38. 1810 г. февраля 12, — Рапорт К. С. Могилевского ген. Тормасову о переговорах с Соломоном II-ым.

Спешу иметь честь почтеннейше донести вашему высокопревосходительству, что посланный от меня к царю капитан князь Амираджибов с уведомлением о приезде моем в Кутаис возвратился назад уже на другой день под вечер для того, что царя в Варцыхе он не застал и был там удержан, пока е. в. возвратился с охоты. С ним вместе были ко мне присланы от царя для препровождения кн. Соломон Леонидзе и кн. Джапаридзе, с которыми я на другой же день рано и отправился в Варцыхе. Разговор со мною кн. Леонидзе, преисполненного коварством состоял почти весь в материях посторонних, где он не упускал однако же разсказывать [429] мне разных басень и вмешивать аллегории насчет силы даря, преданности к нему народа и шиканических мест в Имеретин, в которых всегда можно надежно укрываться. Но я при всех сих его повествованиях делал вид, что будто не догадываюсь, к чему клонятся его слова. Притом он не пропускал также во всяком случае похвалять себя и распространяться о своем усердии и преданности к России, жалуясь только на свое несчастье, что чрез клеветы на него злых людей столь худо платится ему за его усердие. Наконец, приехавши в Варцыхе, место неуважительное по своему местоположению, ежели бы только не ограждала оное труднейшая переправа чрез реки Рион и особливо Квирилу, чрезвычайно быструю и глубокую, куда высланы были две лотки, я тотчас явился к царю и по приветствии его от имени в. выс-тва вручил ему ваши письма, кои он принял будучи приметно встревожен, и не решился при мне распечатать. Потом после краткого разговора, в коем он спрашивал о здоровье в. выс-тва и хвалил добродетельные ваши свойства, я откланялся царю и пошел в назначенную мне комнату, где обедал вместе с Леонидзевым и несколькими князьями. Спустя же часа два, узнавши, что царь прочел уже письмы, просил позволения с ним говорить и был тотчас к нему представлен. Разговор начался тем, что в. выс-тво, искренно желая счастья е. в. и возстановления благоустройства в Имеретии, охотно изволили удовлетворить желанию его в рассуждении присылки к нему меня для объяснения мне сокровенных мыслей е. в. Почему тут же я и просил царя открыть мне сии мысли, уверяя его, что я по обязанности службы моей г. и., “также по обязанностям к в. выс-тву, как главному моему начальнику, донесу вам об оных во всей истине и, как христианин, боящийся бога, не утаю пред вами ни одной мысли е. в.. После чего царь и начал свою песню (как должно было того ожидать) жалобою об отнятии у него Лечгума, унижении его царства, раззореиии его дворца (который я лично осматривал и нашел, что он не только имени дворца, но и названия порядочного дома никогда не стоил), также о притеснениях, зделанных ему стоящими здесь войсками и о несправедливостях против него предместников в. выс-тва. На сие я отвечал ему, что он имеет неотъемлемое право чрез депутатов принесть о сем жалобы свои прямо г. и., так как в. выс-тво, при всем своем к нему усердии, не можете входить в суд между им и вашими предместниками. А об Лечхуме прибавил, что если он имеет неоспоримые доказательства на принадлежность ему сей области и досель иною не владеет, то сам тему виною, не исполнив в продолжение 5-лет непременной воли е и. в. в разсужлении отправления депутатов к высочайшему двору и не представив чрез них всех [430] своих документов на владение Лечгумом; которые и силою трактата предоставлены единственному разсмотрению и решению всемилостивейшего г. и., коего нелицеприятное правосудие давно уже даровало бы ему в сем деле полное удовлетворение. Тут царь не нашелся в скорости на сие мне отвечать и замолчал, а кн. Леонидзе тотчас пустился было описывать причины уничижения царства Имеретинскаго, которые воспретили царю решиться на отправление депутатов; но я прервал его красноречие, попросив покорнейше е. в., чтобы он удостоил меня своим доверием и открыл бы мне обещанные им сокровенные свои мысли. Тогда царь прямо отвечал, что мысли его в том состоят, дабы Лечгум, как собственность его, в силу обязательного письма, данного ему покойным кн. Цициановым, (которое он показал мне в подлиннике), был непременно ему возвращен и чтобы из царства Имеретинскаго выведены были российские войска, так как он на сии 2 пункта трактата никогда