№ 414

1808 г. октября 29. — Из рапорта И. В. Гудовича Александру I с описанием блокады кр. Еревана

/л. 4/ В отношениях моих к министру иностранных дел в. и. в. я в подробности сообщил причины, побудившие меня с войсками, под личным начальством моим состоящими, двинуться к персидским границам. Теперь же, следуя порядку происшествий, сопровождавших вступление мое в Ериванскую область, дерзаю всеподданнейше донести в. и. в. следующее:

Когда с переводчиком прапорщиком Балуевым отправил я в Персию письмы к Баба-ханову сыну Аббас-мирзе и протчим персидским министрам, в коих объявил последнюю и решительную волю в. и. в. в рассуждении основания, на коем империя в. и. в. может принять мир с 1806 года искомый Персиею, то в то же самое время я получил известия чрез лазутчиков, посыланных в разные места турецких пашалыков и в персидские провинции, которые по неограниченному усердию моему я старался сообразить с пользами службы в. и. в. и сколько возможно ускорить исполнением священной воли в. и. в., дабы заставить Персию тем или другим образом согласиться на уступку требуемых мест, Известия сии состояли в том, что турки /л. 5/ по замешательствам случившимся в Константинополе и по развлечениям их войск, хотя укрепляют крепости соседние с Грузиею и собирают войска, [464] опасаясь моего вступления в их границы, но не решатся предпринять наступательных действий против Грузии. А персияне, обеспокоиваемые так же некоторыми внутренними раздорами, обратили свое внимание на сии предметы, предполагая, что переговоры о мире с империею в. и. в. могут еще продолжиться и дать им время привести в порядок свои дела, почему я пользуюсь сими обстоятельствами также и поздним уже временем, которое персиянам не позволило бы их внутри самой Персии собрать тотчас войска и подать Ериванской крепости сильной помощи, ибо войска их состоят большею частию в коннице, которая не нашла бы теперь довольнаго для себя фуража, решился вступить в Ериванскую провинцию с войсками, дабы сим неожидаемым движением моим понудить персидское правительство к скорейшему согласию на мои решительные предложения по высочайшей воле в. и. в. сделанные, чтобы уступить места по реки Куру, Араксе и Арпачай, вытекающий из Шура-гели, кои долженствуют быть границею империи в. и. в. с Персиею.

В сем то предположении я тотчас предписал с нарочным курьером ген.-м. Небольсину, с особым отрядом стоявшему в Карабагском владении, дабы он чрез Карабаг немедленно двинулся прямо по дороге к Нахичевану и старался бы занять оный, в то время, когда я, подойдя к Еривану, дабы сими действиями развлечь персиян и поставить их в невозможность подавать из внутри Персии помощь ериванской крепости. Сам же по отправлении, моего посланнаго в Персию с решительными предложениями, в то же время снявшись с лагеря, расположеннаго при речке Цопи, несколькими маршами с нужными растахами вступил /л. 6/ с войсками в Бамбаки. пройдя прежде два страшные хребта гор, отделяющих сию провинцию от Грузии, к коей оная принадлежит.

Сие неожидаемое появление мое с войсками в Бомбаках тотчас известно стало в Карсе и в Ериване. Почему как турки, так и персияне чрезвычайно встревожились моим приближением, ибо Бомбакская провинция, соединенная с Шурагельскою, Грузиею же принадлежащею, делает угол, примыкающий и к карской и к ериванской границам.

Беспокойство сие тем более обнаружилось, что я на третий день по приходе моем в Бамбаки получил письмы и от арзерумскаго сераскира Осман-паши, бывшаго тогда в Карсе, вместе с письмом карскаго Абдула-паши, и от ериванскаго Гуссеин-Кули-хана с нарочно присланными от них чиновниками, коих вся цель состояла в том, чтобы узнать, куда будет мое движение с войсками. Но я обласкав того и другаго, а больше присланнаго от арзерумскаго Осман-паши, ответствовал им сходственно с содержанием писем ничего в себе не заключающих, а посланным со всею удостоверительностию словесно внушил первому, т. е. от Осман-паши присланному, что по случаю продолжающагося перемирия между империею в. и. в. и Оттоманскою Портою, я и не думаю по силе заключенных пунктов перемирия приближаться с войсками к турецким границам.

