Роман Медокс,

[по поводу его рассказа об ополчении горцев в 1812 г.] ¹

Иркутск был хорошо мне знаком в 1818 году; в 1830 г., чрез 12 лет, много воды утекло. — Перемены нашел во всем: в начальстве, в жителях, даже частию в обычаях. — Между многими особенностями, я обратил внимание на пять — шесть человек — не знаю — сосланных или удаленных. Прежде бывали такие субъекты, но они жили по деревням, а теперь в Иркутске. Было их, может быть, и более, но эти были особенно приличны, образованны и были приняты — кроме генерал-губернатора — почти везде. По рассказам, особенное мое внимание обратил некто Медокс; о нем везде много говорили, но, странное дело, из многого не рисовалось ничего ясного, рельефного — все рассказы с какими-то недомолвками. Что-бы ни говорили о Медоксе, непременно слышишь: говорят, будто бы, вероятно, должно быть, и проч. Положительного — ничего. Говорили, что он член европейского тайного общества, что неизвестно от кого, но от разных лиц получает деньги и довольно часто; Медокс-ли он — и это не верно; что он был флигель-адъютантом в 1812 году; даже из бумаги, по которой он [792] прислан, ничего заключить нельзя. Помню, первый раз я встретил его у путейского офицера. Медокс лет 35-ти, небольшого, даже малого-среднего роста, с редкими напереди волосами — светлыми, но с сильным рыжим оттенком; выбрит чисто, лицо продолговато, бело — как у рыжих, правильно; глаза необыкновенно подвижны, сложен крепко и правильно; голос тих, при начале речи заикался порядочно. Заметно, ни с кем не начинал говорить сам, но отвечал коротко и обдуманно; поведения неукоризненного. Одет всегда в сюртуке, часто горохового цвета, всегда очень опрятен. Что особенно обращало внимание, то это щегольское белье — очень тонко, необыкновенно бело, видно — это была любимая его статья костюма. Медокс держал себя прилично, но я не помню, чтобы он сам подходил в ному нибудь. Первое впечатление у меня было — это кровный англичанин! — Я говорил с ним, он отвечал охотно и вежливо, но я остался с теми же сведениями, как и все: говорят и то и се. Я ласково пригласил Медокса к себе в адмиралтейство; он был несколько раз, иногда по целому дню и говорил охотно, да не то, что я хотел знать. По словам его, у него было огромное знакомство с высокостоящими в Питере и заграницей. Медокс отлично знал Кавказ, говорил занимательно об обычаях горцем и вообще о жизни Кавказа. — Вы там долго были, Медокс? — «Не очень долго». Вы что там делали? — «Я имел поручение, но зависть, интриги — испортили прекрасное предприятие». — Какое предприятие? — а он начнет рассказывать прелюбопытные анекдоты об обычаях и личностях, да тем и отделается. О чем ни спросите, у него всегда готова ширма, за которую он ловко спрячется, рассказывая не то, что вам хочется знать. В деньгах никогда не нуждался Медокс; он получал по почте; раз я сам видел повестку на 700 рублей. От кого деньги? — никогда никто не знал. Еслиб я хотел продолжать рассказ о Медоксе в Иркутске, то повторялся бы — не более.

Уезжая из Иркутска и прощаясь с Медоксом, я выразил сожаление, что его молодая жизнь в Иркутске скучна, недеятельна. Он отвечал «Ничего, пока сносно». — Хорошо бы и вам проститься с Иркутском. — «Я здесь пока здесь Лавинский, а уедет он, уеду и я». Я подумал: хвастаешь, не вырвешься, но он говорил так спокойно и твердо, что я спросил: вы не шутите, Медокс? — «Нет, я говорю серьезно». — Да разве от вас зависят быть здесь, или в Петербурге? — «Конечно, если я говорю, то оно так и будет».

