“Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году."

Секретно, о самонужнейшем.

Командиру 1-й бригады 21-й дивизии господину генерал-маиору и кавалеру Бриммеру.

От начальника самурского округа полковника Рота

РАПОРТ

Имею честь донести вашему превосходительству, что мюриды в большом числе заняли самурскую долину, Даниель-бек в деревне Хрюке, толпы неприятельские расположены по обеим сторонам реки Самура; по сведениям, мною полученным, сюда ожидают прибытия самого Шамиля; ахтинская милиция находится при укреплении только из нижних самурских деревень, в числе 400 человек; гарнизон ахтинский состоит из 237-ми человек, в том числе 19-ти унтер-офицеров; в заключение сего имею честь покорнейше просить ваше превосходительство почтить меня предписанием вашим, если войска, в ведении вашем состоящие, поддержать меня могут.

Укр. Ахты. Сентября 10-го дня 1848 года № 791. [372]

Письма полковника Рота к Э. В. Бриммеру.

(оригинальный текст на французском языке опущен. – прим. расп.)

I.

Мой генерал!

Спешу поблагодарить вас за любезное письмо, которым вы меня почтили. Не имея ни сил, ни времени сделать вам подробное описание всего того, что происходило у нас с конца августа, считаю за лучшее послать вам копию журнала осади Ахты, которую вы, по [373] прочтении, будете столь добры мне возвратить; журнал вы получите завтра. Знайте, генерал, что только вам мы обязаны спасением нашим; не будь гренадерской роты, которая поспешила к нам на помощь, наша погибель была бы неизбежна на другой же день по прибытии Шамиля. Он поспешил обещать дочь мою в супружество тому счастливому наибу, который первый водрузит знамя на наших валах. Но случилось не так: сволочь только покрыла своими трупами овраги, апроши и все окружности нашего маленького форта, который, в свою очередь, находится в совершенном разрушении; к тому же половина наших храбрых солдат погибла, а из восемнадцати офицеров уцелело только пять.

Окончательно позвольте мне, генерал, поблагодарить вас за доброту, которую вы мне оказали, предложив убежище в вашем доме. Мы его примем с благодарностью, когда Бог поможет мне выбраться из этой ямы, где вероятно Его святой воле угодно было дать мне урок христианского смирения. Имею честь передать вам от имени дочери моей ее глубокое почтение и прошу ваше превосходительство принять чувства высокого уважения и совершенной преданности, с которыми остаюсь навсегда покорный ваш слуга. 29-го сентября 1848. Ахты. Ф. Рот. [374]

Только что узнал я, что вы любите овощи и спешу послать вам остатки цветной капусты, которую только случай спас во время общего опустошения всех наших огородов — вероятно, дикари мюриды не сумели сделать из нее никакого употребления. Не знаю, как благодарить ваше превосходительство за обязательное предложение, которым вы нас почтили; мы в отчаянии, что не можем им воспользоваться вскоре, потому что мне надо дождаться здесь того, кто будет назначен начальником самурской провинции. Дай-то Бог, чтоб этот человек также желал скорее занять этот великолепный пост, как я его сдать, со всеми прелестями командования, а также чудной крепостью и красивой страной со всем ее глупым, изменническим населением.

Но все-таки, как князь Аргутинский сказал мне, что еще раз приедет в Ахты в ноябре месяце, то я не раньше отъезда князя могу оставить место моего заточения, и тогда мы будем иметь честь воспользоваться вашим гостеприимством. Примите почтение моей дочери и прошу вас верить чувствам уважения и преданности вашего покорного слуги. Ахты, 18-го октября 1848. Ф. Рот. [375]

Вот, генерал, дурная копия моего журнала; это все, что я могу вам послать, не имея даже в своем распоряжении порядочного писаря. Моя рана поправляется, слава Богу, но я очень слаб и страдаю. Примите уверение высокого почтения и совершенной преданности, с которыми имею честь быть вашим покорным слугою. Ф. Рот. Ахты, 3-го октября 1848.

Журнал осады укрепления Ахтов.

От 23-го августа я донес господину командующему войсками прикаспийском крае, что с 2000 милиции принужден занять границу самурского округа в ограждение от вторжения неприятеля, имевшего намерение спуститься в самурскую долину.

Ночью 28-го августа мюриды из партии елисуйского султана, шедшие в авангарде скопищ Шамиля, тремя толпами вторглись в ущелье Икрек, в числе 900 человек конницы и 3000 человек пехоты. 28-го числа неприятель сделал движение на с. Икрек. Старшина этого селения мулла Абакар, встретив первый натиск неприятеля, донес мне о том, вследствие чего я распорядился послать в с Икрек, на помощь жителям, рутульского наиба прапорщика Абу-Муселим-бека с самурскими беками, чем и была дана возможность остановить неприятеля. Отчаянная храбрость жителей, ободренная прибывшим подкреплением, одержала победу. Неприятель был разбит в прогнан за гору Куртай; трофеями этого поражения остались знамя Мусы-Гаджи, главного начальника вторгнувшейся партии, семь человек пленных, а в самом селении Икрек 18 трупов убитых мюридов, в числе коих один из начальников этой партии — Хаджи-Мюрадиль-Магомет. Даниель-султан, извещенный о неудачном начале в исполнении своего замысла, как видно из последствий, ускорил свои движения — и 30-го числа мюриды снова показались у [376] с. Икрек, в числе 1000 человек, где я с милициею встретил и прогнал их. На пути бегства неприятеля поднято сорок три тела убитых мюридов и взято два человека в плен.

Вынужденный недостатком провианта распустить милицию, я оставил в с. Лучек 800 человек, дабы этим удержать дальнейшее покушение неприятеля, а сам отправился в укрепление Ахты, чтобы сделать новый набор милиции, снабдить их порохом и снова вести на границу самурского округа, вследствие чего к 3-му и 4-му числу сентября уже собралось в Рутуле 1200 человек милиции, а в Ахтах 1000 человек, в том числе 300 человек конницы. Вечером 5-го числа Даниель-бек внезапно показался в шиназском ущельи с 4-ми т. конницы; остановясь у д. Калла, он разослал свои прокламации жителям всех деревень. В ту же ночь три другие толпы, следовавшие за Даниелем, двинулись: первая правым берегом Самура — явилась у д. Амсар, вторая — от Саредага, хребтом гор, спустилась к д. Лучек, а третья, от Арчидага, явилась в икрекском ущельи. Жители с. Лучек и находившаяся там милиция, обойденная внезапно неприятелем и окруженная со всех сторон 12-ю т. человек мюридов, сдались, а 6-го числа весь рутульский магал последовал их примеру, кроме наиба рутульского прапорщика Абу-Муселим-бека, который с своим семейством прибыл под защиту укрепления Ахтов.

7-го числа неприятель, заняв своими караулами высоты и всю местность у с. Кахка и Борч, потребовал у жителей всего рутульского магала выслать к нему, для увеличения его скопищ, всех жителей, которые в силах носить оружие. 8-го числа я с собравшимися 300-ми человек конной и 1000 человек пешей милиции, подкрепляемый ротою пехоты из ахтинского гарнизона, предпринял рекогносцировку вверх по р. Самуру, выгнал неприятельские караулы из с. Кахка и Хрюк, но в вечеру того же числа, теснимый огромными массами неприятеля, под предводительством Хаджи-Мурата, должен был отступить под стены укрепления Ахты.

9-го, 10-го и 11-го сентября неприятель, расположившийся у [377] с Хрюк с своими главными силами, занимался сбором милиции от всех деревень округа и избрал с. Хрюк местом для возведения на нем укрепления. 12-го числа сам Шамиль прибыл в Рутул, где того же числа все его наибы получили приказания следовать и занять Ахты; вследствие какового распоряжения, 13-го Хаджи-Мурат с аварскою конницею занял курагскую дорогу и расположился в д. Гра, а Даниель-бек, двинувшись правым берегом Самура и переправясь (через) хребет, спустился в ущелье Ахты-чая занял ахтинские минеральные воды, в пяти верстах от с. Ахты. Жители, устрашенные быстрыми движениями и чрез то успехами неприятеля, этого же числа сдались. Даниель-бек занял аул своими войсками и сам в нем учредил свою квартиру.

В этот же день прибыла команда 1-го баталиона Мингрельского егерского полка, шедшая на военно-ахтинскую дорогу, под начальством подпоручика Ищенки — 48 человек нижних чинов.

Гарнизон в это время составился из 300 штыков и 27-ми артиллеристов. На рапорт мой от 10-го сентября за № 701, начальник 1-й бригады 21-й пехотной дивизии господин г.-м. Бриммер известил меня, что он предписал отправить для усиления ахтинского гарнизона 5-ю гренадерскую роту князя Варшавского полка, в составе 200 человек с четырьмя офицерами — Гг. капитанами Новоселовым и Тизенгаузеном, подпоручиком Архангельским и прапорщиком Семеновым.

11-го числа в 10 часов утра рота гренадер появилась в 5-ти верстах от укрепления; в то же время из селения мюриды конною толпою бросились ей навстречу, а потому я приказал открыть огонь с двух батарей, чем и заставил неприятеля броситься на другую дорогу, которая чрез д. Джеб выходит на большой Кубинский тракт; но как здесь местоположение гористое, в теснинах и неудобно, мюриды опоздали в своем намерении отрезать дорогу роте, которая в два часа пополудни счастливо прибыла в укрепление, потеряв однако в сильной перестрелке в левой цепи одного унтер-офицера и 6 человек рядовых. [378]

С особенным удовольствием должен здесь упомянуть о неустрашимости и порядке, с которыми гренадеры, ведомые храбрыми своими офицерами, шли к укреплению, прикрываемые ружейным огнем своей цепи.

По прибытии 5-й гренадерской роты, я тот же час привел укрепление в усиленное оборонительное положение, приказав наносить на куртины и батареи кули с мукою, увеличить возможность скрываться людям на стене и вместе с этим распределил обязанности гг. офицерам: на первую батарею назначил помощников моих по управлению округом, капитана Жоржа и штабс-капитана Бучкиева, линейного № 6-й баталиона поручика Щекина и гарнизонной артиллерии поручика Чуприкова; на 2-ю батарею князя Варшавского полка прапорщика Беннета и гарнизонной артиллерии прапорщика Шлиттера; на 3-ю батарею князя Варшавского полка подпоручика Архангельского, прапорщика Семенова и гарнизонной артиллерии подпоручика Тимофеева; на 4-ю батарею Мингрельского егерского полка подпоручика Ищенко и линейного № 6-го баталиона подпоручика Богуславского; на 5-ю батарею того же баталиона штабс-капитана Байдакова и подпоручика Коржова, а в резерве господина маиора Старосило и при нем прапорщика Грузинского линейного № 10-й баталиона Тоубича. Первым фасом укрепления назначен был командовать капитан Тизенгаузен, а вторым капитан Новоселов. Остальную часть дня и затем следующую ночь мюриды, окружив укрепление рассыпною толпою, производили сильный ружейный огонь.

С рассветом 15-го числа сам Шамиль, прибыв в с. Ахты, двинул поголовно всех людей, которые были в его распоряжении, с заблаговременно заготовленным фашинником и поленьями дров, чтобы посредством их, набросав завалы от р. Ахты-чая на осыпь его берега, вне выстрелов укрепления, вести траншею. Ни ружейная, ни пушечная пальба не могли воспрепятствовать завалу, который вскорости поднялся на такую высоту, что неприятель мог невредимо за ним скрываться. Гарнизон потерял в этот день убитыми 20 человек и ранеными 32 человека нижних чинов. [379]

Перед вечером сам я, тяжело раненый, вынужден был препоручить начальствование над гарнизоном храброму капитану Новоселову на время моего изнеможения. Собрав гг. офицеров, я приказал им к непременному исполнению, чтобы во всяком случае гарнизон держался до последней крайности; но в случае неприятелю удастся ворваться в укрепление, то чтобы пороховые погреба были взорваны; вследствие чего я поручил капитану Новоселову сделать по этому надлежащее распоряжение.

К вечеру огонь неприятельский утих. Капитан Новоселов, заметив, что завал против 4-й батареи оставлен был мюридами в следствие нашего сильного огня, приказал команде, находившейся в мостовом укреплении, по невозможности доставки к ней провианта и снарядов, оставить мостовое укрепление, разломать лафет в нем находившегося орудия, заклепать тело, что и было исполнено, и команда благополучно прибыла в укрепление.

16-го числа утром неприятель продолжал с неимоверным усилием свои работы, невзирая на сильный наш ружейный и артиллерийский огонь, и сам открыл неумолкаемую пальбу, во время которой ранены капитан Жорж и подпоручик Коржов, убито 29 человек, ранено 73 человека нижних чинов.

В эту же ночь неприятель неумолкаемо поддерживал ружейный огонь по укреплению, на который с фасов оного и батарей отвечали ручными гранатами, ружейным и артиллерийским огнем.

В полдень 16-го числа мюриды поставили кегорнову мортиру на половине горы, по левую сторону Самура, и открыли из нее огонь по укреплению. Одна из гранат, пущенных неприятелем, попала на пороховой погреб, пробила крышу, лопнула в нем и взорвала до 400 пудов пороху и множество артиллерийских снарядов, вместе с зарядным ящиком на 4-й батарее. Жертвами взрыва остались убиты штабс-капитан Байдаков и 30 человек нижних чинов, ранены маиор Старосило, подпоручик Богуславский, прапорщик Семенов и артиллерии поручик Чуприков и 25 человек нижних чинов.