Естьли же я вошел в Бомбакскую провинцию, то потому, что с персиянами, соседними с сею провинциею, еще не заключен не только мир, но и перемирие не сделано. Следовательно, я должен обеспечить себя со стороны ериванской границы столь близкой к Бамбакам, а последнему, т. е. посланцу ериванскаго [465] сардаря Гуссейн-Кули-хана, я сказал и словесно, и в письме отвечал, что хотя с турками перемирие и заключено, но полный мир еще не состоялся. И так поблизости карских границ к Шурагели я на всякий случай должен быть готов. Притом же /л. 7/ всякий главнокомандующий своего государя имеет право в землях управлению его вверенных делать движения со своими войсками для перемены мест, смотря по разным выгодам, особливо для продовольствия лошадей фуражем, котораго стоя на одном месте нельзя иметь достаточно.

Сей ответ я употребил для того, что сардарь Гуссейн-Кули-хан Ериванский еще в то время, когда я с войсками стоял на Цопи, будучи известен о моем выступлении в лагерь, сделал также движение с своими войсками на Абаран, прилежащую к Бамбакской провинции и думая иметь меня спокойным только на сие зрителем уведомлял, что сие сделано единственно для перемены в летнее время воды и воздуха.

Сими то уверениями и небольшими притом подарками, сделанными посланцам, я успел довольно успокоить турок, а ериванскаго Гуссейн-Кули-хана оставить в нерешимости и без особливаго движения.

Между тем, когда провиантский подвижной магазейн, много меня беспокоивший по неимоверной трудности здешних дорог для движения войск, тоже пройдя трудную переправу через Каменную речку и два хребта гор, мною вышеупомянутых, соединился со мною в Бамбаках, то я не теряя времени тотчас двинулся вперед к ериванским границам для убеждения персиян в решимости и есть ли нужно будет для сделания некоторых поисков.

Итак, 25 числа прошлаго сентября месяца, учредив все нужные распоряжения в Бамбакской и Шурагельской провинциях, в коих оставил потребное число войск, я двинулся со всеми протчими войсками под личным моим начальством состоящими в Ортновское ущелье и расположился лагерем при разоренной деревне Псимбе.

26 числа я вступил уже в самые ериванские границы, дошед до разоренной деревни /л. 8/ Абарани, где замечена была неприятельская партия до 500 человек, удалившаяся при приближении войск и зажегшая впереди поле и несколько деревень.

Оставляя подробности дальнейших моих распоряжений и моего с войсками движения, я приемлю смелость всеподданнейше донести в. и. в., что 29 числа сентября месяца сам сардарь Гуссейн-Кули-хан Ериванский с четырех тысячною, а по показаниям выбежавших жителей с пятитысячною своею конницею вышел навстречу у деревни, называемой Аштарак, где он занял выгодные высоты. Но одними моими передовыми войсками, состоящими из казаков линейнаго полка, так же части грузинской конницы в 200 человеках и потом фланкерами, высланными из двух баталионов егерскаго полка, составлявшими авангард, неприятель был совершенно опрокинут и прогнан, устрашась драгунских эскадронов, поставленных так же в боевой порядок полуэскадронами, хотя оные и не действовали, во-первых по той причине, что их выслать в дело не было возможности, ибо все пространство поля усыпано было чрезвычайно острым камнем, где одна только привыкшая к тому персидская конница могла действовать, а во-вторых потому. [466] что персияне при самом начале построения эскадронов в порядок ударились бежать.

Когда же рассеянный неприятель, оставивший на месте убитыми несколько наездников, что весьма редко, ибо они стараются увозить тела, так же три фалконета и несколько ружей, удалился к Эчмиадзину, то я ни мало не останавливаясь, на другой же день поднялся лагерем и подвинулся с войсками к самому Эчмиадзину, главному армянскому монастырю.

