К ИСТОРИИ ПОКОРЕНИЯ КАВКАЗА.

1726-1880.

История 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка (с 1726 по 1880 год).

Три тома. Спб. 1881 г. Соч. А. Зиссермана.

IV. ¹

Второй том рассматриваемого нами сочинения заключает в себе описание боевой службы Кабардинского полка с 1834 по 1846 год. В этот краткий период времени, г. Зиссерман едва ли не более, чем прежде, вдается в описание общих действий на Кавказе. Он оправдывает подобное отступление от своей задачи обилием материалов и желанием не ограничиваться одним сухим перечнем фактов, в роде записки о движениях и занятиях полка, что значило-бы написать книгу, которой никто не стал-бы читать. Мы уже высказали выше, что не вполне согласны с подобным расширением программы полковой истории, в которую описания посторонних полку событий общего значения вводятся десятками страниц и даже целых глав.

Так, например, вся 2-я глава II-го тома изображает: «общее положение Кавказа; отсутствие системы и последовательности действий; возникновение мюридизма; выступление на сцену Кази-Муллы; его действия по привлечению народа к новому учению». В следующей главе автор разбирает проекты для действий, представленные Паскевичем и Вельяминовым, приводит мнения государя и предположения барона Розена. Все это, равно как взятие Гимры, смерть Кази-Муллы и нового имама Гамзат-бека, — события весьма важные, имевшие влияние на ход кавказской войны, но до Кабардинского полка они едва-ли касаются, даже и косвенно. Его действия были-бы [606] вполне понятны, если-бы подобные события были сжаты в очерк на нескольких страницах, а не занимали-бы половину трех объемистых томов. Но да не подумает автор, что, говоря это, мы келаем уменьшат достоинство его замечательного труда по отношения! вообще в история завоевания Кавказа.

После продолжительной стоянки на линии, нарушаемой только незначительными, но почти вседневными стычками рот и команд, конвоировавших провиант или начальство, Кабардинский полк является в составе трех баталионов в отряде генерала Вельяминова, в экспедициях 1834, 1835 и 1836 годов. Целью этих экспедиций было приведение в исполнение воли государя об устройстве линии от Кубани, через Абин до Геленджика. Горцы не оставались праздными зрителями этого движения и были дни, когда отряд не выходил из огня. В это-же время, остававшийся на линии 1-й баталион принимал неоднократное участие в набегах известного по своей предприимчивости генерала Засса. В следующем году повторялась та же экспедиция к Геленджику, во время которой командир Кабардинского полка Пирятинский имел дело в ущелья Кауфа, в котором особенно отличился маиор Рудаков, и впервые выступая на поприще военных отличий, столь впоследствии известный, штаба-капитан Лабинцев, точно также как в следующем году был дебют знаменитого кавказского деятеля штабс-капитана Евдокимова. Здесь кстати заметим, что Кабардинский полк был как бы школою кавказских героев. Почти все из них или начинали в нем свою службу, или продолжали ее по нескольку лет в его рядах, или были его командирами.

В начале 1837 года кабардинцы побаталионно занимали частию кубанские станицы, частию гарнизоны в укреплениях по Лабе. «Трудно себе представить — говорит историк их — положение гарнизонов этих закубанских укреплений, в которых все, начиная убийственным климатом и кони постоянною опасностью, как-бы соединилось во вред занимавших их. Ни в Дагестане, ни в Чечне ничего подобного не было, и никогда войска не чувствовали себя так отрезанными от живого мира, как в этих — печальной памяти фортах».

Оставление этих фортов и выступление в апреле месяце снова и Геленджику, для действий против натухинцев, считалось радостью. Пробиваясь в недоступные девственные леса шапсугов, полк среди их вырубал площади и, заложив на них укрепления, шел дальше. Так были основаны у устья Вулана — Новотроицкое и Михайловское. В этот раз кабардинцы оставались в Геленджике до 25-го сентября и при обратном походе испытали все усилия горцев затруднить движение. Чтобы [607] пройти версту, требовался час временя и каждая фуражировка требовала целый полк конвоя.