Завал, произведенный этим взрывом, открыл совершенно 5-ю [380] батарею, но примерным самоотвержением и усердием гг. офицеров и нижних чинов это значительное повреждение было исправлено ношенными кулями с мукою столь успешно, что неприятель не мог воспользоваться брешью, удерживаемый сильным огнем 1-й и 4-й батарей, обстреливающих 5-ю, в которой сделана была брешь. Начальником этой батареи назначен был князя Варшавского полка прапорщик Беннет.

Рассчитывая многочисленность неприятеля и успешность его против нас действий, я решился отправить с донесением к господину командующему войсками г.-ад. кн. Аргутинскому-Долгорукову штабс-капитана Бучкиева, который с помощью самурских беков Агаси и Али-Султан-бека ночью спустился с кручи в реку и, переправясь чрез нее, исполнил возложенное на него поручение.

Уверенный будучи в благородном рвении гг. офицеров, я полагал необходимым удостовериться в расположении духа нижних чинов гарнизона, тем более, что гарнизон уже шестеро суток в беспрерывном бою изнурен был, без сна, теплой пищи, и нуждался даже в воде, которую едва могли достать для раненых из солонцеватого грязного колодезя. Казармы, полуобрушенные разрывом порохового погреба, были завалены ранеными, на площади лежала груда тел убитых, коих погребать не достало ни времени, ни средств, а женщины изувеченные, с детьми, скитались по развалинам, отыскивая спасения от пуль между ранеными и убитыми лошадьми, везде по крепости лежащими,— а потому, совместно с достойным моим товарищем капитаном Новоселовым обойдя укрепление, я напомнил нижним чипам о священном долге не щадить своей жизни для службы Государя Императора и славы русского оружия; но одушевление наших славных солдат убедило меня, что они не упали духом, и напротив, с радостным криком “ура!" все единогласно клялись умереть каждый на своем месте.

17-го числа неприятель продолжал канонаду из мортиры, но после нескольких выстрелов из единорога, прапорщик Шлиттер сбил ее и тем заставил неприятеля оставить стрельбу. [381]

18-го числа неприятель продолжал свои работы завалов; огонь наших батарей и ружейная пальба не умолкали до света другого дня.

19-го числа неприятель привел свою траншею на край гласиса против первой батареи и начал уже заваливать ров, но удачно брошенные бранскугели зажгли фашинник траншеи и огонь, поддерживаемый бросаемым салом и смолою с батареи, уничтожил большую часть леса; остальная же часть его была разбросана артиллерийским огнем с этой же батареи.

В 5 часов пополудни близ дороги в с. Икры, на высотах по левую сторону Самура, показались войска дагестанского отряда. Это имело столь благодетельное действие на дух гарнизона, что горсть людей, находившаяся в столь стесненных обстоятельствах, до того ободрилась, что на вызов охотников сделать вылазку, все изъявили желание. Но назначено было сорок человек, под начальством храброго капитана Тизенгаузена, для того, чтобы сжечь завалы против 4-й батареи, что и было исполнено с успехом.

20-го числа неприятель продолжал свои работы и, как в последствии оказалось, он прикрывал траншеею мину, которую вел против первой батареи. Густые толпы мюридов с утра этого дня расположились вокруг укрепления во всех от выстрелов скрытых местах, и в 10 часов утра приготовляемая мюридами мина была взорвана. В это же время огромные массы неприятеля бросились на штурм.

Невзирая на убийственный огонь нашей артиллерии и сильную ружейную пальбу, мюриды толпами вторглись в ров, где их встретили ручные гранаты и перекрестный картечный огонь; но за всем тем им удалось взлесть на стену. Здесь завязался отчаянный рукопашный бой. Три раза сброшенный со стены, три раза неприятель влазил на нее. На 1-й батарее в это время убит поручик Щекин, взамен которого начальником назначен артиллерии прапорщик Шлиттер. Капитан Новоселов, раненый пулею в бок навылет, скрывая рану свою, потом вторично раненый огромным камнем в [382] голову, окровавленный, все еще оставался на своем месте под градом пуль, осыпавших все укрепление.

Мюриды наконец успели завладеть 1-ю, 5-ю и 4-ю батареями, но отчаянная храбрость одержала верх над озлобленною толпою.

Сброшенные штыками с берега и в последний раз с большим уроном опрокинутые, мюриды решились оставить свое дерзкое предприятие, наполнив ров и покрыв гласис укрепления своими трупами.

Не смею себе отказать в удовольствии отдать достойную похвалу отважной храбрости и хладнокровию г-на капитана Новоселова, как и примерному мужеству и неустрашимости гг. офицеров, командовавших батареями: 4-ю гг. капитану Тизенгаузену и подпоручику Ищенке, 5-ю прапорщику Беннету, защищавшему брешь, и 1-и артиллерии прапорщику Шлиттеру. Примером их ободренные, нижние чины поразили неприятеля вдесятеро многочисленного и до свирепости ожесточенного.

После штурма урон наш оказался, кроме убитого поручика Щекина и раненого капитана Новоселова: изувечен шестью ранами капитан Тизенгаузен, убито нижних чинов 11 человек, ранено 12 человек.

21-го и 22-го мюриды снова принялись за свои работы и начали вести траншею, прикрывая ею мину, которую вели под 5-ю батарею, и без того уже разрушенную взрывом порохового погреба; в в 1-м часу пополудни, т. е. в то время когда гарнизон готовился выдержать штурм, быть может грознее первого, и дал вторично мне клятву держаться до последнего человека, толпы неприятеля, нас окружавшие, вдруг бросились к с. Мискенджи. Часа через три они стремительно бежали назад, а за ними показались войска дагестанского отряда.

Вся потеря наша за время осады от 14-го по 22-е сентября убитыми: офицеров два, нижних чинов 90 человек; ранено штаб-офицеров два, обер-офицеров семь и нижних чинов 142 человека. Начальник самурского округа полковник Рот. [383]

Дневной журнал, веденный капитаном Новоселовым во время осады укрепления Ахтов.

Командир 1-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал-маиор Бриммер, получив сведение о вторжении неприятеля в рутульский магал самурского округа, предписал мне следовать с 5-ю гренадерскою ротою князя Варшавского полка, состоявшею под командою капитана Тизенгаузена, в укрепление Ахты, на усиление тамошнего гарнизона.

Выступив из урочища Кусары 12-го сентября, мы 14-го прибыли к укреплению, будучи встречены в близлежащих садах сильным неприятельским ружейным огнем; но штык русский везде найдет себе дорогу — и мы дошли до крепостных ворот, которые были уже заперты и завалены изнутри, потеряв семь человек убитыми. В левой цепи находился прапорщик Семенов, в ариергарде подпоручик Архангельский, в авангарде командир роты капитан Тизенгаузен.

По прибытии роты, начальник самурского округа полковник Рот сделал распределение офицеров по фасам и по батареям крепости. 1-м фасом крепости назначен был заведывать я, 2-м капитан Тизенгаузен; 1-й батареей — помощник начальника самурского округа капитан Жорж, при нем штабс-капитан Бучкиев; 2-й батареей — гарнизонной артиллерии прапорщик Шлиттер и князя Варшавского полка прапорщик Беннет; 3-й — подпоручик Архангельский и прапорщик Семенов; 4-й — Грузинского № 6-го линейного баталиона поручик Щекин, подпоручик Коржов и гарнизонной артиллерии подпоручик Тимофеев; 5-й — штабс-капитан Байдаков и подпоручик Богуславский; в люнете — Мингрельского егерского полка подпоручик Ищенко; в резерве — маиор Старосило и прапорщик Грузинского № 10 баталиона Тоубич; всею артилериею — поручик Чуприков.

15-го сентября. На рассвете 15-го числа неприятель большими толпами двинулся из аула к укреплению и, скрываемый садами и террасами, возвышающимися над рекою Ахты-чай, атаковал бастионы № 1-й и 5-й. В 10 часов утра, при первых неприятельских [384] выстрелах, находившийся на 1-й батарее полковник Рот тяжело ранен ружейною пулею в шею. По общему голосу гг. офицеров быв старшим, я избран распорядителем по обороне крепости. Удостоившись столь лестного доверия, первым делом моим было обратить особенное внимание на более прочное укрепление стен и защиту людей гарнизона от неприятельских выстрелов, для чего употреблены кули с провиантом, которые были расставлены на стенах и, находя 1-ю и 4-ю батареи слабыми, из кулей же устроил ретраншаменты. Затем я приказал Мингрельского егерского полка подпоручику Ищенки, находящемуся с командою в мостовом укреплении, отстоящем от укрепления на ружейный выстрел, отступить во внутрь крепости. Это я признал необходимым потому, что, по совершенном обложении неприятелем крепости, прервется сообщение с люнетом и люди, там находящиеся, остались бы без хлеба, воды и патронов, следовательно подверглись бы крайности и явной опасности, между тем как с соединением их силы гарнизона увеличивались; приказал сделать щиты для прикрытия амбразур и обить их листовым железом, а на орудия поделать маски, также обитые листовым железом; в воротах поделать бойницы; наконец приказал очистить колодец и, видя недостаток воды в колодце, внутри укрепления устроенном, скудно снабжающим гарнизон, я распорядился отпускать воду порциями.

16-го сентября. Неприятель продолжает траншейные работы; канонада из наших орудий не умолкает и тем мешает предприятиями против крепости; но ружейная пальба их не прерывается. На 1-й батарее ранен капитан Жорж, заведывающий первою батареею.

В третьем часу пополудни неприятель подвез из аула свое орудие и начал бросать гранаты по крепости; одна из них попала в пороховой погреб, в котором хранилось до 400 пудов пороху; Последовал страшный взрыв: кроме здания погреба и 5-й батареи разрушенных до основания, все строения крепости сильно потрясены и в них двери и окна все уничтожены.

В то же время неприятель с неистовыми гиками кинулся к [385] бреши, образовавшейся во всю длину стены, но был остановлен картечными выстрелами. Между тем гарнизон, под градом неприятельских пуль, после минутного изумления, пораженный взрывом, по приказанию моему, сооружает новую батарею из кулей и заваливает стенку, и в то же время песенники 5-й гренадерской роты князя Варшавского полка, находившиеся в резерве на 1-й батарее, начали петь: За Царя и Русь святую грянем, братцы, удалую! и тем мы показали неприятелю, что русский всегда остается русским. Чрез два часа после этого другая неприятельская граната лопнула в нашем зарядном ящике, снаряженном гранатами на 3-й батарее, и произвела новый взрыв. Эти два происшествия, вслед одно за другим последовавшие, оставили ужасные следы разрушения в зданиях, значительную потерю в людях, но не ослабили духа уцелевшего гарнизона, поклявшегося до последнего положить живот свой за честь русского оружия.

Первым взрывом убит линейного № 6 баталиона штабс-капитан Байдаков, а поручик Чуприков и подпоручик Богуславский сильно ушиблены осколками гранаты; при втором взрыве ранены маиор Старосило и прапорщик князя Варшавского полка Семенов; из офицерских жен ранены капитанша Жорж, штабс-капитанша Байдакова и подпоручица Богуславская.

Того же дня мною сделано распоряжение (распределение?) офицерам (офицеров) по батареям: первым фасом — капитан Тизенгаузен, на 1-й батарее — Грузинского № 6 баталиона поручик Щекин, на 2-й — князя Варшавского полка прапорщик Беннет и прибывший в Ахты за несколько дней до осады, за получением денежной корреспонденции, казначей Грузинского № 10 баталиона прапорщик Тоубич, на 3-й — князя Варшавского полка подпоручик Архангельский, 4-й — Мингрельского егерского полка подпоручик Ищенко, на 5-й — помощник начальника самурского округа штабс-капитан Бучкиев и линейного № 6 баталиона подпоручик Коржов; письмоводитель почтового отделения губернский секретарь Головачевский, по собственному побуждению, состоял на 4-й батарее во все время осады. Всею артилериею заведывал прапорщик Шлиттер. [386]

Вечером на 5-й батарее ранен подпоручик Коржов. Положение наше после взрыва становилось более опасным; между тем внешнее сообщение совершенно было прекращено и следовательно не было возможности сообщить об этом командующему войсками. Помощник начальника самурского округа штабс-капитан Бучкиев вызвался на этот отчаянный подвиг. Часу в 9-м ночью он, переодевшись по-лезгински, в сопровождении подпоручика Али-Султан-бека, прапорщика Аза-мулла-Шариф-оглы, трех нукеров и одного казака № 22 полка Ивана Солонина, также переодетого вышел из укрепления, напутствуемый благословениями тех, кто знал о его предприятии. Вместо штабс-капитана Бучкиева назначен мною прапорщик Беннет на 5-ю батарею, а подпоручик Богуславский на 2-ю батарею.

17-го сентября. Неприятель продолжает свои работы и приближается к гребням гласиса. 1-я и 4-я батареи во весь день бросали ядрами и гранатами в укрепление. Прапорщик Шлиттер меткими выстрелами подбил неприятельское орудие.

18-го сентября. Траншейные работы неприятеля не прерываются, несмотря на беспрерывный огонь наших орудий.

Около полудня мы заметили движение наших войск на высотах, возвышающихся по левую сторону реки Самура. По мере приближения войск наших к подошве горы, в толпах заметно было волнение, и когда передовые части спустились наполовину горы, мюриды, работавшие противу 1-й, 5-й и 4-й батарей, двинулись от крепости; мы их провожали картечью.

Дабы показать нашим войскам, что гарнизон нисколько не упал духом и что мы можем также драться как и за стенами крепости, я дозволил капитану Тизенгаузену, с охотниками, сделать вылазку и по возможности разрушить их работы, что было исполнено со всею точностию, причем штыки наши нашли хотя малую работу — 11 мюридов было заколано; из (от?) них много оружия и оставленных вещей принесено в крепость; с нашей стороны двое легко раненых шашкой. Как скоро войска наши поднялись [386] обратно, неприятель вновь занял прежние свои места и продолжал свои работы. Капитан Тизенгаузен с командою благополучно вернулся в крепость.

