генерал-лейтенант, род. 1782 ум. 1828 г.

В «Русской Старине» (изд. 1872 г., т. V, стр. 706-726) и т. VI, стр. 38-9; 243-281) помещены донесения Паскевича и письма Дибича к императору Николаю Павловичу. Донесения Паскевича исключительно направлены к обвинению, главным образом, бывшего командира отдельного кавказского корпуса, генерала Ермолова, и отчасти некоторых близко стоявших к нему по службе лиц, в том числе генерал-лейтенанта князя Мадатова, в неспособности и в злоупотреблениях власти, по заведыванию вверенными им войсками и краем.

Имена и деятельность Ермолова и князя Мадатова принадлежат истории. Она одна, путем беспристрастия, вне всяких интриг и преднамеренных целей, может открыть истину, насколько возведенные на названных лиц обвинения справедливы. Историк Кавказа Я. Ф. Дубровин, имеющий в виду многие данные для верной оценки деятельности Ермолова и князя Мадатова на Кавказе, в заметке своей, помещенной в «Русской Старине» (изд. 1872, т. VI, стр. 281), вполне ясно выразил характер и цель этих донесений. Хотя заметка господина Дубровина снимает пред современным обществом тень, набросанную донесениями Паскевича на покойного моего мужа, князя Мадатова, но я, дорожа памятью его и зная близко все то, что происходило на Кавказе в эпоху приезда туда Паскевича, считаю себя обязанною выяснить, в свою очередь, насколько могу, истину, присоединив в этому хотя некоторые из хранящихся у меня собственноручных писем Ермолова к князю Мадатову.

Почти вся служба покойного моего мужа на Кавказе совпадает со временем пребывания в этом краю Ермолова, в звании [86] командира отдельного кавказского корпуса; следовательно Ермолову более и ближе, чем Паскевичу, было известно, в какой степени князь Мадатов своею деятельностию оправдывал возложенные на него правительством обязанности. Характер этой деятельности и оценка ее выясняются письмами Ермолова к покойному моему мужу. Паскевич приехал на Кавказ с целью так, или иначе, обвинить Ермолова и занять его место. Упрекая его, хотя несправедливо, Паскевич, чтобы не впасть, вероятно, в противоречие с самим собою, счел необходимым, в этих видах, осудить и князя Мадатова, пользовавшегося полным доверием Ермолова.

Обращаюсь в тем обвинениям, которые касаются собственно князя Мадатова в донесениях Паскевича; но предварительно полагаю не бесполезным, для более верной и ясной оценки этих обвинений, сказать несколько слов о служебном положении князя Мадатова до столкновения его с Паскевичем.

Князь Мадатов, до приезда Паскевича на Кавказ, в 1826 году, был окружным начальником трех ханств в Закавказьи: Шекинского, Ширванского и Карабагского. Летом, упомянутого года, наследник персидского престола Аббас-мирза внезапно вторгся в наши пределы. Один отряд, под его начальством, бросился в Карабаг, а другой, под командою Эриванского сардаря Гуссейн-хана, в Бамбахскую дистанцию и провинцию Шурагель. Аббас-мирза, напав на принадлежащее в Карабаге князю Мадатову имение Чинахчи, и раззорив оное, устремился в Шуше, обложил эту крепость и послал передовой отряд для занятия Елисаветполя. Ограниченное число наших войск, разбросанных по всему пространству Кавказа, давало возможность противопоставить неприятелю лишь слабые силы.

В это время князь Мадатов находился на кавказских минеральных водах для восстановления своего здоровья, расстроенного ранами, предшествовавшими военными трудами и климатом областей, бывших в его управлении. Там получил он от Ермолова, по случаю нашествия Персиян, предписание немедленно прибыть в Тифлис. Забыв свою болезнь, Мадатов, где на перекладной, где верхом, прискакал, в несколько дней, в Тифлис. Здесь он получил предписание принять в свою команду незначительный отряд, сосредоточенный на реке Акстафе, и ожидать прибытия новых сил с кавказской линии. Между тем положение Закавказья было весьма затруднительно; крепость Шуша, с малочисленным гарнизоном, находилась в тесной блокаде войсками Аббас-мирзы; весь Елисаветпольский округ занят был персиянами; все сообщения между [87] Грузиею я мусульманскими провинциями прерваны; деревни и ближайшие немецкие колонии раззорены. С другой стороны сардарь эриванский, с своими силами, ожидал только возможности соединиться с Аббас-мирзою, чтобы совместно открыть военные действия. Настроение жителей, не исключая и Тифлиса, было крайне тревожное; одни, обольщенные разными обещаниями персиян, бежавших ханов и царевича грузинского Александра, ожидали случая стать на сторону врагов, другие, верные нашему правительству, трепетали за свое имущество и жизнь.

При таком положении дел, угрожавшем гибильными последствиями в стране, населенной единоверцами неприятелей, необходимы были действительные я скорые меры; нужно было одержать победу внезапную, решительную. Победа эта была одержана князем Мадатовым блистательно. 3-го сентября 1826 г. он разбил наголову близь Шамхора персиян в числе, пять раз превосходившем наши силы, и затем нанял Елисаветполь. Шамхорская победа имела громадные последствия: она возвратила нам Елисаветполь, унизила высокомерие неприятеля, успокоила жителей Грузии, с трепетом видевших персидские знамена, с одной стороны, в 160 верстах, а с другой и 60-ти от Тифлиса; победа эта вынудила Аббас-мирзу снят осаду Шуши и произвела то впечатление на персиян и жителей Карабага, которое высказано в прилагаемом донесении полковника Реута ¹.

