157. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА А.П.ПУЛЛО ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ГЕНЕРАЛУ ОТ КАВАЛЕРИИ А. И. ЧЕРНЫШЕВУ О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ КАВКАЗСКОЙ ЛИНИИ С 1834 ПО 1840 г. И О МЕРАХ, НЕОБХОДИМЫХ ДЛЯ УПРОЧЕНИЯ ВЛАСТИ ЦАРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА НАД ГОРЦАМИ

[1840 г.]

К управлению начальника левого фланга Кавказской линии отнесено пространство, ограниченное главным хребтом гор, реками Андийским Койсу, Судаком, Каспийским морем и рр. Тереком и Ассою и Даут-Мартаном. Главное [218] народонаселение этого пространства составляет чеченское племя, самое сильное, буйное и воинственное из всех кавказских народов; их считается до 100 тыс. душ. На левом берегу Сулака обитают лезгины под местными наименованиями: салатавцев, гумбетовцев и андийцев, всего до 40 тыс. душ, народ промышленный, трудолюбивый, хотя враждебный нам, подстрекаемый муллами своими к вечной ненависти к христианам, но за исключением салатавцев, редко участвующий в хищнических набегах по линии. Кумыки (около 10 тыс. душ), поселенные между рр. Тереком и Судаком, а равно и кочующие на том же пространстве ногайцы (по 900 кибиток) покорились издавна России и за исключением участия, принятого ими в возмущении Кази-муллы, исполняли довольно исправно все требования русского начальства.

В 1834 г., при вступлении моем в командование левым флангом линии, покорными можно было назвать только кумыков и несколько аулов между Сунжею и Тереком, поселенных 5 тыс. чеченцев. Хотя несколько других горских обществ по спискам считались мирными и вследствие претерпенных ими наказаний признали себя подданными российского императора, но такая покорность приносила нам более вреда, нежели пользы. По их понятиям она была ни что иное, как временный договор, заключенный с сильнейшим неприятелем, но отнюдь не препятствовала мирным производить набеги в наши пределы и в особенности давать пристанище и проводников всем партиям, собиравшимся для враждебных против нас действий; таким образом, название покорных было только порукою им в безнаказанности за их преступные предприятия.

Теречная линия была в самом жалком положении, казачьи станицы и хутора подвергались почти ежедневно прорывам, которые лишали их имущества и препятствовали развитию их хозяйства. Не только наши слабые команды или чиновники, но даже кумыкские князья, настоящие их владельцы, не осмеливались приближаться к этим так называемым мирным аулам.

Внутри самой линии от крепости Грозный до укр. Горячеводского по дороге в станицу Червленную для охранения проезжающих офицеров и транспортов необходимо было наряжать из одной или двух рот пехоты при одном орудии. А в Грозной пасшийся скот гарнизона не мог удалиться более 50 саж. от крепости без прикрытия пехоты и артиллерии. Вверх и вниз по Сунже и по Аргуну на расстоянии 20 верст от Грозной нельзя было ходить иначе, как с сильным отрядом, который неоднократно должен был вступать в перестрелку с теми самыми жителями, которые принесли присягу на покорность. Внутри края в чеченские леса проникал только отряд силою в 8 и 10 батальонов, а с 1825 г. только один раз, в 1832 г., при преследовании Кази-муллы войска наши подходили к горам. Но для этой экспедиции были сосредоточены главные силы Кавказского корпуса. Такая безнаказанность и наша чисто оборонительная система возвысили дух чеченцев и убедили их, что их своеволие найдет всегда верное и неприступное для нас убежище в своих лесистых ущельях. Фанатики муллы поддерживали их в этой мысли и через каждые два или три года возмутители производили общие восстания: за Бей-Булатом Кази-мулла, за Кази-муллою Гамзат-бек, за Гамзат-беком Шамиль, Ташев-Гаджи и др.

