ФРЕДЕРИК ДЮБУА ДЕ МОНПЕРЭ

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ КАВКАЗА

У ЧЕРКЕСОВ И АБХАЗОВ, В КОЛХИДЕ, В ГРУЗИИ, В АРМЕНИИ И В КРЫМУ

VOYAGE AUTOUR DU GAUCASE, CHEZ LES TCHERKESSES ET LES ABKHASES, EN COLCHIDE, EN GEORGIE, EN ARMENIE ET EN CRIMEE

ЧЕРКЕССКИЙ МОРСКОЙ БЕРЕГ

(От Геленджика до Гагр).

Мое пребывание в Геленджике.

Я провел в Геленджике четыре недели, от 21 мая (2 июня) до 17 (29) июня, ожидая судна, которое должно было доставить меня в Сухум-Кале. У меня не было времени скучать, несмотря на то, что военный лагерь таил в себе так мало возможностей. Событие необычайное — появление первого путешественника-европейца среди черкесов, поэтому каждый стремился скрасить мое пребывание в Геленджике, насколько это от него только зависело. Офицеры старались помогать моим изысканиям, и сами солдаты радовались, видя, что я участвую во всех их экспедициях, разделяя одинаковые с ними опасности.

Но никто не выказал ко мне столько доброты, как полковник Чайковский, комендант крепости; он не желал, чтобы я во время всего моего пребывания в Геленджике столовался где-либо в другом месте, кроме как у него, и в его доме я нашел общество, которое вполне могло заставить забыть, что находишься так далеко от цивилизованного мира: я говорю о жене полковника и его сестре, особах таких же благовоспитанных и любезных, какие встречаются в наших больших городах; мне кажется так странно было для них перенестись из большого света столиц в Азию, в солдатский лагерь, и быть вынужденными довольствоваться лишь обществом своим и нескольких офицерских жен, которые представляли все женское население крепости. Не было ни одной лавки, кроме ларьков для солдат. Все нужно было доставать из Анапы или Керчи. Никаких прогулок для дам, кроме Екатерининской рощи. Но эти дамы обладали мужеством; они довольствовались своим домом, надеясь на лучшее будущее, и я никогда не слышал от них ни одной жалобы.

Инженерный поручик Яковлев уступил мне одну из своих комнат, где я мог удобно работать, сколько мне хотелось, и я всегда находил в этом образованном офицере самого доброжелательного, самого лучшего товарища моих [71] скитаний; его заботливость по отношению ко мне была истинно братской. Я всегда буду помнить, как он беспокоился обо мне, когда я где-нибудь бродил один, в особенности его мучительную тревогу, когда однажды полурота солдат, сопровождавшая стадо на пастбище, вернулась без меня. Я отправился разгуливать вдоль берега, где внимательно рассматривал слои почвы, для того чтобы составить себе представление о расположении кремневых пластов, и я настолько забылся, что не слышал, как пробили вечернюю зорю и все отправились в обратный путь. Яковлев думал, что меня убили или похитили, и в сильном страхе побежал к коменданту крепости сообщить ему свои опасения. Спешно был послан взвод солдат на мои поиски. Во главе солдат шел Яковлев; но напрасно они шарили по зарослям кустарника, так как меня скрывали от них скалы; наконец они увидели меня, и я не мог сначала понять, что означала их радость и весь этот кортеж, но мне стало все ясно, когда меня хорошо побранили за мою неосторожность, заставив обещать в другой раз внимательнее прислушиваться к бою барабана или звукам рожка.

Самый красивый вид на бухту, крепость и окружающие горы раскрывается с того места береговой дуги, куда пришли меня искать. Я нарисовал этот вид, и его можно найти в моем атласе (Atlas, 2-e serie, pl. I). В крайней дали выступает в море мыс Усусуп с его скалами сланца; виднеется вход в бухту Суджук-Кале, скрытую за горой Тачагус, склоны которой пестрят, словно мозаикой, полями селения Ашампет. Замыкая бухту Геленджика с севера, впереди Тачагуса выдвигается навстречу моря острие мыса, вдоль которого тянется селение Атсесбохо. Горная цепь вдоль берега бухты составляет часть гор Мерхотхи. Между этой цепью и береговой линией у основания бухты находится местность со следами руин, которую я описал выше. Направо виднеется Геленджик, его укрепление, Екатерининская роща и др.

Мыс, который выступает на юге, замыкая бухту, своим положением должен был манить к себе переселенцев, и я нисколько не удивился, когда увидел, что там повсюду рассеяны следы черкесского жилья, древних и современных могил. Более того, кажется, что мыс этот был некогда укреплен, так как насыпь и ров, начинаясь на небольшом расстоянии от крепости, тянутся на две версты, как бы наглухо замыкая его; один из входов недалеко от края берега защищен могильным холмом. Впереди находится [72] другой курган, сейчас занятый кладбищем. Небольшие раскопки, произведенные офицерами, не дали никаких результатов...

Я уже высказал выше свое мнение о том, что бухта Геленджик это бухта Торикос Скилакса (Vide supra), на берегах которой автор указывает город того же названия. Мне легко доказать правильность своего утверждения. Я прошу бросить беглый взгляд на следующую картину, на основании которой можно легко убедиться, что древние знали и хорошо различали три больших бухты или «лимена» черкесского берега у его северных пределов.

«Лиман» Синдик — это лиман Кизильташ наших дней; самый город Синдик находился вблизи Анапы, на берегах, конечно, Бугура.

«Лиман» Бата, с его городом того же названия, — это современная бухта Суджук-Кале, которая во времена Плиния и Арриана принимает название Хиерос.

Наконец, «лимен» Торикос Скилакса — это бухта Геленджик. Плиний всегда переводит «лимен» греков словом «река», полагая, что это лиманы, образуемые большими реками, как это мы видим при устьях Дуная, Днестра, Днепра, и поэтому он вместо «лимена» Торикос указывает здесь реку Тарузу.

Арриан не знает Геленджика под его древними наименованиями и называет бухтой Паграй. Мы нисколько не должны сомневаться в тождестве этих названий, зная, каким точным образом он создает свой перипл. Предвидя, что смерть Котиса II, царя Босфора, может вовлечь римлян в какую-нибудь войну, автор перечисляет бухты и причалы, которыми римляне могли бы воспользоваться на этих морских берегах, и оценивает их по их природным свойствам. Морская станция (skeph) Питиус —вот первый порт, который Арриан указывает; порт Мамай, а также древней Лазики для него только ormoV — местности, едва укрытые от какого-нибудь слабого ветра. Автор не упоминает ни одного «лимена», ни одного лимана, ни одной, словом, значительной бухты, которой в действительности и нет на этом побережье, как хорошо заметил Страбон и Артемидор, и вот, неожиданно, у крайнего предела этой части морского берега, следуют один за другим два «лимена». Можно ли сомневаться, что это бухты Геленджика и Суджук-Кале, если их в действительности и имеется только две и нет другого выбора? К тому же расстояния, которые приводит автор, вполне согласуются с расположением этих [73] местностей. Арриан не говорит о «лимене» Синдик, но он упоминает город этого же названия, указывая его на верном расстоянии от Суджук-Кале.

Спрашивается, является ли Паграи Арриана Торикосом Скилакса и нет ли здесь простого изменения названия и какие местности можно было бы с уверенностью отнести к тем двум пространствам со следами руин, которые я описал выше? Моя наука не идет так далеко, чтобы я мог решить этот вопрос.

В бухте Геленджика, особенно по соседству с крепостью, много хороших, удобных мест для купанья, с песчаным пляжем и спокойной водой. Забавно и весело следить, как играют в волнах моря дельфины или спокойно плавают, пыхтя, в бухте.

Купаясь, я нашел однажды в морской воде Dyticus dimidiatus. Я был крайне изумлен, когда нашел этого жука, живущего только в пресной воде; желая убедиться, не случайно ли он оказался в соленой воде, я поместил его в пресную; через полчаса насекомое уже было мертвым.

Ненависть черкесов к русским в 1833 г. была еще очень сильна, и редко случалось, чтобы черкес переступал за ворота крепости для того, чтобы продать или свою корову или кур, что меня особенно огорчало, так как мне очень хотелось увидать вблизи этих гордых, надменных врагов; однако, мое любопытство редко было удовлетворено.

В 1834 г. черкесов бывало уже значительно больше в крепости и, быть может, удалось бы даже их приручить, если бы, к несчастью, не был убит один из них, когда он не ответил на оклик часового; ненависть и недоверие вспыхнули опять с новой силой.

Во время моего пребывания в Геленджике я познакомился с полковником артиллерии Степаном Алексеевичем Кузнецовым, которого довели до суда его безумства из-за пьянства; но офицер этот впрочем пользовался репутацией необыкновенно храброго человека; он получил прекрасное образование и отличился в кампаниях против Персии и Азиатской Турции; его имя еще хорошо известно среди солдат, которые проделали вместе с ним эти кампании. Он мне рассказывал иногда о какой-нибудь из их экспедиций и между прочим говорил о том мосте из серы, который находится, по уверениям многих, около источников реки Мурад-Чай в пашалыке Баязеда; он сказал мне, что проходил через этот мост и для подтверждения своего рассказа позвал унтер-офицера, который проделал всю кампанию вместе с ним; его расспрашивали в моем присутствии, и он, разумеется, подтвердил все, что рассказал мне его [74] полковник. Нет ничего, впрочем, удивительного встретить у подножья Арарата, этого колоссального вулкана, большие массы самородной серы: разве не видим мы ее вокруг кратера Алагеза?

Находясь в Карсе, полковник Кузнецов изобрел машину для подъема муки в склады крепости; желая испробовать свою машину, он приказал поднять себя на ней вверх, но так как, к несчастью, веревки оказались истлевшими, они оборвались, и он упал с большой высоты; нога его была сломана, и мозг от сотрясения пострадал, что всегда на нем немного отзывалось.

Полковник Кузнецов умер очень скоро после моего отъезда из Геленджика.

Согласно моим термометрическим наблюдениям, колебания температуры, от самой низкой и до самой высокой, от 24 мая (5 июня) до 16 (28) июня не превышали 14 град.

Минимум тепла, 10 град., наблюдался 31 мая (12 июня) в 9 час. вечера.

Максимум тепла 15 и 16 июня не превысил 24 град.

Ранее 5-ти часов утра, т. е. до восхода солнца, средняя температура из 18 наблюдений равна 14 1/4 град.

в 6 час. утра из 18 наблюд. 15 7/9 град.

в 8 час. утра из 12 наблюд. 18 7/12 град.

в 10 час. утра из 12 наблюд. 20 град.

в 12 час. утра из 22 наблюд. 20 град.

в 2 часа пополудни из 20 наблюд. 20 3/5 град.

в 6 час. вечера из 18 наблюд. 19 град.

в 7 час. вечера из 16 наблюд. 17 град.

в 9 час. вечера из 18 наблюд. 15 3/5 град.

Средняя температура 18 град.

Самая высокая средняя в 2 часа после полудня — 20 3/5 град.

Самая низкая средняя во время восхода солнца — 14 1/4 град. Разница 6 7/20 град.

Более всего бросается в глаза то обстоятельство, что средняя температура, равная 20 град, в 10 ч. утра, не повышается к 2-м часам; это объясняется тем, что около полудня обычно поднимается ветер с моря, освежая немного атмосферу.

Из двадцати четырех дней двенадцать были пасмурными, и туманы скрывали горы; десять дней были отмечены грозами, но дождей почти не было.

Вот что я мог собрать интересного относительно Геленджика и его окрестностей. Когда-нибудь Геленджик может стать одной из самых значительных местностей на этих [75] берегах. Но тем временем Геленджик с его горстью хижин из земли или ветвей, с его старыми усачами-воинами, опаленные солнцем лица, покрытые шрамами, эти рожки, беспрестанно звенящие в воздухе, это множество мужчин и отсутствие женщин — все напоминало мне Рим во дни его рождения и борьбы с сабинянами.

