ГРУЗИНСКАЯ ЦАРИЦА В БЕЛГОРОДЕ

I.

Как известно, в 1801 году Грузия была присоединена к России, и политическое ее существование прекратилось. Между тем в 1803 году бывшая грузинская царица Мария Георгиевна совершила страшное преступление: убийство генерал-майора Лазарева. Дочь ее Тамара, несмотря на свой юный возраст, пыталась собственноручно убить тифлисского полицеймейстера, который едва успел избежать смерти. Тогда император Александр I повелел обеих провинившихся грузинок выслать в уездный город Курской губернии — Белгород, на жительство в тамошнем женском монастыре. О некоторых небезынтересных фактах из жизни грузинской царицы в ссылке мы и расскажем в предлагаемой вниманию читателей заметке.

2-го июня 1803 года, курский губернатор А. М. Веревкин получил следующее именное высочайшее повеление:

«Грузинской царице Марии, при отправлении не из Грузии, учинившей убийство из мщения и злобы генерал-майору Лазареву, и дочери ее царевне Тамаре, на равное злодеяние покусившейся, назначив пребывание, с семейством их, в Белгородском Рождественском монастыре, я вместе с сим курскому и белоградскому архиепископу дал надлежащее о том предписание. Вам же поручаю, по сношении с воронежским губернатором, [1036] от коего фамилия сия из Воронежа в Белгород отправлена будет, распорядиться приемом ее и водворением в назначенном ей месте. При чем не оставите вы белоградскому городничему дать наставления, дабы он не дозволял ни царице, ни царевне, ни семейству ее, без особенного моего на то повеления, удаляться из города, употребляя для сего хотя не открытый, но точный присмотр, с соблюдением, впрочем, надлежащей благопристойности. О поведении ее вы прикажете себе почасту рапортовать и если бы открылся в нем что либо достойное внимания или отходящее от порядка, вы имеете мне доносить. В Санкт-Петербурге, мая 19-го дня 1803 г. Александр. Граф Виктор Кочубей».

В то же время курский архиепископ Феоктист, кафедра которого находилась в Белгороде, получил повеление государя о водворении в белгородском женском монастыре грузинской царицы. В этом повелении, между прочим, было сказано:

«По неизвестности о числе семейства царицы, в Белград отправиться имеющего, не назначается оному никакого содержания, но я желаю, чтобы вы сообразили с губернатором, какое приличное, но без всякого излишества, положено быть может содержание царице, во время ее пребывания в монастыре.

«Впрочем, не подвергая царицу Марию и дочь ее всей строгости монастырской жизни, вы не дозволите им в образе жизни ничего соблазнительного, от правил пристойности отходящего и с местом пребывания их несогласного, преподавая им нужная духовная наставления и внушая им, что участь, коей они себя подвергли, есть самая снисходительнейшая, какую, по мере преступления их, назначить им было можно».

Губернатор, получив именное повеление, поспешил сделать необходимые распоряжения. Полетели из Курска ордеры белгородскому городничему и земским исправникам. Первому было приказано: «оную грувинскую царицу встретить и провезти прямо в женский монастырь, в жилище, от преосвященного назначенное, и о приезде ее тотчас доложить его преосвященству. В случае требовании духовного начальства в белгородский женский монастырь рабочих, немедленно выслать их». Земским исправникам уездов, по которым должен был ехать поезд грузинской царицы, было сделано предписание о том, чтобы на почтовых станциях заблаговременно были приготовлены лошади в количестве 50, на каждой станции. Затем губернатор распорядился вытребовать из некоторых, уездных городов Курской губернии из так называемых «штатных команд», которые находились в заведовании городничих, 20 рядовых — самых надежных и 3-х унтер-офицеров для содержания караулов в Белгороде «впредь до предписания». Солдаты немедленно должны были явиться в Белгород «с присвоенным им оружием» и поступить в распоряжение белгородского городничего Леонтьева. [1037]

9-го июня, курский губернатор получил от воронежского губернатора Ф. А. Пушкина некоторые бумаги, касавшееся ожидаемого приезда в Белгород царицы Марии, а именно копию с высочайшего ему повеления и отношение главнокомандующего Грузии, князя Цицианова. В этом отношении есть любопытные сведения о выезде из Грузии Марии Георгиевны.

«Отправив отсель, писал князь Цицианов, по высочайшему повелению в Россию царицу Марию с ее семейством и царевича Баграта Георгиевича, которые из Моздока вслед за сим извещением (Отношение главнокомандующего Грузией было отправлено из Тифлиса в Воронеж 20 апреля, а получено ровно через месяц, 20 мая) моим имеют в скорости выехать, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство, дабы вы благоволили дать предписание о заготовлении на станциях лошадей. Когда ж они прибудут в Воронеж, по известным причинам, нужно оставить их в сем городе под ведением вашим, впредь до высочайшего о судьбе их решения, и во время их тут пребывания, оказывать им всякое нужное пособие и снисхождение, но притом нимало не упускать из виду их поведение, за коим надлежит иметь осторожное надзирание, равно как и заботиться о сохранении их здоровья, на какой случай воспретить им и свите иметь и малейшее оружие, особливо же царице Марии, по случаю зверского поступка ее с генерал-майором Лазаревым, коего она зарезала; царевича Баграта нужно также содержать под некоторым присмотром».