Аббас-мирза, узнав о поражении передовых его войск под Шамхором, с главными своими силами, двинулся на встречу князю Мадатову. Последний предвидел это обстоятельство, и уже делал необходимые распоряжения к принятию боя, как вдруг было получено предписание от Паскевича, чтобы, в случае приближения главных сил персиян, не аттаковывать их до его приезда в Елисаветполь. 11-го сентябри Паскевич действительно прибыл к Елисаветполю и принял начальство над войсками. После, шамхорской победы Паскевич пришел ко мне и сказал: «Votre mari est brave, je veux aller cbez lui, mais je n’ai pas d’eqnipage». Я ему предложила пашу коляску. Отзыв о моем муже Паскевича мне показался сначала искренним, но вскоре я узнала от некоторых лир, что ему шамхорское дело далеко не пришлось по сердцу.

Передача новому лицу командования войсками без всякой [88] причины и в то время, когда предприятие начато было с совершенным успехом, без сомнения, должно было удивить и огорчить князя Мадатова. Это понимал очень хорошо и сам Ермолов, который в письме своем, от 9-го сентября, между прочим, выразился: «Неоскорбитесь ваше сиятельство, что вы лишаетесь случая быть начальником отряда, тогда как предлежит ему назначение блистательное. Конечно, это не сделает вам удовольствия, но случай сей не последний и вы, без сомнения, успеете показать, сколько давнее пребывание ваше здесь, столько знание неприятеля и здешних народов может принести пользы службе государя. Употребите теперь деятельность вашу и помогайте всеми силами новому начальнику, который, по незнанию свойств здешних народов, будет иметь нужду в вашей опытности» ².

Паскевич приехал в Елисаветполь с такою же предвзятою, в отношении князя Мадатова, мыслию, с какою прибыл в Тифлис в отношении Ермолова. Недоброжелательство Паскевича обнаружилось на первых порах приезда его к войскам. О последних он отозвался в своем донесении императору Николаю, что они отвратительно одеты, мало дисциплинированы, и в боевом отношении не стойки. «Сохрани Бог быть с такими войсками в первый раз в деле ³, говорят Паскевич. Спрашивается: улучшил ли он материальное и строевое положение войск? Положительно нет, не смотря на то, что даже накануне елисаветпольского сражения он «в течение нескольких часов делал всем отрядам движения вправо, влево, вперед и обратно, учил строиться из каре в колонну, из колонны в каре» ⁴. Он оставил войска в таком же виде, в каком они были при Ермолове; и каким войскам Паскевич обязан своими успехами в персидскую и турецкую кампании? Конечно тем не стойким людям, с которыми, по мнению его, «сохрани Бог, быть в деле!» Далее Паскевич возложил на князя Мадатова, человека истинно боевого и далеко не бесполезного ему с этой стороны, обязанности провиантмейстера. Такое распоряжение муж мой иначе и не мог объяснить себе, как желанием устранить его, по возможности, от непосредственного участия в подвигах войск. Что подобное распоряжение могло быть неприятно князю Мадатову, — это понятно каждому. Паскевич доносил, «что Мадатов хочет ехать в Тифлис, ибо не хочет быть [89] провиант-мейстером, после я его уговорил этого не делать, какое высокомерие! После я узнал, что это все играно было ⁵.

Не в игру играл в этом случае князь Мадатов, а как мне известно из его рассказов о грустном для него времени, он боролся между чувством оскорбления и долгом чести, обязывавшей его не покидать свой пост среди трудных обстоятельств. Муж мой подчинился голосу чести и, до отозвания его от армии, старался устроить продовольственную часть войск, настолько удовлетворительно, насколько это было возможно в крае, раззоренном нашествием персиян. Подтверждением сказанного служат указания, имеющиеся в биографии князя Мадатова, составленной его сослуживцами.

Устраняя по возможности и без всякого основания князя Мадатова от прямого его поприща, Паскевич не ограничился этим, а старался выставить военные способности его в крайне ничтожном виде. Так Паскевич в одном месте (в донесении Дибичу) выразился, что князь Мадатов «в распоряжениях своих способностей не имеет, а только храбрый гусар ⁶, в другом месте, в описании елисаветпольского сражения, Паскевич, между прочим, говорит «ширванский баталион, ударив в штыки, прорвал их (т. е. персиян) линию, — другие поддержали. Генерал-маиор Вельяминов ⁷ это приказал. Князь Мадатов на себя взял, чего не сделал, а я не знав его, ему поверил. Все сии обстоятельства я гораздо позже узнал и оттого в реляции его похвалил» ⁸.

Всякое дело оценивается по его результатам. Великое последствие — всегда будет великих, несмотря на то, — произошло-ли оно от гусарской удали, или от гениально-задуманных соображений. Вся служебная деятельность князя Мадатова с 1799 по 1829 год, т. е. по день смерти его под стенами крепости Шумлы, имеет характер почти исключительно боевой; все военные задачи, данные ему в течении этого времени, как свидетельствует биография Мадатова, исполнены блистательно и в полном смысле безупречно. Действия моего мужа в войну с Турциею 1808, 1809 и 1810 годов, в отечественную войну 1812 года, в походах от 1813 до 1815 года, военные действия в Дагестан (1819 и 1820 годов), покорение области Табасеранской, действия против Тереее-менских селений, Башлы и Енгикента, сражение под Лавашею, покорение акушинцев, взятие приступом Хозрека, занятие Казыкумыка, [90] победа над персиянами под Шамхором (1826 г.), освобождение Елисаветполя, елисаветпольское сражение, поход в Мешкин, дело у Ходоперинского моста, взятие крепостей Исакчи и Гирсово, на Дунае (1828 году), командование праводским отрядом в Европейской Турции, отражение туров от Правод, взятие редутов, близь Шумлы — да будут ответом на мнение Паскевича о военных способностях князя Мадатова.

