ДЖЕЙМС БЭЛЛ

ДНЕВНИК ПРЕБЫВАНИЯ В ЧЕРКЕСИИ

В ТЕЧЕНИИ 1837-1839 ГОДОВ

JOURNAL ОF A RESIDENCE IN CIRCASSIA DURING THE YEARS 1837, 1838 AND 1839

ТОМ 1

Глава 9

Cемез, среда, 19 июля 1837 года. - В прошлую субботу по приглашению мы отправились с визитом к Чурук-Оку Тугу-зу: мы должны были отбыть накануне; но наш отъезд был отложен из-за поминок у одного из наших соседей, куда нас настоятельно просили отправиться ввиду того, что там нас ожидали персоны, которых, как рассудили, полезно выслушать по поводу мер, что мы хотели бы увидеть одобренными. После присутствия на пиршестве и долгого обсуждения, за ним последовавшего, мы к двум часам дня тронулись в путь в сопровождении князя Басти-Ку Али-Бия, пожилого дворянина из этих окрестностей, и десятка других персон. [218]

Наш путь непосредственно пересекал возвышенности, что с восточной стороны окружают эту долину; мы нашли с них очень быстрый восточный спуск, покрытый группами тесно растущих деревьев. Выйдя из леса, мы достигли возвышенной и извилистой долины, вдоль которой текла маленькая речка Хабердах, чьи берега соприкасались с очень богатыми растительностью полями вперемешку с группами очень больших деревьев. Мы разглядели многочисленные признаки разрушенных сегодня оград; но заметили малое количество злаков и очень малое число жилищ. Возвышенности с каждой стороны были одеты в прекрасные леса, а их выступы, там где утес был обнажен водопадом, обнаруживали присутствие известкового камня, чья огромная масса указывала на наличие мела. Хабердах впадает в Небеджех, которая в свою очередь соединяется с Адугумом и образует с ней общую границу Шапсуга и Натухача. Едва ступив в долину Небеджех, мы обнаружили многочисленные деревушки, менее расстояния ружейного выстрела друг от друга, перемежающиеся с богатыми хлебными полями и прекрасной травой, предназначенной для косьбы (хорошо огороженной и с ограждениями для прохода), которые протянулись до места, где долина оканчивается большой вытянутой равниной, называемой Теджагуз, которая почти вся отведена под выгон для скота, в то время как низкие холмы, ее окружающие и уменьшающиеся по высоте по мере их приближения к Кубанской равнине, покрыты деревушками, хлебными полями и лесами. В разгаре был в тот момент сенокос, и многочисленные группы людей активно занимались этой работой. В некоторых местах началась также жатва.

На одном из этих холмов, в северной части равнины, мы приметили деревушку, куда в прошлом [219] году прибыл жить наш доблестный хозяин (in pers-pectu) после пожара в его деревне в долине Семез.

Солнце уже зашло, пока мы достигли края равнины, где нас встретил Хатукой, один из родственников нашего хозяина; при этом разыгралась, как обычно, живая сцена с пистолетными выстрелами и конными упражнениями. Первые возобновились при нашем въезде в деревню Тугуза, где нас ожидало огромное число собравшихся людей; и был накрыт обед al fresco под простым навесом из веток деревьев и листвы; на ночь мы пошли спать в одну из очень скромных хижин, временно занятых семьей. Утро следующего дня прошло большей частью под нашим навесом в политических беседах с собравшимися там видными персонами; затем, в обеденный час, для нас выстроили в ряд тридцать шесть столов, которые из-за палящего солнца напоминали, скорее, заговор против нашего «сот-fort», чем приготовления, предназначенные для того, чтобы способствовать ему.

Изнуренный жарой, устав говорить и есть, я на миг возвратился в нашу хижину, где на какое-то время обрел покой и тень, когда меня вновь позвали, чтобы усесться на свое место под навесом; и почти тотчас же я увидел, как из семейных домов нашего хозяина вышла и устремилась к нам, преодолевая маленький ручей, группа людей, окружавшая прекрасного белого коня Тугуза. Одним из членов этой группы передо мной была положена прекрасная кольчуга, а сабля, чьи ножны были украшены серебряной вышивкой, была отдана моему слуге. Белый конь предназначался г-ну Л. Эти презентации сопровождались краткой речью, в которой Тугуз выразил сожаление по поводу отсутствия возможностей предложить нам вещи, более соответствующие нашим заслугам, и надежду, что мы будем удовлетворены тем, что он смог дать. [220]

Мы ответили на подобную щедрость надлежащими словами и добавили, что принимая эти дары как свидетельство его преданности и уважения, мы должны просить его позволить нам возвратить ему.коня, добавив, что рассматриваем кольчугу как подарок нам обоим.

Эта оговорка показалась нам тем более необходимой, что этот доблестный вождь постоянно находится в стесненных обстоятельствах из-за своей излишней щедрости; хотя он и получает часто большие подарки от своих богатых родственников, что у него есть в крае, он раздает их (что он и сделал с подарком, нами ему преподнесенным) почти сразу же после того, как получит их. Из этого следует, что человек, имевший еще недавно тридцать лошадей и четыре кольчуги, теперь едва ли владеет иным, кроме этого белого коня, а единственной его кольчугой является та, о которой я только что говорил; но он собирается отправиться с визитом к своим родственникам pi следует надеяться, что возвратится более богатым и более благоразумным.

После этой церемонии мы отправились в соседний лес посмотреть на знаменитый своими размерами и своей древностью дуб: потребуется восемь человек с распростертыми руками, чтобы охватить его окружность на высоте рук над землей; высота его составляет шестьдесят-семъдесят футов, однако он еще зеленый и цветущий. Князь из Джаната, присутствовавший там, сказал нам, что его предки имели владения в этих окрестностях со времен «Genois» и что по их преданию следовало, что речь шла как раз об этом дубе. «Crescit occuito ...» - подумал я.

Возвращаясь с этой прогулки, я заметил большое поле полностью созревшего ячменя, уборкой которого были заняты трое мальчиков, в то время как дюжина молодых людей дурачилась недалеко, играя в чехарду, в веревочку и другие игры их [221] возраста. По этому и другим схожим примерам, работа во время жатвы рассматривалась, как я предполагаю, как дело унизительное для воинов.

Мы собираемся в гости к судье и служителю культа Хаджи-Исмаелю; нас отвели для этого в маленькое, обнесенное оградой место, посреди которого возвышается очень чистая хижина из самана; эта хижина служит мечетью. Нас поставили перед выбором: или занять комнату в хижине судьи, в двух шагах от нас, или довольствоваться простым строением, что устроили нам в углу огороженного места. Свежий и красочный вид последнего заставил нас сразу же выбрать именно его. Задняя часть и кровля были сделаны из не лишенных листьев веток, с некоторыми длинными растениями, примешанными к кровле, чтобы сделать ее более непроницаемой для росы, в то время как земляной пол был усыпан пушистой и благоухающей свежей травой и благовонными растениями, коих повсюду в избытке, устроено ложе, покрытое циновками, матрацем и подушками. Полулежа на этих подушках, мы взглядом блуждали от верхней части этого отлогого участка, на склоне которого находится мечеть, к радующему глаз пейзажу, что составляли перед нами равнина, холмы и горы; за это время солнце зашло за горизонт, и мы были приятно удивлены вдруг, услышав с дерева, что находилось над нами, ритмичные фразы обычного призыва, что муэдзин озвучивает с галереи минарета. Приблизившись к дереву, я увидел, что к нему была приставлена лестница, а между ветками закреплена своего рода вереница переплетенных палочек.

...После обильного ужина мы прилегли под навесом из листвы в компании пяти или шести воинов; и так как с некоторых пор я сплю мало, в течение этой прекрасной ночи, освещавшейся светом [222] луны, я пытался запечатлеть в своей памяти интересную сцену, представшую перед моим взором.

Следующим утром среди прочих нас посетил хаджи Гуз-Бег, храбрый воин шестидесяти лет, с которым я познакомился в Пшате и чьи дерзкие подвиги произвели такое впечатление на русских, что женщины на их границе употребляют его имя, дабы напугать им своих непослушных детей. Русские генералы неоднократно предлагали ему все, что он потребует, если согласится пойти на службу к ним или заключит с ними мир; а император, говорят, выложил большую сумму денег, дабы заиметь его портрет. Но Гуз-Бег относился ко всем их предложениям с презрением, что те заслуживали, и демонстрирует свою неутомимость в составлении и осуществлении против них враждебных мер. Он возвратился с набега на другую сторону Кубани с двумястами пятьюдесятью своими товарищами; но река оказалась столь глубокой из-за таяния горных снегов, что они вынуждены были оставить свой порох и ружья на той стороне реки, боясь испортить их, пока будут вплавь ее пересекать. Таким образом, их единственным оружием оставались их сабли, и этого им было достаточно, чтобы напасть на окрестности русских фортов и принудить укрыться в них солдат, занятых сенокосом: и все это произошло с такой поспешностью, что те побросали за собой часть своих ружей, двести штук которых были с триумфом привезены черкесам.

Хаджи хоть и старик, но выглядит очень крепким, у него мощное телосложение. Черты его лица, когда они спокойны, отличает некая суровость; но как раз это случается редко, ибо его главным выражением является веселость. В одном или двух случаях, однако, я, похоже, увидел в его маленьких серых глазах, просверливающих вас и [223] подвижных, скрытый огонь нетерпения. Совсем недавно один из его сыновей сопровождал его в сражении; и так как юноша стал пятиться под огнем русских, Гуз-Бег громко окликнул его и, вынув свою саблю (из широкой и прекрасной дамасской стали), приказал тому идти вперед. Сын был убит; но эти обстоятельства не вынудили отца рассматривать его смерть как-то иначе, чем обычно в этих местах, -как событие предопределенное.

Мне было позволено сделать эскиз его лица, после того как меня заставили дать обещание, что на портрете будет изображено и все его оружие; я могу утверждать, что этот портрет очень похож на оригинал.

Из Теджагуза мы возвратились в Анапскую долину, где должно было состояться многочисленное собрание по делу об убийстве, и наши друзья сочли необходимым нашу встречу с некоторыми знатными людьми, что будут там присутствовать. Наш путь лежал сперва по богатым, открытым долинам, которые я описал во время моего пути в Адугум; затем мы вступили в другую, более узкую, но такую же богатую долину, заканчивающуюся умеренно высокими, лишенными лесов холмами, спуск с которых привел нас в гостеприимное село старого Субаша, что в Анапской долине.

На нашем пути я вновь испытал досаду, видя сколь мало продвигается жатва огромного количества зрелых зерновых хлебов, мимо которых мы шли. На одном поле я увидел работающей одну-единственную старую женщину, а на другом - трех стариков. Иначе обстояло дело, однако, с сенокосом; так, пересекая маленькую долину, мы увидели на склоне холма многочисленную группу мужчин и женщин, и наш конвой, зная, какова была природа этого сборища, немедленно остановился и отправил на холм посольство. Мы присели, [224] ожидая на берегу ручья, и почти тотчас же увидели спускающуюся и проходящую перед нами группу мужчин с косами на плечах. За нею скромно следовала толпа девушек в свободно сидящих на них платьях, с серебряными украшениями на голове и груди; затем, наконец, шли несколько мужчин, несших бозе и лепешки, продукты для привала. Жнецы отправились на соседнее поле; оттуда мы услыхали, как они запели полной грудью один из своих столь живых мотивов; и проходя, мы нашли их отбивающими такт с помощью рукояток их кос, в то время как девушки столпились под деревом посреди поля; их присутствие, несомненно, поддерживало активность жнецов. Во время нашего шествия многие наши всадники стреляли из пистолетов и ружей в честь этого события - начала сенокоса в этой долине.

Прибыв в деревушку Субаша, мы нашли нашего семидесятилетнего старика на лужайке. Самая расторопная содержательница гостиницы в Англии не смогла бы в обслуживании своих путешественников продемонстрировать больше проворства и внимания, что искренне продемонстрировал старый Субаш, превзойдя ту и в настоятельном приглашении, нам адресованном, продлить наш визит, «исходя из того, говорил он, что благодаря богу, у меня в изобилии угощений для вас»; и все эти слова звучали абсолютно бескорыстно.