Я покинул Геленджик 17-го июня на шхуне «Вестник», которой командовал капитан-лейтенант Николай Павлович Вульф, известный, как один из хороших и храбрых морских офицеров. Нашим назначением был Сухум-Кале. Я не мог начать моего путешествия в более счастливый час, — так благоприятствовало мне все время чистое, ясное небо. Перед моим взором прошел весь этот длинный великолепный берег; ночное затишье заставляло нас стоять каждую ночь у берегов приблизительно до десяти часов утра, когда поднимался легкий бриз для того, чтобы снова отправить нас в путь и заставить нашу шхуну скользить без усилий на небольшом расстоянии от берега.

Не только капитану хотелось, чтобы я все видел в то время, как мы проходили мимо берегов, но он приказывал направлять ее к тем местам, которые могли интересовать меня; мы входили в рейды и бухты, очерчивая их береговую дугу. Надо признаться, что возможность путешествовать таким образом редкое счастье.

У меня не было недостатка в занятиях: рисовать берег, описывать его, расспрашивать офицеров и лоцмана, писать заметки, работать над дневником — вот занятия, которые очень хорошо заполняли мои дни.

Полуденные часы бывали довольно знойные, но восхитительные вечера заставляли забыть о них, и луна, царившая над холмами Черкесии и отражавшаяся в тихо зыблющихся волнах, освещала эти чарующие мгновения, уже такие далекие от меня. Я мог бы, казалось, ожидать так наступления вечности, и если бы госпожа Жанлис захотела бы сделать из этого одно из мучений, на которые она обрекает некоторых из своих героев в своем романе «Дворец истины», она нашла бы много любителей этой казни.

Пусть не думают, что нельзя «фланировать», находясь на море: я не знаю «фланирования» более приятного, чем следить взором, склонясь над бортом корабля, как резвятся вокруг него волны; толпой они теснятся вокруг утлого его остова, бьют его со всей силой, стремясь поглотить, но корабль, пренебрегая их соединенными усилиями, гордо отталкивает их, и они, побежденные, отбегают далеко, далеко, разрывая свою пенистую грудь. Волны — это люди; пена — слава; корабль — время, которое все разбивает, все [76] уравнивает, все сглаживает. Немного пены здесь, немного там: не успела она пройти, как вечность поглотила все.

Наблюдал я также жизнь русских моряков. Судовые команды — это смешение всевозможных наций. Экипаж бригантины «Нарцисс», на которой я совершил свой первый переезд по Черному морю, состоял из шестидесяти человек; из них десятая часть — казанские татары, которые резко выделялись своими лицами гуннов. Один между ними, с его смуглым цветом лица, с широким вздернутым носом, лицом, круглым, как луна, плоскими, как смоль, черными волосами, черными широко расставленными глазами, с нависшими на них густыми бровями, толстыми губами большого рта, представлял ужасный портрет настоящего гунна. Два еврея, — один конопатчик, другой плотник, и чуваш примешивались еще к остальному экипажу, состоявшему из русских, собранных из различных уголков России. Обычно, вербуя во флот, стараются выбирать только обитателей берегов моря или больших рек и озер, людей привычных к воде. Обрели здесь конец своей славы семь или восемь поляков; один служил в пехоте польской гвардии, участвовал в деле Дверницкого и был захвачен в плен. Учился управлять веслом и польский драгун; та же участь постигла и других, большею частью мазуров. Все видели море первый раз в жизни. Хотя поляки и говорили очень мало по-русски, они довольно быстро выучили названия парусов, снастей и т. д.

Команда «Вестника» состояла приблизительно из тех же национальностей, как и на бригантине «Нарцис».

Я имел случай убедиться, не только наблюдая команды этих двух судов, но также на основании свидетельств флотских офицеров, которых я знал, насколько польские славяне обыкновенно проявляют больше ума и доброй воли, чем моряки других национальностей. Начальники их любят, всегда расхваливают и охотно комплектуют ими свои экипажи. Офицеры сухопутных войск за пределами Кавказа также хорошо отзываются о них; но... их приходится удерживать от дезертирства.

Во всем флоте утренний завтрак матросов состоит из сухарей. В одиннадцать часов сержант (унтер-офицер) несет капитану для пробы тарелку супу, рациона экипажа; я часто пробовал этот суп и находил его вкусным и полезным для здоровья; это кашица из различных круп, гороха, чечевицы и т. д.; ее варят со свежим мясом, если же его нет, то с солониной; иногда матросы получали кашу, приправленную растопленным маслом. [77]

Проба супа являлась важным сигналом: квартирмейстер шел накачивать из бочки рационную водку. Свистки унтер-офицеров созывали экипаж. Все собирались на этот веселый призыв, и каждый подходил, при чтении своего имени, для того, чтобы выпить свой рацион. Ничто меня так не потешало, как следить во время этой церемонии за выражением всех этих лиц, расцветавших от удовольствия.

За водкой следовал обед. В семь часов вечера происходил ужин, такой же, как обед, но за тем исключением, что не было водки. В течение остального времени матросы могли пользоваться вволю сухарями.

Русского матроса, без сомнения, лучше кормят и окружают большими заботами, чем солдата. Знают, что это единственное средство предохранить его от болезней и заставить весело и мужественно переносить все трудности, беспрестанно возникающие в жизни моряка, а также многочисленные опасности, с нею неразлучные.

Офицеры хорошие и очень гуманные. Я видел, с какой заботливостью лейтенанты Вульф, Синицын, Свирский, Кастризиц и др., из которых каждый командовал отдельным военным судном, относились к своим матросам, и как они следили за каждой мелочью, касающейся их содержания или здоровья; поэтому было очень мало больных на тринадцати военных судах, которые стояли в Геленджике и Сухум-Кале или крейсировали у берегов.

Офицеры второго ранга хорошие ребята, но я не мог бы похвалить их знаний, помимо службы; лоцманы (кондукторы по-русски) хорошо знали свое дело. Все вели себя образцово, за редкими исключениями. Между другими я упомяну об одном мичмане из хорошего семейства, который оказался в очень молодые годы, к своему несчастью, обладателем небольшого состояния и употребил его на пьянство; родные предприняли все, чтобы спасти его из этого омута и оторвать от дурных привычек; наконец, они умолили высшее начальство дать ему назначение и отослать куда-нибудь. Мичмана назначили на бригантину «Нарцисс», куда он и явился без сапог и пальто, в сюртуке, рубашке и носках; колода карт, трубка и бутылка составляли остальное его имущество: он купил где-то подкладку от одеяла, отдал матросу ее подрубить, и это заменяло ему и простыню и халат; старый матрац служил ему постелью, и несколько свернутых флагов заменяли подушку; когда ему было холодно, он просил закутывать себя также флагами, этими эмблемами славы. Признайтесь, что это означало заходить слишком далеко в своей философии цинизма. В день нашего прибытия в Геленджик он так [78] хорошо отпраздновал нашу встречу, что его подобрали на улице и отправили на ночевку в кардегардию, где с него сняли занятые им где-то сапоги для того, чтобы помешать ему шляться. Правда, это был своего рода единственный образец офицера; тотчас после этого случая его с позором изгнали со службы.

Русский солдат, несмотря на свою жизнь, полную труда, распевает от одного конца империи до другого. Это единственное всеисцеляющее средство от всех его бедствий, когда у него нет водки, но, когда она у него есть, он поет еще лучше.

В Геленджике роты устроили себе площадку под деревом с несколькими скамьями для того, чтобы предаваться этому удовольствию. Когда поешь, переносишься в свой родной край.

Приказывали петь своим матросам и наши капитаны. Мы видим, как в глубокой древности голубоглазые нереиды, красавицы нимфы, тритоны с мокрыми бородами толпами спешили к кораблю для того, чтобы играть и резвиться под нежные звуки лиры. Но мы, люди XIX века, того века, когда нам стоит столько труда решиться верить в бога, мы уже ничего не можем увидеть из этих зрелищ богов, но наша песня все льется.

Русские, хором которых управлял старый матрос, сотрясали воздух национальными великорусскими песнями с их шумными припевами.

Рядом с ними поляки, печальные остатки храброй армии, рассеянной по всем уголкам земного шара, вторили им песнями Шлопицкого, и если их песня могла бы разбудить эхо Кавказа, оно ответило бы им, изумленное новизной этой песни, которую поют русские матросы-мазуры перед лицом Эльбруса!

Казанские татары прерывали эту печально звучавшую песню побед своей мелодией, медленная и монотонная гармония которой составляла резкий контраст с отвагой песни мазуров... Но русские подхватывали и заглушали все это пение военной песнью, не лишенной красоты и величия...

Берег от Геленджика до устья реки Сучали более или менее сохраняет однородный характер. Гряды холмов или низких гор, не более 2.000 — 2.500 футов высоты, тянутся в несколько ярусов вдоль моря, разбивающегося об их отвесный склон, источенный его волнами, так как здесь нет и следов равнины, которая служила бы переходом от этих холмов к морю. Этим и объясняются те трудности, которые находил Митридат на пути вдоль берега моря. [79]

Хотя и довольно однородный, пейзаж этот великолепен и чрезвычайно разнообразен в своих подробностях. Все эти холмы из фукоидных сланцев покрыты богатой растительностью; роскошные леса служат рамкой для бесчисленных полей, которые пестрят словно мозаика. То там, то здесь в тени прекрасных деревьев рассеяны уединенные дома; некоторые из них ютятся по многочисленным ущельям, как бы разрывам гор, по которым устремляются ручьи и реки; эти потоки становятся, по видимому, все значительнее по мере того, как приближаешься к центру береговой горной цепи.

Но познакомимся ближе с этим берегом, менее известным, чем берега Новой Голландии.

Пшад.

Между Ложным Геленджиком бухты Мезиппе и Пшадом, по направлению на юго-восток, виднеется мыс Абетсаи, как называет его Тетбу де Мариньи (Taitbout de Marigny, ed. Klaproth, dans le Voyage de J. Potocki au Caucase, etс., I, p. 297), или Хопечаи, согласно названию морских офицеров. Это Шорека географа Бенинказа (Voyez Memoire sur im nouveau periple du Pont-Euxin; par le com-te J. Potocki, II, 370).

Второй мыс Итокопасхе в трех милях приблизительно от первого. Долина Чианготи (Djapzkhoti, Panioutine) раскрывается между двумя мысами.

За этим мысом, по направлению к Пшаду, вторая долина реки Некепш (Nakobche, Panioutine).

Бухта Пшад, к которой мы приблизились вечером 17-го мая, находится в 22-х верстах от бухты Геленджика. Бухта эта широкая и менее углубленная, чем Геленджикская: мыс Есукугу отмечает вход в нее на севере. Ее общая глубина — от семи до восьми саженей (brasses); дно из ила и ракушек.

Маленькая речка Пшад или Дуаб извивается словно змея и впадает в бухту. Направо от нас большие прекрасные леса; налево — молодая поросль и среди нее аул, который русские подожгли, когда приходили 27 мая 1833 г. для того, чтобы предать огню два маленьких турецких судна, которые зимовали в этом порту.

Пшад был резиденцией Мехмет-Иендер-Оглы, кунака Скасси. Здесь именно Скасси основал главное торговое [80] дело для сношений с черкесами: положение местности казалось очень удобным для этой цели.

Гамба (Gamba, Voyage dans la Russie meridionale, I, 64) ошибается, считая, что похищение молодой черкешенки было виной гибели торгового заведения Пшада. Это было дело рук грека, по имени Мудрова, комиссионера предприятия. Грек и молодая Джантина любили друг друга; это он вырвал девушку из рук черкесов, которые везли ее против воли к тому, кого родные избрали для нее в мужья; девушку хотели выдать замуж за шапсугского князя, соседа натухаев Пшада. Мудрову помогали сыновья Мехмет-Иендер-Оглы; они устроили вместе с греком засаду на пути Джантины. Но после дело уладилось, и только через несколько лет русские вынуждены были покинуть Пшад.

Положение Пшада настолько кажется выгодным и удобным, что было бы удивительно, если бы греки, так хорошо умевшие пользоваться подобными местными условиями, не сделали бы этого на этот раз. Тетбу де Мариньи, имевший возможность на досуге изъездить эти окрестности, сообщает в описании своего путешествия, что он видел довольно широкую дорогу, которая вела к руинам древней крепости на верхушке горы, господствующей над долиной на юго-восток от Пшада.