При этих возмущениях не только наши станицы и поселения, но даже укрепления подвергались попыткам мятежников. [219]

При таком положении края необходимо было принять самые деятельные и решительные меры к обузданию этих диких и хищнических племен и к упрочению спокойствия наших пределов. Меры эти имели троякую цель: лучшее устройство и обеспечение самой кордонной линии, приведение так называемых мирных племен на степень надежной покорности и покорение тех, которые еще не признали власти российского императора. В этом трояком отношении и в период моего управления левым флангом с 1834 по 1840 г., смею сказать, было сделано много и много приготовлено к достижению окончательного результата — совершенного усмирения и обезоружения горских обществ.

Относительно устройства кордонной линии, то оно во многом усовершенствовалось в этот промежуток времени. Назначение нескольких новых постов на местах, наиболее подвергавшихся хищническим прорывам, лучше соображенная система казачьих резервов для открытия и преследования разбойничьих партий, строгое и неусыпное наблюдение за бдительным отправлением кордонной службы были первыми принятыми мною мерами. В то же время учреждение двух новых кордонных линий: одной от Грозной вверх по Сунже до Военно-Грузинской дороги, а другой вниз по реке через Старый Аксай и укр. Внезапное до границ Северного Дагестана, коих посты содержались самими туземцами, обеспечили ими пределы так, что с 1836 года не было ни одного значительного прорыва, а мелкие партии были или своевременно открыты, или строго наказаны при преследовании. К охранению линии немало способствовали: совершенная мною постройка укр. Умахан-Юрта и перестройка и перенесение на более удобный пункт по моему предположению укр. Внезапного. Проект мой об устройстве другого форта у Герзель-аула удостоился утверждения начальства и все нужные материалы были мною заготовлены хозяйственным образом, с самыми малыми издержками от казны.

В отношении мирных племен первым моим делом было возложить на них строжайшую ответственность за пропуск через свои земли хищнических партий в наши пределы. Виновные были немедленно наказываемы пенями, арестованием неблагонамеренных людей, а в крайних случаях даже истреблением аулов, как все селение принимало явное участие в неприятельских против нас действиях. В каждом селении назначил особого старшину, который отвечал за поведение жителей и обязан был уведомлять меня о всяком злонамеренном покушении. Аманатов брал я не без разбору, как то делалось прежде, но от наиболее уважаемых или наименее надежных семейств и этим средством неоднократно многие аулы, замышлявшие возмущение, были удержаны в повиновении. Но при этих необходимых мерах строгости не упускал я ни одного случая привлекать к правительству благомыслящих горцев всеми зависевшими от меня средствами: наградами лица, оказавшего какие-нибудь услуги; деятельным охранением земель мирных жителей и собственности их от покушения враждебных соседей; освобождением виновных от ареста и других наказаний во внимание к хорошему поведению их родственников, возможным покровительством всех промыслов и занятий жителей для улучшения их домашнего быта.

Через некоторое время успел уже я приобрести такое влияние над умами чеченцев, что многие абреки из числа важнейших лиц добровольно покорились и с тех пор верно и с пользою служат правительству. [220]

Между многими другими могу я упомянуть о кадии Ауховского общества Дукае — известном и смелом предводителе всех хищнических шаек, который служил постоянно в наших отрядах и имел случай оказать нам важные услуги, и о престарелом кадии Мустафе, человеке с большим умом, который много содействовал моим предположениям, объясняя чеченцам благодетельную цель правительства, необходимость и пользу покорности. Многие почтеннейшие жители служили мне постоянно лазутчиками, так что я всегда имел верные и скорые сведения о всем происходившем в горах и мог делать своевременно нужные распоряжения.