Встретившись со знатными лицами, мы возвратились сюда через ущелье, которое соединяет эту долину с Анапой, ущелье, которое мы нашли извилистым, очень лесистым, труднопроходимым для вражеской армии. Мы провели там ночь в живописной деревушке очень богатого человека, одновременно земледельца и торговца, которого звали Кераль или Король. [225]

Суббота, 22. - Я уже говорил, что три зятя Шамуза были убиты в бою на юге; их сестра о том узнала первой, и выражение ее скорби таково, что крики ее можно услышать здесь, в ста туазах от ее дома. Говорят, что уже восемь дней, как она предчувствовала плохие вести, но боялась лишь за свою дочь, которая была замужем за братом требизонд-ского паши. Являются ли подобные предчувствия чисто случайными?

Число дворян, убитых в нынешней войне на южном побережье, говорят, огромно; бои идут беспрестанно, и народ, будучи не удовлетворенным этим, заставил своих князей принести клятву на Коране, что те не заключат мира с русскими, взял в заложники нескольких их детей в качестве гарантии их верности.

Океан предположений, в котором мы столь долго раскачивались, сильно волновался в эти два последних дня порывами, столь же противоречивыми, сколь и чудовищными известиями. В Хису прибыло турецкое судно из Константинополя, и говорят, что экипаж его сообщил, будто английская, французская и египетская эскадры вошли в Черное море и направились к Одессе. Сообщают также, что у русской армии в Пшате не хватает провизии и боеприпасов и что Вельяминов серьезно заболел или умер в Геленджике. Мы слышали также, что двадцать военных кораблей и два парохода - все под красным флагом - появились у побережья близ Пшата. («Ура, - воскликнул мой пылкий соотечественник, - это английский флот!»)

Мы приказали, чтобы кони наши были готовы к утру завтрашнего дня. После того мы получили более конкретное известие по поводу союзнического флота; а точнее, что он прибывает к Синопу, который, как сообщают, полон турецких солдат, готовых сесть на корабли; что другие движутся [226] маршем от Сиваша и что султан заявил англичанину Эльчин-Бею (лорду Посонби), что смогут их подождать ввиду того, что у него в Черкесии два англичанина, которые поддерживают горение и энергию жителей края; наконец, было сообщено, что Ибрагим-Паша движется к Грузии, чтобы атаковать русских! В конечном счете, синопский флот свелся к двум или трем кораблям, которые являлись предположительно военными судами, а морское наступление на Пшат обернулось трехпалубным судном под семью красными флагами, которое, как утверждают, видели и которое произвело в качестве салюта сорок выстрелов. Военные новости из этого последнего места вполне могли быть уловкой русских. Эти образчики «последних новостей» могли служить показу того, что отнюдь не требуется газет, чтобы поддерживать интерес публики, играя на ее надеждах и ее опасениях.

Шамуз этим вечером рассказал нам комичную историю об атаке на Сухум-кале, в которой он принял участие, и о ситуации, в которой он и его соотечественники оказались, когда в пределах досягаемости крепостной пушки и катя перед собой огромные кругообразные корзины, наполненные землей, они заметили, к своему большому ужасу, что эти мобильные насыпи не защищают их от ядер! В конечном итоге, однако, они взобрались на стены и захватили крепость.

Разговор затем перешел на обычай похищать детей и на восхищение, которое вызывала сноровка, проявляющаяся при том; мы сочли необходимым сказать, как на такого рода поступки смотрит почти весь остальной мир; в ответ Шамуз объяснил нам, что речь идет о вещах минувших и что не следует их в том более упрекать, как и турок - за недостатки управления, которые устранены. [227] Однако он согласился, что пленников еще похищают в областях, покорившихся русским.

Термометр вчера в полдень показывал 78°, сегодня - 79°, а в полночь - 64".

Воскресенье, 23. - Наши познания, как и наши провианты, казались столь же разнообразными, сколь и неисчерпаемыми. Очень красивая дочь князя Джаната серьезно больна воспалением лица; и ее отец прислал сегодня гонца, прося у нас совета, и сверх того, среди прочего,- пятьдесят драхм сахара, помимо перьев и разных красок в качестве волшебного зелья для ее исцеления. К счастью, я мог ему дать все, что он просил, и к тому же отправить ему лекарства и немного чая.

Термометр сегодня показывает 80°, ветер восточный, как обычно.

Понедельник, 24. - Помимо нашего Георгия, нашего грека, нашего турка, двух черкесов, взятых служить у нас по найму, и большого числа временных слуг, здесь, в частности, находятся трое мужчин из дома хозяина, чьими обязанностями были работы в доме гостей; и никогда, ни в одной стране я не встречал столь безупречную в таких своих обязательных качествах прислугу (мужскую), как честность, опрятность, исправность, уважительность и внимание. В большинстве других больших домов, мною посещенных, я, как правило, сразу же обращал внимание на таких первоклассных слуг.

Этот день был самым жарким из всех, нами здесь прожитых. В полдень в тени и при северном ветре термометр показывал 87" с половиной, а на солнце - 115е. Однако я не ощущал изнуряющей жары, так как у нас каждый день был, как правило, легкий восточный ветерок, который тотчас же сменялся западным, почти мгновенно [228] поднимавшимся после захода солнца. В это время, в полночь, термометр показывал 69°.

Вторник, 25. - Я обсуждал с г-ном Л., как уговорить вождей установить некую сигнальную связь отсюда и до Пшата, чтобы нас уведомить - с помощью костра или нескольких костров на возвышенностях, - если русские покинут Пшат, и указать нам путь, который они изберут, когда нам сообщили, что было условлено о методе связи с помощью ружейной стрельбы. Уже приблизительно семь недель, как русские находятся в Пшате, и нас немало интересует, сколь долго они там намерены оставаться; так как форт с земляными валами, что они воздвигли, по своим размерам небольшой, и к тому же они не построили ни бараков, ни других строений. Идея г-на Л. заключается в том, что ожидание, в котором они пребывают относительно прибытия английского флота, вынудило их сменить планы; мое мнение заключается в том, что они ждут окончания сбора хлебов и сена, чтобы легко их вместе уничтожить. Наши друзья черкесы, со своей стороны, не обременяют себя догадками, будучи рады иметь возможность завершить спокойно богатую жатву этого года. Я с удовлетворением узнал, что многие из них приняли план отправить свое зерно в горы, где оно могло бы быть спрятано.

После многочисленных попыток уговорить вождей держать наготове постоянную армию, мы вынуждены были уступить их образу мысли, а именно, что не следует этого делать, пока не будет собран и укрыт урожай ввиду того, что нехватка продуктов была таковой - из-за страшной засухи, что была три года назад и опустошений, организованных русскими, - что народ не захочет слушать сейчас никаких призывов к жертвам. Это бездействие было для нас крайне печальным, и оно [229] становилось еще более невыносимым из-за отсутствия достоверных известий о том, что происходит в Европе; но его, похоже, невозможно было избежать.

Термометр в полдень показывает 84°.

Среда, 26. - Северо-западный ветер; термометр в полдень показывает 80°.

Суббота, 29. - В течение того времени, что мы находимся в Адугуме и поблизости, я заметил, что армянин и грек, о которых я ранее рассказывал по поводу захваченных у них товаров, постоянно присутствовали на происходивших здесь совещаниях. Я предполагал, что они старались лишь ускорить возвращение своей собственности, возвращение, ради которого я сам обещал им поддержку, когда будут разрешены некоторые, более важные дела. В таких обстоятельствах мы не думали, что эти двое могли надеяться на возвращение части своих товаров, оставшихся в Анапе. При всем том они, видимо, решили, что присутствие двух англичан гарантирует им большую безопасность; конечно, они активно домогались выдачи им из крепости оставшейся части их товаров. После долгих разбирательств между членами семи или восьми обществ это разрешение им было, наконец, предоставлено, и тогда, после собрания, были назначены несколько доброй репутации черкесов, чтобы сопровождать их и надзирать за тем, чтобы у них не были подозрительные сношения с русскими. Мы узнали обо всем этом лишь в последнюю среду, и на следующий день получили сообщение, что отряд черкесов собрался близ Анапы с намерением захватить эти товары, думая, что разрешение о выдаче их не может быть получено. Эти известия были для нас крайне неприятными, так как свидетельствовали об отсутствии единства мнения или, чего мы еще более опасались, отсутствии достаточного уважения к решениям вождей и старейшин, которое нам [230] казалось очень важным установить и даже, если будет возможно, возвести в главенство. Поэтому мы решили, что один из нас немедленно отправится к местному судье, Мехмету-эфенди (который разрешил этот захват и который в этом участвует), чтобы сообщить ему о неудовольствии, что вызвало у нас полученное сообщение, и вынужденности, в которой мы окажемся, покинуть эту часть края, если это известие подтвердится и вожди не окажутся в состоянии отстоять своего решения, убедив в таком случае нас в том, что здесь не существует безопасности для иностранцев. Г-н Л. взял на себя эту миссию, и на следующий день один из слуг, его сопровождавших, явился просить меня незамедлительно присоединиться к нему. Двух или трехчасовой конный переход в направлении морского побережья и Анапы привел меня к живописному озеру под названием Абрар, приблизительно двух милей в длину и мили в ширину, окруженному достаточно высокими лесистыми холмами.

В деревушке, расположенной на склоне одного из них, я встретил г-на Л., жившего здесь у Али-Бия. Последний встретил меня очень сердечно и сказал, что именно он послал меня искать, желая принять меня в качестве гостя, что он предпринял бы и раньше, если был готов принять нас. Он извинился за состояние, в котором находился его дом для гостей, так как в прошлом году русские все у него сожгли. Тем не менее он заявил, что, если мы пожелаем остаться у него до весны, он будет рад нашей компании и сможет ежедневно забивать для нас по барану. Это высокий, костлявый, на вид спокойный и достаточно простой старик с белой бородой, которая, сказал он нам, была черной, когда началась эта война с русскими, желая несомненно дать понять, что она поседела преждевременно. Что касается истории с торговцами, то оказалось, [231] что их товары не были расхищены, только кем-то был уведен конь армянина, когда тот выходил из крепости.

Наш старый друг Субаш входит в число тех, кто, как нам сказали, был вовлечен в это дело, что нас очень огорчило; был недоволен и он, так как мы послали нашего турка сообщить ему, что, если он участвовал в деле, необходимо, чтобы он оправдался или отрекся от нашей дружбы. Кроме того, мы поручили Осману отправиться в деревни Хаджи-Исмаеля, Мансура и вождей Шапсуга, поставить их в известность относительно нашего видения этого дела и напомнить, что коль наступает время окончания сбора урожая, давая возможность вождям с большим рвением и с большими шансами на успех заняться мерами, нами им предложенными, мы просим их назначить день большого съезда, который должен состояться по поводу этих мер, и оставить Османа у себя, пока они не смогут передать с ним сообщения о согласованном ими дне.

Следует заметить в пользу этих провинций, что, хотя наследственные вожди в значительной степени утеряли власть, которой обладали их предки, и хотя народ управляется лишь теми, кто снискал влияние на общественное мнение, я никогда не видел, чтобы это влияние предоставлялось кому-нибудь, его не заслуживающему, будь то по превосходству опыта и мудрости, будь то по его энергии и неподкупному характеру. Кроме того, все эти влиятельные люди зрелого возраста; имущественное положение действительно утеряло здесь свое уважительное значение, обычно его сопровождающее. Еще одна вещь, что тоже следует отметить, - это то, что, хотя здесь исполнение судебных приговоров медленное, нет ни одного примера, мне известного, напоминающего, так сказать, разбой, несмотря на лишения, на которые этой долгой войной обречены [232] многие люди. Воровство - явление частое, но когда оно раскрывается, оно, как я уже говорил, сурово карается; и лишь в самой отдаленной части края и лишь когда оно исполнено ловко, у черкесов сохраняется - или, скорее, когда-то сохранялась - та же терпимость, что менее века назад встречалась и у наших шотландских горцев.

Армянские и турецкие торговцы в сопровождении лишь небольшого числа находящихся у них на службе людей пересекают край во всех направлениях с большим количеством товаров, никогда не подвергаясь ни кражам, ни насилиям.

На северной стороне пути, ведущего к озеру Абрар, горы бесплодные, а поверхность их окрашена в белый цвет камнями и известняками, в то время как находящиеся к югу имеют богатую и глубокую почву и покрыты до самой своей вершины деревьями и великолепными травами. Эти более плодородные горы, похоже, как бы растянуты вдоль всего побережья. Через узкую лощину у озера — простираясь почти прямо на северо-восток — тонкие пласты того же камня чередуются с пластами сланца; и некоторые из этих пластов (как на возвышенностях Семеза) расположены почти вертикально.

