерения зарезать единственную корову нашего хозяина.

Небезынтересно более подробно описать форму и порядок пиршества, одну из многих сцен, в которых я лично принимал неоднократно участие, находясь в Осетии. До того, как я достигал селения, в котором мы решали остановиться, мне навстречу выходили старейшины и приветствовали меня. Они оставались рядом со мной до тех пор, пока я не достигал назначенного мне дома. Один из них помогал мне слезть с лошади и вводил внутрь чисто убранной комнаты. Хозяин встречал меня с обнаженной головой и в большинстве случаев со следующими словами: «Счастье мне и моему дому, что ты оказываешь нам честь принять тебя, согласно нашим нравам и обычаям»; с этими словами он наклонялся, складывал на груди, руки крестом и ставил правую ногу носком позади левой. «Еще раз счастье мне». После того он вводил меня в комнату мимо горящего в середине огня и подводил к небольшому трехногому стулу, стоявшему как раз напротив двери.

Прежде чем перейти к описанию пира, я считаю важным сказать несколько слов об осетинских домах. Как я уже упоминал выше, они редко стоят в долине, но разбросаны по возвышенностям или даже на склонах гор. Несколько таких домов образуют вышеназванный кау, жители которого, как правило, принадлежат к одной семье. Для защиты кау строят одну или несколько башен, куда прячутся жители в случае опасности. Своеобразие этих башен в том, что при высоте в 40 — 60 футов они четырехугольные и их диаметр кверху незначительно уменьшается. Этим они значительно отличаются от остальных азиатских башен, которые я видел. Вход в них находится на значительной высоте, так что внутрь можно проникнуть только с помощью лестницы. Башни построены из камня, в то время как дома частично бывают и из дерева. Эти последние, как правило, имеют одну единственную комнату, которая, помимо людей, должна вмещать [263] также и весь скот. Только у богатых осетин имеются стойла. Двухэтажных домов я нигде не видел. Форма дома, так же как и комнаты, четырехугольная, и только там, где имеется много дерева, наклонные крыши покрыты деревом или камышом.

Внутри комнаты — только непокрытая ничем земля и голые стены. На стороне напротив входа, но не в середине, как у калмыков, а в углу, возвышается койка хозяина дома и около нее висит или стоит опрятно содержащееся оружие. Посередине находится очаг, а над ним в потолке отверстие, которое, не считая двери, служит для выхода дыма. В очаге мерцает небольшое количество угля; считается дурным признаком, если огонь потухнет. Поскольку осетины добывают огонь трением двух сухих кусков дерева, они очень заботятся о его сохранении, чтобы избежать трудностей, связанных с его добыванием.

Способ сохранения огня, по крайней мере, там, где растет лес, своеобразен. Юноши идут в лес и срубают большое или сухое дерево. Его волокут целиком к жилищу и втаскивают внутрь комнаты нижней частью вперед. Эту толстую часть кладут на угли и, пока оно не горит, а только обугливается, с него срубают редкие ветви и сучья и обкладывают ими ствол для получения яркого пламени. Само собой понятно, что большая часть дерева со своими ветками находится вне комнаты. По мере того, как нижний конец сгорает или вернее обугливается, ствол постепенно продвигают внутрь. Таким образом, семья на долгое время избавляется от труда по снабжению себя горючим материалом. Золу удаляют по мере ее накопления в больших количествах.

Над огнем висит на цепи железный котел, единственный значительный предмет в осетинском хозяйстве. Он почти никогда не покидает своего места и служит как для изготовления пива и водки, так и для приготовления пищи.