В высочайшем повелении, полученном Ф. А. Пушкиным 2-го июня, было сказано: «Я поручаю вам объявить царице Марии, что она вместе с дочерью имеет отправиться в Белгород на жительство в женском монастыре. К препровождению их до Белгорода вы не оставите избрать одного или двух надежнейших чиновников, а коллежскому асессору Зассу приказать с царевичем Багратом отправиться в Москву и явиться там у военного губернатора генерал-фельдмаршала графа Салтыкова. Что же касается остального семейства царицы Марии, то вы можете оное или отправить с царевичем в Москву или отпустить с царицею в Белгород, согласно их желанию».

Курский губернатор в это время находился в Курске, а местный архиепископ в Белгороде, а между тем им совместно надо было решить вопрос о составлении сметы расходов на содержание в белгородском монастыре грузинской царицы с ее семейством и свитой. Поэтому архиепископ Феоктист писал А. М. Веревкину: «для общего, совместно с вами, положения о приличном, без всякого излишества, содержании царицы Марии с ее семейством, приехал бы я в Курск, но мне из [1038] Белгорода отлучиться не можно, по неимению сведения о времени прибытия оной царицы. Келии в женском монастыре, в которых жила игуменья, и по близости оных, в которых жили монахини, отведены для царицы и ее семейства; начата необходимая в келиях пристройка и уборка; остается только учинить с вашим превосходительством соображение о содержании царицы, по прибытии ее в Белгород».

Губернатор немедленно приехал в Белгород. Он привез с собою полученное им от воронежского губернатора уведомление о приезде грузинской царицы в Воронеж. «На сих днях, было сказано в уведомлении, она с чиновниками, Дегтяревым и князем Кугушевым, будет отправлена прямейшим трактом через Нижнедевицк, Старый Оскол и Корочу в Белгород. Кроме царицы Марии, в Белгород должны были приехать: царевичи (дети царицы) Жебраил, Илия, Окропил и Ираклий; царевны Тамара и Анна, а также несколько грузинских князей, дворян и дворянок, священник с дьяконом и грузинская прислуга». Воспользовавшись списком лиц семейства и свиты царицы, А. М. Веревкин совместно с архиепископом Феоктистом составили положение о денежной сумме, необходимой на содержание высланных грузин. Царице Марии было назначено 1460 р. в год, царевичам и царевнам по 730 р., князьям по 365 р., дворянам по 182 р. 50 к., лекарю и священникам «сообразно полковому положению» — первому 300 р., второму 120 р. Были также ассигнованы суммы на отопление, освещение и т. п., всего 11053 р. 50 к. в год.

II.

Грузинская царица со своею свитой приехала в Белгород 21-го июня. В 3 часа по полудни ее поезд приблизился к черте города, где его ожидал городничий с полицейскими чиновниками. Впереди ехала четырехместная карета на рессорах, за нею коляска, затем пять кибиток, а за ними телеги с поклажей. Городничий препроводил приехавших в женский монастырь. Карета въехала на монастырский двор и остановилась у крыльца. Отворили дверцы для выхода грузинской царицы из экипажа, возле которого стоял в парадной форме городничий. Между тем, к удивлению присутствовавших, царица оставалась в карете и не хотела из нее выходить...

Почему она поступила так, из архивных бумаг не видно. Только сейчас же к ней приблизились князья и дворяне и убеждали ее войти в келии. Убеждения оставались бесплодными, пока не подошел духовник царицын, протоиерей Иосиф, сказал Марии Георгиевне несколько слов и благословил ее. Тогда [1039] она пошла в приготовленное для нее помещение, а за нею последовали князья и дворяне. Здесь в угольной комнате царица села на кровать и погрузилась в глубокую думу.

«Я, — рапортовал губернатору городничий, — оставался в передней, а как все устроилось, попросил переводчика, капитана Челаева, доложить обо мне царице. Он побывал у нее и вышедши сказал.

— «Ее высочество пообезпокоилась от дороги, не может вас принять и видеть.

«Царица на вид довольно свежа, 34-х лет от роду, царевичам: Жебраилу 18 лет, Илии 14, Окропилу 10, Ираклию 6; царевне Тамаре 17 лет, а Анне 3 года. Жебраил имеет два горба — спереди и сзади».

Приехавшие размещали свои вещи в келиях. К городничему подошел капитан Челаев и сказал:

— Выданные мне в Воронеже на расход деньги издержаны во время пути. Покорнейше прошу вас для покупки к столу припасов и для других надобностей отпустить мне необходимую сумму денег.