В действиях князя Мадатова в елисаветпольском сражении Паскевич, как выше сказано, не находит ничего шквального. Странно, но, впрочем, понятно. Ведь надо же было ему себя выставить в возможно ярком свете! Если в елисаветпольском сражении роль Мадатова была ничтожна, то отчего история же только иначе, а совершенно противуположно заключению Паскевича, выставляет действия Мадатова под Елисаветполем, в даже прямо указывает, что Паскевич не хотел дать сражение, а решился на это по настоянию Мадатова, хорошо знавшего неприятеля, с которым предстояло иметь дело ⁹.

Мне положительно известно из рассказов участников елисаветпольского сражения, что Паскевич не желал аттаковать персиян, а предполагал встретить их в узких улицах города; это намерение было оставлено только вследствие доводов князя Мадатова о той опасности, которой могли бы подвергнуться наши войска от такого распоряжения. Мнение князя Мадатова было поддержано начальником штаба Вельяминовым, и когда Паскевич согласился действовать так, как советывал Мадатов, то Вельяминов сказал последнему: «тешьтесь, князь, но чтобы впоследствии не отвечать». О всяком успехе князя Мадатова в персидскую кампанию Паскевич относился с крайним неудовольствием. Таким образом его раздражила экспедиция в Мешкин, о которой он даже не донес государю, несмотря на принесенную ею пользу в отношении продовольствия войск, как видно из нижеследующего описания этого дела:

В первых числах декабря, князь Мадатов, но требованию генерала Ермолова, приехавшего в то время в Нухинскую провинцию, вызван был для личного совещания, и получил секретное предписание сделать экспедицию на Аракс.

Будучи уверен, что глубокий снег, покрывавший горы со стороны Нахичеванского ханства, предохранит нас от всякого покушения неприятеля на том пункте, князь Мадатов собрал отряд [91] свой у Аг-Оглана и выступил к Араксу: одному баталиону 42 егерского полка, с карабагским ополчением, состоявшим из армянской пехоты и татарской конницы, приказал он расположиться у этой реки, выше Худоперинского моста, и стараться переправить на наш берег некоторые кочевья, между коими находились увлеченные жители наших селений, или отогнать их далее от берегов, для прекращения производившихся разбоев.

28-го декабря, соединись с прибывшим из Джевата полковником Мищенко, князь Мадатов перешел, в сильный холод, не пояс в воде, Аракс, и двинул войска свои по Делауртскому ущелью, к реке Самбуру, где кочевали тогда шахсеванцы, аджалибцы и другие племена, производившие набеги и грабежи по нашим границам. Неожиданное появление наших войск привело их в замешательство. Карабагцы и ширванцы, подкрепляемые армянами, бросившись стремительно, отбили у ник до 20,000 овец и множество верблюдов, лошадей, скота и другого имущества. За сим 500 семейств, перешедших сюда из ханства Карабагского и Ширванского при перемене обстоятельств, быв ограблены и брошены без средств к возвращению на прежние места свои, прибегли к русскому отряду.

Находя Мешкинский округ удобнейшим для действия против шахсеванцев, князь Мадатов признал полезным распустить слухи, что намеревается двинуться в ханство Талышинское. Находившиеся там шахсеванцы, будучи обмануты сими слухами, желали уклониться от нападения русских на их кочевья, и невольно выполнили требования русского генерала. Войска наши поспешно вступили в места, избранные для их действия. Дабы совершенно воспользоваться оплошностию противников, князь Мадатов с карабагскою и ширванскою конницею и армянскою пехотою, стремительно ударил на неприятеля и обратил его в бегство, отбив при сем случае 2,000 верблюдов, 10,000 рогатого скота и 60,000 овец. За сим, князь вступил в город Лори, где был встречен начальником Мешкинского округа и братом его, которые просили о пощаде и покровительстве. Успехи нашего оружия убедили их в заблуждении, и они спешили доказать покорность свою, дав, с целым округом своим, присягу на верноподданство императору.

Умалчивать о боевых подвигах князя Мадатова или представлять их в ином виде — было еще мало Паскевичу. Он желал совершенного удаления Мадатова от армии и достиг цели. Мадатов сдал свой отряд другому лицу, среди забот и приготовлений к переправе через Аракс; он был устранен, таким [92] образом, без всякого повода, а только потому, что ему, как выразился Дибич в донесении своем к императору Николаю ¹⁰: вообще недоверял Паскевич. После сдачи отряда, князь Мадатов отправился прямо в Тифлис. Не застав Дибича, муж мой неоднократно обращался к нему с просьбою о разрешении ему прибыть в Петербург. Разрешение последовало по прошествии 5-ти месяцев, в продолжение которых князь Мадатов вынес ряд страданий от печали, бездействия и интриг лиц, окружавших Паскевича. В Петербурге муж мой получил назначение в армии, действовавшей в Европейской Турции.

Донесения Паскевича о князе Мадатове, как о человеке и деятеле, по управлению ханствами в Закавказье, по своей неправдивости, превосходят всякое ожидание.