не соглашался и их не подписал. Когда же я возразил ему, что напротив того сии оба пункта помещены в трактате, им подписанном, то он опять оперся на обязательство кн. Цицианова и на животворящий крест, на коем он клялся, что Лечгум до решения г. и. будет отдан ему во владение и что кн. Цицианов, изменив сей клятве, нарушил и силу трактата. В разсуждении же войск, когда я описал ему, что не только нет никакой пользы для России содержать войск большое число в здешнем крае, также что сие стоит только больших издержек для казны е. и. в., потери в людях от непривычки к климату и чрезвычайного безпокойствия начальства в продовольствии провиантом, по недостатку онаго здесь, но что одна только необходимость заставляет до времени иметь здесь войски для личной безопасности е. в. и для охранения Имеретинского царства от турков, с коими Россия ныне в войне, и от прочих неприязненных царству сему соседей, могущих нанесть оному вред; равномерно, когда я начал уверять именем в. выс-тва, что в свое время, когда война с турками окончится благополучным миром и край здешний оградится благоустройством и спокойствием, тогда в. выс-тво в угодность е. в. выведете из Имеретии войска, оставив только самую малую часть для охранения его особы и приличных почестей, то царь отвечал мне, что он сам столько силен, что не боится турков, тоже других своих соседей и всегда в состоянии зделаться с ними сам без помощи российских войск, которых потому и не желает иметь в своем царстве, а что впротчем, есть ли сие его желание в разсуждении войск будет исполнено, также возвращен будет и Лечгум, то он пребудет покорным и верным подданым е. и. в. при всегдашнем исполнении своих обязанностей. Тут я отвечал ему, что он об [431] этом не должен и помышлять, ибо сие есть дело невозможное и что сим обнаруживается его неискренность, так(же) как и недоверчивость к войскам е. и в., па что царь не отвечал мне ничего. Между тем кн. Леонидзе снова ввязался в разговор и от имени царя адресовался ко мне, что на сие он может объяснить мне мысли е. в., которые ему известны, почему я принужден был обратиться к царю и просить его, чтобы он позволил мне поговорить с собою наедине (так как я имею препоручение от в. выс-тва объяснить секретно ваши мысли и показать ему путь к благополучию). Тогда ехидный язык кн. Леонидзе должен был приостановиться и он по приказанию царя принужден был выйти вместе с близким же советником царю кн. Кайхосро Церетели. Оставшись наедине, я объявил ему без закрытия, что он находится под справедливым гневом е. в. за явное нарушение трактата и присяги, пред богом им данной и что нет ему другой дороги к приобретению милосерднаго помилования от г. и., как единое безмолвное повиновение священной воле е. и. в. и безотлагательное исполнение последних и решительных предложений в. выс-тва, кои одни могут его спасти. Здесь он спросил меня, чем он навлек гнев на себя г. и., на что я в ответ описал ему все его деяния в продолжении 5-ти лет, которые он слушал, не прерывая меня и с чрезвычайным волнением. Когда же я окончил, то после довольного молчания сказал мне с смущением, что он ни в чем не признает себя виновным и что все бедствия его происходят от клеветы злых людей, ищущих его погибели, так как и от несправедливости доносов на него от бывших здесь российских военных начальников. В опровержение чего я опять представил ему самыя действия при разграблении козачьего поста, убийстве козака, неприятельской атаке порохового транспорта и завалении дороги для восприпятствия проходу с войсками пол-ку Симоновичу, а потом напал на собственную его совесть, прося его, чтобы он сам разобрал по совести свои деда и судил бы сам, виновен ли он или нет противу своих обязанностей. Это его остановило и он с приметною робостью спросил меня: что же ему делать, дабы умилостивить г. и.? Тут я в виде усердия моего к нему и откровенности сказал, что все благополучие его зависит единственно от непременного исполнения чрез 3 дня предложений в. выс-тва кои состоят в отправлении депутатов и даче аманатов по назначению в. выс-тва, также в выдаче царевича Константина для пребывания его в Тифлисе по силе трактата, в переезде царя на жительство в Кутаис, который он должен избрать местом непременного своего пребывании и в том, чтобы он дал письменное обязательство впредь