ЧУДИНОВ В.

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОКОРЕНИЕ ОСЕТИН

Причины экспедиции и обстоятельства их породившие. Жизнь и быт народа до 1830 г. Вооруженные силы. Стратегические пути. Цель экспедиции. Приготовления. Инструкция. Рекогносцировка. Состав отряда г. м. кн. Абхазова. Выступление. Действия правой колонны. Приведение к покорности джераховцев, кистин и галгаев. Действия левой колонны. Соединение колонн, и возвращение во Владикавказ. Приведение к покорности тагаурцев. Поиск к куртатинцам. Результаты экспедиции. Устройство страны. Наказание с. Кобани. Заключение.

Причины, вызвавшие экспедицию в северную Осетию, были те же, что и в южной, т. е. своеволие, неповиновение властям, разбои, хищничества и пр.; но обстоятельства, породившие это зло у северян, были иные. Главное из них заключалось в распложении массы абреков, затем — в географическом и топографическом строении страны, обусловливавшем безнаказанность всяких преступлений, и наконец — в сближении осетин с своими соседями, непокорными нам ингушами, и частью даже с чеченцами. Первое из этих трех обстоятельств было прямым результатом политической жизни народа, которая сложилась следующим образом:

Благодаря успехам Осе Багатара, северная Осетия частью совершенно сбросила с себя феодальное иго (как например, в алагирском ущелье), а частью хотя и осталась в подчинении феодалов (в ущельях нарском, закском, мамисонском), но, во-первых, своих собственных и никак не грузинских, остатки которых были изгнаны самими обществами, а во-вторых, в степени значительно слабейшей, чем прежде. Таким образом, [71] северяне зажили новою и притом своею собственною жизнью. Но, к сожалению, эта жизнь оказалась для них гораздо плачевнее, чем была под гнетом феодализма. Главная причина такого переворота заключалась в обессилении и обезлюдении страны вследствие обильных выселений народа в течение XIII века к северным берегам Черного и Азовского морей. Оставленные осетинами места были заняты в XIV веке кабардинцами, изгнанными из Крыма ногайцами и возвратившимися на Кубань. Жители северной Осетии не препятствовали им занимать в своей стране свободные пустоши, преимущественно в нынешней Кабарде, и некоторое время жили с ними дружно; но с XV века княжеские фамилии обеих сторон перессорились, и началась ожесточенная кровавая борьба между двумя народами, не прекращавшаяся до XIX столетия. Кабардинцы, благодаря бессилию осетин, постоянно оставались их победителями и скоро очистили от них плоскость, вогнали в горные трущобы и буквально заперли их там, как в темнице, так что ни один осетин не смел показаться на плоскости, не рискуя своею жизнью. Недостаток земли и вообще средств к существованию вызывал осетин на необходимость нередко убивать своих детей, не только малолетних, но и взрослых, чтобы не дать им умереть мучительною голодною смертью, а постоянное, непрерывное давление и преследование кабардинцев заставляло их подвигаться все далее по дарьяльской, мамисонской и закской дорогам и, наконец, переходить в южную Осетию — что и послужило к значительному увеличению населения этой последней. Когда же и ущелья южного склона заселились так густо, что не было места для новых пришельцев, то северным осетинам оставалось одно — добровольно склониться перед кабардинцами и признать их власть, — что многие из них [72] и сделали. Только алагирцы и общества по притокам Ардона остались свободными от всякого подчинения своим врагам. Среди этих народных бедствий и с окончательным уничтожением в половине XVI ст. крымскими татарами последних следов христианства в Кабарде, вражда между двумя народами приняла уже религиозный и поэтому самый страшный характер, и вследствие этого магометанская пропаганда проникла в Осетию. Те части ее, которые находились в зависимости от кабардинских князей, в XVI и XVII веках приняли ислам, охвативший мало по малу Дигорию, Тагаурию, Куртату и передние аулы алагирского ущелья; прочие же осетины сами забыли свою прежнюю религию и были христианами только номинально, а в сущности скорее язычниками, подобно своим соседям ингушам, с которыми волей-неволей приходилось им иметь сношения.

Забвение христианской религии, а в особенности усвоение взамен ее разных языческих обрядов и обычаев, заимствованных у диких ингуш; вообще же, всестороннее тяжкое положение северных осетин подорвало у них все основы патриархального быта, развило крайнюю деморализацию и совершенный упадок нравственности. Начались ссоры и распри не только между аулами и фамилиями, но даже между членами одних и тех же семейств. Эти ссоры и взаимные преследования друг друга, а также изгнание преступных и опасных людей из обществ, породили массу абреков и кровомстителей, цель жизни которых состояла в грабеже, разбое и упоении кровью всех тех, кого они считали виновниками своего злополучия. За деяния абреков одного аула отплачивал ему другой пострадавший от них — и началась та кровавая междоусобица, среди которой иные семейства, преследуемые местью, целые годы проводили в своих башнях, [73] не выходя из них ни на шаг. Но это их не спасало от злодеяний абреков, их ближайших родственников, которые, проникая к семейным очагам, безнаказанно чинили расправу над своими родителями, братьями и всеми некогда близкими лицами.

Природа, с своей стороны, как бы невольно покровительствовала отверженным, давая им возможность бесследно скрываться в ее диких и недоступных тайниках, которыми так богато испещрен центр кавказского хребта, принадлежащий исключительно северной Осетии. Главная расщелина между двумя грядами представляет сначала широкое, от одной до двух верст в диаметре, углубление, открытое с востока в ущелье р. Байдары — долину Коби, и замкнутое с запада узким хребтом Сивераут (около 11 т. ф.) — ущелье Трусо. Начавшись у склона Сивераут крутою покатостью к востоку, Трусо на 15-16-й версте своего общего наклона быстро суживается в теснину Касару, но через пять верст опять расширяется до 2-3 верст. На своем 25-ти-верстном протяжении трусовское ущелье представляет верхний гидрографический район Терека и восточное протяжение центральной расщелины. Продолжение ее к западу, отделенное от Трусо хребтом Сивераут, является новым ущельем закско-нарским, разделяющимся на две части — западную (ущелье закское) и северо-западную (ущелье нарское). Закско-нарское ущелье имеет около 32 верст длины. В конце своего протяжения оно отклоняется к северу и соединяется с концом ущелья мамисонского, которое отделяется от западного протяжения центральной расщелины хребтом Кадисаром. Далее к западу центральная расщелина переходит в ущелье реки Швеляруса, притока Риона, и с ним сливается.

Северный центральный хребет соединяется с [74] южным поперечными грядами, образующими ущелья, перпендикулярные к общей длине хребта. Эти ущелья подразделяются на три группы: 1)в бассейне реки Терека, 2) Куры и 3) Риона. Главнейшие из них, кроме ущелья р. Терека, следующие: тагаурское (реки Гизельдона, 35 верст длиною), куртатинское (р. Фиагдона, 40 в.), алагирское (р. Ардона, 50 в.) и дигорское (р. Уруха, 58 в.). Между ними склоны хребта прорезываются еще до 15-ти меньшими ущельями. Самые же поперечные гряды на всем протяжении расчленения главного хребта образуют семь котловин, из которых Осетии принадлежат две: нардонская и терская (Остальные пять следующие: ассинская и аргунская (ингуше-хевсурская), тушинская, дидойская и анкратльская.). Нардонская, чрезвычайно волнообразная, занимает пространство от Сивераута на восток до Кади-сара на запад и ограничивается с юга гребнем водораздельного хребта. Таким образом, длина ее от в. к з. до 30 верст и ширина от с. к ю. около 20 верст, а всего 600 кв. в. Котловина эта имеет общий гидрографический наклон к северу, который заканчивается исполинскими воротами в северной центральной гряде — ущельем касарским. Доступ из нее в южную Осетию возможен по четырем тропам, из которых две лучшие проходят: 1) перевалом Зикара-Фондак из верховьев Нардона к верховью р. Пацы; 2) через рокский перевал, в 15-ти верстах к с. в. от предыдущего, и потом через гору Рез-хох. Терская же котловина, длиною 25 верст, а в поперечнике 15 в. (375 кв. верст), отделяется от нардонской высокою и скалистою грядою, длиною до восьми верст, покрытою ледниками. Гряда эта, соединяя горы Зильга-хох и Сивераут, пересекается на половине своего протяжения едва проходимою тропою от истоков [75] Терека к истокам Нардона, которая составляет единственный соединительный путь между двумя котловинами. В южную же Осетию непосредственно из терской котловины ведут проходы: 1) тропа из с. Цоцольто к верховью б. Лиахвы пересекает хребет по ледникам Зильга-хох кадласанским перевалом; 2) военно-грузинская дорога — перевалом гудаурским; 3) тропа из гудошаурского ущелья к Черной Арагве — перевалом буслачирским. Это были те пути, которые служили для соотношений джамурцев и магладолетцев с тагауро-куртатинцами.

