РЕШИМОСТЬ.

В 1819-м году, лежащая в 150-ти верстах от Кубы крепостца Чирах внезапно окружена была 12,000 Лезгин. Она состояла из небольшого, обрытого рвом квадрата, с круглыми по углам бастионами и высоким бруствером над амбразурами, от нечаянного нападения. Ее обороняли 400 человек Апшеронцев. Под убийственным картечным огнем подступили к ней бешеные дикари, спустились в ров и залегли под самыми ее стенами. Завязалась ружейная перестрелка; но, чтоб бить неприятелей, должно было стрелять стоя с гребня бруствера, и храбрые воины наши несли и принимали верную смерть. Не раз пытались Лезгины на приступ, но всегда были опрокидываемы с большим уроном себе, с значительным для осажденных. Бесстрашные, но вместе и бесполезные вылазки, где неимоверная отвага уступала верной силе, уменьшили число их еще более. Все офицеры показали пример чудесной храбрости и запечатлели его своею жизнию, в боях, грудь на грудь. Остался жив только заслуженный Штабс-Капитан Овечкин; при нем человек сто, из коих более половины раненых, а он сам с простреленною ногой. Положение гарнизона становилось час от часу отчаяннее. Осада длилась уже три дни, а у них ни капли воды, чтобы омыть раны, чтобы промочить кровью и [85] жаждою запекшиеся уста. Правда, несколько удальцов, спускаясь ночью со стены, прокрадывались к источнику; но не многим удавалось воротиться и великодушные воины платили кровью за воду, почерпнутую для спасенья братьев. Солдаты грызли пули, глотали порох, думая освежить себя, но жар, усталость и бессоница, только прибавляли их страдания: они уже последними пулями посылали месть за павших. Между тем , Лезгинцы снова кричали о сдаче, сколько раз предложенной, столько же раз отвергнутой с презрением; но изнеможенные солдаты теряли дух и переглядывались между собою. — «Товарищи! — сказал им Овечкин: «я делил с вами все раны, не однажды водил вас вперед, и никогда не видал в побеге.... Не дайте же мне, при конце жизни, увидеть вас, как трусов, без оружия, а себя в постыдном плену. Уж если вы решились опозорить имя Русское, то прежде пристрелите меня, и тогда делайте что хотите, если не можете делать того, что должно.» — Говорил Русский и Русским! сказанное с жаром было принято, с восторгом! Забыто все — и одушевленные солдаты, поклявшись на сабле умереть не сдаваясь, снова кинулись на стены, и снова загремел ружейный и пушечный огонь.

Прошло еще несколько часов четвертого дня, [86] и храбрый Овечкин, исходя кровию, изнемогая от судорог, пал в смертное оцепенение: тогда фельдфебель одной из рот обратился к солдатам с предложением сдаться. — «Надежды на помощь нет,» — говорил он им: «порох на исходе, а мы уже как тени от ран, от жажды, от истомы! Если не сдадимся теперь, то через час Лезгинцы без выстрела возьмут крепость, и нас переберут, как мух, руками. Слышите ли, как обещают они честный плен, или участь Щербины. Сдадимся братцы!» — При этих словах, жизнь вспыхнула негодованием в сердце Овечкина. Он очнулся неожиданно, подозвал к себе фельдфебеля и ударом руки Поверг его па землю. «Свяжите, сбросьте со стены этого бездельника! — вскричал он: «я застрелю первого, кто помянет о сдаче. Поднимите, поднесите меня к пушке! — Надобно знать, что амбразуры орудий заслонялись там досками, ¹ чтобы при [87] заряжении не било артиллеристов. Дрожащею рукою схватив фитиль, он скомандовал: «отнимай доску!»-и пушка грянула. Но сотни пуль влетели в открытое отверзтие, и он, простреленный двумя в бок и в ухо, покатился долой с платформы. Воспламененные солдаты дрались с ожесточением, умирали без ропота.

Лезгинцы готовились на приступ; гибель храбрых была неизбежна, — но вдруг в небе засверкали Русские штыки: Гребенцы спускались с окрестных вершин Кавказа. Скоро пыль скрыла бегущих из под крепости Горцев — и Русские знамена осенили полумертвых героев! Из баталиона их осталось вживе 70, а не раненых только 8 человек. Неприятельских начли до полуторы тысячи; а сколько, по их обычаю, увезли они с собою! ² [88]

Через полгода, Овечкин был уже в строю — Капитаном, с орденом Св. Владимира 4-й степени, с бантом. Генерал Ермолов назначил его, в награду, в передовые на приступ Хойсрека.

Комментарии

1. Эти доски для закрытия амбразур, называются щитами и употребляются большею частию при осадах крепостей: на бреш-баттареях и на баттареях в короновании гласиса и в третьей паралели. В 1828 году, во время осады крепости Варны, наша страшная бреш-баттарея, составленная большею частию из Картаулов (оруд. большого калибра, употребляемые на кораблях) громила неприятельский бастион с самого гласиса, (возвышение над крепостным рвом) и амбразуры прикрывались широкими щитами, сплетенными из фашин; Турецкие же ружейные выстрелы на этом небольшом пространстве так были метки, что наши артиллеристы ни один раз не смели открыть своих амбрзур, а при наведении орудий, чтобы иметь черту прицеливания, (черта зрения, проходящая по верхней средней точки торельного пояса чрез верх мушки в предмет прицеливания) они поднимали щиты только на несколько линей выше орудийной мушки.

2. Народы, исповедающие Магометанский закон не оставляют убитых своих товарищей на поле сражения, и потому при вылазках из крепостей они всегда снабжены арканами.

Текст воспроизведен по изданию: Решимость // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 2. № 5. 1836