сохранять во всей святости трактат, им подписанный и утвержденный великим г. и., не [432] отступая от силы ни единаго слова. Потом, заметив по переменам его лица, что сие объявление предложений в. выс-тва привело царя в крайний страх, так что он не выговорил даже ни одного слова, я поспешил ужаснуть его еще более, сказав решительно, что долготерпение е. и. в. в чаянии обращения его на путь истины теперь совершенно истощилось чрез неприязненное его поведение, превышающее все меры терпения, и что г. и., желая возстановить разрушаемое е. в. благоустройство в Имеретии и составить благоденствие единоверному имеретинскому народу, повелел в. выс-тву лишить его царства; что войски для сего уже здесь в совершенной готовности, что на границе от Сурама и других мест две тысячи тотчас вступят в границы Имеретии и что, наконец, гуриельские и мингрельские войски находятся также в ожидании только повеления, чтобы соединиться вместе с российскими войсками; но что в. выс-тво при всех таковых устроенных вами мерах из одного усердия вашего к нему и доброжелательства, не приступая к исполнению высочайшей воли е. и. в., указуете ему сей последний путь к спасению и есть ли он исполнит ваши предложения без промедления времени, то в. выс-тво будете вернейшим за него ходатаем пред е. и. в. в его прощении и что он до конца дней своих останется самовластным обладателем Имеретии при всех своих правах и преимуществах. А в противном случае, прибавил я, ваше высокопревосходительство при всем своем доброжелательстве обязаны будете исполнить священную волю е. и. в. и удалите его навсегда от управления царством Имеретинским, каковое решительное объявление довершило его смятение, которое можно было заметить удобно по неясности его мыслей и прерывающимся словам; лица же его я не мог в сие время видеть, ибо в продолжение 3-х часов бывшаго между нами разговора царь взял ту осторожность, что когда смерклось, он не велел подавать свечей и мы около часа разговаривали в потьмах, совсем не видя друг друга. Наконец сказал мне, что на все сии предложения он завтрешний день по совету с первейшими имеретинскими князьями и духовенством даст мне решительный ответ. А я при сем случае не упустил заметить е. в-ству, что согласие и несогласие на сии решительные предложения в. выс-тва, из коих ни одно не может быть отменено, поведет его или к счастью, или к гибели и что все сие требуется не для каких-либо польз России, ибо Имеретия не приносила оных и не приносит, а единственно в доказательство покорности его и истиннаго обращения к своим обязанностям. Между тем тут же просил покорнейше е. в., чтобы ответ мог я получить непременно завтрешнего утра, сказав, что больше одной ночи я не могу у него оставаться. [433]

При сем случае долгом ставлю покорнейше донести, что во исполнение приказания мне им в. выс-тва я не оставил также уверять даря в ходатайстве вашем пред г. и. во всемилостивейшем пожаловании ему царских регалий, жалованья и возобновления на счет казны именуемого им царского дворца; но он на все сие мне отвечал, что ничего более не желает от щедрот монарших, как только оставления его при управлении царства. Имеретинским и чтобы войски российские, коих он страшится, были выведены из Имеретии. Замечательно при том было то, что когда я при объявлении ему предложений в. выс-тва упомянул о переезде его на жительство в Кутаис, то он в волнении и с чрезвычайным удивлением несколько раз спрашивал меня, как будто желая удостовериться, точно ли так слышал и понимает меня, что действительно ли требуют от него переехать в Кутаис, туда, где стоят российские войски и быть между ними? Когда же я подтвердил ему несколько раз, что точно от него сего требуют в доказательство доверия его к войскам, поклявшись ему живым богом, что он будет безопасен и никто к нему не коснется, есть ли он сие исполнит, то он сказал с твердостью: это невозможно! это невозможно! и зачем требуете от меня невозможнаго? Потом присовокупил, что есть ли российский г. и., противу котораго он, конечно, стоять не может, не желает, чтобы он управлял Имеретинским царством и столько его ненавидит, то пусть в удостоверение его, что действительно есть таковая воля е. и. в., напишет к нему собственноручно хотя несколько строк. Тогда он сам добровольно удалится тотчас от управления Имеретиею.