Причины скораго движения моего к Эчмиадзину и всех тех распоряжений, кои я сделал по приходе с войсками к сему славному монастырю, в котором армянским духовенством был радостно встречен, в. и. /л. 9/ в. впоследствии высочайше усмотреть изволите из дневной моей записки, которую в свое время я буду иметь счастие всеподданнейше поднести на усмотрение в. и. в.

Однако же при сем случае непременным долгом поставлю всеподданнейше донести, что как только я вступил с бывшим при мне конвоем в крепкие ограды Эчмиадзинского монастыря и вошел в главный собор, то от разъездных казачьих команд получил известие, что толпы неприятельские начинают показываться.

Почему обласкав духовенство армянское, я не умедлил выехать на место, занятое под расположение лагеря. Усмотрев же в самом деле две довольно значущие конные неприятельские партии, показавшиеся на противуположных высотах, я тотчас приказал драгунским эскадронам, так же казакам и грузинской коннице, а позади их егерям и Тифлисскому баталиону подвинуться вперед и стать в виду самого неприятеля в боевой порядок, дабы сим оказательством заняв его, дать время всем войскам и хвосту моего обоза стянуться на лагерное место. Без сего же неприятельская конница, бывшая в довольно большем числе, могла бы, пробравшись по скрытным лощинам, причинить беспокойство моему обозу и подвижному провиантскому магазеину. Сим средством я удержал неприятеля на самом месте, где он показался и не позволил ему иметь движения назад моих войск.

Между тем, когда все войски в виду неприятеля вступили в лагерь и весь обоз стянулся, то и я с частию войск, делавших неприятелю одно только оказательство, возвратился в лагерь.

Тогда неприятель, видевший уже совершенную свою неудачу при Аштараке, удалился назад без всяких предприятий, зажегши какие только мог деревни впереди по дороге к Еривану.

Простояв у Эчмиадзинскаго монастыря двое суток, как для отдохновения войск, так и для распорядку в рассуждении остановления в Эчмиадзинском /л.10/ монастыре гарнизона, под прикрытием коего оставлены там же больные воинские чины, запасный артиллерийский парк и тяжелый обоз, я 3 числа сентября одним маршем дошел до деревни Чарбах, переправясь в шести верстах от Ериванской крепости чрез быструю, глубокую и каменистую речку Зангу и стал лагерем в трех верстах от крепости в виду оной. Неприятель - же, хотя на высотах и показывался, но не осмелился препятствовать мне в переправе чрез Зангу.

На марше к сему лагерю выбежал из крепости один татарин, который показал, что ериванской Гуссеин-Кули-хан побывав накануне в крепости, удалился за реку Гарначай, в так называемое [467] Ведийское ущелье. Почему я и расположился было тотчас по приходе на лагерь послать туда отряд под командою ген.-м. Портнягина, чтобы разбить и прогнать Гуссеин-Кули-хана. Но по трудности переправы много меня задержавшей, я не успел уже сего сделать з тот же день, а на другой день до рассвету ген.-м. Портнягин выступил, однако же нигде не мог встретить неприятеля, который от него удалялся. Последствия оправдали сие показание. Ибо 5 числа выбежавшие из Гуссейн-Кули-ханова войска два почетные ериванские чиновника Ведийскаго ущелья султан Халим-бек и мирза Мамад-бек объявили, что сардарь Гуссеин-Кули-хан ушел за Араке, вправо к горам от дороги к Нахичевану.

Тут же узнано было намерение сардаря, который с братом своим Ассан-ханом ¹⁹⁸ оставил в крепости, сверх ериванских семейств, до 2000 гарнизона, состоящаго из регулярной пехоты, заведенной Аббас-мирзою Баба-хановым сыном и также часть хороших персидских стрелков о том единственно предположении, дабы со всею своею конницею, какую имел разъезжать по высотам близ крепости лежащим и наблюдая все мои движения, делать разные беспокойства.

Итак, по удалению неприятеля я, имея надобность в баталионах бывших в отряде /л. 11/ ген.-м. Портнягина, предписал ему послать лазутчиков, узнать наверное куда он удалился, а самому с отрядом следовать назад, оставя только в ближайших деревнях нужное прикрытие для наших фуражиров.

