1812 г.

Прочитывая книги «Русской Старины» издания 1879 и 1880 гг., я встретил там несколько заметок, относящихся до таинственной личности некоего Медокса. То его видели в Иркутске, то в Петербурге; то он арестант, то гость в кабинете шефа жандармов графа Бенкендорфа. В рассказах о нем встречаются намеки [621] на пребывание на Кавказе и формирование там черкеских войск ¹, но намеки эти ничего не разъясняют и читатель в конце концов остается в недоумении: кто же этот Медокс?

В военно-ученом архиве главного штаба есть об этом Медоксе дело, из которого и сделана мною нижеследующая выписка:

«Среди смутных в 1812 году для России обстоятельств, явился в город Георгиевск один молодой человек, под именем Соковнина, якобы лейб-гвардии кон. полка поручик и адъютант мин. полиции; он предъявил надлежащие документы, как бы от правительства ему данные на имя гражд. губернатора и в казенную палату. В тех бумагах он показывался нарочито посланным по высоч. его импер. величества воле, для набора войск из черкес и разных племен кавказского народа. Для обмундирования же сего войска и отправления куда следует, якобы поручено было сему Соковнину требовать деньги из казенной палаты. Бывший тогда на Кавказе гражданским губернатором Яков Максимович Брискорн находился в жестокой болезни, от которой чрез несколько дней и умер, а губерния лишилась в нем добродетельного и опытного чиновника. Посему дело о сформировании черкесского войска поступило к вицегубернатору Врангелю, который, желая оказать в исполнении столь важного предприятия деятельнейшее содействие, приказал, вопреки мнению советника казенной палаты Хандакова, без замедления выдать десять тысяч руб. Соковнину, как доверенной от министра особе.

«Портнягин (генерал, командовавший временно кавказской линией), соревнуя в сем государственном деле, зависящем более от военной части, не желал явить усердия менее вицегубернатора: он тотчас склонил князя Бековича-Черкаского уговорить кабардинцев к избранию и вооружению из собственного круга, сколь можно более князей и узденей, обещав дать для предварительных издержек некоторую сумму денег. Кн. Бекович приступил к сему со всем усердием и, в ожидании награждения, у потребил не мало собственных денег для приготовления себя и товарищей к службе. От Соковнина деньги были раздаваемы черкесам в Моздоке при комендантах и за их свидетельством. Каждый кабардинец получал не более 500 р. Замечательно, что Соковнин почти все 10 т. р. роздал черкесам, не употребив ничего в свою пользу. [622] Одно только открытие его ложного предприятия уничтожило успех. Ген.-маиор Портнягин поручил также султану Менгли-Гирею сделать подобный набор относительно закубанских народов. Озабоченный как нельзя более, он повез мнимого адъютанта мин. полиции по крепостям кубанской линии; в Четь-Лабе обязал темир-гойского владельца Мируста Айтекова постараться о наборе войска из закубанцев, который обещал это и обнадежил. После того генерал возвратился в Георгиевск в ожидании событий, долженствовавших увенчать успехом ревностно предпринятые им меры. Между тем каждый из двух начальников военной и гражданской части наперерыв заботились угощать, забавлять и лелеять сего мнимого чиновника: одни праздники сменялись другими увеселениями и все, будучи в надежде на успех от набора черкеского войска и занимаясь единственно сим предметом, казалось забыли тягостное положение отечества, уже страдавшего от вторжения неприятеля. Может быть все они желали со всею искренностью способствовать намерению правительства об усилении войска набором черкеских наездников; может быть, действительно, никакая легкая кавалерия неприятельская не устояла бы против их стремления и удара, но жаль, что все это было не иное что, как игра воображения предприимчивого юноши.

