№ 98

1824 г. январь — Отчет Нерсесу Аштаракеци о переговорах Татевского архиепископа Мартироса с Аббас-Мирзой о создавшемся в Эчмиадзине положении

*** [160] ***

Архив Матенадарана, ф. Диван католикоса, пап. 45, док. 164. Подлинник.

ПЕРЕВОД

17 декабря 1823 года в девять часов 30 минут [утра] торжественно ввели нас в город Тавриз и остановился я в доме благородного Агало-бека. 19 числа того же месяца сам Агало-бек явился ко двору и имел беседу с солнцеподобным шах-заде и каймагамом. А 20 числа он сопроводил меня к каймагаму и е. высокобл. принял меня с великой любовью и почетом и велел садиться перед собой. Затем любезно он начал расспрашивать о е. высокопреосв. и преосвященном архиеп. Нерсесе. Я достойно ответил на его вопросы и подал ему оба послания на армянском языке, сказав, что там не было никого, кто бы мог написать по-персидски и потому они написаны по-армянски. Он поблагодарил любезно, взял, раскрыл послания, посмотрел на печать и подпись е. высокопреосв. католикоса и преосвященного Нерсеса архиепископа и сказал: «Почерк обоих посланий один, но подписи — разные». Затем эти послания он отдал Агало-беку и велел перевести и передать ему, а затем, обратившись ко мне, спросил, где теперь е. св-тво архипастырь и как его здоровье, а также поинтересовался о здоровье преосвященного Нерсеса архиепископа. Получив ответ на свои вопросы он, согласно с персидскими обычаями, начал чрезмерно восхвалять меня, хотя я подчеркивал свою скромность, но он восхвалял все больше и больше. Спустя два часа он велел принести кофе, после чего он отпустил нас. Он велел Агало беку оказать Мартиросу халифу надлежащие почести и прием, что это приказ шах-заде, он, мол, дорогой гость шах-заде. Между тем, пока мы сидели у каймагама, принесли рагам шах-заде к сардару, в котором требовалось немедленно в Тавриз отправить епископов Ефрема и Степанноса, которых он желает расспросить кое о чем, узнать о состоянии святого Престола и т. д. Через Агало-бека я сообщил, что оба они назначены управляющими и нет там другого такого человека, кто бы смог управлять св. Престолом. Если будет на то его позволение, пусть один из них приедет, а другой останется, чтобы управлять [делами Престола]. Он тут же распорядился сделать так как я просил. Имя Степанноса епископа было стерто и приказ остался только на имя Ефрема епископа. И я написал письмо преосвященному Ефрему епископу, чтобы он отправился в путь без каких-либо опасений. 21-го этого месяца гонец, взяв письма, отправился в Ереван. Тем временем благонравный шах-заде отправился на охоту, где убили одного дикого барана, которого целиком отправили нам 21 декабря. В тот же день, [161] спустя немного времени, пришел фараш и сопроводил меня ко двору. Агало-бек, который заранее был там, ожидал меня. Зашли мы и там, в комнате эшикагаси увидели Агало-бека. По персидским обычаям эшикагаси Махмат Гусейн-хан шел впереди, а я и Агало-бек сзади. В трех местах кланяясь, повели нас и представили шах-заде. Этот самый эшикагаси, взяв у меня три жалобы, написанные по-персидски, передал их шах-заде. Прочитав все, он поздоровался со мной и расспросил о е. св-тве архипастыре. Я, покорно поклонившись, сказал: «Молится он постоянно о вашей жизни и державе». Затем [он] спросил о преосвященном Нерсесе архиепископе. И снова поклонившись, я ответил то же. Тогда сказал шах-заде: «Католикос выехал на шесть месяцев, но вот уже исполнилось два года, почему же не возвращается он на свой очаг»? Я ответил: «Когда католикос прибыл в Карабах, я находился там. Армяне и другие народы согласились, каждый по мере своих возможностей, оказать помощь для погашения долгов Престола, [по в это самое время] дошли до нас слухи о смерти двух вардапетов и о том, как Джафар хан запечатал двери [их келий] и о том, как сардар затребовал 15 тысяч туманов денег и т. д. и т. п. Сказал шах-заде, что так написано и в этих жалобах. После добавил: «Так почему же вы, перенесшие так много трудностей, не сообщили мне об этом через своих вардапетов, ежегодно приносящих мне дары, чтобы я наказал одного, в назидание другому? Мы не нуждаемся в ваших дарах, но наша воля, чтобы ваш человек часто бывал в нашем дворце и поведал нам о ваших горестях». Я ответил: «Велик наш страх, и если сейчас мы находились бы в Ереване, было бы невозможно жаловаться