Как только я занимал свое место на шатком и низком стуле, хозяин дома снова вставал передо мной и произносил: «Господин, с тобой в мой дом и в наше селение вошла благодать, позволь же нам приступить [264] к чествованию тебя и твоих спутников. Что хочешь ты, чтобы мы зарезали для тебя? Хочешь ли ты корову или буйвола, двух свиней или двух овец? Сообщи нам, господин, твое желание, мои сыновья готовы привести его в исполнение». После того как я давал согласие только на самое необходимое и передавал это через переводчика, удалялись молодые люди, почтительно ожидавшие у дверей. Через некоторое время они появлялись и клали убитое животное передо мной. «Господин, мы выполнили твою волю, жертвенное животное (так рассматривают они предназначенное для пира животное) не издало ни единого крика боли, поэтому позволь нам приступить к изготовлению блюд для пира». У осетин существует прекрасный обычай, чтобы в дни радости даже животные не испускали криков боли, поэтому они принимают все меры к тому, чтобы предназначенное для пира животное не кричало. Если это все-таки удается животному, его освобождают, и оно избегает смерти, но каждый считает это дурным предзнаменованием. Затем молодые люди снова берут зарезанное животное, кладут его на толстый, горящий снизу ствол дерева, потрошат его и снимают шкуру.

В то время, когда молодые люди занимаются приготовлением мяса, молодые женщины или старшие девочки не бездельничают, но занимаются изготовлением хлеба. Это заставило меня вспомнить о древних временах троянской войны. Крепкие телосложением женщины в длинных и широких в большинстве' синих платьях смешивали перед моими глазами грубо перемолотую муку с водой и когда тесто, не будучи подкисленным, было готово, они сделали из него маленькие хлебцы круглой формы около фута в диаметре. Перед этим они раскалили под углями нечто вроде глиняного плоского блюда. С помощью щипцов они его вытащили, положили на него хлеб, перевернули его один раз и сунули в нагроможденную в очаге золу. Хлеб оставался там под воздействием значительного жара в течение короткого времени и был вскоре готов. Таким же способом готовят они блюдо, очень похожее на приготовляемое тюрингинцами кушанье с луком или салом и [265] содержащее те же ингредиенты; это живо напомнило мне мою родину.

Молодые люди разрезали своими большими кинжалами мясо и бросили его в котел, наполненный водой и различными приправами, в особенности луком. Лучшие куски разрезали на более мелкие весом около лота и насадили на острую палку для поджаривания на слабом огне. Я нигде не встречал так хорошо поджаренные куски, как в Осетии.

Во время приготовления к пиршеству старейшины селения и князь, мой спутник, собрались вокруг меня; чтобы отплатить хорошим людям хоть чем-нибудь за их доброту, я угостил их чаем, приготовленным моим слугой. Этот напиток был им совершенно незнаком; если вначале они пользовались им осторожно, то со временем они полюбили его, и если мой слуга не начинал приготовлять его, они сами напоминали мне об этом. Все азиаты любят сладости, так что осетинам всегда не хватало сахара в чае. Сахар также был им неизвестен, и они принимали его вначале за белый затвердевший мед. Я часто пытался склонить детей к потреблению этого камня, как они его называли, но напрасно.

Когда, наконец, кушанья были готовы и в комнате собрались все жители селения и мои спутники, вдоль стен установили длинные скамейки, на которые сперва рассаживались старики. Молодые люди садились на ствол дерева, горящий в очаге или были вынуждены присутствовать на пиршестве перед дверью дома. Женщины и дети не допускались.

Когда все было готово, хозяин дома снова становился с почтительным видом передо мной и говорил: «Господин! Мои сыновья и дочери закончили приготовление кушанья, скажи — можно ли начинать пир?» Появлялся один из сыновей или слуг дома с кувшином воды и поливал каждому на руки воду для мытья их, второй следовал за ним с полотенцем для вытирания рук, а третий расстилал на коленях присутствующих длинный узкий платок, что-то вроде салфетки.