Со смертью Вельяминова кончились попытки утвердиться на берегу Черного моря, а вместе с тем события на восточном Кавказе привлекли туда главное внимание. Там значение Шамиля возросло до того, что не смотря на понесенное им поражение в Тилитле, он поднял восстание в Кубе и в верхних аулах по Самуру. В вызванных этим экспедициях Кабардинский полк не участвовал, и все его действия в 1838 году ограничились наказанием аула Миятлы.

Покуда в Тифлисе составлялись новым главнокомандующим Головиным соображения для действий в 1839 году, Шамиль вторгся в мирные аулы, наказывал покорившихся России и привлекал к себе скопища из разных лезгинских племен. Первоначально было предположено начать действия в Дагестане, а потом уже, осенью, перенести их в Чечню, но обстоятельства заставили поступить обратно.

Собранный при Внезапной отряд был вверен генералу Граббе, только тогда начинавшему свою известность боевого Кавказа. Под его начальством два кабардинские баталиона имели горячее дело у аула Саясани, а потом под непосредственною командою полковника Лабинцева — у Буна-Юрта.

15-го мая Кабардинский полк возвратился в Внезапную, но пробыл на месте всего 6 дней и 21-го выступил к Аргуни и далее к укрепленному аулу Ахульго. Автор описывает это движение по дням. Шамиль преградил Граббе дорогу, заняв сильную позицию у Буртуная, но храбрые баталионы Лабинцева смело двинулись в штыки вверх по извилистой тропе и сбили противника. 29-го мая отряд был под Аргуна, где на следующий день произошел славный и памятный для кабардинцев бой, длившийся сряду 36 часов. «Кабардинский и Куринский полки, — доносил Граббе, — явили здесь, как и всегда, примеры истинной, геройской стойкости и самоотвержения».

12 июня началась блокада и осада Ахульго, считавшегося последним убежищем Шамиля. Не вдаваясь ни в описание местности, среди которой предстояло действовать, им хода осады, вполне систематично описанной г. Зиссерманом, скажем, что осада длилась 80 дней, в течения которых кабардинские баталионы не раз являли примеры изумительной храбрости, то отражая вылазки, то разбивая подходившие к Шамилю подкрепления. Два наши штурма были отбиты. Как защищались горцы, видно из следующих слов автора: «когда русские войска ворвались в передовую часть укреплений, мюриды уже готовы были бежать; тогда женщины, с малолетними детьми, бросились вперед и этим удержали бежавших. [608] Многие из этих героинь, переодетые в мужские платья, дрались в передовых укреплениях». Невозможность взять Ахульго казалась до того вероятною, что Граббе решился вступить с Шамилем в переговоры, только ободрившие имама. Но чего не сделает русский солдат! 21-го августа начался новый штурм, во время которого приходилось брать позицию за позицией, ограду за оградою; собственно Ахульго было взято 22-го числа, но семь дней пришлось еще драться, до совершенного очищения позиций.

«Каждую саклю, каждую пещеру войска должны были брать оружием; отвага наших солдат не знала пределов. Горцы, не смотря на неминуемую гибель, защищались с исступлением; женщины и дети с каменьями и кинжалами в руках бросались на штыки, или в отчаянии кидались в пропасть. Трудно изобразить все сцены этого ужасного фанатическая боя; матери своими собственными руками убивали детей, целые семейства погибли под развалинами саклей».

