Еще отрывки из путешествия Г. Гамбы в южную Россию.

«Если Лезгин убит на сражении Русским или Грузинцем и убийца известен, то родственник или приятель покойного вызывается мстить за него и дает в том клятву. Лезгинец, принявший на себя месть, оставляет свое семейство и скрывается у дороги, по которой рано или поздно должен пройти его неприятель. Он берет небольшой мешок муки и три или четыре хвоста овцы шамтук (chamtouk). С этим запасом, прикрываясь одною буркою, он остается неподвижно на одном месте, пока съестные его припасы все выдут. Тогда он едет домой за новыми и немедленно возвращается к своему посту и не покидает его до тех пор, пока удовлетворит своему мщению или узнает [238] наверно, что неприятель его удалился в другую землю.»

«Грабительства Лезгинцев не всегда состоят в набеге нескольких человек. Часто сходят они многочисленными толпами, чтобы ограбить какой-нибудь город в Грузии или Персии. В минувшем столетии Шемахи и Ардебиль (Ardebyl) были разорены сими горцами…… Соседи всегда искали их союза. Они охотно нанимаются в солдаты, не заботясь о том, Христианской или Мусульманской религии следует тот народ, к которому они присоединяются. В разные времена корпусы войск, составленные из Лезгинцев служили у Турок, у Персиян и у Грузинцев; и они всегда были в службе у престарелого Гераклия в последние годы его царствования. Грузинский Царь сей часто не в состоянии был уплачивать им жалованье, а из его подданных, знатные не давали ему денег, которых он от них требовал; в таком случае он посылал к ним, нескольких Лезгинцев, которые и жили у этих господ до тех пор, пока они не заплатят наложенную на них контрибуцию. [239]

«У Лезгинцев нет ни Бегов (Bechks) ни Князей. Называясь подданными России, они платят не большую подать золотом пли серебром, но управляются собственными своими законами. Каждая деревня избирает из самых почтенных людей одного или нескольких, смотря по числу жителей оной. Его именуют Кемхки (Kemchki) и ему поручают все подробности управления и судопроизводства. Суды сии избираются ежегодно в собрании, которое называется джамат (djamate); но ежели они умеют понравиться народу, или своим поведением, или чаще происками, то не только остаются в этой должности во всю жизнь свою, но даже передают ее детям. Богатства, многочисленное семейство, связи, престарелые лета и особенно храбрость доставляют большое влияние в сих собраниях.

Всякой день Кемхки и несколько стариков из самых почтенных людей собираются у мечети, судят распри жителей, читают бумаги, полученные от Русских и проч. Определения их записываются песцом, которого называют дирибиа (diribia) и который прилагает к оным свою печать. В небольших [240] деревнях эту должность обыкновенно занимает мулла. Если представится дело важное, то его отлагают до пятницы и рассматривают в общем собрании всех жителей. Небольшие деревни часто передают распри свои на суждение джаматов самых больших и богатых деревень и подвергаются их решению: этою честию особенно пользуются Чори (Tschory).

«Если суждение идет о деле, касающемся до всех обществ, то все Кемхки и все самые значительные люди собираются в месте, которое называется Ашкдом (Achkdom) и лежит между Мушкаски и Чердахки (Mouchkachky и Tscherdachky). Тут рассматриваются дела, касающиеся до войны, мира и финансов. Иногда собираются они для решения случающихся между ними споров и ссорь между деревнями.»

«Преступник, обвиненный в грабительстве или убийстве, должен предстать пред джаматом своей деревни, который осуждает или оправдывает его, смотря по доказательствам, собранным против него, или в его пользу. Наказания суть смертная казнь, или пеня, соразмерная преступлению. Если [241] Лезгинец, обвиненный в убийстве, не является в джамат, а спасается бегством, то его судят заочно; приговаривают к смерти, дом его срывают, и сады разоряют.

Мщение почитается у них долгом и кровь платою за кровь. Посему человек, который бы убил другого в отмщении за смерть своего родственника или друга (конака, Conac) был бы оправдан. Общество наказывает только за такое убийство, которого побудительною причиною не была месть.

