227. РАПОРТ КОМАНДИРА ОТДЕЛЬНОГО КАВКАЗСКОГО КОРПУСА ГЕНЕРАЛА ОТ ИНФАНТЕРИИ А. И. НЕЙДГАРДТА ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ГЕНЕРАЛУ ОТ КАВАЛЕРИИ А. И. ЧЕРНЫШЕВУ С ПРИЛОЖЕНИЕМ ПОКАЗАНИЙ БЫВШЕГО В ПЛЕНУ У ГОРЦЕВ УНТЕР-ОФИЦЕРА М.КУЗНЕЦОВА ОБ ОСАДЕ ГЕРГЕБИЛБСКОГО УКРЕПЛЕНИЯ

20 июля 1844 г.

Из представленных мне командующим войсками в Северном и Нагорном Дагестане генерал-лейтенантом князем Бебутовым при рапорте от 3 июня № 4645 показаний нижних воинских чинов, вымененных из плена от непокорных горцев, обязанностью считаю почтительнейше представить при сем Вашему сиятельству копию с показания Тифлисского егерского полка унтер-офицера Моисея Кузнецова, которое заключает в себе подробное изложение действий войск наших, находившихся в Гергебильском укреплении.

Копия с показания, снятого с доставленного в Темир-Хан-Шуру из плена, на вымен аманатов, унтер-офицера Тифлисского егерского полка Моисея Кузнецова

Веры православной, в службу вступил из крестьян Пермской губернии графа Полье 1831г. апреля 9 дня в 42-й егерский полк и из оного, по расформировании полка в 1834 г., поступил в Тифлисский егерский полк. С 1842 г. находился я с ротою в Гергебильском укр.

октября 1843 г. старшина сел. Гергебиль дал знать командиру 3-го батальона майору Шаганову, что неприятель намерен напасть на укрепление, а 28 числа многочисленные толпы его, предводимые Кибит-Магомою, показались со стороны сел. Кикуны, где находились и утром 28 числа, а в полдень значительные партии пеших мюридов бросились к Гергебильскому укр. но скоро были опрокинуты выстрелами из орудий с верхнего и нижнего фортов. Успев только захватить пасшийся вблизи укрепления рогатый скот, но никакого вреда гарнизону нанести не смогли. К вечеру главные силы неприятеля начали переправляться вброд через р. Койсу ниже моста, устроенного вблизи укрепления, и расположились в садах, командующих верхним фортом, издали перестреливаясь с нами.

По заведенному порядку, утром 30 числа послана была команда солдат за водою из верхнего форта, который занимала 7-я егерская рота, но, встретив ружейный огонь со стороны неприятеля, должна была отступить к нижнему укреплению, где люди могли набирать воду свободно. [319]

Ночью на 31 число неприятель успел обложить верхний форт завалами, устроенными из срубленных деревьев шириною около 2 сажень, в рост человека вышиною, так что ядра из орудий не могли пробивать их насквозь, а с рассветом открыл сильный огонь из ружей и орудия, поставленного им в садах против верхнего форта. Несколько смельчаков засели в овраге близ самых кухонь, находившихся около нижнего форта, не позволили брать воду и варить пищу. Для прогнания их по распоряжению майора Шаганова была сделана вылазка в числе около 100 чел. охотников, между коими был и я, под начальством поручика Шодро; неприятель внезапно был опрокинут и отступил к речке, бежал безостановочно по берегу под градом камня, который мы бросали на него сверху. В этой перестрелке ранен батальонный адъютант прапорщик Векер и до 5 чел. нижних чинов; после сего воду брали уже ночью под прикрытием усиленного конвоя.

Во весь этот день потеря с нашей стороны в верхнем и нижнем фортах простиралась до 30 чел. Потеря у неприятеля была также значительна, сколько можно было заметить, но определенно сказать об этом не могу; в ночи неприятельский огонь умолкал.

ноября с утра перестрелка продолжалась; в полдень огромные массы неприятеля под водительством самого Шамиля потянулись по Кикунской дороге и потом, переправясь там, где и первые, и соединясь с неприятелем, находившимся уже вокруг укрепления, сильно атаковали оба форта, подвигая завалы ближе и ближе к верхней части укрепления, так, что бревна, перебрасываемые из завалов, падали в ров под стены укрепления.

Стены верхнего форта были уже во многих местах пробиты ядрами и батареи наши разбиты, несмотря на исправления, производимые ночью посредством мешков, насыпаемых землею.