Данные для этих донесений он получал от известного армянина Карганова. Основывать обвинение на показании подобных ему людей — крайне недобросовестно со стороны Паскевича. Это значит злоупотреблять доверием и пользоваться всякими средствами для достижения цели, зная, что каждое его слово будет принято за истину, без всякой проверки.

Управление князя Мадатова ханствами в Закавказье далеко не было таково, каким представил его Паскевич. По распоряжению Мадатова, были учреждены в каждом ханстве провинциальные суды, в которых он не редко присутствовал в качестве окружного начальника. Для усиления торговли и промышленности им проложены новые дороги, улучшены трудные пути сообщения вообще; для казаков, занимавших посты по большой дороге от Елисаветполя до подъема в крепость Шушу, и для проезжающих устроены помещения на местах, благоприятных в климатическом отношении; заботливостью князя Мадатова размножены и улучшены шелковичные сады. Приучить к повиновению людей, чуждых гражданскому благоустройству, обеспечив их имущество, и даже жизнь, от произвола владетелей, было предметом особого попечения князя Мадатова ¹¹. Выполнение этой последней задачи было не легко при тогдашни правах ханов и беков, действовавших против слабых, по своему крайнему, ни чем не стесненному произволу. Над этими преградами, правда, не останавливался князь Мадатов и вел благое дело, возложенное на него Ермоловым, твердо и с успехом. Такое действие, конечно, вызвало неудовольствие во многих, ставших, при [93] первом удобном случае, против Ермолова и князя Мадатова, в качестве обвинителей; но спрашивается: правы ли были эти недовольные, а вместе с ними и Паскевич, в своем заключении?

Заявление Паскевича, что Мадатов ненавидим в провинции и вообще не соответствует своему назначению управляющего ханствами, противоречит истине. Отзыв Ермолова и очевидцев о деятельности князя Мадатова и о степени необходимости его на Кавказе, далеко расходится с заключением Паскевича ¹².

Тяжело становится, когда вспомнишь эпоху приезда на Кавказ Паскевича. В это время появились осуждения в небывалых поступках лиц, оказавших своею службою не мало услуг отечеству. Происки людей, недоброжелательных моему мужу, преследовали его повсюду, даже в Европейской Турции, куда он перешел с Кавказа, и где он своими распоряжениями и успехами обращал на себя постоянное внимание государя и главнокомандующего.

Под стенами Шумлы князь Мадатов должен был отвечать на разные вопросные пункты, посылаемые ему по обидным и возмутительным по содержанию обвинениям. Доносы вызывались путем, в высшей степени неприличным; так, например, в крепости Шуше барабанным боем по улицам приглашали жителей подавать жалобы на князя Мадатова; жалобы эти, как и следовало ожидать, оказались впоследствии, по поверке их особою коммиссиею, несправедливыми. Клевета доходила до того, что даже явилось сомнение, законно-ли пользуется муж мой принадлежавшим ему в Карабаге имением. По этому поводу, по высочайшему повелению, был сделан генералом Сипягиным запрос Ермолову, который отвечал ¹³, что князь Мадатов владеет имением на основании рескрипта императора Александра I ¹⁴, переданного в подлиннике им, Ермоловым, Паскевичу. Мало того, за некоторые долги, кои легко могли бы быть покрыты средствами его имения ¹⁵, продали в казну за ничтожную сумму принадлежавший моему мужу в Тифлисе дом, не предварив его об этом и в то время, когда он жертвовал собою в войне. Таким образом это было сделано тогда, когда князь Мадатов не имел возможности личным присутствием сохранить свое достояние.

Последствием всех этих оскорблений было то, что у мужа [94] моего, там же, под Шумлою, открылось кровотечение горлом, которое в два дня свело его в жопу на 47 году жизни.

Так угасла жизнь, полная сил, энергии и честных намерений.

Я убеждена, что правдивый суд истории выставит деятельность князя Мадатова не в том виде, в каком представил ее Паскевич в своих донесениях, но так как понимали действия Мадатова многие честные его сослуживцы. Вот отзыв одного из них, именно Алексея Степановича Хомякова, который близко знал моего мужа, и разбирал материалы для составления исторического очерка его жизни, следовательно имел полную возможность основывать свое заключение на действительных фактах: «Это (т. е. жизнеописание князя Мадатова) только могильный камень, вместо мавзолея, которого бы я желал; такова сила условий и препятствий, налагаемых на описание, в котором нужно обходам молчанием то, о чем бы следовало сказать, и нельзя отдать справедливости знаменитому усопшему, не осудив завистливой посредственности живых» ¹⁶.

В другом своем письме А. С. Хомяков о достоинстве и недостатках книги о жизни князя Мадатова говорит ¹⁷: «Вообще в ней сделано то, что можно было сделать. Она будет поддерживать намять о храбром, заслуживающем воспоминаний отечества, но, как я уже говорил вам, не отдает ему полной справедливости, так как последняя может быть достигнута только из сравнения того, что совершил князь, с тем, чего не сделали, или что испортили другие. Чтение книги, и в особенности приложений, привело меня к заключению, что Грузия была свидетельницею того же, что происходило на моих глазах в Турции. Делались огромные ошибки. Князь исправлял их, и в то время, когда им уже были сорваны лавры, являлись распоряжения, мешавшие ему доплести из них венок».

Княгиня С. А. Мадатова.

ПРИЛОЖЕНИЯ.