Бежавший из Ахульго Шамиль успел обмануть самоуверенного Граббе и в следующем же 1840 году вновь возбудил чеченцев к неожиданному для Кавказского начальства восстанию, а сам действовал в Дагестане. Вслед за тем последовало взятие наших укреплений: Вельяминовского, Михайловского и Николаевского, и истребление в них до последней крайности защищавшихся гарнизонов. Все эти передряга заставили Граббе оставить Лабинскую линию и двинуть 1-й и 2-й баталионы Кабардинского полка на левый фланг, форсированным маршем. Вслед за ними 3-й и 4-й баталионы были направлены на Терек. Не смотря на одержанные там успехи, наши дела постепенно ухудшались. Появление Шамиля у Моздока, увод им 7 мирных аулов в горы, почти в виду нашего отряда, и нападение за Назран, нанесли нам такой нравственный удар, после которого нужно было много новых побед, чтобы восстановить наше общие. Для противодействия набеган горцев, наши войска то в малых, та и больших отрядах должны были поспевать повсюду, чтобы или защитить мирных, или наказать непокорных горцев. Кабардинцы не знали отдыха: аулы Инчхе и Гуне, а потом Малая Чечня были местами их новых подвигов. Вот как очерчивает г. Зиссерман службу полка этого времени: «Сегодня баталион на земляной работе, завтра на фуражировке, послезавтра в лесу за хворостом, дальше за бревнами; после, для разнообразия, — в прикрытии транспорта; в промежуток охраняет на пастьбе табун, — это днем, ну, а ночью — в цепи кругом лагеря, в секретах, в карауле и т. п. Каждый почти шаг, изо дня в день, с перестрелкой, с ежеминутною возможностью быть убитым или раненым... Постоянно на чеку, готовым бежать на тревогу, в скрытно предпринимаемом набеге, усиленно шагая ночью к неприятельскому аулу, чтобы днем отступать, [609] отгрызаясь от озлобленного врага, подобно пчелиному рою окружающего в лесной чаще звенья стрелковой цепи».

Положение наше в северном Дагестане, по донесению генерала Клюгенау, было критическое. Как оно, так разногласие между главнокомандующим Головиным и Граббе, вызвавшее поездку на Кавказ князя Чернышева, затем взгляд на кавказские дела императора Николая (изложенный в собственноручной пространной записке), все это изложено г. Зиссерманом с особым уменьем заинтересовать читателя.

В 1842 году дела не только не улучшались, но шли все хуже и хуже. Одна неудача сменяла другую. Затеянное Граббе движение в Ичкерию, для истребления резиденции Шамиля Дарго, не смотря на чудеса храбрости, стойкости и самопожертвования, оказанные войсками, а в том числе и Кабардинским полком, — имело, как известно, самые грустные результаты.

V.

В дальнейшей боевой и внутренней жизни Кабардинского полка, после 1842 года, особенно выдается время командования полком флигель-адъютанта полковника князя А. И. Барятинского (впоследствии фельдмаршала и главнокомандующего кавказскою армиею).

«В минувшие времена существовал в кавказской армии обычай широких кутежей. Кабардинский полк не составлял исключения. Впереди всех в огне, на шаг от смерти, он был впереди и в попойке. При Лабинцеве, спартанце в жизни, приходилось стесняться; при Козловском, напротив, эта сторона жизни полка получила полное развитие, так как он сам был охотник погулять на кавказский лад.

Со вступлением в командование князя Барятинского произошел вдруг перелом; гулянье приняло иной характер, с более полированным оттенком, не до такой степени на распашку. Кутить — кутили не меньше, но формы кутежа изменились, чихиряние потеряло свою грубую оболочку. Оставаясь тени же беззаветными храбрецами, увлекавшими за собою солдат, офицеры изменили весь свой быт на более полированный.

Богатый, щедрый, сильный своими связями и поддержкой в высших сферах, телом и душой военный человек, увлекавшийся поэтической стороной кавказской боевой жизни, князь Барятинский съумел, в короткое время, привить полку особенную притягательную силу; все молодое, стремившееся на Кавказ за отличиями, за славой, жаждавшее сильных ощущений, просилось и поступало в Кабардинский полк, известность которого распространилась по всем кружкам России. [610]

Князь Барятинский принял полк относительно молодым человеком. Ему было 33 года, но он имел столько врожденных способностей, что они заменили и недостаток солидного образования, и недостаток опытности. Смелость действий, не только в бою, но и вообще в службе и жизни, необычайный такт, уменье узнавать людей и пользоваться ими, уменье влиять на толпу, заставить ее бояться себя, не прибегая ни к крикам, ни к распеканьям, ни к надоедливой регламентация каждого шага, обдуманность каждого слова, которое он собирается произносить в роли начальника, — все это выдвигало его из ряда людей обыкновенных и вместе с счастливою наружностью и силою в высших сферах, создало в нем крепкую веру в свою счастливую звезду. Во время командования полком, уже несколько утратив свежесть молодости, князь Барятинский начал держать себя стариком, ходил не много сгорбись и прихрамывая. Он уже в то время проявлял свою непреклонную волю, свою настойчивость и выполнении задуманного, которые и были причиною его последующих успехов. Он тогда уже носился с мыслями как следует повести дела, чтобы окончить вековую борьбу на Кавказе и через 10 лет достичь цели.