До этого еще времени у орудия, находившегося в верхнем форте, от беспрестанных выстрелов лопнула ось, почему оно было заменено другим; наконец, видя совершенную невозможность держаться в верхнем укреплении потому, что из строя 7-й егерской роты убыло более половины людей, а неприятельские завалы подвинуты к самым стенам укрепления, так что почти невозможно было действовать орудием с нашей батареи, майор Шаганов приказал ночью оставить верхний форт; лишь только смерклось, принялись наши за работу, разобрали орудие, снесли его на себе вниз, также и заряды, и потом забрали оттуда свои вещи; между тем под казармой верхнего форта и в доме офицерском устроена была мина, от которой провели сшитый из рогожи сосис вниз по сходням, по которым сходили в нижний форт. Для прикрытия этого отступления в верхнем укреплении были оставлены человек около 15 рядовых с унтер-офицерами Ознобишиным и Колесниковым, которые, изредка перестреливаясь, не давали неприятелю заметить движения нашего в укреплении; когда же выстрелы этих солдат вовсе прекратились, то неприятель, догадавшись, что верхний форт оставлен, бросился туда искать добычи, но в это самое время сделался взрыв (что случилось, как я могу припомнить, до полуночи), нечаянность которого распространила ужас между неприятелем и забросала, как полагать должно, несколько десятков единиц, находившихся уже внутри форта, камнями и землею; после сего еще более ожесточенный неприятель бросался толпами сверху к нижнему укреплению, полагаясь, что, вероятно, также оставлено русскими, но был [320] остановлен сильным оружейным огнем и картечными выстрелами из двух орудий. Всю ночь на 4 число гарнизон исправлял пролом в стене и на батареях; 4 числа неприятелем поставлены были уже два орудия по обеим сторонам верхнего форта, которые наносили нам большой вред, тогда как между тем из нижнего форта неудобно было стрелять туда из пушек. Перестрелка усиливалась и неприятель стал подвигать свои завалы со всех сторон к нижнему укреплению; гарнизон час от часу уменьшался потому, что потеря ежедневно была более 25 чел.; но за всем тем никто не помышлял о сдаче, офицеры помянутые ходили вокруг по укреплению и ободряли солдат, а подпоручик гарнизонной артиллерии Федоров сам наводил орудия, переходя от одной батареи на другую; между тем временем, не помню только на которые сутки, ночью были посланы от нас из укрепления с донесением унтер-офицер из дворян Баратынский и с ним один рядовой, которого фамилии не припомню; в течение этих дней были ранены капитан Горин и поручик Шодро.

5 ноября перестрелка продолжалась точно так же, но вред, наносимый из неприятельских орудий, делался ощутительнее для нас; почти все артиллеристы были перебиты, — их заменили солдатами из фронта, но и эти подвергались той же участи; башня, устроенная над конюшнею и в которой находился горный единорог, была разбита неприятельскими ядрами, так что уже невозможно было далее держать там это орудие и потому его сняли оттуда.

6 ноября толпы неприятеля заметно стали двигаться на Гергебильские высоты и с ними видно было одно горное орудие, потому мы заключили, что, вероятно, идет к нам на помощь отряд из Шуры и надежда на освобождение придала нам новые силы, которые были изнурены 7-дневным неутомимым боем.

Но между тем из неприятельских завалов кричали нам, чтобы мы сдались, не надеялись на отряд русских, который хотя и идет туда, но невелик, и они его не пустят, а, напротив, атакуют и уничтожат; не получая на это никакого ответа, неприятель снова усиливал огонь из ружей и орудий.

7 ноября все ближе и ближе неприятель подвигал свои завалы, не переставая приносить нам значительный вред, а между тем отряда русского не было видно.