Я собираюсь предпринять здесь, хотя и с большим недоверием, краткое изложение геологических наблюдений, мною произведенных в пути. В здешних окрестностях есть средних размеров скалы с пластами ракушечного и грубого известняка, песчаника, слоями мергеля и извести в состоянии разложения, сланца и битуминозного глинистого сланца. На севере, близ Адугума и Ва-стогая, имеются несколько соленых источников. К югу я обнаружил твердый мел; но до настоящего момента я не видел в этом направлении ни кремня, ни крупного песка. Мне говорят, что кремень [233] имеется близ Адугума. Известковый камень, слегка окрашенный, содержащий то тут, то там прожилки известкового марказита, является доминирующим камнем по всей линии гор, расположенных между Анапской долиной и долиной Пшата. За Геленджиком и к югу от Пшата имеются пласты железной руды, сопровождаемые известковым камнем, песчаником, глинистым и известковым сланцем. К северо-востоку от Пшата есть гора, таящая в себе большие пещеры или выработки, которую называют «свинцовой горой»; но никаких изысканий здесь не было произведено со времен, к которым восходят самые древние предания этого края. Я надеюсь скоро посетить ее, а также несколько горячих и сероводородных источников, расположенных в трех днях пути от Семеза к востоку.

На побережье, немного южнее Жюбги, два ряда пластов образуют тупой угол, первый, наклоняясь на северо-запад, а второй - на юго-восток. Последний имеет в целом наклон в 30-40°; но встречаются все углы и всякие волнообразные поверхности, даже самые резкие, как в Агуадче, где тонкий и вертикальный пласт песчаника на каком-то расстоянии напоминает гигантскую плетень. Чуть севернее, в Месгаху, есть богатый пласт железной руды, находящийся в котловине песчаника. Ближе к Сюбешу начинается как бы переходный порядок горных пород, так как я видел там горы, состоящие из глинистого сланца в крайнем состоянии выветривания и очевидные признаки каменного угля, обнаруживающиеся в Сукухе, немного севернее Сюбеша. В Мамае я обнаружил участок, загроможденный огромными массивами известкового камня и красноватого песчаника (После того мне рассказали, что русские из форта Сюча (приблизительно в двух милях к югу от Мамая) обнаружили там каменный уголь, что использовали в качестве топлива). [234]

Мне рассказали, что в сорока пяти милях южнее Мамая встречается порфир, а скалы, относящиеся к центральному хребту, доходя до Гагры, обрываются на побережье, будучи почти весь год покрыты снегом.

Температура стала более прохладной и приятной, ветер повернул на север. Термометр в полдень показывал 73°.

Сегодня после полудня прибыл старый Су баш, демонстрируя простодушие и дружбу. Мы приняли его сперва несколько прохладно, подозревая его замешанным в нападении, объектом которого был армянин; но он привел нам свое алиби. Это обвинение, как сказал он нам, его сильно огорчило. Я еще не встречал, во всяком случае в этом крае, никого, кто мог бы с ним сравниться. Я часто замечал силу его ума в том неизменном спокойствии, что он сохранял в равной степени при получении добрых и плохих вестей, которые выводили из себя и расстраивали окружающих его; в равной степени удивительны его храбрость и его благородство.

Термометр сегодня (в полдень) показывал 58°.

Понедельник, 31. - Вчера нас пригласили спуститься в долину, чтобы поприсутствовать в начале сенокоса у нашего хозяина и князя: первый арендует половину земель последнего, так как Шамуз вынужден был вывезти все, что находилось в его имении близ Анапы, в том числе орудия и скот. Там мы обнаружили где-то около шестидесяти собравшихся мужчин, активно занятых косьбой, дружно исполнявших бодрую песню, которую при нашем появлении они прервали, чтобы издать всякого рода дикие крики, пугая наших лошадей и предоставляя нам случай продемонстрировать наше умение управлять ими.

Некоторые из них после того устремились к бедному Луке и, принудив того сойти с коня, [235] торжественно увели его как пленника, чтобы за него был выплачен выкуп. Мы согласились отдать за него барана, чтобы внести свой вклад, с некоторым количеством меда, что мы ранее отдали, чтобы приготовить бозе для дневного пиршества. Этот обед составляет все, что дают за дневную работу, и именно такое средство используют, чтобы раздобыть рабочие руки всякому, кто должен много косить, а собственных слуг при этом не хватает. Косы имеют лишь половину длины наших. Производится большое количество труда, но, по моему мнению, весьма несовершенным образом; так как вместо того чтобы начать с самой широкой стороны поля и аккуратно двигаться до противоположной точки, косари идут по полю группами, набрасываясь по своему желанию на самую густую массу травы, как если бы речь шла о частях русской армии, и расправляются с нею весьма быстро, с громкими возгласами и шумными песнями, но не трогая углы. Только два или три раза они использовали инструмент, слегка напоминавший большую английскую косу; остальные, скорее, вырывали сорняк, а не косили траву. Большая часть травы здесь сильная и грубая, и во многих местах она полностью вытеснена другими травянистыми растениями, в частности, травой с длинным стеблем (от восьми до десяти футов высоты с легким синим цветком - вида цикория), которую очень любят лошади. Скошенная трава остается на поле; на следующий день я увидел ее уже частично убранную в стога.

Вечером от г-на Л. в Пшат прибыл грек и сообщил, что шесть дней назад русские двинулись в Чепсин, где произошло несколько боев и имелось множество убитых и раненых с обеих сторон. Следует предположить, что или утратил бдительность черкесский «телеграф», или, дабы вновь не [236] вызывать в нас нетерпения, от нас скрыли эти новости. Узнав о них, мы сказали Шамузу, что не можем согласиться более оставаться без дела, и если только Осман не сообщит нам, что назначен день съезда, мы отправимся поближе к той или иной русской армии, чтобы посмотреть, что там можно сделать вместе с жителями близлежащей области. Наш хозяин ответил нам, как бы показывая, что стыдится бездеятельности своих соотечественников в этой части края, что завершив свои дела, будет готов сопровождать нас.

Этим вечером было также сообщено, что русские вынуждены были отослать обратно грузин и азраев, так как те стреляли в воздух; и что они не возвели укрепления, так как атаки черкесов не давали им передышек.

Среда, 2 августа. - Сегодня Осман возвратился после своей миссии к вождям Шапсуга, но итог ее не был удовлетворительным. Большинство вождей удалились к себе и были заняты судебным разбирательством не столь уж серьезного нарушения (выплаты штрафа в виде двух сотен баранов); а те, с коими он встретился, вместо того чтобы определить день съезда, сказали ему, что дней через восемь, как они надеются, по этому поводу кое-что решится. Так как эта весть не была многообещающей, мы решили между собой, что наступило время предпринять чрезвычайное усилие, чтобы вырвать жителей этих областей из состояния оцепенения, в которое, похоже, погрузили их печальное состояние их государственных дел и зависимость от иноземной поддержки, в коей они пребывали. Итак, мы отправили вождям двух областей письмо, в котором заявили, что до сих пор все еще питали надежду преуспеть в нашем намерении побудить их исполнить советы, что три года назад дал им лучший друг их родины Дауд-Бей; объединить [237] их силы и тем самым удвоить их, водворив их в той или иной форме под единое военное командование; что время жатвы, чего нас просили дождаться, наступившее без каких-либо видимых перемен в их намерениях, ныне нас убедило, что они абсолютно не расположены претворять в жизнь эти меры и что они предпочли оставить судьбу своей страны воле обстоятельств; что, следовательно, мы вынуждены не терять более времени в бездеятельности и отправиться в какую-нибудь иную часть края, дабы ускорить исполнение того, что нас сюда привело.

Лука с этим письмом отправился в путь. Ему было наказано передать его главным судьям На-тухача и Шапсуга и попросить их изложить содержание этого письма вождям. Ему было поручено также попросить Тугуза и некоторых других лиц сопровождать нас во время нашей поездки, намеченной через восемь дней. [238]

Глава 10

Cемез, вторник, 8 августа 1837 года.- В прошлый четверг, во время нашей ежедневной прогулки вдоль бухты, мы увидели маленькое трехмачтовое русское судно, стоявшее на якоре, что вынудило нас быстрее, чем обычно, достичь места нашего купания, боясь, что в нас начнут стрелять. Вечером мы с удивлением узнали, что это трехмачтовое судно отправило к берегу шлюпку и что с помощью переводчика нескольким черкесам, находившимся на прибрежной полосе, было сообщено, что уже пять месяцев экипаж ест лишь черный хлеб и что если ему смогут доставить несколько баранов, яиц и масла, то за все это будет щедро уплачено. Черкесы ответили, что не могут дать им продукты, не имея [239] на то позволения двух англичан, но если они пожелают причалить к берегу завтра, то, несомненно, получат все, в чем нуждаются. Между тем мы узнали, что черкесы намеревались овладеть этим кораблем и его экипажем и что они назвали наши имена, дабы выиграть время.

Мы убоялись, чтобы не пролилась напрасно кровь, причем в деле, не имевшем ничего достойного для наших друзей. Поэтому мы намерены были в пятницу утром спуститься в бухту, дабы отговорить черкесов от этой попытки, но оказались задержаны приездом Али-Бия, явившегося в связи с нашим письмом, чтобы попытаться уговорить нас остаться, пока он и некоторые другие не созовут съезд и пока меры, нами рекомендуемые и ими признаваемые благотворными, не начнут исполняться.

Этот визит уже завершался, когда несколько пушечных выстрелов вызвали тревогу в поселке; тут же все вскочили на коней и поскакали. Наш хозяин, один старик и один хромой были единственными, кто остался, отговаривая меня следовать за другими. Последние вскоре возвратились и сообщили, что имело место нападение на русский корабль, но что оно потерпело неудачу из-за поспешности нескольких находившихся в засаде черкесов, слишком рано показавшихся и начавших преждевременную стрельбу. Они утешались, однако, в своей досаде уверенностью, в коей пребывали, что убили или ранили всех русских в шлюпке, за исключением одного, ввиду того, что после их выстрелов он единственный вновь появился над планширами и с помощью весел догнал уже снявшееся с якоря судно, приблизившееся к берегу, дабы, стреляя в черкесов, прикрыть свою корабельную шлюпку. [240]

Мы с досадой встретили эти известия, считая, что позорный и, вероятно, фатальный исход случившегося был результатом того, что мы не вмешались. Но после того мы посчитали, что русские мало заслуживают нашего к ним расположения; так как хотя они и были столь жестоко завлечены наживкой в виде барана, а затем вновь возвращены к их черному хлебу, наш хозяин убежден, что следы, позже обнаруженные и изученные г-ном Л. и мною в бухте (большие сходни, здесь сооруженные, а выше, на холмике,— несколько шестов и куча густого кустарника), свидетельствовали, что русские общались с кем-то из жителей побережья, сумев тех подкупить. Мы сделали вывод из этого, что нехватка продуктов была лишь предлогом для установления связей с жителями побережья с последующими замыслами; и с моей точки зрения, весьма примечательным для нас стало то, что эти следы находились в начале пути, которым русские могли удобнее всего и никого не встречая, пройти от бухты до дома, где мы жили. В связи с этим открытием вечером на подступах'к бухте, чтобы попытаться обнаружить предателя, был выставлен часовой.

Шамуз, говоря о недавних реформах, проведенных в Турции, выражал опасение, что те слишком запоздали, и хотел знать, существует ли в какой-нибудь европейской стране обычай предания смерти самых юных сыновей королевской семьи, подобный древнему турецкому.

Он заявил, что коль этот обычай противоречит предписаниям всех религий, то именно с ним частично могут быть связаны бедствия Турции. Таков яркий образчик черкесского интеллекта.

Вскоре после прибытия г-на Л. мы вместе вручили черкесам, чтобы изготовить из них пули, приблизительно одну тысячу четыреста фунтов [241] свинца, привезенного им на его корабле; более не слыша разговоров о нем, мы стали опасаться, что как бы этот свинец не оказался в плохих руках. Мы только что узнали обратное. Приблизительно треть была отправлена в Ардлер (что черкесы называют Ардувач), чтобы распределить ее среди южных воинов; а остальная часть была разделена со скрупулезной тщательностью между жителями этих двух областей. Две с половиной оки свинца были распределены в этом районе; и те, кто имел самые большие мушкеты, получили добавочную порцию.

Я был огорчен, узнав, что вряд ли области, что заявили о своем отказе предоставлять русским рекрутов, ныне упорствуют в нем. Говорят, что Бес-ни подчинилась, и высказывается опасение, что и другие последуют тому же примеру. С другой стороны, абазаки объявили жителям этих областей, что их территория будет ограблена, а дети похищены, если они покорятся требованию русских. Эта перемена может быть связана в значительной степени, как я думаю, с тем, что надежды, порожденные нашим приездом, пока никоим образом не оправдались.

