№ 237

1827 г. декабря 19 — Докладная записка В. Д. Вольховского о переговорах с персидским шахом

Тегеран

Донеся в. высокопр. рапортом о всем относящемся прямо до моего поручения, считаю не бесполезным представить некоторые сведения о положении главных действующих лиц в такой земле, где все основано на личных расчетах и мгновенных впечатлениях. При сем честь имею присовокупить и то, что дошло до меня об отправлении Абдул-Гассан-хана.

Е. в. шах решительно объявил мне на публичной аудиенции, что он хочет мира; сколько я слышал о характере е. в., то он не позволяет себе никогда лично говорить того, чего истинно не чувствует, действуя чрез других, где искренность считает неуместною. Те же уверения в мирном расположении я отовсюду слышал: впрочем в. высокопр. известно, что твердость и непреклонная решительность не суть качества, особенно отличающие Фетали-шаха.

Мне сказывали, что е. в. совершенно равнодушно изъявил свое согласие на уплату первых пяти курур и с некоторого времени заметна величайшая перемена в его характере: последние происшествия сильно на него подействовали. «Деньги сии неправедно собраны и богу угодно, чтобы я таким образом лишился их; впредь не буду копить сокровищ, заставляя страдать народ мой. Теперь отдаю деньги русским не для собственного спокойствия, но для отвращения больших нещастий от Персии», — вот слова, которые ему приписывают некоторые его приближенные.

Ныне первую роль играет здесь Мухтамед-Давле, Мирза Абдул-Вехаб, человек весьма образованный, имеющий большие дарования и опытность в делах — по сему в нынешних обстоятельствах необходимый для шаха, на которого теперь имеет он решительное влияние, особенным же расположением Аббас-Мирзы не пользуется; он не желал войны, соперник Алаяр-хана и расположен совершенно к миру.

Имея имя знаменитое в Персии, он дорожит честию и словом своим, тем более, что надеется и в других странах быть известным. Он отличается скромностию образа жизни, носит небогатое платье, живет в самой простой комнате, называет себя дервишем, но и сердца затворников часто нечужды честолюбию, и может быть Мирзе Абдул-Вехабу не будет противно, если несколько продолжится положение вещей, при котором он необходим для шаха.

Я счел неизлишним сказать Мирзе Абдул-Вехабу, сколько в. высокопр. хорошо расположены к нему; как у нас известно, что он не желал войны, и как нам приятно, что друзья наши в чести и славе, а Алаяр-хан, Гассан-хан и другие противники наши и виновники войны унижены и в нещастии; он не мог скрыть своего удовольствия. Осмеливаюсь спросить высокопр. при первом случае почтить его благосклонным вашим письмом: я стою у него в доме и он доселе оказывал мне полное гостеприимство и хорошее расположение.

Манучер-хан, брат подполк. Енаколопова и Тавриского Агалу-Бека, главный шахский евнух, казначей и управляющий Гиланом, одною из немногих областей, с которых шах сам получает доходы. Он много лет неотлучно служит при шахе, весьма ему предан и более других имеет случая видеть его; от того его влияние весьма значительно. Он [430] по всем отношениям должен быть расположен к миру — война не представляет ему никаких выгод: личным противником русских он не имеет никакой причины быть. При начале войны его даже подозревали в приверженности к нам, по чистота его поведения восстановила к нему совершенную доверенность; имея родственников в нашей службе он не может быть равнодушным к благосклонности в. высокопр. В денежном отношении оп считается честнейшим из персиян, и это весьма благоприятное обстоятельство для удостоверения в исправности отправляемых к нам сумм, ибо по распоряжению его одного считаются, принимаются, укладываются деньги и за печатаю его отправляются. На слово его довольно можно полагаться; он отличается деятельностию и точностию в делаемых ему поручениях. Благосклонный отзыв об нем в. высокопр. брату его Агалу-беку, сюда им сообщенный, может быть был бы не бесполезен для ускорения отправления последующих сумм.

На Фетали-хана, беглярбека Тавризского сначала падали подозрения в приверженности к нам, но слух, что он отказался от предложенного ему в. высокопр. управления всем Адзербиджаном, и для службы шахской сам приехал сюда; справедливость известий им сообщенных, и то, что он не согласился возвратиться к вам с поручением, данным Абдул-Гассан-хану, получившему три тысячи туманов на дорогу, а предпочел остаться здесь как будто в залог истинного вашего расположения к миру и точности исполнения предложенных условий — все сие приобрело ему доверенность шаха: так что он успел уже на свою поруку выпросить у е. в. полтора курура, в счет вторых трех курур нам уплачиваемых.

Зная совершенно положение обеих сторон, он весьма естественным образом желает ускорить заключение мира, и все возможные к тому средства употребляет.

Сын шахский Зюли-султан, или Али-шах, здешний областный начальник, не может равнодушно смотреть на умаление сокровищ, которые в случае смерти шаха, по столь обыкновенным переворотам в Персии, могли бы ему достаться, и от того он не очень желал мира; видя же, что шах не решился воевать, он ничему не противится, считая полезным по-видимому показывать желание свое угодить Аббас-Мирзе и на всякий случай быть в хорошем отношении с русскими. Меня принял, он отличным образом, пригласил сесть: его чиновники оказывают мне особенное внимание: я не преминул ему сказать, какого высокого мнения об его достоинствах в. высокопр. и сколь хорошо вы расположены к нему. Впрочем он большого влияния на шаха не имеет, но весьма может содействовать к отправлению вторых трех курур.