После этого старейшина подходил к котлу, разрезал с помощью сыновей дома своим кинжалом [266] сварившееся мясо и отрезал жареное мясо с вертела. Как только все это надлежащим образом было положено на блюда и разделено по рангу и возрасту между присутствующими, хозяин брал большой рог (в большинстве случаев горного козла или зубра), наполнял его водкой или пивом и, встав передо мной, произносил торжественным голосом следующие слова: «Да будешь ты счастлив за то, что ты пришел к нам и дал нам возможность проявить высшую добродетель — гостеприимство. Пусть счастье и благодать изольются на тебя обильно из рога изобилия; да вернешься ты к своим здоровым и веселым и да проживешь ты с ними счастливую жизнь; сладко благоухающие цветы любви и уважения да окружают тебя. Еще раз да будешь ты счастлив!». Сперва он выпивал немного из рога в честь хранителя дома, а затем залпом выпивал естественный кубок. В знак того, что он меня высоко почтил, он под- ' ходил к горящему огню и перевертывал рог над ним. Ни одна капля не падала в пылающий огонь. Именно по этому признаку оценивают тосты за здоровье того, в честь которого пьют, и чем меньше останется вина в кубке, тем выше оказанная честь. Если после переворачивания кубка вверх вспыхивает голубоватое пламя водки, это является знаком, что он не был полностью опорожнен. После первого тоста каждый из присутствующих по очереди обязан выпить за мое здоровье и затем перевернуть рог над огнем. Затем во второй раз хозяин берет рог со словами: «Второй тост за твоих в отцовском доме. Да будет у твоего отца и твоей матери, у твоей жены и твоих детей, у твоих братьев, сестер и друзей обильное вознаграждение и длинная полная радости жизнь за то, что они отпустили тебя в чужие страны, чтобы осчастливить нас твоим присутствием. Да будут счастливы твои». Вслед за этим, согласно обычаю, я брал рог, наполнял его и выпивал, после того как переводчик в приукрашенной речи выражал мою благодарность. Теперь наступала моя очередь сказать тост; я брал второй раз кубок и пил за здоровье моего княжеского спутника Паулено. Каждый был вынужден по рангу и возрасту сделать то же самое и когда это заканчивалось, князь благодарил, после чего [267] следовало объявить новый тост. Так протекала большая часть времени в веселой попойке; здесь следует заметить, что по осетинским обычаям не принято пить за здоровье хозяина. После того как были сказаны главные тосты, большой рог козла сменялся на рог быка.

Вместо ножа пользуются кинжалом, а пальцы заменяют вилки и ложки. Кушанья подают в небольших деревянных мисках, из которых, как правило, едят сразу несколько человек; эти миски ставят на длинные скамейки, которые ничем не отличаются от тех, на которых сидят осетины. Особенностью этих скамеек является то, что они на одном конце имеют только одну ножку, а на противоположном две. Привычка среди осетин так сильна, что они не отказываются от этой шаткой мебели, несмотря на то, что она часто падает, увлекая за собой на пол стоящие на ней кушанья к увеселению остальных.

Радостное настроение и общее веселье услаждают пир. Громкий смех звучит иногда в густо заполненной людьми комнате. Взаимно подтрунивают друг над другом по различным поводам, которые иногда уже давно преданы забвению; стараются похитить друг у друга хорошие куски и насмехаются над тем, который не оказался достаточно ловким, чтобы сохранить то, что лежало перед ним. Грегориевицкий рассказывает, что иногда среди пирующих вспыхивают споры и ссоры, однако в течение всего своего путешествия я никогда не видел ничего даже похожего на это; вероятно, его ввело в заблуждение буйное проявление веселья.

Осетинские обычаи требуют, чтобы в тот момент, когда гость перестает есть, каждый из присутствующих был сыт; считается неприличным есть в присутствии чужеземца. По этой причине я сидел и ел до тех пор, пока все не было съедено.

К концу пиршества постепенно наступает тишина и как только мясо в мисках исчезает, хозяин или старейшина селения поднимается и благодарит еще раз гостя за оказанную честь прославить селение своим присутствием. Снова появляются двое слуг, один с водой, другой с полотенцем, и гости умываются. Жители [268] селения молча покидают комнату, а чужеземцы ищут место, где они могут, не раздеваясь, прилечь, чтобы насладиться, наконец, сладким сном.

Что касается религии осетин, то они принадлежат к небольшому числу народов, которые не имеют почти никаких обрядов, хотя не подлежит сомнению, что признание высшего существа заложено в груди каждого осетина, как и любого другого человека. Только тагаурцы и дигорцы частично принадлежат к магометанской вере, но придерживаются его религиозных обрядов так же мало, как и черкесы. Остальные осетины смотрят с пренебрежением и насмешкой на магометан и христиан. Они осмеивают первых за то, что те не осмеливаются кушать свинину, являющуюся их обычной едой, и жалеют обоих за частые посты.