Занимательный собеседник, анекдотист, поклонник прекрасного пола и хорошего вина — в избранном обществе, — он был грозен в делах службы, когда был недоволен. Старые, боевые штаб-офицеры трепетали перед его наморщенными бровями, перед его саркастическою резко холодною речью, указывавшею на упущение, или отдававшею приказания. Редко можно было встретить человека, который умел бы так очаровать своим ласковым обращением и вместе заставить признавать себя старший, внушающим уважение и повиновение. С удивительным тактом пускал он в ход эти две пружины, вызывавшие боязнь прогневать его и радость быть им обласканным. Иногда он спускался до уровня понятий офицеров, не видавших ничего в жизни, кроме полкового штаба и казачьих станиц, с непритворным, казалось, участием входил в их мысли, становился на их точку зрения и все это так тонко, так деликатно, что те были в восхищении, не замечая добродушного обмана. В таких случаях, однако, он был крайне недоволен присутствием кого-либо из таких лиц, которые могли понять его неискренность.

Часто принимая к себе на обеды и вечера всех офицеров, вступая то с тем, то с другим в разговоры, князь, при своем редком уменьи заглядывать в душу, узнавал всех, оценивал их способности и безошибочно употреблял каждого на то дело, на которое он был пригоден.

Само собою разумеется, что большинство офицеров любило своего [611] командира, а о солдатах и говорить нечего: щедрый и храбрый — всегда их кумир. Но, как водится, были и недовольные. Некоторые роптали, что князь не жалеет солдат, что отчасти имело основание: он мало принимал во внимание физические силы людей, увлекался начертанным планом, и гнал его исполнение во что бы то ни стало. Обвиняли князя за то, что он имел пересказчиков. Действительно, они были, как у всякого начальника, желающего знать, что происходит в его части, но Барятинский не всегда доверял им. Наконец, порицали его излишнюю строгость, но это неосновательно к происходило от избалованности офицеров некоторою распущенностью. Напротив, в князе проявлялась иногда излишняя снисходительность, даже фамильярность с большинством офицеров, — и вот тому пример.

В одной из рот был ротный праздник. Все порядочно кутили, а в том числе и начальник охотничей команды, один из первых храбрецов полка, умный и способный поручик Богданович. Возвращаясь с своею командою в штаб полка, он дорогою опорожнил еще несколько бутылок, но все-таки, по принятому обычаю, отправился являться с рапортом к полковому командиру.

Князь Барятинский был в зале; не ожидая увидеть пьяного, на доклад лакея, что пришел поручик Богданович, он сказал — «проси».

Можно себе представить его удивление, когда распахнулись двери и два солдата проворно ввели Богдановича под руки, приставили к стене и выскочили вон. Князь только улыбнулся и после обычного «все обстоит благополучно», — произнесенного нетвердым языком, спросил: «где вы кутили, Богданович?» «5-я рота имянинница, ваше сиятельство», — ответил Богданович. «Хорошо, ступайте», — сказал князь, любопытствуя видеть как он выйдет из комнаты.

— «Силантьев», крикнул во все горло Богданович, — и те-же два солдата выскочили, схватили своего командира под руки и увели.

Эта сцена так понравилась князю, что он долго ее рассказывал и представлял в лицах, с замечательным комизмом.

Прощание кн. Барятинского с полком носило характер гомерического кутежа. Шампанское из турьих рогов, тосты, сопровождаемые залпами из тысячей ружей боевыми патронами и выстрелами со всех батарей, шум песенников, толумбасов, музыка, крики ура, одним словом оргия грандиозных размеров.