Все склоны холмов вокруг Пшада усеяны также могильными курганами большего или меньшего размера. Тетбу нашел в некоторых из них, на глубине от трех до четырех футов, вазы из обожженной глины; они были наполнены пеплом, среди которого находились медные пуговицы, кольца того же металла и несколько железных орудий, измененных до неузнаваемости из-за окисления. Тетбу разыскал также, в одном из курганов длинную массивную шпагу и железное острие пики, сложенные накрест под слоем угля, и ниже опрокинутую вазу без краев с такими же вещами, как и в других вазах (Taitbout de Marigny, ed. Klaproth, I, p. 340 et 344).

Кто видел руины греческих городов Босфора и полуострова Тамани, доступ к которым загроможден могильными курганами, тот не ошибется и признает здесь руку того же народа и проявления тех же обычаев и нравов. Несомненно, Пшад играл значительную роль даже в самой глубокой древности. Древние авторы Скилакс, Страбон, Плиний, Аппиан и другие — все указывают ахеян на морском берегу, который занимают в настоящее время натухаи от Суджук-Кале и далее Пшада, и я докажу в моем [81] комментарии относительно Арриана, что его «античная Ахайя», (palaia acaia) не могла быть ничем иным, как Пшадом наших дней.

Птоломей упоминает эту местность под названием бурга Ахайя (acaia cwmh).

Позднее Пшад появляется только у итальянских географов средних веков. Это Maura Zega Петра Весконте из Иануа (1318 г.) и Фредучи д'Анкона (1497 г.), Maura Zichia по Гр. Бенинказа (1380 г.) и т. д.

В наши дни этой местности, кажется, снова суждено стать чем-то более значительным, так как летом 1837 г. генерал Вильяминов завладел Пшадом и укрепился в нем.

Вулан.

Ночное затишье застигло нас на небольшом расстоянии от Пшада. Только на следующий день, 18 (30) мая, в 8 ч. утра мы были напротив Вулана.

Генуэзцы XIV и XV столетий хорошо знали эту местность под названием fiume Landia, или Londia, но она неправильно нарисована на всех картах (На карте «Путешествия» Гамбы Вулан отмечен под названием залива Кодос, между тем как залив этот значительно южнее; изображенный на карте слишком велик для Вулана. На карте Готье и Панютина залив чересчур закрытый. На карте Хатова мы находим ту же местность под названием бухты Кобас. На карте Главного штаба Тифлиса залив этот едва обозначен, и забыто селение.); это только очень открытый залив, который углубляется на 800 футов (135 туаз, или саженей) и расширяется на 425 туаз, переходя затем в обширный рейд. На крайнем западном берегу этого небольшого залива впадает в море маленькая речка Вулан с устьем шириной в 25 туаз.

Однажды узнали от черкеса, сторонника русских, что на рейде находились три турецких контрабандных судна. Корвет «Вестник» под командой капитана Бриневского и четыре других маленьких военных судна с десантом в пятьдесят человек солдат отправились туда в мае 1833 г.

Были крайне изумлены, когда, прибыв на рейд, не нашли там никаких турецких судов. В то время даже не подозревали о существовании речки Вулан. Старались плыть возможно ближе к берегу и, наконец, нашли устье реки. Несомненно, думали русские, турецкие суда поднялись вверх по реке. И вот послали несколько шлюпок для того, чтобы проникнуть оттуда в глубь страны, другие — с [82] той целью, чтобы высадить солдат, которые должны были продвигаться по песчаной и покрытой кустарником равнине в глубине залива. Но люди в шлюпке убедились, что вход в реку Вулан был загражден песком; не было никакой возможности проникнуть вглубь. Весьма большое затруднение: где искать черкесов? Никто не показывался.

Внезапно со стороны гор раздается выстрел из пушки. «Вперед! — кричат русские, — черкесы там!» Черкесы поступили как дети, когда они спрячутся и затем кричат другим, чтобы они шли их искать.

Черкесы расположились засадой в полутора верстах от берега вокруг красивого бассейна 50-ти саженей ширины и 300 саженей длины, который образует река Вулан изгибом своего течения, прежде чем влиться в море.

Низменность, которая образовалась из-за наносов земли, охватывает с одной стороны этот бассейн, отделяя его от моря.

На правом берегу по крутым лесистым холмам раскинулся аул Вулан.

Часть черкесов разместилась на высотах; другие в глубине берегов бассейна защищали вплотную три пришвартованные турецкие судна, которые они провели в реку, очистив ее от песчаной мели. В первый раз у них оказалась в руках маленькая пушка (d'une livre), которую им продали турки. Гордые своим приобретением, они обрадовались первому случаю употребить пушку в дело только из-за простого удальства и желания показать русским, что у них также есть артиллерия.

Эти бедные черкесы — шапсуги дорого заплатили за свое самохвальство... Русские бегут в направлении выстрела; одни из них теснят черкесов, хотя они храбро защищаются, другие бросают зажженные факелы на турецкие суда, и они вскоре становятся жертвой пламени. Не давая времени врагам собраться с силами, русские быстро уходят, захватив с собой в качестве трофей и маленькую пушку шапсугов.

Вот каким образом горсть русских в сотню человек не побоялась напасть на черкесов, которых было в три раза больше, и сумела исполнить данный ей приказ почти без всяких потерь.

11 мая 1833 г. русские под командой Романовича сожгли там еще два турецких судна. [83]

Джувга. Джухубу. Древняя Лазика Арриана.

Город Тазос Птолемея. Альба Зихиа генуэзцев.

В направлении от Вулана к аулу Зих, вблизи устья реки Душет (Быть может это Porto d'Zurzuchi Петра Весконте, P. d'Sirsache Гр. Бенинказа, Porto de Susaco Фредучи д'Анкона и т. д.), пласты сланца, сначала горизонтальные, становятся почти вертикальными, как бы обращаясь лицом к морю. Вблизи Зих они делаются снова горизонтальными.

Население, обитающее на этом морском берегу, становится все более многочисленным по мере приближения к Джухубу. Все здесь одни только, обрамленные лесами, поля и огороженные участки — вечный английский парк самой чарующей свежести.

Маленькая речка Душет пробирается к морю по красивому небольшому ущелью налево от селения Зих, которое вскарабкалось с своими полями на возвышенность. С моря не видны дома аулов, так как они прячутся под деревьями.

Вблизи аула Зих раскрывается долина, маня и радуя взоры; она очень широкая и густо населена. Такую долину, начиная от Геленджика, мы встречаем впервые. Там виднеется река Джувга или Джухубу. Пейзаж здесь широкий и позволяет увидеть на юг от бассейна реки Джухубу напротив моря цепь отдаленных холмов, покрытых полями.

Джухубу, орошающая эту долину, является после Сучали и Кинчули одной из главных рек этого морского берега; ее устье образует маленький открытый залив, но нет ни бухты, ни порта. Мыс Кодос с его крутизнами фукоидного сланца замыкает этот залив с востока, выдвигаясь в море, будто широкая удобная платформа, и оставляя за собой цепи холмов, как бы отступающих в глубь страны.

Эта прекрасная широкая долина, эта многоводная река должны были уже в глубокой древности привлекать внимание населения и манить его к себе, и в наши дни это одна из главных местностей, один из центров Шапсугии, между тем в древности здесь должен был находиться один из бургов, если не столица, страны зихов.

Прежде всего нет сомнения в том, что здесь или где-либо в окрестностях мы должны поместить древнюю Лазику Арриана, которую он указывает в 120 стадиях от древней Ахайи. Может быть, аул Зих своим положением более всего соответствует той местности, где находилась древняя [84] Лазика, как о том говорит, кажется, и самое название. Птоломей превращает древнюю Лазику в город Тазос, и на всех итальянских картах средних веков она появляется под названием Zega и Alba Zicchia (Это название, кажется, нашло себе продление в названии Djuvga, которое употребляют наряду с Djouhoubou. Voy. Voyage de J. Potocki au Caucase, II, 370).

В настоящее время Джухубу — резиденция Али-бея, одного из самых влиятельных вождей шапсугов, который стоит во главе населения довольно значительного; меня уверяли, что за какие-нибудь два часа несколько тысяч вооруженных шапсугов могут собраться только из окрестностей. Эта местность одна из самых опасных и неприступных для нападения.

Вследствие важности этой позиции русские стремились овладеть ею и стать здесь твердой ногой: это приблизило бы их к Гаграм, раздробило бы силы черкесов, отвлекло бы их внимание; на них напали бы в самом их центре, приобрели бы господство над одним из их главных выходов, в непосредственном сообщении с Кубанью, с большей настойчивостью могли бы преследовать их торговлю с турками.

С этой целью из Геленджика были отправлены 7 (19) июня 1833 г. пять маленьких военных судов с отрядом в сто двадцать солдат для разведки и десанта в Джухубу; но ни то, ни другое не было выполнено, и русским пришлось убедиться, что шапсуги укрепились и ожидали их. Романович, командующий отрядом, дал им время собрать свои силы. Эту экспедицию отложили до прибытия генерала Малиновского, который должен был приехать для смотра своей бригады в Геленджике.

Действительно, в начале августа месяца генерал этот принял командование над всеми судами, которыми можно было располагать в Геленджике, — корветами, бригантинами, шкунами и т. д., — взял с собой солдат, сколько мог увезти, и уплыл в Джухубу. Шапсуги сразу догадались, против кого был направлен удар; грозным фронтом встали они, защищая два или три маленьких пришвартованных турецких судна.

Несмотря на сопротивление шапсугов десант высадили. Русские убили у них много людей, сожгли турецкие суда, произвели небольшую разведку и затем удалились, потеряв двенадцать матросов или солдат убитыми и двадцать семь человек ранеными, между которыми находился подполковник Полтинин; они убедились, что Джухубу [85] так же трудно взять, как и защитить: нельзя было выстроить крепости в долине, охваченной двумя рядами холмов, так как над нею господствовали бы черкесы со всех высот. Достаточно иметь одну, две пушки для того, чтобы совершенно выбить оттуда русских.

Не надежнее и открытый рейд для судов, где они только слегка защищены от юго-восточного ветра мысом Кодос. Ветры южные, западные и северо-западные дуют там на просторе.

Более надежную защиту могли бы найти себе суда в заливе Кодос, по другую сторону мыса Кодос, но здесь также нет места, где можно было бы выстроить крепость, разве только на вершине одного из холмов, вблизи самого моря.

Джухубу, Кодос и все маленькие заливы, в которые впадают реки, орошающие морские берега до Зчубеши, Мамай, Ардлера и дальше, представляют убежища для довольно значительного числа черкесских галер; они строят эти галеры себе сами; много разбойничьих набегов совершали они в них в былые времена. Выше я изобразил черкесов, какими рисует их Страбон (Strabon, liv. XI, p. 476, ed. Bas.). Невольно изумляешься, как мало изменений совершилось среди этих пиратов со времен римлян. В наши дни, как и тогда, у них те же легкие галеры, которые греки называли «камара» и они сами называют «каф» или «куафа», сейчас они только немного большего размера. Это узкие ладьи с килем, длиной в пятьдесят футов. Во времена Страбона они поднимали от двадцати пяти до тридцати человек; теперь в них помещается от сорока до шестидесяти человек, из коих две трети гребут. Не имея мачт, эти низкие галеры легко ускользают от взоров, очерчивая берег; если пиратов преследуют слишком близко, их галеры так легки, что команда может вытащить их на берег и даже спрятать в лесу. Говорят, что в случае необходимости шапсуги, убыхи, саши, или сахи (Guldenstadt, p. 133) могут снарядить сорок галер, что, возможно, является преувеличением.

Русские всеми силами стараются укротить корсаров и, если только заметят их галеры, сейчас же начинают погоню за ними; поэтому пиратство почти прекратилось на этих берегах, но достаточно русским немного ослабить свою бдительность, чтобы оно вспыхнуло с новой силой и каждому грозила бы опасность подвергнуться нападению и обратиться в невольника, как это угрожало Готъе, когда он был занят съемкой своей прекрасной карты. [86]

Русские благодаря счастливой случайности захватили в начале лета 1834 г. Али-бея, шапсугского князя из Джухубу, в то время, когда он направлялся на турецком судне вместе с своими сорока приближенными в Трапезунд.

Цель всех набегов и пиратства черкесов — это пленники, или рабы, которых они продают туркам, если русские не внесут за них большого выкупа. Выкупают, главным образом, солдат.