С первого взгляда покажется, что таковая безнаказанность должна ужасным образом умножить смертоубийства, но они здесь по крайней мере также редки, как и в наших просвещенных странах. Страх сделать своими неприятелями всех друзей и родственников покойного, уверенность в том, что рано или поздно будешь убит коварным образом, также сильно обуздывают страсти, как и строгость наших законов.

Прелюбодеяние также весьма строго наказывается. Если муж застанет жену на деле, то имеет право убить ее и [242] любовника; но ежели принесет жалобу джамату, то уличенную в прелюбодеянии женщину закидают до смерти камнями, а любовника застрелят из ружья.

Старики или келихки, составляющие джамат, садятся кружком, поджав ноги и наблюдают строгий этикет при занятии мест: молодые люди, коим позволяется при сем присутствовать, становятся сзади, опираясь на свои ружья или дубины, которые всегда носят в руках, когда ходят без оружия. Старший, или тот, до кого дело касается, предлагает вопрос, о коем идет речь. Если это требование Русского Правительства, то он объявляет о нем, показывая бумагу: тогда всякий говорит по порядку старшинства и подает свое мнение. Разумеется, что порядок сохраняется не долго: начинают горячиться, кричат; шум подымается ужаснейший. Молодые люди, которые всегда бывают склонны к средствам крайним, негодуют на благоразумие стариков: часто дело доходит до ударов, а иногда проливается кровь. Те, которые чувствуют себя виновными в каком-нибудь преступлении, особенно [243] те, которые подозрительны Русскому Правительству, стараются составить себе партию между молодыми людьми, кои, в случае нужды, защищают их от суда джамата,

Переписка у Лезгинцев производится на Арабском языке. Говоря в джамате, употребляют они язык Татарский, называемый у них турки (Turki), хотя у них есть разные особенные наречия.

Земля их весьма плодородна, она производит множество всякого рода плодов, которые они умеют сохранять на зиму. У них есть много винограда, из коего вина они не делают, потому что это питье запрещенное; но за то делают они бузу ¹, (род вареного вина, напиток весьма крепкий). Из этой бузы гонят они превосходный уксус.

Жито всякого рода, пшено и даже хлопчатая бумага, в некоторых частях земли лезгинцев, родится хорошо; но всего более пекутся они о тутовых деревьях и всего лучше за ними ходят.— Шелковичные черви, не требуя столько труда, как возделывание хлебных [244] растений и принося более выгоды, благоприятствуют их лености и обогащают их. Они большею частию продают шелк Армянам, которые за ним приезжают; что касается до хлеба и пшена, то они сеют их столько, сколько нужно для них самих. Однако они посылают небольшое количество жита в горы к Леверцам и другим Лезгинцам, известным в Грузии под родовым именем Глонкадорцев (Glonkadorzy). Они отправляют много плодов, яблок, груш, каштанов, орехов и проч. в Тифлис и другие места в Грузии.

«В случае голода или неожиданного требования хлеба, они прибегают к подданным своим Ингалосам, не заботясь о том, что разорят их.

«Они также занимаются скотоводством. Всего более у них овец и потом буйволов. Быков в этой стране мало, или почти и совсем нет.

«Все нужное для одежды получают они из Нуши или из Грузии. Иногда ездят они сами для закупки этих вещей; но чаще привозят их к ним Армяне. У них есть однако же толстое сукно, известное в Грузии под названием [245] Лезгинского сукна. Оно приготовляется из шерсти их овец.

Этою работою занимаются женщины в осеннее и зимнее время; оне также ткут ковры, которые служат к украшению домов их, или идут на продажу. Вообще все сии ткани, делаемые в горах, примечательны только по яркости цветов и по дешевизне; оне обыкновенно бывают сработаны совершенно без вкуса.

