Письмо майора Вильяма Сэрл русскому послу в Константинополе Бутеневу, 29 якваря 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637, л. 9,12. На английском языке)

Ваше превосходительство!

Мне желательно сделать вашему превосходительству сообщение, от которого самым существенным образом зависит честь, достоинство и благосостояние вашей страны и которое тесно связано с благополучием замечательного и храброго народа — черкесов.

Беспрестанные, злонамеренные, необоснованные интриги, наблюдающиеся здесь в настоящее время, имеют целью вызвать разрыв между Россией и Англией, путем создания раздора наиболее досаждающими и надоедливыми действиями.

Я хочу и имею возможность вскрыть лукавые тайные цели этого постороннего вмешательства, в соответствии с вашими, указаниями. Я действую дипломатично и преисполнен желания сделать все для того, чтобы проследить и, если возможно, разрушить эту вредную, пагубную политику. [215] Условия расположения дворца вашего превосходительства лишают меня возможности иметь честь навестить вас, но я буду счастлив лично осветить вашему секретарю все важные факты, которые я имею в виду, или же податель этого письма, который является наиболее преданным и достойным доверия черкесом, сообщит вашему превосходительству все то, что я имею сказать по этому поводу.

Моим обращением к вам я доказываю мое доверие к вам, я вверяюсь чести вашего превосходительства и я чувствую уверенность в том, что не буду обманут или разочарован.

Имею честь быть покорным слугой вашего превосходительства.

Отстав. майор драгунов британской службы Вильям Сэрл.

Письмо Вильяма Сэрл русскому послу в Константинополе Бутеневу, 2 февраля 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637, л. 9,12. На английском языке)

Ваше превосходительство! Я прошу вашего разрешения выразить вам мою благодарность за любезное послание, которое вам угодно было передать мне в прошлый понедельник, через моего верного приверженца — Андрея Хай.

Я бы охотно воздержался от того, чтобы беспокоить ваше превосходительство и подождал бы до того времени, когда вы смогли бы даровать мне аудиенцию, но имеется одно или два обстоятельства, которые я считаю настолько важными, что должен немедленно обратить на них внимание вашего превосходительства.

Разрешите мне заметить вашему превосходительству, что необходимо использовать ваше могущественное влияние для воздействия на турецкое правительство, с тем, чтобы вызвать отзыв или смещение секретаря английского посольства с поста, который он занимает и которого, клянусь честью, он достиг благодаря обману, введя в заблуждение лорда Пальмерстона, сэра Эрберга Тэйлора, личного секретаря его величества короля Англии и самого его величество.

Вы, ваше превосходительство, можете не сомневаться, я могу вам сказать это с уверенностью, что борьба, которая проводилась с большей чем обычно враждебностью, в продолжении последних 8 или 10 лет целиком вызвана им. Он был инициатором того, что бриг британский или плавающий под британским флагом отправился недавно в Черкесию и был задержан русскими. Я опасаюсь, что государственным министрам Англии и России будет много беспокойств и затруднений, пока они урегулируют этот вопрос.

Эта личность владеет вооруженной им шхуной, с установленными на ней 18 орудиями, которая в настоящее время находится в этих водах. Шхуна пришла из Лондона порта якобы с целью извлечь орудия неких турецких военных судов, затонувших в Наваринской бухте, в то время как действительной целью владельца этой шхуны является стремление проникнуть в эти воды и попытаться нарушить русскую блокаду на черкесском берегу, стараясь таким образом достичь разрыва отношений между Россией и Англией. В случае, если она вступит в Черное море, я прошу ваше превосходительство отдать немедленное приказание о задержании ее в изоляции. Настоящий ее владелец — мистер Уркарт держал у себя на службе моего верного приверженца Андрея в течение 6 или 7 лет. Последний сопровождал мистера Уркарта в Греции, Турции, Малой Азии и прочих странах, оказывая ему важные услуги, как показывают его свидетели, а мистер Уркарт [216] отказывается теперь вознаградить его за долгую и верную службу. Андрей, собственно говоря, находится под покровительством России и, я считаю, имеет право претендовать на вмешательство и помощь вашего превосходительства для удовлетворения его справедливого иска в сумме около 400 рублей к мистеру Уркарту.

Мне известно, что эта шхуна может прибыть под видом яхты для катанья, однако несколько необычно то, что секретарь посольства является владельцем вооруженного судна, необычно и то, что яхта для катания имеет на своем борту 12 или 18 орудий, имеет вольнонаемного инженера, судового приказчика, заведующего погрузкой и выгрузкой, капитана и целую команду, способную нападать и защищаться. Название шхуны «Визард» и она представляет собой замечательно быстроходное судне в 60 или 70 тонн.

Моим твердым решением является добиться удовлетворения Андрея Хай, как только я приеду в Англию я передам его претензии к мистеру Уркарту на рассмотрение суда. Но ваше превосходительство знаете, что подобный процесс является утомительным и не дает уверенности, тогда как меры, которые я осмелился предложить, оказались бы быстродействующими, надежными, так как хозяин шхуны без промедлений заплатил бы долг в 400 фунтов для того, чтобы освободить задержанное судно.

Я должен также пожаловаться на поведение мистера Уркарта в отношении Сефер-бея, черкесского князя, который оказывает мне доверие и, я надеюсь, известен и вам. Он, вместе с несколькими другими вождями черкесов, сильно обманут мистером Уркартом, который обольстил их торжественными обещаниями и заверениями, а теперь покинул их и вызвал в них величайшее возмущение.

Мне желательно получить разрешение действовать в интересах этих славных и сильно оскорбленных вождей черкесов, и я прошу ваше превосходительство оказать им помощь, ибо я убежден в том, что вы посочувствуете их обидам и страданиям, которые они перетерпели из-за вероломного предательства этого, введшего их в заблуждение, секретаря.

Мне остается лишь отметить, что, как мне кажется, мне следует действовать по возможности без промедлений, выполняя те поручения, которые ваше превосходительство может мне доверить, ибо письма, которые были посланы в Черкесию мистером Уркартом прошлой зимой, произвели, я знаю это из авторитетных источников, весьма пагубное действие, начиная с берегов Черного моря и до Каспийского. Ложь, содержащаяся в этих письмах, вызвала настроение бунта и возмущения на большом протяжении страны среди населения, жившего раньше в мире и спокойствии.

Мой доверенный черкес, Андрей, может дать вашему превосходительству дополнительные важные сведения по этому вопросу.

Имею честь быть преданным слугой вашего превосходительства.

Вильям Сэрл.

Резюме сообщений майора Сэрп и черкеса Андрея Хай, февраль 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637, л. 9,12. На английском языке)

Вильям Сэрл, отставной майор кавалерии британской службы, 60 лет от роду, говорит, что сестра его замужем за господином Мандевиллем, бывшим посланником в Константинополе и в настоящее время английским посланником в Буэнос-Айрес; он говорит также, что у него [217] есть брат, проживающий в Лондоне, и дочь, замужем за капитаном старой королевской гвардии, в Париже.

Г-н Сэрл служил в Испании под командой герцога Веллингтона, а также в течение восьми лет в Ост-Индии. Он совершил несколько путешествий вглубь Индостана и изучил способ ведения войны маратами ³⁷ и сейками ³⁸. Из своих светских связей, он особенно подчеркивает свое знакомство с сэром Дамбом, посланником в Вене, сэром X. Бувери, губернатором Мальты в настоящее время, и со многими членами семьи Пэмборк.

Г-н Сэрл сослался также на свои довольно близкие родственные связи с Робертом Пилем ³⁹, через семейство Флойд.

В 1835 г. Сэрл дал завербовать себя Уркартом в Турцию, под мнимым предлогом военного поручения. Уркарт, находящийся тогда в Лондоне, старался добиться переведения господина Мандевилля на пост секретаря посольства в Константинополе.

Лорд Пальмерстон, хотя и склонный протежировать Уркарту, как публицисту, защищал, тем не менее, права господина Мандевилля и противился назначению Уркарта, которое довольно явно поддерживалось королем Англии. Последний, в свою очередь, желал этого назначения под влиянием сэра Эрберта Тейлор, своего личного секретаря, и господина Джемса Гудсона ⁴⁰, секретаря королевы.