— Хорошо, — отвечал городничий, — только напишите мне расписку в получении денег.

Он передал капитану 175 р. своих собственных денег. Капитан откланялся городничему. Но тот удержал его и обратился к нему с такими словами:

— Позвольте вам сказать...

— Что прикажете? — перебил речь городничего капитан.

Городничий был в большом смущении. Прибывшие с царицей князья и дворяне преспокойно располагались в келиях женского монастыря. А между тем по приказанию начальника губернии для мужчин были приготовлены квартиры вне монастырских стен, в домах, смежных с монастырем и нанятых у местных жителей.

— Квартиры для князей, дворян и служителей, — заявил Челаеву городничий, — отведены в обывательских домах, сбоку монастыря. Просите князей и дворян туда, я проведу вас...

— Извините, — ответил капитан: — я сначала доложу об этом ее высочеству.

Через минуту он вышел из внутренних покоев и сказал:

—  Ее высочество изъяснила, что не может отделить от себя князей и дворян, по тому случаю, что они всегда должны быть при ней, а притом и иметь надлежащий присмотр за малолетними ее детьми.

Городничий удалился из монастыря.

Преосвященный Феоктист написал А. М. Веревкину о приезде [1040] грузинской царицы... В письме было замечено, что она «скучает, что поварня не окончена, и залы нет; зал можно бы пристроить к сеням келий, где царица пребывает, только нет плотников; надобно бы нанять их, но денег нет. Данные из дому моего 150 р. все уже в расходе, а надобно еще столько же на одну поварню. Зала же нечем строить, а зал нужен; поелику царица со всем семейством и почетною свитой кушает вместе.

«Послал я к ужину потребная: принято благосклонно. Положил я завтра священнодействовать в том монастыре. После божественной литургии зайду я к царице и если успею на почту, то извещу ваше превосходительство о последствиях, а ныне только о том извещаю, что деньги, материалы и работники необходимо нужны»...

На это письмо губернатор отвечал: «я прошу вас покорнейше приказать, что надо, устроить, употребив на то деньги, на первый случай, хоть собственные ваши, а я потребное число оных доставить вам не премину».

Следующее свое письмо архиепископ Феоктист отправил А. М. Веревкину на второй же день пребывания в Белгороде грузинской царицы.

«Священнодействовал я, писал он, в женском монастыре. Грузинская царица Мария за болезнью в церкви не была, были только некоторые из свиты ее. После божественной литургии ходил я в келию, поздравил царицу на новоселье с хлебом-солью и пожелал ей временного и вечного благополучия, советовал ей иметь упование на Бога и на всемилостивейшего монарха, с изъяснением, что правосудие его императорского величества сопряжено со всемилостивейшим снисхождением. Приметил я царицу довольную и спокойную настоящим местопребыванием, и я обещал, по окончании строением поварни, пристроить к стенам келий большой зал; но царица изволила сказать:

— «Приостановите работу, чтобы стук плотников не беспокоил меня, по нынешней моей слабости.

«Г. Дегтярев сказал мне, что царицу Марию в Воронеже титуловали ее высочеством, и в предписании, ему от воронежского губернатора данном, таков же титул означен».

Архиепископ сделал визит царице после обедни, а в 5 часов вечера того же дня к нему явился переводчик Челаев и просил его немедленно пожаловать лично к ее высочеству.

— По какому случаю?  —   встревожившись спросил преосвященный.

— Не знаю, — отвечал Челаев. — Просили вас самих.

Тогда преосвященный поспешил в женский монастырь. Мария Георгиевна встретила его жалобами на свои недостатки в одеянии, посуде и столовом приборе. Он обещал позаботиться о всем [1041] необходимом и в тот же вечер написал губернатору письмо об удовлетворении нужд царицы и ее семейства, на что, по его мнению, нужно было 2000 рублей.

Вслед за водворением грузин в Белгороде, губернатор и архиепископ препроводили государю всеподданнейшие рапорты, при чем последний доносил, что он делал царице «духовные наставления и впредь, при всяком случае, делать будет».

Между тем А. М. Веревкина очень озабочивало то обстоятельство, что в женском монастыре поселилась мужская свита грузинской царицы. Он счел нужным написать преосвященному Феоктисту следующее: «Теперь мне прискорбно то, что вся свита царицы расположилась в женском монастыре, что противно как правилам церкви, так и самому именному высочайшему повелению; ибо в монастыре велено водворить только царицу и дочь ее царевну. Не знаю, как будет принято. Всепокорнейше прошу вас внушить царице, чтобы она благоволила приказать совершенного возраста царевичам, князьям, дворянам и прочим чинам выйти в квартиры, отведенные близ монастыря, или чтоб сии лица, по крайней мере, ночевали в квартирах. Я надеюсь, что вы в сем успеете к нашему общему спокойствию».

