ДЖЕЙМС БЭЛЛ

ДНЕВНИК ПРЕБЫВАНИЯ В ЧЕРКЕСИИ

В ТЕЧЕНИИ 1837-1839 ГОДОВ

JOURNAL ОF A RESIDENCE IN CIRCASSIA DURING THE YEARS 1837, 1838 AND 1839

ТОМ 1

Псемагу, Натухач, 11 января 1838 года. - 7-го числа мы выехали из Хабля и теперь возвращаемся в Семез небольшими, проходимыми за день, расстояниями из-за состояния дорог, лед на которых затрудняет всякое движение. В Бошундуре и Уаффе термометр показывает от 14° до 15° ниже нуля (около 20° по Реомюру), и на почти ясном небе мы видим прекрасное сияние луны. В первый раз вокруг луны вырисовывался круг, еще один в центре отбрасывал свой свет к солнцу; во второй раз сияющие окружности были похожими, хотя и более маленькими, а еще один, более широкий круг охватывал всю луну. Казалось, это было абсолютно новым зрелищем для наших черкесов, спрашивавших [349] меня, какое несчастье это предвещает. К беде своей, предсказав раз или дважды недавние шквалистые ветры, я навлек на себя беспрестанные запросы относительно метеорологии, даже о состоянии погоды через несколько месяцев.

Дом Хаттоу, в котором мы здесь находимся, самый удобный и лучше всех устроенный против холода из числа тех, что я встречал в этом крае. Окна, среди прочего, отличающиеся в этом от других, от которых мы натерпелись, пропускают свет и в то же время задерживают ледяной ветер, так как оконные переплеты перетянуты бумагой. У нас, людей цивилизованных, часто случается, что свежий воздух - один из наших лучших друзей - изгоняется и избегается как наш враг, коего следует более всего опасаться; но черкесы придерживаются другой крайности и кажутся мне живущими с ним в слишком большой вольности. Кроме щелей в их крышах и многочисленных дыр, оставленных для него в стенах, он свободно проникает в любую погоду через дверь и открытые окна; одновременно сильный сквозняк вызывает огромная печная труба. Таково, за редким исключением, общее состояние домов для гостей; и случается (даже и у самых гостеприимных хозяев), что тебя оставляют в таком холоде, в котором многие англичане постеснялись бы поместить своих лошадей. Такого типа был дом, в котором я ночевал в Бошундаре и в котором термометр показывал 4° ниже нуля. Край комнаты, сообщавшейся изгородью из ивовых побегов с конюшней, сам являлся не более чем открытым заграждением, и огромная масса глины, которой вместо штукатурки покрыты были стены, упала за дверью, после чего вдобавок к немалому числу других отверстий ветер повсюду прокладывал себе свободный путь, и потому лучшим убежищем, даже в нескольких шагах от костра, стало [350] то, что предоставил нам склон соседнего холма. В двух или трех шагах от очага, как это часто случалось со мной в последнее время, чернила на моем пере замерзали в момент, когда я писал.

Семез, суббота, 20. - Вчера мы возвратились в свое прежнее жилище (наше местожительство или, скорее, нашу черкесскую тюрьму, как мои спутники называют дом, что мы здесь занимаем); мы потратили на нашу поездку две недели, преодолевая в день небольшие расстояния, ибо те, кто сопровождал нас, опасались за своих коней, что до некоторой степени было неизбежным, ибо ни одна лошадь не была подкована. Никогда ни одному черкесу не придет в голову, если, правда, тот не доведен до крайней нищеты, пройти пешком одну или две мили; до такой степени лошадь стала для них столь полезной в качестве средства передвижения, что им дала природа, что привязанность, кою они демонстрируют к ней, и забота, которой они ее окружают, соразмерны потребности в ней, которая у них существует.

Так как мороз стал чуть-чуть уступать лишь со вчерашнего дня, дороги оставались отвратительными, и переход через большие возвышенности, что возносятся между истоками Псебебси и долиной Хохой, стал еще более затрудненным, чем обычно, из-за снежных вихрей и ледяного ветра. 14-го мы отправились повидать проездом Мансура и нашли его ногу определенно в состоянии выздоровления. Мы объяснили ему мотивы нашего возвращения из Шапсуга и дали ему понять, что считаем абсолютно необходимым для блага общего дела, чтобы Абазак и области Кубани объединились с Натухачем и Шапсугом в отправке послов в Англию, одновременно демонстрируя ему нашу решимость покинуть страну, если наше мнение по этому поводу не будет услышано и в соответствии [351] с ним не будут незамедлительно приняты действенные меры. Он попросил у нас время, чтобы посмотреть, что может предпринять со своими соотечественниками сообразно нашим намерениям; после некоторых возражений, коими мы хотели побудить его активность, мы, наконец, согласились подождать пятнадцать дней и заявили, что если по истечении этой отсрочки какие-нибудь влиятельные персоны не будут готовы сопровождать нас в Абазак, мы будем считать себя, со своей стороны, свободными от всякого обязательства интересоваться в дальнейшем делами страны и будем иметь право уехать при первом же представлении тому случая.

Утром следующего дня, когда мы собирались покинуть долину, где я провел ночь у армян, находящихся здесь под защитой Мансура, ко мне явился гонец от этого вождя с большой просьбой обменять прекрасного, серой масти коня, на котором я ездил, на белого коня жалкой внешности, что он мне прислал. Я извинился, что не могу откликнуться на этот неуместный обмен, добавив, что было бы достаточно своевременно думать о том, что я хотел бы сделать с конем, когда настанет время мне покинуть страну. Такое его поведение, как я позднее узнал, было решительно осуждено некоторыми токавами; однако теперь я склонен смотреть на его поведение в ином, чем прежде, свете. Мансур поистине жаден; и вспоминая некоторые слова, что у него сорвались с языка во время наших недавних бесед, мне кажется, что просьба, им высказанная относительно коня, была продиктована главным образом мыслью, что другие вожди, коих он может обоснованно считать менее знатными, чем он, получили от нас больше даров. Кроме того, случившееся может служить демонстрацией того, сколь трудно здесь иностранцам соблюсти [352] безукоризненную меру в подарках, что преподносятся ими незнакомым людям, чей общественный статус, в основном, равный, а уважение, им оказываемое в стране, может быть распознано лишь после долгого опыта и внимательного наблюдения.

На восточной окраине Анапской долины нам показали соленый источник. Хотя и неглубокий, он не промерз. Летом соли в нем значительно больше. Он расположен у подножия возвышенностей, образующих в этом месте границу долины. На камнях, его окружающих, я заметил очень темный железистый цвет.

Семез, 29. - Вчера, несмотря на южный ветер, какое-то время с анапской стороны доносились звуки пушки и ружейная стрельба. Непременно, имел место какой-то бой.

Пернатые обитатели Кубани, инстинктивно зная, что температура в этих краях более умеренная и у них больше шансов найти здесь незамерз-шие реки, в огромном количестве заполонили эти окрестности. Все племя уток часто посещает источники этой долины, а в бухте можно заметить большое число мирных флотилий величественных лебедей и диких гусей. Кабаны и лани, похоже, тоже вынуждены были удаляться от своих привычных мест обитания, чтобы найти какое-нибудь для себя пропитание; уже несколько дней видно, как они бродят в долине. Замечены были также один или два волка. К несчастью, мусульманские предрассудки препятствуют нам приготовить вкусную еду из кабаньего мяса! Недавно я узнал другой досадный запрет этой религии. Ни один хороший капитан-мусульманин не выйдет на своей барке в море в промежутке между 24 декабря и 12 марта. «Однако, - добавил, кладя руку на сердце, молодой мулла из Требизонда, нам о том поведавший, - человек с чистой совестью может нарушить это [353] предписание». Будучи таковыми или нет, но некоторые так и поступают, но их очень мало; и судя по упорству, с коим они остаются на рейде в течение этого времени года, среди них должно быть очень мало людей с чистой совестью.

Три или четыре дня назад меня позвали в соседнее село к опасно больному человеку; это была молодая женщина, которую я нашел тяжело страдавшей плевритом. Кровопускание и другая врачебная помощь вывели ее из тяжелого состояния; я рассказываю об этом случае, чтобы коснуться досадных предрассудков, с коими он меня познакомил. В первый вечер у нее был такой жар, что, дабы она уснула, я дал ей микстуру, одновременно поручив пожилой женщине со строгим лицом, находившейся при ней, старательно проследить, чтобы не нарушали ее покой. Однако вечером следующего дня, когда я спросил, как она спала, маленькая девочка, дежурившая в тот момент у ее кровати, наивно заверила, что спать ей не давали и что для этого кто-нибудь постоянно находился с ней рядом!

В связи с этим я более настойчиво потребовал следовать моим предписаниям, услышав в ответ, что, ухаживая за ранеными, черкесы стараются не давать им спать: боясь (как я думаю), что те не проснутся. Я обнаружил также, что моя больная очень хочет пить, хотя заранее разбавил для нее снадобье в обильном питье; а ее смотрительница заверила меня (сообразно другому местному представлению), что очень старалась не дать ей пить! Вследствие этих фатальных ошибок я собрался поговорить с мужем, желая предупредить его об опасности, коей они подвергают его жену; при этом я столкнулся с третьим предрассудком, услышав напоминание Луки о том, что муж не мог знать, что происходит в комнате его жены ввиду того, что [354] это было бы против всех обычных правил, если бы он вошел туда, пока она больна, или вмешался во что-нибудь, имеющее отношение к ее лечению; и его сочли бы недостойным мужчиной, если бы он продемонстрировал по этому поводу свое беспокойство.

Однако за короткое время нашего с ним общения я с удовольствием заметил, что природа одержала верх над этим абсурдным предрассудком; так как пока я говорил об опасности, коей подвергают его жену люди, ее окружающие (между прочим, она была поразительно красива), слезы наполнили его глаза, и по неестественному смеху, как и по нескольким бессвязным словам, что за ним последовали, я смог судить, сколь жестокой оказалась внутренняя борьба между его чувствами и его ложными представлениями о достоинстве.

30. - Мы узнали, что орудийная пальба, которая была здесь слышна в прошлое воскресенье, вызвана была вылазкой анапских русских, желавших сжечь судно, принадлежавшее Сефир-Бею, стоявшее на якоре в Сукве, приблизительно в пяти милях к югу от крепости. Я с сожалением могу добавить, что они преуспели в этом намерении, а заодно уничтожили часть товаров, складированных в Сукве и предназначенных для транспортировки на борт корабля.

В разговоре, что мы имели с нашим старым кунаком Шамузом, нам наконец удалось убедить его в важности немедленной отправки послов в Англию; он даже собирается отправиться вместе с Лукой, чтобы попытаться убедить в этом и некоторых влиятельных персон из этой провинции.

Исчерпав, как я о том уже сказал, все привезенные с нами запасы и решив по возможности ничего не брать в долг, мы с большим удовольствием увидели, что даже тут привычная честность [355] английского характера оказалась достаточной, чтобы нам выкарабкаться из затруднительного положения. Несколько турецких торговцев из Малой Азии пополнили запасы наших сундуков и, помимо этого, предоставили нам такие товары, какие мы могли бы пожелать, приняв в качестве оплаты за них наши константинопольские векселя. Тем самым мы могли даже преподнести новые подарки Мансуру и некоторым другим лицам.