Эти обе личности были введены в заблуждение, также как было введено в заблуждение лондонское общество, напыщенными речами и памфлетами, расточаемыми Уркартом по поводу захвата Россией соседских владений на востоке и по поводу легкости борьбы с русскими, путем поощрения восстания черкесов. Уркарт хвастался тем, что окончательно подействовал на этих людей авторитетом Сефер-бея и других вождей в Турции и на Кавказе, с которыми он находился в дружеских отношениях. Это именно господин Гудсон рекомендовал ему майора Сэрл и побудил его согласиться на предложения Уркарта, который, как лицо, пользующееся благосклонностью короля и сэра Эрберта Тейлора, имел возможность ссылаться на одобрение свыше для проведения в жизнь своих планов. Таким образом майор Сэрл согласился отдаться в распоряжение Уркарта, который решительно потребовал, чтобы он ничего не сообщал своему шурину г-ну Мандевиллю и покинул Лондон, не советуясь с последним и не открывая ему причины своего отъезда.

Уркарт подписал формальное обязательство, гласящее: «Если майор Сэрл отправится в Константинополь, то он не должен сомневаться в том, что султан будет счастлив использовать его в своей армии; кроме того майор должен находиться в распоряжении Уркарта для того, чтобы в случае надобности отправиться в Черкесию, с целью создания там кавалерии князя Сефер-бея».

Все расходы в пути и в месте пребывания должны быть отнесены за счет Уркарта и авансироваться сэром Гудсоном. Этот контракт, по словам Сэрла, находится у его брата в Лондоне, и должен послужить основанием для судебного преследования Уркарта, которое он предполагает возбудить по возвращении в Англию.

Итак, Сэрл отправился сухопутным путем с г-ном Гудсоном и прибыл в Константинополь осенью 1835 г., захватив во время пути болезнь, лишившую его активности на время больше 6 месяцев. Вскоре сюда прибыл английский полковник Консидайн, в сопровождении нескольких офицеров, присланных по приказанию английского правительства. Этот полковник, человек здравого смысла и современных взглядов, откровенно признался Сэрлю, что миссия его и его коллег также были в основном вызваны лживыми предложениями и [218] обещаниями Уркарта и что по прибытии в Константинополь он сам убедится в том, что связи Уркарта с местными жителями и его влияние на них весьма иллюзорны.

Консидайн, покидая Турцию, дал себе слово дать английскому обществу ясное представление относительно действительного положения вещей и разоблачить личность Уркарта. Действию этих разоблачений можно приписать отчасти, по мнению майора Сэрл, недавнее назначение сэра Чарльза Вагана, благодаря которому Уркарт был устранен от дел.

Прибыв сюда в качестве секретаря британского посольства летом 1836 г., Уркарт объявил майору Сэрл, что момент для активного использования Сэрля в Константинополе крайне неблагоприятен и еще менее благоприятен для реализации прежних планов в отношении Черкесии.

Так как сэр Гудсон был в это время в Англии, Сэрл потребовал от Уркарта денег в возмещение расходов по своему пребыванию здесь и для возвращения за счет Уркарта в Лондон, согласно соглашению, установленному в контракте. Уркарт сначала давал уклончивые ответы, затем стал избегать новых встреч и наконец передал ведение переговоров своему племяннику, молодому Стюарту, который до сего дня разделяет здесь работу со своим дядей и которому весной 1836 г. было поручено доставить черкесам запас пороху через Трапезунт.

Предложения, которые он сделал Сэрлу от лица своего дяди, были неприемлемы и унизительны. Майор Сэрл писал несколько раз Уркарту, но напрасно, и кончил тем, что послал ему вызов на дуэль, так-же оставшийся без ответа.

Поставленный в тяжелое положение и видя, что его затруднения увеличиваются с каждым днем, майор Сэрл принял решение просить аудиенции у лорда Понсонби. Посланник отказал ему в этом, предложив ему письменно выразить свои претензии. Сэрл весьма неохотно решился на это. Ответное письмо, которое он получил и оригинал которого у него имеется, выражало вкратце следующее: посланнику нет дела до планов или обещаний мистера Уркарта и он просит избавить его от всяких дискуссий по этому вопросу. Если майор Сэрл мог поверить в то, что эти планы были известны королю или правительству и одобрялись ими, то он находится в совершенном заблуждении. Наконец сам мистер Гудсон, согласно его собственных признаний посланнику в Константинополе, предпринял путешествие в Турцию, без ведома сэра Эрберта Тейлора, секретаря короля.

Одновременно с этим ответом, лорд Понсонби предлагал майору Сэрлу свое поручительство для получения им взаймы скромной суммы, достаточной для возвращения в Англию. Но предложенной суммы Сэрлу с трудом хватило бы на уплату долгов в Константинополе; кроме того, эта субсидия сопровождалась бы решительным требованием немедленно покинуть Константинополь через Смирну и Мальту, с требованием, которое было неприемлемо для Сэрля, особенно потому, что из соображений семейного характера, он предпочитал дорогу через континент.

В раздражении, вызванном этими неприятностями, майор Сэрл решил искать случал открыть свое положение русскому министру, в надежде таким образом добиться, хотя бы частично, правосудия, в котором ему отказывали влиятельные лица его отечества, или, по меньшей мере, отомстить Уркарту, предав огласке обман, жертвой которого он сам стал.

(Приблизительно те же соображения руководители лицом именующимся Андреем Хей. Он уроженец Карачая (недалеко от Кабарды) на Кавказе. [219] Русское имя его Андрей Хай, и происходит он из семьи Жабермесов).

Он говорит, что в юности находился в качестве заложника в Астрахани. Он бегло говорит по-русски, также как и по-английски, и на нескольких других европейских языках, изучение которых стало ему привычным, во время совершаемых им путешествий. Повидимому, он с такой же легкостью изъясняется по турецки. С тех пор, как он в последний раз уехал из своей родной страны, прошло девять лет. Примерно с того же времени он разделял с Уркартом его жизнь авантюриста. Сэрл был в конце концов покинут Уркартом, долгое время заставлявшим его верить в то, что он боролся за независимость черкесов. Повидимому, благодаря посредничеству Сэрла, Уркарт завязал связь с Сефер-беем и уговорил его в свое время переехать из Самсуна (в Малой Азии) в Константинополь.

Гудсон, упоминавшийся ранее, также, повидимому, пользовался услугами Хая, который сопровождал его в прошлом году в Лондон и получил от него два письма, оригиналы которых представил. Одно из этих писем должно было быть переведено и передано Сефер-бею. Оба письма являются достаточно интересными и потому их точные копии прилагаю к сему.(См. ниже, стр. 220 )

По примеру Уркарта, Гудсон проводил здесь время, устраивая пиры в честь Сефер-бея и других черкесских старшин, находившихся в прошлом году в Константинополе. Он щедро раздавал им подарки и занимался совместно с майором Сэрл подготовкой материала для составления топографической карты Черкесии и побережья. Гудсона всегда прекрасно принимал английский посланник, который, однако, никогда не принимал у себя Сефер-бея. Андрей Хай свидетельствует также о том, что лорд Понсонби уже давно старался предостеречь Сефер-бея от ложных внушений Уркарта; он повторил ему свои предостережения, когда отказался, несмотря на настоятельные просьбы Сефер-бея, заступиться за него перед его отъездом в последнюю ссылку в Турцию.

Эта неожиданная ссылка не могла не повредить популярности Уркарта, которую он сумел приобрести среди черкесов. Тем не менее он делал вид, что старается поддерживать ставшую затруднительной письменную связь с Сефер-беем, пользуясь посредничеством английского консула в Адрианополе.

Три черкесских депутата, находившиеся здесь у Сефер-бея и впавшие в полнейшую нужду в связи с его экстренной высылкой из столицы, существуют в некоторой степени благодаря щедротам Уркарта. Уркарт одевается большей частью в турецкий костюм, велит называть себя Дауд-беем, занимает довольно роскошную квартиру в одном из отдаленных предместий столицы и недавно израсходовал значительную сумму на ремонт мечети.

Пользуясь доверчивостью, присущей варварским народам, он старается успокоить черкесов относительно участи Сефер-бея, уверяя, что егo ссылка является кратковременной и что она является результатом его собственных комбинаций, ловко им замаскированных в интересах их дела.

Если верить рассказам Хая, то сэр Белль, тот самый, который был арестован на борту «Виксена» и который на днях, после конфискации этого судна, был препровожден сюда из Одессы. Белль рассказал, что прием, оказанный ему и его экипажу со стороны горцев во время их краткого свидания вблизи Суджук-Кале, не сулил ничего хорошего. Далекий от того, чтобы приглашать англичан в Черкесию, преемник Сефер-бея из Шапсу, Мулла Хаджи-оглу осыпал их жестокими упреками, напоминая о лживых обещаниях, щедро расточавшихся их [220] соотечественниками, которые привели к печальным для горцев результатам.