8 числа с утра неприятель стал возвращаться частями с Гергебильских высот и усиливал толпы атакующих; завалы были придвинуты почти к самым стенам укрепления; в особенности один угол их был так близко к той части укрепления, где находилась конюшня, что бревна, перебрасываемые через стены, падали внутрь укрепления; заметив это, майор Шаганов приказал устроить в этой части мину, дабы поднять на воздух приблизившийся угол неприятельского завала, за которым заметна была огромная толпа людей. Устройство этих мин было принято на себя унтер-офицером из дворян Чаевским и рядовыми Неверовым и Семеновым; но предприятие это не удалось окончить: за час перед закатом солнца неприятель с криком «лаила иль алла» бросился на штурм, первоначально взлезая на конюшню, а с нее соскакивая в укрепление; ни картечь, ни пули, ни противуподставляемые штыки находившихся в этой части солдат не могли удержать натиска неприятеля, который толпами врывался со всех сторон в укрепление, забрасывая ров бревнами и перелезая по ним через стену. В это время барабанщик, находившийся на гауптвахте, ударил отбой, но по чьему приказанию, в суматохе заметить было невозможно, потому что все солдаты из верхней половины укрепления бежали [321] в нижнюю часть, к мосту, теснимые неприятелем. По отбою выстрелы с нашей стороны сначала было затихли, но когда солдаты заметили, что мюриды, несмотря на то, не перестают рубить их и стрелять по бегущим, то открыли снова огонь и вступили в рукопашный бой; что же потом происходило внизу, я не видел, потому что, находясь с самого начала блокады укрепления на главной батарее, защита которой была мне вверена с 25 рядовыми, я не отлучался от оной до последней минуты и только ночью ходил за рабочими для исправления делаемых в течение дня разрушений в батарее, но мог заметить, что солдаты, удаляясь к мосту, хватали и уносили с собою оставшиеся артиллерийские снаряды, которые были сложены в квартире майора Шаганова. Впоследствии же слышал от горцев, что много зарядов достали они из реки, вероятно, брошенные туда нашими солдатами.

При четверть-пудовом единороге, около которого я находился, зарядов уже нисколько не оставалось; помню только, что когда неприятель стал лезть в укрепление, то последний заряд картечью было вложен в орудие, но выстрелить из оного было невозможно, потому что не имелось уже трубки. Когда все солдаты и офицеры стали уходить вниз к мосту, то находившаяся при мне команда последовала за ними; я же остался с намерением умереть на той батарее, которую защищал более 9 суток; и потому, отодвинув доски, закрывавшие амбразуру, стал в оной против неприятеля, взлезавшего уже на батарею, полагая, что тотчас буду убит; но по мне не делали ни одного выстрела и я, схваченный несколькими человеками, был увлечен прямо в сел. Гергебиль жителем общества Карах сел. Утлюк по имени Имма-Магомою и представлен карахскому наибу Муртазали, с дозволения которого был скрыт помянутым жителем, потому что Шамиль приказал всех русских, кто только оставался в живых, изрубить. Здесь находясь, я слышал от гергебильских жителей, что все офицеры и солдаты, находившиеся в Гергебильском укр., изрублены ожесточенными упорною защитою мюридами, и что более других при этом случае защищался капитан Горин, который собственноручно изрубил несколько человек и тогда же был убит. На другую ночь я был отведен из Гергебиля в сел. Утлюк, где находился у того же жителя Иммы (который взял меня из укрепления) до возвращения неприятеля из шамхальского владения после поражения его под сел. Казанищами. Впоследствии, когда узнали, что я проживаю в помянутом селении у Иммы, Карахское общество отобрало меня у него и отдало самому наибу Абдурахману, а потом им отдан был в сел. Цалда тамошнему кадию Тахману Муртазали, а из Цалда, по истечении 4 месяцев, перепродали меня в Сугратль на вымен аманатов. В Сугратле был в то время, когда Кибит-Магома с скопищами своими ходил в Казикумух, и слышал происходившую между им и русским отрядом перестрелку; оттуда же я видел позицию, занимаемую неприятелем на высотах против Казикумуха, куда, полагаю, от Сугратля не более 3 часов ходу. В Сугратле находилось тогда два орудия: одно горное в самой деревне, которое я видел, а другое, как говорили мне жители, большое, поставлено внизу деревни у речки; из него при мне было сделано несколько выстрелов. Из Сугратля меня провели через Гергебиль в сел. Гапши, где я находился три дня; тут был Нур-Магома Карахский с партиею около 3 тыс. чел., который на другой день моего прибытия, то есть 23 мая, по требованию Кибит-Магомета выступил из сел. Оглы, где, как я слышал, находятся два орудия; из Гапшей сегодня приведен в Темир-Хан-Шуру. [322]

Во время пребывания в горах встречал я несколько пленных солдат, но кто они — не припомню, потому что говорить нам между собою не позволяли; также видел 2-х пленных, которые проживают в горах уже около 20 лет. В Сугратле меня содержали ночью в кандалах, а днем под присмотром, чтобы я не мог уйти.

В Гапши был при мне один беглый солдат 14-й дивизии, который, как сознался мне, бежал потому, что потерял шуруп от ружья и боялся быть за это наказанным. Между горцами я ничего особенного не слышал, кроме того, что еще во время пребывания моего в Карахском обществе было получено от Шамиля предписание, которым, как рассказывали многие жители, приказывал он Кибит-Магомету и Нур-Магоме взять Казыкумык и Шуру, а сам собирался будто бы идти на Андреевскую дер. и Евгениевское укр.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6539. Л. 30-36. Копия.