Окончив таким образом разговор, я откланялся царю и ушел. Тут тотчас все царские советники были к нему призваны и там трактовано было о сих предложениях. Между тем я, оставшись в своей горнице, занимался посторонним разговором с разными чиновниками, которые по обычаю имеретинскому без всякаго приглашения безпрерывно валились в мою комнату. Потом пришел кн. Леонидзе с весьма пасмурным лицом и предложил мне ужинать, оставшись и сам при ужине, но не говоря ни слова о деле. Только стороною дал мне почувствовать, что царь находится в больших мыслях от невозможности исполнить требуемаго, а после узнал я, что е. в. в тот вечер против обыкновения своего отказался даже от ужина.

Затем, когда ушел Леонидзе и тьма разных царских прислужников, поедающих напрасно его хлеб, то я секретно послал просить к себе кн. Зураба Церетели, желая поговорить с ним наедине; но его у себя не было и мне отвечали, что он у царя. Кайхостро же Церетели, многозначущий у царя и ему преданный, пришел ко мне, [434] переодевшись в виде секрета от царя, и имел со мною пространный разговор за самую полночь. Я ему внушил все те бедствия, которые могут постигнуть Имеретию, если царь останется при своей непреклонности и, льстя ему похвалами, также и тем, что мне известно, какое он имеет влияние на царя, просил его, чтобы он для собственной своей пользы и тех наград, кои он может получить от г. и., естьли дело сие кончится во благо, старался бы для выгод царя самого, коему он предан, убедить е. в. исполнить непременно решительныя предложения в. выс-тва, которые одни открывают ему путь к спасению, что Кайхостро Церетели и обещался мне привесть в действие, дав при том слово преклонять к тому других особ, кои в уважении от царя, и на другой день быть у меня рано, прежде нежели позван будет на совет к царю. Однако же не только в сем последнем меня обманул, но когда окончен был у царя совет на другой день и он пришел ко мне с архиепископом Софроном, протоиереем Николозом, кн. Леонидзе и кн. Сехниа Цулукидзе, то заговорил со мною совсем другим языком, упорствуя более других и объявил, что они присланы от царя с ответом на предложения в. выс-тва, из коих царь соглашается только на одно, то-есть на отправление депутатов, протчие же все пункты признаны советом невозможными к исполнению. Тогда я, обратись к кн. Леонидзе, спросил его, решительный ли это ответ е. в.; и, получив от него удостоверение, что действительно решительный, сказал, что после сего мне делать здесь нечего и просил, чтобы он доложил царю, что я желаю ему откланяться и уехать с сим ответом. При сем все чиновники ушли к царю опять на совет, потом возвратились ко мне с новым предложением от имени царя, что он соглашается вместо аманатов послать к в. выс-тву преосвященных Кутателя и Генитиля, также первейших имеретинских князей, которые именем царя дадут в выс-тву обязательство за царя и за себя, причем князья учинят сверх того присягу, что впредь ни они, ни царь не отступят от своих обязанностей и свято сохранят все пункты трактата в точной их силе, но что аманатов по назначению в. выс-тва царь дать не соглашается, также как и новаго письменного обязательства, по колику он уже подписал трактат и принял присягу на верность, следовательно, достаточным считает одно обязательство духовенства и князей. Что же касается до выдачи царевича Константина для пребывания в Тифлисе и переезда в Кутаис, то сие, как дело невозможное, не может быть царем исполнено. Тут мне опять не оставалось ничего более говорить, как просить позволения проститься с е. в., о чем весь сей собор и пошел ему доложить. Возвратясь потом в третий раз, объявили мне именем царя, что он решился послать как можно скорее к [435] в. выс-тву митрополитов и князей для умоления к нему вашего благочеловеколюбия и что он просит меня остаться при нем, доколе оные будут им собраны с тем, дабы я, отправясь вместе с ними, ходатайствовал бы в пользу Имеретии пред в. выс-том. Когда же я отвечал, что оставаться при е. в. не могу, также как и ехать вместе с предполагаемым от