Согласно утверждениям майора Сэрл и его сообщника, впрочем довольно туманным и имеющим общий характер, кроме запасных военных припасов, предназначенных для Черкесии на борту Визарда, который находился последнее время в водах Греции, и кроме пороха, который молодому Стюарту удалось переправить в горы прошлой весной, в порту Смирны тогда же находились английские корабли с контрабандным грузом, предназначенным для тех же стран.

Письмо секретаря английской королевы Джемса Гудсона Андрею Хай, 26 июня 1836 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637)

Андрей!

Я опасаюсь, что мне не удастся повидать вас до вашего отъезда из Лондона, так как я не смогу быть в городе раньше среды, когда вы, по всей вероятности, уже отправитесь в плавание.

Поэтому, я должен попрощаться с вами письменно. Я считаю вполне вероятным то, что вы снова попадете в Англию и, надеюсь, что тогда ваше пребывание здесь можно будет сделать более комфортабельным, чем это было в этот раз. Мне нечего сказать вам, ибо в Константинополе вы найдете мистера Уркарта, к мнению и советам которого вы и ваши соотечественники должны будете всегда прислушиваться, если они и вы желаете добра Черкесии.

Вы можете быть уверены в том, что когда я смогу оказать услугу вашей стране, я сделаю это. Но в настоящее время вы должны целиком следовать советам мистера Уркарта, и лишь только беспрекословным послушанием его воле, вы сможете добиться независимости и счастья вашей страны.

Я прилагаю несколько строк князю, которые вы должны прочесть ему. Не ссорьтесь ни с кем. Если вы сделаете это, все может погибнуть. Помните, что ласковые, льстивые речи лучше ссор и что часто, прибегая к ним, вы скорей достигнете своей цели. Да благословит вас бог.

(Джемс Г удсон).

Приложение к письму Джемса Гудсона Андрею Хай, 26 июня 1836 года.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637)

Превосходному и храброму князю Зан-оглу Сефер-бею здоровья и счастья!

Князь!

Вы уже, несомненно, узнали от Дуад-бея, что цель, за которую вы так благородно сражались и из-за которой вы и ваши славные соотечественники выстрадали так много, уже достигнута, благодаря благословению бога. Было бы бесполезным мне советовать вам что-либо, когда вы имеете в качестве руководителя Дуад-бея. Поверьте мне, что вам удастся добиться независимости вашей страны лишь при условии строгого выполнения его приказания и следования его желаниям.

Вам, все же, еще много нужно сделать. Будьте такими, какими вы были всегда; так же терпеливы, так же решительны, и честная и благородная цель, которую вы отстаиваете, должна восторжествовать над подлыми и предательскими нападениями России. [221]

У вас много друзей в Англии, ибо смелые любят смелых, и вы увидите, что день ото дня, наши обе стороны, узнав друг друга лучше, теснее сплотят узы дружбы. Я повторяю, вы имеете много друзей в Англии, но среди них нет никого, кто бы более восхищался вашим поведением и храбростью ваших соотечественников, или кто бы охотнее пролил свою кровь за вашу и их свободу, чем ваш друг.

Джемс Гудсон.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской мисии, картон № 637, лл. 79-80. На французском языке)

5/17 текущего месяца депутат Ребюк после очень резкой речи предложил предъявить и опубликовать документы, относящиеся к переговорам между двумя правительствами по поводу Адрианопольского трактата и задержания «Виксена». Другие члены горячо поддержали это требование. Тогда лорд Пальмерстон взял слово и в своем выступлении, признав серьезность этого дела, объявил, что оно может стать поводом к войне или миру. Кроме того, он уверял, что правительство уже уделило большое внимание этому делу и что оно настойчиво доведет его до конца, прибавив однако, что предъявление требуемых документов противно установившемуся обычаю и что палата должна ждать, когда министерство само ей предъявит отчет о своих переговорах.

После этой речи первый оппонент г-н Ребюк отказался от своего предложения, как это было очевидно заранее условлено, и все было оставлено in status quo после того, как это серьезное дело было оглашено в обществе и в парламенте.

Лорд Пальмерстон в своей речи пытался доказать, что он не уполномачивал арматоров «Виксен» отправиться в Черкесию, и, чтобы сбросить с себя этот упрек, прочел письмо, адресованное ему г-ном Беллем, причем он главным образом подчеркивал то обстоятельство, что г-н Белль обратился к нему с вопросом, была ли объявлена блокада, имевшая целью прекратить морские сношения с обитателями этого края, на что он ответил советом просмотреть лондонскую газету, где могли объявляться эти меры, если они были установлены официально и на легальном основании.

Вне всякого сомнения, граф, что г-н Белль добивался определенного разрешения на задуманное им путешествие, и что лорд Пальмерстон воздержался дать его из опасения быть скомпрометированным, но что он поощрил его уверением, что блокады нет и что, следовательно, главное препятствие к его предприятию отпадает и что то лицо, которое само желало предпринять это путешествие, ввело его в заблуждение, сообщив о блокаде.

Достаточно было бы самого краткого откровенного и честного объяснения во время беседы, чтобы убедить арматоров отказаться от их намерения и тем отвратить инцидент, который теперь приковывает к себе внимание всей Европы.

Депеша нидерландского консула в Одессе Тетбу де Мариньи нидерландскому министру иностранных дел барону Верстолк, 24/12 марта 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1 А, д. № 185. На французском языке)

Господин Белль, судовой приказчик на «Виксене», прибыл сюда в конце февраля вместе с капитаном. Господин Белль помилован [222] императором и был очень хорошо принят графом Воронцовым. Он отправился в Константинополь. Во время своего пребывания в Одессе он много рассказывал о дружеском приеме, оказанном черкесами англичанам во всех тех местах, куда они проникли. Он также сообщил многие интересные подробности об английском офицере по фамилии Стюарт, который уже восемь месяцев объезжает Черкесию, о другом офицере и состоящем при них переводчике. Часто во время их поездок их сопровождает от 5 до 6 тысяч черкесов. Он пересек страну в различных направлениях от Абхазии до Кубани. Кажется он был занят, главным образом, организацией центрального правительства, выгоду которого понимают черкесы в их борьбе с Россией.

Основываясь на полученных мною сведениях, я не сомневаюсь в том, что господин Стюарт был послан на Кавказ английским правительством. В прошлом году в Константинополе находился черкесский князь по имени Сефер-бей, который был английским агентом. Русскому посольству в конце лета удалось добиться его высылки в Варну.

Депеша французского посла в Вене Сент-Опера французскому министру иностранных дел Моле, (8 апреля) 27 марта 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1А, д. № 137, л. 10. На французском языке)

Русский поверенный в делах князь Горчаков в отсутствие посла выразил очень большое недовольство бережным отношением, проявленным г-ном Меттернихом к Англии в связи с делом «Виксена». Он не допускает ни малейшей неуверенности в вопросе о суверенитете Россия на абхазском побережье и для обоснования прав царей он составил записку, в которой ссылается на очень давние времена. После того, как князь Меттерних уклонился принять во внимание все это нагромождение, князь Горчаков ответил ему, что император Николай будет очень удивлен и обижен его сдержанностью. Мы узнали после о скором возвращении г-на Татищева, которого снова отправляют в Вену для более сильного воздействия на князя Меттерниха. Последний, мне кажется, верит в отставку Татищева. Сначала он мне сказал, посмеиваясь, что Горчаков его не запугает своими угрозами и что, кроме того, он очень плохую услугу делает своему государству, приписывая ему смешную, претензию обосновывать свои права на Абхазию, исходя из XI столетия. Несколько дней спустя он мне сообщил, что император Николай очень его благодарил за занятую им позицию по отношению к Англии и что император совсем не придерживается химер Горчакова, а претендует на берега Абхазии в силу Адрианопольского трактата. Я сомневаюсь, чтобы подобная концепция нравилась сэру Ламбу, который обещал своему правительству поддержку венского кабинета и гарантировал ему содействие Австрии, за которые Англия выразила свою признательность князю Эстергази ⁴¹.

Все обвиняют г-на Меттерниха, который после этого маневра очень доволен собой, но я сомневаюсь, что он может прибегнуть к нему еще до окончания дела. В данный момент положение дела очень рисковано. Я не понимаю, признаюсь, как канцлер мог не навлечь на себя гнева императора Николая, представитель которого вызывающе заявлял здесь, что честь его государя не допустит никакого вмешательства. Кроме того, я не понимаю, как князь Меттерних избег злобы английского правительства, которое льстило себя надеждой получить беспристрастное посредничество Вены. [223]

Депеша вице-канцлера Нессельроде русскому послу в Константинополе Бутеневу, 11 апреля (30 марта) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, картон № 636, л. 76. На французском языке)

Переговоры, вызванные случаем с «Виксеном» должны придти к вполне удовлетворительному для России окончанию. В интересах своего достоинства и безопасности Россия должна, главным образом, соблюдать два условия:

1. Не позволять Англии оспаривать законность захвата «Виксена».