Преосвященный Феоктист старался успокоить губернатора. «Изволите упоминать, — писал он 29-го июня, — о неприличном водворении семейства и свиты мужеска пола в женском монастыре; но как, по прибытии в женский монастырь, белгородский городничий объявил мне, что царица пожелала водвориться в монастыре со всем своим семейством и свитою, да и в бытность мою у царицы таковое желание свое и мне подтвердила, притом жительство монахинь расположено отдельно, в келиях, находящихся в отдалении за церковью, и уже неделя прошла пребыванию царицы в монастыре, но нет ничего от правил благопристойности отходящего и с местом пребывания несообразного, а все происходит спокойно и благочинно; то, кажется, не надобно теперь беспокоить царицу напоминанием о выводе некоторых из ее семейства и свиты на квартиры, а должно ожидать дальнейшего повеления или непредвидимого случая; в монастыре присмотр за всякою всячиною как с моей стороны, так и от городничего. Дай Бог и впредь такого благочиния и спокойствия».

Несмотря на успокоительное письмо архиепископа, губернатор счел нужным сделать представление министру о том, что князья и дворяне грузинские поселились в женском монастыре. Министр ответил, что государь император приказать соизволил, «чтобы вы (то есть губернатор) поступали с царицей Марией без всяких особенных почестей и угождения ее излишним прихотям. Сама она с семейством и нужными для прислуги [1042] женщинами может жить в монастыре, находящаяся же при ней свита (Нужно сказать, что лица царицыной свиты не были сосланы; они находились при Марин Георгиевне по ее желанию. Многие из них впоследствии уехали из Белгорода на родину.) должна состоять на собственном ее иждивении и жить вне монастыря. Поместить же в монастыре всех князей и дворян было бы противно правилам монашеским».

Губернатор, получив известие о высочайшем повелении, сейчас же написал преосвященному Феоктисту: «не оставьте внушить об отпуске из монастыря на квартиры князей и дворян», а через два дня городничий отрапортовал губернатору о том, что «вывел из монастыря грузин, кроме духовника, лекаря и служителя, оставшихся на время болезни царевича Жебраима, приключившейся ему от сильного ослабления желудка».

На основании высочайшего повеления, министр внутренних дел предписал белгородской почтовой конторе, чтобы она всякий раз, как грузинская царица будет или сама писать, или получать от кого либо письма, доносила курскому губернатору, и чтобы для большей предосторожности почтмейстер разведывал, с кем царица ведет переписку, от кого и как часто будет получать письма. Из губернаторских донесений видно, что грузинская царица посылала и получала письма довольно часто. Переписка велась с царевичами — Михаилом и Давидом, находившимися в Петербурге, и Багратом, жившим в Москве. Были письма из Тифлиса — царице от ее матери и бывшей придворной дамы, из Петербурга — от духовника Никифора. Сама царица, между прочим, писала в Петербург графу Кочубею (Письмо это весило 5 лотов. Во всех донесениях почтмейстера было точно обозначено, сколько лотов весило каждое письмо и посланное грузинской царицей и полученное ей.), в Моздок какому-то архимандриту и протоиерею Аарону.

Перлюстрация писем вскоре была прекращена. 27-го августа министр внутренних дел писал курскому губернатору: «по затруднениям, каковые встретились при наблюдении за письмами, и по неудобности сыскать на месте верных переводчиков, государь повелел оставить переписку царицы без дальнейшего внимания».

Главноуправляющий Грузией, генерал-лейтенант князь Цицианов, довел до сведения государя о том, что падчерицы царицы Марии, 1'ипсима Соколаева и София Тарханова, по выезде ее в Россию, самопроизвольно въехали в ее дом; также царевна Гаяна, и прежде там жившая, просила об отдаче всем им троим сего дома. Государь повелел спросить Марию Георгиевну: согласна ли она сделать уступку дома?

Царица отвечала согласием. [1043]

Губернатора кто-то уведомил о том, что будто бы грузины привезли с собой сабли. Обеспокоенный этим, он предписал городничему: о привезенных саблях объяснить, чьи они, кем взяты из Грузии и для чего? Городничий отписал, что четыре сабли были при самом отправлении царицы из Грузии препровождавшим ее генерал-майором Тучковым отобраны у лиц ее свиты и привезены в Белгород, но сданы городничему, а при царице и свите ее подобного оружия не оказалось. Грузины, прибавил городничий, ведут жизнь кроткую, с соблюдением во всем благопристойности.

III.