Главное блаженство для Лезгинца есть праздность: если он может жить не работая, то почитает себя счастливейшим из смертных и беспрестанно этим хвалится. Напротив того женщины весьма трудолюбивы и исполняют самые низкие домашние работы. Оне не надевают покрывала при чужих и не прячутся от них, подобно Персиянкам. Когда муж приезжает домой, жена принимает его лошадь, отводит ее в конюшню и вообще исполняет в отношении к нему более обязанности служанки, нежели супруги. Когда к Лезгинцу приезжают чужие, жена его принимает их лошадей и оружие и смотрит за оными: это значит, что они в сем доме в [246] совершенной безопасности и под охраною гостеприимства. С этой минуты хозяин дома, все его родственники и приятели скорее бы двадцать раз пожертвовали жизнию, нежели допустили бы нанести хотя бы малейшее оскорбление их гостю. Когда он уезжает, хозяин дома или один из родственников, провождают его до ближней деревни.

Домы Лезгинцев строятся из камней и покрываются весьма крутою соломенною кровлею, на которой держат шелковичных червей. Другие жители живут в высоких башнях, в которых с успехом защищаются от своих неприятелей. На полу расстилают ковры. Углубления сделанные в стенах наполняются подушками, матрасами и одеялами. Иногда у самых богатых, фаянс и стекла украшают также сии жилища; стульев и столов нигде нет, потому что все сидят и едят на полу. Так как употребление окошечных стекол им неизвестно, то в дурную погоду среди дня затворяют ставни и засвечивают огонь; но ни двери, ни ставни никогда плотно не затворяются. Кушанья их просты, но изобильны. Ложек и вилок они не употребляют и едят [247] пальцами. Обед состоит обыкновенно из пилава, жаркого, копченой баранины и разных овощей, приготовленных с уксусом: прежде всего едят плоды. Пить подают только воду и бузу (или вареное заквашенное вино).

Лезгинцы суть Магометане, Суннийской или Омаровой секты; Муллы их женятся и от них требуется только то, чтобы они знали по Арабски. Так как путешествие в Мекку есть цель, к которой стремится каждый добрый Мусульманин, то и между Лезгинцами есть старики, которые оное совершали; оне отличаются белою повязкою около шапки, называются Кадги (Kadgy) и пользуются большим уважением.

Трудно показать их народонаселение, когда они сами его не знают. В деревнях, о коих я говорил выше, считается собственно Лезгинских домов от пяти тысяч пяти сот до шести тысяч пяти сот, почему по моему счету их должно быть от двадцати семи тысяч пяти сот до двадцати осьми тысяч душ. В случае нужды могут они выставить всего на всего шесть тысяч воинов, считая в том числе и подвластных им Татар (ибо на Ингалосов [248] они полагаться не могут): они хорошо вооружены и доселе славились отличною храбростию. Платимая ими подать состоит в тысяче башманов шелку (башман равняется осьмнадцати Русским фунтам).

Ингалосы суть несчастные Грузинцы, которые не захотели покинуть своих имений, когда Лезгинцы овладели сею страною. Они были Христианами, но в последствии их заставили принять Магометанскую религию. Они ныне Мусульмане той же секты, как и господа их. Между тем старинные привычки теряются не скоро и хотя они уже более ста лет подвластны Лезгинцам, но воспоминание древней своей религии сохранилось у них в предании и они еще и поныне соблюдают в тайне некоторые обряды оной. Они говорят по Грузински и меня уверяли, что и ныне многие из них ходят в Кахетию крестить детей своих и говеть. Горе тому, кого бы уличили в подобном преступлении! все его имущество и многолетняя работа не достаточны были бы для того, чтобы удовлетворить корыстолюбие жестокого его господина, руководимого фанатизмом. Лезгинцы знают, что Ингилосы [249] придерживаются некоторых старых обыкновений, посему они за ними присматривают и за малейший проступок в этом роде наказывают большими пенями.- Не нужно говорить, как несчастно их положение: об этом легко догадаться, когда знаешь, что они зависят от прихоти сих варваров.

Лезгинцы присваивая одним себе владение землями, требуют трети произведений оной. Ингалос не может женить сына или выдать дочь замуж без позволения своего господина. – По получении сего позволения, семейства невесты и жениха должны заплатить сумму, соразмерную их состоянию: она составляет иногда более пятидесяти червонцев. Есть еще много тягостей этого рода, но самая ужасная и разорительная состоит в том, что если господин их приедет к ним со многими приятелями и слугами, то они обязаны кормить и содержать его и всех его спутников.- Он остается тут сколько ему вздумается и потом уезжает, увозя из дому все, что ему понравится.