Между тем ясно, что осетины, даже если бы о том не свидетельствовала история, были в древние времена христианами, потому что у них встречается много более или менее сохранившихся церквей, которые все без исключения незначительны и похожи на грузинские. Из осетинского слова, обозначающего святилище, дзуар, видно, что христианская религия была насажена среди них грузинами. Джвари означает на языке последних церковь.

Вся религия осетин состоит в признании высшего существа, о котором он вспоминает только тогда, когда ему напоминают об этом внешние обстоятельства. Все возвышенное, грандиозное и таинственное говорит ему о том, что должно существовать нечто, ниспосылающее все это, и им овладевает робкое благоговение, когда начинается буря или когда он смотрит на свои снежные горы. Безвольно (мог бы я почти сказать) и побуждаемый только своим внутренним чувством он снимает шапку и крестится справа налево. Грегориевицкий неправ, когда утверждает, что осетины никогда не крестятся; я часто видел это собственными глазами в отношении различных осетин. Все пещеры, в особенности когда они большие и окружены странными скалами, представляются осетинам священными; по их мнению там устраивали свои жилища особые [269] существа, близкие к божеству, или уединенные благочестивые души. Все строения и развалины пробуждают их также от их равнодушия и вызывают их безмолвное благоговение. Заболевания в семье или среди скота, неурожаи, отсутствие дождей и пр. напоминают им также о божестве, которое может все это самовольно наслать и устранить. Мой слуга Фриц рассказывал мне, что осетины, живущие в некоторых селениях Кахии, выходят после большой засухи утром перед восходом солнца и оказывают божеские почести первому многозначительному предмету, который им встречается.

Кроме крестного знамения и снятия с головы шапки, осетин, как и вообще все кавказцы, приносит в определенные дни жертвоприношения и поступает при этом так же, как я описал это в отношении черкесов и как это с незапамятных времен вошло в обычай на Кавказе.

Указание Клапрота о том, что осетины соблюдают посты, я не смог подтвердить; возможно, это правильно только для северных обитателей. Но правильно то, что в особенности жители северной и средней Осетии имеют определенных святых из христианской и еврейской религии, которым они в определенные дни приносят в жертву животное. Это Илья (Элья), Георгий (Керки или Кирки) и Николай, которые пользуются особым почетом и называются вач, т. е. святыми. Каждый из этих святых имеет свою пещеру, рядом с которой находятся развалины; осетины совершают к ней паломничества.

Выше всего почитают Илью и странно то, что его почитают не только в Черкесии и Осетии, но и по всему Кавказу. Прежде всего высоко чтят его тагаурцы, и пещера, в которой или около которой ему приносят жертвы, находится в районе Дергипш. Николай считается защитником дигорцев, и ему поклоняются в пещере недалеко от селения Донифарс. Святой Георгий высоко почитается во всех долинах Фиага и Терека, и место его поклонения, как и грузинского заступника, находится в районе Хеви. Его главная пещера на Фиате около селения Джигвиц. Возможно, со святым [270] Георгием связано и всеобщее почитание церкви в Гергети, куда совершают паломничества и осетины? Не может ли быть, что первоначальное осетинское имя Керки (для Георгия) использовано грузинами с присоединением свойственного грузинскому языку окончания «ethi» и этим путем образовано название. Керкети или Гергети? Возможно, конечно, что какая-нибудь отшельница или отшельник (как о том говорит предание) послужили поводом для сооружения церкви.