на сардара и его слуг». Сказал шах-заде: «Когда же это вы жаловались, что теперь говорите так? Что за пес сардар Гусейн-хан, чтобы противиться моему повелению? Не думаете ли вы, что я бессилен наказать сардара Гусейн-хана? Или же, чьи псы Джафар-хан или мирза Джаппар, чтобы причинить моему очагу так много стеснений. Или же думаете, что не смог бы я привести их сюда и выколоть им глаза или отрубить руки»? Я ответил: «Умереть мне у ваших ног, не столь глуп я, чтобы так думать. Знаем мы, что властелин вы и царь и можете наказать ка« захотите. Но до сих пор нам в голову не приходило пожаловаться в. выс-тву». Сказал шах-заде: «Ну, ладно, мне не могли сообщить, сообщили бы Агало беку, моему слуге, что сам армянин и единоверец с вами. Почему же хоть одну строчку не написали ему, чтобы он пожаловался мне»? Здесь Агало-бек сказал, что, правда, ему тоже ничего не сообщили. Затем начал шах-заде: «Это жалоба на происшествия за 14 лет. Конечно, он может расследовать и выявить истину, причем невозможно, чтобы все это было неправда. Конечно, в ней есть и правда. Но поскольку католикос и Нерсес архиепископ находятся в Тифлисе и пишут оттуда, то можно думать, что они этими жалобами хотят лишить моей милости и благосклонности сардара Гусенна-хана, моего слугу. Это не так, конечно, но можно так думать. Мы не похожи на другие народы. Христа признаем великим пророком, Марию девой, а двенадцать апостолов — нашими имамами. Поэтому и мы хотим почитать церковь Христа и сохранить ее в благополучии. Так мы в прошлом из-за Исраел вардапета, по поводу строительства его монастыря понесли ущерб в пять тысяч туманов и т. д. и т. п. В Татев войска я не послал». Тут я покорно сказал, что это справедливо. Вы особо заботитесь о монастырях, находящихся недалеко от вас, и они непосредственно пользуются дарами вашего милосердия. Но Престол Эчмиадзинский, который является главой всех армянских монастырей, находясь далеко от вас, лишен вашего милостивого покровительства, что и является причиной тому, что католикос находится на чужбине, а братия Эчмиадзина доведена до крайнего несчастья. Сказал шах-заде: «Не моя вина, тут вина ваша, что не сообщали мне о ваших горестях. В те смутные времена для благоустройства Эчмиадзина я вызвал из Петербурга Ефрема католикоса, и когда католикос прибыл ко мне в долину Вирапа, я принял его и оказал почести, приличествующие его сану. Но у нас тоже есть моллы. Есть такие, что все отдались религиозным делам. Есть и [162] такие, что одновременно занимаются и религиозными и светскими делами. На самом деле, я католикоса видел скромным и весь ушедшим в религиозные дела. Но Нерсес был умелым. И в религиозных, и одновременно, в управлении светских дел он был умелым и он был мудрым. Эчмиадзин я поручил ему, а он взял да оставил Эчмиадзин и самовольно уехал в Тифлис. Где тут моя вина? Вина Нерсеса». Я ответил: «Епископ Нерсес не виновен, ведь его грозили привязать к пушке. Для спасения своей жизни он оставил Эчмиадзин и уехал в Тифлис». А шах-заде сказал: «Мы написали, чтобы из Эчмиадзина прибыли к нам вардапеты, когда они прибудут, все разузнаю и вершу справедливый суд, достойный Престола». Тут Агало-бек покорно сказал: «Вы поведали, чтобы приехали двое вардапетов, но вот он попросил каймагама, чтобы один остался там управлять Престолом, а другой приехал. Каймагам согласился и написал, чтобы вардапет приехал один». Шах-заде повелел: «Ладно, ничего, но я хочу кое о чем спросить у него». Шах-заде сказал также: «Эту жалобу, видимо, написали русские и дали Нерсесу, изложение [по форме] похоже на русский лад». Я поклялся и сказал, что это написано самим Нерсесом архиепископом на армянском языке, а мирза Абраам перевел. [Шах-заде] спросил у Агало-бека: «Мирза Абраам твой брат»? «Да, мой брат», — ответил он. Шах-заде сказал: «Значит, правильно говорит вардапет, что все послания русских ко мне он пишет? Да. Я узнал, это его слог». Я ответил, что ни среди армян, ни среди русских нет такого грамотного, как Нерсес архиепископ. Если даже надо царю писать что-либо, пишет он, а другие переводят. Среди армянского народа он единственный и нет ему равного. И Агало-бек подтвердил это. Шах-заде согласился и сказал: «Да, да»! А затем добавил: «Вы свободны», и мы вновь по обычаям их, поклонившись ему, оставили его и вышли.