При таких орографических свойствах страны безнаказанное укрывательство в любом пункте целых небольших аулов не представляло, конечно, никаких затруднений, и размножившиеся звероподобные и голодные абреки образовали главнейший из них — Корцо, в куртатинском ущелье, откуда они бесцеремонно переносили свою кровожадную деятельность куда попало и на кого ни попало, лишь бы для этого представлялся удобный случай. А тут еще и речная система служила значительным подспорьем орографии, так как реки до такой степени быстры и бешены, что не могли составить преграды разве только одним отчаянным абрекам, которые заранее свели все счеты с жизнью и не стеснялись никакими опасностями. Главную оросительную артерию представляет Терек, составляющий восточную границу северной Осетии. Он вытекает в 5-6 верстах к югу от вершин Трусо из снегов и ледников Зильга-хох (12645 ф.) и, поворачивая близ Владикавказа на север, а потом к северо-западу, разрезывает владикавказско-осетинскую равнину до псехешских гор на две неравные части. Таким образом, он летит в пределах Осетии по своему ложу на протяжении 140 верст, принимая (преимущественно слева) до 20 стремительных притоков. К [76] востоку и северу от диагонали Терека, окраины владикавказской равнины прорезываются правым притоком его Камбилеевкою. К западу от Терека Осетию в последовательном порядке орошают реки: Архон, Гизельдон, Фиагдон, сливающийся на равнине с Гизельдоном, и Ардон, составляющийся в северном выступе центральной закско-нарско-мамисонской расщелины из слияния рек Нардона и Мамисондона. Западную часть владикавказско-осетинской равнины орошают Урсдон (белая) и Дурдур, которые, соединяясь на северной окраине ее, впадают в Терек верст на десять ниже Ардона. Все эти реки имеют весьма обильное число притоков с обеих сторон. Пройдя широкие ворота псехешских гор, известные под названием татартупского или змейского ущелья, Терек через 8-9 верст оставляет осетинский район и уходит в кабардинско-моздокские равнины. Последняя река на западе северной Осетии Урух берет начало в отрогах г. Пасимта, протекает по дигорскому ущелью и впадает в Терек же.

На пространстве, охватывающем северную Осетию реками Тереком, Урухом и главным хребтом, население делилось на четыре большие общества: дигорское, алагирское, куртатинское и тагаурское. О населенности страны, подобно тому, как и в южной Осетии, мы не имели точных сведений, и получаем верные цифры о нем лишь из статистических данных 1880-го года, по которым оно определено в 58926 душ обоего пола (Во владикавказском округе 56724 и в пятигорском 2202. («Сбор. св. о Кавказе», т. VII).). После того, как южный склон хребта вполне заселился, и прекратилось переселение северных осетин, последние потеряли с южанами всякие сношения и, находясь в [77] таком положении целые века, как бы забыли своих соплеменников и даже перестали их именовать, как называли себя самих «осами» или «иронами», а дали им название «туалта» (Вероятно, от извращенного слова «Двалетия». Впрочем, и сами южане, не называли себя осами, а усвоили себе именование «дзау» — будто бы, по сказаниям некоторых, от слова «Джави».). Между теми и другими исчезло даже близкое сходство в языке, и только некоторые южане, как джамурцы, с трудом могли объясняться с соседними к ним тагаурцами. Обособленные и отрезанные таким образом даже от своих соплеменников, северные осетины влачили свое горькое существование до тех пор, пока русские не приняли участия в их судьбе фактически и осязательно. Хотя в октябре 1769-го года наш небольшой отряд, под командою г. м. гр. Тотлебена, в составе 400 штыков и 4-х орудий, проходя через дарьяльское ущелье в Грузию, потерпел много неприятностей от нападений и противодействий абреков; но остальной осетинский народ, выстрадавший так много, был рад прибытию русских, видя в них своих защитников от притеснений и насилий кабардинских, грузинских, имеретинских князей и даже своих собственных разбойников. Однако, это вступление наше через Осетию в Закавказье не имело особенного влияния на судьбу северных осетин и гораздо более принесло пользы их южным соплеменникам; северян же мы застаем в более или менее прежнем положении даже в 1784-го году, при следовании по дарьяльскому ущелью нашего нового отряда полковника Бурнашева (2 батальона и 4 орудия), подвергшегося тем же неудобствам в пути, что и граф Тотлебен. Несмотря на все это, правительство наше, не торопясь своим заключением по частностям об общем положении и отношениях к нам народа, продолжало к [78] нему свое участие и благоволение, выраженное в Высочайшем повелении графу Гудовичу 18-го марта 1792 года — «охранять осетинцев от притеснений горских народов и в особенности кабардинцев». Эта милость имела те последствия, что в 1795-м году кабардинцы окончательно оставили осетин в покое, вынужденные, вследствие наших законных мероприятий, большею частью удалиться в горы. Большинство осетинского населения не могло не отнестись с полною признательностью к нашему благодеянию; но меньшая часть, а в особенности все те же абреки, не отплатила нам взаимностью, так что движение через горы в том же году наших двух отрядов — полковника Сирикеева (2 батальона), возвращенного, впрочем, из Душета обратно на линию, и в начале декабря 1795-го года, полковника Сырохнева (2 батальона пехоты, 6 орудий и 32 казака) встретило опять все те же преграды, доказывавшие, что желаемого спокойствия в стране, и в особенности на дарьяльской дороге, не было. Граф Гудович пришел к тому заключению, что полезнее и целесообразнее охранение дороги возложить на самих же осетин, с тем, чтобы с этим связать и улучшение их быта. Вследствие этого он дал им следующие льготы: пользование порожними землями на кабардинской плоскости и взимание, под видом пошлины, за землю, по которой пролегала дорога, с проезжающих грузинских и армянских купцов по 10-ти рублей, а с простого звания людей по 35 копеек. Но и эти привилегии не успели привязать осетин к русским в той степени, какую правительство было вправе ожидать, и когда в ноябре 1799-го года проходил по дарьяльскому ущелью наш отряд генерала Лазарева, для окончательного утверждения в Грузии, то выдержал открытое нападение, пробиваясь через теснину с оружием в руках, и потеряв при этом одного [79] нижнего чина убитым. В последующие годы разбои и хищничества усилились, и этим мы в значительной степени обязаны царевичу Вахтангу, действовавшему в северной Осетии и всеми силами старавшемуся прекратить наши сообщения с Закавказьем. Наконец, своеволие осетин достигло до того, что они безнаказанно обирали проезжих, вымогая у них нередко под угрозою кинжала неслыханные пошлины, доходившие до 70-ти рублей с человека. Этого денного грабежа не миновали не только караваны, но даже казенные транспорты и курьеры.

Посты наши, устроенные на протяжении всей военно-грузинской дороги от ст. Екатеринограда до кр. Владикавказа для охраны проезжающих и для обеспечения движения, отнимавшие не малое число людей, не приносили никакой пользы. Осетины, а с ними чеченцы и ингуши, небольшими шайками подкрадывались незаметно к дороге, скрывались в безопасных местах, выжидая добычи, и, воспользовавшись удобной минутой или оплошностью проезжающих лиц, транспортов и конвоирующих их воинских команд, нападали, грабили и даже уводили в плен одиночных людей. Эти разбои и грабежи были особенно ощутительны по узкому дарьяльскому ущелью, не обеспеченному постами вследствие недостатка войск и затруднений в снабжении их продовольствием. Хотя для наказания хищников и для прекращения разбоев были предпринимаемы малые местные экспедиции, но они имели последствием только частное и временное, но не всеобщее и прочное спокойствие. Через самое непродолжительное время после этих экспедиций злодеяния возникали снова, несмотря даже на то, что ближайшие к дороге селения выдавали нам аманатов. Таким образом, по всеподданнейшему донесению графа Паскевича, дошло, наконец, до того, что... [80]

… «никто из русских без покровительства кунака-осетина (приятеля) или без значительного воинского конвоя не мог проехать ни одного осетинского ущелья, и чем ближе к главному хребту, тем более невежество и недоверчивость жителей препятствовали нам к свободному и дружелюбному с ними обращению».

Всеми хищничествами и беспокойствами мы преимущественно были обязаны тагаурцам, которые жили на запад от военно-грузинской дороги, по реке Гизельдону и ее притоку Геналдону. Но сведениям, представленным г. м. кн. Абхазовым, временно начальствовавшим в 1830 году «управлением владикавказского коменданта», они населяли до 27 деревень, в которых было 1100 дворов. По образу жизни они далеко опередили своих соседей: были богаче и имели некоторый гражданский порядок. Разделялись они на три сословия: 1) фамилии старшин, 2) фарсалаки или вольные люди и 3) кавдасарды или подвластные крестьяне. Земля принадлежала фамилиям старшин, которых считалось до 10-ти; фарсалаки отчасти имели собственные земли, но более нанимали их у старшин; кавдасарды были подвластны старшинам. Споры и междоусобия решались судом посредников, избранных от каждой стороны; в случае не решения спора, стороны были обязаны являться во Владикавказ к правительству. Но это редко случалось, потому что самоуправство и кровомщение не совсем заглохли. Тагаурцы с своими соседями куртагинцами и чемитинцами, обитавшими по реке Фиагдону, жили не совсем в согласии; но с джерахами делили деньги и другое достояние, отнимаемое у грузинских и армянских купцов на военно-грузинской дороге. Вера старшин была магометанская, а у остальных большею частью христианская, но заглохшая и номинальная. Фарсалаки были более расположены к нам, чем старшины, несмотря на то, что многие из [81] последних, для поощрения других, были произведены в офицеры. В 1820 году, когда персияне начали действовать на чеченцев при помощи Нох-хана, то последний, через своего агента муллу Магомета маюртунского, возмущал не только Чечню, но даже и осетин. Мулла служил хану усердно, распространял прокламации, ублажал народ обещаниями и всегласно восхвалял персиян за щедрость. Но в непродолжительном времени прежде всех других обществ открыли глаза ингуши, которые убедились, что мулла лгун и плут; они поспешили отвязаться от него и перешли на нашу сторону, но тагаурцы думали и действовали иначе. В декабре 1826-го года семь представителей их, и среди них главные возмутители, старшины Шенаевы и Тулатовы, отправились вместе с муллою к Нох-хану, были приняты с удовольствием, обласканы и, слегка поощренные персидским золотом, обещали хану возмутить всех остальных соплеменников. Последние, подстрекаемые этими бунтовщиками, тотчас усилили свои хищничества и районом их избрали, конечно, военно-грузинскую дорогу. Увещания владикавказского коменданта полк. Скворцова остались втуне, вследствие чего, опасаясь поголовного возмущения среди тагаурцев, а за ними, легко может быть, и других обществ, он составил команду охотников из 3-х унтер-офицеров и 60-ти рядовых и постоянно держал засады на всех выездах из гор, а также у мостов, которые, по слухам, осетины намеревались разрушить, усилил конвой проезжающих и т. д. (Донесение полковника Скворцова 31-го декабря 1826 г. № 2745.). Это сильно ограничило своеволие тагаурцев, и они волей-неволей в конце 1827-го года прислали своих старшин с испрошением прощения за свои прошлые проступки и обязались жить с [82] нами в мире и добром согласии. Некоторое время они, действительно, по возможности исполняли свое обещание, но с 1829 года...