Но опыт доказал, что это верное средство поощрения разбойничества и поэтому решили платить им возмездием. Был отдан приказ захватывать возможно больше пленников, и эта своего рода отрасль военной экономики была поручена полковнику, сейчас генералу Зассу, «демону черкесов», как они его называют сами, и действительно, можно сказать, что человека более дерзкого, ловкого и деятельного нельзя было избрать.

Уже в начале лета 1834 г. полковник Засс захватил в плен более шестидесяти черкесов, которых и отвели в Екатеринодар для обмена. Вскоре к ним присоединились Али-бей и его приближенные. За выкуп вождя потребовали десять пленников.

Нельзя, конечно, найти лучшего способа отучить черкесов от их дурных привычек; странно, что не подумали об этом раньше.

Реки Шапсуху и Нигепсуху. Аул Ту и крепость Санна географов XIV, XV веков.

Вскоре после полудня мы прошли на широте бухты Кодос. Здесь морской берег образует излучину в несколько верст, в глубине которой в море впадает река Кодос; на ее левом берегу, склоняясь над водами, раскинулся аул того же названия. Несколько домиков занимают глубину живописной долины.

Гряда сероватого сланца, попрежнему тянется вдоль морского берега с его волнистыми небольшими возвышенностями, полями и лугами.

Дальше, у юго-восточного крайнего выступа, замыкающего широкий рейд Кодоса, между устьями рек Шапсуху и Нигепсуху, ближе к последней, недалеко от современного положения аула Ту, на прибрежной горе виднеются обширные руины, состоящие из высоких, очень массивных стен, сложенных из камня вместе с известью. Море образует здесь маленький залив. [87]

Это остатки крепости Никопсис, которую Константин Порфирородный помещает на берегах реки того же названия, определяя эту реку как границу его времени, т. е. середины десятого века, между зихами на северо-западе и Абасгией на юго-востоке (Массуди говорит, что кешеки сопротивлялись аланам, владея крепостями вдоль берега моря (Magasin asiatique de Klaproth)).

Все авторы, которые комментировали Константина и не знали местности, предполагали, что он говорит о реке Псирсте, которая в средние века носила название Никофи (fiume de Nicofi), заимствованное от крепости Анакопи, склоняющейся над ее берегами. Но такое толкование противоречит истории того времени, рисующей нам Абасгию весьма могущественной страной, которая распространялась далеко на север за Гаграми, охватывая часть Джихетии.

Итальянские географы Весконтэ, Бенинказа, и др. — все дают этим руинам название Санна, указывая, как и Константин, непосредственно за крепостью морской берег Авогазии.

Замечу вскользь, что мне неизвестно, откуда древние добывали здесь камни и известь, которыми они пользовались, если только эти материалы не были доставлены из окрестностей Гагр.

Рейд Зчубеши. Развалины Шиметдухаич [Шимотокуадж].

За аулом Ту, до устья реки Шиметдухаич [Шимотокуадж], берег образует изгиб в полной симметрии с берегом залива Кодос. Это то, что собственно называют бухтой или рейдом Зчубеши, и я предполагаю, что перед нами «скепэ», или морская станция, которую помещает Арриан в 120 стадиях или 17-ти верстах от древней Ахайи (Джухубу (Петр Весконте отметил этот рейд под названием Guba, Бенинказа и Фредучи d'Ancone — под названием Cavo de Cubba)).

В шесть часов вечера мы были напротив маленькой речки Зчубеши; она отделена от реки Шиметдухаич [Шимотокуадж] высокой горой, склоны которой пестрят выпрямленными слоями сланца. Другая крепость, похожая на крепость Нигепсуху, прислоняется к этой горе вблизи Зчубеши.

Леса, обрамляющие здесь поля, состоят из буков, грабов и в особенности кавказской сосны. [88]

Вардан.

Мыс Вардан, с его выпрямленными пластами черного и серого сланца, живописно замыкает рейд Зчубеши на юго-востоке, отделяя его от другого маленького рейда, также называемого Вардан. Ни на карте Готье, ни Панютина, как мне кажется, этот рейд, в глубине которого течет река Вардан, не отмечен правильно. Крутой лесистый морской берег состоит из песка и наносов земли и увенчан могилой, видимой с моря.

Окрестности Вардана, кажется, очень густо заселены и великолепно обработаны на черкесский лад. В далекой глубине раскрывающейся долины виднеются в голубоватой дымке тумана горы, по форме не отличающиеся от гор более близких.

Это в Вардан 24 мая (6 июня) 1833 г. пришел капитан Вульф с тремя маленькими военными судами и пятьюдесятью солдатами для того, чтобы поджечь два турецких судна, и не потерял при этом ни одного человека. Повидимому, обмен между черкесами и турками был уже произведен, так как огонь, как мне говорили, поддерживался воском, который турки хотели увезти с собой.

Кажется, что Вардан, подобно Вулану и Джухубу, является одним из главных мест сосредоточения шапсугов.

Мы проплыли вдоль изгиба бухты для того, чтобы ее осмотреть; было семь часов вечера; благодаря дневному бризу мы прошли путь в пять раз больший, чем в течение всей ночи.

На юг от Вардана берег принимает вид берегов Геленджика. Среди этих крутых берегов раскрываются маленькие ущелья, орошаемые ручьями. Одно между ними представляет нечто чарующее, и мне казалось, чтобы насладиться мирной сельской природой, соединенной с великолепием пейзажа и роскошью растительности самой восхитительной свежести, надо было поселиться в одном из этих маленьких эрмитажей, хотя это и были только деревянные домики абхазского образца, среди деревьев, на берегу моря: князья этого края были, конечно, довольны такой жизнью.

Мамай. Река Тапсе, или Туабсе (Все карты, которые я имею перед собой, в большей или меньшей степени неполные, тем не менее я надеюсь, что правильно уловил названия местностей и их взаимное расположение.)

Мы обогнули ночью с 18-го на 19-е июня мыс Мамай и прошли мимо небольшого залива того же названия. Река Тапсе, или Туабсе, вливается в море в углублении залива [89] рядом с аулом Мамай, главным убежищем черкесских пиратов. У мамайских шапсугов есть две большие галеры, на которые они могут посадить до 120-ти человек.

Мне рассказывал Тауш, что он видел в Тапсе (или Мамай), между реками Aughuie и Сепсе (Вероятно, искаженное Гуайя и Шепси) большой камень от семи до восьми футов длины, довольно массивный и покрытый рельефными фигурами оленей, косулей, коз. Повернув камень, он увидел в рамке цепочки скульптурной работы три ряда рельефных фигур в римских одеяниях, но без всяких надписей. Это была, без сомнения, какая-нибудь греческая могила.

Находясь на широте этой бухты, можно составить правильное представление о положении трех мысов, выступающих на юго-востоке. Ясно виден мыс Сучали — впереди, мыс Ардлер — в глубине и мыс Зенги — посередине.

Черкесское племя шапсугов распространяется на юго-восток не далее реки Тапсе. За этой рекой начинается племя убухов, или убыхов, населяющее морской берег только до селения Фагурки.

Убыхи одинаковы с шапсугами. Им принадлежат две долины — Сепсе (Карта главного штаба называет эту реку Psesioape (Pse означает по-черкесски «вода», «река») и Сучали.

Племя убыхов. Река Сепсе и Сучали. Аул Дзиаше.

Аул Дзиаше тянется по берегу моря между реками Сепсе и Сучали.

Это, несомненно, тот самый аул, который указан на картах итальянских географов средних веков под названием Aiazo, d'Aiaco, de Saiazzo (Voyez periple du Pont-Euxin, par le comte J. Patocki, dans son Voyage au Caucase, II, p. 373).

В заливе Сучали рисуется перед нами уже другая картина. Залив этот довольно открытый, и все те же крутые берега черного сланца обрамляют море, но уже холмы принимают другой характер, вырастая и становясь горами, которые теряются несколькими рядами в глубине долины. Вдали уже вздымается Кавказ, но леса все еще чередуются с полями.

Если горы вырастают, то реки также становятся значительнее. Сучали или Соча (Ckapho — на карте Главного штаба 1834. Ssountschali, Klaproth, 1814) — самая многоводная река Джихетии; она также самая длинная из всех и сбегает со [90] склонов тех же гор, что питают реку Белую или Сагваше [fhaguafa] (Chahadgacha, С. Khatof).

Река Сучали — это Ахеус Арриана — граница, которая отделяла племена зихов на севере от самигеев, или сегидов, на юге.

Вот тот морской берег древней Джихетии, как ее называли в Грузии, этой Зихии Арриана, которую таких усилий стоило миновать Митридату, не только вследствие трудностей, представляемых местностью, но также из-за воинственного пыла ее обитателей. Как можно легко убедиться, это приблизительно весь морской берег, занимаемый в наши дни шапсугами и убыхами.

Фагурка. Соче или Саче. Мыс Зенги.

На юго-восток от реки Сучали, или Ахеус, распространялся по направлению к Гаграм народ санниги Арриана и Плиния, которых Прокопий называет сагидами. В той же местности мы находим еще черкесское племя «саша», или «сахи» ²², границу которого на юге представляет мыс Зенги, в древние времена — мыс Геркулес. Так же, как убыхи, они занимают небольшую часть берега и населяют две или три длинных долины, все более и более диких, в глубине которых пенятся Сега, Сноепе, Саче, или Соче.

На берегах первой из этих рек виднеется местечко Фагурка, Хаморка Шардэна и Мотрея (Voyez la carte du Voyage de Chardin et de de la Motraye, Voyage en Europe, en Asie, t. I-er, carte B).

На берегах Соче или Саче находится селение того же названия; по соседству этих двух местностей следует искать Мазетику Арриана.

Мы увидели вблизи селения Соче маленькое турецкое судно, пришвартованное для обмена товарами. Как только местные жители заметили нас, они стали сбегаться со всех сторон на помощь турецкой команде, которая спаслась на сушу, предполагая, что мы постараемся захватить судно. Одно или два ядра, посланные нами вслед туркам, не попали в цель, и, видя такое большое стечение народа, мы ни на что большее не отважились. С берега открыли против нас ружейную стрельбу, но это нас ничуть не соблазнило.

Мыс Зенги, крайняя граница племени «саша», уходит в море низким острием, покрытым великолепными грабовыми, дубовыми и буковыми лесами. Во времена Арриана пространство, занятое одним из аулов, совершенно [91] укрытых под сенью деревьев, представляло бы местоположение города Незис, так как автор относит его, именно, к этому мысу; на его крайнем выступе следует искать храм Геркулеса, в честь которого был назван самый мыс (Arriani hist. Periplus. ad Hadrianum, etc. Plinii, Hist, natur., lib VI, cap 5).

Племя «ардона». Бухта и река Камуишелар.

Наконец, на широте глубокого залива Камуишелар, в который впадает довольно значительная река того же названия, река Каккари средневековых карт, или Боржис по Арриану, можно увидеть в первый раз снежные вершины Кавказа; они имеют вид сплюснутых пирамид с обнаженными скалистыми зубцами. 19 июня (1 июля) снег еще покрывал некоторые из этих вершин своим блестящим куполом, между тем как на других виднелись только снежные ленты, изливавшиеся в глубине длинных расселин.

Леса, очень высоко поднимаясь по склонам, обрамляют своими прекрасными зелеными кудрями снеговые вершины Ошетэна, так как именно эта величественная группа гор предстала перед нашими глазами (Voyez Atlas, 2-serie, pl. 2), та самая группа, которая господствует повсюду в пейзажах Абхазии, далее Кодорского мыса.

Несколько ярусов других гор, менее высоких и покрытых лесом до самых вершин, спускаются мало-помалу к морю и, окрашиваясь в зеленый цвет всех оттенков, теряются вдали за дымкой тумана.

Все многочисленные ущелья, которые, прорезая горы, выходят к морю, принимают суровый вид: уже не видно полей и огороженных участков среди бахромы великолепных лесов; буйная растительность берет верх над усилиями человека, преодолевая труд населения, повидимому, заметно редеющего по мере приближения к Гаграм.

Вот тот край, где обитает по направлению к Абхазии последнее племя черкесов «ардона». Между тем в древние времена этот морской берег был, кажется, богаче населением, более посещаем и цивилизован, чем сейчас.