Наше письмо к вождям вскоре возымело действие. Визит Мехмета-эфенди и Али-Бия были его первыми плодами, а затем и другие приехали просить нас отсрочить наш отъезд и обещали нам, что будут предприняты усилия, дабы созвать внушительный съезд и исполнить меры, нами предложенные. Принятие этих мер, будучи в наших глазах тем, что определенно является самым важным, из того что можно в настоящее время сделать, заставило нас согласиться с продолжением нашего пребывания и с ожиданием результата обещанных усилий.

Термометр в полдень показывал 86°. [242]

Четверг, 10 августа. - Сегодня к нам привели русского дезертира из Анапы. Это был один из сельских колонистов Анапы; из того, что он нам сообщил, это поселек j стало итогом разочарования людей в царе. Около двух тысяч крестьян были заманены в поселение щедрыми обещаниями земель, женщин, домов, домашней утвари и скота, что им должны были дать; и такой была нарисованная государственными чиновниками и инструкциями заманчивая картина этого нового поселения, что огромное число рабов бежало из поместий своих хозяев в это московское Эльдорадо, где эти крепостные намеревались стать компаньонами своего императора, чья отеческая рука должна была за короткое время привести их к богатству. Но, увы, итоги были совсем иными! Женщины не приехали, разве что совсем малое их число; скот был похищен, а они сами находились из-за грабителей в постоянной тревоге. Из двух тысяч человек тысячу шестьсот забрали в солдаты (под предлогом, что они бежали из владений своих прежних хозяев), а те, кто не был женат, боясь подобной участи, убегали всякий раз, когда тому предоставлялся случай; и куда? - в Черкесию! И все это в течение одного года! Какое необыкновенное, страшное и поучительное суждение предоставляет нам этот пример о русском мире!

Осман, побывавший у Пшата, сообщил нам, что Вельяминов отправил к Зази-Оку заверения, что не намерен нападать на Жюбгу (в этом году, добавил он) и что ему приказано возвратиться назад после того, как он построит в Чепсине форт. Я рассматривал это как хорошую возможность показать черкесам, в чем заключалась их основная ошибка, и, следовательно, я сказал им, что если даже в этот раз генерал говорит правду или обманывает их, это свидетельствует лишь о том, что он знает их [243] основную слабую сторону - несовпадение интересов -и что он хочет воспользоваться этим. Если Вельяминов не идет в Жюбгу, то, как я думаю, именно присутствие или отсутствие нашего флота на Черном море не позволяют ему далеко удаляться от геленджикского гарнизона и линии отступления близ абунских укреплений.

С прошлой среды термометр показывал в полдень от 82° до 84°. Этот день был более жарким, температура в тени поднялась до 96°, а на солнце - до 124°. Небо было ясным и, как обычно, дул сильный восточный ветер.

Пятница, 11. - В восемь часов утра температура в тени держалась на уровне 70,5°, а в полдень - 81°.

Нам сообщили, что в ответ на набеги черкесов русские в Анапе совершили на рассвете вылазку с двумя пушками. Они сожгли или уничтожили владения от двенадцати до пятнадцати семей, живших в непосредственной к ним близости, и угнали приблизительно пять сотен голов скота. Но небольшое число черкесов, быстро собравшись, во главе с Али-Бием, напало на них во время их отступления; и хотя они не смогли спасти скот, все же убили пятерых или шестерых солдат, не имея при этом в своих рядах ни одного раненого.

Суббота, 12. - В восемь часов утра термометр показывал 64°, в полдень - 77°. Уже два дня дует очень сильный восточный ветер при безоблачном небе, что для нас, англичан, кажется странным.

Сегодня новости пришли из Чепсина. Неутомимый Гуз-Бег с отрядом людей из Шапсуга напал на русских фуражиров, убил и ранил многих из них, захватил большое число пленников и много оружия. В числе пленных был один русский офицер, сообщающий, что с начала кампании русская армия потеряла из-за дезертирства, смерти или [244] болезни (помимо убитых) приблизительно тысячу человек. Дезертирство усиливалось (одновременно явились одиннадцать человек), свирепствует дизентерия. Это заболевание, исходя из того, что ничто в местности, что они занимают, не должно вызывать его, - результат, я думаю, вызванный природой их продуктов питания, а также (частично) недавними колебаниями температуры и отсутствием у них крова.

Кроме русских кораблей, стоявших в Чепси-не, было замечено прибытие из открытого моря небольшого турецкого судна; и вскоре после этого не только эти корабли, но и суда из Пшата и Геленджика и, наконец, вся эскадра, за исключением одного парохода, ночью приготовились к отплытию и после того более не показывались. Мы льстили себе надеждой, что этот маневр был вызван действиями Англии.

Понедельник, 14. - Сильный восточный ветер, вероятно, приумноженный сильной жарой, продолжался весь вчерашний день до самого вечера; и его буйство за ночь даже усилилось, так как я заметил большое число сломанных веток, вырванных деревьев, опрокинутых стогов сена и т. д.

Некоторые требизондские турки говорят, что русский консул из этого города какое-то время назад купил корабль, похожий на тот, что был замечен прибывшим на днях в воды Чепсина, что в очередной раз подтверждает наше предположение, что корабль этот был снаряжен им.

Созыв предполагаемого съезда не выглядел делом легким; но в конце концов кое-что было сделано, и сегодня мы отправляемся на него. Шамуз сознался - после того как сначала спросил нас о том, не хотим ли мы, чтобы он сказал нам сущую правду, - что его соотечественники находятся в состоянии страшного упадка духа; и хотя они [245] решили скорее умереть, чем сдаться, их самым большим утешением было, однако, наше долгое здесь пребывание, так как это подтверждало их убежденность, в коей находились и мы, что Англия не покинет их.

Чухупс, вторник, 22. - Вчера было уже восемь дней, как г-н Л. отправился на возвышенности, что господствуют над Геленджиком, чтобы убедиться до нашего отъезда на съезд в состоянии бухты. Он обнаружил там лишь маленькое судно, что заставило нас предположить, что остальная часть эскадры отправилась в Севастополь искать большую безопасность для себя от английского флота.

Во вторник мы двинулись в путь на назначенную встречу на съезде; и увидев человека, отправленного нас известить, что съезд отложен на два или три дня, дабы подождать возвращения нескольких персон, отосланных в Абазак, мы продолжали свое путешествие, разве что сократив расстояние, проходимое за день, и делая большее число остановок. Первая из них была устроена в двадцати милях от Анапы, где мы узнали новые обстоятельства по поводу последнего русского вторжения, которое, похоже, было столь же разрушительным, сколь и неожиданным, и скорым.

Проведя следующий день приблизительно в шести милях от Анапы, мы созерцали с одной из возвышенностей прекрасную картину и заметили восемь кораблей, стоявшие на якоре под укрытием своих батарей, из которых два были большие, а остальные поменьше. Затем мы преодолели несколько возвышенностей, покрытых дубовыми лесками, и достигли другой большой долины, зажатой со всех сторон схожими с предшествующими, низкими, округлыми и одетыми в леса холмами, но имевшей на северо-западе прогалину, позволявшую увидеть воды большого озера, называемого [246] на турецком языке

Ак-Демиз, или Белое море, над которым видятся возвышенности острова Тамань. Нам сказали, что русские недавно построили в этом направлении крепость под названием Жаматия. Эта долина, именуемая Хохой, выглядит невозделанной (она была в прошлом году опустошена русскими); лишь бесконечное число стогов сена указывало на то, что на всем пространстве долины скашивалась трава, и нам сказали, что она заселена черкесами вплоть до местности, прилегающей к русской крепости. Мы отправились к ее восточной окраине и остановились в доме, вокруг которого я насчитал шесть десятков других жилищ. В нашем приеме здесь были некоторые затруднения (не было хозяина лучшего дома), и мы отправились поискать чуть дальше другие жилища, когда к нам с громкими криками прибежал какой-то человек. Пока он возвращал нас назад, я увидел гостеприимную хозяйку, суетившуюся, перенося подушки и т. д. в дом для гостей. Я заключил, что, зная, кем мы являемся, она боялась неудовольствия своего мужа, если не окажет достойного нам приема.

На следующий день, преодолев лесистые возвышенности, покрывающие долину на севере, мы пересекли, направляясь на северо-восток, другую большую долину под названием Вастогай, окруженную низкими холмами. В этой долине мы увидели очень богатые поля, кроме того, долина была украшена величественными деревьями, особенно на берегах небольшой речушки под тем же названием, которая среди прочих деревушек, что мы миновали, омывала поселок, принадлежащий Сефир-Бею, находящийся ныне в руинах, каким его оставили после себя русские. Идя на юго-восток вверх по течению этой речушки, мы достигли подножья высоких лесистых холмов, образующих на востоке общую границу с Анапской долиной и [247] с еще одной, что простирается на северо-запад (Первая называется Хохой-Сук, или Маленькая, а другая, что простирается до Кубани, - Хохой-Схо, или Большая), и мы достигли деревушки, расположенной в очень живописном месте, где печальная вдова Сефир-Бея вместе со своими двумя дочерьми нашла пищу и кров у одного великодушного старца из среднего класса. Ему было семьдесят лет, но благодаря своей живости он выглядел лет на пятнадцать моложе; а его коренастость и здоровый вид обещали, что еще долгое время он будет в состоянии (если ему это будет Богом дозволено) продолжать свои набеги на русских, коим он, вероятно, в значительной степени обязан своим достатком.

Уже пятьдесят лет каждый год и даже каждый месяц он переправляется через Кубань, удаленную лишь на двадцать миль. Он был в числе тридцати черкесов, которые недавно захватили сто пять русских коней, а я видел двух лошадей из шести, что позже он сам один увел у пяти русских крестьян. Однако грабеж отнюдь не был единственной целью его подвигов. Он участвовал в постоянных походах против русских в сопровождении своих пятерых сыновей (совсем недавно, во время экспедиции по ту сторону Кубани он потерял шестого); а однажды он заставил старшего «поупражняться»: напасть в одиночку на двоих казаков, находившихся на сторожевом посту. Юноша убил одного из них, а второго взял в плен. Не далее как в прошлом году Зепш (это имя отца) участвовал в стычке с русскими близ Анапы, где был взят в плен Али-Бий из Озерека и уведен группой из двадцати человек. Старый Зепш последовал за ним один, спрятался, выбрал удобный случай и, воспользовавшись моментом, когда трое из конвоя отделились от остальных со своим пленником, набросился на [248] них с саблей, убил (или ранил) всех, посадил в седло позади себя получившего семь ран Али-Бия и ускакал во весь дух! Я слышал рассказ об этом необычном боевом событии от многих людей.

В пятницу вечером я совершил с ним прогулку на коне, чтобы рассмотреть расположение знаменитой древней крепости. Она находилась на вершине одного из самых высоких и самых обрывистых холмов, и мне казалось правдоподобным, что генуэзцы выбрали это место (так как наш хозяин приписывал этот форт генуэзцам, по-другому говоря франкам), чтобы контролировать дорогу, что пересекает возвышенности и из кубанских равнин ведет в Сугулджак и в Геленджик, — наилучшие якорные стоянки в этой части побережья.

В верхней части холма мне показали две выступающие линии, обозначенные крепостными стенами с воротами; а на вершине, где, как говорят, еще недавно был великолепный родник, я нашел достаточно большое пространство, окруженное своего рода парапетом. Но из чего был сделан этот парапет, я удостовериться не смог, так как вся поверхность в такой степени была покрыта деревьями и кустарником, что я с огромным трудом смог добраться сюда. Зепш при всем том утверждал, что во времена его отца там существовало огороженное камнем место, где они обычно прятали свой скот и коней: лишенная леса часть холма имела очень богатый выгон.

Существует удивительная история захвата замка неизвестным страшным воином, который вошел в него с мечом в руке, после того как его пушки проделали пролом в стенах. Но кем он был и откуда он явился? Это было неизвестно. Предание это показалось мне слишком смутным, чтобы на нем останавливаться; вот почему я предпочел изучить то, что было обнаружено на холме. Мне [249] назвали в качестве предметов, что часто там находили, очень длинные мечи и золотые монеты, -абсолютно похожие, как мне говорят, на ту, что я приобрел в Семезе, разве что были они больше по размеру; но ими давно уже распорядились, и единственной моей надеждой остается обещание, данное мне Зепшем, сохранить для нас, англичан, все монеты, что впредь могут быть здесь найдены.