Главными товарами в этом крае являются разных видов хлопчато-бумажная ткань, черная, желтая и красная кожа и небольшое количество шелка. Самая незначительная из наших покупок становится почти государственным делом из-за долгих споров относительно качества товаров. Однако жизнь здесь не дорогая. Так, к примеру, когда мы остались почти без денег, один армянин привез нам по поручению одного из наших людей пшеничную муку, просо, «бугу» (зерно, из которого делают плов) и фасоль, потребовав за все двести восемьдесят девять фунтов. Самый молодой из моих двоих соотечественников (это первый случай, когда мы покупаем подобные продукты) сперва воскликнул: «Мы разорены!», но, поторговавшись и подсчитав стоимость нашей покупки, мы обнаружили, что все обошлось нам в сумму не более пятнадцати шиллингов и восьми пенсов (приблизительно двадцать франков), или, точнее, в семь с половиной шиллинга; так как за нашу хлопчатобумажную ткань мы получили в два раза больше ее стоимости в Англии.

31. - Мои двое пылких спутников, уже давно жаждавших «омыть свои незапятнанные шпаги» в крови вторгшихся в эту страну врагов и уже давно вызывавшихся примкнуть к любым военным подвигам, что могли бы предпринять черкесы, наконец, после многих обманутых надежд, заимели [356] близкую возможность принять участие в походе на другой берег Кубани, так как Али-Бий из Озерека сегодня явился сообщить нам, что из-за последних вылазок анапского гарнизона вожди решили организовать крупномасштабный поход через Кубань и что, если мы желаем принять в нем участие, следует немедленно отправиться к месту общей встречи. Мы едем туда завтра. Я буду причислен к «медицинской службе», в соответствии с просьбой старейшин и моим собственным намерением не участвовать в военных действиях.

Сообщение Али-Бия подтверждает то, что мы уже давно подозревали и что нам донесли, а именно: черкесы решили воздержаться в этом году от походов через Кубань, так как в этот год армия русского вторжения отказалась от разорения этого края, что они в какой-то степени связывают с предложением мира при ручательстве Англии, что они сделали по приказу Сефир-Бея русскому генералу в соответствии с полученным от английского посла тем уведомлением. Это решение черкесов мне всегда казалось весьма не обоснованным, так как внезапный и миролюбивый отвод русских войск из Геленджика должен был, вероятнее всего, объясняться пожаром, уничтожившим их провиант, а не проявлением милосердия или переменой политики. Тем не менее мы не считали необходимым разубеждать их в этом на случай, если русские действительно сменили тактику. Мы должны были знать, какую иную гарантию, кроме английского вмешательства, можно было предоставить, дабы дать им иную надежду.

3 февраля. - В ту же ночь мы отправились от нашего месторасположения в Анапскую долину в сопровождении нашего хозяина и нескольких персон, присоединившихся к нам в Семезе, так как небольшое промедление не позволило нам дождаться [357] значительно большего числа тех, кто должен был следовать с нами. День был прекрасным, с легким южным ветром; и когда мы спускались по крутому скату лесистых возвышенностей, образующих южную границу обширной равнины Хохой, мы приметили, как шел к месту общего сбора через рощи, коими она усеяна, первый отряд воинов. Мы легко признали место, предписанное для этой встречи, сразу же, как только достигли равнины, по двум многолюдным с сомкнутыми рядами отрядам, занимавшим достаточно пологие склоны, расположенные к северу холмов, и по многим другим, менее значительным соединениям, в сторону которых по всем тропам долины двигались маленькие группки воинов.

Когда мы приблизились к первому из этих наиболее многочисленных отрядов, нам показалось, что только что закончилась дискуссия, так как воины, его составлявшие, покинули свои места и направились к вершине холма (некоторые на конях, а большее число - пешком). В середине отряда развевался огромный флаг, принадлежавший, как мы узнали позднее, Мансуру, находившемуся здесь с тремя или четырьмя сотнями людей из Псебебси. Мы устроили привал с другой стороны лощины, близ которой происходил этот общий сбор. Среди собравшихся мы насчитали приблизительно одну тысячу пятьсот человек. То было зрелище одновременно непривычное, красочное и способное взволновать душу: громада суровых горцев, мужчин и юношей, на конях и пешие, без каких-либо различий смешавшиеся друг с другом, с развевающимися над ними знаменами своих вождей; добровольцев, собирающихся принести опустошение на территорию огромной империи в отместку за разорение земель своих соотечественников.

Через какой-то миг нас пригласили присоединиться к сборищу, и к нам сразу же подошли [358] многочисленные старые знакомые, выглядевшие обрадованными нас там увидеть. Некоторые из них сообщили нам, что ожидание нашего здесь присутствия содействовало увеличению числа тех, кто пожелал принять участие в походе, так как народ жаждал доказать, что не лишен ни храбрости, ни веры в свое дело.

Едва завершился обмен первыми приветствиями, как нас пригласили занять место на рассыпанной по земле кучке соломы, а вокруг нас образовался тесный круг любопытных; однако мы вскоре были избавлены от стеснения, что причиняло нам такое стечение народа (стеснение, к коему добавлялась наша заметная усталость), после прибытия Шамуза, Мансура и Хатукая, как и других влиятельных персонажей, то есть всех тех, кто таковыми считались в этой части провинции, что мы объездили, находясь там по этому случаю. После того были выкурены одна или две трубки, затем вожди поднялись, и Мансур тоном тихой беседы начал речь, вскоре ставшую более возбужденной благодаря жару его энергичного красноречия, вызвавшую почти религиозное внимание плотной массы собравшихся вокруг нас воинов.

Целью этой речи было ознакомление собравшихся с планом и руководством задуманного похода (которые были до того известны лишь небольшому числу вождей из-за боязни быть выведанными шпионами) и уведомление народа относительно его поведения в ходе выполнения этой операции. «Не следует, - сказал он им, - думать нам о добыче, большая часть которой неизбежно будет утеряна или уничтожена во время похода; разрушая форты и захватывая боеприпасы противника, мы должны ослабить его. Если нам посчастливится овладеть несколькими пушками, не придется, как прежде, оставлять их как вещи ненужные; их [359] необходимо будет переправить на эту сторону Кубани. Кроме всего прочего, вам следует слушаться советов тех, кто значительно опытнее большинства из вас, и выполнять их приказы. Мы избираем командующим Шамуза, пересекавшего Кубань чаще любого из нас и участвовавшего в большом количестве походов, подобных этому. Я не сомневаюсь, что многие из вас постараются продемонстрировать свое мужество перед нашими присутствующими здесь английскими друзьями; но им будет (в чем я уверен) неприятно видеть, как вы напрасно проливаете свою кровь: поэтому будьте столь же разумны, сколь и храбры. Один весьма набожный старец предсказал этому походу неблагоприятный исход, утверждая, что это ему открылось во время наблюдения за небесными светилами; но хотя подобные люди достойны всякого уважения из-за своей набожности и своих знаний, мы не всегда должны следовать их советам. И все же не забудем никогда о наших обязанностях перед Богом; так как если мы будем должным образом помнить о Нем, Он нас не забудет и защитит нас. Поэтому доверимся Ему и двинемся в путь с Его именем».

Эта речь - что, конечно, я не намерен слово в слово воспроизводить - сопровождалась несколькими короткими фразами, произнесенными другими старейшинами; затем вожди и большинство мужей зрелого возраста покинули нас, чтобы произнести свои вечерние молитвы, так как вскоре солнце приблизилось к горизонту. Молодые сменили их вокруг нас (и среди них многие, в том числе и двое сыновей Шамуза, едва достигли двенад-цати-пятнадцати лет, а некоторые были еще более юными), и мы вынуждены были как можно лучше ответить на многочисленные просьбы дать им порох и пули. [360]

Вся эта часть долины безлюдна из-за опустошений, совершенных здесь в последнее время русскими, следовательно, ни для кого здесь не было убежища, если не считать укрытием негустые кустарники, среди которых были разведены костры. Именно близ этих костров нашим соотечественникам пришлось провести два долгих часа, по истечении которых они собирались отправиться на свое первое боевое задание. Оставив им для экипировки своего коня, свою гусарскую венгерку, отороченную каракулем, и свои пистолеты, я расстался с ними (с надеждой встретиться «в этом или ином мире») и отправился на поиски ночлега в компании главного хирурга, которого вожди отговорили от участия в походе из-за его плохого здоровья.

Так как было уже позднее время, мы натолкнулись на несколько домов, испытав три или четыре отказа в других деревушках; наконец, были приняты в той, где сейчас все мы и находимся: хирург, Лука и я - и где нам была оказана гостеприимная встреча.

Семез, суббота, 10. - С нетерпением прождав своих спутников большую часть недели в деревушке (все предшествующее было мною описано; было условлено, что они ко мне вновь присоединятся по возвращении с Кубани), я отправился на их поиски и нашел через какой-то час в другой деревушке в безопасности.

Пока они стояли на холме, где была назначена встреча, один из моих соотечественников увидел, как Мансур направился к нескольким людям, к коим он по-своему обратился, после чего между ними состоялись многочисленные рукопожатия. Позднее он узнал, что это было временным примирением распрей между братствами, дабы все могли искренне действовать совместно в задуманном походе. Они покинули этот холм вместе со всем[361] войском лишь в три-четыре часа утра и отправились к Кубани; но, как можно предположить, во время их продвижения через дубовые рощицы, коих здесь имеется множество, было столь мало порядка, что они вскоре потеряли из виду знамя Семеза, знамя верховного главнокомандующего (то был платок, прикрепленный к краю длинного шеста), и другие знамена. В двух или трех милях от реки был сделан привал; и так как было решено, что переход не будет предпринят ночью, приказ о наступлении был дан лишь за два часа до восхода солнца. В течение всей ночи армия пополнялась новыми подкреплениями и, когда направилась к реке, она увеличилась до пяти тысяч воинов (как конных, так и пеших). Но вскоре было замечено, что заболоченная земля, примыкающая к берегу, из-за потепления сильно размякла, чтобы по ней могла пройти пехота, и когда конница достигла покрытой льдом реки, обнаружилось, что и она непроходима. Мансур быстро нашел способ преодоления этих двух бед в сооружении гатевых мостов; и армия энергично к этому приступила, когда прибывший Шамуз приказал не предпринимать перехода. Между тем, однако, около трехсот человек (состоявших главным образом из «дели-канов», или молодых людей) уже находились на первых мостах и на разбитом льду; в их числе были двое моих соотечественников и Тугуз. Последний, в частности, с помощью нескольких других горячих голов, активно занялся привлечением добровольцев для небольшого похода, коль большой продолжить сочли ненужным. Этот небольшой отряд устремился на эти территории, собравшись и построившись под высокими деревьями, что украшали узкое возвышение, образующее берег реки, и произнеся краткую молитву с поднятыми к небу руками. Несколько посланников были спешно отправлены к моим [362] соотечественникам, чтобы настоятельно попросить их возвратиться, на что они ответили, что для англичан недопустимо отступать, когда другие наступают. Но малоразумность этой попытки вскоре стала столь очевидной небольшому числу старейшин, присоединившихся к этому предприятию, что был сделан привал для обсуждения вопроса, которое, однако, было тотчас прервано горячностью одного из адугумских воинов, на всей скорости, что могло позволить глубокое болото, устремившего своего коня через реку. За ним последовали где-то пятьдесят дели-канов и двое англичан, в то время как остальная часть отряда осталась на берегу реки,

Джамбулет, старый, редкой храбрости токав, сопровождавший моих соотечественников, объяснил им, что именно их присутствие вынудило остальных черкесов упорствовать в их попытке и что именно им предъявят ответственность за могущие последовать за этой попыткой катастрофические последствия. Этот аргумент вкупе с иными, только что упомянутыми мною соображениями, помог убедить их в уместности не возбуждать других своим присутствием; и так как осуществимость попытки к тому времени стала ненамного ощутимее, они повернули коней назад и возвратились, чем явно огорчили многих своих спутников.

