АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ГРИБОЕДОВ

1795-1829

Исполнилось желание г-жи Грибоедовой — сын ее поступил на службу под начальство Паскевича и, вместе с ним, прибыл в Тифлис. Отсюда, в декабре 1826 г., он писал Булгарину:

11-го декабря (1826 г.).

«Сармат мой любезный. Помнишь-ли ты меня? А коли помнишь, присылай мне свою «Пчелу» даром, потому что у меня нет ни копейки. [290]

«Часто, милый мой, вспоминаю о Невке, на берегу которой мы с тобою дружно и мирно пожили, хотя недолго. Здесь твои листки так ценятся, что их в клочки рвут, и до меня недоходит ни строчки, хотя я член того клуба, который всякие газеты выписывает. Воротилась-ли твоя Laenchen? Mein Gruss und Kuss. Tantchen auch meine Wuensche fuer ihr Wohl ¹ передай исправно. Гречу поклонись. Благодарим тебя за присланную Фуссову статью: «Один день из жизни Суворова».

«Твои прогулки и встречи тоже здесь высоко ставятся; за 3,000 в. пoлaгaют, что это истинная картина Петербургских нравов. Продолжай, будь также плодовит в твоих произведениях, как ты мил и добр в обществе хороших приятелей. Прощай, благослови тебя Бог. Верный твой.

«Р. S. Не искажай слишком Персидских имен и наших здешних, как Шаликов в Московских газетах пишет Шаманда, вместо Шамшадиль, etc. etc.

«От чего вы так мало пишите о сражении при Елисавет-поле, где 7,000 Русских разбили 35,000 Персиян? ² Самое дерзкое то, что мы врезались и учредили наши батареи за 300 саженей от неприятеля и, по превосходству его, были им обхвачены с обоих флангов, а самое умное, что пехота наша за бугром была удачно поставлена вне пушечных выстрелов, но это обстоятельство нигде не выставлено в описании сражения.

_________________________

Положение Грибоедова между двух враждовавших генералов было крайне неприятное: Паскевич — родственник, искренно к нему расположенный; Ермолов еще в недавнее время любил Грибоедова, как родного сына.......... В марте 1827 г. Ермолов уступил свое место молодому Паскевичу и покинул Кавказ. ³ В половине мая Грибоедов участвовал с Паскевичем в персидском походе. В дипломате [291] заговорила кровь прежнего кавалериста, и он с одинаковым пылом переходил от пера к сабле, от канцелярского стола под сень боевого шатра. Еще в половине апреля, перед открытием военных действий, он писан Булгарину из Тифлиса:

16-го апреля 827 г. Тифлис. ⁴

«Любезный друг Фадей Венедиктович. Прежде всего прозьба, чтобы незабыть, а потом уже благодарность за дружеское твое внимание к скитальцу в восточных краях. Пришли мне пожалуйста статистическое описание, самое подробнейшее, сделанное по лучшей новейшей системе, какого-нибудь округа южной Франции, или Германии, или Италии (а именно Тосканской области, коли есть, как края, наиболее возделанного, и благоустроенного), на каком хочешь языке, и адресуй в канцелярию главноуправляющего на мое имя. Очень меня обяжешь. Я бы извлек из этого таблицу нестоль многосложную, но по крайней мере порядочную, которую бы разослал нашим окружным начальникам, с кадрами, которые им надлежит наполнить. А тос этим невежественным чиновным народом век ничего не узнаешь, и сами они ничего знать не будут. ⁵ При Алексее Петровиче у меня много досуга было, и если я немного наслужил, так вдоволь начитался. Авось теперь, с Божиею помощию, употреблю это в пользу.

«Стихи Жандра в 1-м № я нигде не мог отыскать, ты не прислал мне, а другие — «к Музе» я, еще не зная, чьи они, читал здесь вслух у Ховена и уверен был, что это произведение человека с большим дарованием. (Поощряй, пришпоривай, его. А я надеюсь, что, воротясь из похода, как-нибудь его сюда выпишу). Не могу довольно отблагодарить тебя за прежнее твое письмо, и за присылку журналов.

«Желал бы иметь целого «Годунова». Повеса Лев Пушкин здесь, но не имел во мне достаточно внимания, и не [292] привез мне братнина манускрипта. Зато я принял его по неприятельски: велел принести пистолеты и во все время, что он у меня сидел, стрелял в дверь моей комнаты, пробил ее насквозь с верху до низу, и Льва с пальбой отпустил в полк на юнкерство. ⁶

«В первой сцене «Бориса» мне нравится Пимен — старец, а юноша Григорий говорит, как сам автор, вовсе не языком тех времен. ⁷

«Неожидай от меня стихов; Горцы, Персияне, Турки, дела, управления, огромная переписка нынешнего моего начальника поглощают все мое внимание. Не надолго, разумеется: кончится кампания, и я откланяюсь. В обыкновенные времена никуда негожусь: и не моя вина; люди мелки, дела их глупы, душа черствеет, рассудок затмевается я нравственность гибнет без пользы ближнему. ⁸

Я рожден для другого поприща.