Я в Петербурге; перешел в корпус жандармов и пока состоял при шефе; у графа Бенкендорфа всякий день в 10 часов прием просителей, на приеме и я. Лавпнский выехал и отказался ехать в Сибирь. В один приемный день у шефа, смотрю и глазам не верю — Медокс! — Он меня не узнал. Я подошел к нему, поздоровался: как, вы здесь? — «Я не хотел оставаться без Лавинского». Это он сказал очень спокойно — как бы сказал: хорошая погода. Вообще, Медокс в зале шефа был как дома. Вошел граф Бенкендорф, подошел к Медоксу, назвал его по фамилия, спросил, давно ли приехал? — «Вчера», заикаясь отвечал Медокс. — Ты будешь жить в Петербурге? — «Ваше сиятельство, в России нет человека без звания, а я никакого звания не имею; прошу пожаловать мне какое нибудь положение». Граф засмеялся и ласково сказал: На-днях зайди. Дубельт, видя, что я разговаривал с Медоксом как знакомый, спросил меня и я рассказал ему об Иркутске, а на вопрос мой Дубельту — кто такой Медокс? [798] он отвечал: «А кто знает этого чортова сына, он и сам сбился с толку». Чрез немного дней, Медокс явился; граф объявил ему, что Государь пожаловал ему звание — отставного солдата, на которое и получил свидетельство. Медокс, казалось, был очень доволен. Я много раз встречал его в щегольском фаэтоне; он раскланивался со мною, я сказал ему мою квартиру; он не сказал мне своей, говорил: «живу временно, скоро перееду». Медокс всегда отлично одет, всегда вежлив и всегда скуп на слова. Вот, что мне кажется вернее: отец Медокса был антрепренер труппы актеров, какой нации — не знаю, но глядя на Медокса, я видел в нем англичанина. В 1812 году, Медокс нарядился флигель-адъютантом, на Кавказе хотел образовать отряд горцев, повергнуть их Государю — но сорвалось! — Тянулось дело очень долго; кончили как нибудь — в Иркутск. Что Медокс принадлежал в какому-то сильному тайному обществу, мне кажется — это несомненно. В 1835 году, я, в Симбирске, получаю секретное предписание: в Москве был очень богатый, старый грек (кажется) Максим; у него была знаменитая и драгоценная жемчужина, которая так была правильно-кругла, что раз двинутая по горизонтальному столу — долго каталась. Грек обладал драгоценною коллекциею табакерок и многими драгоценностями. Является к греку флигель-адъютант с рескриптом Государя, в котором Государь просит грека поверять свои драгоценные редкости посылаемому флигель-адъютанту, который возвратит их по описи. Грек, в восторге, передал флигель-адъютанту, который и пропал. Флигель-адъютант, так по крайней мере заподозрили в III-м отделении (быть может и несправедливо) — был Медокс, о котором и предписывалось, если окажется, — арестовать. Дубельт на поле карандашом написал: «твой друг, лови его!» — Поймали Медокса или нет — не знаю. Меня самого закрутила судьба, не до Медокса мне было. Прочитав в «Русской Старине» о Медоксе ² я сказал, что подсказала мне память.

Примечание. Мы получили от другого лица краткое биографическое сведение о Р. М. Медоксе, но без объяснения причин — почему этот человек был заключен в Шлиссельбург в 1830-х годах и просидел в крепости до 1855-го года. Умер Р. М. Медокс 5-го декабря 1859 г.

Ред.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1879 г. том XXVI (декабрь), стр. 709-713.

2. См. «Русская Старина» изд. 1879 года, том XXVI, декабрь, стр. 709-713 Читатели вашего издания, конечно, помнят живые, талантливые очерки Э. И Cтогова из прошлой жизни русского общества; воспоминания его о Сперанском, Лавинском, Трескине и проч. и проч. («Русская Старина» изд. 1878 г., том ХХII, стр. 301-316; 616-632. Том XXIII, стр. 98-117; 499-530; 631-704. Изд. 1879 г. том XXIV, стр. 49-80. Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Роман Медокс, [по поводу его рассказа об ополчении горцев в 1812 г.] // Русская старина, № 8. 1880