… «в Осетии, после непродолжительного периода сравнительной тишины и спокойствия, вновь начались враждебные волнения против русской власти. Как в прежние годы, они обусловливались теми же причинами: в районе военно-грузинской дороги — у одних обывателей тягостями натуральных повинностей, у других стеснением хищничества и т. п. Даже осетины алагирского и куртатинского ущелий, бывшие до этого времени спокойными подданными русской власти, отчасти примкнули теперь к враждебному движению против нее своих соплеменников».

За свое вероломство тагаурцы прежде всего были лишены права изымать с проезжающих какую бы то ни было пошлину, а затем вызвали графа Паскевича и на более решительные меры.

Главными пособниками осетин были ингуши, жившие к востоку от военно-грузинской дороги, в верховьях рек Ассы, Сунжи, Камбилеевки, по большой Кистинке или Макалдону, впадающему против кайтукинского поста в р. Терек. По долине реки Ассы жили карабулаки, в верхнем течении ее — галгаи или дальние ингуши, а при выходе Ассы из гор — галашевцы и алхонцы. Карабулаки населяли 44 деревни, в которых считалось до 2500 дворов; галашевцев и алхонцев насчитывалось до 150 дворов, а галгаев 28 деревни, в которых было до 550 дворов. Джерахи, составлявшие семь деревень (свыше 50 дворов) и кистины пятнадцать деревень (до 809 дворов) населяли долину большой Кистинки. Джерахи происходили от смеси осетин с кистинами и говорили на осетинском и ингушском языках, а все остальные народы были кистинского племени и говорили на кистинском, т.е. ингушском языке. Из них карабулаки, [83] галашевцы и алхонцы принадлежали к колену арштхоев и жили по соседству с чеченцами. Самыми неспокойными и непокорными были собственно кистины, часть которых в начале июля 1827 года даже входила в состав скопищ дагестанцев, под предводительством Алдама-швили, предпринявшего набег на Тушетию через селения перикительского общества.

Из всех ингушских племен мы могли положиться лишь сколько-нибудь на назрановцев, населявших 100 деревень, в которых насчитывалось до 4000 семейств. Деревни эти расположены были от истоков реки Сунжи до Преградного Стана, а две из них — Бекоева и Абрекова (до 70 дворов) лежали по реке Камбилеевке. Назрановцы доказали приверженность свою нашему правительству, участвуя с нами в 1825-м году при усмирении чеченцев, с которыми до 1830-го года находились в сильной вражде.

Все эти племена жили в селениях малодоступных, — и притом только летом; селения же эти лежали в глубоких, тесных, скалистых и окруженных снеговыми горами ущельях. Сакли были построены из камня на извести; в каждой деревне находилась одна или несколько башен. В случае нечаянного нападения, часть жителей, укрывшись в башне, оборонялась до прибытия соседей. У галашевцев и карабулаков сакли были отчасти построены из дерева, а некоторые из них врыты в косогор и имели вид землянок. Джерахи, кистины и галгаи могли выставить до 1000 вооруженных людей, а галашевцы, алхонцы, акинцы и прочие племена могли им прислать в случае нужды еще другую тысячу. Гражданского устройства у них не было никакого, и члены одной и той же семьи, занимая обыкновенно одно селение, были все равны и независимы друг от друга. Вера — смесь [84] христианства с идолопоклонством; вместо священников народ имел волхвов и гадателей. Назрановцы, карабулаки и галашевцы исповедовали магометанскую веру омаровой секты — и то не строго.

Дороги, предстоявшие для движения нашего отряда, в 1830 году к джерахам, кистинам и галгаям, были следующие: первая вверх по реке Ассе. Эта дорога до жилищ алхонцев была удобопроходима для арб, но далее, за неимением мостов, весьма плоха. Долина Ассы по нижнему течению довольно широка, берега отлоги, покрыты густым лесом и имели отличные пастбища. От алхонцев ширина долины на расстоянии 25 верст не превосходила 100-300 шагов; кроме того, горы здесь высоки, покрыты лесом и идут по обеим сторонам реки; броды бывают только зимою. При входе в землю галгаев долина реки снова расширялась и образовывала огромную поляну. От Преградного Стана до галгаев считалось до 70-ти верст. Вторая дорога пролегала вверх по реке Сунже от назрановского укрепления до ее истоков (в 15-ти верстах от Владикавказа), и через высокие и крутые горы на Ассу к алхонцам, а от них по первой дороге в землю галгаев. От Назрана до галгаев считалось около 70-ти верст. Дорога представляла огромные затруднения при переходе из долины р. Сунжи в долину Ассы, почему доступна была только для легких вьюков. Третья дорога шла от Владикавказа вверх по камбилеевскому лесистому ущелью через деревню Бекоеву (10-12 верст от кр. Владикавказа) и мимо деревни Абрековой (15 вер. от кр. Владикавказа). До первой деревни она была удобна для арб; далее же, пролегая через голые горы к кистинским селениям Бешти (50 верст) и Лалаги и к галгаевскому селению Ахшхаль, весьма затруднительна, и удобна только для вьюков. Дорога эта длиною [85] около 50 верст. От Владикавказа вверх по правому берегу Терека пролегал четвертый путь, который возле нового редана поворачивал влево и через ущелье р. Конхур выходил на Тарскую долину к Абрекову хутору. Тарская долина орошалась ручьем, впадающим в Камбилеевку, и служила прекрасным лагерным местом. От Абрекова хутора дорога через камбилеевское ущелье шла к кистинским селениям Бешти и Косрахи и от того же хутора через урочище Бохчотур горами к галгаевскому селению Ахшхаль, возле которого спускалась к реке Ассе. Путь этот удобен был только для легких вьюков. От Абрекова хутора шла дорога в долину Ассы, к Преградному Стану. От кайтукинского поста вброд через Терек пролегал пятый путь, на протяжении 45 верст, в джераховское ущелье. Брод проходим был только летом и зимою. Этот путь был удобен только до с. Валакау, а оттуда до с. Лалаги пролегал труднопроходимою тропою и по косогорам вверх по ущелью; затем далее, до галгаевской деревни Ахшхаль, на р. Ассе, он был опять исправен и достаточно удобен, так что даже не затруднял движения горных орудий. К тагаурцам же вели две дороги: одна от Ларса и Чеми в верхний Саниб (15 верст), с малою разработкою удобопроходимая для арб; из Саниба через сел. Кани в сел. Даргавз; от него между селениями Ламардон и Какадур по голым возвышенностям на Фиагдон к селению Дзеваре-Кау (12 верст). Последнее пространство не представляло особых препятствий для прохода легких орудий. Вторая дорога — вверх по Гизельдону к селению верхнее Кобани была удобна для арб; от последнего через селение Даргавз (20 верст) и Какадур (17 верст) и через хребет гор она шла в трусовское ущелье; дорога эта требовала разработки даже для арб. [86] Кроме того, от Балты она шла к слиянию рек Гизельдона и Геналдона, откуда через селение Кобани, потом чрез небольшое ущелье и незначительный хребет выходила к сел. Гижи на р. Фиагдоне.

Несмотря на эти пути, во многих местах почти непроходимые для отряда, в особенности в тридцатых годах, гр. Паскевич не остановился в своей решимости относительно экспедиции, цель которой, по его всеподданнейшему донесению, состояла…

... «в обеспечении военно-грузинской дороги от грабительства и шалостей окрестных горных жителей, а именно — джерахов, кистин, галгаев и тагаурцев, и приведении их к должному повиновению, а также в учреждении между ними некоторого гражданского устройства; для узнания страны и обозрения условий местности, с целью убедиться, насколько они пригодны обеспечить большую дорогу от набегов».