Русские недавно попытались переправиться через эти возвышенности, выйдя из Анапы; они поднялись на западный склон, откуда были отброшены с достаточно большими для себя потерями Зепшем и несколькими его соседями. В субботу, 19-го числа, я был приглашен на столь давно обещанный съезд, и мне пришлось отправиться туда одному, так как г-н Л. вынужден был остаться из-за недомогания. Съезд собрался в деревушке, удаленной приблизительно на две мили от той, где мы проживали; на него съехались где-то сто десять человек. До обеденного часа они совещались между собой. После обильного обеда для всех собравшихся вновь приступили к обсуждениям и прислали мне приглашение явиться на совещание. Я нашел всех участников собравшимися под деревом, под широким кровом которого был разостлан огромный круг соломы (так как долго шел дождь) в качестве сидения для участников. Для меня было разостлано фетровое пальто; по приглашению, адресованному мне, выступить, я сказал, что многие из тех, коих я вижу здесь, уже проинформированы о мерах, которые, по нашему мнению, они должны предпринять в нынешнем положении края; но обнаружив большие затруднения в том, чтобы заставить исполнить некоторые из этих мер и ввиду того, что прошло столь долгое время, мы решили более на них в настоящее время не настаивать и ограничить наше вмешательство в дела [250] настоятельной рекомендацией употребить самые действенные средства, чтобы противопоставить противнику внушительную силу, которую они будут снабжать месяц и которая будет расставлена таким образом, каким они сочтут надлежащим и для наблюдения за крепостью, и для пресечения губительных набегов русских, подобных тому, что совсем недавно имел место близ Анапы, и для того, чтобы изнурить армию Вельяминова и уменьшить ее способность наносить вред. Я добавил, что после их продолжительного бездействия мы очень боимся, что среди них распространился упадок духа, и я изложил суть причин, что должны оградить их от подобного настроения, а также мотивы надежд, что недавно вернулись к ним из-за разных известий, поступивших из различных мест, известий, совпадающих в том, что все они свидетельствовали, что кое-что в интересах черкесов предпринимается в Европе.

Шамуз и Мансур были главными из тех, кто ответили мне. Наше долгое пребывание среди них, как сказали они, было для них бесконечно полезным, ибо поддерживало у них надежду, что Англия не покинет их; и ободрение, из этого вытекавшее, было для них более значительное, чем если бы они получили в помощь силу из двух или трех тысяч человек или значительное количество боеприпасов. Всякий, кто говорит, что ими овладело уныние (Мансур с особой силой выделил этот пункт), недостойно на них клевещет. Жатва - дело очень важное - еще не завершилась; когда это произойдет, они покажут нам, ослабла ли их храбрость, и, если потребуется, за несколько часов будут собраны пятнадцать тысяч человек. Затем они умоляли меня не покидать сейчас эту часть края или, по крайней мере, остаться здесь еще на некоторое время, исходя из того, что скоро будут [251] получены ими и нами ожидаемые письма, и тогда мы узнаем, какую надежду им предлагает внешний мир (Позже станет ясно, что целью этих лукавых дипломатов было выиграть время и собрать сведения с помощью их переписки с Сефир-Беем относительно пасквиля, написанного против нас, на имя бея одним презренным негодяем по имени Михаил, тогда находившимся у него на службе, а ныне русским консулом в Синопе) ; что если мы ощутим некую неприятность от чересчур долгого пребывания в одном и том же месте, для нас открыт каждый дом, и что все будут счастливы сделать все возможное для нашего приема. Он добавил много других выражений вежливости, за которые я поблагодарил его, и ответил, что мнение, нами высказанное относительно уныния, что мы как бы заметили у них, проистекало из того, что мы не видели никакой подготовки к предстоящей войне; что огорчение, испытываемое нами, могло возникнуть лишь по той же причине, исходя из того, что мы живем у хозяина дома, где выполняют все наши желания; и, что коль они считают наше присутствие столь полезным и обещают в самом скором времени предпринять более активные меры, мы сделаем все, что они просят, и еще останемся у них.

Выразив желание увидеть Кубань, мы отправились к ней 20-го числа с многочисленным конвоем и, пройдя через плодородную долину Вастогай, достигли нескольких холмов, окаймляющих ее с севера, покрытых не менее богатой растительностью. Эти возвышенности были полностью возделаны тремястами крепостных Сефир-Бея; прежде они составляли часть территории, занятой теми десятью тысячами ногайцев, коих Россия вынудила переселиться по ту сторону своих границ, уведя во время набега очень большое число их жен и детей и отказываясь их отдавать без этого условия. [252]

Я предполагаю, что именно эти дети степей в свое время лишили этот район его деревьев, так как мы видели здесь лишь молодые саженцы дубов, которым было не более десяти лет. Тем не менее то тут, то там виднелись богатые поля проса, уборкой которых как раз и были заняты черкесы, загружая просо на повозки, чтобы перевезти на юг, в более безопасные места.

Во второй половине этого дня мы остановились в деревушке, расположенной на склоне лесистых возвышенностей, образующих южную границу Кубанской долины. До Кубани оставалось не более получаса езды; мы могли разглядеть ее течение по линии, что описывали на равнине великолепные деревья, растущие у берегов реки, а просвет между которыми позволял нам то тут, то там усмотреть ее воды. За рекой мы увидели русскую территорию, высокие вершины, на которых мы скоро появимся вновь. Нас поселили у четырех братьев, родственников Шамуза, богатых, как то утверждали, стадами крупного и мелкого скота. Едва мы присели в их доме для гостей, как один человек принес и поставил перед нами железистую глыбу затвердевшей глины и морских ракушек превосходной сохранности. Так как мы, я и г-н Л., искали окаменелости, то с поспешностью спросили, в каком месте все это было найдено, и тотчас же туда отправились. То был вытянутый холм, чья поверхность представляла собой черноватую и рыхлую землю, в которой в большом количестве находились вышеупомянутые окаменелости. Нам рассказали о нескольких возвышенностях, расположенных к востоку, где их еще больше. Мы привезли с собой несколько лучших их экземпляров.

21-го числа, не останавливаясь, мы совершили приблизительно трехчасовой переезд в восточном направлении, вдоль тех же возвышенностей, [253] одетых в молодые дубовые леса, до деревушки Чухуп, где живет Арслан (Лев)-Гери, родственник Мансура, и, как утверждают, не уступающий тому в храбрости. По пути мы свернули налево, чтобы увидеть Кубань и, как я надеялся, испробовать ее воды; но достигнув вершины самой высокой из прилегающих холмов, мы поняли, что напрасно пытаемся разглядеть ее поближе, так как подступы к реке отрезаны значительным расстоянием глубоких болот, которые мы можем разве что созерцать, не помышляя в них ступить. Эти болота были окаймлены густо засеянными просом полями, урожай которого активно собирало большое число людей; по мере того, как мы продвигались вперед, поверхность холмов, как правило, становилась более возделанной. Но на другом берегу реки ничто подобное не замечалось даже при долгом рассмотрении, за исключением нескольких стогов сена далеко, на вершине холма. С этой стороны и на протяжении двенадцати-пятнадцати миль участок земли поднимается в виде черепичной крыши от трех до четырехсот футов высоты, на западной части которой можно увидеть несколько ветряных мельниц, а недалеко от них, прямо на вершине -русский форт. К востоку от этой линии возвышенностей находится совершенно плоская равнина, разные оттенки которой свидетельствовали о возделанных на ней культурах.

Удовольствие от этой прогулки было испорчено происшествием с моим Георгием, упавшим с коня и сломавшим себе руку. Сразу же по возвращении в наше жилище мы отправились искать хирурга (чья одежда в рубищах давала невысокое представление о доходах с его клиентуры). Мехмет-эфенди, который тоже занимался хирургией, еще с одним человеком, приступил к работе; своими ножами они вскоре обтесали две деревянные дощечки для [254] руки, что мы надлежащим образом прикрепили с помощью длинной тугой повязки, пропитанной смесью муки, яичных белков и соли.

Так как наш хозяин считался очень богатым, я могу описать его поселение как образчик того, что заслуживает здесь такого признания. Сверх семидесяти крепостных он имеет две или три тысячи баранов, сто быков и молочных коров и от трех до четырех сотен кобыл. Но кажется едва ли возможным, чтобы кто-то действительно был очень богатым, настолько не считается позором, чтобы каждый просил все, что желает, и, наоборот, таковым является отказ в просьбе. Таким вот образом мы и причинили нашему хозяину ущерб, так как один из вождей из нашей свиты попросил у него и «получил» сто шестьдесят баранов, но не для нас. Уже давно мы сами покупаем баранов в Семезе, считая наше ежедневное питание слишком дорогим для одного человека.

Семез, 25-го числа. - 22-го числа, отказавшись от сделанного нам предложения совершить прогулку к разным окрестным персонам, желая показать, что приехали не ради развлечения, мы вновь отправились в путь из деревушки нашего друга Субаша; в Анапской долине (или Хохой-Сук) мы сделали небольшой крюк, чтобы увидеть примечательный камень. Это был фрагмент скульптуры из мрамора, приблизительно восьми футов высоты, от двенадцати до четырнадцати дюймов ширины и шести или восьми - толщины. Скульптура по всей своей длине увенчана пятью лепными украшениями, одним из которых является широкая и очень грациозная гирлянда. Мрамор находится в вертикальном положении подобно надгробному камню, а вокруг - большое число могил, обозначенных обычными камнями. Трудно определить, откуда они были принесены; но что более всего вероятно, [255] так это то, что они некогда украшали некое сооружение «аспургианойцев», обитавших справа от устья Кубани, или греческих колонистов из Фана-гории.

23-го числа мы вернулись в Семез, и все радостные картины, что мы еще недавно созерцали, рассеялись с приездом грека г-на Л., возвратившегося с юга, где он повстречал одного турка, приплывавшего из Константинополя последним судном и сообщившего ему, что ни одного английского военного корабля на Черном море нет; что англичане дошли до Дарданелл, где султан им заявил, что им бесполезно двигаться далее ввиду того, что противоречия между Англией и Россией будут решены иначе! Это может служить одновременно и доказательством большого интереса, что вызвал захват «Vixen» на Востоке, и примером мук Тантала, коим мы ежедневно подвергались и кои заставляли почти поверить, что сюда переселились души всего братства английских газетчиков.

Дабы усилить нашу досаду, нам сообщили, что адресованные нам письма пришли на судне, которое исчезло; после этого прошло почти три недели, однако нам так и не сообщили о человеке, которому было поручено сделать это, хотя мы дважды посылали людей на его поиски. Странным казалось, что никто из нас еще не получал ни одного письма после нашего приезда в этот край; а проволочки того, кто их сейчас хранит, лишь усугубляют эту таинственность.

В один из дней Георгий пировал за свадебным столом где-то между Пшатом и Геленджиком; большинство присутствующих на свадьбе людей отправились к древнему кресту и, сняв свои головные уборы, целовали его. Говорят, что пока лишь малое число жителей является обрезанными мусульманами, Я склонен верить этому, судя по [256] небольшому количеству тех, коих я вижу молящимися.

Семез, среда, 30 августа. - Позавчера сюда прибыл князь Ачайгаг-Оку из Псадуга, сопровождаемый большинством знатных людей этих двух провинций; и когда вчера они отбыли, после интересной и достаточно долгой встречи, казалось, они унесли с собой все наши силы, так как г-н Л. и я стали испытывать некое недомогание.

Прошло уже около трех недель, как по совету нашего хозяина мы отправили этому князю дружеское послание и некоторые подарки, принимая во внимание важные услуги, что уже несколько лет он оказывал этим двум провинциям. Узнав несколько дней назад, что он приехал в Адугум, мы немедленно отправили к нему Селим-Бея и одного из наших слуг, чтобы выразить ему нашу радость встретиться с ним или здесь, или в любом ином месте до его отъезда домой. Бей принес нам ответ, что князь явится сюда; и, действительно, позавчера, когда мы заканчивали наш обед, те, кто обедал после нас, были внезапно в том прерваны, а их столы унесены посреди непрерывных криков «Князь! Князь!»