Действительно, судя по рассказам моего деда, жившего в то время в Белгороде и интересовавшегося, подобно многим белгородцам, личностью грузинской царицы, она вела жизнь очень скромную и, по-видимому, избегала, по крайней мере, в первые годы нахождения в ссылке, каких бы то ни было знакомств, хотя могла иметь их. В начале истекающего столетия в Белгороде находился штаб кавалерийского корпуса, и там проживали корпусный командир и генералы с семействами. На городских улицах царицу можно было видеть весьма редко. Желавшие ее увидеть, в особенности приезжие, обыкновенно посещали по воскресным и праздничным дням церковь женского монастыря, где иногда бывала и Мария Георгиевна и слушала литургию на особо устроенном месте с членами своей семьи. Князья и дворяне, будучи в церкви, занимали места поодаль от царицы. Если служил архиепископ, то подходили к нему под благословение, при чем царице подавалась большая просфора. Царица молилась усердно и не раз, во время службы, опускалась на колени. Высокого роста, стройная, со строгими, выразительными чертами лица, с крючковатым носом, она, производила сильное впечатление своей наружностью. Дочь ее Тамара не особенно походила на мать, имела тип восточной красавицы; немало было поклонников ее красоты, но девушка держала себя гордо и недоступно. Одевались мать и дочь в национальные грузинские костюмы. На голову надевалось покрывало, в виде фаты, из белой кисеи у матери и из золотистой у дочери. Покрывало ниспадало на спину и почти доходило до пола. На платье, отделанное куньим мехом, набрасывался зеленого или красного цвета кафтан, обшитый золотым позументом и бахромой и опоясанный шелковым кушаком синего или розового цвета. Подол платья был отделан белым атласом, а ноги обуты в синие бархатные башмаки. Находясь вне дома, царица и царевна носили на головах большие платки. Мария [1044] Георгиевна никогда не расставалась с черепаховой табакеркой, из которой частенько нюхала табак.

Царевичи, князья и дворяне ходили также в национальных костюмах: в круглых шапках из калмыцкой черной смушки, в кафтанах, подпоясанных цветными поясами и отделанных золотым позументом, в шелковых красных рубашках, нешироких шароварах, белых шелковых чулках и сафьянных сапожках. Протоиерей Иосиф одевался в синюю рясу тонкого аглицкого сукна, гвоздичного цвета подрясник, ситцевый бешмет, подпоясанный цветным шелковым кушаком. На голове он носил круглую шапку из куньего меха, на ногах  —   козловые сапоги. Дьякон надевал голубую рясу и плисовую шапку.

Замечательно убранство постелей царицы и царевен: перина зеленая бархатная, три подушки в парчовых золотых наволоках, голубое атласное одеяло, выстеганное не на вате, а на хлопчатой бумаге, с бумажною подкладкою.

Развлечением лиц царицыной свиты служили прогулки по белгородским улицам; выходить из города, а тем более выезжать из него они не имели права. Когда Мария Георгиевна выразила желание, чтобы врач ее, Чараев, вместе с одним из дворян съездил в Харьков для покупки там лекарств и некоторых вещей, а городничий представил по этому случаю рапорт губернатору, то А. М. Веревкин сделал городничему выговор:

—  Я, —  писал он,  —  дал же вам наставление, дабы вы не позволяли никому — ни царице, ни царевне, ни семейству ее удаляться из города, без особого высочайшего разрешения, а вы отваживаетесь присылать подобные рапорты. Необходимые для них вещи вы сами можете искупить и доставить по принадлежности.

Так писал губернатор городничему, а сам все-таки просил министра внутренних дел дать для лиц свиты грузинской царицы разрешение отлучаться в Харьков, по следующим резонам: «в Белгороде как аптеки, так и материй хороших нет. Белгород от Харькова отстоит в 75, а от Курска в 125 верстах». Просимое разрешение было дано.

Белгородский городничий еженедельно рапортовал губернатору о положении грузинских дел; но все его рапорты сводились к одному знаменателю: все обстоит благополучно. Между тем не прошло еще трех месяцев со времени приезда царицы Марии в Белгород, как архиепископ Феоктист вынужден был донести в Петербург о весьма странной просьбе царицы, с которой она обратилась к архиепископу — именно в высокоторжествённый день тезоименитства императора отслужить по ее муже панихиду. Преосвященный отклонил такую просьбу и написал о том министру внутренних дел. Тот отвечал: [1045]

«Я имел счастье представлять письмо ваше относительно требования царицы Марии государю. Он отозваться соизволил, что как вам известны причины заключения царицы в монастыре, то и поведение ваше с нею тому должно быть сообразно. Не отказывая ей ни в каких духовных утешениях, вы не допустите, конечно, ничего противного установленному церковному порядку».

Ответ министра архиепископ сообщил губернатору, а о положении вещей в Белгороде писал таким образом: «В Белегороде и белоградском монастыре все благополучно, чинно и спокойно. Третьего дня и вчера здесь несносный был зной, а ныне небесные орошения прохладили землю. Пристройка к келиям царицы вряд ли чрез три недели окончится. Сколько осталось денег у городничего, я еще не спрашивал. Озабочен он отводом квартир для полка, чрез 2 или 8 дня в Белград прибыть имеющего. В минувшую субботу священнодействовал я в женском монастыре, был и у царицы. Намерен побывать и сегодня. Кроме работников и материалов на постройку, дано из дому моего 300 рублей, велел я еще дать 200 рублей, а более недоумеваю, что предпринять, ежели не достанет»...