Примечание. В приложениях к статье княгини С. А. Мадатовой помещены лишь те письма Ермолова, которые не пошли в биографию князя Мадатова и относятся исключительно к эпохе приезда на Кавказ Паскевича.

Число писем Ермолова в князю Мадатову, кривящихся у вдовы покойного князя, простирается до 65-ти. Письма эти обнимают собою время от 1818 до 1827 года. Печатать их при настоящей статье не признано необходимым в виду того, что часть писем уже издана при биографии князя Мадатова, часть же, касаясь до действий его в Дагестане, составляет, главным образом, интерес времени до приезда на Кавказ Паскевича. Тем на менее, все без исключения письма Ермолова проникнуты чувством искреннего и полного доверия к способностям и полезной деятельности князя Мадатова на Кавказе; в подтверждение оказанного представляются следующие выписка, которые хотя и помещены в биографии князя Мадатова, но вполне характеризуют отношение Ермолова к Мадатову, и выясняют, насколько первый ценил службу последнего.

Генерал Ермолов, свидетельствуя пред лицем государя императора Александра I об успехах князя Мадатова при покорении Табасарани писал: «Не могу, государь, довольно похвалить отличное служение генерал-маиора князя Мадатова, коего каждое действие служит доказательством верности, деятельности и храбрости неограниченных; должен и то, вашему императорской у величеству, всеподданнейше донести, что, хорошо зная здешние народы, он употребляем здесь с особенною пользою, имея способность внушить мусульманам усердие к службе вашею императорского величества».

В другом письме: «Целую тебя, любезный мой Мадатов, и поздравляю с успехом. Ты предпринял дело смелое и кончил славно!

«Весьма хорошо, что сие произошло в самое то время, когда данестанская каналья делает против нас заговор и присягу.

«Теперь не время помышлять им об истребления неверных, надобно думать о собственной защите.

«Некоторое время должен я, любезный князь, Валериан Григорьевич, стеснить твою деятельность, но сего требуют обстоятельства. Потерпи немного, не далеки случаи, где службе царя нашего полезна будет храбрость твоя и усердие.

«Еслибы мог я столько положиться на каждого из моих товарищей, то не столько было бы мне трудно, ибо ты не менее каждого делаешь по должности и не мало еще сделаешь по дружбе ко мне и давней свычке.

«Ты не воображаешь, сколько я восхищен, что под твоим начальством служат татары храбро. Я все то опишу и рапорте государю и уверен, что он будет весьма доволен». И т. д. Верный Ермолов.

22-го августа 1819 года.

I.

Господину генерал-маиору и кавалеру князю Мадатову. Полковника Реута рапорт. Победа вашего сиятельства при Шамхоре нанесла ужас и здесь персиянам. Аббас-мирза, который располагал, с окончанием мин [96] под крепостную стену, штурмовать на днях крепость Шушу, узнав о совершенном разбитии вашим сиятельством передовых войск его, сам, с бывшими здесь при нем большими силами, внезапно 5-го числа сего месяца отступил от крепости к реке Тертеру, где, как слышно, оставшись только с частию легких войск для наблюдения движения вашего сиятельства, большую часть сил своих отправил для переселения из Карабага деревень я кочевого народа на Аракс, куда и тягости его отосланы. Мехти-хан, со своею конницею, также поспешает переселять отселе народ, но многие ему в том противятся. Ежели ваше сиятельство неволите ускорять сюда принятием, то полагаю большая часть народа останется в Карабаге, ибо многие и от самого Аракса возвратятся. Я теперь разослал во все места нарочных людей с известиями о следовании вашего сиятельства с большими силами и о победах над персиянами. Убеждаю всех не переходить отселе, и собравшись в крепкие места, сопротивляться усилию неприятеля, уверяя, что начальство наше ни мало не обвиняет их в измене и всегда пещись будет о их благосостоянии. По малому количеству сил, я не мог без приближения вашего сиятельства ни перерезать дороги неприятелю, ни преследовать оного, и оттого теперь Мехти-хан, в переселении народа, может быть возымеет некоторый успех. Но когда изволите прибыть ваше сиятельство на Тертер, то не благоугодно ли будет с уведомлением о том меня, разрешить с частию войск из крепости на летках податься через горы к Араксу для остановления кочевья; или, еще лучше, удостойте снабдить от себя частию кавалерии, потому что, за падежем здесь от голоду казачьих лошадей, я имею только двадцать человек конных.

Беки все и их семейства находятся у меня под строгим наблюдением. Крепость Шуша, которая без повеления начальства никогда оставлена бы не была неприятелю, до тех пор, пока здесь войска государя живы, получа ныне свободу, ожидает скорейшего прибытия вашего сиятельства, и все в оной нетерпеливо желают изъявить вам свое поздравление. По отступлении персиян, я несколько поправлялся провиантом из остатков, найденных в ближайших деревнях, но весьма мало; только один недостаток хлеба более всего устрашал, и кроме голода, я ничего не боялся.

II.

Письмо генерал-адъютанта Сипягина А. П. Ермолову.

Милостивый государь, Алексей Петрович! К делу, производимому мною по высочайшему повелению, насчет имения в Карабагской провинции генерал-лейтенанта князя Мадатова, необходимо потребовалось иметь именной высочайший указ, или рескрипт, по которому имение сие принято настоящим владельцем от Мехти-Кули, хана карабагского.