2. Оставить в силе свое решение о конфискации «Виксена», чтобы этим актом строгости отвадить других английских арматоров от попыток, подобных предприятию Белля, жертвой которой он стал сам.

Эти два условия как будто бы могут быть выполнены, судя по плану действий, которому намерен следовать лорд Пальмерстон. Образ же действий, который им будет избран для соблюдения парламентских приличий, чтобы выйти из затруднительного положения, нас мало касается.

Что касается нас, то мы должны радоваться, что это щекотливое дело будет приведено к такому благоприятному для нас результату, который, обеспечивая полностью наши права, не наносит никакого ущерба мирным отношениям России с Англией.

Депеша французского посла в Вене Сент-Олера французскому министру иностранных дел Моле, 24/12 апреля 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1А, д. № 137, л. 13. На французском языке)

Как я и предвидел, посол Англии очень недоволен посланной отсюда депешей по делу «Виксена». Он горько жаловался мне на непостоянство и слабость г-на Меттерниха и объясняет его отречение от своих слов страхом, внушенным ему письмами г-на Татищева. С своей стороны я не сомневаюсь, что возвращение этого посланника в Вену явилось результатом депеш князя Горчакова и вызванным ими в Петербурге замешательством. Я определенно знаю, что г-н Татищев готовился к отъезду в Москву, где он рассчитывал продлить на несколько месяцев свой отпуск, но он был внезапно вызван к императору, получил предложение вернуться на свой пост и через 36 часов был уже в дороге. Ничто здесь не обнаруживает ни малейшего охлаждения между ним и канцлером; оба они очень с большим пренебрежением отзываются о Горчакове и, кажется, хотят свалить на него все это недоразумение.

Депеша русского посла в Вене Татищева вице-канцлеру Нессельроде, 2 мая (19 апреля) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1А, д. № 135, л. 1. На французском языке)

В только что полученном из Константинополя письме сообщается, что владелец «Виксена» ⁴² отплыл на первом судне с двенадцатью черкесами в Трапезунт, откуда он отправится в кавказские провинции с секретным поручением, возложенным на него господином Уркартом. На этом же судне должен находиться, втайне от английских эмиссаров, секретный агент Хозрева-паши ⁴³ для наблюдения за ними. [224]

Депеша французского посла в Константинополе маркиза д'Эйраг французскому министру иностранных дел Моле, 3 мая (20 апреля) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1А, д. № 135, л. 177. На французском языке)

Оказывается, что г-н Белль, владелец «Виксена», нанял в Синопе турецкую шхуну, на которой он отправился в начале прошедшего месяца в Абхазию. Здесь уверяют, что еще два английских торговых судна готовы к отплытию к этому побережью, чтобы спровоцировать русские крейсеры на их захват.

Письмо русского посла в Лондоне Поццо-ди-Борго вице-канцлеру Нессельроде, 3 мая (20 апреля) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 3, д. № 89, ч. 2, л. 14. На французском языке)

Прошу вас оказать снисхождение депеше,которую вы получили от меня. Она написана под очень тяжелым впечатлением от двуличности и злонамеренности, которые проявил лорд Пальмерстон. Большим утешением для меня является мысль, что мое сообщение о проекте соглашения по делу «Виксена» совпадает с тем, что сам он писал по этому поводу лорду Дюрэм; в выдвинутой им самим комбинации не было и речи о словесных и полуофициальных нотах, она не содержала ни рассуждений, ни предположений о еще не совершившихся событиях Но этот простой проект перестал его удовлетворять, как только он получил известие о принятии его нашим кабинетом, и он для возбуждения в дальнейшем ссор, дополнил его и поспешил отправить курьера, ничего мне не сказав об этом, а депешу свою он мне дал прочесть после того, как его намерение было приведено в исполнение. Из моей основной депеши вы узнаете, как все это произошло.

Без всякого вызова с моей стороны он обнаружил передо мной то, что таил в глубине своего сердца и развил план крестового похода против России, говоря, что император угрожает вселенной. Тем самым он сказал, что вселенная должна ополчиться на его величество. Я совсем не обнаружил страха перед таким грандиозным планом, направленным против нас. Я его выслушал и сказал только самое необходимое, чтобы дать ему понять, что хотя для меня ясна цель его слов, но я не придаю им значения. Он несколько раз повторил, что великие государства должны знать, какие существуют между ними отношения, на что я ему ответил, что поскольку он объяснил сущность их, то я не премину принять его слова к сведению.

Нота английского посла в Петербурге лорда Дюрэма вице-канцлеру Нессельроде, 6 мая (24 апреля) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, картон № 636, л. 175. На французском языке)

Нижеподписавшийся чрезвычайный полномочный посол его величества короля великобританского имеет честь уведомить ваше превосходительство о получении правительством его величества представлений со стороны господ Полден, Мортон, Белль и компании, с жалобами на захват и конфискацию английской шхуны «Виксен», задержанной русским военным кораблем в Черном море и отведенной затем в Севастополь.

Нижеподписавшийся получил сегодня от своего правительства предписание обратить на это внимание императорского кабинета и уполномочен требовать объяснений тех причин, которые побудили русское правительство захватить и конфисковать в мирное время купеческое судно, принадлежащее британским подданным. [225]

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, картон № 636, л. 176-177. На французском языке)

Нижеподписавшийся имел честь получить ноту от 24 апреля/6 мая, в которой его превосходительство лорд Дюрэм выразил желание узнать мотивы, послужившие основанием для захвата английского судна «Виксена», задержанного русским военным судном в Черном море и присужденного затем к конфискации в Севастополе.

Согласно повелению императора, нижеподписавшийся вменяет себе в обязанность дать г-ну послу Англии самые искренние и полные объяснения обстоятельств, вызвавших эти меры по отношению к «Виксену».

Конфискация этого корабля была вызвана тем, что он вошел с грузом контрабанды в принадлежащий России, в силу Адрианопольского трактата, порт с целью торговли, вопреки опубликованным императорским правительством правилам о торговле в этих водах, которые запрещают иностранным судам вход в этот порт, не имеющий ни таможни, ни карантина, и взамен его открывают находящийся на небольшом расстоянии от него порт Анапу, куда был бы свободно допущен «Виксен», если бы он преследовал цели правильной и законной торговли. Для императорского правительства достаточно было такого очевидного нарушения указанных правил, чтобы подвергнуть этот корабль взысканию, которое он навлек на себя, нарушив законы империи. Сообщая его превосходительству лорду Дюрэму эти мотивы нижеподписавшийся вполне уверен, что кабинет его величества короля Великобритании рассмотрит их с полным беспристрастием. Кроме того он питает надежду, что чувство законности и чести, положенные в течение стольких лет в основу кредита и процветания английской торговли в России, сможет предотвратить в дальнейшем возобновление попытки, которую императорское правительство теперь пресекло с такой справедливой строгостью; Англия без сомнения первая подала бы пример, прибегнув к этой мере, если бы в каком-нибудь порту, подвластном ей на основании формального трактата, имело место подобное нарушение ее собственных установлений.

Депеша английского посла в Константинополе лорда Понсонби английскому министру иностранных дел лорду Пальмерстону, 16/4 мая 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. 1 А, д. № 137, письмо № 888. На французском языке)

Милорд! Вы мне сообщили выдержку письма из Шапсака от 13 апреля 1837 г. от Хаджи-оглу-Мансура Сефер-бею ⁴⁴. В нем сообщается, что несколько англичан дали черкесам от имени английского короля обещание, что его величество окажет им помощь; в письме особо отмечается лицо по имени Дауд-бей и указывается, что это имя является псевдонимом господина Уркарта. Я не верю этому утверждению потому, что после своего возвращения из Черкесии в 1834 г. Уркарт и сопровождающий его в этой поездке капитан Лион уверили меня, что черкесы были ими несколько раз самым настойчивым образом предупреждены, что они не должны надеяться на то, что Англия вступит в войну в защиту Черкесии и что ею будет оказана хотя бы малейшая помощь Черкесии, пока Англия будет находиться в мире с Россией.