«Разведай у Петерса, моего портного, и Жандра попроси, что он пятый месяц не шлет мне платье, получивши деньги 600 р. от матушки. Скажи ему по-французски, что он свинья. 1-я глава твоей «Сиротки» так с натуры списана, что (прости душа моя) невольно подумаешь, что ты сам когда-нибудь валялся с кудлашкой. Тьфу, пропасть! как это смешно, и жалко, и справедливо. Я несколько раз заставал моего Александра, ⁹ когда он это читал вслух своим приятелям. Многие просят, чтобы ты непременно продолжал и окончил эту повесть.

«Laenchen meiner liebenswuerdiger Freundinn und Tante meinen besten Gruss ¹⁰. Прощай; кланяйся друзьям и помни о добром приятеле, который тебя душевно любит. А. Г.».

На обороте: «Его высокоблагородию Фадею Венедиктовичу Булгарину, издателю «Северной Пчелы» и пр. В С.-Петербург, в типографию Н. И. Греча». [293]

Принимая участие в военных действиях, находясь безотлучно при Паскевиче, Грибоедов, по мере сил, содействовал ему в подвигах, ознаменовавших эту кампанию, блестящую для нашего оружия. Движение к Аббас-Аббаду и даже в Эривани было следствием убедительных настояний Грибоедова. Неоднократно, на коне, он гарцовал под неприятельскими выстрелами, выказывая при этом храбрость и хладнокровие бывалого, опытного воина. «Наш слепой» ¹¹ — писал Паскевич г-же Грибоедовой — «совсем меня не слушается: разъезжает себе под пулями, да и только». Не храбрость Грибоедова вменяя ему в заслугу, но признательный в трудами его в кругу служебной деятельности, Паскевич, в декабре 1827 г., исходатайствовал Грибоедову чин коллежского советника.

Путем побед война близилась в окончанию славным миром Туркменчайским, следствием которого было присоединение к России северо-восточной Армении (провинций Эриванской и Нахичеванской). Чуждый мелочного тщеславия, Грибоедов радовался успехам нашего оружия и восторженно уведомлял о них своих друзей в Москве и в Петербурге. Вскользь упоминая о собственных своих заслугах, он увлекательно описывал ратные подвиги, которых был свидетелем.

В переговорах о мире Грибоедов принимал деятельнейшее участие. Он посетил Аббаса-Мирзу в его лагере и, несмотря на все уловки и увертки персидских сановников, презирая происки Аллаяр-хана, зятя Фетх-Алишаха и главного виновника бедственной для Персии войны, Грибоедов привел переговоры в желанному, успешному окончанию. Туркманчайский мир был подписан 10-го февраля 1828 г. На Грибоедова возложил Паскевич поднесение Государю Туркманчайского договора. История оценит по достоинству этот славный договор, во всех отношениях выгодный для России, особенно в виду предстоявшей тогда турецкой кампании. Д. В. Давыдов, в своих «Записках», не одобряет действий Паскевича. По словам почтенного партизана, Паскевич в Персии наделал тьму ошибок. ¹² [294]

Грибоедов не искал тех почестей, которыми его осыпали за персидскую кампанию. Он говорил самому Паскевичу, что денежное награждение, которым можно поправить дела его матери, он предпочитает всяким повышениям и почестям.

Проездом через Москву, Александр Сергеевич посетил Бегичевых и, по собственному его выражению, «имел бестактность» явиться к А. П. Ермолову. ¹³ Герой Кавказа принял молодого дипломата, разумеется, угрюмо и холодно; поздно понял Грибоедов свою ошибку. Это сознание побудило его сказать Степану Никитичу Бегичеву, или брату его, Димитрию Никитичу: «я вечный злодей Ермолова!» — в том смысле, т. е., что старик глядит на него, как на личного врага, а отнюдь не потому, чтобы он сам питал в Ермолову чувства ненависти. едучи в Петербург, Грибоедов живо вспомнил, как ровно два года тому назад, при иных обстоятельствах, он ехал в Петербург «к ответу», тяжесть которого была так значительно облегчена ему великодушным Ермоловым.

В Петербург Грибоедов прибыл вечером 14-го марта 1828 г. Император пожаловал вестнику о мире чин статского советника, орден св. Анны, алмазами украшенный, и четыре тысячи червонных. Взысканный щедротами государя, осыпаемый поздравлениями за него радовавшихся друзей, любезностями знати и лестью скороспелых поклонников всякого успеха, Грибоедов писал (оффициальным путем, чрез начальство) другу своему А. И. Одоевскому:

С.-Петербург.

«Брат Александр! подкрепи тебя Бог! Я сюда прибыл на самое короткое время. Государь наградил меня щедро за мою службу. Бедный друг и брат! зачем ты так несчастлив? Теперь ты бы порадовался, если бы видел меня гораздо в лучшем положении, нежели прежде; но я тебя знаю, ты не останешься равнодушен, при получении этих строк и там, в дали, в горе и в разлуке с ближними.