Я хорошо знаю, что именно к этой местности Страбон относил своих фтирофагов; это название всегда переводят «вшееды» (les mangeurs vermine), но оно могло означать, весьма вероятно, «поедающие сосновые побеги».

Но Плиний и Арриан помещают здесь саннигов, или сагидов: оба автора очень хорошо знают эти местности, и Арриан приводит их перечень. [92]

Вожди (les rois) Абхазии властвовали также и над этой частью побережья, обратив его обитателей в христианство. Здесь не осталось, по словам Тауша, других следов христианства того времени, кроме церкви, которую можно увидеть вблизи аула и реки Ардохаич (Ardokhaitche означает по-черкесски «селение ардонов»). Это первая и единственная церковь, остатки которой мы находим на этом побережье, начиная от Анапы. Нет также следов церквей по всей западной Черкесии, кроме берегов верхней Кубани, где Бернадоччи во время эльбрусской экспедиции в 1829 г. посетил, зарисовал и описал несколько церквей с их могильными каменными крестами и гробницами (См. рисунок Atlas, 3-е serie, pl. 4. Славяне с одной стороны, грузины — с другой стремились завоевать Черкесию и обратить ее в христианство. Не кроется ли причина этого отсутствия церквей или их следов в области, занятой русскими славянами, в том, что русские строили, обычно, деревянные церкви, как они строят их и сейчас?).

Итальянские географы средних веков, кроме Весконте, называют церковь Ардохаич церковью Santa Sophia (Lieu cite, II, p. 373).

Цепью низких, сплошь покрытых лесом холмов, первых гор такого рода на этом морском берегу, выдвигается мыс Ардлер, отделяющий сильно углубленный залив Камуишелар от также далеко заходящего вглубь залива Кинчули, известного у генуэзцев, под названием Саvо de Giro (бухта водоворотов).

Арриан упоминает на берегу реки Кинчули город Нитику. Здесь эта цепь низких холмов внезапно обрывается, и перед нами открывается новая картина: нет более скромных крутых берегов; Кавказ всей высотой своего горного массива встречается с морем. [93]

АБХАЗИЯ.

Описание страны, которая распространяется от Гагринского дефиле до реки Гализги.

Начиная от Ошетэна до Джумантау, Кавказский горный массив представляет уединенную горную цепь с высокими вершинами, которая тянется на сто сорок верст вдоль берега моря в направлении с западо-северо-запада на восток-юго-восток.

За Джумантау начинается центральный хребет, который идет, образуя почти прямой угол с горной цепью Абхазии, до Эльбруса и отсюда, принимая свое первоначальное направление, тянется к Пассамта и Мкинвари, или Казбеку.

Небольшой отрог Абхазии, который Рейнеггс (Reineggs, II, 3) называет Кероньенским (Keraunienne) или Кубанским, а Птолемей и Плиний относили к горам Коракс, представляет по линии гребня только непрерывный ряд беспорядочно нагроможденных изломанных вершин из диорита и порфира; Ошетэн образует ее авангард на северо-западе, а Джумантау замыкает на юго-востоке, между тем как горные вершины, с их клыками черных скал и пятнами ледников, питающих Большой и Малый Зеленчук, венчают эту горную цепь в середине, высовываясь над массами черного сланца, которые окружают их, охватывая горные долины.

Ошетэн находится по прямой линии в 38 верстах от края морского берега, а Джумантау в пятидесяти или пятидесяти пяти верстах от него.

Необъятная формация юрского известняка и, быть может, мела примыкает с боков к горной цепи; ее огромные массивы, вырванные из морских глубин вулканической силой, создавшей Кавказ, приподняли, наконец, здесь меловой сланец морского берега; это те величественные террасы, которые так внезапно обрываются у моря в Гаграх, гордо выпрямляя навстречу ему свои отвесные склоны, подобно гигантскому обширному оплоту.

Встретясь таким образом вплотную с морем и отделяя современные черкесские племена от абхазских, подножье [94] Кавказа уходит в косом направлении внутрь страны. Низменность, или обширная равнина, углом приближается к Гаграм и затем, снова расширяясь, идет к Колхиде, отделяя высокую горную цепь от моря; несколько групп холмов, большею частью метафорических и порфировых пород с клочками известняка, нарушают гладь равнины.

Почва этих равнин или песчаная, как в Пицунде и на мысе Кодор, или же это грубый конгломерат, как в Бомборе.

Реки, достигающие моря, хотя и не длинные, но довольно обильны водой. Они сбегают с черных сланцевых склонов высоких вершин, собираются в глубоких долинах и пересекают затем юрскую гряду узкими, глубоко высеченными ущельями, являющимися как бы открытыми воротами, сквозь которые можно проникнуть в недра гор. Только сквозь эти порталы, созданные природой, можно рассмотреть из равнин Абхазии, словно через амбразуры, обрывки гребня гор, так как юрская гряда, поднимаясь подобно бастиону на высоту от семи до восьми тысяч футов. совершенно их закрывает. Эти раскрывающиеся между горами виды придают пейзажам Абхазии все величие и всю грандиозность Швейцарии.

Самые высокие вершины абхазской горной цепи достигают, несомненно, двенадцати и тринадцати тысяч футов высоты.

Большая часть этих вершин никогда вполне не освобождается от своего снежного покрова. Когда в середине июля (старого стиля) я рисовал эти вершины, только на Ошетэне снег лежал узкими длинными полосами, заполняя каменистые овраги, которые издали можно было принять за простые расселины, между тем как все другие вершины были еще разукрашены снежными полями и куполами.

Как только реки, неся дань гор морю, вырвутся, пенясь и шумя, сквозь эти природные громадные шлюзы на простор равнины, они замедляют там свое течение, извиваясь, словно змеи, и останавливаются иногда в болотах, являясь причиной нездорового климата некоторых местностей Абхазии.

Теперь я буду кататься вдоль этих прекрасных берегов, сойду на берег, проникну в леса, скрывающие от меня столько руин, и постараюсь соединить в своем описании все то, что я имел случай наблюдать в течение моих трех прогулок по морю, которые я совершил от одного края страны до другого. [95]

Гагры.

Ущелья Гагринское и реки Кинчули представляют первые ворота долин, напоминая уже бездны, прорезающие нашу швейцарскую Юру, в особенности ущелья Сейонское, около Невшателя, и реки Рейсы, у подножья замка Рошфор. Там, как и здесь, их стены почти совсем отвесны.

Известняк, свойственный всем этим ущельям, в Гаграх представляет серого цвета компактную слоистую массу, разламывающуюся на пластины и почти без окаменелостей; эта порода выглядит так, как будто она претерпела большие изменения, которые разрушили органические вещества. Довольно правильные слои от одного до двух футов толщины местами перемещены в виде глыб. Пласты эти выгнуты, наклонены и уходят в море; разрезанные перпендикулярно этой громадной расселиной, — Гагринским ущельем, пласты одной стороны соответствуют пластам другой (Atlas, 2-е serie, pl. 4).

У выхода этого ущелья, на берегу вырывающейся из него речки, сжатые между подножьем гор и морем, на прибрежной полосе не более трехсот или четырехсот шагов ширины, ютились начальные древние Гагры.

Вправо и влево этот отлогий морской берег суживается до нескольких саженей ширины; замкнутый с одной стороны неприступной крутизной гор и омываемый с другой морскими волнами, этот берег представляет настоящий Фермопильский проход. Вот единственное место, доступное для сообщения между Абхазией и черкесскими племенами современной Джихетии ²³.

Гагры посредине дефиле служили воротами, его замыкавшими. Это был укрепленный замок, или крепость, двойные стены которой тянулись от моря к скале. Длинный коридор, или галлерея, разделял эти стены и вел в четырехугольные низкие башни, прислоненные к той и другой стене; они построены из больших кубов юрской породы и прочие укреплены сводами из того же материала. Эти башни служили для жилья. Таким образом, можно было отразить врага, с какой бы стороны он не приблизился к дефиле, над которым властвовали, владея замком.

С севера к этим укреплениям примыкало четырехугольное пространство, также окруженное стеною, следы которой почти уже сгладились. Здесь сохранилась только церковь, построенная из каменных глыб и укрепленная сводами так же, как башни и стены. Это самая первобытная, [96] самая простая церковь, какую только можно видеть среди церквей первых веков христианства (Atlas, 3-е serie, architectura, pl. 20). Только неф, или корабль храма, под сводом, полукруглый алтарь на востоке, притвор на западе и два грубых портика по бокам. Нет никаких украшений. Русские обратили эту церковь в кордегардию.

Своим внешним видом крепость напоминает другие руины Абхазии. Густые виноградные лозы и вьющиеся клематисы, сплетаясь, образуют гирлянды на этих неуклюжих стенах. Громадное фиговое дерево, которое укоренилось на верху руин церкви и засохло от старости, служило опорой для чуткого стража, между тем как другие деревья защищали его своей листвой от жгучих лучей гагринского солнца.

Приобретая верховную власть над Абхазией, Россия вынуждена была охранять Гагринское дефиле. Сюда перевели батальон полка, предназначенного для Абхазии, с девятью новыми пушками; это означало отправить его в самую ужасную ссылку. Представьте себе, что целый батальон теснится на этом маленьком пространстве в несколько сот шагов на жгучем пляже, не смея пошевельнуться; солдаты не могут выйти из крепости, не подвергаясь опасности быть убитыми или захваченными в плен; лесистые горы настолько господствуют над крепостью, что даже и в стенах ее нельзя чувствовать себя в безопасности. Взмостясь на выступы скал, черкесы, заслоненные листвой, могут стрелять с высоты по домам и проулкам; среди солдат были убитые и раненые; иногда случалось, что офицеры, сидя у себя за столом, должны были спокойно наблюдать, как пули влетали в их окна.

Черкесы ничем не пренебрегали, чтобы выбить русских, из этой позиции, которая пресекает им всякую возможность сообщения с Абхазией; они долго их тревожили и, наконец, решили осадить крепость по всем правилам и взять ее приступом. Несколько тысяч черкесов, хорошо вооруженных, внезапно напали на Гагры; батальон имел только время оборониться от врагов, которые уже хотели взобраться на стены. В черкесов стреляли в упор из пушек. Солдаты защищались так храбро, что черкесы вынуждены были отступить, потеряв многих людей. С тех пор их воинственность остыла, и они довольствуются тем, что постоянно тревожат Гагры, скрываясь на высотах.

Но коварный враг, чьи тайные замыслы всегда можно разрушить, и опасность, вероятность которой нам известна, [97] во сто раз менее страшны, чем эти болезни и всевозможные лишения, вас изнуряющие, чем этот зачумленный воздух, медленно вас убивающий. По сравнению с Гаграми, Геленджик — эдем.

Летом жара здесь удушливая, и нет никакого движения воздуха; лучи солнца отражаются стенами гор, местами обнаженными; берег покрыт песком таким жгучим, что, как только я опускал в него термометр, ртуть подскакивала до 35 град.; прогулка между воротами крепости и волнами, разбивающимися о берег, на пространстве в сорок шагов; никакого сообщения ни с одним живым культурным местом в остальном мире; стены и скученные дома, где скопляется дурной воздух и жара усиливается, — вот Гагры, которые я увидел.

Все же эти условия были бы выносимы до известной степени, если бы можно было всегда достать воду, чтобы освежиться.

Но гагринское ущелье, с его небольшой речкой, повидимому, менее значительно, чем другие, и не доходит до подножья Ошетэна, где берут начало источники рек; Кинчули и Котош; до той поры, пока на ближайших склонах еще лежит снег, русло речки занимает почти всю ширину ущелья, и вода спадает в виде каскадов в изобилии, но стоит снегу под влиянием тепла растаять, как она мелеет и в течение лета совершенно пересыхает; небольшое количество воды, которое еще доходит до порогов, теряется ниже в глубоких частых водомоинах на дне ущелья. В это время пересыхают также несколько ключей и пруд, которые имеются внутри крепости; насколько Гагры находятся в счастливых условиях весной благодаря изобилию своих прекрасных прохладных (Эти воды показывали 10^о t. 12-го июля 1833 г.) кристальных вод, настолько они бедствуют летом от ужасного безводья.