«Таковы были времена и нравы — говорит автор истории Кабардинского полка — соответствовавшие всей военной обстановке, где ежеминутная опасность и неуверенность в завтрашнем дне осуществляли поговорку: «жизнь — копейка». [612]

VI.

Третий том рассматриваемого сочинения заключает в себе новейшую историю Кабардинского полка, с 1847 по 1880 год. Эти 42 года жизни доблестного полка настолько обильны славными его деяниями, что одно переименование сражений, в которых участвовал полк, составило бы такой формуляр, который едва-ли имеет какой либо другой полк нашей армии.

Два первые года этого периода продолжал командовать полком князь Барятинский. Характеристику этого командования, со слов автора, мы привели выше; здесь же заметим, что обстоятельства как бы нарочно складывались так, чтобы командование Барятинского было одним из счастливейших.

Ни в картинно описанном бою у Гергебиля, ни в осаде Салты кабардинцы не участвовали, о чем автор их истории выражает сожаление, хотя, по нашему мнению, следовало бы радоваться тому, что полк не был участником, хотя и достопамятных по блестящим подвигам, но все таки неудачных предприятий. Присутствие одного полка едва-ли отстранило бы неудачу, а между тем он, вследствие своей беззаветной храбрости, наверно понес бы чувствительные и бесполезные потери. Он не оставался в бездействии: вместе с героем Баклановым кабардинцы поражали горцев у аула Наиб-Берды и с другим героем Фрейтагом, участвовали в нескольких зимних экспедициях. То и другое даю случай к отличиям двум баталионам полка и обнаружило военные дарования одного из его штаб-офицеров, подполковника барона Майделя.

В следующем 1849 году Гергебиль был освящен вторично и в этот раз имя этого аула вошло в число дел, украшающих страницы истории полка. Не столько замечательно участие его 3-го и 4-го баталионов в осаде и разрушении сильно укрепленного аула, сколько движение их, с постоянным боем, от Темир-Хан-Шуры к Оглы, стоившее полку немалых жертв: из 8-ми его рот выбыло 7 офицеров и 230 нижних чинов.

Описывая подробно действия полка в этом году, г. Зиссерман, как и везде, не упускает случая выставить случая, доказывающие доблестный дух и товарищеские отношения своих однополчан. К числу подобных случаев принадлежит взятие в плен трех офицеров, на выкуп которых их сослуживцы, в течении нескольких часов, собрали 2 тысячи рублей. Описание этого плена, приводимое автором из воспоминаний полковника Властова, составляет несколько весьма интересных страниц.

В конце 1849 года большая часть Кабардинского полка участвовала [613] в «легкомысленных предприятиях» половника генерального штаба Веревкина, которому князь Барятинский, с крайнею снисходительностию, дозволил распоряжаться 11 ротами своего полка. Эти предприятия не принесли никакого результата, хотя и были очень красно описаны в реляциях Веревкина; они стоили полку 220 человек.

Князь Барятинский сдал полк, уже зарекомендовавшему себя вполне кавказцем, барону Майделю. Первым его боевым дебютом, как командира полка, была зимняя экспедиция 1850 года. Прежде ее описания г. Зиссерман весьма характерно изображает отношения кавказских войск между собою и в особенности симпатию и дружбу, существовавшую между полками Кабардинским и Куринским. Здесь же автор касается практиковавшихся на Кавказе обычаев ротного хозяйства, подкрепляя свои выводы о недостатках этих обычаев осязательными примерами. К сожалению, мы, по ограниченности данного нашему разбору редакциею размера, не можем выставить их поучительность, хотя эти примеры и было бы полезно запомнить каждому молодому офицеру, готовящемуся стать во главе роты или эскадрона.

Предметом зимних экспедиций большею частию была рубка леса и устройство просек. Всякий, кто не знаком с Кавказом, может принять рубку леса за занятие вполне мирное и безопасное; но кто прочтет, например, хотя V главу III тома рассматриваемого сочинения, тот увидит, что занятие это всегда сопровождалось опасностью и рядом таких блестящих дел, которые давали повод лучшим кавказским генералам говорить в своих донесениях о производивших рубку, как о «грозных баталионах Кабардинского полка», или называть полк вполне «арриергардным», т. е. способным к отражению самых отчаянных нападений, а император Николай Павлович на донесениях о рубке лесов не раз клал отметку: «хорошие дела».