19-го сентября. Работы продолжаются и стрельба не умолкает с обеих сторон.

20-го сентября. Утром в толпах осаждающего неприятеля замечено необыкновенное движение. Нужно было предполагать, что они предпринимают что-нибудь решительное. Мы совершенно были готовы встретить врага и, только уже в крайности, взорваться на воздух, для чего заблаговременно все было готово.

В два часа пополудни часть первой батареи взлетела на воздух посредством веденной неприятелем минной галереи, и в тот же момент огромные массы мюридов с обнаженными шашками и кинжалами, неся с собою лестницы, кинулись к 1-й, 4-й и 5-й батареям и овладели ими. Самый сильный и дерзкий неприятеля натиск был на разрушившийся бастион № 1-й, на коем солдаты, уцелевшие от взрыва, но пораженные новым этим разрушением, отступили в ретраншамент; но лишь только перевели дух, дружно бросились в штыки и телами неприятеля завалили приготовленную ими же брешь. В то же время и с прочих батарей мюриды были сбиты, и рукопашный бой заменился сильным ружейным огнем и камнями с обеих сторон. Между же тем солдаты, по моему приказанию, устраивали батарею из кулей наместо разрушенной № 1-й. Долго еще продолжалась перестрелка, но наконец неприятель, пораженный неудачею штурма и беспрестанно увеличивающеюся потерею, обратился в бегство, преследуемый картечными выстрелами из наших орудий.

У нас убит на 1-й батарее храбрый поручик Щекин, сильно изранен на 4-й батарее капитан Тизенгаузен, я ранен в левый бок живота пулею и контужен камнем в голову на 1-й батарее. Вместо убитого поручика Щекина назначен мною подпоручик Архангельский на 1-ю батарею, а прапорщик Тоубич на 3-ю батарею. [388]

Хотя в штурме этом неприятель понес слишком большую потерю, я был уверен, что он не скоро решится повторить его, но не менее того положение наше становилось час от часу отчаянным, гарнизон уменьшился до половины, так что некому было вырыть яму для убитых. Офицеры все почти переранены, а солдаты от продолжительного бдения, беспрестанного боя с неприятелем и недостатка горячей пищи и воды крайне изнурились. Взлететь на воздух мы не ужасались и были готовы с радостью умереть этою славною смертью для русского воина, но ужасала одна мысль, что с падением Ахтов участь края будет решена; а потому, чтобы сообщить об нашем положении главному в крае начальнику, я нашел последним средством вызвать для исполнения этого охотников; из среды солдат по первому предложению явились с искреннею готовностью пехотного князя Варшавского полка Иван Меркулов и рядовой Андрей Тиханов, которые, обрив головы и переодевшись по-лезгински, отправились ночью в сопровождении пяти преданных нам ахтинцев. О штабс-капитане Бучкиеве мы не имели никакого известия.

21-го сентября. Неприятель вновь приступил с большою деятельностью к траншейным работам против 5-й батареи, поддерживая успех свой (?) сильным ружейным огнем, а между тем большие толпы кавалерии и пехоты тянулись по дороге к Хазрам, а к вечеру мюриды начали носить в аул фашины и доски.

Поутру этого дня шел сильный дождь. Ушаты и вся возможная посуда были подставлены под желоба крыш. Гарнизон в этот день пировал, потому что из дождевой воды была приготовлена каша, после семисуточного недостатка горячей пищи и воды.

22-го сентября. Сегодня неприятель слабо действует против укрепления, а вся его деятельность сосредоточена на таскании бревен и вообще лесу в аул. Полковник Рот, первый раз после полученной им раны, вышел и обошел все батареи и любовался присутствием духа гарнизона.

К полудню толпы мюридов, пеших и конных, где по два человека, где по одному на лошади, показались на хазринской дороге в [389] обратном движении и вслед затем весь осаждающий неприятель стремительно начал удаляться от укрепления и из аула на левую сторону р. Самура. Вслед затем заблиставшие штыки возвестили нам о приближении наших войск, и мы свободно вздохнули после осьмисуточного бдения, постоянного боя и разных лишений.

Копия с отношения командира 1-й бригады 21-й пехотной дивизии и господину начальнику самурского округа, от 11-го сентября 1848 года за № 1003.

Вследствие рапорта вашего высокоблагородия от 10-го числа сего месяца № 791, я отправил в распоряжение ваше 5-ю гренадерскую роту его светлости полка, под командою капитана Тизенгаузена, в числе обер-офицеров 3, унтер-офицеров 16, музыкантов 6 и рядовых 200 человек, и покорнейше прошу по миновании в ней надобности спустить, а о движениях или намерениях неприятеля сделать мне честь уведомлять меня. По желанию капитана его светлости полка Новоселова участвовать в военных действиях, я приказал ему явиться к вам. При этом честь имею уведомить ваше высокоблагородие, что офицер этот, как опытный, в настоящем случае может быть вам полезен. Подлинное подписал командир 1-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал-маиор Бриммер.

Копия с рапорта командира 1-й бригады 21-й дивизии к господину командующему войсками в прикаспийском крае, от 11-го сентября 1848 года за № 1004.

Копию с донесения ко мне начальника самурского округа полковника Рота за № 791, полученного мною в 11 часов утра сего числа, представляя вашему сиятельству, честь имею донести, что я отправил в укрепление Ахты к полковнику Роту 5-ю гренадерскую роту его светлости полка, под командою капитана Тизенгаузена, в числе обер-офицеров 3, унтер-офицеров 10, музыкантов 6, и рядовых 200 человек. Подлинный подписал генерал-маиор Бриммер. [390]

Приказ по отдельному Кавказскому корпусу № 132, ноября 11-го дня 1848 года, в Тифлисе.

В начале сентября сего года Шамиль с весьма значительным сборищем лезгин вторгнулся в самурский округ, занял главные селения рутульского и ахтинского обществ и обложил укр. Ахтинское, угрожая нападением даже нухинскому уезду. В это время инженер генерал-маиор Бюрно находился в окрестностях с. Борча, в 66-ти верстах от осажденного форта, с отрядом, разрабатывавшим новую дорогу, который состоял из 1-го баталиона Мингрельского и 4-го баталиона Тифлисского егерского полков, команды 100 сапер, команды с ракетами и около 150-ти человек милиции. На этой важной позиции он обеспечивал не только елисуйские земли, но и нухинский уезд, прикрывая дорогу в шинское ущелье и сообщения чрез кишское ущелье в Нуху и чрез хачмазское ущелье в селения участка того же названия, имея вместе с тем возможность угрожать тылу и флангу неприятеля по дорогам, ведущим прямо в Рутуль и Цахур.

С такими силами и опираясь на укрепленное селение Борч, по-видимому, генерал-маиор Бюрно имел все средства, чтобы держаться на этой позиции; еще 9-го сентября доносил он, объясняя важность этого пункта, что будет оборонять его даже с одним баталионом и что отступление в эти минуты имело бы вид бегства.

Несмотря на то, 12-го того же месяца он оставил эту позицию и отступил за гору Салават, в шинское ущелье, открыв таким образом неприятелю все упомянутые сообщения в нухинский уезд, который, по счастью, был защищен и приведен в безопасность решительными распоряжениями шемахинского военного губернатора генерал-маиора барона Врангеля, и дав Шамилю возможность действовать вниз по Самуру без всякого опасения за тыл свой.

Потом рапортом от 13-го сентября генерал Бюрно доносит, что он оставил позицию, важность которой он вполне чувствует, решился на отступление будто бы от уныния вверенных ему войск и по совету некоторых офицеров. [391]

По первом известии об этом отступлении, 13-го числа, начальник лезгинской кордонной линии генерал-лейтенант Шварц, коему генерал Бюрно был подчинен на случай вторжения неприятеля в этот край, подкрепил немедленно сего генерала двумя ротами Тифлисского егерского полка и двумя горными орудиями и, от 15-го числа, предложил ему занять прежнюю позицию у Борча, чтобы прикрыть нухинский уезд и способствовать наступательному движению, которое лезгинский отряд должен был предпринять.

Подкрепление это прибыло на Салават 16-го сентября; в тот же день вступил в с. Кураг дагестанский отряд, спешивший на помощь осажденного Ахтинского укрепления; но и тогда генерал-маиор Бюрно, как он сам объясняет в рапорте от 17-го числа, получив известие об усилении будто бы неприятеля в самурском округе и блокаде Ахтинского укрепления, не счел нужным пока предпринимать наступательного движения в Борч, из опасений за нухинский уезд, и потому что это движение, по его мнению, не доставило бы никаких успехов до тех пор, пока дагестанский отряд не появится со стороны Ахтов.

Таким образом генерал-маиор Бюрно со вверенным ему отрядом оставался в бездействии по сю сторону горы Салават, что имело влияние и на действия лезгинского отряда, который ожидал занятия вновь с. Борч, чтобы предпринять движение в тыл скопищ Шамиля. От 21-го сентября генерал-лейтенант Шварц предписал вторично генерал-маиору Бюрно следовать в с. Борч; последний, как он сам доносит, “только 23-го числа узнав, что дагестанский отряд освободил укр. Ахты от блокады, двинулся к с. Борч, но к сожалению прибыл уже поздно." Неприятель уже был разбит и, преследуемый отрядом генерал-адъютанта князя Аргутинского, бежал в казикумухское ханство и нагорный Дагестан.

С самого начала, получив рапорт генерал-маиора Бюрно от 13-го числа, я должен был заключить, что генерал сей, который понимал всю важность занимаемой им позиции, вынужден был оставить оную по упадку воинского духа в баталионных командирах [392] и офицерах. Прискорбно мне было читать о вверенных мне войска подобный отзыв, который я никогда не слыхал в продолжении его пятидесятилетнего служения в рядах российской армии. Тем менее мог ожидать я, чтобы он относился к гг. офицерам 1-го баталиона Мингрельского и 4-го баталиона Тифлисского егерских полков, которые неоднократно доказали храбрость свою в боях в Дагестане, и первый из них еще в прошлом году в присутствии моем особенно отличился при осаде и взятии Салтов и всегда считался в самом первом ряду храбрых войск Кавказа. Чтобы не оставить однако и тени сомнения, столь обидного для чести храбрых воинов, я поручил командиру кавказской резервной гренадерской бригады генерал-маиору барону Врангелю произвести строжайшее исследование по этому делу.

По этому следствию, содержание рапорта генерал-маиора Бюрно от 13-го сентября не подтвердилось; храбрые гг. офицеры помянутых баталионов исполнили долг свой как следует; упадка воинского духа заметно в них не было, объявили полную готовность идти куда будет приказано, и когда генерал-маиор Бюрно был спрошен, кто именно из гг. офицеров советовал ему отступить, он отозвался, что имен сих офицеров теперь уже не помнит.

По всем сим обстоятельствам, я нахожу необходимым подвергнуть поступок генерал-маиора Бюрно рассмотрению комиссии военного суда и, предписывая учредить для сего особую комиссию при корпусной квартире, назначаю в состав ее: презусом генерал-лейтенанта Коханова, асессорами — генерал-лейтенанта Хрещатицкого, генерал-маиора князя Андроникова, полковников Бельгарда и князя Чавчавадзе, подполковников Стишинского и князя Орбелиана.

Генерал-маиор Бюрно подвергается обвинению: 1) в оставлении без нужды позиции у сел. Борч, где он мог с великою пользою прикрывать Нуху и весь уезд, под предлогом советов и мнения подчиненных, что, по исследовании, оказалось несправедливым: 2) в невыполнении предложения генерал-лейтенанта Шварца, от 15-го сентября № 1027, идти вперед с состоящими у него 2 1/2 [393] баталионами, под предлогом затруднений и опасностей, которых вовсе не было, в противность порядку военной службы и во вред успеху предположенных действий, ибо сим оставлено было решительное движение самого генерал-лейтенанта Шварца во фланг и тыл неприятеля, занятого тогда осадою Ахтинского укрепления. Подлинный подписал главнокомандующий генерал-адъютант князь Воронцов.

Описание осады Ахтинского укрепления.

(Из Закавказского Вестника 1848 г. № 45).

В начале сентября многочисленный неприятель двинулся к самурскому округу. Полковник Рот, с частию ахтинского гарнизона и милицией, пошел к нему навстречу вверх по Самуру, имел несколько удачных стычек и 8-го числа выгнал неприятельские караулы из сс. Кахка и Хрюк; но к вечеру того же дня, теснимый полчищем Хаджи-Мурата, отступил под стены Ахтов. С 9-го по 12-е число неприятель с главными силами расположился у с. Хрюк, для постройки там укрепления. 12-го сентября Шамиль прибыл в Рутуль, где того же числа отдал приказ всем наибам идти и взять Ахты.

Хаджи-Мурат с аварскою милицией занял курахскую дорогу у дер. Гра. Даниель-бек, идя правым берегом Самура и переправясь через хребет, спустился в ущелье Ахты-чая и занял ахтинские минеральные воды, в 5-ти верстах от с. Ахты, жители коего, устрашенные этими быстрыми движениями, сдали аул Даниель-беку, где он учредил свою квартиру.