Мы обнаружили в нем человека, красивого лицом, среднего роста, приятной внешности и очень умного; уже двенадцать или пятнадцать лет, как он преодолел свой жизненный меридиан. Его манеры свидетельствовали о больших знаниях правил хорошего тона, чем то, что мы до того встречали в этом крае, и как бы доказывали, что он рожден, чтобы приказывать. Все командиры и подчиненные демонстрировали ему бесконечно большее почтение, какое мы не замечали в отношении кого-либо иного. Князь из Джаната, очень знатного происхождения (он принадлежал к султанскому роду), похоже, был единственным человеком, [257] который считал позволительным для себя сидеть в его присутствии. Отправляясь сюда, он, вероятно, преследовал три цели;

1) побудить жителей этих провинций к упорному продолжению военных действий; 2) договориться относительно ответа, что он и его соотечественники должны дать султану и одному черкесскому дворянину, находящемуся на службе России и присланному с миссией в восточные районы Кубани, дабы заполучить в обмен на многочисленные красивые обещания и сладкие слова со стороны императора возможность обратиться к нему во время его ожидаемого посещения русской границы; 3) увидеться и поговорить с нами. Однако политическая сторона его визита открыто не афишировалась из-за боязни поссориться со своими русскими соседями; и он беседовал с нами особо и наедине.

Мы увидели во втором из этих мотивов, по поводу которого нами получено письмо из хатукай-ских областей, свидетельство опасения, в коей пребывала Россия относительно вмешательства Европы в защиту этого края, чего она очень хотела бы избежать, составляя документ, о котором мы уже говорили. И в поддержку этого предположения князь сообщил нам, что в России говорят, будто в Европе вскоре состоится конгресс монархов. Поэтому мы страстно заклинали его - с надеждой, что еще можно освободить его область от зависимого положения, в коем она пребывает, - убедить своих соотечественников отказать, на всякий случай, России в предоставлении документа, что ее эмиссары пытаются от них заполучить, ввиду того, что этот документ необратимо приведет их под ее власть. Мы собираемся написать подобного смысла письмо хатукайским вождям. [258]

После того как князь покинул нас, мы узнали, что он активно содействовал нашим усилиям, дабы вывести из бездействия жителей этой части края, и что скоро соберется чрезвычайный съезд вождей этих двух провинций и Абазака для согласования крупномасштабных военных действий. Завтра мы отправляемся в Адугум, чтобы присутствовать на нем.

Князь Пшугуй сообщил нам, что недавно в его окрестностях был человек из этой долины, который, как он узнал потом, служил шпионом у русских и договорился с ними захватить нас с помощью корабля, о котором я рассказывал ранее (экипаж шлюпки которого был подвергнут нападению), и с помощью других лиц, кои должны были с ним в том соучаствовать; что эти суда должны были начать свои операции, вступив в переговоры с жителями по поводу провизии, и что они разместили в бухте знаки, указывая судам место причаливания, представляющее наиболее легкий подступ к нашему жилищу!

При своем отъезде в следующий день князь поменялся со мной верхней одеждой, заявив мне, что его одежду шила ему жена. Одежда в изобилии была украшена серебряными галунами. Мы подарили ему прекрасное двуствольное охотничье ружье и лук, к большому удовольствию всех иных присутствовавших вождей, казавшихся обрадованными тем, что им помогли отблагодарить князя за услуги, полученные ими от него.

Адугум, 4 сентября. - В прошлый четверг мы отправились в путь и вновь имели возможность пересечь Адугум и восхититься красотой ее берегов, сожалея, что не имели с собой удочки, дабы выловить несколько очень крупных форелей, в изобилии здесь имеющихся, коих черкесы умеют добывать лишь с помощью ружья. [259]

Большая часть урожая проса собрана; однако потребуются еще двенадцать или пятнадцать дней, чтобы завершить сбор полностью.

Съезд состоялся вчера в красивом лесу, очень близко отсюда. На нем присутствовали почти все влиятельные персоны этих двух провинций; но характер обсуждаемых вопросов изменился, а само обсуждение стало короче, так как стало известно о прибытии в Шапсуг корабля с двумя англичанами, порохом, патронами и т.д., что подтверждалось сообщениями из разных мест. Результатом дискуссии стало то, что Шамуз и один из наших слуг немедленно отправятся на поиски этих двух англичан, чтобы узнать, не привезли ли они новости или письма, и пригласить их и вождей юга на другой съезд, который состоится через восемь дней.

Я не должен опускать сцену закрытия съезда ввиду того, что она характерна для такого рода случаев, хотя до настоящего времени я не был ее свидетелем. Конклав все еще оставался на месте и образовывал длинное каре, когда человек, сев на коня (в котором я готов был признать лошадь г-на Л.), появился на одной из сторон этого каре и стал говорить или, скорее, кричать со всей мощью могучей пары своих легких и все это с эффектом, скороговоркой и самой удивительной серьезностью. Мы не могли понять причину запальчивости этого человека. Казалось, что иногда он говорил о нас, что заставило меня подумать, что он требовал похищенного у него коня. С другой стороны, я, временами, замечал как в чертах лиц некоторых его соотечественников вырисовывалась улыбка, что заставило меня решить, что перед ними мог быть помешанный, которым они забавляются, как это делают мусульмане. И потом, обращающая на себя внимание быстрота его речи придавала ему [260] облик импровизатора, занимавшегося своими упражнениями ради того, чтобы развлечь нас. Все эти предположения, однако, оказались далеки от истины, так как в конце его краткой речи я узнал, что это было продуманное излияние почтительности, патриотизма и благодарности, что я смог понять по слову «аминь», коим присутствующие время от времени сопровождали его выступления.

Речи такого рода произносились при окончании всех съездов, на которых обсуждались дела, имеющие общий интерес. Выбирается «оратор» с громким голосом и красноречием; старейшины вводят его в суть темы, с коей он должен проникнуть в сознание присутствующих, и он добавляет к этому мольбы ниспослать благословения свыше на падишаха, воздаяний тем, кто погибает с оружием в руках, дабы они оказались в числе святых мучеников, и т. д., и т. п. В данном случае главными темами были призыв к каждому старательно следить за поведением соседей и всем «оказывать гостеприимство и сердечный прием явившимся издалека иностранцам, подвергшимся непривычным для них лишениям во имя Черкесии».

Семез, пятница, 6. - Во вторник, предупредив князя Пшугуя, что собираемся поехать обратно, мы встретили его ожидающим нас с большим кортежем вождей и их свитой в поле, расположенном близ дороги, где мы сели в стороне на увядшей траве вместе с джанатским князем и вели долгий разговор под палящими полуденными лучами солнца.

Князь пытался доказать нам, что лишь необходимость вынудила его к компромиссам с русскими, так как его край небольшой по размеру и полностью открытый, а деревни столь большие (в некоторых из них до четырех сотен домов), что за короткое время здесь можно причинить больше бедствий, чем в той части края, где мы находимся; [261] что, к тому же, он не знает еще с уверенностью, до какой степени может рассчитывать на поддержку абазаков ввиду того, что они вообще еще не дали обещанной в том клятвы.

Он также выразил любезное желание увидеть нас с визитом в его провинции, тотчас как это будет возможным, уверяя нас, что мы найдем самый теплый прием и что наше присутствие принесет там большую пользу. Мы пообещали совершить этот визит сразу же, как это будет возможным, и побудить абазаков заключить желаемое соглашение с ним и его соседями. Я надеюсь, что он не пострадал из-за этих с нами отношений, так как его прежние усилия служить своей стране уже семь раз навлекли на него бедствия русских вооруженных нападений (Его деревня находится прямо напротив крепости Екатеринодар).

Четверг, 12. - Шамуз уже восемь дней как вернулся, не выполнив своей миссии; в пути он встретил брата Зази-Оку, Мехмета, который был на юге, и видел того возвращавшегося из Константинополя с англичанином (похоже, что тот был один, с французом, как я предполагаю, переводчиком), порохом, патронами и т.д. Наш хозяин так был рад услышать это подтверждение столь приятной новости, что весьма поспешно сам явился ее сообщить; и радость сделала его столь экспансивным, что он всецело признался в своей преданности нам, привязанности, которая, как он заявил, превосходит ту, что он питает к своим собственным детям.

Так как не было никакой причины сомневаться в данном известии, г-н Л. вместе с Али-Бием (в качестве сопровождающего) в прошлую среду отправились на поиски нашего соотечественника повсюду, где тот мог бы находиться; а я оставался здесь (немного против моей воли), чтобы [262] уменьшить у здешних людей беспокойство, что вызвал бы в данный момент наш одновременный отъезд.

19-го числа. - Черкесы некоторое время назад имели двух посланников в Константинополе; один из них умер там от чумы, а другой, недавно прибывший, находится здесь, преодолев от тридцати до сорока миль, чтобы обсудить со мною то, что должен сказать на большом съезде, созванном для того, чтобы выслушать его под присягой. Ничтожный человек (каковым он был) не выглядел богатым на изобретательность и ум, будучи изгнанным из дома Сефир-Бея, как мне рассказал Лука, за то, что поссорился с другим посланником, в связи с чем оказался в столь никудышном положении, что мало что мог узнать. Именно в этом гордыня его не позволяла ему признаться; поэтому он подвергся пытке теми, кто здесь вопросами тревожил его, его, кому нечего было сказать. Он готовился отправиться на съезд с неохотой, так как я посоветовал ему говорить лишь правду и не повторять измышления своих предшественников. Я не сделал ему подарков, дабы он сказал о нас хорошее, как мне некоторые советовали; лишь когда он вновь попросил меня подсказать ему что-нибудь, я посоветовал заявить, что после пленения английского корабля между Лондоном и Санкт-Петербургом велись серьезные переговоры, но он о них мало знает; что до остального, он может засвидетельствовать, что в последнее время англичане в Константинополе пользуются растущим уважением и что между ними и турками царит наилучшее согласие. Эти советы его немного успокоили. [263]

Семез, 25 сентября 1837 года. - Керим-Гери, очень мужественный «уорк», или дворянин, этой долины пересек Кубань несколько дней назад с маленьким отрядом; его люди преодолели реку вплавь, таща за собой ложе, в которой лежало оружие. Они едва ступили на землю, как сразу же были окружены русскими, находившимися в засаде и открывшими по ним сильный и плотный огонь; они тем не менее прорвались через ряды русских и вновь переправились через реку. Они были по пути домой, когда заметили, что Керим серьезно ранен пулей в грудь, о чем он не проронил ни слова. Он умер в Адугуме (менее чем на полпути к своему дому) и был там похоронен. Его очень уважали, и большое [264] число окрестных жителей - среди них и здешние -находились в его деревне, чтобы принять участие в «ночном бдении», или оплакивании его смерти.

Я воспользуюсь этим случаем, чтобы дать краткое описание существующих обрядов при такого рода происшествиях. Как и в данном случае, тела отсутствуют, на циновку, напротив одной из стен комнаты, кладется подушка; затем на эту подушку и вокруг нее размещается одежда покойника, а непосредственно над ней, на стене, вывешивается его оружие. Комната наполнена женщинами, родственниками и друзьями семьи, все сидят; вдова стоит у двери. С каждой стороны подушки находятся дочери или несколько молодых родственниц.

Мужчины собираются на лужайке у двери; один из них приближается к ней, издав жалобный крик, на который отвечают женщины, находящиеся внутри; последние встают, когда мужчина тихо входит, положа руки на глаза, и преклоняет колени у подушки, прислоняясь к ней лбом. Молодые девушки, поставленные с каждой стороны, помогают ему встать, и он уходит. После него один за другим приходят следующие, покуда все не завершат этот обряд; лишь старики, вместо того чтобы издавать крики и стенания, обычно изрекают какую-нибудь короткую сентенцию утешения или призыв к терпению, такую, как «Такова воля Бога». Это сборище мужчин и женщин продолжается три дня; затем женщины из семьи покойника и их близкие родственники должны оставаться там пятнадцать дней, чтобы встречать тех, кто приходит соболезновать, а одежда и другие предметы памяти умершего остаются, как мы их описали, до больших поминок, что устраиваются на шестой месяц смерти или на годовщину. [265]

Даже самые бедные никогда не уклоняются от этого мемориального пира; но богатые устраивают обеды в промежутках: восемь, пятнадцать и сорок дней после смерти. Если одежда покойника не была хорошей во время его смерти, ему шьют новую, а родственники вносят свой вклад в виде разных предметов, таких как башмаки, дорожные фляги из кожи (что берут с собой в путь) и т. д.; они кладутся со всем остальным на циновку и позже раздаются местному служителю культа и тем, кто участвовал в обрядах. Семья может оставить себе лишь оружие, что носил покойник, и коня, на котором он ездил, которого из-за почтения к памяти умершего шесть месяцев держат в конюшне, где его хорошо кормят.