Когда же отряд сей прибыл назад, то 7 числа по полуночи приказал я части войск своих под командою опытнаго, искуснаго в военном ремесле и знающаго положение места полк. Симоновича обойдя крепость, вступить по грузинской дороге в форштат и занять оный.

Баталион же херсонский должен был занимать сады, прилежащие к крепости, где он встретил сильное сопротивление, ибо когда ободняло, то неприятель, не заметивший полк. Симановича, вступившего уже в ущелье для обхода по оному крепости, обратился большею частию своего гарнизона на сей баталион, дабы воспрепятствовать оному вступить в сады. Почему баталион остановился на месте, далее пушечных выстрелов из. крепости продолжавшей по оному огонь и храбро дрался с персидскими стрелками, занявшими бугор и каменник. Но когда посланы были в подкрепление онаго 60 егерей, часть линейных казаков и грузинская конница, а потом и баталион Кавказскаго п., то неприятель тотчас сбит с занятаго им бугра. Наконец подбежавшими к садовым стенам егерями и гренадерами опрокинут из сада, в котором майор Бухвостов и занял поведенную ему позицию.

Неприятель же, имевший приметный урон, ослабевал и ретировался, а потом совсем оставил свои усилия и удалился в крепость. При сем действии со стороны нашей убито 2 херсонских гранодера, ранено капитан онаго полка Челищев, рядовых 19, 15 егерскаго рядовых 2, канонер 3, казаков 3 и татар наших 2 человека, убито лошадей артиллерийских 2, казачья 1 и ранено казачьих 6. Между тем, с другой стороны приказано от меня было майору Борщову с Саратовским баталионом, оставленным при сорока егерях стрелков на левом берегу Занги, двинуться /л. 12/ в ночь вверх по Занге и занять [468] лежащую вблизи крепости гору, называемую Мухана, что им еще до рассвета было исполнено без всякой тревоги со стороны крепости; и тотчас на занятом им выгодном месте начаты работами батареи для открытия действий по крепости из двух мортир прошлаго года, взятых мною у турок при разбитии турецкой армии на Арпачае.

На рассвете же т. е. 9 числа полк. Симанович обошед по ущелью крепость и вышед на грузинскую дорогу, показался на высоте против крепости, с которой спустился в виду неприятеля пол сильным пушечным и ружейным огнем.

Спустя тотчас вошел в форштат и, прогнав неприятеля в крепость, занял нужные места без всякой важной потери, кроме раненых двух гранодер и двух артиллерийских лошадей убитых. Таким образом, весь форштат ериванской крепости и сады заняты войсками в. и. в. и крепость находится в тесной осаде, будучи со всех сторон обнесена; я же с остальною частию моих войск стою лагерем в виду самой крепости. Причем, как во время занятия форштата, снова на возвышении, верстах в десяти от крепости, начали показываться неприятельские толпы из войска Гуссеин-Кули-ханова, который так же возвратился из-за Аракса. Сколь скоро ген.-м. Портнягин ушел из Гарначая с своим отрядом, то я при появлении неприятеля выслал из лагеря несколько драгунских эскадронов и часть линейных казаков, поставив оные против неприятельских двух толпищ для наблюдения за оными, чтобы не могли пройти в крепость. А между тем тогда же послал опять достаточный отряд на реку Гарначай под командою подполк. Подлуцкаго с тем, дабы оный, отрезав Гуссейн-Кули-хана, разбил его и рассеял. Неприятель однако же снова удалился, а отряду я приказал оставаться на Гарначае, как для прикрытия наших фуражиров, так и для /л. 13/ наблюдения за движениями Гуссейн-Кули-хана.

Сей самой отряд состоящий из 200 человек егерей с орудиями, из четырех эскадронов драгун Нарвскаго п. и 200 линейных казаков, порученный мною в команду подполк. Подлуцкаго, быв усилен мною прибывшею ко мне конницею в 700 человеках из казахских, - шамшадельских и бамбакских татар, которых поручил я вместе с грузинскою конницею ген.-м. кн. Томазу Орбелянову, много раз показавшему примеры своего усердия к службе в. и. в. и храбрости и сии оба начальника подполк. Подлуцкий и кн. Орбельянов получили от меня приказание согласно вместе нечаянно в ночь выступить против Гуссеин-Кули-хана, поколику он всегда избегал сражения и дабы не мог сняться с лагеря и, напав на него, разбить и прогнать за Араке.