В этот же день присоединилась к гарнизону команда из 48-ми человек 1-го баталиона Мингрельского полка, следовавшая на военно-ахтинскую дорогу. В это время в укреплении было всего 300 штыков и 27 артиллеристов; а 14-го числа, в 10 часов утра, 5-я гренадерская рота князя Варшавского полка, в составе 200 человек, при 4-х офицерах, высланная в подкрепление гарнизону, явилась в 5-ти [394] вер. от укрепления. Мюриды бросились ей навстречу. Полковник Рот открыл огонь с двух батарей и тем заставил их обратиться на другую дорогу, которая через с. Джеби выходит на кубинский тракт. Но гористое местоположение задержало мюридов и они опоздали отрезать роту, и в 2 часа пополудни гренадеры ведомые храбрыми офицерами, в порядке и с примерною неустрашимостию, прикрытые ружейным огнем своих цепей, вошли в укрепление, потеряв в левой цепи одного унтер-офицера и шесть рядовых.

Полковник Рот тот же час привел укрепление в усиленное оборонительное положение: приказав возвысить стены в куртинах и батареях нанесенными кулями муки, чтобы достаточно прикрыть ими людей, и распределил обязанности офицеров: на 1-ю батарею назначил помощников по управлению округом капитана Жоржа и штабс-капитана Бучкиева, линейного № 6-го баталиона поручика Чуприкова; на 2-ю батарею — князя Варшавского полка прапорщика Беннета и гарнизонной артиллерии прапорщика Шлиттера; на 3-ю батарею — князя Варшавского полка подпоручика Архангельского, прапорщика Семенова и гарнизонной артиллерии подпоручика Тимофеева; на 4-ю Мингрельского егерского полка подпоручика Ищенко и линейного № 6-го баталиона подпоручика Богуславского, и на 5-ю батарею — того же баталиона штабс-капитана Байдакова и подпоручика Коржова; а в резерве маиора Старосило и при нем прапорщика линейного № 10-го баталиона Тоубича. Первым фасом укрепления назначен командовать капитан Тизенгаузен, а вторым капитан Новоселов.

Мюриды, окружив укрепление врассыпную, остаток дня и всю ночь производили сильный ружейный огонь.

С рассветом 15-го числа Шамиль прибыл в с. Ахты и двинул поголовно всех людей, состоявших в его распоряжении, с фашинником, заблаговременно приготовленным, и поленьями дров, чтобы посредством их, набросав завалы от р. Ахты-чая на осыпь ее берега, вне выстрелов укрепления, вести траншею. Ни [395] ружейный, ни пушечный огонь не могли воспрепятствовать завалу, который вскорости поднялся на такую высоту, что неприятель мог за ним укрываться невредимо. Гарнизон потерял в этот день убитых 20 и раненых 32 человека нижних чинов. Перед вечером полковник Рот, тяжело раненый, вынужден был поручить команду гарнизоном, на время изнеможения, капитану Новоселову. Но прежде, собрав офицеров, внушил им, что гарнизон должен держаться до последней крайности, а если неприятель ворвется в укрепление, то пороховые погреба должны быть взорваны. Капитан Новоселов делал надлежащие распоряжения к исполнению последнего приказания.

К вечеру неприятельский огонь утих. Завал против 4-й батареи, вследствие нашего сильного огня, был оставлен. Капитан Новоселов, заметя это, приказал команде, находившейся в мостовом укреплении, оставить свой пост (потому что невозможно было доставлять к ней ни провианта, ни снарядов), орудие заклепать и лафет оного разломать; команда, исполнив приказание, присоединилась к гарнизону. Орудие это было найдено на месте, по освобождении Ахтов.

16-го числа утром неприятель с неимоверным усилием продолжал свои работы, невзирая на сильный огонь ружей и орудий, и сам открыл неумолкаемую пальбу, от которой ранены капитан Жорж и подпоручик Коржов; убито 29 и ранено 73 человека нижних чинов. Огонь этот поддерживал он во всю ночь; на него отвечали ему с фасов и батарей ручными гранатами, огнем ружей и орудий.

В полдень 16-го числа мюриды поставили конгревову мортирку на полугоре, по левую сторону Самура, и стреляли из нее по укреплению. Одна из гранат пробила крышу порохового погреба и взорвала в нем до 400 пудов пороха, множество артиллерийских припасов и зарядный ящик. Жертвою ужасного взрыва остались на батарее штабс-капитан Байдаков и 30 человек нижних чинов, ранены маиор Старосило, подпоручик Богуславский, прапорщик [396] Чуприков и 25 человек нижних чинов. Обвал, произведенный этим взрывом, совершенно открыл 5-ю батарею, но примерным усердием и самоотвержением офицеров и солдат вскорости был завален кулями с мукою, так что неприятель, удерживаемый сильным огнем 1-й и 4-й батарей, обстреливавших 5-ю, не мог воспользоваться брешью. Начальником последней батареи назначен был прапорщик Беннет.

Соображая многочисленность неприятеля и успех его действий, полковник Рот решился отправить донесение о том командующему войсками генерал-адъютанту князю Аргутинскому-Долгорукому. Штабс-капитан Бучкиев, с помощью самурских беков Агаси и Али-Султан-бека, ночью спустился с кручи в реку, переправился через нее и благополучно исполнил возложенное на него поручение.

Уверенный в благородном рвении и решимости насмерть гг. офицеров, полковник Рот хотел удостовериться в состоянии духа нижних чинов, уже шесть суток изнуряемых беспрерывным боем, без сна, теплой пищи, нуждаясь даже в воде, которую едва могли доставать только для раненых из солонцеватого, грязного колодца; казармы, полуразрушенные взрывом порохового погреба, были завалены ранеными; на площади лежала груда тел убитых, которых погребать не было ни времени, ни средств; женщины с детьми, скитаясь по развалинам, искали защиты от пуль под телами мертвых животных и людей, всюду разбросанных по укреплению. Вид был ужасен и мог поколебать самую геройскую твердость! Полковник Рот с капитаном Новоселовым обошел укрепление. Он напомнил остальным его защитникам о священном долге: не щадить жизни за Царя и славу русского оружия.... энергические крики ура! потрясли воздух и каждый клялся умереть на своем месте. Защита была в руках героев!

17-го числа неприятель продолжал канонаду из мортирки, но прапорщик Шлиттер успел сбить ее несколькими выстрелами единорога. [397]

18-го, неприятель продолжал работы завалов. Огонь наших батарей и ружейная пальба не умолкали до света другого дня.

19-го числа неприятель провел свою траншею на край гласиса, против 1-й батареи и уже начал заваливать ров, но удачно брошенные брандскугели зажгли фашинник траншеи, и огонь, поддерживаемый бросаемым с батареи салом и смолой, уничтожил большую часть леса; остальная же была разметана действием орудий. В 5 часов пополудни близ дороги в с. Икры, на высотах по левую сторону Самура, показались войска дагестанского отряда. Радостная надежда на спасение воскресла в горсти оставшихся защитников Ахтов, и когда вызвали охотников на вылазку — все единогласно изъявили желание. Но только 49 человек, под командою капитана Тизенгаузена, были выведены против завалов 4-й батареи и успели их сжечь с полным успехом.

Толпы мюридов, с рассвета 20-го числа, окружили укрепление во всех скрытых от выстрелов местах и в 10 часов утра под 1-ю батареею вдруг взорвана мина, которую неприятель прикрывал траншеей, и бесчисленные толпы с гиками хлынули на штурм... Сквозь град пуль и картечи, неистово мюриды вторгались в ров, осыпаемые ручными гранатами, лезли с остервенением на стену и три раза были отброшены штыками. Поручик Щекин убит (?). Прапорщик Шлиттер заступил его место. Капитан Новоселов, раненый в бок пулею навылет, потом огромным камнем в голову, скрывая рану, окровавленный, оставался на своем месте под градом камней и пуль, осыпавших все укрепление.

Бой был ужасен! геройская храбрость спорила грудь с грудью с безумным остервенением. Мюриды взлезли уже на стену, завладели 1-ю и 4-ю батареями, но последним, отчаянным ударом в штыки сброшены были с барбетов, завалили ров, усеяли гласис своими трупами и бежали.

Но при этом кровавом отпоре вдесятеро сильнейшего неприятеля, так дорого заплатившего за дерзкий приступ, с нашей стороны убито 11 и ранено 12 человек нижних чипов; убит [398] поручик Щекин, ранен капитан Новоселов, а капитан Тизенгаузен изувечен шестью ранами.

21-го и 22-го сентября мюриды снова принялись за свои работы и начали вести траншею, прикрывая ею мину под 5-ю батарею и без того разрушенную взрывом порохового погреба. После полудня 22-го числа гарнизон снова готовился выдержать штурм, быть может роковой, снова все дали клятву умереть на местах, как вдруг неприятель, окружавший укрепление, густыми толпами бросился к с. Мискинджи, а через три часа стремглав бежал назад и за ним настигали храбрые войска дагестанского отряда.

Так достойно совершил ахтинский гарнизон защиту вверенного ему укрепления.

Потеря наша во время всей осады, с 14-го по 22-е сентября, убитыми: офицеров 2, нижних чинов 90 человек; раненых: штаб-офицеров 2, обер-офицеров 7 и нижних чинов 142 человека.

Приказ по отдельному Кавказскому корпусу № 117, октября 6-го дня 1848 года. В Редут-Кале.

В начале прошедшего месяца Шамиль с наибами своими Даниель-беком и Гаджи-Муратом предпринял сильное вторжение в самурский округ и в то же время угрожал нухинскому уезду, занял верхние магалы Джаро-Белоканского округа и двинул сильные партии на хребет, прилегающий к лезгинской кордонной линии. С этой стороны он более ничего предпринять не мог, потому что проходы с гор и все важнейшие пункты были заняты войсками лезгинского отряда, передвигаемыми генерал-лейтенантом Шварцом с неимоверною быстротою с места на место, смотря по опасности, угрожающей одному или другому пункту. Равномерно неприятель не осмелился спуститься в нухинский уезд, где шемахинский военный губернатор генерал-маиор барон Врангель, прибывший в Нуху, лично принял самые благоразумные и деятельные меры к [399] преграждению путей для вторжения, и присутствием своим одушевил жителей; и вселил доверенность к мерам, предпринятым начальством. Главные свои скопища, под предводительством Даниель-бека и Гаджи-Мурата, Шамиль направил на самурский округ и вскоре прибыл туда и сам.

Кроме двух рот пехоты, занимавших укрепление Ахты, не имелось регулярных войск в этом округе по причине тишины и спокойствия, которыми он наслаждался с 1839 года, а потому неприятель, встречая одну лишь милицию, быстро занял долину Самура, с. Рутул и все деревни, лежащие по Самуру и Ахты-чаю, выше укрепления Ахтинского. Начальник самурского округа, полковник Рот, с милициею своею тщетно старался удерживать горцев и, после нескольких встреч, вынужден был запереться в укреплении Ахтинском, занятом двумя ротами Грузинского линейного № 6 баталиона, подкрепленными 5-ю гренадерскою ротою пехотного князя Варшавского полка.

Известие об этом вторжении застало войска, расположенные в Дагестане, при различных занятиях по возведению укрепления при Аймяки, по разработке дорог и проч. Сам командующий войсками в прикаспийском крае находился в Темир-Хан-Шуре, где получил 8-го числа известие о предпринятом неприятелем вторжении. Он сосредоточил немедленно находившиеся под рукою войска и двинулся форсированным маршем чрез Кумух и Черах на Курах, усиливая отряд свой войсками, по этой дороге расположенными. 16-го сентября генерал-адъютант князь Аргутинский-Долгорукий прибыл уже в Курах и здесь он узнал, что неприятель, заняв все остальные деревни самурского округа, приближался уже к границам кубинского уезда и Кюринского ханства; вслед затем получено было известие чрез пробравшегося ночью из укрепления Ахты штабс-капитана Бучкиева, что неприятель с 13-го сентября осаждает это укрепление, что гарнизон потерял весьма много людей, что большая часть офицеров ранена, в том числе и полковник Рот, что погреб с четырьмястами пудами пороха взорван на воздух и [400] произвел огромное опустошение в укреплении. При таком положении дел, необходимо было ободрить храбрый наш гарнизон, и потому генерал-адъютант князь Аргутинский, несмотря на сильное утомление войск, сделал в тот же день движение прямо от Кураха к Ахтинскому укреплению и подошел так близко к оному, что мог переговорить с гарнизоном, ободренным до такой степени появлением наших войск, что сделал даже вылазку на окружающие его огромные толпы. При этой рекогносцировке командующий войсками в прикаспийском крае убедился однако же, что с этой стороны Самура ему невозможно будет ни атаковать неприятеля, ни подкрепить гарнизон свежими войсками, потому что мост на реке Самуре был разрушен и что местность по переправе не представляла никаких для нас удобств. Эти причины вынудили генерал-адъютанта князя Аргутинского избрать другое направление для действий своих, и потому, ободрив гарнизон укрепления Ахты обещанием скорой помощи, двинулся с отрядом из 9-ти баталионов с 10-ю орудиями и до 1500 кавалерии по направлению к Кябиру, перешел два хребта, несмотря на ненастье и, переправившись чрез Самур в брод 21-го сентября, стал у с. Зухула.