«Еще до отъезда Портнягина с Соковниным по крепостям на Кавказ. линию, советник Хандаков, желая оправдаться против вицегубернатора в том, что он не соглашался на выдачу казенных денег мнимому адъютанту мин. полиции и не доверяя, чтобы столь важное дело формирования войска из черкес могло быть поручено юному офицеру, требовал официально обстоятельства сего дела с его мнением представить министру финансов. Таким образом донесение, подписанное всеми советниками и самим вицегубернатором, было послано с эстафетою в Петербург. Мнимый Соковнин, узнав о том и усматривая невыгодные для себя последствия, поспешил выпросить у ген. Портнягина расторопного портупей-прапорщика для отправления с своими чрезвычайными донесениями министру полиции. Его желание исполнили без замедления: Казанского пехотного полка портупей-прапорщику Звереву предписано было отправиться в действующую армию, которая уже преследовала расстроенного и бежавшего неприятеля. Неизвестно, что заключалось в бумагах Соковнина, но кажется, что, признаваясь во всем откровенно, он старался оправдать свои поступки рвением к пользе отечества, дабы чрез то избегнуть или смягчить заслуженное наказание. Не взирая на сомнительное свое положение, Соковнин не [623] терял присутствия духа; он даже уверял ген. Портнягина, что, в вознаграждение сильных его стараний к сформированию черкеского войска, выпрашивает ему столовые деньги, как необходимые офицеру в звании командира кавказской линии. При этом объявил за тайну, что он усматривает из вновь получаемых бумаг недоверчивость министра полиции к поступкам вице-губернатора, а потому требовал, чтобы все бумаги на имя г. Врангеля, приходящие с эстафетою, перехватывали и передавали ему, Соковнину. Таким средством он думал предупредить угрожавшее себе несчастие и выиграть время для получения ответа, ожидаемого от мин. полиции, на милость которого он довольно надеялся. Но последствия разрушили сию окончательную хитрость. По прошествии некоторого времени, с полученною почтою сия комедия получила развязку. Главнокомандовавший в Петербурге ген. Вязмитинов, угнав из донесения мин. финансов о явившемся на кавказ. линии нового рода самозванце, предписал его немедленно задержать и отправить под строгим караулом в столицу. Это было в точности исполнено.

«Впоследствии времени оказалось, что сей мнимый лейб-гвардии конного полка поручик и адъютант мин. полиции Соковнин был не иной кто, как сын содержателя московского благородного собрания Медокса. В наказание за безрассудный поступок, он посажен в Петропавловскую крепость. Розданные им казенные деньги были возвращены по надлежащему: прогоны, выданные портупей-прапор. Звереву, уплочены ген. Портнягиным, а 10 т. р., выданные из казенной палаты, уплочены вицегубернатором Врангелем».

Эта официальная записка, конечно, не блещет такими цветами красноречия, как вышеупомянутая, напечатанная в декабрьской кн. «Рус. Старины» 1879 года, записка Медокса; но зато вполне верна действительности. Из нее можно безошибочно вывести заключение, что Медокс был юноша с легкомысленным, к авантюризму наклонным, характером, мечтавшим произвести эфект, явясь вдруг на театре военных действий предводителем дружины черкеских наездников. Но штука не удалась, не взирая на крайнюю наивность ген. Портнягина и вицегубернатора Врангеля, увлекшихся тоже заманчивою перспективою выслужиться. Этот официальный документ окончательно разъясняет обстоятельства, приведшие Медокса к заключению в тюрьму. Но за это ли самое он попал в Иркутск, или же он был там не в качестве сосланного, какие отношения были у него к генерал-губернатору Лавинскому и гр. Бенкендорфу — остается все же темным. А было бы интересно разъяснить [624] подробности, ибо нет сомнения, авантюризм от первой неудачи у Медокса не исчез и он продолжал увлекаться своими фантазиями, приписывая даже первую неудачу интригам...

Кстати скажу здесь несколько слов о ген. Портнягине. Командуя Нарвским драгунским полком, находившимся за Кавказом, он допустил нижних чинов эскадронов, расположенных по кахетинским деревням, производить разные бесчинства и притеснения жителей, при собирании провианта, поставлявшегося натурою; на неоднократные жалобы ему со стороны грузин, он никаких мер не принимал и удовлетворения не оказал. Вскоре вспыхнул известный бунт в Кахетии в 1812 году и генерал Ртищев, заступивший место маркиза Паулучи в главном командовании на Кавказе, сильно обвиняя, за жестокие поступки драгун с жителями, ген.-маиора Портнягина, приписывая даже этому и самый бунт, настаивал на удалении его с Кавказа. Но у Портнягина был в Петербурге сильный покровитель, к которому он часто обращался с нижайшими посланиями, и потому представление ген. Ртищева осталось без последствий.

Впрочем, что касается Портнягина, как военного человека, то из всех донесений начала нынешнего столетия из Грузии видно, что он был человек распорядительный и храбрый.

А. Зиссерман.

Комментарии

1. Эпизод о собирании черкеской дружины рассказан самим Медоксом в особой записке. (См. «Рус. Стар.», декабрь 1879 г.). К сожалению, она без конца, ибо о результате похождений на Кавказе в ней ничего не сказано.

Текст воспроизведен по изданию: Самозванец Медокс. 1812 г. // Русская старина, № 9. 1882