Почему 17 числа прислан был ко мне от подполк. Подлуцкаго, командовавшего при сем отряде регулярными войсками и линейными казаками офицер с репортом, что Гуссейн-Кули-хан, застигнутый нашим отрядом на рассвете, разбит и прогнан [за] Араке, потеряв много убитыми, там же весь свой обоз, доставшийся нашим татарам и казакам в добычу и всю свою канцелярию, находящуюся теперь у меня.

Потом, когда чрез выбегающих здешних жителей и пойманных нескольких татар получил я известие о прибытии Фераджули-хана с 5 тысячами на помощь Гуссейн-Кули-хану, то я тотчас отрядил в подкрепление сего отряда первый баталион Кавказскаго [469] гранодерскаю п. с 100 человек егерей и 50 донских казаков при двух орудиях, с которым отправил ген.-м. Портнягина, приказав принять ему в команду весь отряд подполк. Подлуцкаго и по соединении с оным, так же с грузинскою и татарскою конницею кн. Орбельянова, ударить на неприятельский секурс и рассеять оный. Но отряд сей, /л. 14/ поспешавший догнать неприятеля, нигде не мог его настичь до самой реки Аракса, за которую неприятель отретировался. Почему всегда исполнительный и решительный ген.-м. Портнягин не остановился сделать переправу и за самый Араке.

Итак, 24 числа приближась к берегу Аракса под пушечным выстрелом и малою перестрелкою, переправился чрез оный с двум л эскадронами драгун, перевезших с собою егерей на крестцах у лошадей, так же с казаками, татарскою и грузинскою конницею и одним орудием, несмотря на трудность переправы быстрой и глубокой реки Аракса, а остальную пехоту с двумя орудиями отправил ниже по Араксу, дабы наносить вред неприятелю, когда оный проходить будет по противоположному берегу.

Таким образом, переправленною частию своих войск он по малой перестрелке прогнал бывшаго там неприятеля за речку Карасу, по топкости которой далее не могли уже преследовать бегущего неприятеля, возвратился и, переправясь обратно чрез Араке, остановился на левом берегу при деревни Шедди, а неприятель по показанию выбежавших оттоль, ретировался вниз по Араксу за 40 верст. Причем ген.-м. Портнягин тогда же меня уведомил об известиях им полученных, что отряд войск в. и. в. под командою ген.-м. Небольсина, о коем я имел счастие выше упомянуть, выступивший из Карабага прямо к Нахичевану, уже близко туда прибыл, а вчерашняго числа известие сие подтверждено чрез полученный от ген.-м. Небольсина рапорт.

Теперь же я ожидаю только от него подробнаго рапорта о его действиях и о занятии Нахичевана. Между тем, ген.-м. Портнягину я. предписал оставаться с отрядом у Аракса, чтобы разведывать о движениях Гуссеин-Кули-хана, который и с прибывшим к нему секурсом имеет только до 600 войска, так же старался о продовольствии отряда и послать особую партию к отряду ген.-м. Небольсина.

При сем же случае дерзаю всеподданнейше донести, /л. 15/ что я получил письмо от министра Баба-ханова сына-мирзы Безюрка, присланное ко мне с чиновником Гуссеин-Кули-хана при его особом письме, на которые я тотчас отвечал прилично содержанию писем и посланнаго отправил обратно.

Письма же сии, так как и мои на оные ответы, равным образом две прокламации, посланные мною в Ереванскую крепость и письмо присланное из крепости от коменданта оной Ассан-хана, я с сею-же эстафетою отправил к министру иностранных дел в. и. в.

Всеподданнейше донеся о всех сих происшествиях, приемлю смелость так же присовокупить, что жители ериванских деревень до вступления моего с войсками в сию область с насилием и крайним для них раззорением выведенные Гуссеин-Кули-ханом пожегшим многие их деревни и хлеб в крепкие места по ущельям, а многие переведенные и за Араке, теперь выбегают ко мне, так как и знатнейшие здешние помещики, кои являясь с покорностию просят покровительства и защиты в. и. в. Почему большая часть [470] деревень татарских и армянских вошла уже в свои места со всем имуществом и скотом, кои быв снабдены от меня салвогардиями, живут спокойно и для войск в. и. в. продают фураж, хлеб и все нужное. В деревнях же, в кои жители еще не возвратились, производится, полками фуражировка.