В продолжении этого времени получено было известие, что положение гарнизона сделалось отчаянное, неприятель подвел мину под бастион и взорвав часть стены, бросился на штурм, но телами своими, оставшимися на штыках, сам же и завалил эту брешь; однакож, несмотря на примерное мужество солдат, гарнизон уменьшился уже наполовину, все офицеры были переранены, воды не доставало и, потрясенные в основании своем, стены едва держались, неприятель же, зная приближение отряда, спешил взять укрепление делал к тому неимоверные усилия. Наконец 22-го сентября офицеры гарнизона, жертвуя даже семействами своими, при них находившимися, предложили взорвать себя и укрепление на воздух, если горцы овладеют им, и предложение это было принято единогласно. В тот же день, т. е. 22-го сентября, отряд генерал-адъютанта князя Аргутинского двинулся вперед от с. Зухул-Кахтик и близь [401] селения Мискинджи нашел неприятеля на позиции чрезвычайно сильной; поперек долины правого берега р. Самура, и укрепленной сильными завалами, на коих развевались бесчисленные значки. По словам пленных, число горцев простиралось до 7-ми тыс. человек, предводимых Даниель-беком и Хаджи-Муратом. Генерал-адъютант князь Аргутинский, не видя возможности обойти позицию и постигая вполне, что от овладения оною зависели участь не только ахтинского гарнизона и всего самурского округа, но и всего Кюринского ханства и кубинского уезда, немедленно сделал распоряжение к атаке: в русле р. Самура поставлена была батарея из 4-х орудий и 10-ти ракетных станков для обстреливания неприятельской позиции во фланг; вся кавалерия переправилась на левую сторону Самура и подошла к броду, идущему в тыл неприятеля; 1-й, 2-й и 3-й баталионы пехотного князя Варшавского полка, поддержанные 2-м баталионом Апшеронского пехотного полка, под командою полковника Манюкина, двинулись в атаку с фронта. Неприятель встретил эту колонну градом камней, пущенных с горы, и ружейным огнем во фланг; но баталионы без выстрела продолжали подниматься. Подполковник Кишинский повел 2-й баталион по чрезвычайной крутизне на главнейший завал, составлявший ключ позиции; подойдя под завал, он остановил баталион для мгновенного отдохновения, и в это время толпы горцев бросились на него в шашки; храбрый баталион встретил их штыками и на плечах их взошел в завал. В то же время маиор Алтухов с 3-м баталионом и подполковник Пирогов с 1-м атаковали левый фланг и центр позиции и почти без выстрела выбили горцев из каменных своих завалов. Неприятель дрогнул и бросил позицию. Полковник Джафар-Кули-Ага Бакиханов, заметя это, переправился со всею кавалериею и атаковал отступающих во фланг. Засим отступление сделалось бегством и горцы бежали опрометью, оставив на месте три значка, слишком 300 тел и до 70-ти пленных. Отряд преследовал быстро уходящего неприятеля до укрепления Ахтинского. Шамиль, находившийся во время дела в с. Ахты, бежал до окончания оного. Храбрый [402] гарнизон был спасен и все дерзкие и надменные замыслы уничтожены в один час времени решительностью и распорядительностью генерал-адъютанта князя Аргутинского и отличною храбростью войск.

Блистательное дело это не могло однако же обойтись без потери с нашей стороны. В рядах наших убыло: убитыми 15 человек, ранеными: пехотного князя Варшавского полка подполковник Кишинский, капитан Добрышин, поручики Лазарев и Бухольц, подпоручик Любанский, прапорщик Круммес и нижних чинов 152.

23-го и 24-го числа отряд следовал за неприятелем до с. Рутул; но Шамиль с сподвижниками своими бежал впереди отряда и 25-го числа не оставалось ни одного вооруженного неприятеля в самурском округе; жители же не переставали и в то время еще приводить пленных, прося себе помилования за заблуждение свое и за отложение, вынужденное силою.

Генерал-адъютант князь Аргутинский, донося мне о вышеизложенном, называет с особою похвалою имена нижеследующих лиц: полковников Манюкина, Бакиханова и Годлевского, подполковников Кишинского и Пирогова, маиора Алтухова, капитана Добрышина, поручиков Лазарева и Бухольца; из защитников укрепления Ахты, коих имена все достойны произнесения, князь Аргутинский называет: полковника Рота, капитанов Новоселова и Жоржа, штабс-капитана Бучкиева и прапорщика Беннета.

Между тем, как действия эти происходили в самурском округе, генерал-лейтенант Шварц, как выше сказано, беспрестанными передвижениями находящихся в распоряжении его войск предупреждал все покушения неприятеля на бывшие элисуйские владения и на лезгинскую кордонную линию и удержал спокойствие между жителями Джаро-Белоканского округа, ободренными присутствием войск наших на всех угрожаемых неприятелем пунктах. С целью привлечь внимание на себя Шамиля и заставить опасаться за тыл свой, генерал-лейтенант Шварц предпринял 21-го сентября движение по элисуйскому ущелью к селениям Кудал и Гельмецу, лежащими на [403] Самуре выше Рутула, и 22-го сентября прибыл в с. Кудал, где хотя нашел еще неприятеля, но отступающего на всех пунктах; выпавший глубокий снег и чрезвычайно суровая погода не позволяли ему вдаться далее в горы.

Таким образом, как я уже упомянул выше, в самое короткое время уничтожились замыслы Шамиля, который, встречая везде неудачи в предприятиях своих, думал воспользоваться временным удалением войск из южного Дагестана, чтобы нанести нам удар и восстановить колеблющееся свое влияние в горах. Несмотря однако же на огромность толпищ его, несмотря на слабость гарнизона Ахтинского укрепления, предприятие его кончилось ко вреду его самого и к уважению славы русского оружия. Жители занятой Шамилем стороны, уступившие силе и внезапности нападения, возвращаются с покорною головою, и событие это, служа им уроком на будущее время, сильно ослабило доверенность их к имаму и вновь показало им, что они твердо могут надеяться на помощь войск наших.

Отдавая полную справедливость благоразумной военной распорядительности командующего войсками в прикаспийском крае, неимоверной поспешности, с которою, собрав войска, он совершил самый трудный и утомительный поход, решительности, с которою он атаковал крепкую позицию, занятую многочисленными толпами горцев, изъявляю ему искреннюю и душевную мою признательность; таковую же искреннюю благодарность объявляю генерал-лейтенанту Шварцу и Шемахинскому военному губернатору генерал-маиору барону Врангелю, за деятельность и распорядительность их при охранении вверенных стран и удержании совершенного спокойствия между жителями оных.

(Отсюда вниз, на полях, отметка карандашом, сделанная рукою ген. Бриммера: ”Так отдается справедливость тем, у кого нет протекции. А о том, кто послал 5-ю гренадерскую роту — ни слова, а, по словам коменданта и гарнизона, она спасла оный; а кн. Арг. благодарят за мудрые распоряжения!"

Заслуга ген. Бриммера в деле спасения ахтинского гарнизона задолго до издания его Записок отмечена на страницах “Кавказского Сборника". См. VII т., стр. 553, 561, 562 и 592. Ред.)

Душевно благодарю храбрый ахтинский гарнизон и в [404] особенности полковника Рота и принявшего, за раною его, начальство в укреплении, а потом и самого раненого, пехотного князя Варшавского полка капитана Новоселова, а также капитана Жоржа, штабс-капитана Бучкиева и прапорщика Беннета.

Благодарю весь отряд, находившийся при атаке неприятельской позиции при Мискинджи и в особенности 1-й, 2-й и 3-й баталионы пехотного князя Варшавского полка и 2-й баталионы Апшеронского полка и храбрых командиров и офицеров этих частей: полковника Манюкина, подполковников Кишинского и Пирогова и маиора Алтухова, капитана Добрышина, поручиков Лазарева и Бухольца а также полковников Бакиханова и Годлевского.

Описание и анекдоты осады Шамилем в 1848 году укрепления Ахты.

(Перепечатано из очень редкой брошюры, изданной по приказанию кн. Воронцова в 1850 году. Брошюра была прислана кн. Михаилом Семеновичем генералу Бриммеру при следующем письме: “Милостивый государь Эдуард Владимирович. Геройская защита укрепления Ахтов, осажденных и штурмованных в 1848 году многочисленным скопищем горцев, под предводительством Шамиля, и подвиги храбрости и высокого самоотвержения офицеров и нижних чинов гарнизона, как достойные внимания соотечественников, описаны в особо изданной брошюре, в которой помещены также анекдоты, характеризующие в высшей степени свойства и дух кавказских воинов. Препровождая при сем вам, милостивый государь, экземпляр этой брошюры и особо 25 экземпляров для рассылки в батареи вверенной вам артиллерии, для чтения гг. офицеров и нижних чинов, я покорнейше прошу принять уверение в совершенном моем почтении и преданности. Кн. М. Воронцов. Тифлис. Января 25-го дня 1851 г.")

Еще в конце прошедшего года, при первом объявлении в газете “Кавказ" о происшествиях в Ахтах, тут же было сказано, что собираются сведения, которые будут напечатаны во всех подробностях сей достопамятной защиты. Разные обстоятельства помешали скорому исполнению сего намерения; теперь, собрав сколько било возможно от многих свидетелей и участников в сем славном деле все, что показалось достойным для сообщения публике, издаем сию особенную статью, за которою вскоре последует и собрание литографированных портретов некоторых из геройских защитников укрепления Ахты и не менее примечательных самоотвержением и [405] мужеством воинских чинов из отряда генерал-адъютанта князя Аргутинского-Долгорукого, который прекрасным своим движением и штурмом крепкой неприятельской позиции под Мискинджи освободил геройских защитников укрепления Ахты и тем уничтожил одно из сильнейших нападений, сделанных в последние годы Шамилем.

Защита укрепления Ахты во многом может напоминать геройские подвиги храбрых рыцарей ордена Св. Иоанна Иерусалимского при защите островов Родоса и Мальты против Султана Солимана; подробности сии будут приятны для всякого русского и еще более покажут не только геройский дух, но свойства и военные привычки как офицеров, так и нижних чинов Кавказского корпуса.

Для лучшего же объяснения сих достопамятных действий не излишним считается поместить здесь некоторые сведения о местности и причины занятия русскими так называемого самурского округа, главное селение которого есть Ахты.

Беспрестанные беспокойства между полупокорными жителями по верхнему Самуру и около селения Ахты и опасность, от того происходящая для Кубы, заставили главноуправлявшего за Кавказом генерала Головина взять меры к совершенному покорению окрестностей Рутула и Ахты и к обеспечению края надежным укреплением.

С этою целью генерал Головин прибыл в с. Хазры, где был собран в мае месяце 1839 года отряд из 11 1/2 баталионов при 22-х орудиях и 1 тысячи человек милиции. Отряд выступил из Хазров под личным начальством корпусного командира и, после незначительной перестрелки, открыл силы неприятельские на уроч. Аджиахур, которое составляло ключ позиции. Неприятель, несмотря на невыгодные местности для атаки, был опрокинут штыками егерей Тифлисского полка и обращен в бегство к аулу Кира-Кюри, куда наша кавалерия преследовала его до самого аула. Более неприятель нигде не держался, и устрашенные первою неудачею жители поспешили принести покорность. Приступлено было к избранию места для укрепления — и в 3-х верстах от аула Ахты на [406] правом берегу Самура, близ впадения в эту реку Ахты-чая, недалеко от старого лезгинского моста через Самур, заложено 11-го июня 1839 года укрепление, названное по имени аула Ахтинским.

После удачных действий наших в Дагестане и Чечне в 1848 году и взятия Гергебиля, Шамиль, для поддержания сильно колеблющегося влияния своего неудачами последних годов, решился сделать вторжение в наши пределы осенью того же года, избрав Ахти и самурский округ для своих действий, рассчитывая на невозможность войскам дагестанским после утомительного похода собраться в скором времени и на влияние, которое произведет на умы жителей появление его как на Самуре, так и на нагорные магалы Джаро-Белоканского округа и даже нухинского уезда. Собрав несколько тысяч горцев со всего Дагестана, Шамиль пошел по дороге чрез Лучек и Рутул; после некоторых перестрелок, начальник самурского округа полковник Рот, видя несообразность своих сил с неприятельскими, должен был отступить от верхних деревень вверенного ему округа и сосредоточить силы свои около укрепления Ахты. Вечером 5-го сентября Даниель-бек, бывший элисуйский султан, внезапно показался в шиназском ущельи с 4-мя тысячами конницы и, остановясь в д. Килла, разослал свои прокламации жителям всех деревень. В ту же ночь три другие толпы, следовавшие за Даниелем, двинулись: 1-я правым берегом Самура — и явилась у деревни Амсар, 2-я от Середача, хребтом гор, спустилась к деревне Лучек и 3-я, от Арничада, явилась в икрекском ущельи.

8-го числа полковник Рот, собравши 300 человек конной и 1 тысячу человек пешей милиции, подкрепляемой ротою пехоты из Ахтинского гарнизона, предпринял рекогносцировку вверх по реке Самуру, выгнал неприятельские караулы из сс. Кахка и Хрюк; но к вечеру того же числа, теснимый большими массами неприятеля пол предводительством Хаджи-Мурата, должен был отступить под стены укрепления Ахты. 9-го, 10-го и 11-го сентября неприятель, расположившийся у с. Хрюк с своими главными силами, занимался сборами милиции от всех деревень округа и избрал с. Хрюк местом [407] для укрепления. 12-го числа сам Шамиль прибыл в Рутул, куда к тому же времени все его наибы получили приказание следовать и занять Ахты. Вследствие какового распоряжения, 13-го сентября Хаджи-Мурат с аварскою конницею занял куртинскую дорогу и расположился в д. Гра, а Даниель-бек, двинувшись правым берегом Самура и переправясь через хребет, спустился в ущелье Ахты-чая и занял ахтинские минеральные воды, в 5-ти верстах от с. Ахты. Жители, устрашенные быстрыми движениями неприятеля, того же числа сдались и Даниель-бек занял аул своими горцами и учредил там главное свое местопребывание. С другой стороны полковник Рот, послав донесения о положении, в котором он находился, как князю Аргутинскому, так и другим соседним начальникам, деятельно занялся всеми приготовлениями для главной защиты своей. В горах невозможно всегда, при устройстве укрепления, сохранить все правила, требуемые наукою; изрытая, скалистая местность препятствует устройству эспланад и часто самого гласиса, так что неприятель извилистыми и скрытыми путями легко может подходить к укреплению на такое расстояние, что ружейным огнем может вредить гарнизону и артиллеристам на бастионах; с другой стороны необходимость строить укрепления там, где местность более ровна и поблизости к воде, имеет неудобства открывать укрепление для огня от орудий с окрестных высот; впрочем, едва ли в Дагестане можно избрать позицию, которая не была бы под какими-нибудь высотами и не подвергалась бы этому неудобству. Крепость была вооружена на бастионах 11-ю орудиями разных калибров и, кроме того, находилось 6 кегорновых мортирок; провианту, пороху в снарядов было достаточно для выдержания продолжительной блокады, водою гарнизон снабжался из Ахты-чая и из колодца внутри укрепления. Гарнизон состоял из 2-х рот линейного Грузинского баталиона № 6.