В этом же письме, судя по вашему сообщению, говорится в очень резких выражениях о волнениях, происходящих теперь в Черкесии, и об измене некоторых главарей, которые, потеряв надежду на помощь Англии, подчинились России. [226]

Я написал Сефер-бею в место его ссылки письмо приблизительно, такого содержания:

«Посылаю вам выдержку из письма, которое, по имеющимся у меня сведениям, было адресовано вам. Получили ли вы действительно это-письмо? Если это так, то верны ли сообщения этого письма о мнениях и настроениях черкесских вождей?

Заявляю вам вполне определенно, что я уверен в том, что никогда никто не был уполномочен королем и его министрами делать какие-либо сообщения вождям черкесов и черкесскому народу, за исключением тех, которые я, посол, сделал вам по распоряжению британского правительства, относительно условий мира с Россией. Это единственное сообщение было сделано с разрешения британского правительства и я не могу поверить, чтобы когда либо англичанин мог бы рискнуть выступать перед черкесами с такими речами, какие ему приписываются в указанном выше письме.

В сообщенном выше официальном заявлении говорится об интересе, который проявляет британское правительство к благосостоянию черкесов, и если сообщение соответствует истине, то мудрость совета, данного британским правительством очевидна для всех. Прошу вас прислать мне с подателем этого письма ответ на это мое заявление вам».

Я жду ответа бея, чтобы осведомить ваше превосходительство о положении дел, но я опасаюсь, что Россия в самом скором времени не силою оружия, а иными средствами с успехом осуществит свои намерения овладеть Кавказом, который является по меньшей мере ключем к Турции и когда он будет покорен Россией, то русская армия увеличится более чем на 100 тыс. человек.

Депеша русского посла в Константинополе Бутенева вице-канцлеру Нессельроде, 2 июня/21 мая 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 637, XVII, 81, л.7. На французском языке)

Дней десять тому назад из одного пребывающего в этой столице иностранного посольства я получил косвенное предостережение о том, что как будто бы совсем недавно из Константинополя отправлено к берегу Черкесии такое же судно, как «Виксен», и что на борту этого английского судна, отправившегося с целью установления тайных сношений с кавказскими горцами, должен находиться некий г-н Лонгворт, известный корреспондент газеты «Morning Chronicle».

Хотя я не знаю, на чем основано это предостережение, я все же счел своим долгом конфиденциально довести его до сведения адмирала Лазарева, отправив ему депешу с последним одесским пироскафом, чтобы он мог своевременно оповестить об этом морское командование, на которое возложено наблюдение над принадлежащими нам восточными берегами Черного моря. Но на основании более обстоятельных сведений, почерпнутых мною у наших секретных осведомителей, я успел уже установить, что факт отправления нового английского корабля в Черкесию очень сомнителен. Но в то же время до моего сведения дошло, что английские спекулянты действительно отправили груз товаров в Трапезунт, с тайной надеждой проникнуть во чтобы то ни стало к черкесам на каботажных турецких судах, которые, несмотря на запрещение оттоманских властей, продолжают поддерживать контрабандную торговлю с кавказским и анатолийским побережьем. Я также извещен и о том, что г-н Белль, который был уже один раз арестован на борту «Виксена», задержанного нашими крейсерами, после чего он был отправлен в Константинополь, поехал недавно в Трапезунт, [227] чтобы руководить подобными предприятиями, и что г-н Лонгворт также туда отправился позже сухим путем.

Узнав об этом, я отдал тайное распоряжение нашему консулу в Трапезунте зорко следить за тем, чтобы не допустить приведения в исполнение намерения, о котором мне только что сообщили. Чтобы обеспечить это наблюдение, я решил также направить ненадолго в Трапезунт черкесского эмиссара, уже известного вашему превосходительству из моих предыдущих донесений, для того, чтобы поближе познакомиться с действительным положением вещей, используя имеющиеся, как будто, у него личные связи. Я пока воздерживаюсь отнести на счёт секретных сумм константинопольского посольства издержки на эту поездку; я не премину известить императорское министерство о результатах.

Из депеши вице-канцлера Нессельроде русскому послу в Лондоне Поццо-ди-Борго, 3 июня (22 мая) 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 636, л.218. На французском языке)

Английский посол соблаговолил сообщить мне только что полученную им депешу от главного государственного секретаря департамента иностранных дел. Копия этой депеши прилагается. Читая этот документ, ваше превосходительство узнаете, что правительство его величества короля великобританского не имеет достаточного мотива для того, чтобы подвергать сомнению право России на захват и конфискацию «Виксена» в порте Суджук-кале, на основании причин, изложенных в моей ноте от 27 апреля, и потому не намерено в дальнейшем

предъявлять никаких претензий по поводу задержания этого судна. Доводы этого документа так основательны, что императорскому кабинету не остается желать большего. Ноты, которыми обменялись стороны, разрешая этот спор, являются в наших глазах новым залогом обоюдных намерений держав поддерживать полные согласия отношения одинаково важные как для России, так и для Великобритании, объединенных великими торговыми интересами и узами взаимного уважения.

Император, глубоко убежденный в этом, выражает вам, господин посол, особую благодарность за ваше содействие в деле устранения всех поводов к несогласию между двумя странами, за искренность и стремления к примирению, которые неизменно руководили вами, согласно повелению его императорского величества...

Депеша русского посла в Лондоне Поццо-ди-Борго вице-канцлеру Нессельроде, 20/8 июня 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 636, л.22. На французском языке)

Я сообщил лорду Пальмерстону депешу вашего превосходительства от 22 мая, с сообщением об удовлетворении его императорского величества справедливым и дружественным разрешением дела о задержании и конфискации «Виксена». Главный статс-секретарь бесконечно польщен той оценкой, которую его императорское величество соблаговолило датъ мирному направлению этого дела и объявил мне, что он считает его окончательно разрешенным. Он прибавил, что он ожидал нападок в связи с этим делом со стороны некоторых лиц из палаты общин, но он не сомневался в том, что он их успешно отразит. Хотя мы не поднимали вопроса о возможности в будущем незаконных поездок злонамеренных лиц в различные места Черкесии, но нельзя конечно скрыть, [228] что они возможны, в результате подстрекательства тех лиц, которые предприняли это первое путешествие.

Я нисколько не сомневаюсь в том, что английское министерство, не исключая лорда Пальмерстона, не отговаривает прямо от таких поездок, предвидя их последствия, и это обстоятельство служит лишним поводом к выступлению лиц, стремящихся скомпрометировать министерство в глазах России.

Оставление лорда Понсонби в константинопольском посольстве грозит такой опасностью. Кабинет воспользовался случаем для удаления его с поста, под предлогом отпуска, но лорд Понсонби разрушил этот замысел, отказавшись от отпуска, и объявил, что он оставит посольство, только по специальному распоряжению. Министры не осмелились повелеть ему прямо оставить свой пост из уважения к лорду Грэю, который приходится ему зятем, и к другим влиятельным лицам, которые ему протежируют; таким образом лорд Пальмерстон был вынужден защищать его в палате общин ⁴⁵, несмотря на то, что в действительности он находится в очень затруднительном положении, имея в Константинополе, вопреки своему желанию, представителя, за поведение которого он не может быть ответственным.

Депеша русского посла в Константинополе Бутенева вице-канцлеру Нессельроде, 21/9 июня 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 637, лл. 4, 88. На французском языке)

Ваше превосходительство было извещено моим рапортом от 21 мая о принятом мною решении отправить в Трапезунт черкесского эмиссара Хая, о котором я раньше сообщал, для сбора в этом приморском городе и на прилегающих к нему анатолийских берегах более точных сведений о затеях иностранных авантюристов, которые отправились отсюда в Черкесию и, в частности, о сношениях прибрежных горцев с жителями азиатской Турции. Человек этот недавно вернулся в

Константинополь, употребив на свои розыски больше месяца, первые результаты их сообщены мною г-ну сенатору Родофиникину ⁴⁶. Но более подробные сведения, сообщенные им мне после его возвращения сюда, показались мне по их сущности интересными, главным образом, для наших властей на Кавказе и на Черном море. Самую суть этих сведений я письменно изложил в приложенной к сему записке: копию ее я посылаю адмиралу Лазареву с пироскафом, который отправится сегодня. Может быть, императорское министерство найдет полезным сообщить об этом также главнокомандующему в Грузии, чтобы дополнить те сведения, которые я считал нужным несколько раз сообщать ему.