Когда кто-то умирает дома естественной смертью, его тело сразу же обмывается, затем заворачивается в новую ткань из белого хлопка или льна и погребается через три или четыре часа; его ближайшие соседи участвуют в начале оплакивания. Если он был убит в бою (так сказать в бою bona fide, а не в простом набеге для добычи, - так как в этом отношении устанавливается весьма отчетливое различие), его хоронят в той одежде, в которой он был убит и не будучи обмытым, так как считается, что в таком состоянии он сразу же будет встречен в раю, ибо умер, защищая свой край; но если он проживает после своего ранения несколько дней, считается, что он заново согрешил (вероятно, сожалея о своем ранении или проявляя нетерпение) и, следовательно, должен быть обмытым и одетым для своего путешествия к Всевышнему. Те же обряды имеют место в случае смерти женщин и детей, разве что собирается при этом меньше людей.

В начале этого месяца созрел дикий виноград (с мелкими красными ароматными ягодами), в большинстве своем съедаемый птицами. Я не [266] думаю, что виноград не может здесь с выгодой воз-делываться. Я также обнаружил растение дикого хмеля, коего в изобилии в других местах; его горечь кажется сильной и приятной.

Турецкий титул «бей» дается очень малому числу людей и только представителям княжеской семьи (пши) или тем, кто принадлежит к роду султана; в то время, как «уорков», или дворян, называют лишь собственными именами. Даже обращаясь к князьям, редко используют их титулы.

26-го числа. - Мы пережили настоящую и весьма сильную бурю. Она началась десять дней назад двухдневным проливным дождем и снижением температуры в полдень с 12° до 14° (с 82° до 68°); с тех пор температура постоянно снижалась, за исключением последних трех дней, когда она сохранялась на уровне 63°. Дождь шел каждый второй день, полностью пропитав сожженную и потрескивающуюся почву и расстелив под нами прекрасный зеленый ковер, достойный весны. Возвышенности с другой стороны долины тоже стали выглядеть лучше от этой смены погоды; они тоже нуждались во влаге, так как были столь сожжены долгой засухой, что их каменистая поверхность выглядела голой и придавала им заметное сходство с облезлыми собаками.

В нашем обиталище я добавил еще одного польского слугу и очень доволен этим приобретением, так как это деятельный, опрятный и предупредительный молодой человек. Пять лет назад он дезертировал от русских; он свободно говорит на черкесском, а сейчас занят изучением французского. Он пользуется большой симпатией у жителей, с которыми нередко участвует в сражениях. Его хозяин дал ему свободу и отправил в Константинополь, не боясь, что он продастся туркам. Ста-нислас (таково имя нашего поляка) рассказал, что [267] после революции русские отправили из Польши тридцать две тысячи детей от десяти до двенадцати лет, и Лука утверждал, что видел прибытие в Грузию приблизительно такого числа поляков. Превосходный способ рассыпать вдалеке посевы патриотизма!

Наш ветер дул с запада; в один из этих дней он был такой силы, что десять русских транспортных судов были выброшены на берег, четыре — близ Анапы, пять - чуть севернее и одно - близ Пшата. Некоторые из этих судов были разграблены черкесами; другие сумели защитить солдаты фортов. Человек из Вастогая, недавно прибывший с женой Сефир-Бея с визитом к нам, утверждает, что буря, что имела место два дня назад, была самой сильной, что когда-либо разыгрывалась в этих местах; ею были опрокинуты всадники со своими конями, разрушены дома, унесен и разбросан хлеб в стогах и т.д., и т.д.

20-го числа русская армия возвратилась из Чепсина в Геленджик. Она преодолела этот путь за пять дней и почти без сопротивления, так как черкесы потеряли терпение ждать ее и ушли. Русский дезертир из Дабы, недавно побывавший здесь, доносил, что Вельяминов намерен возвратиться через Абун, чтобы перейти Кубань и направиться навстречу императору и что он взял с собой от семи до восьми тысяч человек. Его армия (по донесению этого человека и других персон) состояла первоначально из двенадцати тысяч человек, приблизительно тысяча из которых была убита черкесами, а от одной до одной тысячи и двухсот ранены. Из этих последних, вероятно, половина в состоянии вновь приступить к службе.

Приблизительно двести пятьдесят человек оставлены в Пшате и пятьсот - в Чепсине; четырнадцать пушек были размещены в первом из этих [268] двух фортов и двадцать - во втором, который значительно крупнее первого. Все эти пушки очень крупного калибра. В армии свирепствовали многочисленные болезни, хотя солдат от них умерло мало. Этот человек, как и другие, сообщает, что солдаты очень недовольны; многие, говорит он, предпочитают смерть тому, как с ними обычно обращаются, так как положение их хуже положения собак в Европе.

28-го числа. - Наконец я имел удовольствие получить письма из Англии; но оно было испорчено тем, что я узнал о гибельном решении, принятом нашим правительством по поводу задержания «Vixen». Если об этом решении сообщить черкесам этих окрестностей, то сделать это необходимо с осмотрительностью, дабы предупредить упадок духа, что в такой кризисный момент могут породить подобные известия.

Таким образом, Англия в некоторой степени ратифицировала Адрианопольский договор, по которому Россия присвоила себе право на всю Чер-кесию вопреки официальным и неоднократным обязательствам перед Англией, Францией и т.д. не осуществлять никаких присоединений к своей территории и не искать никакого, исключительно для себя, преимущества. Боюсь, приходится ставить под вопрос могущество Англии и, более того, существование чувства национального достоинства, что прежде управляло ее решениями. Некий рок, похоже, следует за всяким противодействием русскому духу, рок, который обернул в свою пользу даже решения наших «могущественных, степенных и преподобных лордов».

После пятнадцати дней отсутствия возвратился Шамуз и добавил к моему унынию сообщение, что часть времени потратил на бесполезные старания, чтобы собрать силы, способные атаковать [269] русских. Последние к тому же основали базар на берегу Кубани, близ Абуна, в Шапсуге и передали руководство им одному черкесскому дворянину, отступнику, перешедшему служить им и с помощью подарков, лести и соблазнов делающему все возможное, чтобы увлечь за собой жителей этой провинции; многие из них прислушались к его обольщениям и перешли реку, чтобы отправиться торговать на том берегу. Говорят, в этой провинции появились русские эмиссары, тоже пытающиеся оторвать жителей от общенационального дела. Хусейн, уважаемый торговец этих мест, недавно возвратился из Абазака и сообщил мне, что некоторые жители, похитившие восемнадцать голов скота на русской территории и переправившие их в Псадуг, под давлением других черкесов вынуждены были возвратить этот скот, так как жители Псадуга не хотели нарушать свои соглашения с Россией. Это происшествие не может рассматриваться иначе, как свидетельство выжидания абазаков, которые, по словам нашего хозяина, ни о чем не думают; просто это любопытный пример странного раскола интересов, что России удалось внести в эти пограничные области.

Но еще более плохим известием стало сообщение Хусейна о встрече в пути с четырьмя жителями Чепсина вместе с четырьмя русскими или польскими дезертирами, коих они вели в Екатеринодар, дабы продать их русским. Хусейн сделал им внушения, но тщетно; они ответили, что нуждаются в деньгах. Об этом я сразу же информировал Шамуза и сказал ему, что если только не будут немедленно предприняты меры для наказания такого гибельного для интересов страны преступления, мне придется считать черкесское дело безнадежным и действовать соответствующим образом. Он ответил, что тотчас после прибытия еще одного [270] англичанина будет созван большой съезд и тогда что-то будет решено относительно наказания этих предателей. Со стороны Чепсина доносятся скверные известия.

30-го числа. - Пришло сообщение, что какой-то эмиссар русского генерала из Екатеринодара появился к северу отсюда, близ Кубани, где осведомлялся главным образом относительно наших имен и т. д., и наш деятельный старый хозяин немедленно отправил в эти места справиться, кем тот является.

После последнего захвата Анапы русскими и вынужденной уступки Турцией этой области и Суджук-Кале, черкесы и турки построили близ руин Суджук-Кале маленький город, где находились двести пятьдесят всякого рода лавок. Приблизительно пять лет назад русская корабельная артиллерия все это уничтожила.

Мне рассказали некоторые особые обстоятельства возникновения Анапы. После завоевания русскими Крыма многие жители его бежали в эту часть Черкесии и по их совету отец Сефир-Бея решил построить на ее землях форт. Для этого была выбрана территория Анапы, а для строительных работ были привезены турецкие рабочие. Но соседи бея неистово воспротивились его плану, который был исполнен лишь после немалого кровопролития.

Сефир-Бей начал свою карьеру в злополучный час, когда умер его отец. Он был молод, а дядя его под предлогом, что умерший брат женился на женщине не своего ранга и что древний род Захи-Оку находится под угрозой разрушения чистоты, продал молодого бея как своего крепостного лишь за сто мер зерна. Но скоро старые спутники отца освободили его и преуспели в восстановлении его в звании и владениях своих предков; и, говорят, что [271] хотя никто не служит сегодня его семье, его крепостные и приверженцы тотчас же возвратятся все вместе под его власть, если он вновь будет жить среди них. Его мать принадлежала ко второму классу «уорков», или дворян, так сказать, классу тех, кто был пожалован дворянством князем, вернее, его актом, совершающимся следующим образом: князь в присутствии свидетелей презентует человеку коня, саблю, двух быков, иногда - небольшое число крепостных и в этот же момент объявляет его «уорком». Этот класс немногочисленный, а это дарованное звание не передается от отца к сыну.

Жена Сефир-Бея, как я о том говорил, однажды почтила нас визитом и осталась на ночь в семейном доме. На следующее утро она передала мне, что могла бы встретиться со мной в доме для гостей, если бы не знала о моей чрезвычайной занятости письмами. Я получил это послание лишь после ее отъезда, что не позволило мне ответить на него. Мне сказали, что она весьма признательна за несколько покрывал, что мы ей вручили ввиду того, что ночи стали холодными, а у нее едва ли было чем укрыть себя и своих дочерей. Ныне нет ничего более ценного в этом крае, чем одежда, исключая, может быть, пороха и свинца.

Княгиня принадлежала к весьма знатной ногайской семье княжеского звания; я предполагаю, что русские помешали ногайцам что-нибудь сделать для нее. Можно напомнить, что выше я рассказывал о десяти тысячах ногайцев, некогда перешедших Кубань и поселившихся в Хохое по соседству с Сефир-Беем, но коих русские вынудили возвратиться, захватив их жен и детей. Шамуз говорит, что в старину ногайцы владели всей этой северо-западной частью края, а черкесы занимали прилегающие области на юге и востоке (Эльбрус называется здесь Ногай-Уашха, - «горой ногайцев») . [272]

Аталык сына Сефир-Бея (которому приблизительно двенадцать лет) сопровождал сюда «ха-нум», или княгиню и по своему желанию провел ночь на своего рода высоком помосте между двумя деревьями возле нашего дома, месте, которое во время жары было любимым пристанищем для многих членов семьи как днем, так и ночью. Его коня, которого он в буквальном смысле слова привязал к себе, на следующее утро не было, и его не смогли найти; таким образом, ему пришлось возвращаться пешком. Было высказано предположение, что конь был похищен, так как кража коней была проступком обычным в этом крае. Я не знаю, до какой степени правдоподобен этот случай, но позднее конь был найден. Если вор схвачен на коне, оружие его и все, что у него есть, принадлежит тому, кто захватил его. Ответственность хозяина распространяется на все подобного рода случаи; но, кажется, на эту ответственность не всегда ссылаются: обычной суммой возмещения ущерба являются шестьсот пиастров, независимо от того, сколько стоит украденная вещь.

На аталыке лежит обязанность не только кормить и бесплатно одевать своего ученика и обучать его, но он также дает ему коня и оружие; одним словом, он eo всех отношениях заменяет настоящего отца и порой даже более чтим, чем последний. Свидетельства тому я увидел в поведении младшего сына этой семьи, юноши довольно буйного характера. Аталык рассчитывает в качестве своего вознаграждения на добычу, что его приемный сын может взять у врага, и на благодарность своего ученика и семьи, когда заканчивается время опеки. Оно продолжается от шести до восьми лет. Несомненно, что выбор аталыка, сделанный отцом для своего сына, является делом очень важным. Я не слышал ни одного слова упрека, что [273] звучало в адрес аталыка; однако один дворянин из Адугума, потерявший свое место на советах и обратившийся ко мне, чтобы я помог ему его возвратить, приписывал свое несчастье бедности аталыка, к которому он был определен, бедности, что не позволяла ему быть надлежащим образом одетым. Иногда, но не как правило, таким же образом пристраиваются для своего обучения и девочки.

Пятница, 6 октября. - Прошлым вторником у нас были сильные порывы ветра, дующие с северо-запада; в тот и последующий дни произошло значительное снижение температуры; ранним утром вместо 57-59°, как это было в последние дни сентября, термометр показывал 37°, а в полдень вместо 61-64° - 48-49°. С моего приезда в апреле единственный раз опасный ураган пронесся 24 сентября.