12-го числа в укрепление прибыло 48 человек команды 1-го баталиона Мингрельского егерского полка, шедшей под начальством подпоручика Ищенко на военно-ахтинскую дорогу. Команда эта [408] помещена была в мостовой башне, с целью обстреливать места скрытые от гарнизона, и не допускать неприятеля берегами Самура приближаться к укреплению. Прибытие хотя слабого этого подкрепления для гарнизона было счастливое событие, ибо люди сии, принадлежавшие к одному из лучших боевых баталионов на Кавказе, пришли случайно и с радостью узнали, что им предстоит новый подвиг. Первый баталион Мингрельского егерского полка, под командою подполковника Манюкина, ныне полковника и командира его светлости князя Варшавского полка, участвовал во всех действиях князя Аргутинского в Дагестане с 1842 года, в славной победе над Шамилем у Кюлюли и блистательное участие принимал во взятии Салтов в 1847 году и Гергебиля в 1848 году. В этой команде много было людей, получивших в разных местах раны, и 11 из них были украшены знаком военного ордена.

Уже мюриды подходили к стенам и завязывали перестрелку, когда, ночью, прискакал нарочный от командира 1-й бригады 21-й дивизии генерал-маиора Бриммера с известием о следовании 5-й гренадерской роты князя Варшавского полка, в составе 200 чел. под командою капитана Тизенгаузена, уже выступившей в ночь с 12-го на 13-е число из уроч. Кусары для усиления ахтинского гарнизона. На другой день, к 10-ти часам утра, в долине показались штыки — рота гренадер появилась в пяти верстах от укрепления. К ним навстречу хлынула конная толпа мюридов, но не могла отрезать им дорогу, потому что, осыпанная картечью с двух батарей, бросилась на большой кубинский тракт и опоздала. Тем не менее, скрываемый садами неприятель завязал сильную перестрелку; но прикрываемые цепью, под выстрелами неприятеля. гренадеры, стройно шли к укреплению с песнями и барабанным боем; двое рядовых плясали в присядку перед песенниками; громкое ”ура" гарнизона встретило храбрых гренадер, столь блистательно пришедших к нему на помощь. Таким образом, кроме двух рот постоянного гарнизона из линейного баталиона, гарнизон получил промыслом Всевышнего для предстоящей решительной обороны 48 чел. храбрых [409] ветеранов Мингрельского полка и в полном составе прекрасную гренадерскую роту полка князя Варшавского; всего было 500 челов. при 18-ти штаб и обер-офицерах; с такими силами полковник Рот и храбрые его сподвижники не могли бояться никаких сил неприятельских; если же были впоследствии потери и опасность, то это произошло от обстоятельств неожиданных и ниже сего описанных. Приготовляясь к обороне укрепления, полковник Рот, распределив обязанности гг. офицеров и всего гарнизона, приказал во-1-х, на всех бастионах, для прикрытия сколько можно людей от ружейного неприятельского огня, расставить кули с мукою, во-2-х, приступить к приготовлению большого количества ручных гранат и других снарядов, исправить платформы на бастионах, вырубить сад, находившийся перед 2-м бастионом и очистить колодезь, единственный в укреплении.

На 16-е число ночью Шамиль прибыл в аул Ахты и рано утром двинул к укреплению все свои силы. Многочисленные скопища пеших и конных неприятелей садами и канавами, с бревнами и фашинником, приближались к стенам, пользуясь всеми выгодами местоположения. Крутизна правого берега р. Ахты-чай прикрыла их от выстрелов наших батарей и доставила им возможность в самое короткое время навалить завал и таким образом безопасно выбраться из-под кручи берега. Этот завал, длиною до 15-ти саженей, стал расти и подвигаться к 1-му бастиону. Деятельно, неутомимо сотни рук набрасывали дрова и перекатывали бревна; напрасно осажденные старались ядрами разбить подвижной завал, как ни наклоняли орудий — ядра могли только задевать и сбивали только его верхушку, которую неприятель в ту же минуту надкидывал фашинником и поленьями. С этой стороны покатая к берегу местность до того была благоприятна осаждающим, что завал совершенно закрывал их от выстрелов.

С другой стороны укрепления, против 1-го бастиона, мюриды в то же самое время воспользовались канавою, куда из крепостного рва проведена была труба для стока дождевой воды, и стали [410] набрасывать другой завал; но с этой стороны завал их был разбросан ядрами и мюриды должны были оставить свое намерение. В этот день гарнизон потерял 20 чел. убитыми и 32 чел. было ранено, в том числе, при первых неприятельских выстрелах, на стенах тяжело был ранен полковник Рот — пуля навылет ранила его в плечо около шеи. Истекающего кровью, на руках отнесли его домой, где встретила бледная, встревоженная дочь его, девушка лет 17-ти. Весь гарнизон терял в полковнике главного своего начальника и распорядителя защиты; каждая минута была дорога, необходимость требовала немедленно нового распорядителя, и совет гг. офицеров единодушно выбрал капитана Новоселова начальником гарнизона. Новоселов был известен храбростью и хладнокровием и был произведен в капитаны в 1847 году за отличную храбрость и полученную им рану на Турчидаге, в присутствии главнокомандующего; старше его в гарнизоне были маиор Старосила и капитан Жорж, оба офицера раненые, но они сами желали подчиниться капитану Новоселову, который по молодым летам и крепкому телосложению, казался способнее перенести предстоящие усилия. Узнав об этом, раненый велел позвать к себе Новоселова и пришедшего с 5-ю гренадерскою ротою капитана Тизенгаузена, и когда те пришли, каждого из них наклонил к груди своей и слабым голосом сказал на ухо: “клянитесь взорвать укрепление при последней крайности." Капитаны дали клятву, успокоили раненого и вышли.

Не нам судить о том, что в это время должно было происходить в душе раненого полковника! Часто утрата физических сил невольно действует на силы моральные; умереть не страшно, но при нем была нежно любимая дочь его в полном цвете красоты я жизни, достойная лучшей участи. Говорят, в душе отца она была обречена смерти в ту минуту, когда значки мюридов появятся на внутренней площадке укрепления. Бедная девушка без ропота ждала своей участи, беспрестанно молилась и казалась спокойною, убежденная совестью и словами друга дома их, почтенного капитана [411] Жоржа, что на душе отца ее не будет тяжкого греха, если он решится скорей собственноручно убить ее, чем выдать на поругание неприятелей. Шамиль обещал ее в награду тому наибу, который первый ворвется в укрепление.

Капитан Новоселов своими распоряжениями вполне оправдал доверие своих товарищей. Во-первых, он тотчас же обратил внимание на прочность стен и, для защиты людей от неприятельских выстрелов, велел опять расставить на стенах кули с хлебом, в особенности на первом, пятом и четвертом бастионах, наиболее открытых неприятелю. Перед наступлением вечера приказал подпоручику Ищенко, находившемуся с командою Мингрельского егерского полка, оставить занимаемую ими отдельную мостовую башню и перебраться в укрепление, что было легко исполнить, потому что мюриды еще не успели обложить все стены и покинули завал против 4-го бастиона, осыпанные сильным картечным огнем. Такое распоряжение было следствием очевидной необходимости и благоразумной предусмотрительности. Лезгины могли бы на другой же день прервать всякое сообщение башни с укреплением и таким образом 40 чел. солдат, засевших в ней, оставить без воды, без хлеба и без патронов. Там храбрые егеря могли подвергнуться крайней опасности, тогда как в крепости увеличили собою силы гарнизона. Подпоручик Ищенко, оставляя пост свой, заклепал покинутое там орудие, изломал лафет и благополучно, без потери людей, прибыл куда ему было назначено. Местность сия была слишком близко укрепления, чтобы лезгины могли вытащить безлафетное орудие и оно опять попалось в наши руки, по прогнании неприятеля. В крепости, между тем, положено было с этого дня как можно экономнее пользоваться единственным колодцем, в котором мало было воды, и отпускать ее не иначе как порциями, на каждого по крышке в день. Распределение гг. офицеров гарнизона по бастионам было следующее: на 1-м бастионе находился Грузинского линейного № 6 баталиона поручик Щекин; на 2-м того же баталиона подпоручик Богуславский и прибывший в Ахты за несколько дней до осады за [412] получением денежной корреспонденции казначей Грузинского линейного № 10 баталиона прапорщик Тоубич; на 3-м князя Варшавского полка подпоручик Архангельский; на 4-м того же полка капитан Тизенгаузен, распоряжавшийся целым фасом, и Мингрельского егерского полка подпоручик Ищенко; на 5-м фельдмаршальского полка прапорщик Беннет, а письмоводитель ахтинского почтового отделения губернский секретарь Головачевский по собственному желанию состоял при подпоручике Архангельском на 3-м бастионе, где и оставался во все время блокады.

В это время горцы рубили сады и таскали бревна к 1-му бастиону. Наставшая ночь не прекратила деятельности неприятеля: с крепостных стен во мраке окрестностей различали сильное движение, ветер доносил стук топоров, бряцание бубенчиков, говор, брань и крики погонщиков, вероятно, понукавших ослов, нагруженных фашинником и хворостом. Ружейные выстрелы освещали толпы горцев; в крепость всю ночь летали пули, на которые с фасов и батарей отвечали пушечными выстрелами. Только что занялась заря — началась неумолкаемая пальба; но, несмотря на сильный ружейный и артиллерийский огонь, неприятель продолжал работу с неимоверным усилием, хотя беспрерывная канонада и мешала ему открыто действовать. На 1-й батарее ранен капитан Жорж; завал против 4-го бастиона, накануне покинутый, вновь устроен, и два ротных дворика перед 5-м фронтом заняты мюридами; гарнизон, с вечера выведенный из башни (о чем уже было сказано), не мог уже мешать неприятелю свободно распространять свои действия; уже некому было обстреливать места, скрытые от осажденных береговыми уступами Самура.

От беспрерывной перестрелки, кроме раненых, гарнизон потерял из числа нижних чинов 29 человек убитыми. Но в этот день ему, кроме того, суждено было испытать один из тех непредвиденных случаев, против которых может устоять только геройское хладнокровие и отчаянная храбрость. К 3-м часам пополудни из аула неприятель подвез единственное свое орудие — кегорновую [413] мортиру, поставил ее на высоком холме по ту сторону Самура и стал бросать гранаты. Одна из них пробила верх порохового погреба, устроенного в 5-м бастионе, упала в открытий бочонок с порохом и лопнула. Дрогнула земля и потемнело небо; посыпался град камней и площадка крепости в одно мгновение покрылась облаками и растерзанными членами погибших. Около 400 пудов пороху взлетело на воздух; 5-й бастион уничтожен до основания; в стене образовалась брешь; две смежные с нею казармы разрушены; два артиллерийских цейхауза завалены; в остальных зданиях треснули стены, потолки пробиты камнями, все двери, все переплеты оконных рам вырваны. Не одно мужественное сердце дрогнуло, многие перекрестились и приготовились к смерти, но еще не рассеялся дым, еще в горах не замолкло эхо, разбуженное страшным гулом, как уже солдаты, воодушевленные достойными своими офицерами, хором запели песню: “за Царя и Русь святую...." и пошли защищать брешь, заслыша гик несущихся мюридов, которые в эту минуту надеялись ворваться в укрепление. Только на 1-м бастионе солдаты пришли было в замешательство, но старый капитан Жорж крикнул им: “ничего, ребята! это не наша батарея, вы зачем не стреляете?" — и солдаты опять заняли свои места. Неприятель, встреченный сильным отпором и картечным огнем с 1-го и 4-го бастионов, не успел воспользоваться несчастным взрывом погреба. Пока продолжался рукопашный бой, гарнизон завалил брешь и из кулей соорудил новую батарею. Чрез два часа после этого другая граната лопнула в зарядном ящике на 3-й батарее и произвела новый взрыв. Эти два случая, один вслед за другим, оставили по себе ужасные следы разрушения в зданиях и значительную потерю в людях. Первым взрывом убит линейного № 6 баталиона штабс-капитан Байдаков, а поручик Чуприков и подпоручик Богуславский сильно ушиблены осколками; при втором взрыве ранены: маиор Старосила и прапорщик фельдмаршальского полка Семенов. Так как от обрушившихся строений осталось много материалов, камней, бревен и досок, из них тотчас же были [414] возвышены стены на бастионах, а на куртинах из всего что попало, как-то: столов, ящиков и других обломков мебели, кулей с мукою, досок и камней, устроены высокие парапеты, за которыми защитники укрепления могли безопасно сообщаться и выжидать ближайшего натиска неприятеля.