25 декабря Агало-бек пошел во дворец. Там он говорил насчет подарков и письменно сообщил, что мол то и то имеет преподнести [шах-заде]. В тот же день пришли и вызвали меня во дворец. Как и в первый раз, меня повели и представили. Шах-заде сказал: «Агало-бек мне передал, что вы подарки принесли мне. Католикос и Нерсес, оставив Престол Эчмиадзинский и находясь в другом государстве — в Тифлисе, посылают мне подарки, насколько это удобно? Я велел проверить в документах и уточнить, и все, что за это время приносили мне от Престола, я намерен возвратить». А я через Агало-бека сказал, что в Эчмиадзине своя традиция записывать события, происшедшие в дни того или другого царя. Я прочитал в нем и увидел, что в прежние времена католикосы, отправляя во дворец к бывшим царям какого-либо вардапета с дарами, он вместе с ничтожными дарами с собой имел и пустой платок, четыре конца которого были завязаны в узел. Явившись к царю он развязывал узел платка и встряхивал его над головой шаха или шах-заде. Ныне хотя вы конечно, не нуждаетесь в дарах, это мы ждем от вас милосердия, но этот дар вы примите как благодать молитв е. св-тва католикоса, Нерсеса архиепископа и других вардапетов, проживающих в других странах. Из вашего же приказа следует, что вы сердиты на нас. Воля в. высочества». Услышав это, шах-заде сказал: «Пока ваша просьба не исполнена, не следует мне принимать дары. Вот уже сколько дней я озадачен. И в недоумении не знаю, что и делать, поскольку католикос в другом государстве и Нерсес также в Тифлисе, оттуда они мне пишут о своих горестях за четырнадцать лет. Нерсес вардапет оставил опустошенный Эчмиадзин, переселился в Тифлис и там строит церковь. Просит о возвращении имущества своего брата в Ереване и т. д.» Я сказал: «Это не только Нерсес епископ, но с давних пор установлен канон в Эчмиадзине одного из своих вардапетов направлять в Тифлис для управления армянской паствой. Прежде там находился другой вардапет. И Нерсес поехал туда по просьбе парода и по приказу католикоса, а не самовольно. И я знаю хорошо, что переезд Нерсеса в Тифлис и его пребывание там приносит пользу вашему государству, посколько всюду, где перед русскими вельможами в моем присутствии речь заходила о вашем царстве, [163] я слушал своими ушами, как Нерсес архиепископ всегда восхвалял шаха и шах-заде и поддерживал их авторитет. И пусть знает шах-заде, что после выезда е. св-тва католикоса из Эчмиадзина и тех притеснении и убытков, которые причинил Джафар-хан Престолу и вардапетам после смерти тех двух вардапетов, то все остальные вардапеты разбрелись бы в разные стороны и Престол наверняка опустел бы уже, если бы Нерсес вардапет не успокоил их и не говорил: вы потерпите, успокойтесь, я напишу шах-заде, он покровитель нашего Престола и т. д. и т. д. После этого, я достал копию письма сардара и сказал: шах-заде, вот каковы были желание и замыслы сардара, они записаны здесь. Он старался взять от Престола в год пять тысяч или шесть тысяч туманов, вот почему Престол дошел до крайнего обнищания. Он взял письмо, прочел и сказал: «Не плохо пишет сардар, хорошо пишет». Я сказал, что есть у меня перевод письма. Наша жалоба в том, что во времена Махмат хана и вообще никогда Ошакан не был отделен от Эчмиадзина. Известно, что Махмат-хан был своевольным, не было для него ни шаха, ни шах-заде и не признавал он дарственные указы предыдущих шахов.