Как я мог о том узнать, причины, вынудившие Шамуза и его совет старейшин отменить приказ о походе, таковы: во-первых, ослабление льда, могущее превратить преодоление реки в дело губительное; во-вторых, таяние болота, окаймляющего берега реки, препятствующее взаимодействию с пехотой, на которую рассчитывали главным образом, чтобы прикрыть отступление, которое в этом случае должно было бы ориентироваться выше по течению реки, где лед мог быть тоже плохим или даже хуже. Таковы главные мотивы и весьма по [363] виду убедительные, к коим можно добавить и то, что предполагая, что вся конница без происшествия преодолеет Кубань, ей все же пришлось бы проследовать по своего рода естественной дороге, пересекающей топи и имеющей на краю господствующую над ней возвышенность, на которой располагался многочисленный отряд русских вместе с артиллерией, могущей также самым разрушительным образом уничтожить большую ее численность.

Кубань в этом месте составляет в ширину лишь четверть расстояния от Темзы до Вестминстера; но кустарники и топи с каждой стороны простираются на милю или полторы. На значительном расстоянии, в своих верховьях, река образует два рукава, из которых северный значительно шире.

Это скопище, как я знаю, является самым многочисленным из тех, что были с некоторых времен, и поэтому немалыми оказались разочарования, что неблагоприятное состояние погоды помешало действовать столь прекрасной армии. Печаль жителей провинции еще более возросла после известия об успешном набеге, совершенном их шапсугскими соседями под командованием Гуз-Бега, в ходе которого они привезли назад очень большую добычу; ибо это последнее, несмотря на краткую речь Мансура, могло вполне быть главным стимулом для большей части армии Натухача.

Эта армия, впрочем, вовсе не должна рассматриваться как представляющая всю реальную силу провинции, так как это скопище было поспешно собрано и, как утверждается, и как мы думаем не без основания, могущим быть увеличенным в своей численности раз в десять. Но и в таком количестве эта армия, впрочем, рассматривалась вождями как слишком большая для специально рассчитанной цели, а именно штурма нескольких [364] небольших фортов (простирающихся вдоль вершины холма на расстоянии в пять или шесть миль от реки, в то время, как промежуточное пространство остается незаселенным) и разрушения крупного русского села. Я выделяю это название села, так как когда я спросил моего спутника, хирурга, нападают ли они всегда во время таких походов на татар, образующих большую часть населения на том берегу реки, тот почти оскорбился и ответил: «Те, кто принадлежит к той же вере, что и мы, всегда пользуются абсолютной неприкосновенностью».

На следующий день после этой попытки переправы через Кубань состоялся совет старейшин по вопросу о посольстве в Лондон; и после обмена многочисленными (между ними и нами) посланиями мы поняли, что нам невозможно договориться, ибо мы настаивали на немедленном исполнении мер, дабы послы могли прибыть в Англию во время предстоящей сессии парламента, тогда как они исчерпали все ресурсы своего здравого смысла, убеждая нас, что ничего не надо предпринимать до окончания Курбан-Байрама, то есть до 12 марта, до времени, когда, по всей вероятности, они все же получат ответ на письмо к Сефир-Бею.

Этот вопрос об отсрочке был единственным, вызвавшим споры и разногласия. Предполагая, что мы делаем это, исходя из письма, что лорд Посонби оказал честь адресовать мне, что эти переговоры, которые, как утверждается, начаты Его милостью с Сефир-Беем, приведут лишь к разочарованию и потере ценного времени, мы в последующие два дня напрасно предпринимали все, что было в наших силах, чтобы сдвинуть черкесов с этого ложного пути. И так как было очевидно, что ожидание этих писем из Константинополя затянется сверх того времени, что важные личные интересы [365] позволят Надир-Бею оставаться в Черкесии, он вынужден будет против своей воли отказаться от мысли взять послов с собой.

Для г-на Л. и меня это сомнение в успехе относительно посольства в Англию было весьма большим разочарованием, так как мы рассматриваем эту миссию в качестве компенсации за все наши тяготы и жертвы. Мы горячо надеемся, что хотя интерес, продемонстрированный нашими соотечественниками к независимости Черкесии, мог притупиться, их внимание, проснувшееся, наконец, к долгим страданиям этого героического народа, заставит вмешаться, чтобы защитить их. Ныне, коль скоро мы должны расстаться с мыслью об этом посольстве, нашей единственной надеждой остается то, что она стала бесполезной, исходя из того, что уже могли бы сделать в Англии ради Черкесии те, кто в этом отношении опережает своих соотечественников в понимании важности этого вопроса для будущего блага Турции и Персии и для британской империи в Азии, как и для нашего влияния в этой части мира. [366]

Глава 17

Семез, 1 марта 1838 года. - Клапрот в своем «Описании Кавказа...» не называет количество семей в этих двух провинциях, упоминая лишь приблизительное чисто жителей - шестьдесят девять тысяч семьдесят пять человек. Но, как видно из предшествующей главы, через три или четыре дня после приказа, причем распространенного лишь в трети провинции Натухач и на крайней границе Шапсуга, наиболее населенной из этих двух провинций, собрались от четырех до пяти тысяч добровольцев. Это позволяет усомниться в точности исчисления этим автором кавказского населения (Тем не менее это описание Клапрота можно найти в моем «Приложении...», так как я считаю его единственным, где дается краткий обзор черкесского населения) . [367]

Здесь, как и в других местах, переворот, что произвело внедрение торговли в способ ведения войны, привел к переменам и в разных частях иерархической социальной лестницы. Кольчуга, шлем и лук, некогда вошедшие в доспехи черкесского князя или дворянина, тогда как и простым смертным позволено было их носить, являлись предметами чрезмерно дорогостоящими, чтобы приобрести повсеместное употребление ввиду того, что ничто из всего этого в стране не производилось. Многие из этих кольчуг не боялись мушкета и во времена редкого употребления огнестрельного оружия храбрый и сильный человек стоил целой армии. Покровительства такого человека должны были искать все, по соседству живущие с ним люди, кто был лишен права или возможности вооружиться, как он. Но два упомянутых мною повода способствовали перемене во всем этом. Кольчуга стоила от десяти до двухсот быков (в зависимости от качества); ныне ее можно приобрести менее чем за половину прежней стоимости (ввиду того, что она оказалась не способной защитить от пушки); оказалось, что лук был оружием одновременно менее эффективным и более дорогостоящим, чем ружье пли пистолет, и сегодня почти не осталось ни одного дзенадцатилетнего пастушка, не имеющего то или иное из этих двух современных оружий. Большое число токавов и даже крепостных стали с помощью торговли (занятие, которое двумя другими классами рассматривалось как позорное для них) значительно более богатыми, чем основная часть дворян и князей, а следовательно, способными обеспечить себя средствами самозащиты.

К этим причинам упадка, что испытало влияние аристократии, необходимо, однако (по крайней мере, в провинциях, оказавшихся в большей степени под турецким влиянием), добавить еще одну, [368] более значительную, на которую я не раз намекал: а именно абсолютное равенство, проповедуемое турками, как основанное на том кораническом положении, что все люди равны перед Богом. Едва ли кто-нибудь будет возражать против этого положения, когда речь идет о равенстве перед законом; но все же я не могу удержаться от чувства сожаления по поводу происходящего ныне процесса ассимиляции, который неизбежно должен, рано или поздно, стереть всякий след тех, в коих осознание себя принадлежащими к древнему и чистокровному рыцарскому роду арабского народа сохраняло более возвышенные чувства и более благородные манеры, чем те, что преобладают в массах.

Если страна станет придатком Турции или останется независимой, каковой она оставалась до сих пор, находясь под турецким влиянием, эта тенденция не замедлит быстро развиваться, и, возможно, не по причине прямого вмешательства султана или его пашей, а, скорее, поддержки, что обретет эта, уже широко распространившаяся в народе идея. Но если, с другой стороны, Черкесия станет русской провинцией, начнется абсолютно иной ход развития: власть и влияние дворян будут восстановлены, но их древние основы будут разрушены (я имею в виду уважение народа и право, связанное со знатным и древним происхождением) и заменены благосклонностью императора, воплощенной в военном чине, им жалуемом. Иные будущие путешественники обнаружат, вероятно, в этом последнем случае вместо покоя, носящего отпечаток достоинства и изысканности, что ныне характеризует черкесского дворянина, воинственное высокомерие и несуразное подражание европейским манерам. Но если подобная перемена должна произойти в положении и манерах князя и дворянина, то какое изменение должны [369] испытать низшие классы - «которым их предки, как сказано в красноречивом обращении Дауд-Бея к черкесам, обращении, только что нами полученном, завещали в наследство пятитысячелетнюю свободу?»

Последние сразу же и бесповоротно окажутся лишенными того неоценимого блага, коим они сегодня столь гордятся, будучи вынужденными сражаться за Россию против своих единоверцев и приспосабливаться к ее тарифам в своих торговых обменах. В этом случае они вынуждены будут отдавать свои лучшие продукты за плохие товары, произведенные на русских мануфактурах; тогда продажа их самых обычных товаров, способных конкурировать с предметами русской торговли, будет запрещена. Одним словом, Россия сделает здесь то, что она сделала в Грузии и в причерноморских провинциях: она будет следовать басне о собаке и кости, так как она не обладает еще никакими возможностями развивать свою торговлю, а более развитые зарубежные страны не допускаются к коммерции в этих провинциях, находящихся под русской протекцией. Все эти отношения лишь будут усиливать закоренелую ненависть местных жителей к России. Таковым на долгие времена будет здесь состояние дел: случайно могут развиться иные плоды замыслов России, если ей будет позволено довести их до зрелости. Турки и другие восточные народы в своих древних преданиях всегда повествуют о Константине, как если бы жизнь этого константинопольского императора имела сказочное свое продолжение; но им уместнее было бы рассказывать о Петре Великом (который, как я знаю, ни в чем не был великим, разве что в своей физической силе), как еще живущем императоре России, так как именно его дух руководит делами русского правительства и приводит к созреванию [370] им задуманные планы и все это с действительно чудным упорством и единством взглядов.