Но дело устроилось благополучно. Было высочайше повелено выдавать из государственного казначейства по 11000 рублей в год на содержание грузинской царицы, ее семейства и свиты. Нужно, однако, сказать, что, несмотря, по-видимому, на значительную сумму денег, назначенную на содержание грузинской царицы, она не раз жаловалась губернатору и министру внутренних дел на свое стесненное, в денежном отношении, положение, на недостаток отпускаемого ей содержания от казны. Так 6-го октября 1803 года она писала губернатору: «Уповаю, что вам весьма известны обстоятельства моей жизни и пребывания. Нахожусь в бедственном и горестном состоянии. При отъезде моем не могла взять с собою никакого имущества. Вознамерилась я отправить в Грузию служителя Бежана для доставления ко мне из оставленных моих собственных вещей и денег, а наипаче церковных книг, так как нечем исправлять обрядов священнослужения. И намерены прислать ко мне отец и мать мои все, требуемое для меня, имущество. Прошу я отпустить служителя и выдать ему подорожную до Тифлиса или Моздока... Если сами не разрешите и пошлете к министру, то прошу прислать мне из казенных или ваших собственных денег 2000 рублей для одеяния малолетних царевичей».

8-го ноября, курский губернатор получил от архиепископа Феоктиста письмо довольно тревожного содержания. «В сию минуту, — сказано было в этом письме, — прислан ко мне благочинный женского монастыря, о. Евоимий Усенков, от грузинской царицы с требованием об отводе лекарю ее особливой келии [1046] в монастыре, по причине открывшейся весьма сильной горячки между грузинами и семинаристами, квартирующими в одном доме, ниже оного монастыря, против мясных рядов. Приказал я семинарскому правлению освидетельствовать больных семинаристов и велел дать знать городничему о больных грузинах для принятия мер к пресечению болезней. А как сказывают, что болезнь сия последовала от тлетворного воздуха, из мясных рядов исходящего и парами наполненного, по совместному в том содействию и нынешней осенней погоды, то по таким обстоятельствам нужно грузин поместить в других квартирах, да и мясные ряды не у места, поелику оные там и по плану не положены.

Губернатор в день получения письма сделал предписание врачебной управе принять меры к прекращению болезни между грузинами. А городничему дан был выговор: «Вы доносите, что все обстоит благополучно, а преосвященный в то же время уведомляет меня об открывшейся болезни. Приложите все свое старание» и проч.

Губернатор требовал, чтобы врачебная управа командировала в Белгород одного из своих членов; но инспектор управы решил съездить туда сам и результаты своих наблюдений изложил в следующем донесении:

«Я в Белгороде, по приезде туда, пригласив тамошнего штаб-лекаря Базилевича и Ингерманландского драгунского полка штаб-лекаря Шталя, осматривал живущих близ девичьего монастыря в одном доме грузин и семинаристов и нашел грузинского дьякона больного простудною горячкою, а прочих 5 грузин и 5 малолетних семинаристов освободившимися от болезни, точию еще слабых; но ни малейшей опасности нами не найдено. Болезнь же приключилась не от чего иного, как от бывшей переменной сырой погоды и по случаю стояния дома на низком месте, а совсем не от мясных рядов и якобы от них исходящих тлетворных паров. Сие тем более утверждать можно, что во многом числе в выстроившихся близ тех рядов домах жители, как прежде, так и ныне по благости Божией, не претерпевают никаких болезненных припадков, да и оные мясные ряды выстроены в самом удобном месте, можно сказать, за городом, при речке Везелице. Не оставил я осмотром ныне же мясных рядов, где нашел, что соблюдаются порядок и чистота наилучшим образом». [1047]

IV.

В мае 1804 года император Александр Павлович повелел министру внутренних дел собрать сведения о положении грузинской царицы в Белгороде. Министр предложил курскому губернатору следующие вопросы:

1) В каком состоянии находится царица Мария с семейством, не терпит ли в каких либо потребностях недостатка, и к положенной на содержание ее сумме не нужно ли еще прибавить?

2) Не затрудняется ли царица со стороны воспитания своих детей, и не согласится ли она отдать их на попечение правительства для доставления им воспитания?

Губернатор на другой же день по получении министерского предписания отправился в Белгород, где посетил Марию Георгиевну и имел с нею продолжительный разговор, в присутствии архиепископа Феоктиста. Царица изложила губернатору (Курским губернатором в это время вместо А.М. Веревкина был П. И. Протасов) свои желания и согласилась отправить в Петербург для воспитания двоих из своих сыновей, Илию и Окропила. Возвратившись из Белгорода, губернатор немедленно отослал министру внутренних дел представление об успехе своей миссии.