«Осмелюсь-ли предложить тебе утешение в нынешней [295] судьбе твоей? Но есть оно для людей с умом и чувством. И в страдании заслуженном можно сделаться страдальцем почтенным. Есть внутренняя жизнь — нравственная и высокая, независимая от внешней. Утвердиться размышлением в правилах неизменных, сделаться в узах и в заточении лучшим, нежели в самой свободе, вот подвиг, который тебе предлагаю. Но кому я это говорю? Я оставил тебя прежде твоей экзальтации в 1825 г. Она была мгновенна, и ты, верно, теперь тот же мой кроткий, умный и прекрасный Александр, каким был в Стрельне и в Коломне, в доме Погодина. Помнишь, мой друг, во время наводнения, как ты плыл и тонул, чтобы до меня добраться и меня спасти.

«Кто тебя завлек в эту гибель? Ты был хотя моложе, но основательнее прочих. Ни тебе бы в ним примешаться, а им у тебя ума и доброты сердца позаимствовать! Судьба иначе определила. Довольно об этом.

«Слышу, что, снисхождением высшего начальства, тебе и товарищам твоим дозволяется читать книги. Сейчас еду покупать тебе всякой всячины. Реэстр приложу после».

_____________________________

В апреле того же 1828 года император Николай Павлович назначил Грибоедова полномочным министром при дворе персидском. Это назначение, которого Грибоедов отнюдь не домогался, более опечалило его, нежели обрадовало. Какое-то мрачное предчувствие отяготило его душу. В течении десяти лет, почти непрерывно вращаясь в кругу Персиян, он изучил характер этого народа — от деспота до последнего раба — и этот характер был ненадежною порукою за личную безопасность посланника в этой стране — лютости и вероломства.

Посетив друга своего А. А. Жандра и сообщая ему о своем назначении, Грибоедов сказал:

— «Нас там непременно всех перережут. Аллаяр-хан — мой личный враг; не подарит он мне Туркменчайского трактата!»

Он выехал из Петербурга в первых числах июня 1828 г.; выехал — навсегда. Перед отъездом хлопотал о дозволении представлять на сцене «Горе от Ума», но все его старания [296] были напрасны: комедия терпела горе и от своего ума и от тупоумия ее гонителей.. Не суждено было Грибоедову видеть свою комедию ни в печати, ни на сцене. ¹⁴

К периоду последнего пребывания его в пределах России относятся следующие письма, сохранившиеся в архиве Булгарина:

А. С. Грибоедов — Е. И. Булгариной. ¹⁵

5-го июня (1828).

(Перевод). Прощайте, милая Леночка, дорогой друг мой, от всего сердца целую вас и танту также. Простите! Прощаюсь года на три, на десять лет; может быть, навсегда. О, Боже мой! неужели там проведу я всю мою жизнь, в стране, чуждой моим чувствам, мыслям.... Может быть, я [297] когда-нибудь убегу в Карлово, ¹⁶ от всего, что теперь мне противно. «Но когда? Еще далеко до этого. Покуда обнимаю вас, добрый друг мой, будьте счастливы. Ваш верный друг А. Грибоедов.

————

Грибоедов — Булгарину.

Москва, 12-го июня (1828).

«Любезнейший друг Фадей Венедиктович. Чем далее от Петербурга, тем более важности приобретает мое павлинное звание. Здесь я несколькими часами промедлил долее, чем рассчитывал. Но ты можешь посудить, до какой степени это извинительно в обществе с матерью и с миленькими полу-кузинками, jolies comme des anges, ¹⁷ и этот дом родимый, в котором я вечно, как на станции!!! Проеду, переночую, исчезну!!! Une f....e existence. ¹⁸

«Скажи Ордынскому, что я был здесь опечален чрезвычайно, имянно на его счет. Похвиснев, которого я полагал сделать предстателем у Вельяминова за его братьев, умер. И жаль собственно за этого молодого человека и за братьев нашего приятеля. Но в Туле думаю найти истинного ко мне дружески расположенного А. А., брата Вельяминова, а коли нет, то буду писать к нему.

«Сходи в пикуло человекуло. Он у меня ускромил месяц жалованья. Но со мною нет полномочия, письма Государева в тому государю, к которому я еду. Подстрекни, чтобы скорее прислали, иначе как же я явлюсь в моему назначению. Я слишком облагодетельствован моим Государем, чтобы осмелиться в чем-либо ему неусердствовать. Его имянем мне объявлено, чтобы я скорее ехал; я уже на пути, но в том не моя вина, коли не снабдили меня всем нужным для скорейшего исполнения высочайшей воли. Здесь я слышу, стороною, вещи, оттудова, которые понуждают меня торопиться. Приторопи же и ты мое азиатское начальство, его превосходительство пикуло ……..дерикуло.

«На первый случай пришли мне Иордена атлас всеобщий [298] и карту войны, непременно и скорее, а антиквитетами и отвлеченностями повремени. Новейшее сочинение о коммерции, о ведении консульских книг, двойную или десятерную бухгалтерию тоже пришли, в руководство мне и моему Амбургеру.

«Вот, мой друг, письмо ко мне моей сестры. Рассуди и, если можно, спишись с ней и помоги. Адрес ее: Марье Сергеевне Дурновой, Тульской губернии, в город Чернь. Но я совершенно оставляю это на твой произвол, как другу, обо мне искренно попечительному.

«Скажи Александру Всеволодскому, что Одоевский требует от матушки уплаты долгу = 5,000 рублей. Может-ли он уплатить ему за матушку (которой он сам должен тридцать четыре тысячи)? Она совестлива, больна и безденежна. Александр меня любит и честен. Поговори ему, и понудь его непременно сделать мне приятное.