Какое чудо поэтому, что спустя три года оставалось еще сто человек, которые и представляли весь батальон в 1833 году.

Правительство, осведомленное о смертности, царившей в Гаграх, отправило туда для исследования ее причин полковника Бомера, который одновременно произвел стратегический осмотр всех бухт и крепостей морского берега; по этому поводу мне говорили, что решено в будущем ограничиться заграждением прохода деревянным редутом (блокгаузом). Эта гуманная мера барона Розена сохранит жизнь многих солдат, которыми жертвовали до сих пор напрасно, и нисколько не уменьшит при этом средств обороны. [98]

Во время моего вторичного плавания, которое я совершил вдоль побережья, я сошел в Гаграх на берег вместе с одним морским офицером и отправился представиться майору, командиру батальона. Несмотря на эполеты моего спутника, он отнесся ко мне подозрительно, думая, что я какой-нибудь французский шпион. Я знал, что на нашем судне, которое доставляло тогда тифлисскую почту в Гагры, находились также благоприятные для меня предписания майору, поэтому я просил морского офицера не тревожиться оказанным мне приемом, стараясь убедить его, что все скоро уладится.

Действительно, после нас является унтер-офицер с депешами... Майор их раскрывает..., он не знает, как загладить свой промах. Мы находились, Федор Бутневич и я, наверху руин церкви, рассматривая необыкновенную картину, которую представляют Гагры, когда увидели, что адъютант, полуодетый, сначала пробежал к себе для того, чтобы натянуть на себя мундир, и затем поспешно приблизился к нам и по всем правилам военного этикета уверил меня в готовности майора сделать все, что от него зависело для содействия моим изысканиям; при этом адъютант добавил, что если мне нужен эскорт для совершения экскурсий, то он соберется через несколько минут. Я с радостью принял это предложение, и действительно, не прошло и четверти часа, как меня уже окружила полурота молодцов под командой офицера, которые должны были сопровождать меня по гагринскому ущелью, куда мне так хотелось проникнуть.

Наша экскурсия была не безопасна. Мы самым счастливым образом избегли всех пуль, которые в другое время могли бы градом сыпаться на нас с высоты скал.

Я увидел у входа в ущелье целый лес великолепных, высоко вздымавшихся серебристых тополей. Фиговые деревья, самшит, терновник, виноградные лозы, ежевика, покрытая розовыми цветами и ягодами вместе, клематисы, или ломоносы, — все это извивало свои корни, стлалось, протягивало свои ветви, как бы стараясь преградить нам путь. Громадные тростники росли вдоль берегов речки до самого моря, между тем как грабы, буки и ясени покрывали склоны соседних гор.

Мы поднялись до каскадов речки, находящихся на расстоянии двух верст от крепости; здесь спадала только струйка воды, готовая во всякое время иссякнуть. На обратном пути я зашел за речку по направлению к реке [99] Кинчули для того, чтобы исследовать ширину ущелья и природу его скал.

Несмотря на то, что Гагры всегда были местом ссылки, в особенности во времена греческой империи, они породили также своих святых. Даже русские почитают святую Ипатию гагринскую (une sainte Hypata de Gagra).

Однако, всегда ли этой местности принадлежало название Гагры? Мне это неизвестно: я находил его только на новых русских картах. На более древних картах всегда мы находим другие. Шардэн называет эту местность Баладаг, что означает по-турецки «высокая гора». Юлий Клапрот на своей карте Кавказа (1814) приводит название Дербенд, что значит по-турецки «дефиле».

Увидеть истинные Гагры, насладиться этой изумительной картиной может только тот, кто находится на море, готовый покинуть их берега; надо быть тем изгнанником (Некоторых из заговорщиков 1825 г. послали рядовыми солдатами в Гагры; почти все впоследствии были возвращены из ссылки), который возвращается в свои далекие лучшие края... В такие мгновения сердце преисполнено чувствами. Без тоски и грусти взор следит за линией горных цепей и останавливается на террасах, которые нагромождаются друг на друга, венчаясь снежными вершинами; прохладными кажутся эти древние леса, покрывающие своей завесой подножье гор (Подножье гор покрыто буками, грабами, дубами с самой великолепной зеленой листвой, между тем как сосновые леса венчают их вершины), и еще более усиливающие впечатление дикости и великолепия природы, как будто это был первый день творения; смотреть на этот пейзаж, когда после знойного дня солнце погружается в объятия Фетиды и легкий свежий зефир, оживляя чувства, будит заснувшее воображение, когда свет румяного заката, отбрасывая свой отблеск, рисует длинные тени, подобные тайнам, в которые стремится проникнуть человек, когда луна, поднимаясь на другом краю горизонта, низводит тишину и час мечтанья на полумрак, так резко граничащий с ее бледным светом, видеть все это, склонясь над бортом судна, качающегося в такт убегающим и искрящимся волнам, — вот волшебный сон!.. О бедный изгнанник! Велико твое счастье, если ты сможешь увидеть, как убегают перед тобой Гагры и их серые стены, теряясь вдали и обращаясь в маленькое пятнышко у подножья Кавказа. Пусть не остановится твой бег, прежде чем ты не окажешься в кругу своих близких! [100]

Котош и долина Бзуббэ [Бзыби].

На юго-восток от Гагр четыре или пять ложных оврагов бороздят своими извилинами склоны горы; в четырех верстах от крепости покрытое зарослью камышей устье маленькой речки, извивающейся у подножья гор, обозначает рубеж, за которым начинаются равнины Абхазии.

Мы плыли вдоль низкой береговой полосы, которая тянется на протяжении 18-ти верст, все более удаляясь от подножья гор и заканчиваясь мысом Пицунды (Этот мыс на некоторых картах называется также мысом Котош). Перед нами расстилалась равнина, по которой извивается, сверкая своей широкой лентой сквозь листву деревьев река Котош или Бзыбба, прежде чем влиться в море в семи верстах на северо-запад от мыса Пицунды. Она окрашивает в беловато-зеленый цвет море вдоль его берега на расстоянии нескольких верст до самых Гагр и образует довольно сильное течение по направлению к мысу Ардлер, между тем как воды Кинчули текут вдоль берега в обратном направлении к Гаграм, где они встречаются с течением Котош, которая, заставляя их вращаться, увлекает за собой. В этом явлении, вероятно, кроется объяснение происхождения генуэзского названия бухты Кинчули Cavo di giro — «бухта водоворотов».

Кинчули не единственная река, которая несет свои воды на север; все другие реки, впадающие в море вдоль берегов Абхазии и Мингрелии, начиная от Риона или Фаза, образуют течение по направлению к северо-западу, которое проявляется еще на расстоянии пятнадцати или двадцати верст от берега и заметно до берегов Анапы (Тэтбу де Мариньи говорит об этом явлении в своем описании Черкесии, изд. Клапрота «Путешеств. Ив. Потоцкого», I, стр. 260).

Река Котош (Bsibbe — карта Главн. штаба, 1834; Capel — карта Александра, царя Имеретии, 1738; Kapethi—Tskali — карта Хатова и Гюльденштедта. Котош — карта Готье) является главным стоком вод, сбегающих с юго-восточных склонов горы Ошетэн; они собираются сначала в горной долине Бзуббе, устремляясь затем в равнину сквозь грандиозный портал, или ущелье Бзуббе, одно из самых живописных в Абхазии (Voy. Atlas, 2-е serie, pl, 2).

Берега реки становятся в равнине очень болотистыми. Здесь, в этих камышах, в 1332 году так увяз отряд русских, присланный из Бомбор и Пицунды для экспедиции против абхазов берегов Котош, что едва смог выбраться из них. [101]

Вблизи устья реки Котош находятся владения князя Нарчука ²⁴, одного из главных вельмож Абхазии. Его дочь вышла замуж за Гассан-бея — дядю владетельного князя Абхазии.

Уверяют, что в верхней части долины Бзуббе основалась колония русских беглецов; им удалось сохранить свою независимость и заставить своих соседей уважать себя, так как население опасается их смелости, изумляясь вместе с тем их ловкости и искусству. Все это более чем вероятно, но невероятны рассказы о том, что будто бы население этой колонии, своего рода маленького государства, достигло уже шести тысяч.

Цепь низких холмов, частью песчаных, отделяет бассейн реки Котош от бассейна реки Мичишече. Среди этих холмов на берегу ручья раскинулось селение Бзуббе, от которого получили свое название не только река, но и долина и самое западное из племен Абхазии.

Пицунда.

Затишье ночи с 19-го на 20-е июня, во время моего первого плавания вдоль морских берегов, застало нас в то время, когда мы огибали мыс Пицунды; днем мы прошли расстояние раз в пять или шесть большее, чем ночью. Рано утром 20-го июня мы обогнули мыс, за которым вырисовывается обширная бухта или, вернее, залив Пицунды, довольно хорошо защищенный от северных ветров, но широко открытый влиянию ветров южных и юго-восточных (Бухта Пицунды очень правильно расположена на большой карте тбилисского Главного штаба, 1834 г. Рейнеггс называет эту бухту Безонта, Безонти и Бичуинда, смешивая с Геленджиком. Шарден называет её Пиживихас (Pigivihas)).

Мыс Пицунды, замыкающий бухту на западе, — это песчаная равнина, едва возвышающаяся на 15 — 20 футов над уровнем моря; ее покрывает своей тенью великолепный сосновый лес со стволами прекрасными, как в наших самых лучших швейцарских лесах. Это та же самая сосна, что растет в Геленджике и некоторых других местностях побережья Джихетии. Как известно, сосна вообще любит песок, поэтому не было бы ничего удивительного встретить ее здесь, если бы не жгучая летняя жара этого климата.

Таким образом, можно, бросив один взгляд, увидеть, как семейство сосен начинает и заключает растительное царство деревьев от районов самых низких и до самых высоких, от климата самого жаркого и до самого холодного, [102] какой только может выносить растительное царство деревьев.

Я уже много раз спрашивал у своих спутников, где находится знаменитая церковь Пицунды; ее нельзя было увидеть, так как она скрывается за лесом, в зеленой чаще, в трех верстах от крайнего выступа мыса и в одной версте от берега.

Выстрелом из пушки дали знать о нашем прибытии роте русских солдат, которая основалась вокруг церкви; командир роты выслал нам эскорт, для того чтобы сопровождать нас от берега до крепости. С невыразимым удовольствием проходил я под сводами этих древних сосен, колыхавших своими верхушками высоко над нашими головами.

Когда мы прошли три четверти пути, сосны уже оставили нас, уступив место прекрасному орешнику, громадным вязам и другим, отягченным виноградными лозами, деревьям, сквозь чащу которых мы едва местами различали стену, причудливо сооруженную из всевозможного материала, — кирпичей, каменных глыб, отесанных камней, даже целых обломков каких-то стен, беспорядочно нагроможденных один на другой.

Мы проходим через полуразрушенные ворота покрытой трещинами стены, построенной в виде четырехугольника, и вот я перед лицом одних из самых грандиозных, самых живописных руин, какие только я когда-либо знал. Мне говорили об этом здании с восхищением, но впечатление, которое оно производит, превзошло мои ожидания — этот стиль, благородный и смелый, изумляет среди дикой природы Абхазии (Voy. Atlas, 3-е serie, pl. I).

С трех сторон кирпичный купол опирается на три высоких фронтона. На востоке три алтаря выделяются тремя полукруглыми выступами, как мы это видим в церкви святой Софии в Киеве, а также в византийских церквах (Византийский стиль в течение нескольких веков был в большом ходу так же и на западе: этот стиль мы окрестили римским; много прекрасных памятников его сохранилось по берегам Рейна. У нас в Швейцарии так же имеются прекрасные образчики этого стиля — церковь королевы Берты в Пайерне, построенная в 960 г., а также церковь Невшателя, которая, быть может, восходит также к временам королевы Берты). Этой части здания еще не успели придать изящество армянских и грузинских церквей.

Более всего поражает и придает церкви такой живописный вид это чудесное смешение строительных [103] материалов. Фундамент из отесанных камней вздымается над землей на несколько футов; но, начиная отсюда и до купола, чередуются, опоясывая всю церковь, широкие ленты красного кирпича в три или четыре ряда и грубо отесанные кубы сероватого гагринского известняка (Я предполагаю, что именно из Гагр доставлен этот камень, но возможно, что его брали где-либо внутри страны).