Не отыскав такового повеления в делах канцелярии г. главнокомандующего, я полагал, что оно находится у самого корпусного командира генерал-адъютанта Паскевича, в числе бумаг, переданных от вашего высокопревосходительства, и просил доставить мне копию, но на днях получил я уведомление, что и у него ни копии, ни подлинника не имеется. [97]

И потому я имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство почтят меня уведомлением, на чье имя последовало высочайшее повеление об отдаче князю Мадатову упоминаемого имения, и где таковое повеление должно храниться, а с тем вместе покорнейше прошу прислать копию с оного, если ваше высокопревосходительство изволите иметь у себя таковую, или же подлинник.

27-го января 1828 года.

III.

Милостивый государь, Николай Мартемьянович! За отсутствием моим не мог я ответствовать на почтенное отношение вашего превосходительства, января от 27-го дня, за № 250, коим спрашивать изволите, на чье имя последовало высочайшее повеление, на основании коего предоставлено генерал-лейтенанту князю Мадатову вступить во владение имением, данным ему бывшим ханом карабагским, уведомляя притом, что, не отыскав оного в делах канцелярии, вы извещены г. корпусным командиром, что у него нет ни подлинника, ни копии с такового повеления.

Не знаю причин, побудивших г. корпусного командира на подобный отзыв, я имею честь уведомить ваше превосходительство, что ему доставлен мною подлинный высочайший рескрипт блаженные памяти императора, августа от 23-го дня, 1821 года, а им препровождена ко мне копия с оного за собственноручною его скрепою. Сняв список. с оного для сведения вашего у сего сообщаю; позволяя себе думать, что, по крайней мере, хранение высочайших повелений и рескриптов найдено будет в надлежащем порядке со стороны моей. С совершенным почтением и проч. Покорный слуга. А. Ермолов.

5-го мая 1828 года.

Орел.

Его превосходительству Н. М. Сипягину,

Тифлисскому военному губернатору.

IV.

Высочайший рескрипт на имение в Карабаге. Господину генералу от инфантерии Ермолову. Признавая основательными представленные вами причины, по коим находите вы справедливым и полезным, дабы генерал-маиор князь Мадатов воспользовался имением, предлагаемым ему от хана карабахского взамен другого, принадлежащего предкам его в сем ханстве, я предоставляю вам допустить князя Мадатова принять оное имение в вечное потомственное владение. Ни мало не сомневаюсь, что новый владелец, благоразумными распоряжениями своими и лучшим образом обхождения с поселянами, покажет пример превосходства управления благоустроенного, пред своенравным господствованием азиатским, и чрез то более расположить сердца жителей к державе, всегда готовой споспешествовать благу своих подданных. Александр.

V.

1826-1827 гг.

1.

Любезный князь, Валериан Григорьевич! Весьма порадовали вы меня известием о разбития мошенников. Дело точно прекрасное я ожидаю, что произведет страх. Признаюсь, что не верил столько необыкновенному количеству побитых; расспрашивал подробно, и приятно было узнать, что потеря злодеев точно ужасна. Гаджи мамад-Ага, казахской, известный своими с сардарем сношениями и нам недоброжелательствующий, конечно, не радовался поражению друзей и на вопрос мой о числе убитых, говорил то двести, то более, но никогда не свыше четырехсот человек. Но я вижу ложь и желание распустить слухи для уменьшения наших выгод. Я не дал ему сего заметить, обласкал и сделал подарок, награду обещал впоследствии.

Вы также ласкайте их. Они вам много верят!

Как хорошо случилось, что вы, любезный князь, сделали начало совершенно в подтверждение донесения моего, что распорядил я наступательное действие прежде прибытия генерала Паскевича. Думали, что мы перепугались и ничего не смели предпринять! — Досадно мне только, что упустили орудия и я подозреваю, что это произошло от желания добычи, на которую бросилась наша конница, оставя без внимания орудия, ибо мудрено им было уйти, когда неприятель преследован довольно далеко. Это много бы украсило победу.

Происшествие сие порадует столицу, а я ожидаю донесение о взятии Елисаветполя, где, может быть, также случится вам попугать мошенников. Дай Бог!

Будьте скромны в рекомендации, не представляйте, кроме истино отличившихся.

Прощайте, желаю вам счастия и на вас много надеюсь.

Странно, что от Реута нет известий. Неужели никто из наших посланных не прошел в крепость и оттуда к нам никто выдти не может? Душевно-почитающий Ермолов.

2.

Любезный князь, Валериан Григорьевич! Я сказал оффициально то, что и здесь приятно мне повторить насчет вашей службы. Душевно благодарю вас и доволен распоряжениями вашими в рассуждении Шекинской и Ширвансвой провинций.

Припомните негодование ваше, когда, по прибытии в Карабаг, приказал я вам заняться провинциями. Кажется я не ошибся, ибо знал, что в теперешних обстоятельствах никто лучше вас в том не успеет, ни деятельнейших мер употребить не может.

Если справедливо, удивляюсь, как залез в Кубу генерал Краббе? Неужели не мог он сладить со сволочью? Бесят меня подобные мерзости, которые при малейшей распорядительности случаться не должны! Благодарю [99] Бога, что вам удалось прогнать подлого мошенника Аббас-каджара, который, не знаю отчего, так быстро побежал, когда не было у вас средств его преследовать и не остановить даже, когда и войск было у него много и артиллерии он не потерял. Вы, любезный князь, хорошее положили начало при Шамкоре.

Теперь скажу вам по-приятельски о ваших собственно делах. Нельзя без негодования и гнева принять зверского поступка карабагцев, которые не оставили в покое праха родителей ваших. Я думаю, что это Мехти мошенника мщение, который мечтал уже вечно обладать Карабагом!