Подати и особенно доставка требуемого Русскими хлеба всегда падает на сих несчастных и на подвластных [250] Лезгинцам Татар, о коих мы уже говорили. Джаматы, сделав распределение налога, посылают Исаулов собирать оный натурою. Исаулы сии делают всякого рода притеснения. Эти несчастные, утомясь бедами, которые они терпят, покидают иногда свои дома и убегают к Султану Элизуйскому (d’Elisony), где ожидает их та же самая участь.

Г. Гамба почти всегда принужден изобразить нравы дикие и варварские; но часто также занимательные анекдоты разнообразят его рассказы. В странах, которые обозревал наш путешественник, продажа невольников производилась с времен незапамятных. Большею частию дети насильно бывали отторгаемы от семейств своих, не редко также удалялись они от них без большого сожаления. Юношам с самых молодых лет говорили о славе и богатствах, которые ожидают их в Константинополе и Египте, где вместе с Черкесами и Грузинцами, они, как известно, составляли страшный Корпус Мамелюков, который долгое время утеснял страну сию и который уничтожен Мегеметом-Али. Девушкам беспрерывно твердили об удовольствиях и благополучии, которые они [251] без сомнения найдут в гаремах, в кои будут отданы. Но как мы уже сказали выше, чаще всего употребляемы были сила и хитрость.— Один Черкес, говорит Г. Г. переехал Кубань в своем каюке или лодке, с отцом и с братом лет 15 или 16. Сначала продал он тайным образом отца своего Армянскому купцу за несколько пудов соли. Довольный таким торгом, он предложил ему купить и брата. Условившись в цене, он подкрадывается к несчастному мальчику, схватывает его сзади за руки, связывает их, и нечувствительный к слезам и мольбам его, выдает его гнусному покупщику, который, в свою очередь, отвозит его во внутренность России.

Горцы вообще отличаются мужественным и тщеславным своим характером. Лет за пять перед сим один из Князей их отправился в путешествие. Возвратясь домой, он узнал, что юная и прекрасная Княжна, с которою он был помолвлен, вышла за другого. Тогда, предавшись своей ярости, он идет к отцу изменницы и поражает его кинжалом. Потом обезображивает самую Княжну, отрезав ей нос и уши, и недовольный сею ужасною [252] жестокостию он умертвил еще Священника, освятившего брак и одного из свидетелей, при оном присутствовавших. Потом возвратился в свои горы и живет там покойно; никто после этого его и не тревожил.

Во время пребывания Г. Г. в Котаисе (Kotais) он познакомился с Князем Дадьяном, который под покровительством России, царствует ныне в некоторой части Мингрелии. Князь сей человек среднего роста и нежного сложения; он имеет кроткую и приятную физиогномию; обхождение его учтиво и приветливо. Княгиня, жена его, родная сестра Князя Сарабеллы, одного из богатейших Имеретинских владетелей. Высоким ростом и сплою своею она подает понятие о древних Амазонках, но в ней есть какая-то приятность и лице ее прекрасно. Чрез несколько времени после того, она приехала в Котаис в гости. Свита ее состояла из двенадцати женщин, находившихся у нее в услужении. Оне были верхами, как и сама Княгиня, а за ними ехали от тридцати до сорока Князей или дворян, также верхами. Наконец с нею было еще столько же Мингрельцев, слуг, которые [253] обыкновенно следуют в путешествии пешком за своими господами, как бы они скоро не ехали и даже переходят в брод реки, идя часто в воде по пояс.