«Прощай. Ты дал мне волю докучать тебе моими делами. Терпи и одолжай меня, это не первая твоя дружеская услуга тому, кто тебя ценить умеет.

«Андрея, нашего благородного, славного и почтенного малого, Андрея обними за меня. Звонят здесь без милосердия, — оглушили. Коляска готова. Прощай на долгую разлуку. Леночьке и Танте поклон.

(На обороте): «Матушка посылает тебе мое свидетельство о дворянстве, узнай в герольдии наконец, какого цвету дурацкий мой герб, нарисуй и пришли мне со всеми онёрами».

______________________________

М. С. Дурново — А. С. Грибоедову.

25-го мая (1828 г.).

(Перевод с французского). Любезный Александр! Я сию минуту уезжаю из Богородска. Слава Богу, ребенку лучше, благодаря бесконечным заботам доброй графини, которая не пренебрегла ничем и употребляла все возможные старания к скорейшему моему выздоровлению, и в особенности в выздоровлению Саши, которого я вполне предоставила попечениям ее и нянки-немки. Без них он бы погиб жертвою моей неопытности, ибо моя нянька, к несчастью, никогда исходившая за новорожденными, не съумела бы как должно справиться и только умножила бы [299] страдания нашего малютки. Твое последнее письмо нас совершенно осчастливило. Люби дорогого Александра, и если ему суждено жить, то я употреблю все средства, чтобы сделать его достойным любви твоей. Сердце мое обливается кровью при мысли о твоем отъезде. Зачем должны мы жить всегда вдали друг от друга? Когда же наступит счастливое время и мы опять сблизимся? Муж мой тебя обожает: единственное его желание — видеть тебя с нами. Надобно видеть, как каждая строка твоего письма его трогает и восхищает. ¹⁹ Для нас было бы величайшим счастием — видеть между нами нашего обожаемого брата. Льщусь этою надеждою, она поддерживает мое существование. Во время твоего отсутствия, с помощью Божиею, я постараюсь привести в порядок наши дела. Надеюсь успеть, ибо мы живем очень экономно и прикопленными деньгами мы уже уплатили часть долгов. Люди, которым мы должны, из разряда таких, с которыми никогда не хотелось бы и знаться и которые еще воображают, к несчастию, что, взяв с нас 12-процентов, оказывают нам великое одолжение и грубым образом дают нам чувствовать свои услуги. Между нами будь сказано, это меня сильно тревожит и тяготит мне сердце. Обращаюсь к тебе, как к истинному другу: если ты можешь располагать суммою в 10,000 р., которую желал-бы поместить, сделай милость, дай их мне в займы на 10 процентов. Проценты ты будешь получать исправно, а меня несказанно одолжишь, избавя от подлых людей, которые меня мучат. Через два года я уплачу этот долг и буду ждать твоих приказаний, чтобы пустить эти деньги в выгодный для тебя оборот. Итак, сделай же милость, привези мне 9,000 руб. с вычетом процентов. Достанет-ли только у тебя на это средств, в желании же услужить мне — не сомневаюсь; если нет, то быть по сему.

Прощай, дражайший друг, приезжай же к нам скорее; мы считаем минуты и ожидаем тебя с живейшим нетерпением. Целую тебя за себя и за Сашу. Вероятно, ты перед тем, как ехать в нам, заедешь к Бегичеву? Пожалуйста [300] не надолго, и попроси его от моего имени также с тобою к нам приехать.

(Приписка г. Дурново, по-русски). «Душевный друг и брат, всегда с восторгом получаю твои письма; последнее тем более меня восхитило, что надеюсь скоро с тобой видеться. Ради Бога, приезжай поскорее: мы с Машенькой считаем все минуты и часы: Сашка наш нас очень занимает и делается мил; только жаль, что все болен и теперь в ветренной оспе, что нас и задержало в Богородске долее, чем мы желали; кроме тебя, никто его крестить не будет, я непременно сего желаю; надеюсь и Степана Никитича (Бегичева) у себя видеть. С нетерпением тебя ожидаем. Прощай, мой неоцененный».

Адрес: «В Москве, его высокородию, милостивому государю, Александру Сергеевичу Грибоедову. Под Новинским, в доме госпожи Грибоедовой под № 61. Письмо самое нужное».

______________________________

Настасья Федоровна Грибоедова — Ф. В. Булгарину.

(Москва), 13-го июня 1828 года.