Но всего интереснее будет для вашего превосходительства познакомиться с рассказом о беседе, которую после своего возвращения в Константинополь имел этот эмиссар, с лордом Понсонби, эмиссар этот раньше был прикомандирован к г-ну Уркарту и потому его знал английский посланник в Константинополе. По моей просьбе он сделал краткую сводку итогов этой беседы на английском языке, на котором говорит довольно бегло. Эта сводка мне показалась достойной внимания и я приложил ее к сему, как только получил.

До сего дня лорд Понсонби, хотя н не оправдывал вредных происков г-на Уркарта, однако воздерживался определенно высказываться против и, может быть, даже невольно покровительствовал этим проискам своей пассивностью и молчанием. Теперь же приходится удивляться тому, что он не только ясно и решительно осуждает поведение [229] антлийских агентов-провокаторов и авантюристов, но также занят наблюдением за ними, составлением и редактированием обращений, имеющих целью категорически разоблачить и опозорить в глазах горцев лживые уверенья г-на Уркарта и ему подобных, вроде Белля и Лонгворта, которыми они пытались ввести горцев в заблуждение и восстановить против России.

Будущее покажет — можно ли эти новые речи приписать искреннему возврату английского кабинета и его представителя к новой более осторожной и здоровой политике или же каким-либо другим мотивам, среди которых может иметь место и личная злопамятность посланника по отношению к г-ну Уркарту.

Резюме двух бесед английского посла с черкесом Андреем Хай, составленное последним.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 637, лл. 9-10. На английском языке)

4/16 июля, когда я имел честь видеть лорда Понсонби, он задал мне следующие вопросы:

Милорд. Как вы поживаете, Андрей? Уже много времени прошло с тех пор, как я видел вас в последний раз! Какие новости вы собрали о вашей стране?

Андрей. Я право не знаю, милорд, потому что вследствие отъезда м-ра Уркарта и отсутствия князя Сефер-бея, я не имею возможности многое узнавать.

Милорд. Кстати, слышали ли вы что-нибудь о капитане Белль и г-не Лонгворте?

Андрей. Да, милорд, я слышал в Тофане (Tophana), что они находятся в Черкесии.

Милорд. Я слышал также, что они выдают себя за влиятельных особ. Белль называет себя английским посланником, а Лонгворт - его личным секретарем. Теперь, Андрей, хотя это не имеет для меня никакого значения, но так как я люблю истину, верю в то, что она всегда побеждает и хочу, чтобы людям всегда говорили правду, то я очень рекомендовал бы вам написать Хаджи-оглу Мамеду (заместителю Сефер-бея в Черкесии), информируя его о том, что все обещания н действия м-ра Уркарта и всех прочих джентльменов являются ложными и что им не следует полагаться на эти обещания. Я посоветовал бы вам также дать знать двум черкесским представителям (депутатам), которые, я полагаю, все еще находятся в Константинополе, об интригах и ложных деяниях м-ра Уркарта. Единственной его целью является лишь желание показаться «большим человеком». Между прочим, Андрей, он заплатил вам?

Андрей. Нет, милорд.

Милорд. Ну вот! Вы видите? Этот человек не платит! Он обманул вас, майора Сэрл и, как я слышал, также других людей. Вы знаете, Андрей, что Англия, смею сказать, желает мира и покоя для Черкесии, но, знайте, Черкесия никогда не должна верить в то, что Англия вступит когда-либо в войну с Россией в защиту Черкесии. Англия в настоящее время не подготовлена к войне. Наши национальные долги так велики, что у нас много других дел, которыми необходимо заняться. Вы понимаете меня, Андрей?

Что касается меня, то вы знаете, что я хотел бы видеть черкесов вполне спокойными. Но я ничего не могу сделать для них, кроме раскрытия им истины, и я усиленно рекомендую вам, так как вы можете написать им на вашем родном языке, сообщите им правду. [230]

7/19 июля я имел честь видеть милорда снова.

Милорд. Мой хороший Андрей! С какой доброй вестью вы явились ко мне сегодня?

Андрей. Я не могу ничего сообщить вам, милорд. Я лишь хочу показать вашей милости копию моего письма к мулле Хаджи-оглу и спросить, находите ли вы его подходящим для того, чтобы я послал его.

Милорд. Я не вижу в нем ничего такого, что я мог бы изменить. Вам лучiе знать. Это ваша родная страна, вы должны писать им то, что по вашему мнению принесет им больше всего пользы. Что касается меня, то я желаю им всего хорошего и это все, что я могу сказать. Между прочим, хотели бы вы поехать в Англию?

Андрей. Что бы я там делал, милорд?

Милорд. Получили бы обратно свои деньги от м-ра Уркарта. Я знаю, что м-р Гудсон ваш друг и я уверен, что он приложит все старания для защиты ваших прав.

Андрей. Я не имею средств для поездки в Англию.

Милорд. Так как вы знаете иностранные языки, я попытаюсь послать вас в Англию с одним джентльменом в качестве товарища по путешествию.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, карт. № 642, лл. 126-131. На французском языке)

Черкес Андрей Хай, как только прибыл сюда, сейчас же принялся усердно разыскивать следы г-на Белля и Лонгворта. В продолжении нескольких дней он считал, что они оба прибыли в эту гавань на австрийской судне «Crescent» и что они отправились в Черкесию на небольшом местном судне, на борт которого они погрузили на тысячу пиастров пушечного пороха, который они купили у здешнего купца по имени Бурук-оглу Ибрагим Анапали. Однако оказалось, что эти первые сведения были лишены основания. Я отправился к Осману-паше ⁴⁷ (он, несмотря на предупредительность по отношению к нему британского консула и небольшие услуги, которые оказывает ему последний, предоставляя ему свою паровую лодку, очень мало, конечно, симпатизирует этой нации). Этот визирь, узнав о моих подозрениях, втайне сделал все необходимые по этому делу розыски и на другой день заверил меня своим честным словом в том, что ни одно судно не выехало отсюда в Черкесию и что уже в течение пяти месяцев здесь никто не занимался продажей пороха, за исключением одного случая, когда порох продавался в розницу очень небольшими количествами. Я сообщил об этой беседе Андрею Хай и новые его розыски, которые он счел нужным сделать, в точности подтвердили сообщения Османа-паши.

Вчера же вечером Осман-паша выразил желание видеться со мной. Я тотчас же воспользовался его приглашением. Визирь сообщил мне, что два англичанина, в сопровождении переводчика европейца, прибыли из Константинополя в Синоп и, получив от местных властей турецкий фирман, наняли в этом городе турецкое судно и отправились оттуда на побережье Черкесии дней двадцать восемь, тридцать назад. Визирь кроме того прибавил, что если когда нибудь эти путешественники при своем возвращении прибудут в какой либо подвластный ему, как паше, пункт, он сейчас же после высадки их примет меры, чтобы экипаж судна был арестован и без огласки приведен к нему для того, чтобы разузнать у них, что упомянутые лица делали в Черкесии.

Во время своего переезда из Константинополя в Трапезунт на борту пироскафа «Crescent» Андрей Хай узнал, что английский полковник по [231] имени Констейтейн, в самом скором времени прибудет сюда на английском корабле, чтобы затем отправиться отсюда в Черкесию. Получив это предостережение, я принял все необходимые меры, чтобы иметь возможность в случае появления в этих водах английского корабля, дать вашему превосходительству все сведения о нем и полковнике Констейтейн. Андрей Хай предполагает на этих днях отправиться в Синоп через Самсун. Он будет все время держать меня в курсе всех новостей, которые он там узнает, а я с своей стороны не премину немедленно, самым надежным путем, довести все до сведения вашего превосходительства.

Я снабжу помянутого Андрея Хая подорожной, подписанной Османом-пашей, чтобы он мог проехать отсюда побережьем до Синопа без препятствия со стороны властей. Приняв во внимание его просьбу, я дал ему две тысячи турецких пиастров и я прошу ваше превосходительство соблаговолить отдать распоряжение, чтобы эта сумма была передана моему уполномоченному Франсуа Цино.

Спешу осведомить ваше превосходительство, что прибывшие из Черкесии два турецких судна, которые причалили на той неделе в месте, расположенном в окрестностях...(слово не разобрано) получили разрешение выехать в Черкесию в феврале этого года. С одним матросом, тайком приехавшим сюда, сейчас познакомился Андрей Хай и, благодаря своему черкесскому костюму, выведал от него, что Белль и два сопровождавших его европейца прибыли в Дживку, место, расположенное к северу от Геленджика, и остановились у главы одного из черкесских племен — Джангар-оглу. При первом же случае я надеюсь иметь честь, господин посол, сообщить вам дополнительно новые подробности по этому делу.