Выше сего было сказано, что с гарнизоном из 500 храбрых наших воинов никакой начальник в русском укреплении не мог бы опасаться последствий самого сильного нападения сборища Шамиля, но что ежели были здесь опасность и потери, это произошло от особых обстоятельств. Первая невыгода была несоразмерная потеря офицеров и нижних чинов от беспрестанного ружейного огня там, где местность позволяла неприятельским начальникам заставлять горцев подходить даже на пистолетный выстрел от укрепления; другое же обстоятельство было взрыв порохового погреба, за которым скоро последовал и взрыв одного зарядного ящика. Сего ожидать было невозможно от единственного и малого калибра орудия, которое Шамиль мог чрез горы перевезти к Ахтам. Орудие сие делало не более 20-ти выстрелов и потом нашими выстрелами совершенно подбито, но результат сих взрывов был ужасен и при уроне, претерпенном гарнизоном, мог бы иметь самые пагубные последствия для укрепления, ежели бы начальник и все чины в оном не были одушевлены настоящим геройским духом кавказских воинов и ежели бы, как выше сказано, настоящий гарнизон укрепления не был бы, по милости Божией, неожиданно усилен, сперва случайно гордостью мингрельских храбрецов и потом, по благоразумному распоряжению генерала Бриммера, в самое нужное время, полною гренадерскою ротою.

Между тем, да позволено будет упомянуть, о некоторых сценах, происходивших в самой крепости. Жена капитана Жоржа от взрыва была сильно ушиблена обрушившимся потолком и замертво отнесена в казарму 4-й линейной роты. Когда она очнулась, первый вопрос ее был: жив ли муж ее? В это время мужа привели тяжко раненого, и старушка заплакала, однако, собралась с силами и тут [415] началась взаимная перевязка. В углу той же казармы стоял большой складной образ Николая Чудотворца и Георгия Победоносца; неповрежденный, он оставался на своем месте, к нему приходили молиться офицеры и солдаты всех исповеданий, толпились жены и дети различных состояний и возрастов.

Предлагаем почти слово в слово рассказ, написанный свидетелем. На скамейке в казарме сидел раненый; перед ним стояла молодая девушка и перевязывала ему рану; она спрашивала: “может ли еще держаться укрепление?" Ей отвечали, что надо быть на готовым, но что в крайности еще можно умереть. По некотором молчании она опять спросила: “будем ли вместе?" — “Если веруем, будем вместе," был ответ. После перевязки раненого вызвали из казармы; девушка стала молиться; ее горничная ставила между тем свечи перед образом и сказала ей: “молитесь, сударыня, чтоб мы живы были."— “Я молюсь, чтоб мне не пережить отца," отвечала она. Тут же усердно клала поклоны одна старушка Т., сестра офицера гарнизонной артиллерии, но за ней пришел брат и позвал ее в одну из уцелевших казарм работать; сам же он нужен был при орудиях. Она все время была за работой, сама чинила гранаты, даже ночью, и, уча других, говорила им: “это, батюшки, мне дело-то знакомое — я ведь уж давно служу в артиллерии."

Конечно, не все женщины, находившиеся в укреплении, постоянно оказывали твердость духа. Были и такие, которые падали в обморок, и, признаться, было от чего!... Вообразите беспрерывную канонаду, от которой дрожит земля и колеблятся стены зданий, свист пуль и треск гранат, которые лопаются перед казармами и на площадке крепости. Рассказывают, какой-то денщик нес медный чайник в кухню и залил одну из них водою, прежде чем фитиль успел догореть. Вообразите, кроме того, неистовые, дикие крики многочисленных неприятелей, стоны раненых и всю площадь в крови, покрытую обезображенными трупами, которых хоронить было негде да и некогда! “Братцы, теперь не до водки," сказал князя Варшавского полка рядовой Тихонов, камнем выбив дно огромной [416] бочки, покинутой маркитантом, устроившим было палатку на площадке укрепления. Маркитант спрятался в это время в провиантском магазине, а к его бочке собрались было охотники и уже дело доходило до дележа. :|

После взрыва положение укрепления стало почти отчаянное, а между тем совершенно прекратилось внешнее сообщение. Казалось, уже не было возможно послать уведомление командующему войсками; но, слава Богу, нашлись люди, готовые на все опасности. Помощник начальника самурского округа штабс-капитан Бучкиев вызвался на этот отчаянный подвиг. Когда настала ночь, он выбрил голову и в сопровождении Агаси-бека, прапорщика Аза-мулла-Шариф-оглы, трех нукеров и одного казака № 22 полка Ивана Солонина, также переодетых, вышел из укрепления, напутствуемый благословениями тех, которые знали о его предприятии.

Следующий день (17-го числа) прошел в жаркой перестрелке. Неприятель продолжал свои работы и, подвигая завал свой против 4-го бастиона, возвысил его на такую высоту, что уже мог свободно обозреть всю внутренность укрепления. Между тем мюриды повели другой завал, против исходящего угла 1-го бастиона, и уже приближались к гребням гласиса. Сколько нужно было усилий, чтобы остановить неприятеля; солдаты на руках своих зажигали фитили гранат и, выжидая миг разрыва, с размаху перебрасывали их за ров: гранаты скатывались и лопались перед завалами, за которыми скрывался неприятель. К вечеру того же дня прапорщик Шлиттер метким выстрелом подбил неприятельскую мортирку, н с тех пор уже ни одной неприятельской гранаты не перелетело в укрепление.

Не знаем, как прошла следующая ночь, если кого-нибудь и могла наконец одолеть дремота — какие сны должны были сниться тем, для которых действительность была страшнее всех картин самого мрачного и расстроенного воображения. Знаем только, что 18-е число для всего гарнизона, для всех, кто надеялся на помощь Божию и даже для тех, кто потерял надежду, прошло не без впечатлений.

До полудня траншейные работы постоянно занимали неприятеля. [417]

Ожесточенный, казалось, он уже не обращал внимания на беспрестанный огонь наших орудий; он не только подвел завалы к гласису против левого фаса 1-го бастиона, но уже стал заваливать ров фашинником и бревнами. С 1-го бастиона бросали бранскугели; фашинник вспыхнул и пламя охватило всю траншею.

Сквозь пороховой дым, густыми облаками висевший в воздухе, за аулом, на скате одного кургана, вдали от наших выстрелов, бледный солнечный луч освещал в это время небольшую группу. Там на ковре, под белым зонтом, в зеленой чалме, сидел Шамиль, окруженный своими телохранителями; оттуда хладнокровно раздавал он свои повеления. Все неподвижно было лицо его и злая досада на продолжительность блокады могла только высказаться в трех словах: возьму — и никому пощады. Шамиль очень хорошо понимал, что значит медлить.

Но вдруг, когда наступил полдень, в толпах неприятеля, занимавших окрестные высоты, стало заметно какое-то особенное волнение. Одна часть его отступила к аулу, другая рассыпалась по долине. Из-за Самура, в горах, послышался звук рожка, мелькнули штыки, грянули выстрелы и семь ракет упало в толпы неприятеля, пугая лошадей и рассыпая всадников. Уже не оставалось никакого сомнения, что князь Аргутинский с дагестанским отрядом пришел на выручку, и радость солдат, радость всех, кто только в это время был в укреплении, можно сравнить только с радостью моряков на корабле без руля и снастей, после долгой мучительной бури, при появлении солнца в прежнем блеске, при виде безопасной, всеми желаемой пристани.

Князь Аргутинский едва спустился наполовину горы с своими передовыми отрядами, как уже мюриды, работавшие перед 4-м и 5-м бастионами, отодвинулись назад, а гарнизон сделал отчаянную вылазку. Горсть храбрецов в числе 40 человек, под предводительством капитана Тизенгаузена, бросилась преследовать отступившего неприятеля и на возвратном пути зажгла завалы и уничтожила траншейные работы перед 4-м бастионом. Сказано: на возвратном [418] пути; но легко вымолвить, а каково было на самом деле отступать, не переставая биться или, лучше сказать, на плечах своих вынося всю тяжесть многочисленности неприятелей. По предварительному условию с капитаном Тизенгаузеном, когда на стенах укрепления появлялся платок, привязанный к штыку, все 40 человек мгновенно ложились на землю, и в это время с батарей через них летел свинцовый град опустошительной картечи. За Самуром, в отряде князя Аргутинского-Долгорукого, кричали в это время “ура!" и рукоплескали отступающим.

Но осажденным суждено было не слишком долго предаваться радости. Провидению угодно было еще несколько дней испытать их мужество. Отряд Аргутинского стал обратно подниматься на гору, поднялся — и к вечеру совершенно скрылся из виду. Неприятель быстро занял прежние места свои. В ближайших толпах его послышались громкие насмешливые голоса мюридов: “э! яман урус! ушел якши!... не придет теперь!" Так как за Самуром слышна была перестрелка, некоторые из офицеров гарнизона вообразили, что отряд Аргутинского окружен и вынужден к отступлению. Мысль невыносимо досадная; стали толковать, что делать и на кого надеяться? Смуглые лица храбрых защитников поневоле стали пасмурные; даже казначей Грузинского баталиона прапорщик Тоубич перестал шутить и смешить товарищей, тогда как несколько часов тому назад, усмотревши в зрительную трубу мелькающие на горах штыки отряда, кричал в восторге: “миллион, целый миллион идет на выручку!" Но, сказано, недолго продолжалась радость; но зато недолго продолжалось и уныние — каждый решил в душе своей стоять до последней капли крови. Рядовой Тихонов, тот самый, который выбил дно у бочки с водкой, вынул из кармана какой-то старый истертый молитвенник, стал на площадке громогласно читать его, проповедывать гарнизону долг каждого православного воина, мученический венец за гробом и т. п. Офицеры также с своей стороны восстановили в нижних чинах прежнюю бодрость. Никто из них не покидал своего поста, изредка только навещая раненых [419] своих товарищей. Маиор Старосила лежал в это время в госпитале; на него страшно было смотреть; лицо его распухло, глаза отекли, он был без памяти и в жару беспрестанно кричал: “вперед, ребята! не сдавайтесь, умрем, а не выдадим!" Здесь, между прочим, расскажем чужими словами довольно забавный случай, расскажем потому, что он в некоторых отношениях характеризует русского солдата.

Вечером появилась между шапками на завале большая белая чалма, и сколько в нее не стреляли, белая чалма не скрывалась ни от ружейного огня, ни от картечи; напротив того, мюрид с большою чалмою выполз на самый гребень. Тут на него посыпались пули и картечь, но чалма оставалась на своем месте и еще белелась на завале, как наступила ночь. Уже молодые солдаты в чалме узнавали колдуна, который заговаривал наше оружие, и все уверения офицера, что мнимый колдун лежит убитый, не могли убедить их в том, что чалма уже безвредная. Между тем приказано было для успешнейшего действия против завала привезти с другого бастиона орудие большого калибра, и первый выстрел из него ядром пробил гребень. Толпа из завала выбежала и чалма покатилась в ров. Тут общая радость солдат обнаружилась различным образом: многие закричали “ура!"; канонир обнял свою пушку и назвал ее своею матерью; один молодой солдат в радости своей сказал офицеру: ”ваше благородие, знать против этой пушки нет заговора".

19-е число прошло по прежнему в жаркой перестрелке. Неприятель приготовлялся к приступу, подводил новые завалы наместо уничтоженных и забрасывал рвы. Солдаты кидали ручные гранаты, обливали салом и варом рогожки и, запаля их, сбрасывали в ров, чтобы зажечь сырой фашинник. Казалось, многочисленность неприятеля должна была восторжествовать; но дух гарнизона мужал с каждым днем, с каждым часом, и в некоторых доходил, наконец, до какого-то восторженного состояния. Раненые порывались вон из лазарета; их невозможно было удержать. Так, капитан Жорж, несмотря на преклонность лет своих и сильные раны, в перевязках, [420] снова явился на стенах командовать солдатами. Ахтинской артиллерийской команды канонир Александр Данилов два раза был ранен пулями и всякий раз после перевязки являлся на батарею; он не владел уже правою рукою, когда, наконец, третья пуля перебила ему левую руку. Когда его отвели в лазарет, и сделали перевязку, он спросил: “а что, теперь могу идти? Ему отвечали: “лучше остаться; нечего тому делать при орудии, у кого обе руки прострелены и голова ранена". — “Нельзя — решительно сказал Данилов — я еще буду наводить свою пушку". Сказал — и отправился на бастион. Там четвертая пуля ударила его в грудь — и храбрый канонир мертвый упал на свое орудие.

20-го числа едва засветилось утро, как уже из крепости ясно увидели, что неприятель готовится к решительному приступу. Толпы мюридов стали собираться густыми массами в разных местах скрытых от укрепления, между тем как другие толпы с лестницами в руках шли из аула садами и пашнями. Гарнизон следил за их движением и приготовлялся к встрече. Уже сделано было распоряжение все взорвать на воздух, если мюриды овладеют укреплением.

В одиннадцатом часу утра неприятель зажег скрытую завалом мину и совершенно неожиданно взорвал исходящий угол 1-го бастиона. Этот взрыв был сигналом к штурму. Раздались крики “Гяилла иль Алла" — и густые массы мюридов с обнаженными шашками и кинжалами, с трех сторон, кинулись на штурм, мигом утвердили лестницы, поднялись на стены и овладели 1-ю, 4-ю и 5-ю батареями; их значки уже развевались в крепости. Спасение гарнизона зависело от одной минуты! Солдаты на развалинах 1-го бастиона, не выдержав первого натиска, отступили было в ретраншаменты; но лишь только перевели дух, увлекаемые офицерами, дружно бросились в штыки и вмиг прогнали неприятеля. В то же время на прочих батареях завязался страшный рукопашный бой и мюриды были сброшены. Несмотря на это, казалось, горцы задавят гарнизон своими тесными и многолюдными массами; со всех [421] сторон они лезли по лестницам, три раза появлялись на стенах и три раза, сбитые штыками, летели вниз вместе с опрокинутыми лестницами и заваливали ров своими трупами.