Отряду, собранному во Владикавказе, под начальством г. м. кн. Абхазова, было предписано: усмирить сперва джераховцев, кистин и галгаев, привести их к покорности и устроить у них гражданский порядок, а потом сделать поиск в землю тагаурцев. Перед выступлением была отправлена к джераховцам, кистинам и галгаям прокламация, в которой объявлено, что войска идут в их страну не для войны, а для приведения ее в устройство, и приступят к военным действиям только тогда, если они сами дадут к тому поводы. Прежние их шалости прощались, так как правительство имело в виду, что их разбои и грабежи происходили от невежества и нужды. Правительство, по словам прокламации, вместе с тем желало узнать их быт, чтобы впоследствии, если они будут достойны, улучшить его. Добровольно покорившихся обещано было оставить нетронутыми; но тех, которые осмелятся взяться за оружие — истребить без пощады с их семействами и [87] имуществом. Каждый выстрел с их стороны, сказано в прокламации, «будет стоить жизни не только семейству, но и целой деревне», почему предложено было «непокорным смириться и остаться в своих домах, не подвергая себя наказанию». Прокламация эта была отправлена с благонадежным переводчиком. Тагаурцам же было объявлено, что для них настало время бросить шалости и обратиться к мирной и порядочной жизни; что одно гражданское устройство может обеспечить права и собственность всех и каждого, и что к этому будет приступлено с сохранением обоюдных польз правительства и их самих; что начальство, исполняя волю Монарха, прибегает в последний раз к кротким мерам, «чтобы сделать из них граждан истинно полезных и достойных счастья именоваться подданными русского Государя». Для обеспечения фланга и тыла отряда во время действий против джерахов и кистин были призваны во Владикавказ назрановские и тагаурские старшины. Через них была объявлена назрановцам благодарность за преданность русскому правительству и спокойствие, и дан им совет поступать так и впредь; велено им принять меры, чтобы не допустить чеченцев и арштхоев пробираться через их землю в пределы России, равно не принимать к себе беглецов, скрывающихся от руки правительства, и этим устранить от себя всякое подозрение в тайном с ними сношении и участии. На них же возложено было наблюдение за поведением алхонцев и галашевцев, с которыми они находились в родственной связи; всем отличившимся назрановцам была обещана награда. Так как некоторые из тагаурских старшин изъявили желание служить вместе с русскими войсками против неприятеля, то начальник отряда г. м. князь Абхазов допустил к тому 40 человек; другие [88] же, и в особенности Беслан Шенаев, выказав при том мнимую покорность, по уходе из Владикавказа тотчас приступили к сбору мятежников, чтобы не допустить отряд проникнуть внутрь тагаурского ущелья.

Одновременно с этим, для действий войск была преподана кн. Абхазову такого рода инструкция: отряд, оставив тяжести во Владикавказе и взяв 15-ти-дневное продовольствие отчасти на людях, отчасти на вьюках, и полное число патронов, должен выступить двумя колоннами, согласно указанному выше направлению. Первая должна была направиться к кайтукинскому посту, перейти Терек и войти в джераховское или кистинское ущелье; вторая же назначалась прикрывать ее движение с левого фланга и наступать из Владикавказа через Абреков хутор на с. Бошти. Обе колонны во время следования обязывались поддерживать связь и содействовать друг другу, а по усмирении джераховцев и кистин соединиться и обратиться на галгаев. Абхазову велено взять от всех селений аманатов, привести жителей к присяге, устроить у них гражданский порядок и, собрав сведения возможно полные о стране и дорогах, возвратиться во Владикавказ, где распустить войска. Чтобы развлечь внимание горцев, живущих по ущелью Кистинки (Макалдона), и заставить их ожидать наступления отряда с другой стороны, было предписано ген. ад. Стрекалову собрать в Казбеке небольшую милицию, которой впоследствии вступить в состав отряда. Милиция должна была угрожать кистинам со стороны гудошаурского ущелья, но не вступать в их землю. В действиях против горцев предписывалось князю Абхазову быть осторожным и не оставлять позади себя селений, не взяв от них аманатов; щадить добровольно покоряющихся; быть строгим с непокорными и возмутителями; располагать в тылу, где нужно, военные команды для [89] безопасности отряда и быть во всех действиях решительным. Кроме того, ему вменялось в обязанность сберегать людей и, где возможно, избегать действия оружием; при проходе через деревни соблюдать строжайший порядок и дисциплину. Люди во время похода должны были иметь на себе патроны и провиант и быть по возможности налегке, оставив ранцы с манерками, портупеи и штыковые ножки в штаб-квартирах, так как не приходилось далеко удаляться от Владикавказа. Для взрывов башен и каменных сакль был приготовлен порох, который предполагалось иметь при отряде на одном или двух вьюках. По невозможности прикомандировать к отряду сапер, было приказано образовать саперные команды из армейских солдат, выбрав знающих плотничное и столярное ремесло, и снабдить их шанцевым инструментом. Для облегчения движения солдат по горам отряд был снабжен 300-ми горными подковами и башмаками (Предписание генерала Емануеля князю Абхазову 21-го июня 1830 года за № 375.).

Между тем, князь Абхазов узнал, что тагаурцы, получив сведения о предполагаемой против них экспедиции, отправляют свои семейства в дальние горы, укрепляют подступы к селениям, посылают старшин во Владикавказ узнать волю правительства на счет своей судьбы и, страшась наказания, изъявляют желание переселиться на равнины, лишь бы русские войска не вступали в их ущелья. Он донес об этом Емануелю (3-го июля № 9.) и получил от него предписание такого рода:

«Принимать строгие меры против непокорных и возмутителей; сих последних, если того будут требовать крайние обстоятельства — истреблять, но преимущественно стараться забирать их [90] в плен со всеми семействами; с мирными же жителями обращаться кротко, восстановить между горцами гражданский порядок и положить конец хищничествам и разбоям. Кроме того, внушите тагаурцам, что правительство не заставляет их оставлять жилища и переселяться на равнины против желания, но требует совершенной покорности и исполнения приказаний начальства. Так как цель экспедиции состоит в том, чтобы узнать нужды жителей и доставить им способы к улучшению быта, то предложение их переселиться на равнины, с тем только, чтобы войска не вступали в их пределы — не может ни в каком случае быть принято. Взять от жителей присягу с обязательствами, чтобы войска наши имели свободный проход в их земле и расположение по саклям, если это потребуется; чтобы население охраняло и отвечало за жизнь небольших команд и одиночных людей, пришедших к ним в селение; чтобы ни под каким видом не были пропускаемы и укрываемы хищники от кары закона; чтобы были выданы скрывающиеся беглецы, пленники и бесписьменные люди (Предписание князю Абхазову 17-го июля 1830 года № 148.).

Князь Абхазов получил эту последнюю инструкцию уже на походе, куда он выступил 8-го июля. В тот же день, по предварительному с ним соглашению барона Ренненкампфа, генерального штаба штабс-капитан Ковалевский получил в селении Эдиси предписание отправиться в верхние ущелья Ардона и узнать о настроении жителей. Он выехал в трусовское ущелье через главный кавказский хребет, а оттуда в закское и нарское, в деревни Чебата, Нары и Генати. Близ горы Зикары Ковалевский перешел обратно кавказский хребет и спустился в джамагское ущелье. 14-го июля он прибыл в джамурское селение Баджино.

В селении Заки штабс-капитан Ковалевский был очень миролюбиво и дружелюбно принят собравшимся [91] народом, которому он объявил благодарность г. м. Ренненкампфа за мирное и тихое поведение, дал им наставление, как вести себя на будущее время, и потребовал от старшин проводников к куртатинцам. Старшины сначала не хотели исполнить его просьбу, отговариваясь неимением лошадей; но после настоятельных его требований объявили, что не решаются взять на себя ответственность за безопасный проезд к куртатинцам, между которыми было сильное волнение, и советовали отложить это намерение. Ковалевский, узнав, что в числе собравшихся находятся куртатинцы, вызвал их, подарил им несколько червонцев, сказал, что имеет бумаги от г. м. Ренненкампфа к их старшинам, и просил сопровождать его в их жилища. Куртатинцы объявили, что все они поклялись не принимать к себе ни русских, ни писем от них, и содействовать тагаурцам, которые, как им известно, встретили уже войска с оружием в руках. Ни просьбы, ни убеждения, ни обещания, ни ласки не могли склонить упорных, которые, наконец, в дерзких выражениях высказали, что они решились скорее умереть, чем покориться власти русских, и что, понимая цель поездки Ковалевского, не допустят совершить ее и убьют его на дороге. Штабс-капитан Ковалевский волей-неволей уступил необходимости и поехал в селение Нары.