царя новым посольством считаю излишним, зная предварительно решительную волю е. и. в. и в. выс-тва уже последния предложения, которые должны непременно исполниться, естьли е. в. угодно будет устроить свое счастье, то тут заметил я по их разговорам надежду, что царь не откажется дать и письменнаго от себя обязательства исполнять во всей силе прежний трактат, естьли только не станут требовать от него выдачи царевича Константина, ибо он выдать его не в силах, потому что народ смотрит на него как на наследника царства и он столько же силен как сам царь, а во-вторых, когда не будут принуждать его переехать в Кутаис, чего исполнить никогда не согласится, доколе будут тут российские войски, После чего, отвечавши им, что царь имеет, конечно, волю послать от себя духовенство и князей к в. выс-тву, но что впротчем известна уже ему в полной решимости воля е. и. в., естьли тотчас не исполнит всех вообще требований в. выс-тва, я опять прибегнул к прозьбе об отпуске меня. Таким образом, еще было несколько пересылок, при коих объявлено мне было, что царь может возвратиться и в Кутаис, но только не прежде обращения назад депутатов его от высочайшего двора и когда он удостоится от е. и. в. получить письменное удостоверение в оставлении его на царстве имеретинском и в безопасности от российских войск. Затем также предлагаемо мне было убавить что-либо из сих пунктов и согласиться только на одни те, кои возможны к исполнению со стороны царя. Почему я, видев одно только намерение их проволочь время и удержать меня при себе, ответствовал окончательно, что я не уполномочен от в. выс-тва ни прибавлять, ни умалять что-либо из объявленных уже мною е. в-ству предложений, будучи от вас послан не с чем либо другим, как только во уважение желания е. в-ства меня видеть для открытия мне сокровенных своих мыслей, также для объявления царю последних решительных предложений в. выс-тва и для узнания от царя прямого на оные ответа, прибавив к тому, что я могу в угодность е. в-ства сделать то только, что немедленно отправлю к в. выс-тву нарочнаго курьера и донесу обо всех мыслях и желаниях царя и что может статься в. выс-тво и соблаговолите зделать какое-либо уважение е. в-ству Сей совет мой был принят советом с удовольствием и я позван к царю где опять при полном собрании князей и духовенства подтвердил, что одно безотлагательное исполнение сих предложений может [436] доставлять е. в-ству истинное счастье и что нет уже ему других путей к умилостивлению г. и., как только единая во всем покорность священной его воле. После чего я тотчас начал откланиваться дарю, который крайне удивился, что я отъезжаю в Кутаис и убедительно просил меня остаться у него в Варцыхе до получения ответа от в. выс-тва на мое донесение. Но я под разными предлогами от этого отказался, сказав, что я всегда в распоряжениях е. в-ства и что могу из Кутаиса приезжать к нему в Варцыхе, когда случится какая надобность или угодно ему будет со мною говорить. Сим окончилось последнее свидание и я уехал, подтвердив на дороге провожавшим меня князьям, чтобы они для собственного своего блага всемерно старались склонять царя к согласию на все предложения, тем более, что от сего зависит счастие всей Имеретии и прибавил к тому, что я вижу ясно всю их цель, дабы таковою нерешительностью и напрасными только пересылками продлить время, пока лес оденется листьями и реки разольются. В самом деле, к несчастью реки теперь начали разливаться, особливо быстрая и глубокая Квирила от таяния снегов и бывших дождей, причем и время здесь стоит самое весеннее, так что уже разцветают деревья.

Странно мне показалось то, что из чиновников царских, с, которыми я имел случай говорить наедине, каждый хвалился, что он все может зделать у царя. Да и действительно, они говорят правду, потому что царь слушает советов даже и последнего человека, кто только пугает его русскими. Следовательно, мудрено весьма учредить там благоустройство и порядок, где управляет человек, болящий духом и телом, коего умом и даже помышлением владеют другие.