Во вторник вечером возвратился г-н Л., привезя с собой нашего недавно прибывшего соотечественника, чья внешность не позволяла рассчитывать на что-то приятное. Вероятно, он путешествует ради своего удовольствия и из-за любви к приключениям, так как интерес, что он проявляет до настоящего времени к делу этого края, не был столь же живым, что испытывали г-н Л. и я, хотя, конечно, этот интерес должен быть у него непритворным, без чего он не подверг бы себя опасности посетить этот край, встретившись с четырьмя русскими кораблями, устроившими за ним погоню.

Я надеюсь, что мы найдем некое утешение в его более свежем задоре. То, как он был встречен на юге, в Агуе, где он высадился, отнюдь не было обнадеживающим; окрестные жители не могли понять цели его визита, следуя тому, как он им ее объяснял, и упорно считали, что, несмотря на рекомендательное письмо от одного почтенного турка, речь идет или об английском после, или о русском [274] шпионе. Дело дошло до того, что они объявили о своем решении задержать его, покуда не напишут о нем в Константинополь. Не могло убедить их и то, что порох и свинец, что этот джентльмен привез с собой, с намерением подарить их тем, кто окажет ему услуги, были предоставлены ему английским или турецким правительством. Г-н Л. по прибытии своем, найдя его в таком затруднительном положении, решил, что самое лучшее, что мог сделать наш соотечественник, - это избрать для себя роль посла, которую ему таким образом насильно навязывали, роль, для которой известие о смерти короля, что он привез с собой, могло устранить все препятствия на его пути. Письмо было (соответственно) составлено на турецком языке, чтобы сообщить эту действительно печальную новость (черкесам) и информировать их о неизбежном затягивании рассмотрения их вопроса в Англии в связи с временным перерывом и реорганизацией правительства и в то же время заверить их о все еще живом к ним интересе Дауд-Бея, о котором он может им рассказать в любое удобное для них время.

Собрался съезд с участием в нем семи-восьми тысяч человек; наш соотечественник появился на нем в костюме королевского стрелка, а прочитанное обращение вызвало общее удовлетворение. Более не было никакого препятствия, чтобы этот г-н N. продолжил свой путь; и он получил от окрестных вождей настоятельные приглашения посетить их; однако временное недомогание, желание отправиться на север и чувство обиды, что осталось у него после двусмысленной первой встречи, заставили его от них отказаться. Что касается пороха и свинца, то было решено, что несвоевременно более оспаривать убежденность, в коей находились жители, что эти предметы были отправлены для[275] распределения между ними. Съезду было позволено действовать в этом отношении, как тому заблагорассудится, и доля, что была предоставлена этой провинции, соответствовала всему, что привез с собой г-н N.

Суббота, 7. - Сюда были доставлены два русских дезертира и один пленник, похищенный у Вельяминова, и через них мы узнали, что император и его сын, направляясь в Тифлис, были в Геленджике, куда они прибыли на пароходе и где остановились лишь на два дня. Они находились там в прошедший вторник, во время шквалистого ветра. Оттуда они отправились в Редут-Кале и уже потом - в Тифлис. Я предполагаю, что они будут возвращаться через Владикавказ и с большим эскортом.

Во время остановки императора в Геленджике начался пожар. Как только тот был потушен, Вельяминов и его армия покинули это место, чтобы, как говорят, перейти Кубань в соответствии с приказами императора. Сообщают, что в данный момент они находятся в Абуне.

Пятница, 13. - Получено сообщение, что русская армия оставила Абун и перешла Кубань. Будем надеяться, что ей не удастся восстановить потерю продовольственных запасов, уничтоженных во время геленджикского пожара, чтобы суметь предпринять до зимы свое новое вторжение; и я считаю невозможным, чтобы в наступившую зиму могли возобновиться более масштабные военные действия из-за состояния дорог, не проходимых для артиллерии. Таковыми выглядели прогнозы войны, когда мы удвоили усилия, дабы очистить край от шпионов и предателей. Уже обнаружены и сурово наказаны восемь или десять негодяев. Со своей стороны жители Шапсуга сорвали план русских организовать базар на Кубани, близ Абуна. [276] Расположенные на Кубани к востоку от Шапсуга провинции: Хатукой, Псадуг, Темиргой и т. д., - находятся в тяжелом положении из-за упомянутого географического положения и их политики выжидания. Недавно их вождей приглашали на русскую территорию под предлогом беседы с ними (или с какой-то иной схожей целью) и сообщили, что им надо будет подождать императора, чтобы высказать ему свою преданность. Они отказались от этого ввиду того, что никогда не считали себя русскими подданными, ибо с Россией лишь заключили двусторонний договор не вести войну и не нарушать обоюдных границ, добавив, что никогда не давали русским войскам право ни занимать эти провинции, ни оставаться в них.

На их упреки и требование, чтобы им позволено было возвратиться домой, единственным ответом коменданта крепости Екатеринодара стали слова, что ему приказано задержать их. Встал вопрос о том, чтобы насильно отвезти их подальше в тыл, и они начали страшиться, что с ними хотят поступить так же, как несколько лет назад поступили с вождями Кабарды, которые были подобным образом приглашены на русскую территорию, где их с той поры задерживали в качестве заложников, чтобы гарантировать спокойствие в их провинции. Эти вожди прибегли поэтому к хитрости. Трое из них устроили побег и стали подстрекать народ к шумному неудовольствию из-за боязни якобы подвергнуться нападениям абазаков, так как их вожаки отправились в Россию на встречу с императором. Одновременно с этим вожди возобновили свои упреки относительно содержания их под стражей; но единственным ответом, что вновь повторил им комендант, было то, что следует подчиниться его приказам. Вероятно, в Англии предположили, что коль только две черкесские провинции ныне [277] находятся в состоянии объявленной войны с Россией, другие, в частности те, что граничат на востоке с Шапсугом, могут быть в какой-то мере покорены и находиться в руках этой державы. Ничего подобного нет. Вся Черкесия в данный момент свободна и независима от России и в состоянии управляться, как ей заблагорассудится, и заключать договоры с любой державой, какую сочтет для себя приемлемой.

На черкесской территории нет живущего здесь русского наместника; никогда Россия даже не пыталась обнародовать здесь какой-либо указ или постановление. За исключением военной дороги из Грузии через Владикавказ, усеянной крепостями, ради защиты которой Россия платит ежегодную дань окрестным племенам, ни одна другая часть Черкесии не может пересекаться ни одним русским без необходимой многочисленной охраны и пушек. Натухач и Шапсуг являются ныне двумя провинциями, что ведут войну, частично получая помощь от могущественной провинции Абазак; но единственным различием между ними и другими пограничными областями является то, что последние сочли возможным заключить с Россией соглашения, по которым и та, и другая стороны обязуются не тревожить друг друга. Одним словом, Россия не владеет ни пядью земли в Черкесии, за исключением территории, что она захватила силой, где она соорудила крепости и где продолжает укрепляться с помощью своих пушек, и где никто из ее подданных не осмеливается выйти за радиус, что охраняют их батареи, разве что с враждебными намерениями. Если заставить ее доказать лояльность населения хоть одной из этих колоний, то станут очевидными бесстыдство и лживость, с которыми она пытается обмануть Европу относительно своего обладания этим краем. [278]

Понедельник, 23. - Мои соотечественники добровольно согласились принять участие в военной операции против русских, тогда как я счел приемлемым действовать иначе. Я боялся потерять уважение черкесов (хотя их старейшины подсказывали мне уместность моего ненеучастия в воинственных действиях), и потому не раздосадован растущей, как компенсации для меня, репутации другого рода, что частично принесла мне квазимедицинская практика, подкрепляемая моим рвением в изучении окаменелостей, растений и т.д., репутации, которая окончательно сформировалась после сделанного мною предсказания лунного затмения 13-го числа, распространенного в разных местах, с призывом к жителям не считать это затмение плохим предзнаменованием, что в иных обстоятельствах они, конечно, сделали бы сообразно общей их мусульманской вере. Хотя я сказал Ша-музу и другим, что это знание будущих явлений приобретается с помощью вычисления, но это оказалось недоступно их пониманию, они сочли более соответствующим их представлениям наделить меня сверхъестественными способностями.

Это сложившееся обо мне мнение принесло свои плоды в следующем происшествии. Посреди леса, занимающего центр этой долины, находится очень большое, огороженное огромными камнями место, которое считается местом погребения какого-то давнего могущественного вождя. К тому же эти камни считаются неместными. Совершив несколько месяцев назад экскурсию к этому погребению, я высказал огромное желание увидеть его открытым. Но не было ни инструментов, ни рабочих рук, ни желания; кроме того, нам поведали удивительную историю предшествующей попытки, осуществленной в небольших масштабах, попытки, следы которой сохранились, во время которой [279] люди, занятые этой работой, были сильно напуганы странным и страшным шумом и тем, что произошло с одним из них, чья голова вывернулась на плечах задом наперед. Короче, черкесы сочли, что это место часто посещается джинном, или привидением, который нападает на тех, кто осмеливается нарушить его уединение. Мы поэтому отказались от этого предприятия и, возможно, более не вспомнили бы о нем, если бы черкесы, осмелевшие, несомненно, от исхода моего предсказания затмения, не явились сами ко мне, чтобы сообщить, что собралось некое их число для второй попытки на этой могиле, лишь бы только я там присутствовал. Я дал им обещание, и на следующий день собралась команда из тридцати-сорока человек. Я еще не успел сойти с коня, как уже явились двое посланников с просьбой поторопиться.

Представшая передо мною картина могла бы стать хорошим сюжетом для кисти художника. Достаточно сильный ветер, раскачивающий лес, расположенный выше нас и стонавший среди наполовину лишенных листьев деревьев, дополнял ужас этой сцены. Рабочие трудились в безмолвном ожидании, что разделяли и другие присутствующие; последние, поспешив к краю ямы с беспокойным взглядом и следуя каждому движению рабочих, время от времени поднимали глаза на меня каждый раз, когда какая-нибудь кость или большой камень, или фрагмент мрамора, или какой-либо след конструкции как бы извещали, что приближается пристанище джинна или место, где лежало желанное сокровище. Группа курильщиков стояла в стороне близ костра, разведенного посреди кустарников и стволов упавших деревьев; а недалеко от этого места от нетерпения ржали привязанные к веткам наши лошади. Меня спросили, где следует искать вход, а также действительно ли я [280] считаю, что можно надеяться обнаружить сокровища. По поводу последнего я не высказал никакой надежды, так как сам ее не имел; но сказал им, что, вероятно, можно будет обнаружить какое-нибудь древнее оружие. Я предполагаю, однако, что мой опыт мага не казался им уже слишком большим, когда речь шла об обнаружении сокровищ; так как, вопреки моим малообнадеживающим предсказаниям, они трудились целых три дня и благодаря моим заверениям и своему собственному опыту достаточно осмелели, пренебрегая опасностью, чтобы работать третий день и без моего там присутствия. Огороженное место было вырыто до основания сооружений, что его образовывали; но все вознаграждения, коими обернулся этот труд, выразились в найденной норе хомяков (чрезмерно толстых), одной змеи, нескольких костей и фрагментов вазы из красной глины. Я сохранил шкурки первых в моей коллекции черкесских животных и птиц.

Понедельник, 23. - В это время и в течение приблизительно пятнадцати дней отмечается очень древний праздник под названием Мерем. Толпы молодых людей ходят от дома к дому и проводят ночь в танцах, пении, в угощении друг друга «бозе» и т. д. Часть обряда состоит в размахивании в воздухе лепешками, начиненными сыром, в то время как все присутствующие громкими криками обращаются к Мерем, прося ее ниспослать им крепкого здоровья, достатка и счастья. Этот праздник не сохранился на севере Натухача, за исключением его окрестностей; но он все еще отмечается на юге и востоке. Здешние черкесы говорят, что он возник в честь матери Иисуса во времена, когда господствующим в крае было христианство.

Один человек из Шапсуга, возвратившийся из Псадуга, откуда я его попросил привезти [281] известия, сообщил нам, что вожди, коих удерживали за русскими линиями, отпущены. Их было около ста пятидесяти человек и их удерживали около месяца, чтобы они присутствовали во время проезда императора. Вельяминов по приезде в Екатеринодар употребил все аргументы, чтобы примирить их с той ролью, что им была приготовлена; но все было напрасно. Упорство князей вынудило освободить их.

Мне только что принесли два образца горной породы с холма близ Адугума, которая имела явно вулканическое происхождение. Они напоминают пемзу.