Упрочив таким образом положение мирных обществ, я приступил к обузданию непокорных. Их буйные и дикие нравы, своеволие, непримиримая ненависть к русским, уверенность в неприступности гор и лесов, ими обитаемых, убедили меня, что миролюбивыми средствами нельзя достигнуть этой цели и что употребление силы оружия должно быть необходимым и главным способом их усмирения. По этим соображениям и с разрешения начальства начал я с 1834 г. производить частые экспедиции как на равнине, так и в Нагорной Чечне, обращая действия против тех аулов, которые отличались своим буйством, заключали в своем населении наиболее абреков и хищников и славились неприступностью своего местоположения. Набеги производил я преимущественно осенью и зимой, когда леса с опавшими листьями представляют менее препятствий для войск. Собирая более или менее значительные отряды скрытно на том или другом пункте, быстрым ночным переходом, делая по 50 и более верст в сутки, являлся я неожиданно перед изумленным населением самых отдаленных аулов и по степени вины селения или истреблял оное, или довольствовался наложением пени, взиманием аманатов и арестованием наиболее виновных лиц. Весною и летом отряды занимались работами на линии по возведению и перестройке укреплений и постов, а по временам производили экспедиции против тех аулов, где начинали собираться партии. Проходя беспрестанно Чечню по всем направлениям, являясь в самых неприступных убежищах хищников, угрожая всем непокорным обществам истреблением их имущества, я навел на них такой страх, привел их в такое положение, что одни за другим начали покоряться. С 1834 г. по 1840 г. отложившиеся аулы мичиковцев, ауховцев и салатавцев, Большой и Малой Чечни и никогда не покоренные селения ичкеринцев и гумбетовцев признали власть русского правительства. Ведомость этим селениям при сем представляется (Ведомость отсутствует (Прим. сост.)). Весь край очистился от абреков, благомыслящие ободрились, злонамеренные ужаснулись и не только спокойствие наших пределов было совершенно обеспеченно, но оно начало водворяться и в горах.

К усмирению чеченцев немало способствовало очищение их вековых лесов и проложение удобных дорог. В продолжение этого шестилетия частью войска, частью сами туземцы расчистили все леса на расстоянии ружейного выстрела по обеим сторонам дороги по направлению от крепости Грозной через Мартан, Ачхой и Курчали к Военно-Грузинской дороге, а в другую сторону через Герменчук, Гельдыген и по Мичику в Нагорную Чечню, всего на протяжении 165 верст. Таким образом открыт был путь для беспрепятственного движения отрядов наших в Чечне. [221]

По мере покорения горских обществ каждое выдавало аманатов, платило подать по рублю серебром с сакли, выдавало всех находящихся у него русских пленных и подчинялось тем же условиям, как и мирные племена. По усмирении Чечни я сделал перепись числу домов и жителей в каждом селении и краткое статистическое описание всех народов на левом фланге линии. Спокойное состояние края побудило жителей обратиться к разного рода промышленности и с 1837 г. благосостояние их начало видимо улучшаться. Оставляя хищничества, соделавшиеся для них невыгодным и опасным промыслом, они принялись за земледелие и садоводство; в Кизляре и на некоторых других пунктах открылись торжища, куда горцы стекались со всех сторон для продажи своих продуктов.

Большая экспедиция, предпринятая генерал-адъютантом Граббе в 1839 г., взятие последнего убежища Шамиля и огромный урон, претерпенный горцами, упрочили еще более спокойствие края, еще более доказали возмутителям, что для русского оружия нет неприступных мест. В то же время оно служит доказательством, до какой степени воинственный дух упал у всех племен, потому что, когда главные наши силы углубились в горы и действовали в Нагорном Дагестане против Шамиля, чеченцы не только не осмелились произвести ни одного прорыва на линию, оставшуюся почти без резервов, но сами охраняли оную постами против непокорных племен. Конец 1839 г. был эпохою самого цветущего положения Чечни. На равнине и в горах водворилось небывалое дотоле спокойствие и тишина. Народонаселение в последнее десятилетие увеличилось почти 1/4 частью. Повсюду возникали новые селения, а прежние аулы увеличивались в объеме; повсюду расчищались леса и на огромном протяжении были лишь засеянные поля, орошаемые искусными канавами. Ежегодно до 40 тыс. горцев приходили на линию для сбыта своих продуктов и звонкая монета до такой степени усилилась у них в обращении, что они могли платить возложенную на них подать довольно исправно. Сообщения были столь безопасны, что там, где в 1834 г. должно было посылать большие команды с артиллерией, ныне, то есть до марта 1840 г., ездили казаки поодиночке и проезжающие из Дагестана брали в конвой жителей из самых буйных селений.