Теперь я ожидаю прибытия ко мне из-за Аракса Гуссеин-аги начальника куртинских кочевых народов, принадлежащих к Еривани и считающихся в 8 тыс. семейств. Сей Гуссеин-ага по внушениям, кои я довел до его сведения чрез разных известных ему особ, ищет так же принятия его в вечное покровительство и подданство в. и. в.

Таким то образом я почти совсем обеспечил теперь /л. 15об./ сообщение мое с Грузиею, кроме редко иногда шатающихся еще по дороге малых партий куртинцов, кои по приезде ко мне куртинского Гуссеин-аги будут также приведены в подданство империи в. и. в.

Сия самая трудность в сообщении сколь скоро я вступил в ериванское владение, удержала меня до сих пор отправить к в. и. в. всеподданнейшее донесение о действиях моих в области Ериванской.

В заключение же осмеливаюсь всеподданнейше донести в. и. в., что крепость Ериванская находится в строгой осаде и крайне стеснена. Сильное бомбардирование из мортир и единорогов продолжается. Бреш-батареи в двух местах поставлены и огонь по крепости производится. Две неприятельские башни сбиты, на коих орудия остались без действия. Так же амбразуры против бреш-батареи повалены и некоторые в стене сделаны повреждения.

За всем тем гарнизон в крепости, надеясь на свои укрепления, до сих пор не здается, ибо крепость Ериванская чрезвычайно укреплена, имея гласис и за ним две стены, снабженные артиллериею.

Я однако же употребляю все способы к вашему стеснению крепости, дабы принудить оную к сдаче и уже успел отрезать от крепости воду, которую они с великою потерею достают теперь по ночам из речки Занги с обрывистаго и каменистаго берега под пушечными и ружейными выстрелами с нашей батареи, устроенной на горе Мухана, потому что имеют только малый ключ дурной воды в середи крепости.

Естьли же упорство гарнизона продолжится, то я по истощении всех способов к добровольному завладению крепости может быть, смотря по обстоятельствам, решусь и на штурм оной, имея к тому все уже в готовности. Все сие предавая на высочайшее усмотрение в. и. в., я побуждаюсь /л. 16/ самим долгом справедливости всеподданнейше засвидетельствовать, что дивизионный командир ген.- лейт. барон Розен во все время осады находится при оной безотлучно и всегда показывает отличное усердие. Там же ген.-лейт. гр. Остерман-Толстой, который находившись на линии, для пользования целительными водами, приехал в Грузию и, известясь о движении моем с войсками, по единому патриотическому рвению своему к пользам службы в. и. в. прибыл ко мне в войски, тогда как я вступил в ериванские границы и во все время осады Ериванской крепости, так же из одного похвальнаго усердия своего к службе, невзирая на опасность от пушечных и ружейных из крепости выстрелов, делает частые объезды вокруг крепости и [471] замечая по опытности своей способнейшие места к стеснению оной и к решительным действиям на случай штурма, много делает пользы.

Наконец все генералы при войсках со мною находящиеся, так же штаб-офицеры и все нижние воинские чины исполняют каждый с особливым рвением свою должность и дерутся храбро как достойные воины в. и. в. Урон же в войсках во все действие мое в Ериванской области, так же и при осаде крепости, благодарение богу, весьма мал и войски до сих пор безнужно пользуются всеми потребностями.

Ген.-фельдм. гр. Гудович

Октября 29 дня, 1808 г., лагерь под Ериваном.

ЦГВИА, ф. ВУА, 1808 г., д. 4265, лл. 4-16. Подлинник. Акты, т. III, док. 453.

Комментарии

198. Ассан-хан (Гассан-хан) — брат Ереванского сардара Гуссейн-Кули-хана и командующий войсками ханства. Известен своими жестокостями.