Здесь он также был встречен народом с особенным вниманием и с изъявлением нам преданности. Пользуясь этим, Ковалевский прочел жителям письмо генерала Ренненкампфа, в котором он благодарил их за добровольное вооружение против кешельтцев, сообщил им некоторые сведения о цели экспедиции против горцев и приказал не давать у себя убежища разбойникам и беглецам. Нарцы отвечали, что они со времен [92] Императрицы Екатерины были всегда покорны воле правительства и в доказательство своих слов представили бумаги, писанные им от управлявших Грузиею, а также несколько манифестов, письма от окружных начальников и свидетельство о принятии присяги в 1801 году, хранившиеся в церкви; вместе с тем они показали ему двух раненых в перестрелке с кешельтцами близ Зикары и, наконец, изъявив, что для них прискорбно сомнение правительства в их поведении, просили сообщить высшему начальству: 1) удостаивать их хоть изредка своими письмами, которые, служа им знаком отличия пред другими и одобрением, были весьма драгоценны для них; 2) дать им в начальники военного русского чиновника, которому обязывались выстроить дом и выдавать содержание, какое будет приказано; 3) содействовать им к определению в школы детей; 4) устроить у них суд; 5) разрешить им собрать милицию для отбития скота у куртатинцев, если бы последние вздумали спасаться от преследования русских в закское ущелье; 6) так как явным разрывом с кешельтцами они лишились ближайшего для них пути из Нары в Цхинвал, куда ежегодно ездили для сбыта скота и закупки некоторых вещей, то приказать джамагцам не препятствовать им проходить по дороге из Генати в Цхинвал через Джамаг (Рапорт Ковалевского Ренненкампфу 14-го июля 1830 г. № 31.). Просьбы эти были исполнены, и к нарцам был отправлен моурав, а, для охранения жителей и для поддержания всех дальнейших наших среди них распоряжений, в селение Нары отправлена рота Херсонского гренадерского полка. Вообще же, поездка штабс-капитана Ковалевского выяснила, что жители северной Осетии по ущельям рачинском, зругском, генатском, закском [93] и по реке Ардону до устья мамисонского ущелья, известные нам в то время под одним названием нарцев (От слова нарты — богатыри.), более других привержены к русскому правительству (Рапорт Стрекалова Емануелю 19-го июля 1830 г. № 155.). Маленькая экспедиция Ковалевского, и в особенности расположение к нам столь значительного общества, находившегося в тылу отряда Абхазова, вполне развязывало последнему руки и доставляло ему возможность действовать сосредоточеннее и решительнее.

В состав отряда князя Абхазова вошли следующие войска: два батальона Севастопольского пехотного полка (956 н. ч.), сводный батальон из 9-й роты 89-го, 7-й роты 40-го егерских полков, 1-й роты 5-го и 3-й роты 6-го линейных кавказских батальонов (всего 543 штыка), сотня Астраханского казачьего полка (96 н. ч.), сотня Горского линейного казачьего полка (92 н. ч.), 4 горных единорога и 4 кегорновых мортирки 5-й резервной батарейной роты 21-й артиллерийской бригады. Отряд собрался в крепости Владикавказе 4-го июля 1830 года. Для обеспечения своего движения по ущелью реки Макалдона, которое населяли джерахи и кистины, он прикрывался грузинскою милициею, собранною в Казбеке.

Выступление войск последовало 8 июля, в два часа пополудни, после молебствия, двумя колоннами. Действия правой колонны, состоявшей из сводного батальона, 2-го батальона Севастопольского пехотного полка, сотни Горского линейного казачьего полка, двух горных единорогов и двух кегорновых мортир, под личным начальством князя Абхазова, заключались в следующем: двинувшись сперва по левому берегу Терека, она, вечером, с незначительными задержками, достигла кайтукинского поста, и [94] так как темнота и незнакомая дорога не позволяли следовать дальше, то расположилась лагерем. Ночь прошла без тревог. В четыре часа утра авангард стал переходить на правый берег Терека по заранее устроенным мостам. Едва совершилась эта переправа, и голова авангарда стала приближаться по кистинскому ущелью к джераховскому селению Калмикау, как из ближайших сакль раздалось несколько ружейных выстрелов. Посланный в аул ингушский старшина, бывший при отряде, объявил кистинам, занимавшим селение вместе с джераховцами, что русские не сделают им никакого зла, если они положат оружие и примут присягу; но увещание на кистин не подействовало, и мало того — они даже подстрекали жителей селения, понуждая их к вооруженному сопротивлению. Однако джераховцы оказались благоразумнее своих гостей и не приняли их предложения. Тогда кистины выгнали их из селения, овладели им сполна и быстро стали укрепляться. Это побудило кн. Абхазова ввести в дело оружие. Для атаки аула он разделил отряд на две колонны и открыл артиллерийский огонь. Под прикрытием его, колонны спустились в овраг, перерезывающий дорогу, а стрелки с тагаурскими старшинами зашли с фланга. Кистины, дав несколько беспорядочных выстрелов и видя невозможность защищаться, очистили селение и бежали в горы. Они были преследуемы сначала казаками Горского линейного полка, а потом, по весьма крутым высотам, где нельзя было пройти кавалерии, егерями 40-го егерского полка, которые, несмотря на град камней, гнали их до вершины хребта. Появление егерей на высоком и малодоступном гребне произвело сильное впечатление на горцев, которые при этом не досчитались у себя нескольких человек убитыми и ранеными. Заняв Калмикау, князь Абхазов [95] оставил в нем одну роту пехоты, для обеспечения своего тыла и сообщения, а также и для прикрытия моста на бурном Тереке, а с остальными войсками двинулся к селению Валакау по трудным тропинкам кистинского ущелья, где пришлось не только орудия, но даже и вьюки переносить на руках. На бивак у Валакау явились джераховские старшины, приняли присягу и выдали в залог своей верности аманатов. Только немногие из фамилии Льяновых отказались присягнуть на верноподданство и присоединились к жителям селения Обин. Последние в продолжение всей ночи беспокоили колонну своими выстрелами. На другой день г. м. князь Абхазов послал в Обин и в Валакау доверенных людей с увещаниями смириться и принять присягу, но жители отказались и даже решились задержать следование колонны вверх по ущелью. Такая дерзость возмутила отрядного начальника, и он решил наказать их.

Колонна, с грузинскою милициею, которая была вытребована из Казбека для облегчения войск и для розысков неприятеля, скрывавшегося в горах и в лесах, разделившись на две части, двинулась по обоим берегам реки Кистинки или Макалдона к селению Обин. Движение по весьма дурной дороге было затруднительное и медленное. На пути следования отряд предал огню жилище Льяновых и перед вечером достиг деревни Обин, в которой жители подожгли свои сакли, и расположился на ночлег. Во время следования горцы беспокоили отряд ружейными выстрелами, а ночью даже подкрадывались к лагерю. На рассвете 11-го июля все высоты возле Обина были усеяны неприятельскими скопищами, а дорога из селения, проходившая узенькой тропинкой по карнизу крутой горы в селение Гераки, была загромождена завалами; на склонах же горы были приготовлены камни, чтобы [96] скатывать их на проходящие войска. Перед выступлением отряд совершенно разорил селение Обин и сжег мосты на р. Кистинке, чтобы лишить возможности неприятеля, находившегося на обоих берегах, взаимной помощи и поддержки. Едва только авангард, составленный из грузинской милиции, егерской роты и единорога, выступил из селения, как на него понеслись неприятельские пули и камни. Это, однако, не остановило милиции, которая, разделившись на две части, и будучи подкреплена егерями, смело полезла на высоты. Удачные действия единорога, поставленного на склоне горы, способствовали быстрой атаке милиции на фронт завалов, которые в то же время были обойдены с фланга егерями. Одновременная атака заставила кистин оставить их и бежать в горы. Авангард, вместе с артиллериею, преследовал их, а тагаурцы, с частью линейных казаков, устремились наперерез неприятелю и нанесли ему значительный урон. Наши войска потеряли в этом деле убитым одного портупей-прапорщика, ранеными — дворянина казбекской милиции и трех нижних чинов и контуженым одного рядового.

После этой неудачи, у неприятеля пропала охота препятствовать следованию войск, и едва они начинали взбираться на высоты, как он немедленно оставлял их. Действия наши заставили, наконец, кистин отправить старшин к начальнику отряда с просьбою о пощаде и помиловании и с выражением желания выдать аманатов. Изъявив на это согласие, князь Абхазов двинулся к селению Гераки и здесь привел кистин к присяге. Покончив, таким образом, с кистинами, отряд выступил из Гераки в землю галгаев, чтобы этим движением обеспечить левую колонну, следовавшую под начальством подполковника Плоткина, и явиться в тылу у [97] неприятеля, который, по сведениям, преграждал путь левой колонне. Страшно дурная дорога, а в особенности глубокий овраг близ селения Косрахи, задержали войска, которые к вечеру с большим трудом достигли селения Куля. Здесь явились старшины верхней Кистии с испрошением помилования; вместе с ними пришли депутаты от ближних галгаевских селений с изъявлением покорности, и уведомили, что деревни, расположенные по реке Ассе, послали уже своих старшин и аманатов к начальнику левой колонны.