В этих фактах свидетельствуюсь я всеми видевшими Чечню в 1834 г. и 1839 г. Такое положение дел ясно указывало, что наступило время к прочному и необходимому преобразованию управления горскими обществами и к тончайшему определению отношения их к правительству. С разрешения генерал-адъютанта Граббе изданы были особые правила для управления покорными аулами. Весь край, подчиненный левому флангу линии, разделен был на главные и частные приставства. Приставы, избранные из числа служащих, офицеров или туземцев, поселились в средоточии управляемых ими обществ и круг действия каждого определен был особою инструкцией. Они строго наблюдали за поведением подчиненных им аулов, прекратили сношения покорных с непокорными и запрещали первым продавать хлеб немирным и пасти их скот на своих полях. Новые учреждения были поддержаны двукратным движением отряда под моею командою в декабре 1839 г. и январе 1840 г., власть приставов была упрочена и тогда же положено начало системе обезоружения горцев взиманием со всех аулов по [222] одному ружью с 10 сакель. Всего было собрано с лишком 1900 ружей, обстоятельство важное, как по количеству собранного оружия, так и в особенности потому, что горцам внушена была в первый раз мысль, что правительство имеет право лишать оружия тех, которые его во зло употребили. Конечно, эти меры не могли еще совершенно упрочить покорности чеченцев; для этого нужно было и больше времени, и более средств, нежели сколько было в моем распоряжении, но по крайней мере важный шаг к тому был уже сделан.

Вот результаты шестилетнего моего управления краем. Для достижения оных не было у меня других средств, кроме 4 батальонов Куринского полка и 500-600 линейных казаков. На все весьма значительные издержки по управлению горцами, на жалованье приставам, на содержание вооруженной стражи для них и на содержание аманатов не было у меня никаких других сумм, кроме податей, собираемых от аулов; сумма весьма недостаточная, если сообразить, что на содержание аманатов употреблялось ежегодно до 20 тыс. руб. ассигнациями, а что на содержание приставской стражи потребно до 10 тыс. руб. серебром в год.

Весною 1840 г. положение края внезапно изменилось: Шамиль явился в Чечню, одно племя за другим пристало под его знамена и в половине марта часть аулов Большой и Малой Чечни и ичкеринцы явно восстали против правительства.

Остальные племена, то есть более 2/3 народонаселения, осталась покорными, исключая некоторых лиц, которые вошли в тайные сношения с возмутителем. Для того, кто знает характер чеченцев, их буйное своеволие, их легковерие и непостоянство, их вражду к русским, воспитанную вековою борьбою, такое сильное восстание после такой глубокой тишины будет понятно. В шесть лет чувство повиновения не могло еще пустить глубоких корней. Конечно, утверждение власти русских приставов в мирных аулах не могло быть им приятно и крепко стеснило их в сохраняемых ими мечтах о сохранении своей независимости; еще более они были ненавистны для некоторых горцев, которые видели в руках наших главные их способы пропитания. Конечно и то, что в крае еще неустроенном и посреди беспрерывных военных действий не могли обойтись без некоторых частных злоупотреблений. Может быть это волнение умов кончилось бы само собою, если бы не подошли обстоятельства для поддержания мятежа. Во-первых, влияние Шамиля, который укрылся в Аргунском ущелье после своего поражения и, войдя в тайные сношения с недовольными, разослал везде прокламации, обещая скорую помощь египетского паши и убеждая всех мусульман произвести последнее усилие, чтобы отстоять свою независимость. Другое и еще более важное современное обстоятельство было взятие закубанцами некоторых из наших фортов на береговой линии. Весьма естественно, что оно скоро и сильно отразилось и на левом фланге и придало бодрость возмутителям, возбудив в них самые безумные надежды.