«Милостивый государь, Фаддей Венедиктович. Не имея чести быть с вами знакома, но, по праву дружбы моего сына с вами, отношусь к вам точно как к своему, почитая его друзей, как близких моему сердцу; а как вы сами отец семейства, то это чувство для вас и нечуждо, оттого-то и говорю таким языком. Прошу, мой почтенный, не охладевайте вашу к нему дружбу, не замедливайте его извещением обо всем, что касается до вас и до него; давайте ему чаще о себе известие; он к вам привязан истинно, как в ближнему родственнику, которого любит от души и сердца; уважает, как нельзя более; чтит ваш талант с восхищением; а я, как усердная мать, по всему сему сношению, обожаю вас, смею сказать, как бы моего сына. Не оставляйте его, ради Бога, вашим вниманием, вашими советами. Вы, наш неоцененный друг, знаете его достоинства, правоту его чувств и доброту, знаете, на что и к чему он способен; зная же и его нежность и безынтересную личность, на вас-то и надеюсь, вы-то и возбудите в нем деятельность, частую ведя с ним переписку; он, [301] уважая ваши дарования, воспользуется вашим к нему вниманием; он мне все сообщил, как вы им занимаетесь, даже и в интересных его делах. Да вознаградит Всевышний ваших детей и уподобит их почтенному своему родителю. Препровождаю бумаги, нужные для Александра, и прошу скорым вашим трудом их обработать и к нему все доставить. Буде вам угодно меня удостоить когда-либо вашею памятью, чего я и требовать не смею по вашим недосугам, — я сейчас еду в деревню, и мой адрес прямо в Ярослав, Настасье Федоровне Грибоедовой. И за сим, препоручая себя в ваше знакомство и прося принять мое усердие всему вашему любезному семейству, честь имею быть вам, милостивый государь, с истинным моим уважением, готовая к услугам Настасья Грибоедова».

А. С. Грибоедов — Ф. В. Булгарину.

Тула, 13-го июня (1828 г.).

«Вчера я позабыл еще об одном для меня важном предмете: «Hassel’s Geographie von Asien, 4 vol.»; все четыре волюма пришли поскорее в Тифлис. Греф ее при мне ожидал. Аделунг обещал купить мне.

«Прощай, Тула, Воронеж! Что за точьки на сем свете и почему надобно по нескольку часов ими заниматься. Как въедешь? Как выедешь? Верный твой друг А. Г.

Адрес: В С-Петербург. Его высокоблагородию, м. г., Фадею Венедиктовичу Булгарину. Г. издателю «Северной (sic) Пчелы».

Почтовый штемпель: «Тула. 1828 г. июня 14».

______________________________

За этим письмом следовал ряд писем почти оффициального характера. Некоторые из них были своевременно напечатаны в «Северной Пчеле» и в издании Серчевского, ²⁰ но с большими пропусками и с изменением многих выражений. Заметим здесь, что Ф. В. Булгарин, во все время пребывания Грибоедова на Кавказе и в Персии, обязательно исполнял [302] всевозможные поручения своего друга по части литературной, денежной, хозяйственной, вполне оправдывая доверенность Грибоедова и не полагая пределов своей услужливости. Заботливый только о родных и друзьях своих, Грибоедов лично в отношении себя был беспечен и детски нерассчетлив.

______________________________

Ставрополь, 27-го июня 1828 г.

«Любезнейшая Пчела. Вчера я сюда прибыл с мухами, с жаром, с пылью. Пустил бы я на свое место какого-нибудь франта, охотника до почетных назначений, dandy петербургского Bonds-street — Невского проспекта, чтобы заставить его душою полюбить умеренность в желаниях и неизвестность.

«Здесь меня задерживает приготовление конвоя. Как добрый патриот, радуюсь взятию Анапы. С этим известием был я встречен тотчас при въезде. Нельзя довольно за это благодарить Бога тому, кто дорожит безопасностью здешнего края. В последнее время закубанцы сделались дерзки до сумасбродства, переправились на нашу сторону, овладели несколькими постами, сожгли Неудобную, обременили себя пленными и добычею. Наши, пошедшие к ним на перерез с 1,000 конными и с 4-мя орудиями, по обыкновению оттянули, не поспели. Пехота ²¹ вздумала действовать отдельно, растянулась длинною цепью, тогда как донской полковник Радионов предлагал, соединившись, тотчас напасть на неприятеля, утомленного быстрым походом. Горцы расположены были табором в виду, но, заметив несовокупность наших движений, тотчас бросились в шашки, не дали ни разу выстрелить орудию, бывшему при пехотном отряде, взяли его и перерубили всех, которые при нем были, опрокинули его вверх колесами и поспешили против конного нашего отряда. Радионов удержал их 4-мя орудиями; потом хотел напасть на них со всеми казаками — линейными и донскими — но, не быв подкреплён, ударил на них только с горстью донцев своих и заплатил жизнию за великодушную смелость. Ему шашкою отхватили ногу, потом пулею прострелили шею, он [303] свалился с лошади и был изрублен. Однако, отпор этот заставил закубанцев бежать от Горячих Вод, которым они угрожали нападением. Я знал лично Радионова, жаль его, отличный офицер, исполинского роста и храбрейший. Тело его привезли на Воды.

«Посетители сложились, чтобы сделать ему приличные похороны, и провожали его, как избавителя, до могилы.

«Теперь, после падения Анапы, все переменилось: разбои и грабительства утихли и тепловодцы, как их здесь называют, могут спокойно пить воду и чай. Генерал Эммануель, отправился в Анапу, чтобы принять присягу от тамошних князей. На дороге, с той стороны Кубани, толпами к нему выходили на встречу все горские народы с покорностию и подданством.