В отношении истории, восходящей к аравийским князьям, что я ранее повторял по поводу происхождения черкесов, я уже говорил, что граф Потоцкий собрал в Кабарде сорок лет назад похожее предание по поводу князей этой провинции, с помощью которого он попытался составить их генеалогическое древо. Мне кажется, что в столь широко распространенном предании должна быть какая-то доля истины и что было бы исторической ошибкой приписывать народу происхождение, относящееся лишь к князьям, так как нет никакой аналогии между языками двух стран. И действительно, огромные трудности всегда будут встречаться на пути всякого, кто пожелает изучать этот народ с философской точки зрения по причине непроницаемой завесы, что скрывает и его происхождение, и его древнюю историю (именно поведение ребенка часто дает объяснение поведению взрослого человека), что не позволяет объяснить большое число странностей, встречаемых в их институтах, обычаях, предрассудках и царящих чувствах, одним словом, в их национальном характере. И эта трудность будет сопровождаться другой, не менее значительной — трудностью достоверно представить себе с помощью незнакомого языка - незнакомого для обеих сторон, - на котором необходимо беседовать, как чувствует и думает народ; так как это будет не раньше, пока, как я думаю, кто-то, способный к такому исследованию, не окажется настроенным остаться достаточно надолго среди этого народа, чтобы полностью овладеть его грубым и трудным языком.

Те же соображения распространяются и на все остальные древние народы Кавказа, за исключением осетин и грузин, где первые с достаточной [371] уверенностью считаются древней колонией медов, а вторые не только всегда были известны в истории, но и имеют древние письменные летописи, хотя и несколько неправдоподобные. Среди лезгов, мицджегизов, адыгеев, азраев и т.д. наш философ часто будет вынужден блуждать в догадках, и ему будет столь же трудно объяснить происхождение какого-нибудь института или предрассудка, сколь трудно будет какому-нибудь дикарю понять гигантские руины акведука.

Привычка считать землю всеобщей собственностью, по моему мнению, должна быть причислена к наиболее достойным внимания фактам в институтах черкесов. Из этого факта можно также вывести заключение, что в далекие времена предки этого народа были кочевниками, скитаясь свободно по долинам и равнинам, предпочитая уход за скотом постоянному занятию земледелием, которое появилось у него, по всей вероятности, лишь в сравнительно недавнюю эпоху. Также мы видим, как законы, относящиеся к уплате штрафов за преступления и многочисленные сделки между людьми, имеют образец и общую меру уплаты таким количеством бычьих голов, которое может быть с общего согласия заменено иными товарами.

Мне не удалось лишь узнать, были ли крепостные потомками пленных, захваченных на войне, или в них следует видеть первых жителей края, завоеванных и порабощенных другими. На севере их значительно меньше числом, чем свободного населения, что как бы подкрепляет первую из этих двух гипотез, тогда как к югу от Вардана имеет место прямо противоположное. В этом районе богатство человека исчисляется количеством крепостных, которыми он владеет, тогда как на севере оно основано на поголовье стада крупного и мелкого скота. Одним словом, что касается [372] северо-западных районов, зная, что население там является смешанной расы и что эти районы были захвачены силой кабардинскими черкесами, долго жившими в Крыму, я склонен заключить, что раса нынешних крепостных может происходить частично от завоеванных коренных жителей. Это мнение, похоже, имеет новое подкрепление в том обстоятельстве, что диалект, на котором здесь говорят, значительно разнится с наречием Кабарды, очага чистой черкесской расы, и что крепостных значительно больше в частях края, удаленных от более богатых и близких к Кубани областей, из чего, вероятно, следует, что завоеватели изгнали прежних обитателей.

Клапрот был плохо информирован, приписывая тфокуатлям статус крепостных (Черкесское слово, означающее «крепостной», пшитл») ; все сходятся в том, что они никогда ими не являлись, хотя и признается что «шли» и «уорки» (князья и дворяне) имели прежде больше власти, чем сейчас, и что каждая раса уорков имела под своей властью и как бы на службе у себя расу тфокуатлей. Как я о том уже сказал, здесь не сохранилось иного следа этой былой их власти, кроме как некоторых обычаев учтивости к ним. Титулы никогда не употребляются, даже обращаясь к пши; их слуги иногда используют, говоря о них, слово «зиусхан», обозначающее привязанность и любовь аталыка к своему воспитаннику. На народных собраниях потомки ханов занимают на земле место первыми, затем пши, после них - уорки и последними - тфокуатли. Представители низшего класса всегда продолжают стоять, пока те, кто выше их по званию, не предложат им сесть. [373]

Недавно из Анапы дезертировали мужчина и женщина. Те, в руки которых они попали, хотели их разлучить; но они заявили, что являются мужем и женой, и поэтому было решено оставить их вместе. Какой добрый контраст демонстрирует подобное отношение черкесов к врагам - гяурам - с отвратительной сценой, свидетелем которой я был два с половиной года назад в христианском городе Чарльстоун, где один жестокий человек делал все возможное, чтобы поднять на смех слезы и мольбы черной рабыни, которую он продавал с молотка отдельно от ее матери, чтобы помощники подняли на нее цену и, следовательно, продали ее по более высокой стоимости!..

В конце прошлого месяца русские из форта Абун совершили вылазку и захватили несколько голов скота. Подобное действие со стороны гарнизона одного из этих маленьких фортов было абсолютно новым и, вероятнее всего, как я думаю, оно было вызвано или отсутствием провизии среди солдат, или беспечностью соседних черкесов, оставлявших здесь свой скот.

Русские гарнизоны двух новых фортов - Пшата и Чепсина - столь близко окружены их соседями, что их можно считать военнопленными. Реки, текущие у их ног, обеспечивают их водой; что до остального — даже в дровах, что они сжигают, — они зависят от запасов, что могут быть им доставлены лишь морем.

Шамуз, наш энергичный и почтенный кунак (Черкесское слово, соответствующее этому термину «кунак», для обозначения хозяина, покровителя - «би-зим») отправился на побережье с нашим соотечественником (между Геленджиком и Пшатом), близ которого он намеревается оставаться, пока попутный ветер не позволит судну, на котором он [374] отплывает, поднять свои паруса. Так как ни у г-на Л., ни у меня нет честолюбия Цезаря, этот отъезд одного из членов нашего триумвирата вызвал у нас чувство большой утраты: потому что юный и живой ум Надир-Бея в значительной степени содействовал подъему нашего духа, начавшего падать; одновременно его щедрость в равной степени содействовала в этом отношении укреплению нашей репутации, хотя после его приезда наши запасы тоже стали уменьшаться. Даже с учетом того, что они садились на судно между двумя фортами, мы мало опасались относительно безопасности их отъезда, так как гарнизоны фортов никогда не осмеливаются выходить за крепостные стены, дабы попытаться сжечь корабль, а суда, покидающие побережье, редко когда опасаются происшествия со стороны моря.

Что касается судна Сефир-Бея, сожженного недавно в Анапе (чей гарнизон, не следует того забывать, всегда многочисленен), то этот факт объясним лишь стечением непредвиденных обстоятельств. Турецкий капитан, им командовавший, абсолютно не знал побережья и отправился прямо на Анапу, когда несколько черкесов стали подавать ему с берега знаки дальше не плыть. Но он уже оказался напротив бухты Суква, в пяти милях от крепости, и черкесы взяли на себя смелость вытянуть судно на берег и оставить его там. Чуть южнее оно находилось бы в абсолютной безопасности, при условии, что против него не была бы использована весьма значительная сила - столь эффективны эти форты, дабы препятствовать торговле!

12. - Надежный человек, отправленный Надир-Беем в Константинополь, дабы провести туда судно, прибывшее забрать его здесь, приехал вчера и принес мне письма с самым обнадеживающим содержанием относительно защиты, что [375] английская торговля почти не имела на этом побережье; я также отказался от возникшей у меня мысли возвратиться в Константинополь, дабы там организовать более легкую переписку с Лондоном: я еще какое-то время подожду здесь исполнения вселенных в нас надежд. Дай бог, чтобы эти надежды оказались обоснованными и вскорости исполнились! Всякое действие ныне оборачивается все более и более против нас; и если судить по известиям, до нас доходящим, наше положение не замедлит вскоре стать весьма затруднительным.

Надир-Бей поднял паруса вечером, 8-го числа, когда дул легкий морской ветер. Вероятно, противник знал о его плане объезда, так как незадолго до этого один из русских кораблей приблизился к месту, где на якоре стояло турецкое судно, с намерением, вероятно, сжечь его или каким-нибудь иным образом уничтожить. Наш деятельный соотечественник и многочисленный отряд черкесов мгновенно расположились в боевом порядке для защиты судна; и русские, при виде такой поспешности приготовлений, удалились, выпустив вхолостую несколько снарядов.

В вечер отъезда Надир-Бея состоялось еще одно большое собрание окрестных жителей; и когда судно подняло якорь, все, воздев к небу руки, объединили свой голос в общей молитве за благополучное путешествие по морю. Шамуз и остальные оставались на склоне холма до позднего вечера, наблюдая за направлением ветра и внимательно прислушиваясь к малейшему шуму пушки, могущему возвестить, что маленькая турецкая барка столкнулась с противником. Если бы старый Шамуз был сведущ в классической литературе, он, вероятно, воскликнул бы вместе с Орасом: Navis quoe tivi vieditum debes... так как с серьезным видом заявил, что Надир-Бей был ему столь же [376] дорог, как и его сын; и если воодушевление, с коим он боролся за общее дело этой страны, не смогли ослабить ни опасности, ни лишения, то на такое проявление чувств со стороны черкесов наш соотечественник имел полное право.

15. - Все уже знают, что мы получили из Англии письма; и среди большого числа лиц, явившихся осведомиться относительно новостей, в этих письмах содержавшихся, были Мехмет-эфен-ди и Али-Бий Озерек, особенно пытавшиеся зимой не допустить нас в Шапсуг. Однако судья настойчиво отвергает личную вину в этом деле, как и каком-либо оскорбительном намерении в наш адрес. Его раскаяние выглядело полным; и так как его здоровье и его интересы в равной степени пострадали; первое - из-за трудов, им вынесенных, дабы в эти жуткие холода заставить многих принести присягу; второе - из-за его к нам отношения, лишившего его большого подарка, что предназначен был ему от Надир-Бея, мы рассудили, что наилучшим будет простить его и даже присовокупить к нашему прощению подарок за труд, что он взял на себя перевести очень выразительное обращение Дауд-Бея к черкесам. Это обращение, как можно то предположить, вызвало большое восхищение у всех, кто его слышал. Шамуз сказал, что оно «явно написано человеком большого ума, достойного стать королем любой страны».

19. - Богатый токав, живущий близ Анапы, почти каждую ночь ведущий с другими наблюдения вокруг крепости, явился в эти дни повидаться с нами в ответ на наш недавний к нему визит. Не так давно он был с поручением в форте по поводу пленников; комендант крепости поручил ему передать нам от него привет, сообщить нам, что он знает, где мы живем, и был бы рад принять нас за своим столом, ввиду чего решил отправить для [377] этой цели лодку. Эта любезность была передана нам лишь после отъезда нашего друга токава.