Почти на всех женщинах были алые суконные плащи и шерстяные шляпы того же цвета, обшитые галунами, разными украшениями, серебряными и золотыми монетами, а края оных были с обеих сторон пристегнуты к верху. Плащи и шляпы сии употребляются только в дороге и переходят из рода в род. Чепрак на лошади Княгини Дадьян был из золотой парчи и висел до земли. Во время шествия, знатный Мингрельский господин вел лошадь под узды. В противоположность сему восточному великолепию, дворяне, ехавшие перед Княгинею, купив дорогой про запас соленой осетрины, везли ее, развесив по обеим сторонам седла, и оборванные невольники шли босые. В свите Княгини находился также Священник верхом. С нею ехали два ее сына и их дядька. Между пешими замечательны были два секретаря, которые, подобно Грекам во время взятия Константинополя Латинянами, носили за поясом длинную чернилицу; ее называют каламара. [254]

Князь Дадьян живет еще и ныне в замке Зангдиди, который посетил и описал славный Французский путешественник, Шарден, и держит там многочисленный двор. Летом он часто переменяет свое местопребывание, дабы удобнее забавляться охотой и избежать больших жаров. Хотя он владеет чрезвычайно обширными поместьями, но дохода получает не более 50.000 руб. Известно, что прежде пространные невозделанные степи отделяли Русские и Польские границы от земель, занимаемых Татарами; еще и ныне страны столь же мало населенные лежат между некоторыми Австрийскими провинциями и Государством Оттоманским; таким же образом все Русские Закавказские провинции отделяются пустынями от владений Турецких, Польских, Персидских, Лезгинских и Абазских. — Между тем эти земли чрезвычайно плодородны и на них могут расти не только все Европейские растения, но даже большая част тех, которые свойственны странам тропическим. Г. Г. спросил однажды Абхазского Князя, начальствовавшего в принадлежащей Русским крепости Анагрес, что он возьмет за [255] четыре квадратные версты земли вдоль по реке Икгуру. Тот отвечал, смеясь: если вы хотите здесь поселиться, то проведите сами границы поместья и я не потребую с вас за это ни платы ни подати.

Везде в Мингрелии, Имеретии и Колхиде, жители принимали Г. Гамбу самым дружеским образом и наперерыв старались оказывать ему великодушное гостеприимство. Вот описание одного из пиров, ему данных. «Один благородный Мингрелец, который исправлял должность Начальника или Мира в деревне Хопи (Khopi) и принял нас к себе в дом, был примечателен по своему высокому росту и силе; он коротко стриг усы и бороду. Черты лица его были правильны; но не смотря на выражение доброжелательства, которое нам показывал, он походил более на феодального владельца, ведущего беспрерывные войны со своими соседями, чем на мирного земледельца. Дом его, просторный и содержимый в чистоте, был весь деревянный. В небольшой комнате с очагом по середине давно уже горели большие дубовые бревна и напоминали нам широкие камины наших предков, [256] огромные поленья, которые в оных сожигались и то каким образом они грелись. Это нам показалось тем более удобным, что мы, пребыв шесть часов сряду на дожде, имели большую нужду обсушиться. Хозяин рекомендовал нам жену свою. Она была высока, стройна и прекрасна. Она имела уже дочь лет двенадцати, но ей самой было не более двадцати шести, ибо в Мингрелии выдают замуж девушек лет двенадцати. Она нам весьма учтиво поклонилась и во все время пребывания нашего у них сохраняла свободный вид, который чрезвычайно удивил нас. Попотчевав их чаем, мы хотели приниматься за съестные припасы, бывшие с нами; но переводчик сказал, что нам уже приготовили ужинать. Действительно вскоре после того перед нами поставили длинную скамью, и множество слуг, приходя один за другим, уставили ее кушаньями. Они состояли в огромных кусках просяного теста, которые называются гуми и которые надобно было отделять деревянными лопатками от железного горшка, в коем они лежали. Потом поставили на лавку жареных цыплят, огромную деревянную чашу с козлятиной в [257] жидком соусе и наконец белый сыр с козьим молоком. Большие лепешки из маиса заменяли тарелки и хлеб. Невольник служил виночерпием и наполнял наши стаканы, как скоро они опорожнялись. Хозяин наш и обыкновенные его гости пили один из Турьего ² рога, (Тур есть Кавказский каменный баран) а другие из сосуда особого рода, из выдолбленного дерева, обделанного в серебре, который они называют кула. Все семейство и приятели хозяина сидели подле нас, но на особых скамейках. Они занимали всю комнату, а у дверей толпилось множество любопытных. Красный [258] чихирь, которым нас потчевали, был довольно крепок, хорош и совсем не походил на вина, продаваемые на базаре в Редут-Кале.