Как бы то ни было, но это восстание было важно тем, что оно вспыхнуло неожиданно, когда на левом фланге линии не было никаких других войск, кроме 4 батальонов Куринского полка, и что оно разлилось на значительном пространстве, так что нужно было раздробить и без того уже незначительные силы. По первом известии о вторжении Шамиля в Чечню немедленно двинулся я с горстью войск навстречу ему через Ханкалинское ущелье. Чеченцы, уже собравшиеся в весьма значительном числе, не осмелились вступить в бой с моим [223] небольшим отрядом и направились к Верхней Сунже, чтобы возмутить лежащие на этой реке аулы Кулари, Алхан-Юрт. Быстрым ночным переходом настиг я их у последнего аула, устроил засаду, навел их на батарею, расположенную мною за лесом, и разбил их наголову. Мятежники бежали в свои леса и множество погибло при переправе через Сунжу. Это поражение поколебало уже чеченцев. Шамиль, не надеясь более на успех в этой части Чечни, пошел к качалыковцам, имея ввиду взволновать Ауховское общество, за которым открывается путь к салатавцам, гумбетовцам и другим нагорным племенам. Но и тут замыслы его были расстроены быстрым движением моего отряда, который занял выгодную позицию близ Старого Аксая и удержал качалыковцев и ауховцев в повиновении. После того Шамиль бросился по всем направлениям, но везде встречал отпор и не мог нигде распространить мятежа.

Таким образом, в продолжение целого месяца без всякого пособия с самыми ограниченными средствами, с войсками малочисленными, с кавалерией, коей лошади не могли даже довольствоваться подножным кормом, не только обеспечил я наши пределы, но и остановил развитие восстания. Это восстание хотя имело свою важность, как сказано выше, но не было обстоятельством новым и чрезвычайным. Подобные мятежи и еще в большем объеме происходили в Чечне в 1825, 1828, 1831, 1832 и 1834 гг. и в 1836 г. Подобные замыслы были расстроены только деятельно принятыми мною мерами. Решительнейшие действия, основанные на хорошем знании местности и характера горцев, и в этом случае, без сомнения, привели бы в короткое время к усмирению Чечни, тем более, что предназначенный к военным действиям отряд в первых числах апреля начинал уже собираться в крепости Грозной и что отряд этот превосходил силою все дотоле действовавшие на левом фланге линии, исключая экспедиции 1832 г.

В таком положении были дела, когда 1 апреля прибыл в Грозную генерал-лейтенант Галафеев, назначенный начальником действующего отряда и временно командующим всеми войсками, расположенными в Северном Дагестане, на левом фланге линии и на Военно-Грузинской дороге; с тех пор я отстранен был от участия в военных действиях и от управления краем. Хотя я следовал за отрядом, однако не имел уже никакой власти, ни назначения. Генерал-лейтенант Галафеев поступал по собственным своим предположениям. Незнание края, образа войны с горцами и незнание их характера было может быть причиною, что действия его были нерешительными, отчего, вероятно, развилось общее беспокойство в Чечне.

Может быть, что при движении сильного отряда в Чечню жители немедленно согласятся покориться на прежних условиях с тем, чтобы опять возмутиться при первом удобном случае. Но этою номинальною покорностью нельзя уже более довольствоваться, она принесла б нам более вреда, нежели пользы.