Об этой любезности было сообщено отдельно моему переводчику, так как было бы стыдно, сказал он, предстать перед нами с таким посланием! Следует, однако, признать, что это весьма уважительное послание, в котором проявляется ум нового коменданта крепости.

Здесь нет ни портных, ни сапожников, ни шляпников, каждый обеспечивает себя одеждой с помощью женщин своей семьи. И действительно, единственными торговцами, коих я видел или о коих я слышал, являются мастера по серебру, работающие над украшением ваз; оружейные мастера, тележники и немногие бондари. Каждая семья сама строит свой дом или свои дома, единственной меблировкой которых, кроме нескольких скамей и табуреток домашнего производства, являются сундуки, тюфяки, подушки и одеяла, купленные в Турции или произведенные в той же семье; циновки с берегов Кубани, где в изобилии камыш, из которых они сделаны; железные котелки, маленькие круглые столики на трех ножках и небольшое число иных предметов. Тем самым можно легко себе представить, сколь легким делом является (в случае необходимости) переселение.

Один молодой токав из этой долины, недавно похитивший себе невесту без согласия родителей красавицы и без соответствующего правилам договора относительно цены, вынужден будет заплатить за это значительно дороже; а именно четырех крепостных, из которых двое мужчин и две женщины, кольчугу, саблю и пистолет с серебряными украшениями; кроме того, баранов и быков стоимостью приблизительно в пять тысяч франков, вместо того чтобы в ином случае выплатить сумму, приблизительно в два раза меньшую. В обоих [378] случаях, впрочем, предоставляется значительное время (часто несколько лет) для осуществления этой выплаты.

Рассказ, что мне поведали об усердии, которое проявляет наша прекрасная хозяйка, дабы обратить в новую веру моего юного и красивого Георгия, меня рассмешил. Она сказала ему, что ее вера предназначена лишь этому миру и что он должен также думать о мире грядущем, куда он может быть со дня на день, с минуты на минуту, призван. Но не ограничившись полностью этим выразительным призывом, она добавила, что если он станет мусульманином, он будет в семье ее как их сын, будет жить с ними, будет иметь свою долю в наследстве, и сверх того - молодую и красивую жену! Пусть задумаются над этим наши прекрасные патронессы из миссионерских обществ.

Нас вчера посетила «чернь» этой долины, наше долгое присутствие среди которой усилило ее самомнение. Она явилась спросить у Шамуза, почему тот отправил англичанина, не посоветовавшись с ними; почему он намеревается сопровождать другого на юг, не сообщив им, действительно ли тот намерен покинуть край; почему он сообщил в отдаленные места свежие новости, полученные из Англии, и не поделился ими с ними; почему, одним словом, он разделяет их от дворян и столь безразличен к отношениям добрососедства, не советуясь с ними по столь важным вещам; помимо того, угрожала ему своим неудовольствием, если в будущем он не будет демонстрировать по отношению к ним большую почтительность. Наш старый «бизим» спокойно отнесся ко всему этому - безразлично и без особой озабоченности, что подобная глупость заслуживает. Что касается второго их вопроса, относящегося к моей поездке на юг, он сравнил меня с птичкой, сидящей на его пальце, чьи крылья [379] свободны и которая могла ими воспользоваться, чтобы полететь куда ей заблагорассудится.

После моего пребывания на юге в прошлом году я упомянул о своего рода палате депутатов, образовавшейся в этой части страны, и до сих пор я не удосужился дать самые пространные по этому поводу объяснения. Двенадцать человек были избраны членами так сказать временного правительства, а трое были назначены для отправки в Константинополь для руководства делами страны вместе с Сефир-Беем, в соответствии с рекомендациями Дауд-Бея. Все эти мудрые решения, признанные временно бесполезными, были во время моего приезда отменены. Единственный представитель - Хасеш - отправился в Константинополь; совет двенадцати прервал свои заседания, рассматривая позднее прибывших моих соотечественников и меня в качестве правителей страны ad interim!

9-го числа мы узнали здесь, что Россия начала действия против кубанских провинций, которые уже семь или восемь лет находились с ней в мире; но перед тем как окончательно констатировать столь серьезное событие, я счел обязанным дождаться его подтверждения и более пространных подробностей. Теперь мы получили и то, и другое, и это выглядит как новый и более дерзкий прием со стороны России. Под датой 21 декабря я перечислил провинции, условившиеся избрать Сефир-Бея своим послом и принявшие вместе с ним общее обязательство не подчиняться России. Те из провинций, что расположены на Кубани к востоку от Шапсуга, являют собой равнины или абсолютно гладкие, или слегка неровные, очень изобильные и очень красивые, легко доступные для военных действий. Жители здесь, объединившись в большие деревни, находятся, таким образом, в весьма [380]

затруднительном положении, дабы оказывать сопротивление врагу. Эти равнины предоставляют противнику легкую возможность иметь более быстрые и более решительные преимущества, чего они добиваются против жителей соседних провинций, где есть для убежища и для баз сопротивления горы и нет деревень. Эти соображения вынудили их заключить с Россией договор о взаимном мире; и они облекли для этого Хатукой-Оку Джамболет-Бея всей полнотой власти. Насколько нам было известно, с их стороны не было ни одного нарушения этого договора; и именно это подтверждает случай, о котором я упомянул, с несколькими людьми, коих жители Абазака заставили вернуть похищенный на русской территории скот и вынудили пересечь Псадуг, боясь, что этот факт будет рассматриваться как нарушение соглашения, коим эта последняя провинция была связана.

Провинциями, против которых предположительно будут главным образом предприняты действия, являются Псадуг, Хатукой и Темиргуй. Генерал Засс в данный момент находится в Хатукое -наименее обширной из трех провинций, - куда он вступил неожиданно с большими силами при полной растерянности жителей, не ведавших, по какой причине мирный договор, ими принятый, был таким образом нарушен. После этого было созвано собрание вождей и старейшин с целью потребовать у русского генерала объяснений, на что тот холодно ответил, что договор изжил себя, вождь, его для них заключивший, умер, что отныне они должны считать себя русскими подданными, предоставить список населения, воздержаться от всякой торговли и всех связей с абазаками и т. д. Он также назначил одного из своих командиров наместником для исполнения царских указов. Я еще не знаю, на кого пал выбор, но он может гордиться тем, [381] что является первым, кого Россия решилась назначить на такую должность в крае, который уже десять лет, как она самонадеянно включала на своих картах, как расположенную в ее границах, и объявила перед Европой провинцией своей империи.

Если позволить себе улыбку перед лицом столь печальных событий, то поведение этой двуличной державы вполне способно вызвать ее. Перед лицом Европы она пытается принять обличив справедливости и великодушия; с азиатской стороны ее лик выдает алчность, измену и жестокость. Многочисленные примеры, аналогичные тому, который я только что привел, могли бы, несомненно, быть собраны на ее отдаленных границах, где она чувствует себя более независимой от общественного мнения Европы, того общественного мнения, поддержку которого она постоянно пытается завоевать если не своими действиями, то, по крайней мере, комментариями, коими она их сопровождает.

Говорят, что главный мотив, побуждающий заполучить точную перепись населения этих провинций Кубани, заключается в том, чтобы заручиться как можно успешнее большим количеством соли и других продуктов питания для себя, боясь, чтобы излишки их не уходили в Абазак и другие горные провинции. Одна из главных целей, ныне вынашиваемых Россией, похоже, заключается в том, чтобы заставить эти провинции стать сговорчивее с помощью этого средства и строгой блокады побережья.

Но есть и другая угроза, кою следует предвидеть: это то, что жители провинций, о которых идет речь, считающиеся правоверными мусульманами и истинными черкесами, могут пойти на такие крайние меры, как отправиться искать себе убежища у живущих с ними по соседству южных горцев. С целью, как то предполагают, отрезать [382] это отступление жителям Темиргуя, Засс какое-то время назад стал налаживать отношения с жителями Шагероя, горного района к югу от указанной провинции; но не поддавшись этим мнимым знакам дружбы, те, к кому обращался русский генерал, немедленно выставили посты наблюдения на своей границе. Происшедшее доказало, что они поступили правильно, так как вскоре Засс прибыл туда с войсками. Русские встретили мощный отпор и были отброшены с большими для себя потерями; но затем они преуспели в походе, ими предпринятом, на берега Шагваша, что в Абазаке, где они в результате внезапного нападения похитили несколько сот голов скота и двенадцать несчастных пастухов.

Жители Псадуга после того стали ждать беды, ныне готовой на них обрушиться, и обратились к жителям Абазака, прося у них спасения в их горах в случае, если им придется покинуть свои земли. Это убежище уже им обещано; и в данной ситуации ответ абазаков был столь же великодушным, сколь и утешительным. «У нас та же вера,-ответили они гонцам, к ним отправленным, — и мы обязаны по-братски делить с вами наши жилища и все, чем владеем». Дабы еще более ободрить своих собратьев в борьбе против общего врага, они предложили передать им заложников в качестве гарантии выполнения этого обещания. [383]

Псиж, 29 марта 1838 года. - 24-го числа я отправился в компании Шамуза и нескольких других людей в Хису; поездка была мною предпринята в намерении, между прочими вопросами, заставить созвать на юге съезд и прочесть на нем письмо Дауд-Бея.

Я спешился на возвышенности, расположенной между бухтой Доба и входом в залив Семез, что черкесы именуют Сугульджаком, дабы сравнить топографию этой местности с копией карты русского адмиралтейства, опубликованной в «Portfolio». Я нашел эту карту точной в той мере, в какой позволял ее уменьшенный масштаб, и по указаниям, ею представляемым, невозможно спутать залив Сугульджак с бухтой Доба. Доба, так названная жителями края, является той самой маленькой бухтой к северо-западу от Геленджика, в юго-восточном углу которой в 1836 году был построен маленький форт, что русские именуют Александрийским. Будет неточным называть это «военной оккупацией» бухты Сугульджак (на которую русские выказали свои притязания), так как крепостные пушки слишком далеки, чтобы воспрепятствовать кораблю миновать эту небольшую бухту, дабы достичь иной.

А если не контролировать воды бухты, тогда в чем смысл «военной оккупации»? Более того: никогда ни один русский солдат не осмелился ступить ногой в район Семеза (простирающийся от Добы вокруг большой бухты); так как в течение всего времени нашего пребывания в этом районе -а ныне это уже почти целый год - не было и дня, чтобы мы его не объезжали, на коне или пешком. И следует к тому же заметить, что все, что Россия (с помощью политического мошенничества, покуда еще до конца не разоблаченного) вынудила султана ей уступить, ограничивалось местностью, где прежде возвышался форт Суджук-Кале, на западном берегу залива Сугульджак, и что эта местность осталась совершенно не занятой русскими. Я надеюсь поэтому, что смогу наглядно доказать (это должно сделать очевидным внимательное изучение существующих договоров и всех обстоятельств, предшествовавших и сопровождавших захват), что это захват «Vixen» в заливе Сугульджак был «непростительным насилием», из-за которого должно быть потребовано возмещение убытков. Кроме национального унижения, могущего быть, если не отреагировать на подобное оскорбление, многие решат, что сторонники России силятся установить для нее исключительное право на самую благоприятную для торговли местность, что [385] представляет собой все побережье, так как она единственная гарантирует одновременно и пристанище флоту, и доступную линию коммуникаций с богатыми кубанскими долинами.