В два следующие года зимние экспедиция повторялись. Их подробное талантливое описание помещено в VI главе рассматриваемого тома, из которого видно, что в этих действиях всякий раз принимало участие по три баталиона кабардинцев. Приведенные г. Зиссерманом о них выписки из дневника командира полка, барона Николаи, изложены до того осязательно, что читатель делается как бы свидетелем и участником описываемых действий. Автор называет их фундаментом тех решительных результатов, которые через 7 лет привели восточный Кавказ к покорности, не смотря на то, что Шамиль самыми жестокими мерами старался поддержать сопротивление горцев.

Следующая глава посвящена описанию обычных в кавказской жизни происшествий: набегам, отражениям нападений, нечаянных встреч, разорениям притонов и т. п. Все это изображено чрезвычайно картинно, [614] увлекательно, переполнено самыми интересными эпизодами, одним словом так, как мог описать только очевидец, владеющий искусным рассказом и бойким пером. Остается только сожалеть, что мы, по объему настоящей рецензии, не можем ознакомить читателей, не имеющих истории Кабардинского полка, с тем, что говорится ее автором о таких личностях, как Евдокимов, Лабинцев, Бакланов, Гейман, барон Николаи и Майдель. Время командования полком последнего было самое боевое.

Новая экспедиция в Чечню в феврале 1853 года, произведенная по плану князя Барятинского, окончилась еще успешнее предшествовавший. Все расчеты Шамиля, говорит автор, все труды его приверженцев, оказались мечтою. Понеся громадные потеря, в том числе несколько любимых и преданных наибов, нравственно убитый имам бежал в глубь ущелий Гансаула. Но неудача, как видно из дальнейшего рассказа, не остановила предприимчивого фанатика. В виду предстоявшего разрыва нашего с Турциею, он задумал новый, чрезвычайно смелый и хорошо обдуманный план действий. Направив Магомет-Эмина в Кабарду и ваши сообщения с Владикавказом и Ставрополем, сам Шамиль, с массами дагестанцев, бросился на лезгинскую линию. Но на обоих театрах действий горцы потерпели новые поражения. Магомет-Эмин был разбит в Карачае генералом Козловским, а Шамиль постыдно бежал от появившегося в тылу его отряда князя Аргутинского-Долгорукова.

Во время восточной войны Кабардинский полк не вошел в состав войск, действовавших в Азиатской Турция. Вместе с остальными частями 20-й дивизии, на его долю выпала задача держать в повиновении внутренние племена Кавказа, приходившие, вследствие подстрекательства англичан, в постоянное волнение. Для этого роты Кабардинского полка, предводимые такими личностями, какими оказались потом барон Николаи, Шелеметьев, Гейман и другие, появлялись всюду, где было более опасности, везде отражали набеги Шамиля и наказывали непокорных. Каждое из происходивших при этом дел составило бы украшение история любого полка, но для кабардинцев все это казалось обыкновенным; а что им не всегда легко было справляться с горцами, боявшимися деспотических расправ Шамиля больше русской пули, доказывается тем, что командир полка не раз повторяет, что после боя он «вздохнул свободно и внутренно благодарил Бога за чудесное спасение и помощь».

Весною 1854 года князь Воронцов оставил Кавказ. Временно заменявший его, генерал Реад, во время набега Шамиля на Кахетию, опасался не только за южную часть военно-грузинской дороги, но и за Тифлис: но благодаря успехам наших отрядов на Кумыкской плоскости, опасения оказались напрасными и дали возможность возобновить наступательные действия в Чечне. Они были возложены на генер.-лейт. барона Врангеля, в [614] отряд которого входил 1-й баталион Кабардинского полка. В то время, как он участвовал в покорении и разрушении аулов по р. Джанке, прочие части полка, под командою своего командира барона Николаи, образовав особый Кумыкский отряд, ходили за Мичик. После блистательного налета на оплот Чечни Шуаиб-капа, весь наступивший 1855 год кабардинцы провели в постоянных боевых передвижениях. Каждое предприятие, каждая экспедиция полка оканчивались полнейшим успехом, и если между горцами еще держалась вера в возможность сопротивления, то единственно благодаря тому, что Шамиль то обманывал их обещаниями помощи от Турции, то заставлял исполнять свою волю самыми страшными наказаниями.