«Я уверил, — писал губернатор, — царицу Марию в неуклонном на жребий ее монаршем внимании и в том, что царевичи в свое время всякое следующее им отличие, без сомнения, получат. В семействе царицы  —  сыновья Жебраил 18-ти, Илия 13-ти, Окропил 11-ти и Ираклий 6-ти лет. При всемерном, со стороны моей, наклонении о предоставлении попечению правительства воспитывать детей, царица, благодаря за монаршее милосердие, решилась наконец отпустить в Петербург двух царевичей, Илию и Окропила, испрашивая милости, чтобы за ними приехал сюда сын ее, царевич Михаил.

«У себя оставляет царица двух сыновей. Из них старший, будучи от природы горбат и изуродован, имеет очень слабое сложение, часто хворает, а посему едва ли какое учение может постигнуть, а самый меньшой, по мнению царицы, не достиг еще тех лет, в которые должен начать учение; с двумя же царевичами отпустить хочет из свиты трех человек.

«Усердная просьба царицы наиболее о том, чтобы у государя исходатайствовать пенсию для оставляемых у нее царевичей и царевен. Выслушав эту просьбу, я, говорит губернатор, спросил:

—  «На что нужны вашему высочеству деньги в таком, малом городе, как Белгород? [1048]

«Она отвечала:

—  «Нужно для детей завести экипаж, чтобы могли они приобрести себе знакомство.

«В экипаже, — писал губернатор, — большой нужды не вижу. Однако же на одежду царице и ее свите необходимо было бы отпускать по 2000 рублей ежегодно, как о том представлял мой предместник».

Мария Георгиевна нашла нужным послать два письма: одно государю, другое губернатору. К губернатору она писала следующее:

«По объявлении мне высочайшего повеления от вашего превосходительства в рассуждении требования моих двух детей в Петербург и по обещании им монаршей милости с прочими равно царевичами, приношу я благодарность его величеству письмом, для остальных детей прошу пенсии, а себя предаю в волю государя. Когда вы спрашивали меня о моих недостатках, тогда я не могла от скорби моей доложить вашему превосходительству, что пища здесь дешева, но одеяние весьма дороговизно. Мы все состоим 30 душ, также нанять при кухне одного работника. Выходит на мой стол ежедневно 15 рублей, а на свиту 14 рублей 60 копеек, а мне определено в день на пропитание 30 рублей. На одеяние употребляли мы до сего времени деньги свои. Во время отправления меня из Грузии доставил мне князь Гив-Сагинов 300 рублей, еще привез с собою протопоп голландских червонцев 1000 рублей, также парчи на шитье платья. Еще заняла я в Моздоке за проценты 600 рублей и ныне не заплачено; также прислал из Петербурга сын мой Михаил 1000 рублей. Вышеупомянутыми деньгами мы содержались до сего времени. Просьба моя состоит в том, что как прочие царевичи имеют пенсию, то и мой не оставлены бы были от сего».

Следствием письма грузинской царицы государю было то, что он повелел к содержанию царицы прибавит по 2000 рублей ежегодно; но на просьбу о назначении пенсий не изъявил согласия. Тогда Мария Георгиевна обратилась с просьбой, чтобы и старший ее сын, Жебраил, был взят на воспитание в Петербург.

Вскоре от графа Кочубея курским губернатором было получено уведомление о том, чтобы царевичей отправить в Петербург, уверив их мать снова, что они на казенном иждивении будут воспитываемы в Петербурге, с возможным почтением. Царевич же Михаил не поехал за своими братьями. отозвавшись, что дела его не позволяют ему предпринять поездку. Губернатор отвечал министру, что он, зная нерешительный и неудобосклонный характер царицы, сам отправился в Белгород.

Перед отъездом своим губернатор получил любопытную для нас бумагу от министра внутренних дел. "Грузинская [1049]царица Мария, — писал министр, — подала прошение на высочайшее имя, в котором выразила жалобу на несправедливое (якобы) обвинение ее в смертоубийстве генерал-майора Лазарева, и просила: 1) чтобы дозволено было ей с детьми приехать в Петербург как для принесения лично своего оправдания, так и для представления о своих нуждах; и 2) чтобы дети ее, наравне с прочими грузинскими царевичами, дядьями и братьями, не лишены были знаков монаршего к ним благоволения.

«Государь император, не признав за благо, на основании прежних причин, дозволить царице Марии прибыть сюда и будучи, однако, совершенно удален от того, чтобы дети ее, непричастные ни к какому преступлению, терпели в чем либо нужду, повелеть соизволил: уверить царицу в монаршем внимании к ее семейству. Сыновья ее, для надлежащего воспитания, могли бы быть помещены в Петербурге, в каком либо кадетском корпусе, или в Москве, при университете; но как здесь, так и там приложено было бы наивозможное о них старание. Сообщая о сем вашему превосходительству, не могу не присовокупить, что сыновья царицы, воспитываясь в товариществе с российским благородным юношеством, приобрели бы нужные познания и мало-помалу забыли навыки своей земли; познакомились бы с нашими обычаями и, переродясь, так сказать, из грузин в русских, со временем могли бы быть полезнее, нежели прочие грузинские царевичи и князья»...