Пока я сверялся по своей карте, один старик в рубище, охранявший вместе с несколькими другими пастухами многочисленное стадо баранов и коз, стал просить меня согласиться переночевать у него дома, ввиду того, что было уже слишком поздно (было лишь три часа пополудни), чтобы продолжить путь, добавив, что охотно зарежет для нашего угощения пару баранов, коих у него предостаточно. Но я вынужден был отказаться от этого гостеприимного приглашения, так как Шамуз поехал вперед, дабы подготовить для нас жилище, и ждал меня с другой стороны возвышенностей. Прибыв туда, я обнаружил там нашего кунака, снявшего свою гимнастерку с серебряными галунами и надевшего старую, серого цвета и без украшений. Причина, как мне объяснили, этого переодевания, заключалась в том, что не принято было носить одну и ту же гимнастерку более четырех месяцев и что к концу этого срока ее следует сменить на новую. Мне сообщили о восьми прибывших за это время года турецких кораблях, четыре из которых уже отправились со своим грузом в обратный путь.

Между Пшатом и Чепсином расположены две длинные и богатые долины; но путь от одной долины к другой пересекает такую вереницу крутых и трудных теснин, что русской армии, которой будет противостоять в четыре или пять раз меньшее число полных решимости и надлежащим образом расставленных людей, невозможно будет здесь пробиться.

Преодолев два широких течения, образующих реку Чепсин, одну из самых значительных в [386] северной части побережья, мы переправились через несколько возвышенностей, спускаясь с которых, выходя на маленькую долину, увидели море. Внимательно исследовав нижнюю часть этой долины, дабы узнать, могу ли я обнаружить там подобие форта, построенного в прошлом году русскими, и не заметив ничего, его напоминающего, я спросил находившегося рядом со мной слугу Надир-Бея, где был расположен этот форт. Он там, ответил он мне. Он действительно был там на расстоянии менее пушечного выстрела от того места, где мы находились, между нами и морем, на краю длинного гребня, расположенного справа от нас, тогда как основание холма, слева от нас, вынуждало нас продвигаться под огнем пушек далее, дабы мы смогли бы выйти на другую долину, расположенную к востоку от первой. Возвратиться назад было столь же рискованно, что и продолжать продвигаться вперед; поэтому я ничего не сказал и позволил, как и другие, своему коню продолжить свой мерный бег; Шамуз, который опытным оком старого воина увидел сразу же, что лучше всего делать, показывая пример, пустился через долину, дабы добраться до укрытия, что предоставляла нам с другой стороны возвышенность. Он здесь не был со времен строительства форта, в противном случае, я думаю, он избрал бы для своего протеже менее рискованный путь.

Остальная часть нашего каравана вошла в долину не ускоряя шаг и я попросил одного из моих слуг дать мне телескоп (думая, что с расстояния, на котором мы находимся, я смог бы не торопясь осмотреть форт, дабы понять, чем заняты несколько солдат, коих я заметил снаружи крепостных стен). Один из наших людей стал кричать: «Вперед, они готовятся стрелять!». Едва он произнес эти слова, как раздался взрыв, возвестивший о первом [387] выстреле снарядом, пролетевшим над головой Шамуза; второй разбрызгал между нами речную воду, а третий устроил пышный фонтан жидкой грязи на расстоянии в несколько шагов, прямо между мною и фортом. Этот последний выстрел поднял на дыбы наших коней, и мы поспешили возвратиться в долину, следуя каждый сам по себе и выбирая путь, который считал наиболее безопасным.

Вчера дождь не переставал целый день и не позволил мне выйти из дома; но так как до нас доходил шум долгой канонады, а по сообщению человека, возвратившегося с возвышенностей, что господствуют над этой деревушкой, слышалась и ружейная стрельба, я на рассвете отбыл в Чепсин и там узнал, что черкесы в качестве нового развлечения надумали расположиться с двумя пушками малого калибра на возвышенности над фортом и оттуда обстреливать из орудий гарнизон.

С двух сторон долины холмы довольно высоки и обрывисты; и от ее центральной части, в пределах досягаемости пушки, находится возвышенный участок земли, доходящий почти до моря: именно на краю этой линии возвышенностей и построен форт. Земляные насыпи имеют значительную протяженность; это настоящий крупный квадрат, занимающий всю ширину холма. Бастионы сооружены в центре и на углах каждой из четырех стен. Но высота гребня, на краю которой построен форт, растет по мере удаления от моря до такой степени, что в конце концов начинает казаться, что крепость как бы возвышается над морем; а так как земля имеет неровную поверхность и изрезана оврагами, отряды черкесов располагались там, где они оказывались защищенными от крепостных пушек, в полудосягаемости мушкета. Там они устраивали засаду, подстерегая всякого русского, могущего показаться в амбразурах, в то время как немалое [388] число остальных черкесов, не боясь риска, объезжали на расстоянии ружейного выстрела ровное и открытое пространство, окружающее форт. Также в течение всего времени, что я находился в этой местности, не прерывалась ружейная пальба из бойниц, проделанных в верхней части крепостных стен, в то время как гулкие выстрелы пушки и снаряды направлялись против остальных, более отдаленных групп черкесов, когда те в очередной раз выходили из-за насыпей, их защищавших, и пересекали открытое пространство, дабы добраться до другого убежища.

Я думаю, что черкесы надеялись, что их пушки, будучи совсем маленькими, все же вынудят русских выйти из форта и сразиться с ними в долине; однако я не вижу ни одного шанса, что это произойдет, потому я поспешно покинул это место, полностью убежденный, однако, в легкости, с коей можно было бы неожиданно ночью захватить форт или вынудить русских его покинуть, как и крепость Пшат, над которой тоже с каждой стороны господствуют возвышенности, если черкесы примутся за дело серьезно и заполучат малую часть необходимой боевой техники. Ни один солдат гарнизона не осмеливается выходить, даже чтобы заготовить дров (что доставляется им морем), ни рискнуть оказаться в полудосягаемости пушки, чтобы отправиться по воду; и то же самое, я думаю, можно будет сказать о гарнизонах всех остальных фортов, что будут построены в любом ином месте, за исключением соседних с Кубанью долин.

В подобной осаде Чепсина, как я предполагаю, русские мало чем могли навредить, так как они, по-видимому, избегали всякого риска. С нашей стороны было, естественно, больше активных действий. У одного человека была снесена челюсть, один дворянин был убит, а второй сын Зазу-Оку [389] (семье которого принадлежали полевые орудия) был ранен взрывом снаряда в обе ноги.

Я обнаружил большое разнообразие нюансов в религии и обычаях, на которые местность имеет повсюду самое значительное влияние. Вокруг Анапы, на значительной территории вдоль Кубани, где торговали главным образом старые турецкие жители крепости, их влияние и их пример оборачивались распространением в основном чистой мусульманской веры, тогда как от Геленджика и до окрестной Ваи и далее эта религия окрашена значительной толикой христианских ритуалов. Пост, пасха (с ее крашеными яйцами), масленица оставили следы в грубых обрядах, соблюдаемых во время каждого из этих праздников. В долине Чепсин мы встретили многочисленную группу мужчин и юношей (на конях и пеших), направлявшихся на одно из этих празднеств. От Ваи до Сючи, где турки всегда вели достаточно активную торговлю, господствующим стало магометанство, и в этой части побережья можно встретить случаи, когда во время заключения браков оно одерживало верх над различием в общественном статусе, коему строго следуют во всех других местах. Именно так один богатый токав из Шимтоача женился на дочери одного пши, или князя. Древний обычай пить вино продолжает, однако, существовать у большей части жителей этих краев, и я думаю, что он будет царить здесь еще долго, несмотря на запреты и предписания Корана, так как привычки сильнее, чем заповеди. На юге Сючи вновь находят следы христианства; тогда как дальше, в высоких горах внутренних областей, немалое число жителей, похоже, чужды всякой религии.

Неджагуб, 31 марта. - Мы остановились здесь сегодня утром; мы хотели купить большую русскую лодку, которая находится здесь рядом на [390] песчаном берегу и на которой наш багаж и кто-нибудь из нас могут быть переправлены в Хису. Эта лодка была угнана от одного транспортного корабля, стоявшего на якоре в Геленджике, юным пятнадцатилетним черкесом, который ради этого вплавь пересек ночью залив и один похитил лодку.

Нибу, 1 апреля. - Вчера мы прошли вблизи устьев Шапсекуа, Негипсекуа и Ту; как и Нибу, все они являются реками незначительными, однако достаточно глубокими, дабы принять маленькие турецкие двадцати-тридцатитоннажные суда, мачты которых украшены ветками, чтобы сделать их похожими на деревья и тем самым почти полностью исключить их обнаружение со стороны русских крейсеров. Из всех этих рек Ту имеет самую лучшую якорную стоянку близ побережья.

Прежние наклонности жителей этого края еще полностью не искоренены; четыре месяца назад одно турецкое судно было разграблено соседями того, у кого проживал капитан, под предлогом их ссоры с кунаком. Тем самым с корабля похищено было товаров на сумму приблизительно в три тысячи семьсот франков. Их владелец сейчас находится здесь и надеется добиться почти полного возмещения своего урона. Шамуз посвятил этому делу большую часть ночи; он пригласил влиятельных персон и сказал им, что дома всех тех, кто принял участие в грабеже, будут сожжены, если украденное не будет возвращено в Хису.

Начиная от Пшата и далее на юг во всех долинах видны ореховые деревья; их много и в этой красивой маленькой ложбине. Здесь готовят с орехами очень вкусный соус, что употребляют с вареным мясом или с блюдами, приготовленными на пару, что очень подходит к рыбе. По поводу рыбы я могу сообщить, что вчера, во время нашего следования вдоль берега, несколько наших людей, [391] направив своих коней в море, оказались посреди огромного количества рыбы, размеров большой трески; на песчаном берегу лежала также колючеперая акула. Все это побережье, говорят, очень богато рыбой, что может составить большие ресурсы для жителей, если им позволено будет безопасно заняться рыболовством; рыба, особенно сушеная или соленая, могла бы стать великолепной статьей экспорта в Константинополь, так как сами жители, похоже, мало склонны употреблять ее в своем собственном рационе.