И вовсе не к лицу сардару следовать примеру Махмат-хана, тем более ему хорошо известно, что шах и шах-заде Престолу [Эчмиадзинскому] оказывают особую милость и покровительство.

Шах-заде сказал: «Хотя сардар и пишет пять или шесть тысяч туманов, но ведь столько он не брал от вас». Ответил я: «Это верно, он не брал столько в виде махты, но то, что он брал под разным видом в частности известно было шах-заде. И Джафар-хан, узнав о том, что архиепископ Нерсес направил жалобу шах-заде, уже после моего приезда сюда, направил своего человека в селение Аштарак и он там разрушил дом брата архиеп. Нерсеса. И вот теперь пишет мне архиеп. Нерсес, чтобы я поставил об этом в известность шах-заде. Поскольку дом брата моего [пишет он] является владением шах-заде, следовательно, его благоустроенность выгодна стране шах-заде. Как же он посмел причинить такой ущерб стране шах- заде? И повелел шах-заде: «Да, будет и это причислено к другим его проступкам. Я обязательно когда-либо займусь разбором этих дел и вершу справедливый суд. Лично я желаю видеть Престол Эчмиадзинский благоустроенным и дать удовлетворение вашей жалобе. Ты только дай мне заверение возвратится ли католикос в Эчмиадзин или нет»? Я ответил: «Я знаю только, что если в отношении к Престолу будет ваша милость и милосердие, то католикос не останется там, даже если его закуют в цепи. Но сейчас я не осмелюсь здесь перед вами утверждать, придет он или нет. Возможно, увидев ваше милосердие, приедет. Но возможно также, что будут причины, которые помешают его приезду. Я не могу взять на себя смелость и твердо обещать вам». Сказал шах-заде: «Я исполню все, что вы просите. Отправлю отсюда своего слугу, дам ему жалованье, чтобы он основался в Эчмиадзине. И так он будет охранять [Престол], что не только слуги сардара, но и сам сардар не ступит на землю Эчмиадзина. Я велю привести сюда Джафар-хана, забравшего себе вещи покойных вардапетов. Так поступлю и с мирза Джаппаром, поранившим саблей вардапетов. Я велю сжечь их отцов на костре. Я прикажу займодавцам, чтобы они не смели взять больше чем два процента за десять и т. д. Но оставлять престол без католикоса [не могу]. Следовательно, или католикос должен сам вернуться на Престол, или Нерсес, который, как я слышал, сам взял на себя управление [Престолом], и он в самом деле способен на то, пусть Нерсес приедет и основывается в Эчмиадзине. И еще больше будет мое милосердие в отношении к Престолу, поскольку Нерсес умный и достойный. А если нет, я все равно Престол не оставлю без католикоса, но напишу всем армянам в Турции и во всех местах, и, по их желанию, кого они изберут, достойного назначу католикосом». Сказал еще шах-заде: «Агало-бек, ты точно узнай у Мартироса епископа, католикос возвратится в Эчмиадзин или нет»? Затем сказал: «Вы свободны». А Агало-бек, как повелел шах-заде, [потом], много раз расспрашивал меня, возвратится ли католикос? Я [164] ответил, что возвратится или нет, это зависит от милосердия шах-заде и Агало-бек пошел к шах-заде и передал ему, что так мол он говорит.

Затем 1-го января каймагам пригласил нас, спросил о нашем здравии и обнадежил: «Будь спокоен, все ваши дела я улажу как надо». А в тот же день вечером он прислал нам один поднос сладостей. Приняв, мы выразили ему нашу благодарность. А 6 января везир мирза Муса-хан также прислал один поднос сладостей, поздравляя с праздником, который приняв мы также поблагодарили его.