К этой грандиозности, к этой простоте стиля, к этому причудливому смешению материалов прибавьте темно-зеленый плющ, стелющийся до самых зубцов карниза из кирпича, виноградные лозы и гирлянды клематисов, перебрасывающиеся поверх стен, эти грабы, эти гранатовые и фиговые деревья, укоренившиеся на сводах нефов и настолько вздымающиеся ввысь, что скрывают даже крест на куполе своей листвой, столетние вязы, осеняющие часть церкви, древние стены, ее окружающие, величественную горную цепь Кавказа, виднеющуюся через просветы листвы, — и вы не удивитесь энтузиазму тех, кто видит этот монастырь Пицунды, как называют здесь эту церковь.

Таков наружный вид этой церкви; купол ее был покрыт медными листами, но они сорваны, и от них осталось несколько отрывков, небрежно брошенных в алтаре.

Внутренность церкви соответствует ее внешнему виду. Я вхожу, боковые портики открыты; прохожу сначала большой неф и останавливаюсь, любуясь сводом.

На четырех больших арках, имеющих, приблизительно, тридцать футов в растворе и поднимающихся над полом на шестьдесят футов, величественно покоится купол, уходящий ввысь на тридцать шесть футов и прорезанный восемью окнами, в четырнадцать футов вышины каждое (См. атлас, 36-я серия, табл. 2 — план и поперечный разрез церкви).

К куполу примыкают четыре больших части здания, образуя греческий крест: алтарь — на востоке, большой неф — на западе и короткие руки креста по бокам.

Та часть, где происходит богослужение (le choeur), освещается тремя окнами высотой в 18-ть футов и состоит из алтаря и амвона с клиросами (l'avant — choeur), причем расстояние от начала амвона до конца углубления алтаря равно двадцати восьми футам.

Большой неф от притвора до купола имеет тридцать футов длины.

Низкие боковые части имеют только одиннадцать футов ширины и поддерживают галлерею, замкнутую двойной аркой. [104]

Притвор, или pronaos, с массивными сводами занимает всю ширину церкви и сообщается с большим нефом и низкими боковыми частями тремя большими дверями.

Кирпичная лестница ведет в верхний притвор, также укрепленный сводами; через него можно проникнуть в галлереи, о которых я уже говорил; здесь размещали оглашенных и хор.

Вот общее расположение здания; вся его длина, считая толщину стен, равняется ста восемнадцати футам, ширина восьмидесяти футам.

Два маленьких портика, присоединенных позднее к боковым низким частям, маскируют двери.

Внутри здания совершенно отсутствуют архитектурные украшения; вся красота храма в его грандиозных и прекрасных пропорциях.

Только купол и алтарь оштукатурены; остальные стены облицованы кирпичом, за исключением нескольких рядов отесанных камней, и представляют свой естественный вид.

Фрески, посредственного стиля, частью сохранились. На поле свода алтаря изображено вознесение Христа; на замочном камне свода над амвоном (l'avant — choeur) нарисован большой крест.

Верхние части боковых стен покрыты изображениями сцен из жития святых (les legendes des saiuts); в особенности ясно вырисовывается Георгий Победоносец, убивающий дракона. Нижняя часть стен украшена рядом медальонов с изображением (les portaits) святых. Ниже медальонов располагался, стоя, целый сомн пророков, учителей и отцов церкви, как бы стремившихся присоединиться к священникам, епископам и архиепископам, которые в былое время окружали в молчании, сидя полукругом на четырех ступеньках вдоль стен алтаря, патриарха Абхазии, восседавшего на возвышении, поставленном выше других сидений впереди среднего окна алтаря. Две большие фигуры ангелов, нарисованные по обеим сторонам престола патриарха, дополняли его славу.

Я не видел мраморного распятия рельефной работы, которым так восторгался Рейнеггс, — его уже не было в церкви (Reineggs, II, р. 4).

Иконостас — это только маленькая колоннада, весьма грубой работы, присоединенная, очевидно, долгое время спустя после постройки церкви. [105]

Я еще видел осколки круглых стекол в трех окнах, освещавших боковые части церкви.

Маленькая часовня, выстроенная отдельно с края большого притвора, в настоящее время занятая под пороховой склад, заслуживает особенного внимания. Часовня эта со сводом, и ее свод и стены покрыты фресками; они очень хорошо сохранились и представляют сцены страстей Христовых с изображениями святых и надписями на греческом языке. Я переписал самую главную из этих надписей, находящуюся на поле ниши (Voy. Atlas, 4 serie); вот перевод ее, сделанный Газом, из Института Франции.

«Помяни, господи, отца Кира Баурафа, служителя бога, который соорудил этот храм и купол и помилуй католикоса во время воскресения его из мертвых вместе со всеми людьми. О бог всезнающий, исполни это моление, Лето 7-ое».

Эта надпись замечательна: кажется, мы имеем здесь имя и гробницу католикоса Кира Баурафа, который построил храм и купол. Говорит ли эта надпись о большом храме или же об этой маленькой часовне? Что собственно означает слово Toupleon, которое перевели словом «купол»?

Современный престол, стоящий посредине алтаря, также загадка, разрешение которой составит большую трудность.

Этот алтарь, который вызвал во мне глубочайшее изумление, представляет только груду грубо сложенных обломков мрамора, колонн, капителей, орнаментов — все совершенно однородное с тем, что украшало церкви Херсона, Пантикапеи, Аюдага в Крыму. Это тот же стиль скульптуры, тот же вид креста, рассеянного повсюду, тот же мрамор с белыми и серовато-голубыми жилками; поразительнее еще то обстоятельство, что многочисленные обломки колонн и другие куски архитектурного образца, увезенные Вамеком Дадианом около 1390 года для постройки притвора (vestibule) церкви в Хопи, также однородны с ними. Откуда происходят эти осколки Пицунды? Откуда взяты также те обломки, из которых построены два маленьких притвора, присоединенных к низким боковым частям, где вы легко можете узнать остатки карнизов, полые колонны, с их стилем эпохи падения искусств? Эти обломки состоят из белого известкового камня, сходного с камнем, называемым в Крыму инкерманским, и совершенно однородного с тем, который примешивается к мрамору в Хопи. [106]

Основание храма Пицунды приписывают императору Юстиниану и поэтому относят его к середине шестого века. Вот что говорит по этому поводу Прокопий (Procopius de Bello Gothico, Bonnae, 1838, II, 471—473).

«Абасги, которые распространяются до гор Кавказа, находились некогда под властью лазов, подчиняясь двум князьям из своего народа; из них один управлял западной частью, другой — восточной. Эти варвары еще в наши дни поклонялись лесам и рощам, причисляя по своему варварскому простодушию деревья к богам. Князья жестоко их угнетали из-за своей жадности; стоило одному из их государей увидеть детей среди этого красивого и стройного народа, как он немедля приказывал без всякой пощады вырвать их из рук родителей и, подвергнув оскоплению, продавал, как евнухов, за очень высокую цену в римскую империю. Они стремились сгубить отцов этих детей, не желая иметь среди своих подданных людей подозрительных и опасаясь, чтобы один из них не довел жалоб до императора, который наказал бы за несправедливость, учиненную против их сыновей. Таким образом, к гибели вела абасгов роковая красота их сыновей, и эти бедные, несчастные люди погибали самым жалким образом. В наши дни, с тех пор, как царствует Юстиниан, судьба абасгов смягчилась и улучшилась во всех отношениях, так как они приняли христианство, и Юстиниан Август, послав к ним Эфрата, абасга по происхождению, одного из евнухов дворца, строго запретил их вождям брать среди этого народа евнухов, нарушая все естественные законы природы. Абасги приняли эту весть с великой радостью; опираясь на повеление императора, они приложили все старания к тому, чтобы приказ этот исполнялся, так как каждый из них боялся быть отцом красивого ребенка.

Юстиниан Август приказал также воздвигнуть у абасгов храм в честь божьей матери и, поселив там священников, заботился о том, чтобы они научили их всем христианским обрядам».

Вот тот отрывок из Прокопия, на который ссылаются, доказывая, что церковь Пицунды была основана Юстинианом. Между тем в своем de Aedificiis (Procopii Caesarensis, de Aedificiis, liv. III, cap. 7) Прокопий не говорит об этом ни слова; автор вспоминает, однако, что Пицунда и Себастополис были разорены римлянами во время их войн против Хосроеса, но он говорит только о восстановлении Себастополиса, который становится снова большим городом, но обходит молчанием Пицунду. [107]

Предания Грузии, в особенности монастыря Гелати, всегда приписывали этому монарху основание храма Пицунды, и эта церковь со времен возникновения здесь христианства была всегда матерью церквей и резиденцией патриарха всего западного Кавказа. Вот те два единственных веских довода, которые могли бы убедить нас в правильности нашего предположения о том, что современный храм Пицунды является действительно храмом, построенным Юстинианом.

Эти патриархи, с титулом католикосов Абхазии, во все времена оказывали самое сильное влияние на судьбы этого края; в продолжение почти двенадцати столетий их престол гордо пренебрегал всеми потрясениями и переворотами этой страны. Сейчас церковь пуста, и уже нет патриарха.

До XI столетия Абхазия, присоединенная к стране лазов, или Колхиде, составляла под влиянием императоров Константинополя независимое от Грузии государство. По примеру патриархов, именовавших себя патриархами Абхазии, князья, правители этой страны, принимали титул государей (rois) Абхазии, что греки переводили exousiasioV AbasgiaV (Constantinns Porphyr. de admin. imp., cap. 46), т. е. властитель (seigneur) Абасгии.

В XI столетии государи Абхазии присоединили по наследству Грузию к своему государству и перенесли свою резиденцию в Тифлис; Абхазия, таким образом, оказалась отдаленной провинцией. Мцхетский патриарх находился более на виду, и патриарх Пицунды потерял уже отчасти свое влияние.

Абхазия, отдаленная провинция, пришла также в упадок; потому ли, что ее обитатели забыли те узы, которые связывали их с государями Грузии, или же жители Джихетии, стремясь освободиться из-под власти этих государей, производили набеги на их территории, но так или иначе Вамек Дадиан, правитель Мингрелии, вынужден был предпринять большой поход для того, чтобы вернуть к покорности и усмирить народы этих стран, в особенности обитателей Джихетии и Аланетии. Я приводил выше надпись, которую Дадиан приказал сделать по возвращении из похода на двери часовни, сооруженной по его повелению вдоль одной из боковых стен церкви в Хопи, как памятник одержанной им победы (Vide supra).

Часовня Хопи — настоящая мозаика из остатков и обломков всевозможного мрамора; большею частью это белый [108] мрамор с голубоватыми или сероватыми жилками. Капители смешанного коринфского ордена и маленькие приземистые колонны, большие пластины отливин и орнаменты, с крестами посередине, притолки дверей, колонны с восьмигранным основанием или же колонны, покоящиеся на высоком цоколе, отделанном в виде панелей, грубые капители с крестом на каждой грани и осколки белого камня с резьбой в грузинском стиле, в виде множества розеток, арабесок, узоров, лабиринтов и пр. (Voy. Atlas, 3-е sеrie, pl. 20) — все смешалось здесь в причудливой мозаике.

Все эти архитектурные остатки принадлежат множеству самых разнообразных зданий всех веков; некоторые из них греческого происхождения, другие относятся к худшим временам Византии и не мало к блестящей эпохе Грузии XI и XII веков.

Джихетия — это морской берег Черкесии, который я описал; Аланетия находилась на противоположном склоне гор Абхазии.

Где были взяты эти обломки? Каким храмам они принадлежали? Какая связь между мрамором Хопи и мрамором Пицунды? Представляет ли мрамор Пицунды также трофеи похода Вамека? Все это вопросы, на которые очень трудно ответить; это можно будет сделать только после более основательного изучения руин этих так мало посещаемых стран.

Только одно меня поражает, — это изобилие и разнообразие этого мрамора; это доказывает, что греческая империя уделяла этим странам больше внимания, чем думают, и что цивилизация Зихии и Абхазии в X столетии не является сказкой.

Только в виде обрывков можем мы выявить историю Абхазии и Пицунды после этого большого похода Дадиана.