Левая колонна выступила из Владикавказа в составе 1-го батальона Севастопольского пехотного полка, сотни Астраханского казачьего полка, двух горных единорогов и двух кегорновых мортирок, под начальством командующего Севастопольским пехотным полком подполковника Плоткина. Она двигалась по правому берегу Терека, в долину речки нижний Конхур. Достигнув сел. Бекоева, отстоящего в 10-12 верстах от Владикавказа, войска расположились на ночлег в трех верстах за селением, на высоте, к которой с правой стороны прилегает урочище Гергеч. На другой день колонна перешла в сел. Абреково, а 10-го июля, в четыре часа утра, переправясь через реку Камбилеевку, двинулась к урочищу Бохчотур. Дорога, поднимаясь на крутые горы и потом ниспадая по их скатам, была удобна, только для прохода ишаков с легким грузом, вследствие чего она вызвала значительные исправления, после которых артиллерию все-таки приходилось нести на руках. Вблизи Бохчотура, на высотах Сугулам, Плоткин заметил скопище осетин, которое, видимо, решилось преградить ему дальнейший путь. От проводников он узнал, что оно состояло преимущественно из верхних ингуш, число которых постепенно увеличивалось, и одни из них занимали вершину, [98] а другие спускались в лес, покрывавший высоты, где и устраивали засады. Желая знать наверно численность неприятеля, а равно принимают ли участие в этом восстании алхонцы и галашевцы, подполковник Плоткин послал к скопищу двух надежных проводников, которые вернувшись, донесли, что алхонцы и галашевцы, действительно, принимают участие в восстании и возбуждают ингуш к упорной обороне. Такое обстоятельство, в связи с дерзостью осетин, угрожавших отряду, а также опасение быть отрезанным и медлительностью дать возможность горцам усилиться еще более, заставили Плоткина проложить себе дорогу силою оружия. Он приблизился к краю глубокого оврага, отделявшего его от неприятеля, и здесь приостановился. 11-го июля, в три часа утра, он приказал роте пехоты, с кегорновою мортиркою, спуститься в овраг и осторожно подняться на склоны Сугулама. Рота незаметно двинулась вниз, но когда стала подниматься по скатам горы, то вдруг на половине ее была встречена сильным ружейным огнем. Плоткин, видя опасное положение роты, послал ей немедленно в подкрепление другую роту и поддержал атаку их обеих артиллерийским огнем из единорогов и мортиры. Стрелки, «с ружьями наперевес и с барабанным боем, при криках ура», дружно ударили на неприятеля, сбили его с вершины Сугулама и обратили в бегство. Удаление его было настолько быстрое, что он второпях не успел захватить с собою запас чуреков и подсошек для цельной стрельбы. Высота тотчас была занята подошедшими войсками, и только густой туман, к сожалению, препятствовал преследовать горцев и избавил их от полного поражения (Рапорт Плоткина Абхазову 14-го июля № 652.). [99]

Князь Абхазов, узнав в селении Куля от галгаевских депутатов о занятии Сугулама, тотчас послал приказание Плоткину держаться на этой сильной позиции и ожидать дальнейших распоряжений. Получив же затем сведения от Плоткина, что через час по занятии горы к нему явились старшины селений Таргим и Ахшхаль, прося пощады и покровительства, и что он взял от них трех аманатов и обещание не беспокоить колонну при дальнейшем движении, кн. Абхазов велел ему двигаться к селению Таргим на соединение с правою колонною. Успокоившись же таким образом на счет левой колонны, он тотчас привел к присяге старшин и жителей верхней Кистии, кроме селения Суван (Шоан), состоявшего из 8 дворов и не хотевшего ни присягать, ни выдать аманатов, ни прислать старшин. Так как спешить было некуда, то вслед затем г. м. князь Абхазов, сделав небольшой переход, остановился у селения Бешти, которое лежит на границе из кистинской или макалдонской долины в долину реки Ассы. Переночевав, он вступил на другой день в землю галгаев и расположился лагерем на р. Ассе, против селения Таргим. Хотя по пути он не встречал вооруженных горцев и их противодействия, но деревни везде были пусты, а жители, стада и имущество были спрятаны в горах и лесах. Присягнувшим старшинам было объявлено, что они обязаны вернуть жителей в их дома, так как невозвращение и укрывательство в горах будут свидетельствовать о нерасположении населения к правительству и о недоверии к отряду, пришедшему узнать его нужды и страну им обитаемую.

Получив приказание кн. Абхазова, подполковник Плоткин двинулся в пять часов утра, 14-го июля, на соединение с правой колонной. Дорога была очень дурная, [100] узкая и перерезана массою оврагов, расщелин и рытвин. Колонна шла преимущественно по косогорам, высоко над рекою Ассою, и только поздно вечером прибыла в Таргим. Войска, соединившись близ этого селения, стояли лагерем на реке Ассе почти два дня. За это время были приведены к присяге еще и другие галгаевские деревни, из которых только две — верхний и нижний Суль, расположенный на противоположном берегу Ассы, отказались прислать старшин. Такое упорство вынудило князя Абхазова сжечь обе деревни. При исполнении этой экзекуции, кавалерия захватила двух пленных. Один из них, осмелившийся произвести выстрел и схваченный с оружием в руках, был засечен шпицрутенами насмерть, а другой, пройдя сквозь строй через пятьсот человек один раз, отпущен на волю для удостоверения своих земляков, что нет пощады сопротивляющимся воле русского правительства. Старшинам же всех селений были посланы особые приказы, в которых излагалось, в чем именно состоит эта воля, а равно обязанности жителей перед начальством. Эти приказы как будто бы понравились населению, и оно при обратном следовании отряда само представляло избранных им старшин и требовало еще подобных приказов (Донесение Абхазова Емануелю 20-го июля № 725.), из чего можно было заключить, что дела по приведению галгаевцев и кистин к присяге и по усмирению непокорных были окончены. Но, в сущности, такое явление было, действительно, только кажущимся, и князь Абхазов свидетельствует о нем так:

«Хотя мы и принимали выражение покорности и выслушивали заявления в раскаянии и преданности, но все это сопровождалось какою-то боязнью, тревогою и не отличалось искренностью — [101] может быть потому, что не было это убеждением населения, а вызывалось нашим давлением и понуждением».

Это замечание князя Абхазова не замедлило оправдаться.

17-го июля отряд двинулся обратно к Тереку. Ему предстояло два пути: тот, по которому шла правая колонна, и другой по ущелью Гергеч, отделяющийся от селения Куля в Абреков аул. Оба они представляли неимоверные затруднения, которые усложнялись еще вследствие туманной и дождливой погоды, разгрязнившей почву до невылазности; но так как первый из них был знакомее, то выбор пал на него. Пройдя к селению Суван, жители которого отказались выдать аманатов и прислать старшин, кн. Абхазов предал его огню. При приближении к разоренному селению Обин, отряд был встречен ружейным огнем кистинами, укрепившимися в уцелевшей башне и за развалинами. Из последних их скоро выбила штыками рота Севастопольского пехотного полка, при помощи одного орудия; но действия артиллерии по башне не принесли никаких результатов, а пехота, несмотря на все старания, не могла поджечь ее. Тогда начальник отряда, во избежание лишней траты времени и людей, решил взорвать башню вместе с ее дерзкими и вероломными защитниками. Подкоп был начат ночью, под руководством офицеров генерального штаба, и продолжался до половины следующего дня. 19-го же июля, ровно в 12 часов, башня, с ближайшими к ней каменными саклями, взлетела на воздух и под развалинами погребла отчаянных защитников, исключая главного виновника восстания Маркуста Бекоева, который, совершив воздушное путешествие, был найден живым под грудой камней и взят в плен. Мы потеряли трех рядовых и двух лошадей ранеными. Во всех других [102] селениях, кроме сожженного по пути Байна, отряд при обратном следовании находил семейства, мирно занимавшиеся работами и хозяйством. Войска сохраняли самую строгую воинскую дисциплину, и никто из жителей не был обижен.

Переправившись через Терек по мостам, едва лишь наполовину уцелевшим от сильной прибыли воды, отряд двинулся во Владикавказ, чтобы отдохнуть, оправиться, запастись провиантом и переждать беспрерывные ливни, от которых заболело много людей. Так как горные тропинки, в особенности там, где они пролегали по карнизу скал, сделались весьма трудно проходимы даже для пеших, то отряд имел при себе только одни артиллерийские вьюки и следовал чрезвычайно медленно. Если бы эти дожди застали его в земле галгаев, то он, наверное, по мнению князя Абхазова, остался бы без провианта и не имел возможности двинуться обратно. Тотчас по переходе через Терек грузинская милиция была отпущена в Казбек, хотя и весьма облегчала службу пехоты, занимая дальние высоты, открывая неприятеля и охраняя войска от нечаянных нападений.

Тагаурцы, приписав остановку отряда во Владикавказе робости русских, изменили клятве и вознамерились защищать свои селения. К ним не замедлили присоединиться даже куртатинцы и алагирцы, которых Беслан Шенаев, один из важнейших тагаурских старшин, успел склонить на свою сторону. Значительное скопище всех этих горцев, в числе до 2000 человек, собралось на перевале из долины Терека к деревне Саниб и решило не пропускать войска в свои ущелья. Князь Абхазов хотел выступить против него 21-го июля, но ему помешали дожди, и он остался пока во Владикавказе. Но вслед затем он через лазутчиков узнал, [103] что тагаурцы хотят разрушить мосты по военно-грузинской дороге, чтобы замедлить движение полков 20-й дивизии из Закавказья на линию, а с тем вместе имеют намерение напасть на ларский пост, где было заготовлено продовольствие для отряда на всю экспедицию. Чтобы не допустить их привести в исполнение последний замысел, князь Абхазов отправил сводный батальон, с частью казаков, при одном горном единороге, как для охранения мостов, так и для усиления ларского поста. Конечно, тагаурцы не посмели произвести нападение на Ларс, но зато массами прокрадывались на дорогу и нападали даже на проходящие команды. Дерзость их дошла, наконец, до того, что они атаковали 2-ю бригаду 20-й дивизии, убив и ранив при этом несколько солдат, а когда следовали тяжести этой бригады, под прикрытием двух рот и одного орудия, то они опять повторили свое нападение между Балтою и Владикавказом и в происшедшей при этом свалке убили 6 нижних чинов, ранили двух обер-офицеров и восемь нижних чинов. Но поводу всего этого кн. Абхазов писал Емануелю:

«Я полагал бы полезным наказать ссылкою в Россию без возврата прежних аманатов, данных тагаурцами, совершенно оказавшимися непокорными правительству, и прошу принять мое мнение в уважение, ибо одними только постепенными наказаниями можно обуздать коварный нрав горцев» (Рапорт 26-го июля № 87.).