13-го июля 1804 года, царевичи Илья и Окропил, в сопровождении дворянина Хуцисова, выехали из Белгорода в Петербург. Во время поездки они были поручены губернатором наблюдению депутата курской дворянской комиссии, Денисьева, которому дано было особое наставление, как именно доставить царевичей на место их назначения.

«Знаю вас, — писал в этом наставлении губернатор, — способнейшим к исполнению сей обязанности, знаю лично доброе ваше поведение, благородные свойства и отличную во всем расторопность; но, тем не менее, но обязанности моей, одолжаюсь в руководство вам дать наставление»...

Оно состоит из 12 параграфов. Денисьеву было рекомендовано: обходиться с царевичами с благородной лаской, а на случай, если бы который нибудь из царевичей подвергся болезни, то надо требовать медицинского чиновника от местного начальства, так как в российском благоустроенном государстве во всяком городе можно найти искусного врача. Денисьев должен был, по приезде в Петербург, представить министру внутренних дел царевичей и губернаторский рапорт, в котором изложены были принятые губернатором меры к благополучному препровождению грузинских царевичей в Петербург. Рапорт [1050] был заключен такими словами: «рекомендуя г. Денисьева в милостивом вашего сиятельства покровительстве, уверен, что всякий достойный вами вознаградится». Государь император пожаловал Денисьеву бриллиантовый перстень.

В сентябре 1804 года, царица Мария отпустила в Петербург и старшего своего сына, Жебраила. Об устройстве судьбы грузинских царевичей мы узнаем из следующего письма министра внутренних дел курскому губернатору.

«Его императорское величество, изъявив волю свою, чтобы они воспитаны были в первом кадетском корпусе, под непосредственным наблюдением генерал-майора Клингера, указать соизволил:

«1) Царевичей поместить в особых покоях, поручить их в особое ближайшее смотрение надежному чиновнику  —  корпусному библиотекарю Фоларту, снабдить их всеми учебными пособиями и доставить особых учителей для преподавания им наук, доколе не придут они в состояние слушать учение в классах вместе с прочими кадетами.

«2) На платье каждому из царевичей производить ежегодно по 500 рублей, сверх прочего содержания.

«3) Обнадежить царевичей, что, при окончании курса учения, приняты они будут в гвардию с приличными преимуществами».

Весьма интересен тот факт, что когда царевичи Илия и Окропил уехали в Петербург, то старушка-грузинка, их нянька, по имени Анна, сильно затосковала о своих воспитанниках, а когда снарядили в путь-дорогу и старшего царевича Жебраила, то она не выдержала и заявила, что, во что бы то ни стало, поедет в столицу, чтобы там иметь возможность хоть изредка видеть царевичей. Мольбы няни были удовлетворены. Губернатор разрешил ей ехать в Петербург, о чем счел нужным уведомить министра внутренних дел. Где жила в Петербурге эта преданная царскому семейству женщина, и долго ли оставалась она там, неизвестно.

_____________________________

Из тех архивных источников, какие были у нас под руками, мы можем привести еще два известия о пребывании в Белгороде грузинской царицы.

Первое относится к 1808 году. В этом году царица писала курскому губернатору, князю Д. А. Прозоровскому: «Отпускаются мне на содержание из казны по 14000 рублей, а ими я никак не могу исправиться; какие я имела вещи, распродала, и тем способствовала содержанию себя. После того задолжала, и никто ничего мне в кредит не верит, почему претерпеваю крайнюю нужду и прошу представить государю прошение мое о прибавке жалованья». [1051]

Неизвестно, увенчалась ли эта царицына просьба успехом. Но вторая просьба, принесенная Марией Георгиевной в 1809 году, была уважена. Именно она просила о позволении ей, по случаю слабости здоровья, по сделанным от докторов советам, прогуливаться за городом. Просьба были представлена государю, и он повелел: «предоставить царице свободу выезжать за город, с тем, однако же, чтобы местное начальство имело за сим нужное наблюдение».

Любопытно здесь отметить, как осуществлялось на практике это нужное наблюдение. Каждый раз, когда царица предполагала, прокатиться по какой либо дороге, ведущей из Белгорода, она должна была уведомить городничего о своем маршруте: куда она поедет и до какого места, Получив уведомление, городничий снаряжал несколько конных стражников. Один из них становился у выезда из города, другие на пути предположенного движения царицына экипажа, а один в том месте, которое должно было быть пределом прогулки. Конвоировать же царицу было признано почему-то неудобным. Как только царица возвращалась в город, стражники скакали к квартире городничего и рапортовали ему о совершенной прогулке.

Царица прожила в Белгороде до 1811 года, когда по просьбе сына ее, Михаила, государь разрешил ей переехать в Москву.

А. Танков.