Чувствую, что и совершенное расстройство состояния вас огорчает, но советую иметь терпение и не дать повода заключать, что вы прежде всего помышляете о его поправлении. И у вас есть неприятеля, которые готовы не все лучшее сказать на счет ваш. Остерегитесь, прошу вас, и верьте, что всех вас каждый шаг замечают, хотя бы и заслуживали лучшее мнение! По сей причине подвластных ваших не удовлетворяю я тотчас и прежде всех прочих, и хочу употребить в том строгую осмотрительность и умеренность. Все закричат на вас, и я не избегу упрека, которому не желаю подвергнуться. Вы согласиться должны, что всего возвратить и невозможно, и несправедливо. У нас в свежей памяти война, которая многих разрушила состояние и о восстановлении такового помышлять было невозможно.

В предписаниях моих найдете средства на первый случай поправить состояние ваших подвластных, дабы не лишить их хлеба на будущий год, предоставя способы для распашки. Напишите мне скорее, что за суммы провинциального суда и я часть денег прикажу дать за скот, дабы имели жители, что заплатить за плуги и другие потребности. Напишите в таком смысле рапорт.

Послушайте меня, имейте терпение.

Денис (Давыдов) разбил Бессан-хана, брата сардаря, и прошел за два маленькие марша от Эриванской крепости. Душевно-любящий Ермолов.

3.

Любезный князь, Валериан Григорьевич! Получил письмо ваше и вижу сколько огорчены ваше сиятельство последним в генерал-лейтенанты производством, в которое вы не включены. Весьма справедливо скорбите вы и я могу уверить вас, что меня самого чрезвычайно тронуло отказанное вам повышение в чин, тогда как произведены многие, не имеющие равных с вами прав.

Мудрено отгадать настоящую сему причину, но позволительно думать, что вам есть сильные неприятели. Государь император не иначе мог отказать в чине, как по внушениям неблагоприятным, насчет вас сделанным. Но служба ваша была усердна и полезна, и потому нет причины, чтобы неприятели ваши могли всегда отвращать от оной внимание императора.

Ваше сиятельство, не будете сомневаться, чтобы я не хотел отдать справедливое уважение службе вашей и свидетельствовать о подвигах, и потому будете иметь доверенность в дружественному совету моему, состоящему в том, чтобы вы имели терпение и твердость, отбросив неприличное намерение, удалиться от деятельной службы и состоять по армии в то время, когда здесь война, в которой вы, будучи употреблены, принести можете [100] большую весьма пользу знанием земли и неприятеля. Послушайте меня, любезный князь, и будьте терпеливы, не могу я не желать вам добра и милостей государя, которые вы заслужили. Отбросьте намерение ваше и вы заставите замолчать недоброжелательствующих вам усердием вашим и известною всем сослуживцам вашим отличною храбростию. Узнает император истину, которая от него не скрывается, по его неимоверной деятельности.

Возвратившийся мирза-Джан скажет вам многое и может быть знает он, кто наиболее вредить вам может.

Прошу вас еще продолжать по-прежнему ваше служение и не помышлять быть по армии. Боюсь я, чтобы таковым требованием не повредили вы себе в мнении государя, которому может не понравиться ваш поступок. Неужели никогда не бывали потери по службе вознаграждаемы, и почему одни вы могли бы на то не иметь надежды, особенно при государе справедливом.

Верьте моему совершенному почтению. Истинно-уважающий Алексей Ермолов.

4.

Нечего писать много, любезный князь, Валериан Григорьевич, довольно поздравить вас от души с чином и саблею.

Уверяю вас, что не более может обрадовать меня собственная награда! Я доволен, что искал вас успокоить и вскоре оправдалась надежда моя на справедливость императора. Дай Бог счастья, любезный князь, а служить, знаю, что будете славно!

Рад душевно, и я успокоился, ибо оскорбительно для меня было бы. Истинно-почитающий Ермолов.

5.

Я ожидаю вас, любезный князь, Валериан Григорьевич, в Пиразы или Ареш, куда я буду не прежде одиннадцати дней, следовательно вам достаточно времени, чтобы собрать всех тех, кого мне видеть и обласкать нужно. Я весьма желаю вас видеть, чтобы обо всем переговорить.

Повидайтесь с Паскевичем пред отъездом, чтобы не навлечь на себя неудовольствий, к которым он, кажется, готов. Не раздражайте могущественного. Прощайте. Душевно-почитающий Ермолов.

6.

Князь Валериан Григорьевич! Получил рапорт вашего сиятельства с Казум-Беком.

Странно письмо Чилаева к вам и не понимаю, какие причины могли вынудить его оставить крепость, как он говорит.

Какой подлый поступок мерзавца Аббас-мирзы, что Чилаева и других отдал изменнику Гаджи-Агалар-Беку для вымена семьи его и мошенника Аседа-мирзы. Гаджи-Агалар смеет еще, сверх того, требовать Ростом-Бека.

Какие злодейские намерения, чтобы иметь в руках своих всех людей, [101] по обширному родству своему и прежним связям, могущих возмущать Карабаг и быть нам вредными.

Верю, что г. Чилаеву хочется получить свободу, но с такими условиями я не намерен доставать его, ибо вижу весьма ясно намерения подлеца Киджара.

Посмотрим, что пишет Аббас-мирза г. Паскевичу. Он полагает, что я уже не существую и что чрез него может получить выгодный мир. Желаю ему и сей славы!