Этот недостаток религиозных обрядов следует считать основной причиной того, что осетины так враждуют друг с другом. Этого последнего связующего звена, которое до некоторой степени объединяет и связывает черкесов, недостает осетинам для более близкой связи. Многие путешественники, как Клапрот, Грегориевицкий и Дюбуа, сделали отсюда вывод, что поскольку у осетин нет ничего святого, у них не может быть ни доверия, ни верности своим ближним. Отсюда упреки в нарушении данного слова и клятвопреступлениях, которые им предъявляются в особенности со стороны русских. Правильно, что отдельные племена часто подчинялись или клялись по меньшей мере в поддержании спокойствия, подтверждая это торжественной клятвой. Однако следует помнить, что осетин не считает клятву священной в той форме, как это требуют от него русские, и поскольку он в ней не видит ничего, кроме выполнения над ним магического действия, он нарушает ее при первом же удобном случае. Напротив он сдержит клятву, торжественно данную согласно своему обычаю на священном месте; такую клятву он никогда не осмелится нарушать. В этом случае он убивает животное (чье мясо он не может есть, например, собаку, медведя и т. д.) и кричит при этом, что убитое животное в случае нарушения им клятвы, может его вечно кусать и царапать. Или обе договаривающиеся стороны отправляются на могилу и тот, который дает клятву, призывает душу покойника в свидетели. Если он нарушит клятву, то клятвопреступник обязывается прислуживать навеки вызванной душе. Слуга по принуждению считается равным рабу, поэтому боязнь клятвопреступления велика. [271]

В знак того, что клятва дана, на священном месте устанавливают камень или кость.

Эта установка камней или костей служит у осетин как бы летописью; часто, если на протяжении его жизни случается что-либо интересное или значительное, он в память этого события кладет что-нибудь в священном месте. Большое количество таких исторических напоминаний имеется в особенности в старых церквах, священных пещерах и т. п. местах; осетины так привыкли к ним, что могут, находясь перед этими приметами, быстро перечислить самые важные обстоятельства. Неизвестный русский офицер упоминает в своей статье в «Северных известиях» об аналогичной летописи, виденной им у северных осетин, и рассказывает, что там при всех важных событиях делают зарубку на куске дерева и хранят этот последний в священном месте. Время от времени жители совершают паломничества к этому священному месту, чтобы возобновить воспоминание о данном случае. Это является, конечно, своеобразной формой летописи, которая доступна, увы только записавшему.

Никаких религиозных обрядов не совершается во время трех важных моментов человеческой жизни — рождении, женитьбе и смерти. ¹³³ Человеку у осетин появляется в мире без совершения каких-либо торжеств. Женщины отличаются хорошим телосложением и легко рожают на простой подстилке из соломы. Ребенку дают имя и вносят в дом. Обычай черкесов, согласно которому дети знатных воспитываются нижестоящими, не существует, по крайней мере, в средней и южной Осетии. Сообщения некоторых путешественников о том, что тот, кто попал под кровную месть, стремится украсть ребенка своего врага, чтобы воспитать его и избежать таким образом приведения в исполнение кровной мести, или совсем неверны, или правильны только в отношении северных магометанских осетин.

Девушки в Осетии не достигают зрелости раньше, чем у нас; они помогают своим матерям в домашних работах так же, как и в изготовлении необходимой одежды. Каждая семья имеет, как правило, ткацкий станок. Мальчики не получают никакого образования [272] и до 10 — 12 лет бегают почти без всякой одежды. Они сами приобретают необходимую им ловкость и познания. Охотнее всего они играют с оружием, которое, как и у черкесов, является лучшим украшением; они прилагают самые большие старания к изучению того, как обращаться с ним. Едва достигают они юношеских лет, как начинают сопровождать отца в его набегах и охоте, оказывая ему также помощь во всех занятиях, которые требуют скотоводство и хлебопашество. Когда осетин становится взрослым, он женится очень просто — он обращается к отцу девушки, прося ее руки и выплачивая за нее выкуп. Брак считается завершенным совместной жизнью. Сыновья, как правило, остаются со своей семьей в доме отца и наследуют ему после его смерти, если только переуплотнение не заставляет их строить новое жилище. Отец является неограниченным господином, и так глубоко запечатлено уважение детей к нему, что они беспрекословно выполняют малейшее его желание. Если он очень стар и в былые времена отличался рыцарскими делами, то он пользуется общим уважением всего братства. Поэтому не приходится удивляться, что смерть такого главы семейства вызывает большую скорбь и все члены, а если они бедны, то все братство заботится о том, чтобы как можно лучше почтить усопшего. После проявления скорби, выражающейся, как и у черкесов, в жестоком обращении с собственным телом, организуют поминальный пир, который я описал в отношении черкесов; его нередко повторяют через год. Полное обнищание целой семьи является часто следствием такого поминального пиршества.