Кто в это время не был там, тому трудно представить себе картину такой отчаянной битвы на таком незначительном пространстве. Каково должно было быть положение женщин, которые в это время находились в Ахтах! С фасов гремели пушечные выстрелы, гранаты падали в ров, дымились и с треском лопались в тесноте, под ногами нахлынувших неприятелей. Это были уже не те ручные гранаты, о которых было говорено прежде; в этот день солдаты тешились полупудовыми гранатами, приходя в восторг от их опустошительного действия. Целый град камней осыпал стены; неприятель действовал открыто и уже не скрывался за своими завалами. Но чтобы показать до какой степени на стенах и за стенами русский и лезгин смешались в рукопашной свалке, приведем несколько примеров, к счастью не забытых и записанных участниками в этих подвигах.

Рядовой некто Ян Свидерский, взрывом 1-го бастиона переброшенный за стену, был смят под ногами лезгин, ринувших на приступ, но, когда на бастионе их приняли в штыки, Свидерский явился в пылу рукопашного боя с лезгинскою шапкою на голове, обезображенный, окровавленный и в руках с огромным кинжалом. Не узнавши в нем своего товарища, другой солдат устремился на него и уже готов был заколоть его штыком своим. “Разве не видишь," закричал Свидерский, сбросивши шапку, “еще мало тебе татар!" — “Шут тебя нарядил", пробормотал солдат и оборотил свой штык на неприятеля.

Когда первый приступ мюридов был отражен гарнизоном, ров усеян трупами, а один из главных предводителей — аварский наиб Осман и его знаменосец лежали убитыми на 5-м бастионе; когда большое малиновое знамя аварцев в руках другого знаменщика опять поднялось и ожесточенная толпа, снова устремившись на бастион, смешалась в рукопашном бою с егерями Мингрельского [422] полка — на стене два противника нашли место дли единоборства: рядовой князя Варшавского полка Зайцев схватился с мюридом и, когда в борьбе оба рухнули на землю, мюрид укусил солдата за щеку. Между тем гарнизон вторично одержал верх над свирепою толпою и уже другой знаменщик пал на 5-м бастионе, знамя свалилось в ров, и егеря, впереди которых был фельдфебель Михальченко с бантом на Георгиевском кресте, очистили бастион, офицер, отдавая достойную похвалу егерям, сказал: “братцы, теперь мюриды вас долго не забудут" — “Да, ваше благородие," отвечал фельдфебель улыбаясь и указывая на солдата, укушенного в щеку — “крепко подружились, извольте посмотреть, еще Зайцев поцелуй утирает."

У одного молодого солдата ружье было перебито ударом огромного лезгинского кинжала. Уже кинжал был над головою обезоруженного, как подоспел к нему унтер-офицер линейного баталиона Андрей Савельев. “Не дремать!" закричал он солдату — и лезгин с раздробленною головою свалился со стены. Солдат взял другое ружье от раненого товарища, возвратился в рукопашную и пронзил штыком нового противника; но пронзенный горец оцепеневшими руками схватил ружье; “толкни его", закричал унтер-офицер; солдат исполнил приказание, но горец, мертвый, падая в ров, за собою утащил ружье его. “Молокосос — сказал ему унтер-офицер — тебе на каждого татарина надобно но ружью".

В столь критическую минуту полковник Рот, хотя сильно страдал от ран, не мог не полюбопытствовать о том, что происходило; встал и с трудом вышел из места где лежал, потом с помощью рядового пошел к ближнему от него бастиону, именно к тому, который был поручен храбрым мингрельцам; в это время егеря отбивали последний на этот бастион штурм. Полковник сам рассказывал как он был изумлен, подходя к этому месту, когда увидал как егеря заканчивали свою славную работу, а между ими, как будто для отдыха, высокого роста фельдфебель Михальченко, облокотясь на ружье, смеялся. Полковник, подойдя к [423] нему, спрашивает: ,,что ты, братец, смеешься?" Молодецкий ответ был: “как же, ваше высокоблагородие, не смеяться — видите как наши егеря их колят."

Три часа продолжался жестокий рукопашный бой; наконец неприятель, утомленный продолжительным напрасным усилием и притом опасаясь новых потерь, стал отступать по трупам своих единоверцев и соплеменников. Их трупами завален был ров, усеяна вся покатость гласиса, покрыто все пространство между Самуром и стенами укрепления, где убитых сносили в одну кучу и с молитвой покрывали их рогожками. У нас во время штурма убить поручик Щекин, ранен капитан Новоселов и капитан Тизенгаузен изувечен 6-ю ранами.

Отступивший неприятель дал время гарнизону собраться с силами; но его положение оставалось с каждым часом безотраднее. “Мы уже не узнавали друг друга!" говорят солдаты; постоянные труды, напряжение сил моральных и физических, бессонные ночи, недостаток воды и горячей пищи до того изнурили храбрых защитников, что жаль и страшно было смотреть на них; глаза их впали и глядели мутно, лица опалены были порохом, у иных в крови и перевязаны тряпками. Самый воздух уже заражен был гнием непогребенных тел, и, к довершению всех зол, к ночи на 21-е число от беспрерывной пальбы на стенах загорелись кули, наваленные рядами; тушить их было печем, и они бы непременно сгорели, раздуваемые ветром, если бы само небо не сжалилось над осажденными.

Черные тучи покрывали долину, темна была ночь. Ломы и кирки стучали за стенами, как доказательство, что неприятель еще бодрствует. На стенах светилась огненная полоса. Прогоревшие кули свалились в ров и открыли 4-й бастион; мюриды загикали и солдаты засуетились; но офицер Мингрельского полка Ищенко остановил команду. “К ружью! — закричал он — ребята, у нас есть еще штыки". ”И хвала Богу! — прибавил линейного баталиона унтер-офицер Егоров — еще в казарме не погасла свеча перед образом". Солдаты [424] перекрестились. Егоров посмотрел на черное небо — и несколько дождевых капель пало из тучи. “Молитесь братцы" — сказал он – и в это время зашумел сильный дождь; огни погасли, мюриды смолкли. Наступало утро. Дождь не переставал идти, гарнизон был рад ему как светлому празднику; вся возможная посуда была подставлена под желоба крыш; из дождевой воды в этот день солдаты ели каши. Между тем неприятель, готовясь к новому приступу, траншейными работами прикрывал новую мину, которую вел под 5-ю батарею и без того уже разрушенную взрывом порохового погреба.

Уже гарнизон стал приготовляться встретить новый штурм быть может грознее первого, опять дал клятву держаться до последней крайности и, если нужно будет, всем погибнуть — как вдруг, в первом часу пополудни, неприятельские массы отхлынули поспешно, потянулись на дорогу в Хазры, а к вечеру в Ахтинский аул стали сносить фашинник и бревна. Осажденные не знали чему приписать такое странное, неожиданное движение неприятеля.... Но время перейти к развязке этого рассказа и объяснить, куда девался князь Аргутинский-Долгорукий с своим отрядом.

Самурский кабан, как называют его враждебные нам лезгины, знал откуда лучше пугнуть волков и обратить их в бегство; он ушел за верной победой и пришел к защитникам укрепления не с помощью, но с вестью торжественного избавления. Удивляемся не столько удачам князя Аргутинского-Долгорукого в делах войны, давно ему знакомой, сколько верности его соображений; непроницаемых ни для друга, ни для недруга (В этом месте на полях полученной брошюры отметка Бриммера: “Зачем же пришел с этой стороны?" Ред.).

Когда подошел в первый раз, 18-го числа, к укреплению, Аргутинский тем ободрил гарнизон; но вместе с тем скоро увидал, что перейти без моста в этом месте через Самур было невозможно; оставаться на противуположном берегу было бы бесполезно для нашего укрепления и крайне опасно для его отряда, по невозможности сообщения и недостатка в провианте и всем нужном. [425] Нужно было сделать движение, дабы, во-первых, успокоить еще покорные нам деревни, во-вторых, отрезать неприятелю всякое с ними сообщение, в-третьих, найти удобное место, чтобы переправиться чрез Самур в брод.

Ясно теперь, почему вдруг ночью на 20-е число в лагере князя Аргутинского-Долгорукого полки получили приказание немедленно убирать палатки, вьючить лошадей и идти в поход по другому направлению. Не к чему таить, что такое приказание пришлось многим не по сердцу: ненастная ночь и жажда как можно скорей сразиться за своих осажденных товарищей не слишком-то согласовалась с таким неожиданным приказанием. Быть может, внутренне и роптали некоторые, но дисциплина — вернейший залог успеха, вторая совесть русского солдата — требовала и получила беспрекословное повиновение тем более, что дагестанские наши войска давно привыкли к действиям и успехам благоразумного и счастливого своего начальника.

Между тем князь Аргутинский, не желая удалением своим произвести волнение в умах кюринцев, подстрекаемых Шамилем к восстанию, отправил правителя кюринского ханства полковника Юсуф-бека с милицией защищать его владения, а сам с 9-ю баталионами и 10-ю орудиями и кавалериею всю ночь был в походе, перешел два хребта и 21-го числа, найдя брод чрез Самур, переправился и расположился близ аула Хазры, у Зухула. Здесь получил он известие о бывшем штурме Ахтинского укрепления и, не медля ни минуты, двинулся 22-го сентября от селения Зухула к Ахтам.

Между аулом Мискинджи и бывшим Тифлисским укреплением дорога круто поднималась на гору и для неприятеля представляла, сильную позицию. Даниель-бек и Хаджи-Мурат, получив известие о вторичном приближении князя Аргутинского, поспешили занять ее и, в надежде не допустить отряд до Ахтов, укрепили гору завалами в несколько ярусов. Правый фланг неприятеля уперся в отвесный хребет, обходимый только на расстоянии 10-ти верст, а левый оканчивался крутым обрывом береговой скалы Самура. На этом [426] пространстве неприятелей столпилось от пяти до семи тысяч; значки их были бесчисленны. В полдень наши войска сосредоточились. Над Самуром была поставлена батарея из 4-х орудий и 10-ти ракетных станков, под командою полковника Годлевского, и начала обстреливать во фланг неприятельскую позицию. Кавалерия, переправившись за Самур, стала заходить в тыл, а 1-й, 2-й и 3-й баталионы князя Варшавского полка, поддерживаемые 2-м баталионом Апшеронского полка, под командою полковника Манюкина, двинулись с фронта на штурм — и началась атака. С горы покатились огромные камни, сброшенные мюридами, и такова была сила их падения, что, встретив препятствие, некоторые из них перелетали чрез ряды наших воинов и падали сзади их; но, несмотря на град камней и пуль, баталионы шли без выстрела и в колоннах поднимались на гору. Подполковник Кишинский повел 2-й баталион на необыкновенно крутую верхушку, увенчанную сильным завалом, составляющим ключ позиции, и подошел так близко, что оробевшие мюриды, заметив штыки, перестали стрелять и потом ударили в шашки; баталион, имея впереди храброго своего начальника, быстро овладел завалом и, вытесняя оттуда неприятелей, поставил другие завалы в необходимость или не стрелять, или стрелять по своим же.

Между тем маиор Алтухов с своим 3-м баталионом дерзко и успешно атаковал левый фланг позиции, над самой крутизной Самура, а подполковник Пирогов с 1-м баталионом шел на центр позиции и, не останавливаясь ни разу, до конца выдержал самый сильный огонь с обоих флангов. Атака произведена была с такой изумительной быстротой, что неприятель, несмотря на свою многочисленность, дрогнул и побежал. Кавалерия, под начальством полковника Джафар-Кули-Ага Бакиханова, переправившаяся чрез Самур, во фланг атаковала бегущих и положила конец короткому, но блистательному сражению. Оно продолжалось не более часу. На месте боя осталось слишком 300 неприятельских тел; вдобавок 3 значка и 70 человек пленных перешло в руки победителя.

За перевалами гор не слыхать было ахтинскому гарнизону [427] пушечных выстрелов, которыми князь Аргутинский-Долгорукий так недалеко громил общих неприятелей; в укреплении не ждали его отряда со стороны аула Мискинджи, и не без удивления увидели к 3-му часу в беспорядке бегущих неприятелей. Исчез тот белый, зловещий зонт, зонт, который так недавно еще мелькал на одном из окрестных курганов. Шамиль хотя еще накануне обещал завлеченным им несчастным жителям, что ни в каком случае уже их не оставит, бежал один из первых; за ним толпы мюридов бежали до самого вечера. Наконец на краю долины показалась русская конница — и с восторженными криками “ура!" шапки солдат, столпившихся на стенах, полетели на воздух; крепостные ворота растворились дорогим гостям и всю ночь гарнизон, несмотря на усталость, праздновал победу, спасение крепости и прибытие непобедимых избавителей.

Во время осады укрепления Ахты со стороны защитников убито: Грузинского линейного баталиона № 6 шт.-кап. Байдаков, поручик Щекин и вообще нижних чинов 90; ранены: состоящие по кавалерии полковник Рот и по армии капитан Жорж; пехотного князя Варшавского полка капитаны Новоселов и Тизенгаузен, прапорщики Беннет и Семенов; Грузинского линейного баталиона № 6 маиор Старосила, подпоручики Богуславский и Коржов; гарнизонной артиллерии прапорщик Чуприков и вообще нижних чинов 142.

Текст воспроизведен по изданию: Приложения к запискам Эдуарда Владимировича Бриммера "Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в I кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году" // Кавказский сборник, Том 19. 1898