«Опять повторяю, что выгоды от взятия Анапы неисчислимы. Бесит меня только этот пехотный маиор, который не соединился с Радионовым и причиною его безвременной смерти. Он 20-й крымской дивизии. Нашего кавказского корпуса штаб-офицер никогда бы этой глупости не сделал. Впрочем, в семье не без урода. В 1825 году, я был свидетелем глупости Булгакова, который также пропустил закубанцев и к нам, и от нас.

«Прощай. Лошади готовы.

«Коли к моему приезду гр. Эриванский возьмет Карс, то это не мало послужит в пользу моего посольства. Здесь я уже к его услугам, все меня приветствуют с чрезвычайною переменою его характера. Говорят, что он со всеми ласков, добр, внимателен, и бездну добра делает частного и общего. А у нас чиновники — народ добрый, собачья натура, все забыли прошедшее, полюбили его и стали перед ним на задние лапки. Но жребий людей всегда один и тот же. О дурном его нраве все прокричали в Петербурге, и, верно, умолчат о перемене, потому что она в его пользу.

«Прощай еще раз, любезный друг. Пришли мне от Винтера стекла три-четыре, от карманных часов, которые я у него купил. Я забыл запастись ими, а стекло в дороге расшиблось, и я принужден руководствоваться светилами небесными». [304]

«Ура! Любезнейший друг. Мои желаний и предчувствия сбылись. Карс взят штурмом. Читаю реляцию и проповедую ее всенародно. Это столько чести приносит войску и генералу, что нельзя русскому сердцу непрыгать от радости. У нас здесь все от славы с ума сходят. Верный друг твой Гр.».

«Порадуй от меня этим его превосходительство Константина Константиновича Родофиникина. Я оттого не доношу ему оффициально, что не имею места, где бы прислониться с пером и бумагой для чистописания, а служба требует наблюдения различных форм благоприличия, несовместных с дорожною ездою».

Письмо из Карса к издателю «Северной Пчелы».

23-го июня 1828 г. Крепость Карс.

«Знамена российского императора развеваются на стенах Карса, взятого штурмом сего числа, в 8 часов утра. На юго-западной стороне оного, неприятель имел укрепленный лагерь на высоте, господствующей городом, которую необходимо было занять для продолжения осадных работ.

«Храбрые российские войска штыками вытеснили оттуда превосходного числом неприятеля, с отчаянием защищавшегося, на плечах его взошли в форштат и в крепость, овладев приступом тремя стенами; часть гарнизона успела укрыться в весьма крепкой цитадели, но устрашенная успехами нашими, сдалась в числе 5,000 человек, кроме 1,250 взятых в плен во время приступа. В числе пленных находятся двубунчужный паша Магмед-Емин, начальник кавалерии Вали-Ата и много других чиновников.

«Штурм продолжался три часа; место укрепленного лагеря и форштаты усеяны трупами турок, кои всего потеряли до 2.000 убитыми и ранеными; из кавалерии, бывшей в гарнизоне,

3.000 человек успели пробиться между кавалерийскими партиями нашими и скрылись в горах. Всего же гарнизона было до 11,000.

«С нашей стороны убито: обер-офицер 1, нижних чинов 33; ранено: штаб-офицер 1, обер-офицеров 13, нижних чинов 216. В крепости и на батареях неприятельских взято пушек и мортир 151, отбито 33 знамя; также [305] приобретено значительное количество артиллерийских снарядов, множество разного рода оружия и большой хлебный магазейн.

«Карс есть одна из первейших азиатких крепостей и наипаче по местному положению. Толстые каменные стены, в три ряда, с башнями, построенными в виде бастионов, окружают город и часть предместий и находятся под обороною цитадели, лежащей на высокой скале, и одной укрепленной горы, называемой Карадагом. 151 орудие очищают поле выстрелами во все стороны; почва земли чрезвычайно каменистая, препятствующая осадным работам; многочисленный гарнизон усугублял средства защиты сей крепости и форштатов, обороняемых башнями, в виде бастионов построенными».

Биваки при Казанче, на турецкой границе, 24-го июля 1828 г.

«Любезный друг, нишу в тебе под открытым небом, и благодарность водит моим пером, иначе ни как бы не принялся за эту работу после трудного дневного перехода. Очень, очень знаю, как дела мои должны тебе докучать Покупать, заказывать, отсылать!!!