Шепс, 2 апреля. - Реками или речушками, что мы миновали близ их устья, начиная с Нибу, являются Агая и Тоапсе. Первая расположена почти на той же широте, где майор Реннель помещает Achaia vetus, и даже название Агая претерпело значительно меньшее изменение, что обычно порождают подобный промежуток времени и огромное различие, существующее между греческим и черкесским языками. Созерцая эту красивую долину и величественные деревья, ее украшающие, живописный пояс лесистых гор, я не мог отделаться от чувства сожаления, что моему взору не предстали здесь какие-нибудь грациозные древнегреческие сооружения, которые контрастировали бы с более величественными красотами природы. Но здесь не видно никаких следов такого рода построек, и насколько я сумел о том узнать, здесь ничего нет сходного с ними. Говорят, что на одной из соседних с долиной возвышенностей существовала крепость; но исчезли даже ее руины. Глубина воды близ берега в этом месте позволила бы судам со значительным водоизмещением прибывать сюда торговать.

В этом отношении Тоапсе имеет более значительные преимущества, так как русские фрегаты причаливают здесь к берегу на расстоянии [392] ружейного выстрела; как утверждают, здесь прекрасная якорная стоянка, а бухта между двумя высокими мысами образует большую впадину. Кроме того, окрестности богаты и густо населены; расстояние от Абазака занимает лишь восемь-девять часов, долина просторная и плодородная, а река, ее пересекающая, относится к числу самых больших на побережье. Но, увы! К несчастию для Тоапсе, русские узнали о преимуществах, что предоставляет это место, и сегодня мне донесли через человека, утверждающего, что получил эти сведения от них самих, что их намерением является создание здесь дока с морской верфью, которым окрестные возвышенности в изобилии способны предоставить необходимый лес; кроме того, его можно доставить из внутренних областей в подходящее время года сплавом, ибо горы на востоке покрыты просто поразительного роста деревьями.

До нынешнего времени, однако (и я рад сказать это), они столь далеки еще в исполнении этого своего плана, что, несмотря на все свои пушки и корабли, недавно получили отпор в предпринятой ими попытке сжечь маленькое турецкое судно, вытащенное на песчаный берег. В самой высокой части побережья черкесы построили бруствер из плетня, наполненного землей; пока продолжалась бомбардировка, они укрывались для безопасности в траншее, что защищал бруствер, и когда приближались шлюпки, открывали по ним столь губительный огонь, что противник вынужден был ретироваться. Считается, однако, что будет предпринята более крупномасштабная атака на это место, чтобы построить затем здесь форт, ввиду того, что место это весьма посещаемо турецкими судами. Я обнаружил два из них, только что прибывших, укрытых за высокой частью берегов реки, с мачтами, как обычно, украшенными ветками деревьев. [393]

Впрочем, над фортом, что можно было бы построить здесь, будет господствовать на расстоянии пушечного выстрела более высокий участок земли.

Все недавно прибывшие турки и черкесы говорят о необъяснимом исчезновении Сефир-Бея, и новость эта вызвала такой упадок духа, что его возвращение в Константинополь и его контакты с британским послом породили в них новую надежду. Как же мучительны ожидания!

Шапс ныне является лишь небольшой речкой; но зимние разливы превратили самую значительную часть долины в ее каменистое русло. С каждой стороны, однако, имеются большие и богатые луга и многочисленные посевы. В течение часа мы шли вверх по долине до большой и густонаселенной деревни Чух Керим-Герия (Когда кто-то упоминается особым образом, черкесы обычно ставят впереди его имени название братства) где просторный дом для гостей и прекрасный очаг вскоре заставили нас забыть шесть часов тяжелого пути по песчаному берегу, единственному существующему пути, время от времени изгибавшемуся по возвышенностям под порывами холодного ветра и непрерывным дождем.

Все, что дорога позволяет нам заметить во внутренней части края, все более и более убеждает меня в том, сколь трудна задача, что досталась русским, желающим его покорить. Эта долина, к примеру, вскоре сужается до такой степени, что остается лишь место для бурной горной реки между скалами, над которой господствуют и тесно сжимают крутые горы всех форм и самого сурового вида.

Весь край, что я объездил, имеет такую же характерную, общую черту. Я слышал утверждения многих и многих людей, что если бы жители [394] были снабжены лишь солью, они могли бы оказывать сопротивление русским в течение полувека; и я в то легко верю, так как если русским с такими средствами, что они использовали, понадобилось одиннадцать лет, чтобы завоевать край до Чепси-на (предполагая, что это покорение действительно завершилось, что абсолютно не так), то сколько же им потребуется еще времени, чтобы захватить остальную часть Черкесии и особенно внутренние области страны, где их корабли не могут оказать им никакой помощи?

Сукум, 4 апреля. - Этим утром к восьми с половиной часам мы отправились из Шепса и, все время следуя вдоль песчаного берега, прибыли, по истечении каких-то двух часов, в узкую долину Макупс, где укрепление, сооруженное на берегу, указало нам место, посещаемое турецкими, судами, и меры, предпринятые для их защиты. Остальные четыре часа пути, преодолев до того несколько других, менее крупных речушек, привели нас к реке Вая. Это широкая, быстрая и достаточно посещаемая турецкими кораблями река. То, что я принял в прошлом году, оставаясь на некотором расстоянии в море и в неведении относительно моего, в то время, нахождения от всех рек края, за дельту реки, оказалось, как я в том убедился, лишь гладким участком земли, единственным такого рода, что я видел на побережье, приблизительно двух милей в длину и полумили в ширину, прилегавшим к холмам, протянувшимся, все более возвышаясь, почти до моря, где они становятся очень высокими - от двух до трех тысяч футов. Этот богатый, гладкий участок земли был поделен для разных культур, среди которых преобладала кукуруза, или маис; здесь произрастал также виноград. Большое число очень красивых [395] деревьев, главным образом орехов, возвышается то тут, то там, и все они украшены огромными гирляндами винограда, кои мои соотечественники в прошлом году сочли восхитительным. Недалеко от реки, на возвышенности, находятся остатки достаточно протяженных укреплений, которые, по обыкновению, относят к разряду генуэзских. Руины ныне сравнялись с землей и все покрыты травой. В поясе укреплений, имеющем форму круга, я увидел огромный каменный трон со ступенькой, но самой грубой работы, если, правда, это не действие времени, доведшее его до такого состояния.

Через час или два пути, на севере и юге от Ваи, возвышенности почти лишены деревьев и имеют бесплодный и каменистый вид; тем не менее, и здесь есть участки возделанной земли, достаточно больших размеров, доходящих почти до их вершин.

В Вае я столкнулся с первым (единственным до той поры) пьяным человеком; то был вождь, очень старый, недавно похоронивший жену, что стало, как говорят, событием, помутившим его разум.

Покинув прибрежную полосу в поисках жилища, где можно бы провести ночь, мы вынуждены были некоторое время блуждать посреди лесов этих возвышенностей, так как все люди из моего эскорта были чужаками в этом районе, за исключением Шамуза, покинувшего нас, дабы найти отдельное жилище. Наконец, мы прибыли в деревушку, где нас могли принять, принадлежавшую двум гостеприимным токавам - Дег Осману и Омару. Когда мы прибыли туда, солнце уже зашло; однако нас там тепло приняли и в одно мгновение все было приготовлено для нашего обильного угощения. Я был очень доволен нашим дневным путешествием, одарившим меня самыми красочными видами этой, столь богатой и имеющей столь [396] романтический облик, части побережья. Холмы высоки, разнообразны по форме и совершенно лесистые; а в ложбинах или на плато их склонов гнездятся многочисленные деревушки, чьи дома окрашены в белый цвет, обрамлены фруктовыми деревьями и окружены участками красивого, зеленого газона; они создавали приятный контраст с угрюмым колоритом окружающего пейзажа. Безукоризненный уход за многочисленными погребальными насаждениями — так как многие могилы украшены деревцами - особенно меня поразил как свидетельство человеческих чувств у жителей этой окрестности.

Но эти холмистые места предлагают и объект совсем иного интереса в виде высоких, в значительной степени разрушенных, стен древней крепости, нависшей над прибрежным уступом, и по обыкновению именуемой генуэзской. В данном случае такое наименование может оказаться точным, ибо процесс разрушения крепости только начался.

Рододендроны, коими полны здесь леса, начинают вступать в пору своего цветения и наполняют воздух ароматом своих запахов.

Мой юный поляк, до сих пор живший лишь у более суровых мусульман северных областей, как никогда, рад был насытиться весьма сносным белым вином, что наш хозяин наливал ему в большой стакан два или три раза.

Хиса, 5. - Этим утром четырехчасовой путь на коне вдоль взморья привел нас в живописную долину, столь же богатую, сколь и густонаселенную. Приблизительно на полпути мы пересекли значительно большую долину Сюбеш и переправились через ее широкую и быструю реку; но детали, коими я перед тем поделился относительно этой части побережья, избавляют меня от повторных эпитетов и описаний. [397]

После нескольких небольших затруднений я получил от моего конвоя согласие слегка уклониться от дороги в Сукух, дабы иметь возможность не торопясь рассмотреть руины крепости, которые я находил весьма важными и большими. Со стороны моря скала выглядит абсолютно отвесной. Три остальные стороны прямоугольника, что образует это место, чья площадь может составлять от четырех до пяти английских акров (Около двух квадратных гектаров) , окружены основательно построенной крепостной стеной из камня и извести, от четырех до пяти футов толщины и от двенадцати до двадцати высоты, - в зависимости от передвижения по этому участку, — с башнями и бойницами для стрельбы из лука на двух углах. В северо-западном углу, ближе к морю, пространство приблизительно в четверть акра окружено, кроме главной стены, отдельной оградой. На северной стороне, внутри крепостных стен этого вторично огороженного места, есть груда руин вытянутой формы, а в стене с западной стороны виден квадратный фундамент того, что, вероятно, являлось башней или донжоном очень солидной каменной кладки. Я подумал, что самое маленькое из этих двух огороженных мест могло быть цитаделью, а самое большое - рынком.

Если это остатки крепости генуэзской фактории, - что кажется весьма вероятным, - то это поселение, как и другие на побережье, доказывает значение, что эта предприимчивая республика придавала торговле в этом крае, торговле, которая непременно должна была быть в то время (что касается экспортных товаров) такой же, что и сегодня, или скорее, такой же, какой могла бы сегодня быть. Но сегодня этот рынок превратился в весьма живописный виноградник, где, как мне [398] показалось, в прошлом году был собран обильный урожай кукурузы и где уже начались пахотные работы года нынешнего.

Я поселился здесь в деревушке очень почтенного хаджи, во второй раз отправившегося в паломничество в Мекку и взявшего с собой свою жену, что до некоторой степени доказывает, что, вопреки достаточно распространенному среди них предрассудку, мусульмане в какой-то мере считаются с женской душой. Мечеть, построенная хаджи, находится в том же огороженном месте, что и дом для гостей, а деревушка, кроме того, украшена двумя пышными плакучими ивами, - первыми, что я здесь приметил.