9 января каймагам пошел во дворец, где говорил с шах-заде о подарках, после чего вызвали нас во дворец. Взяв подарки, мы преподнесли шах-заде. Сказал шах-заде: «Я желал сперва исполнить вашу просьбу и лишь после того принять подарки. Но вы сказали каймагаму, что шах-заде не имеет милосердия. Однако это не так. Я хочу, чтобы Престол был благоустроенным и католикос вернулся на своп Престол. А Агало-бек мне передал, что вардапет хочет, чтобы Наиб султан оказал такое милосердие Престолу, чтобы католикос сам собрался и приехал. Да, известно, что я милосерд и милостив ко всем, а тем более к Эчмиадзину. Так что, если бы католикос сам или же Нерсес вардапет придет ко мне, клянусь богом своим, что окажу им лучшие почести и любовь, пожалую халатом и дарами. И все дела Эчмиадзина улажу. И у нас есть святилище, как Кааба — наше святое место, но оно принадлежит османской державе. Хотя мы покровительствуем над ним, но местные жители обязаны быть покорны паше той страны. Так и Эчмиадзин — наше владение и вы обязаны больше всего быть преданы нам. Но не так, чтобы сидя там в Тифлисе и столкнувшись с делами, касающимися нас, говорить, что боитесь русских исполнить это, из чего следует, что вы заодно с русскими. Поэтому мы считаем вас непреданными нам». Я смиренно сказал: «Хотя они там, в Тифлисе, но они всячески стремятся освободить Престол от долгов. Например, архиеп. Нерсес некоему купцу ага Али отправил 1225 туманов в счет долгов Престола. А Джафар-хан написал [ему], что эти две тысячи туманов, которые ты отправил ага Алп, я здесь раздал другим людям, каждому свое, у которых я брал в займы для нужд Престола. И вся эта сумма не стоила и одного аббаси. Вот так он пишет мне и вот его печать вверху». Сказал шах-заде: «Очень неправильно сделал». Взяв у меня письмо, [шах-заде] посмотрел на печать и сказал: «Печать и в конце сойдет». Я ответил: «Место печати внизу здесь, а считается, что поставлена вверху». Затем я передал ему и письмо на имя сардара, прочитав которое он отдал каймагаму. Прочел и каймагам, а затем стали говорить между собой, что да, так и написано — мои 1225 туманов не стоили и одного аббаси. И сказал мне [шах-заде]: «Почему же ты раньше не дал мне это письмо, чтобы я отправил в Ереван и выяснил правду»? Ответил я: «Только сейчас удалось мне это сделать». Затем я рассказал и о недостойных делах Джафар хана. Об освобождении же пленной вдовы, о чем я еще до этого говорил с каймагамом и здесь вспомнил и намекнул. Тут и каймагам сказал об этом и шах-заде велел Агало-беку разузнать, что к чему и доложить. Далее, шах-заде сказал, что ждет прибытия вардапета из Эчмиадзина, от которого он должен разузнать кое о чем. А тебя я отправлю [обратно], значит вы свободны. 10-го января сюда прибыл преосвященный архиеп. Ефрем. 12-го того месяца Агало-бек представил архиеп. Ефрема шах-заде, который расспрашивал о деяниях Джафар-хана и мирза Джаббара, а архиеп. Ефрем весьма осторожно давал ответы. 19 января принесли мне подарки. Одну златотканную накидку кеашанскую — длинную и широкую, но с узкими рукавами, одну красную шаль тирманскую. 20 [января] пригласили нас во дворец. Надев халат, я представился шах-заде. Там я увидел султана Мамарза из Шарура, с которым шах-заде говорил о событиях в Эчмиадзине и со строгостью велел передать сардару, что сардар равный по чину Ермолову и сераскару человек. Что же я слышу? Чей пес мирза Джаббар, что осмелился взять саблю и поранить вардапетов в Эчмиадзине или что он потерял там? Ответил Мамарза султан: «Сардар велел высечь и наказать их, но вардапеты [165] Эчмиадзина заступились и не дали». Затем шах-заде речь повел о Джафар-хане и строго выбранил, говоря: «Жаль того указа, которым мы пожаловали ему ханское достоинство. Какое его дело запечатать двери вардапетов или открывать? Или пороть вардапета? Отобрать часы, перстни и еще кое-что другое? Известно, что по- нашему закону продавать вино армянам великий грех. Запретив армянам продавать вино, сам он, будучи ханом, в