Не успели турки взять Константинополь (1444), как Мурат-бей (1451) был послан уже для разграбления и опустошения Абхазии с пятьюдесятью судами и многочисленным войском.

В 1509 году джихи произвели большое нашествие на Имеретию и прошли через Абхазию.

Кажется, чтобы отомстить за Имеретинское государство (royaume) и Мингрелию, предпринят был поход, который грузинская летопись Броссэ описывает следующим образом. [109]

«В 1533 году Мамия Дадиан и Мамия Гуриел решили покорить джихов, подобно тому, как покорил их Вамек; они отправились в Джихетию по морю, чтобы начать войну, и дали сражение 30-го января. В первый день победа была на их стороне; на второй день, приходившийся в пятницу, властитель (seigneur), разгневанный на одишей (Одиши — самоназвание мегрелов, (Одиши — Мегрелия), допустил, чтобы устроили против них засаду и Дадиан и Гуриел были обращены в бегство. Войско Гуриела вернулось для новой атаки, но джихи яростно схватились с ними в бою и перебили много людей. Дадиан, Гуриел и его войско были изрублены в куски. Ненавистный Цандия Иналдафита пощадил сына Гуриела, а так же его дворян, избежавших резни. После этого все достояние Дадиана, Гуриела и его трех братьев было разграблено; епископы и воины были уведены в плен. Католикос Абхазии Малакия явился на место битвы для выкупа живых и мертвых».

Вот как рассказывает об этом событии другая летопись, армянская, переданная Шульцом и переведенная Сен-Мартэном.

«В 1532 году Дадиан Мамия и Мамия Гуриел совершают поход против Дшикетии (Dchikеth). Дадиан Мамия был убит, Гуриел захвачен в плен; он был освобожден своим сыном Ростом — Мамия Гуриелом и умер в. 1534 г.» (Эта армянская летопись еще находится в рукописи, и я обязан ее сообщением Броссэ Младшему).

Но не имеют значения подробности; нас интересует самый факт; является вопрос, к какому из этих походов, угрожавших Пицунде, следует отнести предание, рассказанное мне относительно сооружения стен, окружающих церковь. Во время вражеского нашествия патриаршей церкви грозило полное разрушение. Патриарх убедил местное население в необходимости защитить эту святыню. Увлеченные рвением все сбегаются, чтобы поспешно воздвигнуть стену в виде четырехугольника, которая замкнула церковь, со всеми ее службами. В пылу работы ничего не щадили и уносили камни, кирпичи — все то, что можно было оторвать от обширных руин соседнего города; доставляли даже целые пролеты стен, и таким образом выросла на защиту церкви эта ограда, которая, как я сказал выше, ясно обнаруживает следы своего происхождения.

Трудно сказать, когда патриархи покинули Пицунду и удалились в Гелати, увезя с собой все книги и летописи церкви. [110]

Из грузинской летописи, переведенной Броссэ Младшим, следует, что в 1529 году автор летописи сопровождал Маноэла Мичхетидзе во время его путешествия в Пицунду, где патриарх должен был посвятить его в епископы Хони. Сохранилось воспоминание об этой большой церемонии: маленький, покрытый рельефной резьбой колокол имеет дату (1529); единственно сохранившийся, привешен он к ветке дерева и своим заунывным звоном гласит о минувшей славе Пицунды (Во времена Шардэна (1672 г.) католикос хотя в своей жизни отправлялся в Пицунду для приготовления мира, или священного масла. Между тем на карте Александра, государя Имеретии, 1783, Пицунда указана, как место патриаршего престола).

В наши дни кутаисскому митрополиту принадлежит также титул католикоса Абхазии.

Несмотря на свое запустение, Пицунда всегда оставалась для населения Абхазии местом благоговейного почитания; абхазы всегда приходили сюда для того, чтобы сложить на грубый первобытный алтарь тот или иной свой дар, ту или иную долю своей награбленной добычи или же ex voto. Престол и возвышение со ступеньками (les gradins) были покрыты старым оружием, дулами ружей, саблями, трубами, щитами, гвоздями, замками и другими всевозможными старыми, накопившимися там за многие годы вещами; русские не захотели трогать этих предметов и нагромоздили их под сводами, которые поддерживают возвышение со ступеньками. Ни один народ не относится так бережно к предметам, принадлежащим церкви, как абхазы и грузины. За долгие годы на алтаре скопилось даже много всевозможных значительной стоимости монет, из которых некоторые были очень древними. В течение целого века монеты эти оставались неприкосновенными; но один важный посетитель, большой любитель старинных де-, нег. выбрал около пятидесяти самых древних, самых редких, большею частью золотых монет и, приказав их взвесить, заплатил дукатами священнику по номинальной их стоимости. Все же он поступил несколько лучше, чем сиракузский тиран Дионисий.

Это посещение знатной особы стоило церкви многих других древностей.

Вот та античная Пицунда, основание которой я хотел возвести ко временам Юстиниана; я привел все, что нам известно об истории этой метрополии, и между тем мы не находим таких данных, которые с ясностью могли бы [111] подтвердить подобное предположение. Изучение архитектурных памятников Кавказа убедило меня лишь в том, что все эти сооружения, наполовину из камня, наполовину из кирпича, византийского происхождения и относятся к эпохе более ранней, чем XI столетие (Я отношу к этим византийским постройкам Тамаратсихе, Николакеви, фундамент крепости Гори и пр.).

В описании монаха театинца Дома Жозефа Марии Цампи, которое приводит Шардэн (Chardin, I, p. 51, еd in — 8), говорится, что церковь Пичиота (Picciota) была сначала посвящена святой Марии, но что абхазы, глубоко преклоняясь перед св. Андреем, назвали церковь его именем; многие утверждали даже, что церковь была построена на том месте, где св. Андрей начал проповедовать христианство, между тем как другие готовы были думать, что он сам ее построил. Рейнеггс также говорит, что церковь Безонта была посвящена св. Андрею (Reineggs, II, 8 et. 3) и что построил ее Юстиниан.

Император Николай, который желает вернуть эту бедную Абхазию к христианству и цивилизации, приказал, если это возможно, реставрировать Пицунду. Когда я приехал в Тифлис, ни один из архитекторов еще не соглашался, с риском для своего здоровья, отправиться в Пицунду с той целью, чтобы снять с церкви план и установить степень ее сохранности. Барон Розен был крайне озабочен тем, чтобы получить от меня копии моих рисунков и планов: они не только были отосланы в Петербург, но барон приказал без моего ведома и против моего желания отпечатать с них в Тифлисе литографии; это уже было равносильно злоупотреблению моей любезностью!

Состояние храма, когда я был в Пицунде, вполне допускало возможность реставрации; большая трещина и отверстие в куполе от удара молнии, а также обрушившийся свод верхнего притвора составляли единственные бреши в здании; в остальном храм был невредим.

Немногое осталось от построек, которые окружали в прежние времена церковь; жилища патриархов и священников были, несомненно, деревянные, следуя обычаю этой страны. Нерушимо стоят только три маленькие часовни или кельи на запад от церкви, выстроенные также наполовину из кирпича и камня.

Церковь владела в нескольких шагах на восток от алтаря колодцем с родниковой восхитительной водой; часть его свода еще сохранилась и покрыта пушистой массой [112] зелени и виноградными лозами. Вообще нет ничего более богатого, чем природа Абхазии, когда она так роскошно украшает зеленью свои руины или так щедро покрывает цветами свои могилы.

Я упоминал о том разрушенном городе, где так поспешно брали материалы, когда строили церковную ограду. Этот город — древний Питиус, Пицунда или, согласно произношению жителей этой страны и грузин, Бичвинда или Бичвинта; город этот был выстроен на расстоянии четверти версты от церкви, на северо-запад от нее. Его обширная ограда в виде четырехугольника была укреплена башнями; сохранившиеся остатки некоторых из башен достигают полторы сажени высоты; колючий кустарник и плющ покрывают остатки этого разрушенного укрепления. Можно еще проследить там расположение улиц и площадей; многие дома еще наполовину уцелели; можно прочесть на них множество турецких и арабских надписей; даже имеются среди них надписи на греческом и латинском языках, с датами — 1500 г. и 1600 г.

Я не ручаюсь за верность последних сведений, так как на мою долю не выпало счастья видеть эти руины. Никто в крепости не сказал мне о них, несмотря на то, что я два раза сходил на берег в Пицунде для своих изысканий.

Рота солдат, которая стоит в Пицунде, основалась в ограде церкви, где выстроили хорошие деревянные казармы; сюда приходят продавать фрукты и овощи абхазы из маленького поселка невдалеке от церкви.

На рейде Пицунды весной 1833 г., незадолго до нашего прихода, произошло крушение морского транспортного судна; оно было выброшено на берег в самый разгар полдня. День был великолепный; команда спокойно отдыхала; офицеры предались послеобеденному сну, доверив свое судно якорю, брошенному на дно, которое здесь имеет большой уклон. Внезапный порыв ветра сорвал якорь с места. Это был такой неожиданный и бурный вихрь, что судно уже билось своими бортами о берег прежде, чем могли принять какие-либо меры к спасению. Экипаж, состоявший из 38-ми человек, спасся; матросы спустились по веревке с борта судна на берег, что касается корпуса судна, то оно разбилось вдребезги в одно мгновение, и от него могли спасти только несколько обломков.

Я упоминал уже, что берег, начиная от крайнего выступа мыса Пицунды и до углубления бухты, песчаный, мало возвышенный, причем дно у берега имеет большой [113] уклон; поэтому укрепить здесь судно на якоре весьма трудно.

Начиная от углубления бухты, по направлению на юго-восток, до устья реки Мичишече (Очевидно, Мчиш), бухту охватывают низкие крутые берега; они принадлежат, несомненно, к третичному периоду и состоят из желтого песка в виде наклонных пластов (Voy. Atlas, 2-е serie, pl. 2) и прорезаны оврагами; море непрерывно гложет эти крутые берега с утесами, разбиваясь о них своими волнами. Это крайние уступы той цепи холмов, которая, как я уже говорил, отделяет равнину реки Котош от равнины Бамбор; своими волнистыми линиями эти холмы заходят далеко в глубь страны; среди них нет вершин, вздымающихся более чем на 200 или 400 футов. Леса буков, грабов и других деревьев, выделяясь своими красивыми зелеными кудрями, покрывают их склоны.

Комментарии

25. Речь идет о лесопильном заводе, расположенном между р. Пшандра и р. Хипста. О сооружении завода см. ниже.

26. Михаил (Хамуд-бей) Шервашидзе (Чачба) — последний владетель Абхазии (1823—1864).

27. Автор ошибается: сын Сафар-бея Омар-бей (Дмитрий) Шервашидзе был отравлен 16 октября 1822 года.

28. Не говоря уже о совершенно неправильной характеристике причин завоевания русским царизмом Абхазии, автор вводит читателя в заблуждение и в отношении хронологической последовательности событий. По словам автора царские войска появились в Абхазии только в 1830 г., когда были построены Бомборское, Пицундское и Гагринское укрепления. На самом деле первым актом захватнической политики русского царизма в Абхазии послужило взятие Сухумской крепости в 1810 году.

29. Действительно, в 1832 г. Гассан-бей, защищаясь от неожиданного нападения, убил «дворянина» («аамыста») Халима Локар-бея (Лакербая), агента Михаила Шервашидзе.

30. «Охваме» — не собственное имя, а нарицательное; по-мегрельски означает «церковь». Таким образом, автор из-за незнания местного языка допускает явную тавтологию.

31. С 1821 по 1827 г. Гассан-бей находился в ссылке в Иркутске, куда был отправлен по обвинению в тайных сношениях с Турцией.

32. См. примечание 24-е.

33. Не смешивать с Гассан-беем Шервашидзе, о котором речь шла выше.

34. Хирыпс Маршания — глава владетельного рода в Цебельде.

(пер. Н. А. Данкевич-Пущиной)
Текст воспроизведен по изданию: Фредерик Дюбуа де Монпере. Путешествие вокруг Кавказа. Том I. (Грузинский филиал АН СССР. Труды института абхазской культуры. Выпуск VI. Свидетельства иностранцев об Абхазии). Сухуми. Абгиз. 1937