Лицо, на всех здесь большое влияние имеющее, есть доктор английской миссии г. Макниль ⁹¹, заступающий должность английского поверенного в делах. Он часто видит шаха, знает всех жен его, а в. высокопр. известно, сколько могуществен здесь гарем; любимая жена шаха Таджи-Давле приятельница с госпожею Макниль. Влияние г. Макниля основано как на доверенности, которою пользуется здесь английское правительство, так особенно на личных его достоинствах и на том, что он постоянно предсказывал шаху пагубные последствия войны с нами, предпринятой вопреки настоятельных его советов.

Ныне г. Макниль все меры употребляет для убеждения шаха и приближенных его к скорейшему заключению мира, на каких бы то ни было условиях; ибо зная положение Персии, он полагает, что продолжение войны будет иметь пагубнейшие последствия для царствующего дома. Кроме исполнения при сем воли своего начальства, он действует [431] как человек лично проданный шаху, которого он пользуется неограниченною доверенностию. Поступками его в отношении меня не могу довольно нахвалиться.

Из сыновой шахских никто не имеет большого влияния на шаха, кроме Гассан-Али-мирзы Хорасанского, который с 7 или 8-ю тысячами поиска должен сюда прибыть около 26-го числа сего месяца.

Сей принц лично неустрашим; ни он. ни сподвижники его никогда еще не имели дела с благоустроенными войсками, и приписывают неудачи в Адзербиджане не нашему превосходству, но малодушию тамошних своих соотечественников. Гассан-Али-мирза из числа принцев, которых можно считать будущими соперниками Аббас-Мирзы; ныне он решительно желает войны, но опасен только по нравственному влиянию своему на шаха, насилия же с его стороны никто здесь не опасается; ему приказано было сюда придти еще по взятии Тавриза.

Абдул-Гассан-хан, министр иностранных дел, противился нынешней войне, желает участвовать в заключении мира и пользуется доверенностию шаха, но к нему нехорошо расположен Аббас-Мирза. Он не решился выехать отсюда, покуда почти все первых пять курур не были перевезены в дом Манучер-хана из шахской кладовой и три курура отправлены в Казвин. Ныне оп отправлен к в. высокопр., сколько я мог узнать, с двояким намерением: 1-е, дабы убедиться в справедливости известий, сообщаемых из Адзеибиджана. ибо разные донесения, в одно время получаемые от Аббас-Мирзы, Каймакана и мирзы Мегмет-Али, так неточны и противоречащи, что без посредства г. Макниля персидское министерство вовсе не могло бы знать в каком положении дела, что до сих пор весьма затрудняло оное и произвело большую к Аббас- Мирзе недоверчивость. Второе назначение Абдул-Гассан-хана есть употребить все возможные средства, чтобы умилостивить в. высокопр-во к снисходительнейшим условиям, и он при моем переводчике проговорился, что надеется ласковыми словами все дело кончить ныне отправляемыми деньгами.

Я вчера узнал, что будто бы здесь почли за государственную меру вооружить Абдул-Гассан-хана лошадью с богатым убором для в. высокопр-ва. 20-ю шалями для г. г. генералов и 20 термоламами для других чиновников; простите великодушно невежеству людей, которые привыкли судить о других по себе, действуя всегда по одним личным расчетам, хотя и отдают полную справедливость высоким достоинствам вашим и уважают подчиненных ваших.

Из вышесказанного видно, что желание мира почти общее между главными действующими лицами. Абдул-Гассан-хан отправлен, чтобы сделать последнее покушение на снисходительность в. высокопр-ва; я же из достовернейших источников знаю, что принятие всех предложенных вами условий не может здесь встретить затруднений, кроме времени уплаты денег и выхода войск наших из Адзербиджана. Недоверчивость в сем отношении величайшая: желая истинно мира, не решаются отдать нам деньги, ибо никак не могут поверить, что по получении денег войска наши очистят их владения. Впрочем Муатамед-Давле сказал мне, что Абдул-Гассан-хан имеет право, не испрашивая шахского разрешения полвинуть вперед деньги.

Подлинную подписал капитан — Вольховский ⁸⁹
Верно: генерал-лейтенант гр. Сухтелен

Помета:

К № 117.

ЦГВИА, ф. ВУА, л. 4329. лл. 96-100. Копия.

Комментарии

91. Макнейл — шотландец, врач английской миссии в Персии. После смерти Фет-Али-шаха был назначен начальником миссии.

92. Вольховский (Вальховский), Владимир Дмитриевич (1798-1841) — член Союза спасения и Союза благоденствия. За участие в движении декабристов в сентябре 1826 г. был отправлен на Кавказ. Служил сначала квартирмейстерским офицером в штабе И. Ф. Паскевича, участвовал в персидской кампании и вел переговоры с персидским двором. Принимал активное участие при взятии крепости Сардарабад и Ереван. Получил чин полковника и в мае 1828 г. был назначен обер-квартирмейстером Отдельного Кавказского корпуса. Принимал активное участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., отличился при составлении планов военных действий и походов.