Эчмиадзине вино продает? Или же сидит в покоях католикоса Эчмиадзинского или в кельях вардапетов пьет вино, слушает музыку и заставляет плясать юношей. А еще велел поджечь дом брата вардапета Нерсеса. Зачем же сидит там сардар — наш слуга, когда там происходят позорящие нас дела, а он не предпринимает ничего». А Мамарза-бек сказал: «Я знаю, что Джафар-хан взял часы и перстни в счет долгов. Но то, что он вино продает, заставляет юношей плясать и велел поджечь дом брата Нерсеса вардапета, я не знаю и не слыхал». Сказал шах-заде: «Ты вино не пьешь, потому и не знаешь. Хочешь знать правду, по возвращении отсюда пойди на базар Эчмиадзина, дай два реала и купи вина, тогда узнаешь, кто продавец, человек Джафар-хана или человек Эчмиадзина. Я отправлю указ и тебе то же повелеваю сказать сардару: Полно сардар! Эти действия позорят мое имя, я не допущу и ты должен обуздать своих слуг, чтобы они были осмотрительны. На счет Джафар-хана, я вот приказываю Мартиросу вардапету, чтобы оттуда послали мне опись недостающих вещей покойных вардапетов. Тогда узнав правду, велю сжечь его отца живьем. Что же это такое? Нерсес из Тифлиса пишет, а Мартирос мне лично говорит, что будучи в Эчмиадзине из-за страха перед сардаром, мы бы не посмели рассказать тебе о горестях Престола. И правду говорят. Вот приехал Ефрем и сколько раз наедине я расспрашивал его, и уговаривал и требовал со строгостью, а он ничего не сказал. Я не из тех, кого следует бояться. Сколько раз бывало, что весьма простые люди мне жаловались на меня самого. Я выслушивал их жалобу и удовлетворял их. На счет долгов Престола, как я повелел указом своим с самого начала по сей день, пусть проценты подсчитывают из расчета два процента на десять и так платят долги. А если брали больше, то пусть производят перерасчет и возвращают. Скажешь еще сардару, чтобы он помнил: ни католикос не писал мне, ни Нерсес не жаловался и Мартирос не бывал у меня. Но пусть он добросердечно и незлопамятно напишет письмо католикосу и Нерсесу вардапету. А также пусть успокоит письмом брата Нерсеса — архиепископа, приглашает его в Ереван и возвратит ему сад и все другое имущество его. Насчет Эчмиадзина, как я уже повелел, пусть сардар так распоряжается, чтобы ни один мусульманин не появлялся там. В противном случае, да знает сардар, что или Агало-бека, или кого-либо другого слугу моего отправлю в Эчмиадзин с двумя фаррашами и как повелел, они будут охранять Престол и после того сардар будет обесчестен и в опале». Тут я сказал: «Хотя, наследник царства, шах Аббас святому Эчмиадзину [и раньше] оказывал много милосердия и опеки, что можно видеть в городе, подарил несколько селений и канал Шахарх и в частности повесил золотой светильник, но эта ваша милость в это тяжелое время для Эчмиадзина гораздо больше, чем его [милость]. И мы обязаны писать об этом всюду и распространять везде. Мы должны писать об этом и в кеотуке Эчмиадзинском, чтобы это осталось на вечные времена.

После других распоряжений и разговоров с Мамарза султаном, я вновь напомнил о плененной вдове, а шах-заде ответил: «Я разговаривал с пленницей, она не желает уехать. Махмат Гусейн-хан, уведите пленницу в дом Агало-бека, к вардапету. Пусть сам вардапет спросит, и если она пожелает, дайте ему, пусть увозит». В конце концов пришлось ее с большой трудностью выкупить за 50 туманов.

Затем я вежливо просил и о грузе Томаса вардапета, который не хотели дать без ведома шах-заде. Шах-заде повелел передать его Ефрему вардапету. То, что принадлежит Эчмиадзину, увезти в Эчмиадзин, а то, что следует везти в Тифлис, увезти в Тифлис. Затем он отпустил нас и мы пришли в свою обитель, [166] рассказали все это Ефрему епископу, который пошел посмотреть груз и, вернувшись, посоветовал все это оставить здесь, пока, мол, посмотрим, чем все это кончится.

Поскольку Ефрем архиепископ боялся властителя Еревана, дали ему особую грамоту и назначили распорядителем святого Престола и мы 23 января месяца выехали отсюда держа путь в Татев.