Погребение у осетин значительно отличается от обычая черкесов тем, что у них имеются специальные места, где хоронят покойников одной семьи. Как правило, местом погребения является или пещера, почитаемая священной, или окруженное стенами возвышенное четырехугольное место.

Что касается, наконец, одежды осетин, то у мужчин она очень похожа на черкесскую и отличается, вероятно, только тем, что меньше украшена. Неизвестный русский офицер говорит, что одежда северных осетин [273] похожа на татарскую, но, по-видимому, здесь допущена ошибка. Все тагаурцы и дигорцы, которых я немало видел, были одеты в точности, как черкесы. Все остальные путешественники также подтверждают мое утверждение. У женщин одежда разнообразна; длинное широкое, чаще синее, платье, только слегка облегающее тело, покрывает его от шеи до самых ног и составляет национальный костюм. Пояс придерживает платье у талии. Штанов у осетинок, так же как и головного убора, я не видел. Женщины шимиттов и дигорцев одеваются по черкесскому обычаю; в южных районах, напротив, нередко можно встретить грузинскую одежду.

Глава 25

Возвращение в Тифлис

Обе долины Сагина и Проне... принадлежат Картли... На севере обе долины населены осетинами, а долина Сагины наполовину заселена ими и наполовину грузинами. Поскольку они живут на грузинской земле и подчинены правителям этой последней в большей степени, чем их соотечественники на севере, они со временем приняли христианство, но остались верны своим обычаям и нравам...

Когда я обследовал четырехугольную башню, которая ничем не отличалась от башен в Сагине... ко мне подошел старый, полный достоинства осетин, приглашая к себе. Я не счел возможным отказаться, и мы отправились в его дом, расположенный на противоположной возвышенности Проне и входящий в селение Торманеули. Трое взрослых и уже женатых сына встретили меня у дверей и отвели к трехногому сиденью посередине комнаты как раз за- очагом. Одна сноха оставила свой ткацкий станок и удалилась, уведя с собой детей. Повсюду царила чистота. Сам котел против правил был чисто вымыт, а на стене над постелью отца висело вычищенное оружие. Тотчас же разыгралась та же сцена, которую я описал в главе об осетинах и я опускаю ее, как уже известную. С радостью [274] смотрел я на красивые высокие фигуры молодых женщин, одетых в несравненные синие платья и занятых приготовлением хлеба. Если бы Дюбуа и Шегрен видели их так, как видел их я, то они не допустили бы ошибку признать финское происхождение осетин. Женщины ходили с достоинством и все их движения были красивы. Мне было бесконечно жаль, что они удалились после того, как хлеб выпекся.

Едва я проехал в течение часа на следующее утро вверх по возвышенности Дсари, как снова простодушный осетин обратился ко мне с просьбой почтить его дом своим присутствием, и мне было очень больно огорчить доброго человека отказом...

Комментарии

130. Прим. Коха: «Клапрот производит шимиттов от олагирского селения Бад на реке Фиаг. Однако мне не известно олагирского селения под таким названием и, кроме того, Фиаг совсем не протекает по округу олагирцев».

131. Кох здесь допустил ошибку; осетины, живущие в Алагирском ущелье, называют себя алагирцами; так было и в прошлом, Мизурцами называли себя только жители одноименного села.

132. Прим. Коха: «У осетин октодемимальная система: Дюбуа (т. IV, стр. 141) поэтому неправ, когда полагает, что осетины не умеют считать больше 18. Удивительно, что тагаурцы считают по иному — по десятичной системе и пользуются, с небольшими изменениями, персидскими названиями цифр до десяти»

133. Автор, по-видимому, здесь имеет в виду церковные обряды, связанные с рождением, браком, похоронами; они не соблюдались во многих местах горной Осетии. Торжественное празднование этих важнейших семейных событий у осетин сопровождалось выполнением традиционных народных обрядов.

(пер. И. С. Зевакиной)
Текст воспроизведен по изданию: Осетины глазами русских и иностранных путешественников (XIII - XIX вв.) Орджоникидзе. Северо-осетинское книжное издательство. 1967