«Я тебя из Владикавказа уведомил о взятии Карса. С тех пор прибыл в Тифлис. Чума, которая начала свирепствовать в действующем отряде, задержала меня на месте; от Паскевича ни слова, и я пустился к нему на удачу. В душной долине, где протекают Храм и Алгетла, лошади мои стали; далее, поднимаясь к Шулаверам, никак нельзя было понудить их идти в гору; я в реке ночевал; рассердясь, побросал экипажи, воротился в Тифлис, накупил себе верховых и вьючных лошадей, с тем, чтобы тотчас пуститься снова в путь; а с поста казачьего отправил депешу к графу, чтобы он мне дал способы к нему пробраться; уведомил его обо всем, о чем мне крайне нужно иметь от него сведения, если уже нельзя нам соединиться, и между тем просил его удержать до моего приезда Мирзу Джафара, о котором я слышал, что в нему послан из Табриза. Это было 16-го. В этот день я обедал у старой моей приятельницы (Ахгердовой), за столом сидел против Нины Чавчавадзевой (второй том Леночки), все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства-ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно [306] важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из (за) стола, я взял ее за руку и сказал ей: «Venez avec moi, j’ai quelque chose a vous dire». ²² Она меня послушалась, как и всегда; верно думала, что я ее усажу за фортепиано; вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасв. Ник. Ахвердовой, нас благословили, я повис у нее на губах во всю ночь, и весь день, отправил курьера в ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных. Между тем, вьюки мои и чемоданы изготовились, все вновь уложено на военную ногу. Во вторую ночь я без памяти от всего, что со мною случилось, пустился опять в отряд, не оглядываясь назад. На дороге получил письмо летучее от Паскевича, которым (он меня уведомляет, что намерен сделать движение под Ахалкалаки. ²³ На самой крутизне Гезобдала гроза сильнейшая продержала нас всю ночь; мы промокли до костей. В Гумрах я нашел, что уже сообщение с главным отрядом прервано; граф оставил Карский пашалык, и в тылу у него образовались толпы турецких партизанов; в самой день моего приезда была жаркая стычка у Басова Черноморского полка в горах, за Арпачаем. Под Гумрами я наткнулся на отрядец из 2-х рот Козловского, 2-х рот 7-го Карабинерного и 100 человек выздоровевших, — все это назначено на усиление главного корпуса, но не знали, куда идти; я их тотчас взял всех под команду, 4-х проводников из татар, сам с ними и с казаками, впереди, и вот уже второй день веду их под Ахалкалаки; всякую минуту ожидаем нападения; коли в целости доведу, дай Бог. Мальцев в восхищении, воображает себе, что он воюет.

«В Гумрах-же нагнал меня ответ от кн. Чавчавадзева — отца, из Эривани; он благословляет меня и Нину, и радуется нашей любви. Хорошо-ли я сделал? Спроси милую мою Варвару Семеновну и Андрея. Но не говори Родофиникину, он [307] вообразит себе, что любовь заглушит во мне чувство других моих обязанностей. Вздор. Я буду вдвое старательнее, за себя и за нее.

«Потружусь за царя, чтобы было чем детей кормить».

————

«Строфы XIII, XIV, XV. ²⁴

…………………………………………….

…………………………………………….

«Промежуток 1 1/2 месяца.

«Дорогой мой Фадей. Я, по возвращении из действующего отряда сюда, в Тифлис, 6-го августа занемог, желтою лихорадкою. К 22-му получил облегчение, Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился. Но в самый день свадьбы, под венцом уже опять посетил меня пароксизм, и с тех пор нет отдыха; я так исхудал, пожелтел и ослабел, что думаю капли крови здоровой во мне неосталось.

«Еще раз благодарю за все твои хлопоты. Не бойся, я не введу тебя в ответственность за мои долги. Вместе с сим, или вскоре после, ты получишь от дяди Мальцева 15,000 руб. и следовательно до 1-го января со всеми расквитаешься.

«Изредка до меня доходит «Сын Отечества» и «Северный Архив», «Северная Пчела» довольно регулярно. Но отчего же прочих журналов ты мне не присылаешь? А об иностранных и в помине нет. Сделай одолжение, позаботься и об этом.

«Прощай. Прими поцелуй от меня и от жены».

________________________

В последний раз Грибоедов писал Булгарину из Табриза (в ноябре 1828 года), препровождая к нему, для напечатания в «Северной Пчеле», статью И. С. Мальцева. ²⁵ [308]

— «Напечатай, любезный друг Фадей, это блестящее описание, которое очень удачно вылилось из-под пера товарища моей политической ссылки».

«Дело в том, что нас, кроме праздников, здесь точно боятся и уважают. 4/5 следующих нам денег взяли; редко пишется от меня требование здешнему правительству, чтобы не было исполнено. Теперь еду в Тегеран, куда и шах в скором времени возвращается. Коли все еще меня будут ругать приятели, nos amis les ennemis, ²⁶ то объяви им, что я на них плюю. Ты, в своих письмах, крепко настаиваешь, чтобы я Аббас-Мирзу подвиг на воину против турков. Любезный друг, знаешь-ли ты, имею-ли я на то разрешение? Удивляюсь, что тот, кто лучше тебя это знает, говорит, что я бы мог это сделать. Коли служишь, то, прежде всего, следуй буквально ниспосылаемым свыше инструкциям, а если, вместе с тем, можно пожить и для газет, и то хорошо. Я, брат, из своей головы готов изобретать всякие наступательные планы, но не исполнять, покудова мне же, наоборот, не предпишут поступать так, а не иначе. Поцелуй Леночку и Танту. Верной твой А. Грибоедов».

________________________

Отправляясь в Тегеран, Грибоедов сказал своей супруге, что едет не надолго... Он погиб 30-го января 1829 года. ²⁷ Весть о его убиении пришла в Петербург 14-го марта: по какому-то роковому предопределению, в самый тот день, в который Грибоедов, ровно год тому назад, прибыл в Петербург с договором Туркменчайским.

Согласно желанию покойного, бренные его останки были погребены в Тифлисе (2-го мая 1829 г.), в склепе при монастыре св. Давида. Рядом с его гробницею, через двадцать восем лет, воздвиглась другая, вдовы Грибоедова, Нины Александровны, скончавшейся 25-го ноября 1857 года. ²⁸

Комментарии

1. «Леночка? Мой поклон и поцелуй. Тантушке тоже пожелания всяких благ.