По предположениям для действий, в 1856 году, нового главнокомандующего генерала Муравьева принималась во внимание еще длившаяся восточная война, а потому считалось нужным ограничиться только рубкою просек и охраною военно-грузинской дороги. В этих занятиях прошло все лето наступившего года. Между тем в марте последовало заключение мира, а в день коронования императора Александра II — назначение на место Муравьева князя Барятинского. Последнее сильно изменило ход дел на Кавказе, чему, конечно, способствовали и щедрые средства, данные в распоряжение нового главнокомандующего. По совещаниям его с начальником левого фланга Евдокимовым и с командующим в Прикаспийском крае князем Орбелиани были тогда же определены главные основания для дальнейших предприятий.

Не останавливаясь над перечнем многих славных дел, выпавших на долю кабардинцев при выполнении этих предприятий, скажем, что описание их сделано г. Зиссерманом с замечательною подробностию, нисколько не вредящею интересу и искуству рассказа. Заметим только, что читать их, равно как и все рассматриваемое сочинение, необходимо с весьма подробною картою края. Для почтенного автора все места знакомы, он как бы видит их, указывает где был орешник, где рос дубовый лес, но для читателя, желающего ориентироваться среди массы названий и собственных имен речек, гор и аулов, необходима карта, которой, к сожалению, к изданию не приложено.

23-го апреля 1857 года, у Гельдыгена, Кабардинский полк встречал бывшего своего баталионного, полкового и дивизионного командира князя Барятинского, как главнокомандующего. Через три дня, в Хасав-Юрте полк устроил в честь его праздник, с иллюминациею и фейерверком. Когда подавали пунш, князь, хлебнув его, заметил: «у, какой крепкий».

— Да и полк-то крепкий, ваше сиятельство, — сказал солдат, разносивший стаканы.

Мы привели эту вставку, как образчик того, какими, полными [616] жизненности, чертами оттеняет автор, как бы мимоходом, уверенность солдата в достоинствах и славе своего полка. Если бы выбрать из трех томов рассматриваемого сочинения подобные только что приведенному эпизоды, то одно это составило бы весьма интересный сборник, из военных нравов кавказской жизни. Почти каждая выноска, а их несколько в каждой главе, составляет что-либо анекдотическое и занимательное.

Успехи в Чечне сильно отозвались на ее населении и убедили его в безнадежности борьбы с русскими. Осенью 1857 года генерал Евдокимов решился окончательно покончить с нею. Хотя горцы еще продолжали с отчаянием защищать свои последние убежища, но все таки пространство между Мортаном и Гойтою было очищено. В этих экспедициях Кабардинский полк был под начальством нового командира своего, флигель-адъютанта Святополк-Мирского. Делая характеристику его предшественника, барона Николаи, г. Зиссерман вдается в сравнение его с такими представителями кавказской армии, какими были Евдокимов, Лабннцев, Майдель, Манюкин, Гейман, барон Врангель и друг. «Кабардинский полк, — говорит автор его истории, — обязан сохранить в своей летописи добрую память о бароне Николаи, одном из славных своих командиров, не мало содействовавшем увеличению славы полка».

Описывая победоносные, быстро следовавшие один за другим, успеха генерала Евдокимова в зимние периоды 1857 и 1858 годов, г. Зиссерман не указывает на участие в них Кабардинского полка. Он оставался охранителем спокойствия на Кумыкской плоскости и с этою целью его подвижные колонны, под командою то самого полкового командира, то маиора Геймана, обходили окрестные горы и ущелья.