9. - Вчера я прибыл в деревушку Хасан-Бея, где в данный момент и нахожусь, которая расположена в двух или трех милях от Хисы. Хасан-Бей, как я уже о том говорил, торгует с Турцией, имея для того два или три собственных судна; это один из самых богатых людей в этой части края, где его семья, родом из Константинополя, поселилась, приблизительно, сто пятьдесят лет назад. Хафиз-Паша является его старшим братом, а двое других его братьев занимают высокие военные должности в турецкой армии. В последний раз, когда Хасан находился в Турции, его братья упорно настаивали на том, чтобы он вслед за ними вступил в турецкую армию, в которой ему обещаны были высокий чин и быстрое продвижение; но эти блестящие предложения не смогли преодолеть его любви к черкесской жизни и естественной свободе этого народа. Однако он примешал к ней значительно большую изысканность и нежность, кои она в себе не имела. Так, в его доме утром и вечером подавали чай и отменные сливки (буйвола), а после того как дворянин и я отобедали, он провел четыре скучных часа за столом вместе с остальными [399] своими сотрапезниками посреди обильных возлияний вина и крепких ликеров, при подаче которых Ганимеды - один, страшно некрасивой внешности, русский и двое юных черкесов - обольстительно склоняют тех, кто меньше пьет к тому, чтобы не отставать от других.

Во время моего предшествующего визита в эту часть края я и представления не имел о таком количестве растущего здесь винограда. Теперь я вижу, что виноград, замеченный мною в эти последние дни в некоторых долинах, растет повсеместно, а в некоторых местах я встретил молодые его саженцы. Были посажены молодые лозы или сохранены после обрезки их нижних веток; старые деревья, предназначались в качестве подпорок для молодых виноградных кустов, высаженных у их оснований. Вся окрестная территория является краем рощ и гор, на всех направлениях демонстрирующих свои разные формы и делающих эту область непроходимой для крупной артиллерии. Численность населения здесь диктуется ограниченными запасами питания; так до приезда к Хасан-Бею я с трудом смог добыть зерна для наших лошадей, даже по более высоким, чем на севере, ценам, и единственное, что я смог заиметь, был ячмень, являющийся менее хорошим из всех зерновых.

Но я удивляюсь своему терпению останавливаться на сравнительно незначительных вещах, когда сознание мое поглощено куда более интересной темой. Шамуз, наш старый кунак, в пользу которого я столь часто высказывался, заявил в присутствии дюжины лиц, что считает меня шпионом - шпионом! - что порвет все письма, что я мог бы в будущем написать и что если я не хочу возвращаться вместе с ним в Семез немедленно, он отвезет меня туда насильно. Единственной [400] причиной, вызвавшей у него подобные подозрения, стало, по его словам, то, что я столь много пишу, а также осмотр, мною совершенный, разрушенной крепости Сукух; тогда как все, что мы сделали (ибо я предполагаю, что оба моих соотечественника причислены ко мне, по крайней мере г-н Л.), все, что мы выстрадали, не говоря уже о всем том, что мы дали, как бы в один миг забыто. Хасан-Бей решительно выступил против этой странной речи Шамуза, кстати, как и несколько других присутствовавших персон, и все они попросили моего переводчика не повторять сказанное (на черкесском); но я это «видел», и этого было достаточно. Мгновение спустя, Шамуз произнес свои молитвы и ушел, не дав мне возможности ответить ему словом. На следующее утро я высказал ему все, что думал, относительно его поведения накануне, на что он очень спокойно ответил: «Что сделано, то сделано»; затем, сославшись на трудности раздобыть здесь корм для своего коня и спросив меня, не хотел бы я возвратиться с ним, от чего я решительно отказался, он уехал.

Хасан-Бей и остальные старались убедить меня не воспринимать случившееся всерьез; при этом первый заявил, что думает, будто разум Шамуза слегка помутился. Остается увидеть, когда я возвращусь на юг, что о том подумают остальные. Бегство означало бы предательство имени «англичанин» и черкесского дела, а желание найти постоянное убежище на юге стало бы таким образом своего рода подтверждением распространенных против меня подозрений и превращением положения г-на Л. в Семезе весьма затруднительным. Я поэтому не вижу иного выхода, как самому возвратиться в Семез как только я завершу то, что меня привело сюда, и уже там оказаться лицом к лицу со своими хулителями, кем бы они ни были. [401]

11. - Виноградный край начинается фактически в Вае и оттуда простирается вдоль побережья, спускаясь на юг; тем не менее даже там он ограничен близостью побережья. Я не сомневаюсь, однако, что он успешно мог бы распространиться вдоль побережья на север и в соседние кубанские долины, судя по тому, как успешно русские выращивают виноград по ту сторону реки. Окрестные жители, возделывающие там землю, часто находили древние глиняные кувшины, наполненные вином; но они ни разу не осмелились отведать их содержимое.

Я обнаружил здесь по поводу древней крепости в Сукухе предание, схожее с тем, что связано было с древним погребением в Семезе; а именно, что несколько человек, попытавшись рыть землю в надежде обнаружить сокровище, предположительно зарытое здесь и находящееся под охраной духа, испугались нечеловеческих голосов и нашествия змей, выползших из недр земли и т.д. Сколь присуща нам любовь к сказочному, сверхъестественному!

Сюча, 16. - Я узнал, что черкесское название этой долины (или района, орошаемого рекой) -Саш и что лишь турки называют ее Сючой, Таким образом, черкесское название Мамая - Псеха; Сю-беша - Шах; одной из рек Хисы - Бу; Вардана -Леул. Лишь медленно и постепенно можно суметь собрать более точные сведения относительно такого рода фактов, в особенности в тех обстоятельствах, в коих я оказался, так как я заметил (но слишком поздно), что мои вопросы относительно подобных вещей стали одним из оснований выдвинутых против меня Шамузом обвинений.

Существует также различие имен жителей трех или четырех соседних долин и жителей края, чья северная граница расположена южнее: первые [402] называются абазами, а другие - азраями. Диалект последних здесь, похоже, понятен, как и наречие адыге из Натухача, Шапсуга и Абазака; и попеременно используется то один, то другой из абсолютно разных местных диалектов этих народов, что и происходит, когда какой-нибудь съезд оказывается состоящим из представителей севера и юга; так как конфедерация этой части побережья простирается от пролива Гагра до Тоапса (Три только что упомянутых племени ныне частично смешались, особенно на их границах, как относительно их постоянного местожительства, так и их братств. Однако можно точно определить первоначальные территории: азраев - от мингрельской границы до Хамиша; абазов - от Хамиша до Леупа или Вардана; адыге - от этой последней реки до Кубани) .

Один азрайский князь (коего русские лишили чина генерала) сообщил, что армия вторжения уже прибыла в Сухум-кале и что она сразу же после русской Пасхи погрузится на корабли; и так как местом назначения ее неизбежно будут Сюча, Мамай или Хиса, его соотечественники должны или покинуть свои владения, или сделать иные приготовления. Он добавил, что ему приказали выставить вспомогательные войска и что он сожа-, леет, что ему придется подчиниться, ибо полностью находится во власти русских.

Жители этих окрестностей (ими, как мне сообщили, являются несколько турок) очень порядочны и абсолютно достойны доверия; не помнится ни одного случая, чтобы какой-нибудь торговец или какие-нибудь товары вызвали бы недовольство черкесов.

17. - Вчера и сегодня главные лица этих окрестностей собрались на съезд по поводу письма Дауд-Бея; но сегодняшнее заседание было главным, так как на нем присутствовал Али Ахмет-Бей, а также несколько мулл и других вождей. [403]

В качестве оправдания, почему на съезде не собралось значительно большее число участников, была сделана ссылка на очевидную опасность, в коей все оказались из-за угрозы нападения со стороны русских и из-за необходимости, вытекающей из нее, отослать их семьи и все, чем они владеют, как можно далее от побережья и как можно быстрее приготовиться к обороне. Съезд проходил на лужайке, и гонцы сновали между ней и домом, что я занимал. Первое послание было посвящено выражению благодарности за приветствие и заверению, что всеобщее объединение и учреждение законного правительства, несомненно, были мерами, весьма необходимыми; что, если бы народ мог сам их исполнить, не было бы необходимости искать помощи со стороны; но в нынешнем положении дел он не в состоянии был что-либо изменить, пока вождь, избранный из них, не добьется уважения и достаточной власти.

«Необходимо, чтобы вождя нам прислали, - добавили они, - или из Англии, или из Турции, и тогда все поспешат исполнить все, что он прикажет». Второе послание имело целью получить точные сведения относительно того, что можно в данный момент ждать от Англии; на что я ответил, что побережье не рассматривается как принадлежащее России и, следовательно, его считают открытым для английской торговли; что нынешней целью и намерениями их друзей в Англии было установление тотчас же, как это будет возможно, торговых связей и что корабли, которые, по моим словам, вероятно, скоро прибудут, явятся первой попыткой этого; что все, в чем я могу заверить их в данный момент, заключается в том, что, если какой-нибудь английский корабль будет захвачен русскими в любом другом месте, кроме бухты Сугульджак (и добавил, что, как я думаю, вопрос даже об этом [404] последнем пункте еще не решен), английское правительство вмешается, чтобы потребовать его возврата, и что целью этого вмешательства будет превращение торговли в абсолютно свободную. На это они ответили, что данная перспектива является как раз тем, чего они в настоящее время желают и что, если только они могли бы быть обеспечены солью и иными предметами первой необходимости, что им приходится добывать за пределами их края, я мог бы заверить Дауд-Бея и моих соотечественников в том, что они никогда не станут подданными России.

«Так как действительно, - продолжили они, -и как о том правдиво говорит это письмо, у нас много гор; и мы временно отступим в них, чтобы там защитить себя, если не будем в состоянии сохранить за собой побережье. Но если русским удастся сделать то, что они задумали, - построить форты на всех главных точках, посещаемых турецкими судами, - и если английские корабли не прибудут в течение этого или последующего годов, наше положение станет действительно плачевным».

Затем я получил самые твердые заверения, что английская торговля найдет на всей части побережья, за которую они отвечают (по-другому говоря, от Ардухача до Шахе (Конфедерация, как я то показал, простирается значительно дальше на севере, чем на юге; но можно предположить, что участники съезда желали бы привлечь английскую торговлю в соседние с ними крупные области)), то же самое содействие, что и торговля турецких продавцов, которые никогда не испытывали никакого повода жаловаться, «И напоследок: будьте уверены, что, если эта торговля наладится, мы никогда не вступим ни в какое соглашение с русскими и продолжим бороться с ними, покуда жив хоть один из нас». [405]

Пока съезд не разъехался, здесь было объявлено, что Хасан-Бей избран кунаком, уполномоченным во всем, что потребует его вмешательства и помощи, по поводу чего все заверили меня, что я полностью могу положиться на его честность и знания. Для большей гарантии четверо из присутствующих главных лиц пожали ему руку в качестве прилюдного свидетельства, что они берут на себя обязательство оказывать ему помощь всякий раз, когда она ему понадобится для защиты того, что мне принадлежит.

Я самым дружелюбным образом был принят одним турецким торговцем, чья семья уже давно живет здесь и в чьих венах, если судить по особенностям его внешности и его характера, должна, если я не ошибаюсь, течь и черкесская кровь. Если смотреть, как он ходит, как держит голову, то можно принять его за нового Мурата, рожденного командовать отрядом кавалерии.

О! Как же деспоты не способны видеть, сколь портят они творение природы!

Конец первого тома