С тем вместе, не обращая внимания на проливной дождь, он выступил с отрядом 26-го июля и двинулся в тагаурское ущелье через селение Ларс. Владикавказскому же коменданту он приказал выслать один батальон 2-й бригады 20-й дивизии и сотню казаков к гизельскому ущелью или куртатинскому на реку Фиагдон, чтобы [104] отвлечь куртатинцев от тагаурцев, а для охранения мостов на дороге от Балты до Дарьяла отправить две роты. Воспользовавшись отсутствием войск во Владикавказе, в котором остался только караул, тагаурцы стали крайне нахальны, почему владикавказский комендант полковник Скворцов просил командующего войсками на линии, до возвращения отряда кн. Абхазова из похода, поставить в крепости бригаду 20-й дивизии и Черноморский казачий полк (Рапорт Емануелю 28-го июля 1830 г. № 21.).

В ночь с 26-го на 27-е июля князь Абхазов командировал из селения Ларса сводный батальон, два орудия и 50 казаков для занятия крутых высот, по которым пролегает дорога в тагаурские селения, с целью обеспечить дальнейшее движение отряда. Не успел батальон занять эти высоты и выслать цепь стрелков, как последняя была атакована скопищем тагаурцев, куртатинцев и алагирцев в числе 2000 человек, и при их единодушном натиске попятилась назад. Только решительная атака сводного батальона, подкрепленного казаками и войсками из главной колонны, выступившей из Ларса на рассвете, исправила нашу маленькую неудачу и заставила горцев отступить. Преследуемые затем пехотою и артиллериею, они пытались укрыться за сделанными ими завалами, но наши стрелки ворвались туда на их плечах, штыками выбили их оттуда и обратили в беспорядочное бегство. Отряд преследовал их насколько позволяла местность. Поспешное отступление неприятеля доказывало, что он понес значительные потери; с нашей же стороны были убиты: 1 казак и 1 рядовой; ранены: 1 обер-офицер и 5 нижних чинов и контужены: 1 обер-офицер и 2 рядовых. К вечеру отряд достиг [105] селения нижний Саниб, близ которого стал биваком. Это селение оказалось пустым, и жители его удалились на вершины близлежащих гор.

Так как выступление отряда из Ларса было неожиданное, а обстоятельства требовали быстрого движения, то князь Абхазов взял с собою лишь немного кавалерии и четырехдневный запас провианта, который был поднят на казачьих лошадях. Этот провиант приходил теперь к концу, почему за освежением его была послана в Ларс сотня Астраханского казачьего полка, а для охранения отряда от нечаянного нападения высланы на санибский перевал две роты пехоты, при одном орудии. Жителям же Саниба и окрестных деревень через переводчиков и тагаурских старшин, оставшихся верными правительству, было объявлено, что если они не возвратятся к утру в свои дома, то лишатся их вместе с запасами хлеба, а при добровольном смирении и явке получат значительное облегчение своей участи. Объявление это имело желаемое действие: утром 29-го июля жители начали возвращаться, а прибывшие вслед за ними старшины из фамилий Кундуховых и Еленевых на коленях просили помилования. Князь Абхазов потребовал от них немедленного исправления мостов, испорченных мятежниками, безусловного повиновения воле правительства и присягу на верноподданство. Перед вечернею зарею все жители селения Саниба на знаменах Севастопольского пехотного полка присягнули на верноподданство по особому клятвенному обещанию, и только жители селения Генал, несмотря на увещания Абхазова, не соглашались сойти с гор, почему их дома преданы были огню, а хлеб истреблен.

В тот же день явился к князю Абхазову главный виновник восстания тагаурцев Беслан Шенаев и [106] просил помилования. Начальник отряда приказал ему немедленно возвратить жителей селений Кани и Теменикау в их жилища и ожидать его на дороге близ селения Кани, где он может узнать свою судьбу. Затем, выступив из д. Саниба и перейдя реки Фарсидон (Кавридон) и Геналдон по мостам, устроенным самими тагаурцами, отряд прибыл в селение Кани. Здесь князя Абхазова уже ожидал Беслан Шенаев с семью своими сыновьями и еще с несколькими другими мятежниками, из которых «прапорщик Азо Шенаев заслуживал самого строгого наказания». По словам князя Абхазова...

... «сей изменник, участвуя с отрядом в экспедиции против кистин, самовольно удалился по окончании ее из отряда, пристал к мятежникам и угрожал вооружить всех горцев против правительства. Другой, Бита Кануков, заслуживающий также строгого наказания, оставил селение свое, находящееся на равнине, подговорил десять семейств пристать к мятежникам и был ревностным помощником Беслана Шенаева».

Эти оба лица, равно и все остальные, были арестованы. После этого отряд, приведя к присяге жителей селений, лежащих по реке Геналдону и ее притокам, прошел селение Даргавз и расположился на ночлег на реке Гизельдоне. Это селение служило центром тагаурского ущелья и было довольно многочисленно, но к приходу отряда жителей как в нем, так и в близлежащих селениях осталось весьма мало. Зная, что народ покидает свои жилища под влиянием ужасных рассказов о действиях русских войск, и увлечен к неповиновению своими старшинами, князь Абхазов, щадя его жизнь, послал к нему переводчиков с приказанием немедленно вернуться в свои дома. Жители охотно возвращались, и к 1-му августа почти все находились под своим кровом. [107]

Участие куртатинцев и чемитинцев, вместе с тагаурским скопищем, в сопротивлении нашим войскам побудило князя Абхазова сделать поиск в куртатинское ущелье. Отряд, составленный из 6-ти рот Севастопольского пехотного полка, двух орудий и сотни Горского линейного казачьего полка, выступил из лагеря при селении Даргавз 31-го июля и направился через сел. Какадур на реку Фиагдон, протекающую по куртатинскому ущелью. Отряду предписывалось обратить в пепел четыре деревни, жители которых участвовали в возмущении неоднократно, и расположиться на перевале из тагаурского ущелья в куртатинское. Уничтожение селений: Барзикау, Лац, Хидухус и Валасав, быстрое и неожиданное появление русских войск в куртатинском ущелье и суровые меры против непокорных имели сильное влияние на куртатинцев: они немедленно прислали депутатов с просьбой о пощаде и с изъявлением покорности. Князь Абхазов приказал куртатинцам собраться к 8-му августа в селение Даргавз для принятия присяги и выдачи аманатов из лучших фамилий. Требование это было исполнено ими беспрекословно — и после этого им объявлено помилование; но при этом они были обложены податью, и у них учрежден некоторый гражданский порядок. Усмирив таким образом куртатинцев, войска возвратились в сел. Даргавз.

Между тем жители деревень, расположенных по Гизельдону, были также приведены к присяге, исключая селений верхнего и нижнего Кобани, отстоявших в 25 верстах от Владикавказа, которые оставались непокорными. Дорога из Даргавза к этим деревням пролегала по ущелью Гизельдона, которое обрамлено отвесными скалами и местами было не шире четырех сажень; кроме того, быстрый Гизельдон образует здесь ряд каскадов, и на [108] пространстве почти трех верст дорога в Кобани трудно проходима даже для вьюков. При этих условиях, пятьдесят решительных и отважных горцев, взобравшись на скалы ущелья, могли бы нанести большой вред колонне, избравшей эту дорогу — что и воспрепятствовало свободному и скорому движению отряда в деревни Кобани. Когда же селения, лежавшие по реке Гизели, были приведены к присяге, то князь Абхазов, воспользовавшись этим случаем, приказал жителям вооружиться, занять кобанское ущелье и охранять его во время следования отряда, который состоял из сводного батальона, двух рот Севастопольского пехотного полка, двух орудий и сотни Астраханского казачьего полка. Он без выстрела занял деревни Кобани, привел к присяге вернувшихся в дома жителей и разрушил сакли непокорных. После этого он тем же ущельем вернулся в сел. Даргавз.