2. 13-го сентября 1826 г. Честь победы этого дня неотъемлемо принадлежит кн. Мадатову. См. в «Русской Старине» изд. 1873 г., т. VII. Ред.

3. Из статей, относящихся к этой эпохе и напечатанных в «Русской Старине», назовем следующие: т. V, 1872 г., Ермолов, Дибич и Паскевич (стр. 706), А. П. Ермолов (стр. 431); т. VI, — А. П. Ермолов (стр. 493); Ермолов, Дибич и Паскевич (стр. 39); т. VII: Персия и Персияне, — донесение Грибоедова (стр. 799). Ред.

4. Письмо это было напечатано в книге Серчевсваго (А. С. Грибоедов, стр. ХVIII–XIX), но с большими пропусками. Ред.

5. Со слов: «а то...» до конца зачеркнуто Булгариным карандашом. Ред.

6. Со слов: «повеса Лев...» до конца зачеркнуто в подлиннике карандашом. Ред.

7. Со слов: «а юноша...» в подлиннике зачеркнуто карандашом. Ред.

8. Со слов: «люди...» в подлиннике зачеркнуто карандашом. Ред.

9. Александр Грибов — молочный брат и камердинер Грибоедова. Ред.

10. «Леночке (жене Булгарина), любезнейшему моему другу, и танте (ее тетке) мой глубокий поклон».

11. Намёк на близорукость Грибоедова, носившего очки. Ред.

12. См. «Русскую Старину», изд. 1872 г., т. VI, Записки Д. В. Давыдова.

13. «Этого я себе простить не могу» — говорил Грибоедов в Петербурге некоторым из коротких знакомых (в их числе и П. А. Каратыгину). «Что мог подумать Ермолов? Точно я похвастать хотел….. а ей-Богу заехал к нему по старой памяти!» Ред.

14. Мы слышали от одного цензора, живущего в отставке, что еще в 1824 г., в приемную в министру явился однажды высокие стройный мужчина, во фраке, в очках, с большею переплетенною рукописью. То был Грибоедов. Расскащик, случившийся в приемной, спросил вошедшего, чего он желает? Я хочу видеть министра и просить у него разрешения напечатать мою комедию «Горе от Ума». Чиновник объяснил, что дело просмотра рукописи принадлежит цензуре, и он напрасно обращается в министру. Грибоедов, однако, стоял на своем, а потому был допущен к министру; тот, просмотрев рукопись, перепугался разных отдельных стихов, и комедия на многие годы была запрещена. «Не иди Грибоедов в министру, а представь рукопись к нам в комитет, — рассказывал цензор — мы бы вычеркнули из нее несколько строк и «Горе от Ума» явилось бы в печати почти десятком лет ранее, чем то случилось, по гордости Грибоедова, пожелавшего иметь дело прямо с министром, а не с цензурным комитетом». Ред.

15. Отрывки из этого письма напечатаны в книге Серчевского «А. С. Грибоедов», стр. XXI.

16. Поместье Ф. В. Булгарина, близ Дерпта.

17. Хорошенькими, как ангелы.

18. Распроклятое житье! — (по-французски еще того резче).

19. Покорнейше просим семейство г. Дурново, буде сохранились у него неизвестные еще в печати письма А. С. Грибоедова, — поделиться ими с читателями «Русской Старины». Ред.

20. Ставрополь, 27-го июня (стр. XXIII);. о взятии Карса из Владикавказа, 23-го июня (XXV), явная ошибка, или, лучше сказать, описка самого Грибоедова, как явствует из содержания первого письма. Бивуаки при Казанче, 24-го июля (XXV–ХХVIII). Ред.

21. 39-го егерского полка маиор Козачковский, который думал фрунтом ударить на черкесскую конницу и сам тяжело ранен. Примеч. Грибоед.

22. Подите со мною, мне нужно что-то сказать вам.

23. В подлиннике зачеркнуто: «В Гумрах»….

24. Две строки точек в подлинном письме Грибоедова. Ред.

25. О празднике 24-го ноября, данном персиянами русскому посольству, по случаю благополучного возвращения императора Николая в Петербург из действующей армии (в Турции). Подлинник статьи сохранился в архиве Булгарина, он чисто переписан и на нем следы проколов в карантине. Приписка рукою Грибоедова сделана на нем же. Статью г. Мальцева мы не приводим здесь, так как она тогда же была напечатана в «Северной Пчеле» и перепечатывалась позднее. Помещаем здесь только собственноручную приписку А. С. Грибоедова. Ред.

26. Наши друзья-враги.

27. Самое подробное, на подлинных документах основанное, исследование о смерти А. С. Грибоедова принадлежат А. П. Берже; оно напечатано в «Русской Старине», 1872 г, т. VI, авг., стр. 163–207. Ред.

28. Нина Александровна Грибоедова, рожденная княжна Чавчавадзе, родилась 4-го ноября 1812 года.

Текст воспроизведен по изданию: Александр Сергеевич Грибоедов. 1795-1829 // Русская старина, № 6. 1874