Ныне силы Кавказского корпуса значительно усилены, подобные усиления не могут скоро возобновиться; с другой стороны, чеченцы приведены в крайность. Должно воспользоваться этим положением дел для прочного водворения в этом круге русского владычества. А для этого необходимы многие условия:

1) Во-первых, решительные наступательные действия в Чечне несколькими отрядами, истребление полей и селений жителей до тех пор, пока они не [224] согласятся на безусловную покорность. При принятии от них покорности аманатов нужно брать не только от каждого покоряющегося аула, но от каждых 10 семейств по одному. Этих аманатов после каждого преступления людей, состоящих за та поручительством, должно непременно сообразно с их возрастом переводить в кантонисты или арестантские роты, заменяя места убывших другими аманатами. Покоряющихся чеченцев необходимо для лучшего надзора за ними заставлять селиться большими аулами на назначенных пунктах. Главнейшие аулы полезно располагать поблизости вновь предполагаемых укреплений.

2) Во-вторых, занятие Чеченской равнины линиею передовых укреплений у главных выходов из гор.

Эта линия поставит покорных в полную нашу зависимость и не дозволит непокорным собирать хлеб и пасти стада свои на полях мирных аулов. С другой стороны, укрепления будут служить складочными пунктами продовольственных и боевых запасов для действующих отрядов, которые приобретут возможность по всем направлениям и во всякое время года проходить Чечню и угрожать истреблением всем селениям, которые бы задумали об измене. Они же будут хорошими основаниями для дальнейших действий в горы. Число их я полагал бы ограничить семью и каждое занять одною ротою пехоты; из них одно против Аргунского ущелья, как центральное, устроить обширнее для помещения впоследствии штаба Куринского полка.

3) Введение между покорными горцами управления на тех основаниях, которые изложил в предположении генерал-адъютант Граббе.

4) Строительство казачьего поселения по Сунже и Ассе, избрав и отмежевав предварительно нужное количество земли для станиц, дабы впоследствии не произвести ропота и убедить чеченцев, что мы соблюдаем закон о ненарушаемости прав собственности.

Предприятия эти я полагал бы исполнить в следующем порядке: приступить сначала к усмирению чеченцев, а для этого нанести им по крайней мере одно сильное поражение в начале настоящей осени, а потом в течение всей зимы тревожить их беспрерывными набегами. Осенняя экспедиция должна необходимо быть произведена тремя отрядами: главный отряд направится от крепости Грозной в Большую Чечню; два остальные должны одновременно двинуться один от Герзеля-аула к мичиковцам, а другой от р. Ассы в Малую Чечню. Успех будет зависеть от совершенного знания местности и заповедных мест сборищ и убежищ чеченцев. Такое одновременное движение с трех разных сторон, безошибочно рассчитанное главным начальником и хорошо выполненное отрядными начальниками, непременно достигнет своей цели. Чеченцы не найдут места, чтобы укрепиться от верного удара; ручаюсь долговременною моею опытностью, что сборища их разойдутся и должны будут рассеяться, после чего остается только наблюдать за их предприятиями, предупреждать сборища быстрыми движениями. Если успешные действия наших войск во время осени принудят чеченцев просить пощады, то нужно требовать от них безусловной покорности и постепенно приготовить к принятию нового образа управления.

От всех покорных аулов должно непременно брать по одному ружью с десятой сакли; если в продолжение двух лет по примеру 1839 г. взято будет от горцев до 2500 ружей, то ручаюсь, что на 3 год уже можно будет открыто приступить к системе обезоружения. [225]

С открытием зимы начинается самое удобное время довершить поражение чеченцев я принудить их к повиновению. Для этого, усилив кордонную линию и расположив нужные резервы в крепости Грозной и в ближайших станицах, должно сосредоточивать скрытно отряд на разных пунктах и внезапно нападать на непокорные аулы. Таким образом, чеченцы, рассеянные по лесам, лишенные всякого убежища, чтобы укрываться от стужи, угрожаемые беспрестанно истреблением своего имущества и своих семейств, будут вынуждены согласиться на все условия или по крайней мере приведены в такое положение, что не предпримут ничего важного против наших пределов и не окажут упорного сопротивления при весеннем движении наших войск в их земли.