Все примеры строгости, а в параллель им и кроткое обращение, не имели никакого влияния лишь на фамилию Карсановых, проживавшую в деревне верхний Лaмардон, жители которой не принимали никаких предложений, упорствовали, а также не хотели сойти с гор и принять присягу. Чтобы смирить их, князь Абхазов выбрал 100 человек стрелков из Севастопольского пехотного полка и 25 казаков Горского линейного казачьего полка, при одной мортирке, и приказал им преследовать Карсановых насколько позволит местность. Жилища фамилии Карсановых в селении Ламардоне были преданы огню, башни взорваны, стада отбиты нашими стрелками; но сами они удалились в такие трущобы, куда без значительных потерь с нашей стороны нельзя было заглянуть. Наступившая ночь прекратила преследование, и стрелки вернулись в лагерь. Из числа их в перестрелке с Карсановыми были ранены 5 нижних чинов. [109]

Действия свои в северной Осетии князь Абхазов считал оконченными; поэтому, послав тагаурцам два объявления (приложения III и IV), и поставив над ними особого помощника пристава, он 5-го августа повернул отряд обратно к Владикавказу через деревни Кани, Саниб и Чеми. Это последнее селение находилось на склоне горы, внизу которой проходила военно-грузинская дорога, видневшаяся на дальнее расстояние из селения Чеми, почему оно было намечено пунктом для извещательного поста. Но дело в том, что жители Чеми не были покорны правительству, укрывали хищников, пробиравшихся на большую дорогу, извещая их о проезжающих, и нередко сами принимали участие в грабежах и разбоях. В виду всего этого, а также и двуличного их поведения в последних возмущениях, по распоряжению начальника отряда башни их были взорваны, а самое селение сожжено, и таким образом уничтожен этот притон разбойников. В ночь с 6-го на 7-е августа отряд прибыл во Владикавказ и был немедленно распущен, кроме Севастопольского пехотного полка, 4 горных орудий и 4 кегорновых мортирок, оставленных до окончания приговора над главными виновниками восстания.

И так, экспедиция в кистинское и тагаурское ущелья имела желаемый успех. Войска, преодолев неслыханные препятствия, доказали горцам, что ни отвесные скалы, ни горы, покрытые вечным снегом, не укроют их от справедливого и заслуженного наказания. Впечатление, произведенное на осетин нашим походом, было тем сильнее, что они видели одновременно положение южных осетин, наказанных отрядом г. м. Ренненкампфа. В результате экспедиции кн. Абхазова было следующее: мы положили основание гражданскому порядку, поставив над всеми горцами северной Осетии пристава, с особенной [110] властью и полномочием, и назначив ему в помощь помощника и старшин по деревням; джераховцы, кистины и галгаи обложены были податью по одному барану ежегодно с каждого двора; жители поголовно приведены к присяге, и от всех обществ взяты аманаты: от джераховцев 2, от кистин 16, от галгаев 10, от тагаурцев 14, от куртатинцев 7, от чемитинцев 5; главные виновники восстания схвачены и наказаны: восемь человек из тагаурской фамилии Шенаевых, два галгая и один кистин. При наказании тагаурских жителей было сделано им объявление, чтобы, не имея каждый раз особого разрешения, указанного в билете, не смели ездить по военно-грузинской дороге при оружии. Распоряжение это имело целью обратить их в безусловную покорность и отнять возможность разбойничать по дороге. Начальникам постов было приказано следить за исполнением этого распоряжения, и если у кого окажется оружие, то отбирать его и сдавать в казну. Всякому, отобравшему оружие, назначено было вознаграждение (Дело 2 отд. генер. штаба № 25.). Кроме всего этого, для обеспечения части военно-грузинской дороги, проходящей в недальнем расстоянии от ксанского и джамурского ущелий, была поставлена в этих ущельях рота Херсонского гренадерского полка, чтобы влиять на жителей и помогать соседним постам (Отзыв тифлисского губернатора Ренненкампфу 18-го июля 1830-го года № 148.).

Но важнее было то, что мы ознакомились с Осетиею и получили понятие о всех доступах в ее трущобы. При этом подробное обозрение дороги от Владикавказа до Казбека выяснило, что боковые посты не могут вполне прикрыть ее, так как хищники всегда найдут [111] тропинки, по которым прокрадутся на дорогу. В виду этого, г. м. кн. Абхазов представил довольно важные соображения о заселении страны, сущность которых состояла в том, чтобы водворить: при новом редане — 50 дворов, в селении Балте — 50 дворов, в селениях верхний и нижний Чеми — 40 дворов, в деревне Калмикау на правом берегу Терека 60 дворов и в Ларсе 15 дворов. Для защиты каждого из этих поселений, на ближайших высотах кн. Абхазов находил нужным соорудить небольшие укрепления на 50 человек. Первые два поселения вполне обеспечивали дорогу от нападения со стороны деревень в. и н. Кобани; третье — со стороны селений Саниб, Кани, Даргавз и других, лежавших по pp. Геналдону и Гизелю; четвертое совершенно запирало макалдонское или кистинское ущелье, где жили галгаи и кисты; пятое необходимо было для ночлега и приюта проезжающих, для проходящих военных команд и транспортов. Но так как окрестности поселений имели почву негодную для хлебопашества, то поселянам предположено отвести землю на кабардинской равнине. Коренные же жители селений, отданных казакам, должны были выселиться на равнину близ Владикавказа, исключая тагаурцев нового редана, где место позволяло водворить русских поселенцев вместе с коренными обитателями. При этом вменялось в обязанность начальникам станиц стараться вводить в родство поселян с осетинами посредством браков. В каждой станице решено устроить небольшое укрепление, в котором бы помещался станичный начальник, канцелярия и провиантский магазин, с двумя или тремя пушками, чтобы, в случае нападения, дать отпор неприятелю или продержаться день-два до прибытия подкрепления с соседнего поста. По поводу этого проекта граф Чернышев в 1831-м году писал графу Паскевичу: [112]

«Его Императорское Величество сии распоряжения совершенно одобряет и дозволяет привести их в исполнение, если намерение вашего сиятельства о проведении повой прямейшей дороги отложено вами или не сделает издержки сии излишними. Во всяком случае Государь Император Высочайше повелевает, чтобы женатые рядовые, кои назначены будут для сих поселений, были причислены по переселении в кавказские линейные батальоны, переименованные из прежнего Владикавказского гарнизонного полка».

Но пока осуществились эти последние преграды, которые окончательно налагали узду на своеволие буйного и хищного населения, оно не лишало себя надежды погулять еще на свободе и вознаградить себя за понесенные в экспедиции убытки. Оставив без внимания свое клятвенное обещание, тагаурцы вознамерились с открытием весны 1831-го года снова приняться за свое старое родовое ремесло и вошли в сношение с некоторыми торговцами из армян о доставлении и продаже им пороху и свинца. Пионерами этого нового злоумышления были жители селения Кобани, которые, будучи подстрекаемы лицами, потерпевшими разорение за свою виновность, даже опередили срок для нового восстания и уже в декабре месяце стали проявлять свои неблаговидные намерения. Узнав об этом, гр. Паскевич, для предотвращения новой экспедиции, сделал два решительных распоряжения: строго воспретил продажу всем вообще горцам пороху и свинца и разрешил кн. Абхазову истребить аулы Кобани, а жителей их переселить на плоскость (Предписание гр. Паскевича Стрекалову 27-го декабря 1830 г. № 1505.). Последняя мера была приведена в исполнение следующим образом: для отвращения всякого подозрения от виновных и отнятия у них способа к побегу в глубину гор, откуда по-прежнему они могли бы производить разбои, князь Абхазов отправил предварительно ко входу в кобанское ущелье, до [113] появления там отряда, сто человек из сборных линейных батальонов, квартировавших во Владикавказе, в виде рабочей команды. Люди эти, выступив 10-го декабря, прибыли того же числа к ущелью, образуемому течением реки Гизельдона, и занялись устройством близ дороги балаганов как бы для обыкновенного лагеря. Они не только не возбудили ни в ком подозрения, но даже и не обратили на себя внимания жителей. На другой день, в восьмом часу пополуночи, такая же команда линейных батальонов, в ведении ш. к. Евстафьева, выступила налегке из Владикавказа и, соединившись с первою, расположилась в трех верстах от деревни Кобани, в опушке леса. На этот раз неожиданное появление такого числа русских солдат немного встревожило жителей, но они все еще не могли проникнуть настоящей цели нашего посещения их дикого уголка.

12-го декабря выступил наконец из Владикавказа и отряд, назначенный для наказания кобанцев, под личным начальством г. м. кн. Абхазова, в составе батальона 40-го егерского полка, 70-ти казаков донского № 50-го полка, двух горных единорогов и двух кегорновых мортирок. Преодолев много трудностей в пути, усложнявшихся частыми переходами через быструю и довольно глубокую реку Гизельдон, и присоединив к себе команду шт. кап. Евстафьева, он прибыл под вечер к деревне Кобани. 18-го числа жители, выслушав определенное им наказание, и не находя более возможности сопротивляться распоряжениям начальства, приняли с покорностью объявленное им выселение и тотчас были выведены из домов с их имуществом; деревня частью истреблена огнем, а частью срыта до основания; находившиеся в ней шесть каменных башен, составлявшие ее оборону, взорваны на воздух. После этого отряд [114] возвратился во Владикавказ, а все кобанские семейства были размещены до лета, т.е. до водворения их на равнине, по ближайшим деревням.

Все наши решительные мероприятия, а в особенности настойчивость, с которою преследовал граф Паскевич умиротворение беспокойного племени, образумили, наконец, осетин, и они в непродолжительное время значительно преобразились, так что мы, действительно, имели право считать их вполне покоренными и достаточно покорными.

За пределами событий 1830-го года у осетин нет более истории: южане окончательно слились с грузинами и постепенно утратили свою народность, так что теперь трудно услышать среди них даже свой собственный язык, а северные осетины быстро ассимилировались — благодаря в особенности проекту князя Абхазова. Общество восстановления христианства и заботы бывшего Августейшего Главнокомандующего о распространении религии и о слиянии народностей довершили окончательное примирение северных осетин с русскою народностью.

В. Чудинов.

Текст воспроизведен по изданию: Окончательное покорение осетин // Кавказский сборник, Том 13. 1889