Видя, что в подобных, сравнительно не важных, экспедициях мало материала для картинных описаний автора, он ловко пользуется побочными событиями и косвенно связывает их с полковою жизнию. К таковым относятся: выкуп из плена княгини Орбельян, болезнь сына Шамиля Джелан-Эдина, к которому был послан полковой доктор, проезд через Чечню Великих Князей Николая и Михаила Николаевичей и их пребывание у князя Мирского.

В 1859 году каждое движение наших войск в горы приближало покорение восточного Кавказа и падение Шамиля. Генерал Евдокимов, не смотря на обвинение его в злоупотреблении физическими силами войск, усиливал свою энергию; его отряды обходили и брали укрепленные на скалах и в ущельях аулы и все ближе и ближе подходили к убежищу имама — Веденю. В осаде и штурме его принимали участие 1-й баталион и охотничья команда Кабардинского полка. Шамиль, этот старый владыка гор, понимал, что песня мирюдизма спета. Его наибы, один за [617] другим, изъявляли покорность и вскоре падение резиденции послужило сигналом к восстанию горцев против своего властители.

Излагай дальнейшие события достопамятного для Кавказа 1859 года, г. Зиесериан подробно описывает деиствия дагестанского отряда, покорение Аварии, приезд князя Барятинского в Чечню и новое его свидание с кабардинцами. К сожалению, они, часто виновники славных побед, дальнейшего участия в развязке кровавой, многолетней борьбы, во взятии Гуниба и в пленении Шамиля не принимали. Полк оставался в тылу, в покоренном районе.

Знаменательные события июля и августа месяцев 1859 т. изложены г. Зиссерманом вполне интересно; едва ли в каком либо другом сочинении о Кавказе можно встретить более полное и более разработанное и красноречивое описание происходившего в торжествующих свои победы русских отрадах и в последних вспышках умирающего фанатизма горцев. Желающих убедиться в уменьи автора освещать события ярко и увлекательно, отсылаем к XIX главе III тома истории Кабардинского полка.

После покорения восточного Кавказа военные действия были перенесены на западный, где уже далеко не было встречено того сопротивления, которое встречалось в Чечне и Дагестане. Кабардинский полк, придаваемый к отрядам то по баталионно, то несколькими ротами, и на западе продолжал поддерживать и увеличивать свою боевую славу. Последний период кавказской войны изложен г. Зиссерманом также последовательно, с тою же добросовестною разработкою причин и последствий, какими проникнуто все его замечательное сочинение.

Мы не приводим дальнейшего содержания рассматриваемого труда, полагая, что его достоинства достаточно видны из сказанного. Приводить же подробности участия Кабардинского полка в покорении западного Кавказа — значило бы повторять, с некоторыми только вариациями, те же подвиги, которые он оказывал в бесчисленных делах своего полуторастолетнего существования. Так как геройская храбрость этого полка увековечена летописью его историка, то заключим нашу статью словами г. Зиссермана: «Слава кабардинцев не померкнет никогда. Пусть подвиги предшественников служат дорогому полку путеводною нитью на славном поприще служения Престолу и святой Руси, на защиту ее могущества и поддержание славы русского оружия».

Наружное достоинство издания не оставляет желать ничего лучшего. Три объемистые его тома, заключая в себе 1506 страниц, кроме приложений, напечатаны ясным и четким шрифтом. Издание украшено портретами фельдмаршала князя Барятинского, генерала-от-инфантерии Лабницева [618] и четырьмя характерными типами кавказского солдата, в формах различных эпох.

Замечательное сочинение г. Зиссермана вышло в свет в 1881 году. В достоинствах его убедится всякий просвещенный читатель, любящий и понимающий военное дело. Почему о нем, в течении 4-х лет, не упомянуто в специально военных журналах — остается открытым вопросом, тогда как оно составляет богатый вклад в нашу военную литературу.

Генер.-лейт. П. П. Карцов.

Г. Царское Село. 1884 г.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1884 г., том XLIII, июль, стр. 203-214.

Текст воспроизведен по изданию: К истории покорения Кавказа 1726-1880 // Русская старина, № 9. 1884