Весною 1842 г. действующий отряд должен пройти всю Чечню для того, чтобы довершить покорение чеченцев, избрать места для предполагаемых укреплений и истребить мелкие деревни и хутора.

Чтобы не прерывать хода военных действий по недостатку запасов и не терять времени, полезно устраивать постепенно на разных пунктах временные укрепления без всяких издержек для склада вагенбурга и военных и продовольственных запасов. Из этих центральных пунктов отряды могут уже налегках производить быстрые набеги по всем направлениям. Осенью должно будет предпринять движение в горы для окончательного устройства Салатавского общества и для наказания непокорных ичкеринцев и чаберлойцев. Таким образом, присутствие наших войск к Нагорной Чечне удалит абреков и мюридов из этого последнего убежища, что будет иметь выгодное влияние и на спокойствие Чеченской равнины.

Зиму с 1842 по 1843 гг. должно употребить на необходимый отдых для войск, на заготовление материалов для предполагаемых укреплений, а также для кратковременных набегов в Чечню, если обстоятельства того потребуют.

Весною 1843 г. должно приступить к устройству передовой укрепленной Чеченской линии, коей укрепления, по моему расчету, и разделив войска на два отряда, могут быть все приведены в оборонительное состояние и заняты гарнизоном осенью того же года.

В 1844 г. можно произвести окончательные работы по устройству укрепленной линии, избрать места и начать заготовление материалов для устройства казачьего поселения на Сунже. Для этого поселения я полагал бы полезным выслать предварительно на Кавказ 4 Донских казачьих полка. Употребляя их постепенно в действиях против горцев во время зимних и летних экспедиций, можно будет приуготовить их исподволь к новому роду войны и новому образу жизни и сделать из них хороших линейных казаков к тому времени, когда должно начаться устройство станиц. В начале осени того же года можно, смотря по обстоятельствам, действовать для покорения ичкеринцев или жителей Аргунского ущелья. Будучи в большой зависимости относительно способов пропитания, первые — от кумыков и салатавцев, а последние — от чеченской равнины, и видя ближайших соседей и родственников своих в совершенной покорности русскому правительству, те и другие, по всей вероятности, не окажут упорного сопротивления и убедятся в необходимости повиновения.

Между тем, в продолжение этого года начальник первого фланга должен заняться введением нового управления у кумыков, салатавцев и чеченцев, [226] соблюдая нужную осторожность и постепенность, а также приступить к наделению землями переселившихся аулов.

С 1845 г., по водворении прочного спокойствия в крае, можно будет приступить к переселению станиц на Сунжу, полагая всего три года для полного устройства Сунженской кордонной линии.

Таким образом, по моему предположению, усмирение всего левого фланга может совершиться в три года на следующих основаниях, которые повторяю вкратце: 1 — покорение враждебных народов начать с жителей равнины, то есть с чеченцев, как сильнейшего и ближайшего к нам племени, коего усмирение повлечет за собою усмирение остальных племен; 2 — до устройства передовой укрепленной линии в продолжение двух лет производить беспрестанные экспедиции несколькими отрядами и силою оружия и строгими наказаниями ослабить чеченцев, уронить в них воинственный дух и приготовить их к прочной покорности. Опыт прошедших времен достаточно убеждает, что без этих предварительных мер устроение линии было бы сопряжено с большими затруднениями и пожертвованиями и что она не принесла бы нам никакой пользы. 3 — возведение укреплений производить одновременно во всех местах. 4 — одновременное с экспедициями на равнине начатие военных действий и против нагорных чеченцев: первые будут иметь целью совершенное покорение Чеченской равнины, а вторые — ослабление некоторых племен и поддержание в них страха русского оружия, дабы угрожаемые в собственных домах, они не могли подавать ни помощи, ни убежища жителям равнины.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6438. Л. 4-26. Подлинник.