Отношение русского посла в Константинополе Бутенева командиру черноморского флота вице-адмиралу Лазареву, 30/18 июня 1837 г.

М. г. Михаил Петрович!

13-го минувшего месяца имел честь предварительно сообщить вашему превосходительству дошедшие до меня слухи о поездке отсюда в Черкесию англичанина Лонгворта. С того времени собрано мною несколько дополнительных сведений, частью здесь, частью через консула в Трапезунте и через доверенное лицо, нарочно отправленное на место по моему распоряжению.

По всему кажется, что известие об отплытии отсюда нового английского судна с товарами к черкесским берегам, по примеру шхуны «Виксен», было неосновательно. Мы знаем почти достоверно, что назначенное для подобного покушения английское судно «Визард», о котором я писал вашему превосходительству, нынешнею зимой переменило направление и прямо воротилось из греческих вод в Англию. Но едва ли можно сомневаться, чтобы Лонгворт, бывший на шхуне «Виксен» суперкаргом Белль и с ними третий европеец (вероятно переводчик) действительно не уехали на черкесский берег из портов Анатолии, куда направлен был из Константинополя на английском судне и груз товаров с тем, чтобы помянутые иностранцы удобнее могли провести их к черкесам с помощью турецких каботажных лодок.

Сам паша трапезундский не скрывал от нашего консула, что по сведениям из Синопа два англичанина с переводчиком, прибывшим туда из Константинополя в начале мая, тайно отправились на турецкой лодке в Черкесию. А в первых днях текущего июня горцы, едва только прибывшие оттуда в Трапезунт, сказывали нашему посланцу, что [432] Белль, уже до того времени лично им известный, и с ним двое спутников, действительно прибыли недавно на берега черкесской губы Дживка (к северу от Геленджика) и поселились там у горского старейшины по имени Джангар-оглу.

Затем со стороны консульства нашего сделано то, что оставалось в его власти, а именно — приняты меры, дабы узнать по возможности о действиях тех англичан в горах и помешать дальнейшему пропуску туда из Анатолии подобных искателей приключений.

Рапорт русского консула в Трапезунте Герси русскому послу в Константинополе Бутеневу, 4 июля/22 июня 1837 г.

Судно, на котором г-н Белль и его спутники переправились в Черкесию, недавно возвратилось в Синоп. Находившийся на его борту черкес тотчас же высадился на берег. Он намерен ехать далее в Константинополь. По рассказам экипажа этого судна невероятные махинации господина Белля и его спутников не имели успеха. Пребывание его там теперь вызывает большие разногласия между вождями черкесских племен.

Хайдар-оглу, глава шапсугов, который пригласил его вначале остановиться у себя, был вынужден после поселить его в отдельном доме; мера эта была вызвана отчасти враждебными выступлениями различных черкесских вождей, в частности со стороны бжедухского вождя Хаджи-оглу муллы Мехмеда, и отчасти желанием установить над Беллем и его спутниками коллективное наблюдение, чтобы взять их в плен в том случае, если данные ими обещания помощи не будут выполнены.

Депеша английского посла в Константинополе Понсонби английскому министру иностранных дел Пальмерстону, 19/7 июля 1837 г.

Посылаю вам копию моего ответа на полученное мною письмо от г-на Белля. Я буду краток, подробно я напишу вам по этому вопросу после. Теперь же я должен сказать, что то, что произошло между г-ном Беллем и мною — произошло в действительности, все было сказано во всеуслышание в присутствии трех или четырех лиц, они слышали каждое слово и я могу назвать их вам. Я отвечаю на ту часть письма г-на Белля, в которой он говорит о словах, сказанных им якобы по моему желанию. Сущность этого дела вы найдете в моем ответе г-ну Беллю, а именно о предостережении черкесов относительно сомнительности вступления Англии в войну за них и в защиту их интересов.

«Милостивый государь!

Я только сейчас имел честь получить ваше письмо от 29 мая. Я чувствую живейший интерес к делам черкесов и всегда рад получать о них сведения. Я не могу не знать, что черкесы предпочтут величайшую опасность и страдания покорности под иностранным игом и я приветствую любое вынесенное ими экстренное решение, если оно будет носить такой благородный и великодушный характер. Но я не могу не сказать вам, что общее содержание вашего письма поддерживает во мне опасение, что англичане дали черкесам глубокое заверение в том, что Англия — правительство Англии — вступит в войну за них, в защиту их дела. Несомненно, что нет ничего более жестокого по отношению к [233] черкесам, как введение их в подобное заблуждение, потому что оно побуждает их к поступкам, которых бы они никогда не совершили, если бы не находились во власти такого обольщения. Черкесы, рассчитывая свои шансы на успех, не должны основываться на химере, кроме того, ни один представитель английской нации своими действиями ни на одну минуту не должен дискредитировать имя и репутацию Англии.

Если благожелательное отношение к вам черкесов, о котором вы упоминаете, является следствием рекомендации, как вы полагаете, Сефер-бея, то я не могу принять на себя заслугу, которую вы мне приписываете, ибо я никогда не упоминал Сефер-бею вашего имени, а также не говорил с ним ни об одном лице, посетившем Черкесию. Я лишь сказал Ссфер-бею, что англичанин, отправившийся в Черкесию не получил полномочий.

Заявлять или намекать на что-либо, безразлично в каком отношении, как на исходящее от правительства Англии, и что те, которые сказали черкесам о том, что Англия начнет войну за них, сказали неправду.

Все, что я пишу вам, вы уже слышали от меня лично и вы, я уверен, используете все влияние, которое вы имеете на черкесов, чтобы разубедить тех из них, которые были введены в заблуждение теми злонамеренными и необоснованными речами, с которыми, несомненно, кто-то к ним обращался. Никто из людей не оценивает так высоко значимости Черкесии для сохранения политического равновесия в Европе, как я, никто больше меня не сочувствует храбрым защитникам своих национальных прав и никто не может с большей уверенностью, чем я, считать, что даже такое дело, как их, может с успехом защищаться лишь открытыми средствами и прежде всего совершенной правдой».

Отношение русского поверенного в делах в Константинополе барона Рикмана командиру Черноморского флота вице-адмиралу Лазареву, 25/13 ноября 1837 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, св.645, лл. 122-123)

Следуя принятому г. посланником Бутеневым правилу поставлять ваше пр-во в известность о предприятиях злонамеренных иностранцев против спокойствия российских владений на восточном берегу Черного моря, нелишним почитаю довести до вашего, м. г., сведения, что на-днях прибыли оттуда в Константинополь два англичанина, именующие себя офицерами английской службы, — капитан Маррин и лейтенант Иддо. Они достигли сюда из Черкесии морским путем, прибыв на турецких каюках до Синопа, а оттуда на пароходах, посещающих помянутый город на пути между Трапезунтом и Константинополем. Вместе с тем я известился, будто бы капитан Маррин, сопутствуемый принявшим мусульманскую веру переводчиком Полинским, намерен в самом непродолжительном времени возвратиться подобным путем в Черкесию для присоединения к находящимся уже там искателям приключений, каковы Белль и Лонгворт, для чего и старается добыть рекомендательные письма от проживающих здесь горских выходцев; а лейтенант Иддо отправляется в Англию, будто бы везя с собою образчики свинцовых и других металлических руд, найденных в Черкесии, в той надежде, чтобы их добывание могло со временем обратиться в пользу и защиту некоторых жителей того края.

Помянутые сведения, ваше пр-во, может быть, изволите признать небесполезным сообщить с своей стороны тому начальству, до которого они ближе относиться могут. [234] Равным образом получено здесь недавно известие, будто бы пороховая мельница, об отправлении которой к черкесам г. посланник Бутенев имел случай сообщить вам, м. г., от 10 минувшегося сентября за № 602, достигла своего назначения и выгружена на тамошнем берегу ⁴⁸.

Рапорт русского консула в Трапезуйте Герси русскому поверенному в делах в Константинополе Рикману, 22/10 марта 1838 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, картон 659, лл. 18-23. На французском языке)

Спешу, господин барон, известить ваше превосходительство о том, что утром 1/13 текущего месяца я получил предупреждение, что к британскому консулу ночью прибыл англичанин в сопровождении двух слуг, из которых один европеец, другой - черкес.

Как только я узнал об этом, я сейчас же принял соответствующие меры, чтобы собрать по возможности все сведения об этом лице.