Чтобы заплатить хозяину за его угощение, мы подарили ему дне бритвы и серп для срезывания винограда. Жена его, ободренная сими подарками, попросила у нас ножниц, наперстка, иголок, а всего более хотелось ей получить две металлические ложки, которые лежали у нас в дорожном ящике; я поспешил удовлетворить этой прихоти, которая показала, что хотя этот народ берет кушанье пальцами, не знает употребления носовых платков и вообще не знаком со всем тем, что сделалось необходимым в странах просвещенных, но нет ничего легче, как сотворить для него нужды, приохотив его к произведениям наших мануфактур и привести его постепенно к любви к работе и ко нравам, более кротким.

Русские ввели в употребление в этих странах чай. Напиток сей сделался ныне предметом роскоши Имеретинских господ, и по естественному следствию они желают теперь иметь хороший фарфор, чайники, ложки и проч. Но [259] употребление столов до них еще не дошло; их заменяют узкими скамейками, на которые ставят кушанья, подаваемые гостям. Вместо тарелок употребляют маисовые лепешки. Кушанья подаются множеством невольников, которые идут по порядку один за другим; один несет суп, с мясом и яйцами, другой рагу из баранины, фрикасе из цыплят, раков, рыбу и особенно большие медные сосуды, наполненные вином. В конце обеда обыкновенно подают толстые хвосты овцы называемой шамтук; их режут ломтиками, посыпают солью и перцем и жарят на вертеле над горящими угольями: это Татарский Челиск (Tchelisk). Продолжительность обедов у Имеретиян составляет противоположность с короткостью их у Русских, которых Г. Гамба почитает самым неприхотливым народом во всей Европе на счет пищи и ночлега. Первые так как и все жители Мингрелии и Колхиды не отличаются трезвостию, но по крайней мере могут без вреда выпивать большое количество крепких напитков. «Один благородный Имеретинец, говорит наш путешественник, желая показать дарования свои к [260] пьянству, опорожнил при нас двадцать семь раз сряду за здоровье такого же числа гостей, большой кубок, который он употреблял обыкновенно. После сего он продолжал пить, как будто только начинает обед, и голова его нисколько не потерпела от такого излишества. Другой из его соотечественников, весьма толстый, коего черты выражали веселость, а аппетит был чрезмерен, пил из деревянного кубка, походившего на огромный сосуд. В этот кубок входило не менее полуторы пинты вина и он всегда выпивал за раз. В Имеретии, прибавляет Г. Гамба, также как и в Европе, у богатых людей есть свои угодники. У нашего хозяина жил один бедный дворянин, который с величайшим терпением переносил насмешки над ним. Хозяин принуждал его выпить полный этот кубок, и он прежде нежели на то решился, упрямился и делал гримасы, как самый лучший Италиянский мим. Приятная жизнь этих двух людей, которых, по причине их веселости, приглашают на все обеды, не имела никакого влияния на их мужество и они во многих случаях отличались храбростию и верностию.

-н.

Комментарии

1. У Мордвов есть также питье, называемое бузою, но оно делается из браги (простого пива) с примесью меда. Прим. Перевод.

2. Животное сие немножко поменьше оленя; толщина его и величина рогов показывают необыкновенную силу. Тур (le touri), преследуемый охотниками, перескакивает со скалы на скалу и падает на рога иногда с высоты в десять или двадцать футов и нисколько не ушибается.

Русский офицер, который лет пять жил в одной из крепостей, стоящих по Кубани, сказывал мне, что Кавказский коршун не теряет тура из виду и питается его калом. Говорят, что птица сия, летая всегда над ним, уведомляет его своими криками о приближении охотников и не перестает кричать, пока он не избежит опасности. Признаюсь, что я этому мало верю. (Прим. Г. Гамбы).

Текст воспроизведен по изданию: Еще отрывки из путешествия Г. Гамбы в южную Россию // Северный архив, № 11. 1827