Между тем желаю, чтобы ваше сиятельство сделали удачно то, о чем мы говорили, и желаю от души! Подумайте о сем со вниманием и осторожностию. Мне пишите обо всем, что узнаете, что предпримите ¹⁸.

Кузум-Бек просит о каком-то родственнике своем, желающем возвратиться из бегов. Рассмотрите вину его, и если правда, что он бежал, будучи настращен и по молодости, то возвратите его, из уважения в памяти отца его убитого, в Кырчи сражавшегося за нас. Прощайте. Истинно-почитающий А. Ермолов.

7.

Князь Валериан Григорьевич! Получил бумага ваши, из коих вижу, что к 20 числу приказали вы войскам быть в готовности.

Подлые персияне не перестают делать разбои и нападение их на Дизахской-Магал, досадно! Хорошо, что вы подвинули из Ахуглана подполковника Миклашевского, который еслибы теииерь не успел наказать их то они не посмеют, по крайней мере, впредь делать нападение вместе с регулярными своими войсками.

Если обстоятельства представят вам случай действовать на кочевья в Муганской степи, я уверен, что вы соблюдете возможную осторожность.

Желаю вам успеха, и не сомневаюсь, порадуюсь, если Бог даст вам наказать мошенников, которые много нанесли вам оскорблений.

Не теперь знакомлюсь я с храбростию вашею и потому советую вам быть осторожным. Если что случится с начальником, не всегда между подчиненными сохраняется порядок. Дай Бог вам счастья, любезный князь. Истинно-почитающий Ермолов.

8.

Поздравляю вас, любезный князь, Валериан Григорьевич, с успехом весьма полезным для дел наших и всеконечно распространившим большой ужас, которого пользу почувствуем мы впоследствии. Вы поверите, что мне приятно было узнать, что весь успех приобрели вы, не употребив даже войск, кроме двух полков казаков, и что с усердием действовали те люди, о коих говорят, что они страждут под управлением вашим. Это может служить некоторым доказательством, что между ширванцами и карабагцами снискали вы некоторую доверенность! Для пользы службы нахожу выгодным, что Ата-хан и брат его явились к вам и просили о прокровительстве. Ласкайте их и обнадеживайте, что они сохранят все [102] свои права и выгоды, что начальство всегда с приятностию будет видеть их усердие. Истолкуйте им, что мы ничего от них не потребуем, но чтобы они персиянам никаких уже не оказывали пособий. Вероятно, что Ата-хан в особенности уразумеет выгоды независимости от персиян и, по злобе на Аббас-мирзу, не будет ему желать добра.

Хорошо, что вы приказали шагсеванцам кочевать на Муганской степи. Пусть познакомятся они со снисхождением нашим, но дайте, любезный князь, строгое приказание, чтобы войска наши, ни жители мусульманских провинций не делали им никакого вреда, ни беспокойств.

Пишите, что у вас происходит? Жаль, что не попались вам персидские войска, которые, конечно, были бы обработаны порядочно. Думаю, что худое время и недостаток в фураже ничего не допустят вас сделать более, ибо, сверх того, ожидать можно, что Аббас-мирза примет какие-нибудь меры, чтобы вы не покусились на Агар. Неужели нет у него войск, ибо не вероятно, чтобы в продолжение зимы не старался он набирать сарбазов, и учить их. Будьте осторожны. Давайте мне знать обо всех случаях, ибо я должен весьма частые делать донесения.

Еще повторяю с удовольствием, что я весьма обрадован был успехами вашими и желаю хорошего окончания.

Примите, любезный князь, уверение мое в совершенном почтении и уважении Ермолов.

Я давно немного нездоров и со двора не выезжаю.

Сообщ. княгиня С. А. Мадатова.

Комментарии

1. Смотри приложение І-е. Полковник Реут во время осады Шуши был командиром 42 егерского полка. Донесение его хотя и значится в изданной в 1863 г. биографии князя Мадатова, но при настоящей статье оно напечатано целиком с подлинника. Кн. С. М.

2. «Биография князя» Мадатова, изд. 2, 1863 г., стр. 211. Кн. С. М.

3. «Русская Старина», изд. 1872 г., т. V, стр. 723. С. М.

4. «Русская Старина», изд. 1872 г., т. V, стр. 722. С. М.

5. «Русская Старина», изд. 1872 г., т. V, стр. 722.

6. «Русская Старина», изд. 1872 г., т. VI, стр. 41. С. М.

7. Начальник штаба кавказского корпуса. С. М.

8. «Русская Старина», иад. 1872 г., т. V. стр. 723. С. М.

9. «Биография князя Мадатова», изд. 2, 1863 г., стр. 119. С. М.

10. «Русская Старина», изд. 1872 г., т. VI, стр. 268. С. М.

11. «Биография князя Мадатова», изд. 2, 1863 г., стр. 83-87. С. М.

12. «Биография князя Мадатова», изд. 2. 1863 г., стр. 63. С. М.

13. См. Приложение II. С. М.

14. См. Приложение III. С. М.

15. Имение это заключалось в 102,462 дес. земли, населенной 1,245 семействами. С. М.

16. «Биография князя Мадатова», изд. 2, 1863 г., ст. II. С. М.

17. «Биография князя Мадатова», изд. 2, 1863 г., ст. III. С. М.

18. Дело шло о секретной Мешкинской экспедиции. Кн. С. М.

Текст воспроизведен по изданию: Князь В. Г. Мадатов, генерал-лейтенант, род. 1782 ум. 1828 г. // Русская старина, № 1. 1873