Вскоре я узнал, что этот путешественник был господин Кнайт, отправившийся в прошлом году из Константинополя через Синоп в Черкесию. Пробыв у горцев несколько месяцев, он отбыл оттуда 23 февраля/7 марта на небольшом турецком судне в Синоп, но, застигнутый в дороге дурной погодой, он был вынужден пристать к берегу в месте, близком от этой гавани. Теперь он ожидает здесь прибытия австрийского пакетбота, с которым он отправится в Константинополь.

Г-н Кнайт, уезжая из Константинополя, взял с собой некоторое количество боевых припасов. Перед своим отъездом из Синопа он купил еще двадцать бочек пороху у Еикура-оглу Хусейн-бея, муселима синопского, который получил его прямо из Бургоса и продавал судовладельцам, отправляющимся из его резиденции в Черкесию. Во время своего пребывания у восставших черкесов г-н Кнайт, так же как Белль и Лонгворт, совершал путешествия в глубь страны и много времени он провел в горах, возвышающихся над портом Геленджик, и спускался к морю, когда прибывало какое нибудь турецкое судно, на котором он покупал боевые припасы, чтобы предоставить их в распоряжение восставших.

Судя по некоторым подробностям, о которых я только что узнал, можно сказать вполне определенно, что г-да Белль и Лонгворт, оставшиеся в Черкесии, находятся в очень тяжелом положении, так как помощь, которую они так часто обещали восставшим, не осуществилась, и их влияние поддерживается только подарками, которыми они продолжают задаривать горских вождей, и тем что достают им по очень высокой цене боевые припасы, которые суда доставляют в Черкесию из Синопа. Теперь же отъезд г-на Кнайта из Черкесии еще больше запутает их положение, потому что этот молодой человек, обладающий довольно большим состоянием, снабжал их необходимыми суммами для покупки подарков. Перед самым своим отъездом из Черкесии, который он объяснял необходимостью ускорить оказание черкесам помощи, г-н Кнайт был вынужден прибегнуть к новым подаркам и истратить все деньги; он выдал векселя иа сумму в 19 742 турецких пиастров, по которым синопские судохозяева, давшие ему деньги в долг, должны получить в Константинополе.

Этот последний факт, точность которого я заверяю вашему превосходительству, со всей очевидностью, доказывает, что денежные ресурсы г-д Белля и Лонгворта скоро истощатся и, следовательно, если бы синопский муселим Хусейн-бей вместо того, чтобы покровительствовать и самому поддерживать контрабандную торговлю, больше бы считался с распоряжениями своего правительства и строжайше [235] запретил бы все сношения между своей резиденцией и восставшими, г-да Белль и Лонгворт должны были бы стараться уехать без всякого промедления, чтобы избежать по возможности справедливой мести со стороны жителей Черкесии, невежество которых позволяло этим авантюристам злоупотреблять так долго их легковерием, и только тогда, когда перестала действовать сила подарков черкесы убедились наконец в вероломстве их советов.

Осман-паша, губернатор этой провинции известил меня, что несмотря на то, что владелец турецкого судна, которое привезло сюда г-на Кнайта, выполнял распоряжения высокой Порты и что он выехал из Синопа с разрешения муселима Гусейн-бея, он почел своим долгом распорядиться о немедленном аресте этого судовладельца и приговорил его к штрафу в 500 турецких пиастров в пользу казны. Эта мера строгости, я надеюсь, отобьет охоту к контрабандной торговле у тех, кто имеет намерение заняться ею, но, к сожалению, мы можем надеяться на ее прекращение только тогда, когда синопский муселим Гуссейн-бей будет приводить в исполнение искренне и локально распоряжения его правительства...

Рапорт русского консула в Трапезуйте Герси русскому поверенному в делах в Константинополе барону Рикман, 2 июля/20 июня 1838 г.

(ГАФКЭ, ф. Константинопольской миссии, картон 659, лл. 52-56)

Честь имею донести вашему превосходительству, что недавно прибывшее из Черкесии турецкое судно под командованием судовладельца Дурмуш-оглу Османа Рейс причалило 27 июня в Хаджа-кале, небольшой бухте, лежащей в 7 милях к западу от нашего города. Находившийся на борту этого судна господин Лонгворт отправился ночью к британскому консулу и скрывался у него до утра 16/28 июня, и в тот же день отбыл в Константинополь на австрийском пироскафе «Crescent», под командою капитана Жио Кличиари.

Как только я узнал о прибытии этого судна, я немедленно же отправился к Осману-паше, чтобы выразить ему мое вполне понятное удивление тому, что жители этой страны продолжают предаваться незаконной торговле, несмотря на строгое запрещение их властителя.

Как только я прибыл к этому визирю, я сейчас же заметил, что новое нарушение распоряжений его правительства вывело его из себя так же, как и меня, и, не дав мне времени для заявления малейшего протеста по этому поводу, он объявил мне, что он отправил спешно людей в Хаджа-кале, с распоряжениями немедленно привести судно в Трапезунт и конфисковать в пользу казны его груз, состоявший из воска и других продуктов стоимостью от 60 000 до 70 000 турецких пиастров, а судно сжечь в присутствии горожан и арестованного экипажа этого судна, что и было действительно приведено в исполнение 17/29 июня.

Во время беседы со мной Осман-паша получил с нарочным депеши от муселима из Ларистана, в которых последний известил его, что он только что задержал поблизости от Призе турецкое судно, под командованием владельца Дели-Мехмеда-оглу Рейса, которое недавно возвратилось из Черкесии с богатым грузом и несколькими рабами. При этом сообщении, которое он наскоро мне сделал, Осман-паша объявил, что судно, груз его и экипаж постигнет та же участь, что и вышеупомянутое судно; к муселиму им немедленно были посланы распоряжения об отправке судна в Трапезунт. [236] Обе эти меры строгости оправдали то хорошее мнение, которое я составил о прямом и честном характере этого визиря, а также позволили мне, ваше превосходительство, надеяться, что рано или поздно эти меры решительно положат конец подобным предприятиям, потому что не будет этой приманки наживы, которая является единственной причиной, порождающей подобные предприятия. На основании сведений, вполне достойных доверия, за точность которых я осмеливаюсь поручиться перед вашим превосходительством, г-н Белль все еще находится в Черкесии у вождя горцев по имени Гиндар-оглу. Он продолжает возбуждать надежды в этих повстанцах на будущую помощь со стороны британского правительства, за посланника которого он себя выдает; но кажется можно с уверенностью утверждать, что брат господина Белля, живущий в Англии, зафрахтовал недавно в Лондон небольшую английскую шхуну, для погрузки военного снаряжения, предназначенного для Черкесии.

Комментарии

39. Пиль Роберт (1788 — 1850) известный английский государственный деятель. Был министром внутренних дел (1821 — 1827 гг., 1828 — 1830 гг.), канцлером казначейства в 1834 г. и с 1839 г. по 1841 г. был премьер-министром.

40. Гудсон был личным секретарем английской королевы (жены Вильгельма IV).

41. Эстергази Павел Антонович (1786 — 1866), князь, австрийский посол в Лондоне. Впоследствии был австрийским министром иностранных дел.

42. Белль выехал из Синопа 14 апреля 1837 года. В своем журнале он сообщает, что на другой же день своего приезда в Констатинополь, после задержания «Виксен», он принял решение возвратиться в Черкесию для продолжения своей разведки, так неудачно прерванной.

43. Турецкий военный министр.

44. Это письмо опубликовано в «Актах Кавказской археографической экспедиции», т. VIII, стр. 896, 897. В нем Хаджи-оглы Мансур заявляет Сефер-бею, что черкесы, обманутые Дауд-беем (Уркартом) и Гудсоном, обещавшими им поддержку Англии, не в силах дальше продолжать борьбу с русским правительством и вынуждены сдаться России.

45. Грай Чарльз (1764 — 1846) был английским премьер-министрам с 1830 г. по 1834 год.

46. Родофиникин К. К. (1760 — 1838). С 1803 г. был на службе в коллегии иностранных дел, с 1819 года был директором Азиатского департамента министерства, иностранных дел. В 1833 г. был назначен членом совета этого министерства и управлял им в отсутствии министра в 1837 и 1838 гг.

47. Командующий войсками в Трапезунте.

48. В рапорте Бутенева Лазареву от 10 сентября 1837 г. сообщалось о выходе английской шхуны «Ярмут», имевшей на своем борту пороховую мельницу предназначавшуюся для установки ее поблизости от Батума. На борту шхуны также находился и механик Парри. Рапорт опубликован в «Морском сборнике», апрель 1886 г., стр. 101. 

Текст воспроизведен по изданию: Англо-русский инцидент со шхуной "Виксен" (1836—1837 гг.) // Красный архив, № 5 (102). 1940