Таким образом, не получа от е. в. удовлетворительного ответа и видев намерение его только выиграть время, я по возвращении своем в Кутаис объяснил все подробно господину полковнику Симоновичу, который, не теряя времени, тотчас послал нарочных к правительнице Мингрелии и владетельному гурийскому князю Мамию, прося их приближиться с своими войсками, так как уже прежде было дано знать, чтобы они имели их в готовности. Между тем, во исполнение повеления вашего в-ства немедленно отправлен нарочный курьер к господину полк. Сталю, чтобы он двинул в Имеретию баталионы по назначенному им пути, а те войски, кои собраны полк. Симоновичем, находятся у него под руками и во всей готовности к выступлению. Он однако же остановился отправить к царю письмо в. в-ства, у него хранящееся, с решительными требованиями, дабы дать время подойти егерским баталионам и чтобы, расчитав время по отсылке сего письма, когда не получен будет удовлетворительный ответ от царя, чрез 3 дня тотчас [437] открыть со всех сторон действия в одно время. Срок же сему положен 20 числа с. месяца. Я думаю однако же, что сии движения приведут в страх царя и заставят его решиться на требования в. выс-тва, как видно и теперь, что он уже начинает подаваться, прислав ко мне сегодня письмо, в коем пишет, что если в. выс-тву не угодно будет письменное заверение от князей и духовенства, то он соглашается дать в аманаты княжеских детей до возвращения из С.-Петербурга его депутатов.

О князе Зурабе Церетели я не могу ничего донести, потому что он по приглашению полковника Симоновича не приехал в Кутаис для объяснения со мною. Потом во время нахождения моего в Варцыхе тоже ни один раз не пришел ко мне, опасаясь царя, и я видил его только однажды у е. в-ства. При отъезде же моем секретно дал ему знать чрез вернаго человека, чтобы он не оставался при царе и приехал бы в Кутаис по крайней мне надобности с ним поговорить, что сейчас им и исполнено,—только я еще не имел времени с ним объясняться.

Лишь только сейчас преосв. Генители, отказавшийся ехать на совет к царю, прислал своего человека дать знать полковнику Симоновичу, что он по приглашению его завтрешний день выедет в назначенную ближнюю от Кутаиса деревню для свидания с ним и со мною. К преосв. Кутателю тоже послан нарочный с сим приглашением, но от него нет еще ответа. Почему завтра мы поедем на свидание с ними и для внушения, чтобы они, как пастыри духовные, старались обратить народ к покорности и к безмолвному принятию присяги на верность е. и. в-ству, когда необходимость заставит по упорству царя сделать перелом в правлении имеретинском.

В заключение же долгом моим ставлю во всей истине донести в. выс-тву, что, не видав прежде положения Имеретии, никогда не воображал я той трудности, с каковою неминуемо должно быть сопряжено исполнение высочайшей воли е. и. в. относительно Имеретии и участи царя, особливо же теперь, когда, можно сказать, что почти ушло время, ибо здесь совершенная уже весна и реки разливаются. Имеретия же вся есть один лес, покрывающий безпрерывную цепь гор и ущелий, так что во всей Имеретии только одно место от Кутаиса до Варцыхе имеет пространство на 18 верст но и то большею частию покрыто лесом. Деревень, поселенных в одном месте, также почти нигде нет, а повсюду в лесах раскиданы хижины в довольном одна от другой разстоянии, почему жители могут легко разбежаться по лесам и в ущелья от страха во время приближения войск и там укрыться; а приводить к присяге будет некого, разве должно [438] отыскивать их по лесам. Царь равномерно, имея повсюду караулы, может также удалиться из Варцыхе при малейшем движении войск, кои особливо откроет тотчас наитруднейшая переправа чрез Рион и Квирилу против самого его жилища, на возвышении лежащаго, и тогда укроется в дремучий лес, примыкающий к самому его замку, не имея надобности никуда бежать из своего царства. Причем особенному надобно быть счастию, чтобы удалось его где-нибудь схватить и должно даже признать сие невозможным, потому что народ, а паче князья, любя нынешнее своевольное и безпорядочное правление, страшатся российскаго порядка, что и есть главною причиною того, что доселе не составлено еще ни малейшей партии из приверженных к нам имеретинцов, которую бы можно было употребить на поимку царя. О чем имея честь подробно донести в. выс-тву, всепокорнейше прошу о разрешении меня следовать в Тифлис тотчас, как я увижу, что надобности во мне никакой здесь нет. Надворный советник Могилевский.

Кутаис, февраля 12 дня, 1810 года.